Шестая грань бытия - 2. Джокер

(Предыдущая глава: http://proza.ru/2017/11/21/770 )


2. Джокер

День не заладился с самого утра. Чего уж тут хорошего, если просыпаешься с похмельной ломотой в затылке? Нет, все-таки четвертая кружка пива вчера в кабаке у пана Славка была явно лишней...

Опять же молоко. Молоко, оставленное молочницей в кринке у порога, оказалось чуть синеватым и со странным привкусом. После недолгого размышления Юрай решил ограничиться простой водой и куском каравая. Ох, надо будет обязательно состряпать Матрёфе какую-никакую микстуру для ее буренок. А то ведь молоко у них все чаще и чаще с душком. Вот так отравят, и не заметишь.

Дальше – больше. В настой от глазных болезней, который он сварил вчера и выставил остужаться на подоконнике, умудрилась залететь жирная оса. И теперь надо было решать, что с настоем делать – переваривать заново, просто прокипятить, или и так сойдет. Алхимик склонялся к последнему варианту. В конце концов, его заказчики – не заносчивые дворяне из Высокого Города, а публика попроще: кабатчики, торговцы, мастеровые. Всем им вполне можно было наплести, что живой осиный яд и есть самый главный действенный компонент его нового зелья, которое теперь будет лечить в три раза шибче. И ведь поверят, и ведь взаправду будут выздоравливать быстрее – просто от того, что верят! Ах, люди, люди...

И, наконец, эликсир от ломоты в костях. Взял и прокис, кикимора бы его задрала! При том, что должен был сохранять свежесть еще недели как две, не меньше. Ну вот теперь снова дожидаться полнолуния, ни свет ни заря тащиться в лес, выискивать свежие листы бресеники, причем обязательно тронутые росой... Хорошо хоть, порошок разрыв-корневища и сушеные кленовые почки не кончились, так что можно будет ограничиться малой вылазкой, часа на два-три. 

– Эх, если бы только укрепить этот взвар хоть мало-мальским заклинанием!

Мысль пришла неожиданно, и была она из разряда тех мыслей, которые Юрай регулярно и старательно гнал вон из собственной головы. Колдовать ему было строжайше запрещено, под страхом возврата в силу смертного приговора. Это было одним из двух условий его помилования ("По малолетству и невеликой тяжести вины, сравнительно с двумя прочими соучастниками", как гласил императорский указ): изгнание из Вестенланда и запрет на магию любой школы. Единственное исключение – наличие прямой и непосредственной угрозы для собственной жизни. Действенность императорского указа на територии суверенного Энграмского Княжества, конечно, можно было бы и оспорить, но вердикт сопровождался таким же решением дисциплинарной камеры Конклава. А заклятие, единодушно наложенное всеми пятью старейшинами, не способна преодолеть ни одна сила в Круге Земель. Так что в памяти Юрая сохранились только полудетские воспоминания о том, как он творил заклинания, но без малейшей способности на какое-либо усилие воли, чтобы вновь обратиться к магической силе.

– Да ну ее к лешему, эту магию! В природных стихиях тоже заключена немалая мощь, и я, в конце концов, научился ее неплохо использовать.

И Юрай потащился в пристройку, которая служила ему одновременно и лабораторией, и лавкой. Пока посетителей нет, можно, например, еще разок поэкспериментировать с вытяжкой из смородинового листа. Или посмотреть, что получится, если растереть серный колчедан с козлиной кровью – в прошлый раз он пробовал кровь молодого кролика, но присыпка для отпугивания воров все еще получалась очень слабенькой.
 
Для начала алхимик поставил неторопливо упариваться винный уксус, чтобы прибавить ему крепости. Ну а пока он упаривается, можно было вынести на улицу ступку с тщательно растертым еще вчера колчеданом и поставить ее на основательно сбитый деревянный стол во дворе. Дул легкий утренний ветерок, и это оказалось очень кстати: как только знахарь начал осторожно, двумя медленными тоненькими струйками приливать в порошок уксус и козлиную кровь, золотистая крупа мгновенно вскипела и пошла ярко-красными пузырями, а исходившее от клокочущей массы зловоние было похлеще, чем от дохлой крысы трехдневной давности. Так что Юрай оставил состав медленно допревать на свежем воздухе, а сам вернулся в сарайчик – разбираться со позавчерашней спиртовой настойкой на смородиновых листьях.

Что главное в работе лекаря, в ремесле травоведа? Зоркий глаз, хорошая память, мудрые книги? Ошибаетесь, уважаемые. Нюх, нюх и еще раз нюх! Скажем, различить по запаху кислое вино или протухшее мясо сумеет каждый. Определить, съедобен ли встреченный вами в лесу незнакомый гриб или неизвестная ягода, по силам уже далеко не всякому. Но выбрать из двух дюжин листьев на кусте той же бресеники тот единственный, в лучшей поре созревания, который придаст нужное действие твоему составу – это умение приходит с годами, да и то лишь, если нос твой был уже от рождения осенен благодатью Тинктара.

