Мы не хотели

Глава 1

Женя, 15 лет

Я не думала, что всё так получится, правда. Все вокруг говорили мне, как прекрасно жить, что мне надо жить, да я и сама это знала, в принципе, это вообще всё не ново, просто когда внутри тебя полный похуизм к этой жизни... любые слова кого-то старше шестнадцати покажутся тебе подставным слащавым дерьмом. На тот момент, у меня не было никаких глобальных целей или интересов, я ничего не хотела делать, я не могла делать что-то полезное для общества, и, самое главное, я не могла вернуть себе своего человека. Всё, что я могла, так это раз за разом разрушать свою собственную оболочку.

Когда взрослые говорят тебе, что так будет лучше; что там будет лучше, чем здесь, это предательство, даже если перед этим ты несколько раз пытался покончить жизнь самоубийством. Никто не будет биться за тебя головой об лёд, но когда ты подросток, очень хочется, чтобы все бились, поэтому ты делаешь это снова и снова, становишься, своего рода, профи в самоистязаниях - это замкнутый круг, из которого есть всего два выхода, наиболее очевидный из них - смерть. Меня вытянул оттуда мой родной дед. Он хотел, чтобы реальность вокруг меня изменилась, он хотел, чтобы я встряхнулась, поэтому он сдал меня в психушку.

Эдакий блат во имя вселенского добра и моего душевного равновесия. Мне было четырнадцать лет, я маленькая худенькая Женя с большими черными глазами, я смущала врачей собой, они не знали, куда меня положить - к врожденным олигофренам, писающим под себя, или к буйнопомешанным. Никто не мог предложить мне какие-то определенные условия, и в конце концов, мою койку перенесли к одной одиночке.

Те, кто попали сюда с конкретной шизой, всегда лежали отдельно, их крепко привязывали к железным кроватям и пичкали лекарствами через капельницу. Я могла долго смотреть на свою "соседку", я выдумывала ей диагнозы и сама же их опровергала, на самом деле, я не знала, что такого может быть у молодой, симпатичной женщины с острым носом. Сама она не говорила, она вообще не разговаривала.

В больнице её прозвали Зубной феей, потому что одним прекрасным днём она сама вырвала себе все зубы. Она была опасна для окружающих, для меня в том числе, ведь я была к ней ближе всех. Почти сразу во мне поселился страх, что когда-нибудь эта фея развяжется и поиграет со мной в сумасшедшего стоматолога. Врачи рассказывали, что она рехнулась из-за любви, но я до сих пор сомневаюсь, что можно так любить, даже в дурке её никто не понимал. У меня тоже не укладывалось в голове, как надо так рехнуться.

Анализы чужих личностей и их диагнозы неплохо отвлекали меня от собственного горя, я подолгу копалась в них, Наполеонов и Сталиных я, конечно, не видела, но раздвоение личности, например, было обычным делом. Такие больные, как и я, считались лайтовыми, это означало, что мы могли спокойно перемещаться по зданию больницы и за его пределами, у нас был щадящий распорядок дня, примерно, как в советском санатории.

Нас поднимали в семь утра, давали таблетки, ставили уколы или капельницы, потом мы шли на водные процедуры. После чего мы делали зарядку, не знаю, зачем психам нужна была зарядка, но тогда все поголовно были помешаны на ЗОЖе, так что, видимо, даже это считалось нормальным. После зарядки мы шли на завтрак. Сейчас мне есть с чем сравнивать - кормили нас отлично.

После завтрака мне полагались беседы с психологом. Это было самым болезненным моментом в моей жизни в психбольнице, потому что меня постоянно заставляли вспоминать жизнь до того дня и жизнь в тот день. Это было ежедневно, и это было ужасно. Мне нужно было переживать несколько часов ада, вспоминать в подробностях её смерть, а потом, вот такой измученной, идти на детсадовские кружки по лепке или рисованию, или сидеть и делать с учителями уроки, потому что фактически я всё ещё училась в школе.

Очень скоро больница и её обитатели стали меня утомлять, я над всем смеялась, я смеялась над больными, над их диагнозами и поведением, я знала, что я не такая, и это придавало мне сил. С каждым днём я становилась всё наглее, разговоры с психологами не получались, я их посылала, я могла встать и спокойно уйти, я больше не собиралась вспоминать всё, я могла запретить себе и не делать этого.

