Смерть длинною в жизнь. 11

*11*
Время подходило к обеду. Женщины на плоту начали мыть столы водой из шлангов. Кто-то мыл ножи, кто-то омывал длиннополые фартуки. С реки тянуло прохладной свежестью. Солнце покорило зенит, вездесущие ласточки сновали в небе, и казалось, нет лучше места на земле.
 Улучив момент, когда женщины пошли в цех скинуть свою спецовку, Миша выбрался на плот и подошел к  женщине, которую подружки называли Тамарой.
- Привет.
- Привет, коль не шутишь. – Смело ответила женщина, не отводя пытливых глаз.
- Я вот тут смотрю на тебя и…
- Что. И? 
- Да не чего, просто понравилась ты мне. – Неожиданно для себя выдал Миша.
- И что?
- Ну, вот теперь ты заикала. Ничего давай вечером встретимся, сходим куда.
- И куда же мы с тобой сходим? В театр, аль в балет. Рассмеялась Тамара.
- Ну почему сразу в театр.
- Да потому, что здесь тебе не город, ходить некуда.
- Ну, так погуляем.
- Здесь мил человек так не гуляют. Только покажись, так через час языки чесать будут. Расскажут то чего и небыло.
- И что ж нам с тобой теперь делать?
- Уже и нам с тобой!? А нечего, просто не встречаться и все.
- Нет, так дело не пойдет, я же к тебе по-человечески, а ты.
В глубине цеха показалась группа женщин.
- Ладно, иди – сказала Тамара, косясь на женщин, - Бабы вон идут, пересудов не оберешься.
- Ну а с вечером то как?
- До вечера еще дожить надо. Иди уже. Потом.
Миша беспечно глянул на женщин, сунув руки в карманы, как когда-то в Москве и насвистывая, пошёл вдоль плота.
Рыбокомбинат занимал достаточно большую площадь вдоль берега. Слева у самого забора стоял цех по переработке рыбных отходов на кормовую муку. Рядом с ним находилась электростанция, дававшая электричество не только комбинату, но и поселку.  Дальше стояла парокотельная, которая обеспечивала комбинат паром для изготовления консервов.
 Чуть правее находился солильный цех, весной, в путину туда свозили воблу, леща, красноперку.  Внутри цеха были огромные чаны, закопанные в землю, сделанные по принципу деревянных бочек и вмещавшие не одну тонну рыбы.

Еще правее находился легендарный консервный цех, с его рыборазделкой, обжаркой, укладкой, автоклавами, и конечным складом готовой продукции. Дальше, находился коптильный цех, и завершался комбинат, вешалами, на которых сушилась вобла.
 Да забыл о  застекленной будке, возле солильного цеха, в которой тетя Лида наливала ледяную газировку. Мальчишки все лето бегали туда пить воду, вкуснее которой был только лимонад, на который всегда не хватало денег. А газировки была бесплатной. Обычно в заборе находили дырку, или просто через него перелазали. И вопреки всем запретам, мелкими перебежками добирались до заветной цели. Охранники тетю Лиду журили, а она говорила в оправдание, что не может отказать детям. А охрана предприятия, это не её забота.

 Сделав небольшое отступление, хочу сказать, что я специально старался подробнее описать комбинат для старожилов и тех, кто родился гораздо позже, что бы напомнить те далекие времена. Сейчас комбинат развалили, и думаю, что через несколько лет с ним уйдет в прошлое и поселок. Если конечно не случится чудо. Я пропустил холодильный цех, но он был построен гораздо позже Мишиного приезда и его первой прогулке по комбинату.

* * *
Рано утром концлагерь выстроили на проверку. После переклички Мишку распределили в команду, которая работала на кирпичном заводе. Забравшись в крытые тентом грузовики, заключенные, прижавшись тесно друг к другу, тут же  задремали.
 На заводе Мишку распределили на формовку кирпича, это считалось не очень тяжелым трудом. Из рассказов заключенных Мишка узнал, что в лагере лучше не болеть. А если и заболеешь, изо всех сил надо стараться не слечь в постель. Больных по рассказам пленников просто отправляли на дезинфекцию, что означало в газовую камеру. Заключенных толпами сгоняли к душевой, якобы помыться, а вместо воды в распылители подавали газ.

Людей травили в таких масштабах, что  старого крематория на две печи стало не хватать и командование концлагеря построило новый, на четыре печи. Но и их не всегда хватало, так что обслуге приходилось труппы четвертовать, для того чтобы  больше поместить в печь.

 Обслугу хорошо кормили и без ограничения давали водку, но даже в таких условиях они больше  двух  месяцев не выдерживали. Зачастую сходили с ума.

