Крутой поворот жизни

1
Вечерами, на поваленных вдоль забора деревьях всегда собиралась молодёжь. Ночь, луна, звёзды и их постоянные спутники, комары, никого не интересовали.

В центре на самом лучшем месте всегда сидел Валька Петров, играл на гитаре и пел. А играл он плохо, пел ещё хуже, но другие и так не могли.

В углу его рта неизменно торчала почти всегда погасшая папироса, которую он небрежно перебрасывал с одного края на другой и жевал коренными зубами. Кто-то, из большой признательности, подносил к ней зажжённую спичку. Валентин благодарно кивал головой, глубоко затягивался, отпивал из стакана глоток вина и продолжал свой концерт про голубей, тюремную любовь, сигаретный дым…

Репертуар не блистал изобилием. Да и когда было его обновлять? Времени на это не хватало. До полуночи концерт, после полуночи прогулка с подружкой за околицу, а днём крепкий здоровый сон. И так изо дня в день. Только зимой изредка выпадали свободные дни. Но в это время отец расхолаживаться не давал и всегда заставлял что-то делать.

Надо сказать, сердца и любовь всех девочек принадлежали только ему. Они даже дрались за обладание им. А он гордо ждал и уходил с победительницей за село. Там было не до песен.

Шло время. Мальчики становились мужчинами, начинали бриться, а их голос заметно грубел. Но репертуар поваленных брёвен практически не изменялся. Обновлялась только аудитория. Повзрослевшие девочки замещали тех, кто вышел замуж или уехал учиться. Всё остальное оставалось без каких-либо перемен: та же папироса в углу рта, та же подхалимски зажжённая спичка, те же ночные прогулки…

Наступила очередная осень, и Валентину вручили повестку в военкомат.

Пройдя медкомиссию, признанный годным к службе в ракетных войсках, он недоумённо постучал в кабинет военкома.

– Что тебе? – спросил усатый подполковник, куривший сигарету и говоривший по телефону. – Присядь, – показал он на диван, – я сейчас.

Валентин сел, осмотрел кабинет. Ничего особенного. В углу стоял громадный сейф, у окна большущий стол и два стула да ещё три напротив дивана. На одной стенке висела карта, а над окном – портреты президента и министра обороны.

– Кто такой и с чем пожаловал, раб Божий?
– Товарищ подполковник, тут написано, что я иду служить в ракетные войска, – Валентин протянул военкому бумагу.

– И что? Всё правильно написано.

– Почему ракетные?

– А куда ты хочешь? В космонавты?

– Нет. Я певец и музыкант. Мне надо служить в ансамбле песни и пляски.

– Ого! Эко тебя попёрло!.. А как фамилия?

– Петров. Валентин.

– Петров? Ну, конечно, слышал! – хлопнул он себя по лбу. – Как же это я тебя сразу не узнал? Талант! Наше эстрадное будущее! – военком затянулся дымом и, поперхнувшись, закашлялся. – Небось выйдешь на большую эстраду и забудешь нас, да?

Валентин широко и довольно улыбнулся:

– Нет. Что вы! Никогда.

– Ой обманешь! Знаю я вас, певцов, – он что-то написал на данной Валентином бумаге. – Держи. Пой, пляши, радуй нашего брата.

Петров взял протянутый документ, стал читать, шевеля губами.

– Вы же написали здесь, что буду служить на Тихоокеанском флоте…

– Заявка на певцов поступила только оттуда. Если не хочешь, будь ракетчиком. Давай бумажку, я исправлю.

– Нет, не надо. Я согласен, только на флоте на год дольше служить надо.

– Серова знаешь? Он на Черноморском флоте служил. А теперь?.. Звезда! Гордость наша. А Игорь Николаев – с Сахалина. Вот так, парень. Привезут на флот, начнут распределять, ты и скажешь, что певец, музыкант, композитор и специально, по разнарядке, направлен в ансамбль песни и пляски. Понял? На чём играешь?
– На гитаре.

– Её не забудь взять с собой. Это твоё оружие, – довольно засмеялся военком.

– Понял, товарищ подполковник! Спасибо.

– Ну иди. Выпустишь первый диск, обязательно пришли. Только с автографом.

– Конечно. Даже не сомневайтесь.

2

Поезд уже которые сутки мчал новобранцев по необъятным просторам Отчизны, везя будущих защитников восточных рубежей Родины всё дальше и дальше от дома…

Валентин, каким-то образом прихвативший с собой два литра водки, сразу же познакомился со старшинами и развлекал их болтовнёй и песнями. А те лишь слушали, кивали головой и загадочно улыбались. Через три дня он им настолько надоел, что был отправлен на своё место, ещё и наказан, отстояв дневальным по вагону вне очереди.

