Эльзасс и Лотарингия

Иногда враги засыпают до утра , тогда им снится луна а мы то звездочки у их рта и грызем , гноимся. Значит Чесаны будем.

- Полицейский? , Вы еще смеете спрашивать что? Да, жонглерское искусство не шибко ценится в наших землях. Сразу становится ясно что вы и к чему...

Начну сначала и постараюсь вести протокол ясно и справедливо.
Меня зовут Эльзасс, и я жонглер. Я стою на углу двух улиц и жонглирую тремя мячиками. Их цвет словно светофор напротив, не хватает лишь ожидания. Они всегда парят. Но я жонглирую по ночам, когда солнца цвет мне враг и электричество наш адъютант. Я обычно говорю слава Франции, слава Истории и подбрасываю первый. А я расчетлив, именно тогда цвет и стреляет желтым ожидательным. И он повержен. Двумя красными ранами.

-Кто? светофор или солнце?  Ты что под кайфом?

 Район то люмпен я и рогаткой их швыряю. Фонарь мне свидетель. Его свет ловит мой харчок. А рогаткой, то я так руку называю. Левую. Но какого черта о нем (о фонаре) ведь мы еще не начали обо мне.
Привет меня зовут Эльзас и мне двадцать семь. Я жонглирую тремя мячиками на углу двух улиц по-среди воды трех озер цвета. звук их ритмичен :

1.музыка простейшая форма человеческой перцепции, если эта музыка не является группой кэн. Такой сон приснился скромному служащему эльзасской шахты в 1905 году.

2.Обычно я слушаю псалмы Колтрейна. И наполняюсь как стакан. Чтобы невзначай быть опрокинутым на калифорнийский ковролин образца 1960.

3.урчащий живот прокаженного номер 197 Лионского лепрозория мог бы оспорить все выше сказанное. Ибо он звучал как мысль Роберта Муга заключенная в одноименный синтезатор.

- Так бы и сказал артист... Настоящий, гранулированный. Людей то вон интересует, ишь сука!

- ать

Человек звенит внутри. Однажды это подобно удару чайной ложки по краешку серебряного сервиза. Однажды по монументу дамасской стали перед атакой.
В мотиве удара заключены восторги наши в его последствиях трагедия и вибрации. Человек желает звенеть внутри. Во чтоб это ни стало.
Самые честные из нас лишены сна. Спать это отдавать мысли Богу. Искусственный полис исключает Бога, исключает сны. Он питается незримой оптикой, произведенной из звона. Человек желает слышать звон, и быть услышанным в своем. Страсть имитирует бурю. Её истинная природа далеко за пределами полиса. Она неведома. Страсть имитирует природу. Человек звенит внутри. Я повесил на шею гранитный камень. Теперь проходящие мимо мещане любуются светом озаряющим их спутника. Это серый , сырой свет. Я сохраняю его. Камень становится тяжелее и заставляет меня почтенно кланяться этим людям. Далее я учащаю, и камень бьется о мою грудь. Это похоже на стук кулачком в стекло. Стук обезумевшей матери в поисках ушедшего чада. Когда ночь и война и все гудит кругом.

Кто там? Зинка ну ты чего? Чего ты? 
Зина идяй домой , спят все. Нет тут его, там он.

А там марево алое трещит. Атака.

Значит Эльзасс не спит , значит Эльзасс слушает. Ночь нежна. Шары заключают три атаки, клин.  полнятся персонами и днями. Линиями лиц плотских. Самозамещаясь и роясь. Событиями в красно-серых и зелено-сучьих интерьерах. Суховатых , выдержанных в легкой желто-эротической среде. Там играют музыку простейших форм, но стоит ли сразу к эротике? они конечно скажут: стоит, да, сука, да!  они настойчивы тщеславны и жалки. но в них есть зерно,  я безусловно скажу и о них, но позже. я жнец а это протокол и речь.

Меня зовут Эльзасс и мне двадцать семь лет я стою на углу двух улиц названия которым лот и эль. Сейчас ночь, а это ,как известно, всегда время для стишка.

Жонглер залив жар пламени густым аперитивом,
Дал бой толпе изяществом курсива.
Три мандарина взяли роль утраченного солнца,
Единным радиусом связав в кольцо дыханье праздного люда.
Цыганчья босота выворачивает запах в цвет,
Формируя амфетамин любви всем синицам севера.
Попрошайкин зной = лицедеев покой.

Я так же знаю, что мячики рано или поздно упадут на мостовую, чуть позже моего тела,покатятся в сточную канаву и тупо шлёпнутся в нее. и даже звука особенного не издадут. разве что звучок. Надеюсь будет идти дождь, ночной дождь, но я не чувствую сожаления по этому поводу.
я чувствую мышечную готовность, назовем это тонус. Да, я определенно в тонусе к этому. физиология такова что мои руки продолжат двигаться уже на земле, сперва первая чуть с задержкой вторая. но для меня они будут двигаться в пустоте, а для откуда не возьмись появившейся Лотарингии в желании , например, прилечь рядом.

Вот так появление...

Иначе говоря.

Лотарингия живет на ферме которую я всегда могу наблюдать. Ведь угл лот и эль завершение города, а  впереди сухое желтое поле где среди мрачного зерна, торчком появляется её ферма. Она выхаживает у себя дезертиров жизни, отпаивает их теплым молоком, чешет волосы, дарит плоть . Потную, дородную и вечно смердящую.  Пока гремят мои городские шоу на ферме тихо и грустно. У них Рассвет рождается там. молоко, молоко, молоко. Сношаются молча и смиренно. Я ненавижу Лотарингию. Ебливая баба это потеря концентрации, гибель для жонглера. Тем не менее по ночам она ходит в город за чертовым молоком. грузно проплывают мимо два её бедра, в своих словно бы естественных аревуарах. Ну и хорошо, и пусть себе проплывают, в любом случае когда она решит прилечь, мне будет бездонно плевать. Пусть хоть на лицо мне сядет. Я на тот момент - это циркачество которое разъебется вдребезги.
Ну а теперь господин полицейский приготовься ведь разъебаться предстоит и тебе, поскольку решение Лотарингии прилечь рядом послужит началом первой мировой войны, со всеми вытекающими последствиями... вытекающими из господина господ госпож красной зеленью желтой зеленью бабьих бедер дам коров городов харчков дезертиров шагающих ползущих воющих гниющих аве патриция картаго делендум эст.

-хой расслабуха, я все еще на углу и ты на углу, врубаешь? Все ништяк, все хорошо.
-Кэльер этиль мсье?
дезёрнюи мадам
мерси
Жемапэль Эльзасс же ван сет ан э же сюизан жонглюр.

Холодно и желтый мне слуга Всегда раскинет кров и им согреет.
Я брат ему и верный ученик.
Голодно и красный отберет остатки пищи, вмиг гневом гнусный ореол моё чело окружит.
Я враг ему я съем его паскуду.
Печаль которой горд, ту отберет уже став алым брат их третий.
И в этой скорбности , в безликом гриме праздника ночного, я сын ловких и свободных вдруг заартачившись воскликну:
Деееньжат, Деньжаат не пожалейте господа!
И звякнет радостный сантим.
И ночь пройдет за ней наступит день.
Здесь все одно.
Вино и тени страсти к девкам городским,
Любви незнаю я другой как к милым мячикам моим.