* * *
 
Больше всего Мишке нравилось в Ждильде то, что она любила купаться голой. Вечером после работы, когда солнце пряталось за морской горизонт. Мишка с Джильдой,  которую он любя называл Джули, уходили далеко от пляжа вдоль берега и находили укромное местечко среди прибрежных скал.
Джильда не торопясь скидывала с себя одежду, соблазнительно покачивая бедрами. Бессовестно наблюдая за тем, как Мишка вожделенно любуется её телом.   Её манящие, округлые формы сводили Мишку с ума, он второпях скидывал с себя одежду, задыхаясь от волнения, прижимался к Джильде, и она чувствовала его учащенное дыхание и мелкую дрожь во всем теле.
- Скажи по русский, - просила она, и он шептал ей: - я тебя люблю.
- Еще просила она…
 Их купание продолжалось до поздней ночи, после чего они уставшие и счастливые, шли домой, где их ждал ужин, приготовленный заботливой Феломеной.
Более счастливых минут в своей жизни Мишка не испытывал больше никогда.


* * *      
День прошёл в хлопотах с двигателем, и с мелкими распоряжениями капитана, и близился к своему завершению.
Миша старался не упускать из вида свою новую знакомую, и когда прогудел заводской гудок, повествуя об окончании рабочего дня, Миша глянул в сторону Тамары. Та в свою очередь незаметно махнула головой, подзывая его к себе. Миша мастерски перескочил через борт и направился к ней.
- Ну что скажешь, подруга.
- А что я тебе должна говорить, я ведь и не знаю даже, как тебя зовут.
- Михаилом меня зовут, а тебя, как я понял Тамарой. Ну, так что? Встретимся?
- Какой ты прыткий.
- А что это плохо?
- Вообщем слушай, приходи ко мне, как стемнеет, дом тебе Саняга покажет. Он мужик нормальный, языком не метёт. Ну, все, ступай, а то  вон уже бабы поглядывают, как ты крутишь вокруг меня.

Саняга с довольной улыбкой выслушал Мишу и заключил.
- А что ж не проводить, конечно, провожу. Это ты молодец, что не растерялся, уважаю! Бабенка она хорошая, я за ней давно наблюдаю. И сам бы давно справился, да уж староват я для неё, а ты в самый раз. Пойдем вечером, надо будет в «Зоринский» зайти, красинькую взять, а то разговор не склеится, а винцо оно язык кому хошь развяжет.
Саняга взял над Мишей вроде как шефство, весь вечер суетился, будто не Миша идет на свиданье, а он сам. Проверил, какую рубашку оденет Миша, хорошо ли выглажена.
- Бабы, они Миша, все примечают. Как одет, как говоришь, манеры всякие. Так что ты дружок не подведи флот. Мы всегда должны быть на первом месте.
Василий - капитан, тоже заметил суету, похоже, даже догадался по какому поводу «полундра», но виду не подавал. Только когда Миша и Саняга перепрыгивали с корабля на плот, крикнул: - вы там не задерживайтесь утром, а то не равен час без вас в рейс уйдем.
- Не беспокойся капитан, не подведем. – Заключил Саняга за обоих.
Темными переулками добрались до дома, в котором жила Тамара. Саняга тихонько постучал в окно. Из-за шторки выглянула Тамара и, махнув, скрылась за шторкой. Через несколько секунд загремел массивный засов и дверь отварилась.
- Ну, принимай Тома сокола, - весело сказал Саняга, - а мне пора, меня уж тоже заждались, - и бесследно растворился в темноте.
- Ну что застыл? Заходи.
Миша переступил через порог и очутился в светлом коридоре.
- Разувайся, проходи, -  пригласила Тамара.
Комнатка была маленькая скромно ухоженная. На стенах висели фотографии, на полу самотканая дорожка, какие плели бабушки в каждом доме из старых тряпок. В углу стояла широкая кровать с витыми вензелями, застеленная кружевным покрывалом, ручной работы, которые вышивали женщины долгими зимними вечерами. У стены на маленьком столике стоял витой шкафчик с множеством всяких ящичков. Такие делали молодые парни для своих возлюбленных из фанеры. Выпиливая лобзиком всевозможные, мудреные узоры, причем каждый узор был индивидуален и передавался разве что по наследству. И по этим вензелям легко было определить род мастера.

