Странная история. Часть V

  Холодное солнце блестело и окрашивало полу-живые осенние листья на деревьях. Небо было серое и понурое, птицы сбивались в кучи, вылетая большими стайками с обеих сторон улицы, присаживаясь на крышах домов, чистили перья и шумели.
  Виталий Петрович закрыл окно и задвинул штору в кабинете, вечер казался невыносимо-длинным и он из раза в раз вставал, подходил к часам, вслушивался в тишину, слышал отдаленные голоса на этаже и снова присаживался в кресло. Зотов страшно уставал, много думал в последнее время и становился от этого меланхоличным. Ложась в постель, перед сном он часто вздрагивал, спал беспокойно и начал понимать, что ни к чему хорошему это не ведет. Так он проводил больше времени в больнице (работа его отвлекала), чаще курил, но воспринимал теперь этот процесс как что-то пополняющее силы, как кладезь энергии, которая его медленно убивает и приносит странное удовольствие.
  —Варя...—Зотов медленно и громко выдохнул, вновь подошел к часам и посмотрел в окно — смеркалось.—Хм,—Виталий Петрович понял, что форточку он так и не закрыл.—Черт знает что!—мужчина подставил табурет к окну и повернул шпингалет.—А я-то думаю, почему мне в шею сквозит? Так оно открыто.
  Зотов сложил бумаги и повесил халат в шкаф на вешалку, вышел из кабинета и направился в гардероб на первый этаж. Он постучал в закрытое маленькое окошко гардеробной и позвал:
  —Добрый вечер!—Зотов наклонился и постучал еще раз. Шторку отодвинули и в комнатке включился свет.
  —О, это вы, добрый, добрый!—старая женщина нырнула в окошко и, спохватившись спросонья, сощурила близорукие глаза.—Сейчас, сейчас, ми-ну-точ-ку,—она вновь скрылась за шторкой и вынырнула уже с пальто в руках.
  —Благодарю,—Виталий Петрович накинул шарф и обмотал его несколько раз вокруг шеи, затем надел пальто и застегнул все пуговицы.—До завтра.
  —До свидания, голубчик!
  Зотов вышел из теплого здания больницы на холодную, тихую улицу и двинулся по направлению к дому. Ветер задувал ему за шиворот и мужчина неприятно ежился, покрепче сжимая сумку с документами. Над городом нависали тяжелые тучи, вороны бешено каркали, прыгали вдоль дороги и копошились в траве. Виталий Петрович шел быстро, еле разбирая в потемках, по дороге ли он идет вообще.
Он зашел в дом, минуя спящую консьержку, поднялся по лестнице и разулся в прихожей.
  —Фух, выходные, два дня...—Зотов повесил пальто, прошел в зал и упал на диван лицом вниз. Он пролежал так около получаса, не двигаясь и размеренно дыша. Затем Виталий Петрович решил все-таки подняться и поужинать, но лишь перевернулся лицом к потолку.
  Он на самом деле не хотел ничего: только лежать и смотреть на мигающую лампу, только протяжно и громко вздыхать, и иметь рядом кого-то, кто бы понимал, что сейчас говорить ничего не стоит. Этим кем-то была бы Варенька, женщина, о которой он не мог забыть, как бы сильно не хотел. И вовсе не потому, что любил: он привязался к ней настолько, что теперь дыра, оставленная в его теле вновь заныла, вновь жутко заболела голова от одной мысли, а более их не связывало ничего. Зотов в глубине души понимал, глупо полагать, что она вернется к нему с распростертыми объятиями и все станет как было, но до последнего не мог в это поверить. Варенька была, без сомнения, счастлива и, наконец, свободна.

  Зотов проснулся около десяти часов и стал собираться к встрече. Он старательно отгладил брюки и рубашку, долго выбирал подходящий галстук и в конце концов решил обойтись без него. Виталий Петрович являлся человеком крайне несобранным, суетливым и резким, поэтому отправился на вокзал как можно скорее, чтобы не опоздать, хотя времени было еще предостаточно.
  Громадное здание вокзала украшали колонны с замысловатыми вензелями капители и приехавшая ярмарка, которая расположилась недалеко от центрального входа.