Сейчас Юрай осторожно приоткрыл флакон с настоем и аккуратным движением ладони погнал легкий ветерок от горлышка к своим ноздрям. Запах был еще кисловат, но где-то вдали уже начинал ощущаться душистый камфарный оттенок.

– Вот, оно самое! Еще пару дней понастаивается, и можно будет сливать, – вынес свой приговор алхимик.

К этому времени на пороге появился первый посетитель –  снедаемый ревностью плотник: вынь да положь ему отворотное зелье для жены, чтоб на чужих мужиков не заглядывалась. Плотник тот был редкостным занудой и обожал учить жить всех и каждого. Хлебом не корми, только дай похаять чужие нравы, особливо нынешней молоди. Говоря по-хорошему, ему самому надо было бы прописать средство от беспричинной ревности, а заодно и от общей дури. Но плотник платил, и платил серебром, а деньги не ревнуют. Ну да ладно, ничего дурного с плотничихой от этого зелья не случится: подольше поспит, поменьше будет с соседками трепаться, и все.

После этого пришлось шугануть мальчишек, которым подавай за три медяка средство, чтобы платья на бабах прозрачными становились. Ничего, обойдутся, сопляки. Во-первых, пущай сначала женилку отрастят. Во-вторых, и стоит такое средство не в пример дороже. А главное, что как девки вызнают, кто подглядную присыпку готовил – вообще придется в другое место на житье перебираться... Тем временем подошел пасечник за дымовым порошком, окуривать ульи. Потом старая бабка, у которой "ну так в носу свербит, милай, что аж невмочь!" Для нее тоже нашлось средство.

Следом приплелась еще одна бабулька, у которой петух кур топтать перестал. Ну, уж это исправить – дело нехитрое, важно только не пересыпать мышьяку в возбуждающий состав: одну крохотку, не больше, а не то сдохнет – поминай как звали, и квочки сиротинушками останутся. Юрай хмыкнул над собственной немудреной шуткой. С течением дня жизнь потихоньку въезжала в привычное русло, но что-то все-таки ныло в душе. То ли сон этот кошмарный, что третий день подряд снится. То ли пива слишком много выпил. Или наоборот, слишком мало? А может, просто бабы давно не было... Словом, чем не повод для того, чтобы запереть сарай и избу, как только солнце начало склоняться к закату, и снова к Славку в трактир?!

Корчмарь неплохо разбирался в настроении и вкусах Юрая, и потому обычно даже и не спрашивал, что наливать. Но сегодня неожиданно выставил на стол впридачу к традиционной кружке пива еще и два стакана самогона, а сам уселся рядом за стол.
 
– Ты чего это, старый? Именины мои еще в прошлом месяце справили, а праздников близко не намечается. Или дочку замуж выдавать собрался и огневая шутиха нужна?

– Погоди, Юрась, будет тебе и шутиха, и сватья баба Бабариха. – И Славко хлебнул из своего стакана. – Приходил тут один из-за стены. Тебя искал.

"Из-за стены" означало – из Высокого Города, где селились благородные и их челядь.

– Вот еще не хватало, блин! Ну а ты что?

– А то мы с тобой первый день знакомы... Какой-такой Юрай? Знать не знаю, ведать не ведаю. Только он еще тебя по прозвищу странно назвал – не Отшельник, а Охальник. А ты что, и вправду по молодому делу охальником слыл?

– Да никем я не был и никем не слыл, отвяжись! – Сердце знахаря болезненно заныло. Подробности своей прошлой жизни он предпочитал накрепко держать при себе. Ни лепший кореш Славко, ни какая другая душа в Медвежьем Углу не знали, откуда появился в их околице Юрай-Отшельник. Так, дескать, "судьба алхимика в путях-дорогах... Вот к вам прибрел, поживу лет пяток и дальше в путь". – Кликни лучше Настёну, чтобы закусить чего принесла.

Потом все-таки не удержался, полюбопытствовал:

– А кто приходил-то?

– Да шут его знает. Бароном назвался. Нестарый еще, весь расфуфыренный, волос ниже плеч, доспех черный.

– Ну, тогда ладно. Лучше барон, чем шпион. В открытую искал, не таился – и на том спасибо.

Юрай хлебнул самогонки и громко крякнул от удовольствия, но мыслям его было куда как не спокойно: "И кому же это, хотелось бы знать, через столько лет понадобился Юрай-охальник, подельник Торвальда Фанхольмского и Бесстыжей Мэйджи по делу об иодайской ереси в далеком Вестенланде? И главное, за каким таким хреном?"