Замысел моего деда сработал, мне было так же больно, как раньше, но я смогла отвлечься на другой мир. Очень скоро я ушла оттуда, меня никто не держал, диагноза у меня не было, справки тоже. Суицидников вообще долго не держат - никому не охота потом снимать их с первого попавшегося крюка. Я вернулась домой без желания резать себе вены, но с агрессией, во мне выросло какое-то новое чувство глобальной несправедливости этого мира, вообще, это нормально, оно у многих есть, но не нормально, если ты отстаиваешь её с кулаками, если ради этого ты способен, например, взять и убить.

У меня вот как раз так и было - когда я видела, что кого-то обижают, кого-то бьют или просто орут, я, не думая, бросалась на помощь. Очень скоро это вошло в привычку, ну, драться, и однажды всё кончилось очень плохо - меня осудили по сто одиннадцатой, в драке я убила человека.



Глава 2

Ирма, 17 лет


Сейчас я не такая, как в детстве, вот волосы в чёрный крашу. Это раньше у меня были две русые косички и банты огромные, жаль, фоток нет, мать всё выкинула. Косы мне мать заплетать любила, когда по трезваку была. Даже не знаю, как так быстро ей удавалось протрезветь после ночных бухаловок, но каждое утро она вставала, шаталась, обязательно тупила по углам, потом пинала пустую бутылку из-под водки, так, что та катилась в стену. Жили мы с ней в бараке.

Вот так мать протупит с час, отойдёт, протрезвеет, потом зовёт меня. Я к ней бегом бежала, в одной руке расчёска, в другой - банты, потом я вставала перед ней и ждала, пока она расчешет мне волосы, было больно, но я терпела. Так было всегда, столько, сколько я себя помню. Когда мне исполнилось тринадцать лет, мать подозвала меня к себе и отрезала мне мои волосы большими ржавыми ножницами, наверное, ей попалась палёная водка. Было жалко, потому что это было единственное, что связывало меня с матерью. Банты я выкинула.

Я хорошо училась в школе, старалась очень, даже на медаль шла. Моя бухающая мать не была мне помехой, она не буянила, вот мы и не пересекались, мне же там, в бараке, по закону комната принадлежит, на хрена мне на мать внимание обращать, запиралась я, уроки делала, пока она там за стенкой за водку трахалась. Она же ничего так, симпатичная, мать моя.

Мне было пятнадцать, когда всё случилось, лето было, я тогда только восьмой класс закончила, в девятый должна была перейти. Ну чего, решили мы с друзьями собраться, пиво попить, у меня же друзья все взрослые были, им всем больше восемнадцати, мне с такими интереснее, чем с одногодками тупыми. Собрались мы у Игоря, моего подельника, он в высотке жил, хороший парень, примерный такой, семья у него профессорская. Родаки его на дачу свалили - лето, грядки.

На квартире нас было пятеро - я, трое моих подельников и жертва, моя одноклассница. Пили мы все самогон, потому что пиво не купили, лень было до магазина идти. Мне быстро по шарам дало, я такой крепкий алкоголь редко пила, ну, и в общем, накрыло меня. У меня жертва до этого пенал украла, я сама не видела, но мне девчонки сказали. Короче, зуб у меня на неё был, ну, я и вспомнила об этом по пьяни, подошла к жертве и сказала ей спокойно, что нам надо выйти, поговорить в другую комнату. Когда мы вышли, я ударила жертву по лицу, потом в комнату зашли мои подельники.

Они тоже уже пьяные были, я сказала им, чтобы они привязали жертву к стулу. Потом я дала одному своему подельнику нож и сказала ему перерезать горло жертве. Мне просто так захотелось. Но мой подельник испугался, он перевернул нож тупой стороной и сделал вид, что режет горло жертве. Он думал, что я настолько пьяная, что не замечу. Ха-ха, смешно. Другие мои подельники хотели увести меня из комнаты, они взяли меня за руки и повели к выходу, но я всё ещё злилась на жертву, я вырвалась и подбежала к привязанной к стулу жертве, я схватила её за шею и начала её душить.

Я сильно её душила, жертва захрипела и быстро потеряла сознание, я спьяну подумала, что она того, умерла, в общем. Мне этого показалось достаточным и я решила пойти в комнату, и в честь этого выпить самогон. Когда я уже была в дверях, я услышала, что жертва очухалась, она стала громко стонать, это меня выбесило. Тогда я схватила нож, подбежала к жертве и несколько раз провела ножом по её горлу, я перерезала ей горло, и жертва, наконец, умерла.

Тогда мы с подельниками вернулись в комнату и стали дальше пить самогон. Где-то через час в дверь квартиры постучали, мы с подельниками испугались, потому что пришел парень убитой. Он начал колотить в дверь, орать, чтобы мы ему открыли. Мои подельники быстро пошли в комнату, где лежала жертва, и спрятали её в шкаф, потом мы открыли входную дверь.