Теперь Валька переключил своё внимание на офицера и мичмана, но те, видя в этой жизни всё и всех, начиная от танцоров бальных танцев и кончая студентами цирковых училищ, быстро приобщили его к уборке вагона, аж три раза на день, чтоб глупые мысли не будоражили «светлую» голову.

И парень загрустил. Никому до его творчества не была дела. Но хандра прошла, и он окунулся в океан грёз.

«Они скоро все узнают обо мне, – думал он, глядя в окно. – Зачем дали Устав? Зачем зубрить обязанности матроса? Они мне до смерти не нужны. Сказали спрашивать будут, а кто не выучит, в нарядах сгноят. Сволочи! На это два дня выделили. Скорее бы уже приехать! Нет, нужно учить, а то и правда будешь вечным дневальным. Все спят, а ты, как истукан, стоишь в тамбуре. Вот влип! Надо было в ракетчики подаваться. Хотя… Потерпеть надобно. Через пять дней приедем. И… здравствуй, ансамбль! Подумаю, какую песню мне исполнить. Прослушивать будут обязательно. Можно про велосипед Барыкина или «Мозаика» Малежика. Репертуар у меня большой, как перечислю, все ахнут! Надо выучить хоть одну морскую песню. Кто же знал?! Ничего, ещё выучу, и не одну».

– Статья 247, – в который раз он принимался зубрить обязанности матроса. – «Матрос подчиняется командиру отделения (старшине команды) и отвечает: за точное и своевременное выполнение возложенных на него обязанностей и поставленных ему задач; за состояние своего заведования и сохранность выданного ему имущества. Матрос обязан: а) знать назначение, устройство своего заведования, а также средств борьбы за живучесть на боевом посту (в отсеке), средства индивидуальной защиты и спасения; б) знать и уметь исполнять обязанности по книжке «Боевой номер»; в) знать общее устройство корабля, точно выполнять корабельные правила; г) содержать в исправном состоянии и готовить к боевому применению оружие и технические средства своего заведования, устранять неисправности и повреждения…» Боже, какая мутатень! Разве можно это выучить? Ой, – он полистал страницы, – сколько же там этих пунктов… Голова свихнётся. Вот гадство!

Петров снова и снова шептал пункты Устава, которые, как сказал капитан-лейтенант, написаны кровью.
– Какая тут кровь? Бред да и только.

3

Вот и долгожданный Владивосток.

– Внимание! – заревел капитан-лейтенант. – Приготовиться к выходу по одному. Не забываем свои вещи и оставляем порядок за собой. По выходу из вагона никому не разбредаться, сразу строиться. Проведём проверку личного состава.

Шёл моросящий дождь, явно не улучшающий и без того поганое настроение. По перрону ходил строгий капитан второго ранга.

Наконец проверка закончилась.

– Равняйсь! Смирно! Равнение налево! – капитан-лейтенант чётким шагом подошёл к старшему офицеру. – Товарищ капитан второго ранга, новобранцы в количестве тридцати семи человек прибыли без замечаний. Происшествий в пути следования не было. Все здоровы.

– Вольно! Спасибо за доставку, – пожал руку капитан второго ранга. – Грузи всех в автобус – и следуйте в экипаж. Там их сдашь под роспись и можешь быть свободен до следующего утра. Всем сопровождающим объявляю благодарность!

– Внимание! Нале-во! Бегом в автобус марш!

«Вот и началось! – подумал мчащийся Валентин. – А где же ансамбль? У кого-то надо спросить. А то всю службу пробегаешь как дурачок».

Вскоре перед автобусом открылись огромные железные ворота и они въехали на большущую территорию, обнесённую со всех сторон высоченным забором. Вдали стояло длинное двухэтажное здание из красного кирпича, перед которым расстилался широченный плац, поделённый продольными длинными белыми полосами.

Автобус встал напротив входа в здание, на дверях которого была прикреплена табличка с надписью: «Штаб».

Выйдя из машины, все снова построились. Валентину от перенапряжения захотелось в туалет. Но он усилием воли заставил себя терпеть, чтоб не пропустить главного.

Сопровождающий офицер передал списки вышедшему из штаба низкорослому капитану третьего ранга, а мичману отдал папку с учётно-послужными карточками призывников и направился к выходу.