  Зотов не причислял себя к людям искусства, однако любил сходить в театр и с удовольствием слушал классику. Еще в автобусе он приметил несколько больших серых фигур и скопление людей вокруг них. Виталий Петрович направился к ним, чтобы рассмотреть все поближе.
  Вокруг стеклянных шариков толпились дети, взрослые разглядывали металлические конструкции, вокруг был шум, смех и удивленные вздохи. Зотов вытянулся во весь рост, пытаясь хоть краем глаза увидеть содержимое стеклянных шариков, но увы, там было пусто, только дети расталкивали друг друга, пробивались сквозь толпу и смотрели в увеличительные стеклышки.
  —Позвольте,—грузный мужчина уверенно протянул руку в группу детей, небрежно толкнув Виталия Петровича, и с силой дернул одного мальчика за капюшон.—А ну иди сюда!—позвал он ребенка и тот с ужасом в глазах обернулся.
  —Не-ет,—жалобно простонал мальчик и попятился.—Ты обещал мне! Двадцать минут! Я не пойду никуда!—в его голосе прорезались гнусавые нотки.
  —Двадцать минут прошло двадцать минут назад, а теперь иди сюда!—мужчина схватил мальчика за руку и буквально выдернул из толпы.—Я тебе что говорил?!
  —Что еще раз и, и...—в глазах ребенка блеснула слеза.
  —Говори.
  —Что я гулять не выйду теперь?—мальчик взглянул на Виталия Петровича и с надеждой зажмурился.
  —Верно, а теперь марш домой, уроки еще делать!
  Мальчик ушел, и Виталий Петрович посмотрел на часы.
  —У меня есть полтора часа. И куда я так торопился?—Зотов протиснулся поближе к столам с фигурками. Белая скатерть развивалась на холодном октябрьском ветру, то и дело заворачиваясь, накрывая статуэтки и разного рода безделушки.
  —Добрый день, могу я вам что-то подсказать?—женщина в большом вязаном шарфе обратилась к нему.
  —Мне, нет, спасибо. Хотя, не расскажите про вот эту вещицу?—мужчина указал пальцем на деревянную шкатулку. Когда-то, в далеком детстве, он с отцом любил проводить время на даче, сидя на скамье перед яблоневым садом, и вырезать из дерева всякие фигурки.
  —Конечно, конечно. Значит, дерево — молодая сосна, внутри,—женщина отодвинула щеколду и открыла шкатулку,—бархатная оббивка, можете потрогать. Сверху на крышке ручная резьба, а вот здесь — маленькие камушки аквамарина.
Виталий Петрович взял шкатулку и долго вертел ее в руках, рассматривая со всех сторон. Солнце отражалось яркими лучами в голубых камнях, шкатулка приятно пахла хвоей, а женщина не торопилась забирать ее у Зотова.
  —Хорошо сделано, резьба ровная и, должен сказать, видно, что работал над этим настоящий мастер.
  —Ой спасибо, это я вырезала,—женщина засмущалась.
  —Очень красиво, честное слово,—Виталий Петрович улыбнулся и посмотрел направо.—А не подскажите, почему там собралось столько детворы?
  —Видите ли, в стеклянных шарах есть подставочки, на которых в каждом из них лежат разные вещи.
  —Там и внутри что-то есть?—удивленно переспросил Зотов.
  —Да, конечно, я не все знаю, правда, но в одном шарике на подставке "подкованная блоха", как ее называют, очень маленькая, без увеличительного стекла и не увидишь. Во втором лежит рисовое зернышко, на стороне которого вырезан рисунок, в третьем на грифеле карандаша, на самом кончике копия Эйфелевой башни, представляете!
  —Да вы что? А так и не заметишь, вот почему много людей.
  —Это я еще не все рассказала, вон их там сколько, тех шаров!
  —Вы здесь до которого часа будете?
  —Сегодня до шести, а потом уезжаем, вернемся только весной.
  —Ах, жаль, жаль,—ответил Виталий Петрович, затем вежливо распрощался и зашел внутрь здания вокзала.