Парень убитой начал спрашивать, где его девушка. Мы послали его, сказали ему, что её здесь нет. Тогда он увидел босоножки жертвы в коридоре, прошел в комнату, увидел кровь и подошел к шкафу. Он взрослый был, совершеннолетний, сразу всё понял. Короче, это он ментов вызвал, менты приехали, меня с подельниками взяли.

Ну, а что потом. Потом суд, впаяли нам умышленное, меня по малолетке отправили, подельников на взрослую зону. Но я не жалею. Здесь хорошо, мои меня слушаются, я авторитет у баб, это на воле я никто. А чего мне жалеть? Её? А не хер было мои вещи брать. Я не люблю когда мои вещи ****ят, я этого не прощаю.


Глава 3
Начальник воспитательно-трудовой колонии

Всего у нас три-четыре "группировки", но они крупные, в каждой по двадцать-тридцать человек. Мы с этим не боремся, просто стараемся держать всё под контролем. Это хоть какой-то контроль, лучше, чем вообще не знать, что происходит у тебя под носом. Девочки сами решают, к кому им примкнуть, и чаще всего они объединяются по степени тяжести совершенных ими преступлений. Порядки внутри такой группировки почти как на взрослой зоне. Часто у девочек возникают симпатии друг к другу, но о большем я не знаю. Я не знаю, вступают ли девочки в сексуальные отношения друг с другом. Случаи насилия, конечно, бывают.

Ирма - авторитет у девочек, совершивших особо тяжкие преступления, у убийц, садисток, среди них она имеет решающее слово. Они её слушаются. Ирма для меня очевидна, её поведение легче всего предугадать. С Олесей труднее, она сама по себе трудная девочка. Её поведение гораздо более нелогично, она жестче, язвительней. До того, как попасть сюда, это был полностью искалеченный ребёнок, она нюхала клей, над ней измывались родители-алкоголики. Олесе через многое пришлось пройти, я её не оправдываю, но тут полностью виновата среда, в которой росла эта девочка. Она воровала, потому что так было нужно её биологическим родителям. Ей не нужны были все эти вещи, она не знала, что с ними делать.

Олеся - маленький, злобный зверёк, не думаю, что выйдя отсюда, она задержится на воле. Ей нечего там делать, она не приспособлена и, честно говоря, никому не нужна. Такие либо умирают, либо снова попадают на зону. Я много раз наблюдал за этим, это полный провал всей нашей государственной системы.

Олеся попала к нам в четырнадцать лет за нанесение тяжких телесных. Это случилось в одном из подвалов, когда к ней нагрянули ПДН, а они же как, две молоденькие девчонки без оружия, без всего, с оперком одним. А чего этот оперок сделать-то сможет, вот Олеся одну из девчонок-пднщиц и резанула шилом в бок. Безбашенная, под клеем, жалко, конечно, что так получилось. Сейчас Олеся жалеет, говорит, что не хотела такого, вон, письма даже пострадавшей на волю пишет, извиняется.

Тут много таких, как Олеся, кто жертвам своим пишет, даже мертвым пишут, я читал это всё, пытался понять, осознать, потому что отстранённо читать это невозможно. За душу берёт. У нас есть одна такая, Аня, она ещё с двумя подельницами девчонку напоила, в лес уже пьяную привела, к дереву они её привязали, распяли, значит, обе ладони гвоздями пробили, поиздевались, как могли, и убили. В том деле долго сатанистов подозревали, потому что там и кишки выпотрошены были, и порезы везде... пока на Аню и её подельниц не вышли. Красивые все девчонки, порядочные, семьи у них хорошие, чего не сиделось спокойно, не знаю. К нам только Аня попала, что с остальными и где они, я не знаю. Может, отмазали. Аня тоже пишет, извиняется, но отправлять некому, не вернуть ту девчонку.

Тут же часто как - порыв, гормоны, юность, даже не осознают, что делают, не хотят этого, но идут по глупости или потому что не слабо. А тут у нас как - чем хуже статья, тем тебе жить в коллективе проще. Одна бабушку свою до смерти избила за то, что та ей пить с друзьями не разрешила, вторая - маму убила, пять ножевых. Это порыв, просто они с ним справиться не смогли. Наше дело какое - помочь, объяснить, что так нельзя, что это не норма поведения. Иногда получается, иногда нет.

Продолжение https://ficbook.net/authors/299290