Посреди океана. Глава 41

Доверие, верность, вера...
Однокоренные слова. Три стебля, растущие из одного корня.
Любовь, измена, предательство... Соцветия, распускающиеся на упомянутых стеблях.
И определить сразу, где какое расцвело, пожалуй, не получится.
Где настоящие, а где пустоцветы, узнаешь, лишь когда лепестки осыпятся и начнут
завязываться плоды...

                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

После обеда пошли с Анютой навестить Анзора.
Чувствовалось по всему, что наш больной в мыслях был уже дома.
Как-то сходу он заговорил о береге, о доме, о дочке, о жене. В общем, у кого что
болит, тот о том и говорит.
И он был рад-радешенек, что нашлись две пары свободных ушей, готовых его слушать.
Казалось, что он, изливая перед нами душу, пытался разобраться в жизни и в себе
под маркой добровольного опекуна, который учит нас, бестолковых, уму-разуму.

Если даже это и так, то пусть себе. Главное, что после разговоров с нами у него на
душе легче становится. И что-то проясняется в нём самом для самого же себя.
Ведь каждому человеку необходимо время от времени изливать душу. На бумаге, как я.
Или перед кем-то, как Анзор. Периодически каждому необходимо освобождаться от
накопленного, иначе в душе начинает происходить бессмысленное наслоение впечатлений.
Если не разбираться в этом время от времени, не наводить в себе порядок, то так и
до беды недолго.
Душа - это вам не свалка, она чистоту и простор любит.
Для души обязательно нужна отдушина, чтобы душевно не заболеть.
Например я, человек только с виду общительный, поверхностно, а душевно замкнутый. Поэтому предпочитаю доверяться бумаге. Она, как говорится, всё стерпит и всегда к
твоим услугам. Человека же для своих откровений не всегда найдёшь рядом. Да и
любой больше собою занят, и выслушивать чужие излияния не всегда есть настроение, время и внимание. Тем более, что не все такие, как Анзор, которого интересно слушать. Рассказывать - это тоже дар, устное народное творчество. И не каждому дано, как и творчество письменное.

Углубившись в свои мысли, я незаметно отвлеклась от того, что рассказывал наш
приятель. У меня так бывает, я как бы отключаюсь. В таких случаях замираю, широко
раскрыв глаза, и словно бы чуточку пристальнее смотрю на собеседника. А тот редко
догадывается, что в этот момент я ничего не вижу и не слышу. Передо мной на
какое-то время как бы всё исчезает. В голове могут зарождаться какие-то образы,
начинают копошиться какие-то отвлеченные мысли.

Но наконец сквозь этот плотный кокон отстранённости до моего сознания пробивается
голос Анзора.

- ...Она два года дома сидела после того, как пацанку родила. Я тогда ещё на заводе
работал. Конечно, понимал, что она уставала здорово. Замотанная такая была. Не скажу,
что мне не жалко её было, не железный же. Но всё равно, поблажки жене делать
нельзя. Чуть отпустишь, сразу разбалуется.

- Анзор, неужели же ты ей совсем не помогал? - возмутилась я. - Ведь тяжело же,
когда и ребёнка маленького, и всю работу по дому взваливают на одну женщину.

- Я как-то раз пожалел. А потом зарёкся. Однажды прихожу с работы, смотрю, она
как муха сонная ходит, глаза совсем закрываются. "Иди, говорю, отдохни. А я посуду
сам помою". Она пошла, прилегла, а я всё вымыл, выдраил. На кухне всё заблестело,
как зеркало. Ладно, хорошо. А на следующий день, не успел я с работы прийти, как
она сразу, ни слова не говоря, идёт и ложится спать. Я ничего не сказал, пошёл на
кухню, поел, опять всё вымыл, выдраил. А когда на третий день всё снова повторилось,
я уже не выдержал и скандал закатил. Нет, сказал себе, баста! Вашу сестру стоит один
раз пожалеть, как уже это и в норму входит.

- Подумаешь, не рассыпался бы, если бы каждый вечер посуду мыл. Два раза
женщину пожалел и завыпендривался. Вас, мужиков, каждый день надо жалеть. А женщина, значит, скотина? Она, понимаешь, разбалуется?

- Сволочи же вы, мужики, - поддержала меня Анюта. - Жена рожает, мучается. Ей и
так тяжело. А на неё ещё всё по дому взваливается, и забота о ребёнке. Это
несправедливо. Совести в тебе нет, Анзор.