– Слушай сюда! – прогнусавил приземистый офицер. – Я ваш командир роты, капитан третьего ранга Подопригора Лев Исаевич. Сейчас мичман Лесоруб отведёт всех в столовую, потом в баню, где вы сдадите гражданскую одежду и получите форму. В казарме займёте койки и заправите их. Этому вас обучат старшины. Потом начнёте готовить форму: пришивать погоны, боевые номера и всё остальное, что скажут. К вечерней проверке должны выглядеть, как добры молодцы. Ну а если кто-то мне не понравится, может сразу начинать завидовать мёртвым. Вопросы есть?

– Есть! – бодро произнёс Валентин.

– Сынок, – физиономия офицера скривилась, – флот – это вам не девятый «В» класс. Прежде чем задать вопрос или обратиться к кому-либо, военнослужащий обязан, я подчёркиваю это слово, для начала представиться. Ясно?! – гаркнул он. – Фамилия ваша?

– Петров, – и первая капля мочи непроизвольно оросила трусы.

– Сегодня, товарищ Петров, в назидание всем заступаете дневальным по казарме. Слышал, Лесоруб?

– Так точно.

– Остальных назначишь сам. И чтоб обязанности мало-мальски знали, а не стояли истуканами и не ведали, что надо делать.

– Всё будет сделано, товарищ капитан третьего ранга.

– Ещё. С завтрашнего дня наряд на кухню и приборку территории.

– Есть наряд на кухню и приборку территории.

– Всем всё ясно? Не слышу!

– Ясно, – удручённо за всех ответил Петров.

– Не «ясно», товарищ Петров, а «так точно»! Вопросы я принимаю только в письменном виде и только после обеда, когда мирно сплю. Вольно! Лесоруб, командуй! И пожёстче с ними, чтобы проблем у них дурных не возникало. Что касается ваших вопросов и заявлений, выскажите их через месяц на строевом смотре перед Присягой. Ведите!

– Вот это влип! – и Валентин грязно выругался.

4

Жизнь в экипаже даже издали не походила на райскую, а скорее наоборот. За месяц из вторсырья должны сделать настоящих мужчин, военнослужащих, выбивая из голов гражданскую дурь, приучая к порядку и дисциплине, изучая Уставы и занимаясь строевой подготовкой. Вчерашние дети теперь всё делали сами: стирали, гладили, чистили картошку, мыли полы… И, естественно, несли службу по охране казармы, внутри неё и снаружи.

Каждое утро начиналось с «обожаемой» всеми физической зарядки и непременным километровым бегом, а то и более. Но это ещё ничего, можно и пережить. После завтрака начиналось самое страшное – строевые занятия, о которых без содрогания и вспоминать не хочется, а если вдруг и нахлынет – холодным потом обливаешься: одиночное хождение с поднятием ног до пояса, повороты с оружием и без… После этой муштры опухали ноги, а стопы пекли огнём.

Потом обед, получасовой перекур и занятия по Уставам, оружию массового поражения, изучение обязанностей, инструкций и наставлений…
Вечером хождение в строю с песней и без.

И ещё тысячи всяких понятных и непонятных мероприятий, которые нужно обязательно сделать.

Теперь Валентин пел со всеми: «Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»… До сольных концертов не было ни желаний, ни сил. Хотелось только одного: скорее б в койку – и спать!

Но на этом муки не заканчивались. Практически каждую ночь звучала команда: «Тревога!». И надо пулей слететь с койки, одеться и встать в строй за сорок пять секунд! Не уложились – ещё раз и ещё раз, пока не будет выполнен норматив. Точно так же ребёнок учится ходить: встал, упал, заплакал и снова встал.
Постепенно нарабатывались навыки, крепчал организм. Теперь это были уже не мальчики, но пока и не мужчины.

Как бы долго не тянулось время, заканчивался первый месяц службы на флоте. Все научились жить по принципу: «День прошёл – и хер с ним!»
Приближалось долгожданное принятие Присяги. Командование решило провести строевой смотр. После прохождения строем раздалась команда: «Для опроса жалоб и заявлений личному составу построиться на плацу!»

5

К Валентину подошёл начальник штаба.

– Курсант Петров! – представился матрос.

– Жалобы, заявления есть? – спросил офицер.

– Так точно!

– Слушаю вас.

Сзади идущий мичман с блокнотом и ручкой приготовился писать.

– Я певец…

– Кто? – глаза начальника штаба расширились.

– Певец и музыкант. В военкомате сказали, что с Тихоокеанского флота на меня пришла разнарядка и я буду служить в ансамбле песни и пляски.

– Что-что? – начальник штаба никак не мог уловить сказанного. Он даже помотал головой. – Певец, музыкант? Интересная мысль, – он повернулся к мичману: – Быстро позови мне сюда командира роты!