Трактирщик неторопливо вернулся к себе за стойку, а к столу тут же подлетела с сосисками и кислой капустой румяная Настёна. Была она собой чернява, худа и броваста, работала у пана Славка в услужении: разносила кушанья, сметала со стола, подтирала полы да мыла посуду. При случае не гнушалась и постельку застелить богатому посетителю – девичьей скромностью, стало быть, не отличалась. Юрай и сам изредка кувыркался с ней на белых простынях, причем с него она денег за это не брала: случалось ведь и так, что его травки да порошки помогали ей скинуть ребенка или вылечиться от непотребной хвори. К тому же, и сам хозяин был Юраю крепко обязан – потому как без щепотки подходящего сбора, кинутой в сусло, пиво у Славка; никогда не имело бы того ядрёного вкуса, который славился на всю округу...

– Что загрустил, соколик? Или заглянуть к тебе сегодня вечерком, яхонтовый, чуток растормошить, грусть-тоску развеять?

– Ай загляни, хорошая. Не пожалеешь! – в том же цыганском стиле ответил Юрай.

Настёна постучалась ближе к полуночи, выпроводив последних пьяниц и наскоро прибрав опустевший трактир.  От нее полыхнуло привычным жаром желания:

– Соскучилась я по тебе, Юрко!

 Они были знакомы не год и не два, так что вполне можно было обойтись без нежностей и долгих разговоров. Юрай знал, что для себя Настёна предпочитает быстрый темп и грубоватость, И не удивился поэтому, когда она, прильнув губами к его груди, немедленно запустила руку ему в штаны. "Расстегни!" – приказал он, и она послушно освободила его и от портов, и от исподнего. Потом кинул на кровать, задрал на девушке юбки и вогнал до упора. Они понеслись вскачь по проторенной дороге, в привычном темпе, Настёна вопила и царапалась от удовольствия, а сам Юрай предвкушал уже скорое высвобождение: последний раз он был с женщиной, почитай, неделю назад, и семени накопилось столько, что особого желания сдерживаться не было. Но в какой-то неожиданный момент лунный серп бросил свой отблеск на разгоряченное лицо девочки из харчевни, и что-то смазалось во взгляде Юрая. Он и раньше прекрасно знал о горячей южной крови, которая бушует в Настёне, но сейчас шахварские черты на ее лице стали особенно различимы, и это неуловимо напомнило ему Мэйджи. Мэйджи Блистательную, Мэйджи Аш-Шахвари, его духовную мать и наставницу, его первую женщину, в конце концов. Черные волосы трактирной служанки окрасились золотистым оттенком (ах, как же ослепительно рыжа была тогда Мэйджи в моменты плотского соединения!), а маленькие тощие груди вдруг наполнились и округлели...

Юрай ощутил в душе нестерпимый зуд, какой бывает, когда отрываешь заскорузлую корку от уже зажившей раны. Вдруг он почувствовал, как раскручивается в основании позвоночника змея вожделения, проходя через шесть узловых энергетических точек, как наливается сверх-желанием и пульсирует его фаллос... Что? Как? Откуда? Сколько лет он не испытывал таких ощущений, не разговаривал этими словами? Думалось, он уже и навсегда позабыл тот сладостный колдовской запах...

Женщина под ним, кажется, уже не вполне ощущала, кто она такая, где находится и кому отдается, а Юрай – прежний, скинувший годы и беды отрок, Юрай-охальник, талантливый и подающий невиданные надежды кадет школы Магов – одним рывком поднял ее и развернул спиной к себе, в "собачью" позу. Он удар за ударом вгонял в нее не только член, не только неудовлетворенное желание, но всего себя целиком. Вгонял все эти годы выхолощенной жизни, весь запах трав и кореньев, собранных им для знахарских снадобий, все минералы и камни, растертые в порошок для зелий и приворотов... И в последний миг перед тем, как выплеснуть в нее свое клокочущее семя, с неимоверным удивлением заметил призрачный силуэт другого мужчины, стоявшего перед... Настёной? Мэйджи?... перед его женщиной и отдающего во власть ее распахнутых губ свой струящийся холодным светом перламутровый ствол.

Вспышка освобождения корежила Юрая раза в три дольше, чем обычно. Когда он очнулся, то обнаружил себя лежащим на спине поперек кровати, а Настёна ласково поглаживала его по лицу, приговаривая:

– Что это с тобой сегодня, Юрасик родненький? Самогонки перебрал?

И Юрай провалился в сон.

В эту ночь кошмарное сновидение к нему не приходило.


(Следующая глава: http://proza.ru/2017/11/22/2048 )


________________________________________________

- Иллюстрация: "Настёна и Юрай" (c) No_guests