- Вы точно, как она, говорите! - воскликнул он с умилением.

- Конечно. И любая бы так сказала, - убеждённо заявила Анюта. - Наверно твоя жена
тебя очень любит, если до сих пор от тебя не ушла.

- А где она себе такого мужа потом найдёт?! - возмутился он. - Такие, как я, на
дороге не валяются.

- Подумаешь, сокровище, - фыркнула я, не удержавшись.

- Я - мужчина. А это уже кое-что, - заявил Анзор, выражая всем своим видом полное
непонимание нас и нашей точки зрения. - И хотя я всякую работу делать умею хорошо,
как женскую так и мужскую, но помогать жене не намерен, чтобы не разбаловать её
на свою же голову. А то потом намучаешься с нею.

- Ты просто её как человека не уважаешь. Взвалил всё на бедную женщину, да ещё
и погоняешь, - высказала я своё предположение. - Она для тебя кто, друг, любимая
или скотина? Что ж ей теперь так всю жизнь мучиться из-за того, что имела глупость
полюбить тебя, да ещё выйти за тебя замуж, родить твоего ребёнка? Удивляюсь.
Вроде бы ты парень и добрый, и неглупый. А самого близкого человека, свою жену,
ни во что не ставишь!

- Ну вот ещё, - произнёс он неопределённым тоном, не зная, как следует отнестись к
моим словам: с одной стороны, чем-то они ему подольстили, а с другой стороны,
насторожили и показались обидными.
Однако, не долго думая, он решил никак не реагировать на мой выпад. И попросту
продолжил излагать факты из своей семейной жизни. Мол, сами разбирайтесь, как всё
расценивать.

- Сначала она всё просила, чтобы я ей стирать помогал. Бельё там выкрутить, выварку
на плиту поставить. Потом я эту моду прекратил. Стиральную машину хорошую купил.
Что ещё надо? Тогда она просить перестала. Нарочно там на кухне грохочет, когда
выварку на плиту втаскивает. И ворчит, чтобы я слышал: "У меня мужика в доме нет!"
И жалко её, но терплю. Потому что вас, женщин, только распусти! "Не хочешь, говорю,
стирать, носи в прачечную!" Так она, видите ли, номерки даже взять не может. Нету
их, говорит. Ладно, ты не можешь, я смогу. Прихожу в прачечную. Сидит там дама
такая, ничего себе. Причёска белая, пышная на голове закручена, - изображая её, он
с некоторой долей кокетства взбил над головой мнимые кудри. - Ну, я и подъезжаю к
ней: "Как мне лицо ваше знакомо, говорю, вы наверное мужа в рейс провожали, и я
вас в порту видел." И правда, оказалось, что у неё муж тоже в море ходит, только
от другой базы. Ну вот, тыр-пыр, поговорили о том, о сём. "Номерки? Зайдите,
говорит, через недельку." Купил бутылку коньяка, коробку конфет. И назавтра к ней
заявился со всем этим. Увидала, что я ей принёс:"Ой, да нет! Ой, да что вы!"
А рядом с ней подруга сидела, ничего так из себя, за рукав её так потихоньку
дёргает:"Бери, дура! Если б мне такое принесли, я бы не отказывалась!" Тут как-то
сами собой и номерки нашлись. Жене принёс. А она вместо того, чтобы спасибо
сказать, спрашивает:"Что ты ей такое сказал, что она тебе номерки дала?!" Я психанул.
"Что сказал, что сказал! Сказал, что ночь с ней пересплю, да ты вот не пускаешь!"-
" А что ж, говорит, от тебя всё можно ожидать!"

- Ревнует, значит, любит, - вступилась за неё Анюта.