Подбежал Подопригора.

– Лев Исаевич, ты что же от всех нас скрываешь таланты?

– Не понял, Пётр Сергеевич.

– Это твоё тело? – показал он на Валентина.

– Моё. Большой души человек, – ухмыльнулся он. – Талантами и усердием не обладает. Склонен к философии и очковтирательству.

– Ну что вы такое говорите? Он утверждает, что певец и музыкант и должен служить в ансамбле флота. Так сказать, нести радость людям. А вы? Философствует, очки втирает… Не разобрались с человеком и заставляете его шагистикой заниматься. Петров, – начальник штаба по-отечески посмотрел на курсанта, похлопал его по плечу, – на чём играешь, кроме нервов, разумеется?

– На гитаре, товарищ капитан второго ранга, – сердце Валентина затрепетало от счастья. «Наконец-то свершилось!» – подумал он и широко улыбнулся.

– А ты, случаем, не гомосексуалист?

– Никак нет, – покраснел курсант.

– Ну как же так? Певец и не гомосексуалист… Даже не интересно. Девяносто процентов кумиров публики этим балуются. Ты явно проворонил.
Валентин стоял красный, опустив глаза.

– У нас на флоте такое не культивируется, – продолжал начальник штаба. – А если вдруг… На лечение в дисциплинарный батальон посылаем. Лев Исаевич, поступим следующим образом. После ужина в своём кабинете накрываешь стол. Там мы с тобой спирт будем пить, а Петров нам петь. Прямо как в ресторане, только без баб. Их мы потом вечером в городе найдём. Не возражаешь от такого предложения?

– Никак нет, Пётр Сергеевич.

– Вот и славно. А ты, Петров, готов? Гитара есть?

– Так точно. Только я давно не пел… Голос…

– Ничего-ничего… Ты постарайся. А мы с твоим начальником будем решать, куда тебя направлять, в ансамбль Тихоокеанского флота или сразу в Москву. Лев Исаевич, распорядись, чтобы нашу звезду сегодня никуда не задействовали.

– Есть!

6

Начальник штаба и командир роты сидели за столом бок о бок, как экзаменационная комиссия. В центре стола стояла бутылка спирта, вокруг которой горой дымилась закуска.

Петров сидел напротив с гитарой. Было видно, что он волнуется.
Начальники выпили.

– Начинай, Петров, мы уже готовы.

Валентин прокашлялся. Послышалось дребезжание гитары. Потом «полилась» песня про дым сигарет с ментолом.
Начальник штаба скривился.

– У тебя большой репертуар? – прервал он певца.

– Семнадцать песен.

– Ого! Цельный сольный концерт! Ты явно готов к большой сцене. Давай четырнадцатую. Эту мы знаем.

Петров довольно улыбнулся и скорбно затянул «Плот» Юрия Лозы.

– Достаточно. В тебе, курсант, сидит уникальный талант авантюриста. С таким голосом и музыкальными данными разрешается петь только в подворотне. Пойдёшь служить на корабль. Там и порадуешь своим талантом своего воспитателя. Он обязательно поймёт и окропит твою грудь слезами умиления. Дай гитару сюда. Я покажу тебе, как надо петь.

Он подтянул струны и поставленным голосом запел про скалистые горы. Это было и правда здорово!

– Забирай свой инструмент, – он протянул Валентину гитару. – По дороге не забудь выбросить. Иначе я разобью её о твою дурную голову. До певца тебе, как мне до командующего флотом! С таким голосом, как твой, только кочегаром на крейсере служить. Вы меня понимаете, Лев Исаевич?

– Так точно!

– Ты ещё здесь? Марш отсюда! И чтоб больше я тебя никогда не видел.
Валентин пулей выскочил из кабинета.

– Исаевич, давай выпьем ещё по одной и пойдём в кабак, там поют гораздо веселее.

7

Минуя учебный отряд, Петров и правда попал кочегаром на крейсер. Здесь уж точно было не до эстрады. Кораблю не песни нужны, а ход, который и давал Валентин.

Только ближе к демобилизации он тронул пальцами струны. Руки не слушались, а огрубевший голос явно фальшивил.

Аккуратно положив гитару на рундук и нежно погладив её, он больше к ней не прикасался никогда.

Его дальнейшая жизнь резко преобразилась. В ней уже доминировали другие развлечения и проблемы. Он полюбил флот и остался на нём служить мичманом. Теперь для него всегда звучали песни моря и ветра. С ними он сроднился и жил.