- И куда бы мы со своей женой ни пошли вместе, - продолжал он увлеченно, -
обязательно поругаемся. И домой возвращаемся врозь. Она по одной стороне улицы,
а я по другой. Помню, на день рыбака в парк пошли гулять. И пацанку с собой взяли.
Пришли. Жена на лавочке сидит, с дочкой играется. Я рядом стою, пива взял, пью.
А мимо девочки идут, такие, знаете, в мини-юбочках. Я так сразу - раз, на них, и
секу, - он повёл глазами вправо-влево, влево-вправо. - А жена не на них, а на мои
глаза - раз, секёт, куда я смотрю. "Чего пялишься?"- на меня шипит. " Чего пялюсь,
чего пялюсь?! Глаза есть, вот и пялюсь!" - "Веди себя прилично. Не забывай, что ты
женатый!"- " Ну и что с того? Если я на диете, это ещё не значительным, что я не имею
права читать меню в ресторане", - Анзор тяжело вздохнул, но, не задерживаясь долго
на паузе, вновь продолжил своё повествование. - Однажды собрались мы всей семьёй
на рынок. Жена, дочка и я. Сели в трамвай, поехали. Освободилось место одно, жена
села. Потом другое освободилось, впереди жены. И я сел, дочку к себе на колени взял.
А рядом со мной, смотрю, девушка сидит. Ничего себе такая. Юбочка-мини, ножки
ровненькие, сумочку на колени поставила. Сидит, вроде бы не смотрит на меня. А мне
видно, что она в стекло оконное секёт. Потом как-то мы с ней заговорили. Играться
начала с моей пацанкой. "Такая, говорит, ребёнка хорошая".- "Что, нравится?"
спрашиваю. "Нравится".- "Так что, долго, что ли? Дурные дела нехитрые." Смотрю,
из сумки шоколадку достала, пацанке даёт. Сидим, тир-пир, болтаем. Я не заметил,
как остановку проехал, потом вторую. А жена сидит сзади. Уже дует, кольни- лопнется.
Когда уже до площади доехали, она меня так за плечо трогает и спрашивает:"Ты куда
едешь?"- "А что, уже приехали?" Выходим. А она мне опять:"Так ты куда ехал?" -
"На рынок". Короче, слово за слово, снова разругались. " Держи, говорю, свою
ребёнку!" Пацанку ей в руки, и пошёл к ребятам. Напился, ясное дело.

- Нет, Анзор, твоей жене ещё при жизни памятник надо поставить за терпение. Другая
бы давно уже от тебя сбежала, - высказалась я.

- Куда она сбежит? Жену надо держать вот где, в кулаке, чтобы не разболталась.

- А жёны наоборот, считают, что муж всё равно, как клубок. Если отпустишь,
распускается, а возьмёшь в руки, сматывается, - заметила я.

Но Анзор не успел ничего ответить, потому что в этот момент в лазарет заявился
Толик-слесарь.
Со страдальческим выражением лица он уселся на свободный стул, чуть в стороне от
нас с Анютой. И сидел, как живой упрёк всей Вселенной.
Он был похож на преступника, явившегося с повинной, настолько унылым и мрачным
был весь его облик. Как будто своим видом он стремился изобразить, что не живёт,
а мучается, и ничего, кроме мучений, от жизни не ждёт до конца своих дней.

Разговор наш, такой непринуждённый до сих пор, как-то сам собой скомкался.

Наверное в его глазах мы все втроём выглядели как заговорщики, только что оживлённо
обсуждавшие свои совместные тайны и вмиг замолкшие при вторжении постороннего.
Видимо, слесарю тоже хотелось влиться в наш заговор и, пытаясь угадать, о чём мы
тут могли так увлечённо беседовать, он завёл речь, что хочет списываться, что, мол,
если четыреста рублей за рейс получит, то это уже будет хорошо.
И выжидающе замолчал, состроив при этом козью морду.

- Тебе-то что беспокоиться? Ты, по крайней мере, холостяк. А холостому, как говорится,
будет день и будет пища, - беспечно заявил Анзор. - К тому же у тебя Зойка богатая,
у неё денег много. Прокормит.

- Ну не надо выкапывать мёртвого из могилы. Там всё кончено. Всё потеряно, - с
драматическим надрывом произнёс слесарь.
И замолкнув, продолжил изображать из себя сфинкса.

- Да, настроеньице у тебя, - посочувствовал Анзор. - Но только это всё ерунда, что
ты говоришь. Знаешь, как с женщинами? Мы их упустили, а они нас нет. Что значит,
всё потеряно? Теряешь только то, что не имеешь. Если она тебя любит, то никуда она
не денется. Скорее всего, это ты сам своим пятачком водишь. А такими невестами,
как твоя Зойка, не разбрасываются. Смотри, довыбираешься! Чересчур разборчивому
жениху достаётся плешивая невеста. Без женщин, Толян, никак нельзя. Без женщин
жить, по-волчьи выть, - с пафосом поучал незадачливого жениха Анзор. - Посмотри
на себя, встряхнись. Мужик должен быть на мужика похож. А ты раскис, как баба.
Глядя на такого, любая скажет: не то замуж за него выходить, не то замуж отдавать.
Давай, встряхнись. Взялся за гуж, полезай в кузов.

Но слесарь только больше надулся и остался хранить обиженное молчание.
А мы с Анютой резко засобирались уходить.

- Вы куда? Уже уходите? - разочарованно спросил больной. И тут же, обращаясь к
Толику, с упрёком добавил: - Видишь, только девочек спугнул. Какой-то ты! Эх,
поговорили бы с тобой, да только не о чем.

После полдника к нам в гости пришёл Венька Риткин. Просто так заявился, по старой
дружбе.

Я сидела в своём ящике и писала. Стараюсь использовать для этого всякую удобную
минуту, потому что времени на этот мой основной труд, ради которого я, собственно,
здесь и нахожусь, остаётся катастрофически мало.

- Что пишем? - поинтересовался гость, заглядывая в мой угол.

- Так, ничего особенного, - попыталась отговориться я, торопясь оставить на бумаге
убегающую мысль.

- Не стихи ли? - несправедливо заподозрил он.

- Да нет, что ты, от стихов нервы портятся. Бери круче. Оперу!

- Ну пиши, пиши, - удовлетворённо пробормотал он, усаживаясь на диванчик. - Про
меня там ничего не будет написано? - запытал шутливо.

- А как же! Опер сказал про всех писать, - отшутилась и я.

Посмеявшись, он оставил меня в покое и завёл разговор с Анютой о поступлении в
институт. Но что-то недолго они поговорили, общение у них явно не клеилось.

- Да, академиев мы не кончали, - ёрничая, вздохнул Венька и снова привязался ко
мне: - Эй, Инга, уже рука бойца, небось, строчить устала?

Я промычала нечто невнятное, не желая отрываться от своего занятия. Но гость не
сдавался.

- Поделись со мной, - попросил он.

- Чем? - не поняла я.

- Знаниями.

- На какую тему? - не бросая своего дела, спросила я.

- На какую-нибудь. - Он был нетребователен.

- Читал такую книжку, под названием "Геометрия"?

- Всю наскрозь изучил, - заверил он шутливо. - Это моя любимая книга.

- Да, хорошо закрученный сюжет. Только жаль, что её в конце убивают.

- Кого? - не въехал он.

- Ну её, главную героиню, которую Геометрией звали.

- Да ну? - он был потрясён.

- Да. И ещё там, помнится, была Бисектрисса. Кто такая? Ну как же? Бисектрисса -
это крыса, которая ходит-бродит по углам, делит угол пополам.

Гость засмеялся.

- Ну ладно, бросай свою писанину. Давай ещё поговорим, - пристал он.

- О чём?

- Скажи мне, пожалуйста...

- Пожалуйста.

Он опять засмеялся.

- Что ещё сказать? - учтиво поинтересовалась я.

- Ну... - Венька замялся, не находя, что сострить.

- Вернёмся к вопросу о твоей дремучести? - предложила я.

- Не надо возвращаться к этому вопросу. Этот вопрос совсем не интересный, -
улыбаясь пробормотал он. - Давай поговорим лучше о литературе.

- Помню-помню, как Му-му от горя бросилась в море и утопилась.

Анюта тем временем, не участвовавшая в нашем словесном бадминтоне, надулась.

- Может, о чём-нибудь поумнее поговорим, - сказала она. - А то чушь плетёте тут
какую-то!

- О чём поумнее? - в меня, однако, уже дурак какой-то вселился и продолжал
дурачиться. - Об экзаменах в институт? Пожалуйста. Веньке-абитуриенту на экзамене
по литературе попался вопрос: Вильям Шекспир "Отелло". Что делать? Наш бедняга
и слыхом не слыхивал про такое. Думает: интересно, Отелло это кто, мужчина или
женщина? Пришло время отвечать. И начал он молоть всякую чушь вокруг да около
Шекспира. Профессор слушал-слушал и говорит: " Послушайте, милейший, когда же
вы хоть что-нибудь об Отелло скажете?" - "А что Отелло? Отелло... вскочило на коня
и поскакало!

В общем, все мои намерения поработать над своим произведением оказалось
несостоятельным. Потому что и после ужина пришлось принимать гостей.