 В маленькие окошечки вставлялись зеркала, которые придавали изделию более нарядный вид, или фотографии. Таких камодиков, наверное, уже и не осталось, разве что у какой-нибудь бабульки, бережно хранившей память о своем суженом.   Ну и конечно возле печки то без чего дом, не дом.  Господин сундук, кованный жестью с огромным языком – заложкой для замка, на высоких ногах. В нем хранились все пожитки.   На столе, накрытом новой цветной клеёнкой поверх скатерти, стояло несколько накрытых тарелок, маленький изящный чайник для заварки, вилки и аккуратно нарезанный хлеб.
- Ждала – подумал Миша. И так стало приятно на душе. Его за последние десять лет никто не ждал. А может и ждал. Кто его знает. Миша быстро отогнал от себя эту мысль, зная, что добром эти мысли не кончится. Достав бутылку вина из кармана, Миша поставил её на стол. Возникла некоторая пауза, которую разрешила Тамара.
- Ну что так и будем стоять? Проходи, садись.
Миша прошел к столу и уселся во главе.
- Хозяин, - подумала Тамара. Те, кто поскромнее в уголок норовят забиться. А этот сразу во главу стола.
Между тем Миша уже без приглашения открывал вино.
- Ну что, Томочка, за знакомство?
Тамара, без особой суеты открыла приготовленные тарелки, в которых красовалась заправленная селедочка, капустка, салатик из помидор с огурцами и прочая закуска. Миша разлил вино по стаканам и предложил тост, за хозяйку дома. Тамара внимательно следила за гостем пытаясь уловить каждую мелочь. Слегка пригубив вино, поставила стакан на стол и начала издалека, расспрашивать Мишу, о его жизни.
Немного закусив, Миша начал свой рассказ.
- Да вот приехал подзаработать, обещали золотые горы, а что на самом деле буде посмотрим. – Начал Миша разговор не о чем.
- Значит за длинным рублем, – не унималась Тамара, про себя замечая, что парень не - нахальный, хотя и хочет таким казаться. Скорее прикрывается, в силу своего стеснения.
- Ну, значит так. А что это плохо?
- Да нет почему, хорошо. Смотря, какая цель в жизни и на что деньги нужны.
- Ну, деньгам всегда место найдется. Главное что бы они были.
- Конечно – ответила Тамара и прямо в лоб – а сидел то за что? Тоже за деньги.
- А ты что прокурор?
- Да нет, не хочешь не говори, я тебя за язык не тяну. Просто не такой ты, каким казаться хочешь.- Спокойно ответила Тамара, не обращая внимание, на раздражительный тон Миши.
- А какой же я?
- Уставший ты, какой то, загнанный, огрызаешься, как волчонок. Тебя уже ни кто и не трогает, а ты все равно не успокаиваешься, все куснуть норовишь. Расслабься, здесь тебя никто не обидит. Побудь самим собой, не хочешь говорить, просто помолчи, послушай.
- Сама то - ты как сюда попала? Ведь тоже не из местных.
- Да, не из местных. Я из Питера.
- А почему вы Ленинградцы называете свой город  Питером?
- Не знаю,  так уж повелось среди Питерцев, город Петра.
- А как попала сюда?
- Длинная история. Мой папа был врачом, помнишь, наверное, Ленинградское дело врачей?
- Не только помню, даже сидел с ними.
- Ну, вот папа и попал тогда в эту мясорубку. Тогда же без разбора сажали, как говорится всех под одну гребенку. Дали тогда папе десять лет без права переписки, а нас с мамой заставляли отказаться от отца и мужа. Мама не захотела, а я тем более. Да и сейчас бы ни за какие коврижки не отказалась. Я папу очень любила и он меня любил. Ну, нас как жену и дочь врага народа выселили из города в двадцать четыре часа. Хорошо хоть не посадили. Хотя и выселение это для нас с мамой было жутким позором. Мама у меня была коренная Питерская. Искусствовед, город знала как родную квартиру. Каждый столбик, каждый фонтанчик.
Я очень любила в Эрмитаж с ней ходить, она все о нем знала, каждый зал. Мне тогда очень нравился зал Родена, работы его.

В Петергоф часто ездили на открытие фонтанов,  зрелище незабываемое. Жили мы тогда на Измайловском проспекте, недалеко от Обводного канала, до Исаакиевского собора десять минут ходьбы. Господи, а Фонтанка, а летний сад? Разве можно такое забыть. Мы так любили свой город.  А дача у нас была в Пушкине, бывшее Царское село. В Екатерининский дворец любили ходить. Там такая красота.

-А потом все внезапно кончилось и нам с мамой пришлось уезжать. Долго думать, куда, не пришлось. Здесь жили наши дальние родственники. Собрали мы свои пожитки и поехали навстречу судьбе. Приехали сюда, маму никуда на работу не брали. Сам понимаешь, жена врага народа. Пришлось согласиться уборщицей в контору комбината, а я сразу  на комбинат в рыборазделку. Там вечно людей не хватает. Ну, сейчас вроде бы страсти утихают вокруг политзаключенных. Может и папу реабилитируют.
- Да, история, – протянул Миша, искренне сочувствуя.-  Досталось вам.
Миша и сам не заметил, как скинул с себя все напускное, расслабился и  стал самим собой.
- Я смотрю и тебе не меньше досталось, – посочувствовала Тамара.
- Да, было дело. Я в первом бою в сорок первом был ранен и потерял сознание, а когда очнулся, мне немцы уже операцию сделали на брюшной полости.
- За какие же заслуги они тебя так полюбили.
- Не полюбили, а эксперимент ставили. Выживу или нет. У меня полость живота была полностью разорвана осколком, - и Миша поднял рубашку, обнажив живот. Тамара ахнула, прикрыв ладонью рот.
- Я - то выжил, вот только попал не  в санаторий, а в концлагерь. Что там было вспоминать страшно, не только рассказывать. В конце войны американцы освободили лагерь и начали запугивать советским возмездием за измену Родине. Что мы тогда понимали.
-  Отправили нас в Италию, а после смерти Сталина, советские атташе, стали на Родину звать.  Я и повелся. Оформили документы  и на Родину, а в аэропорту прямо с самолета на Лубянку. Долго не разговаривали, десять лет впаяли и на Колыму.  Только от одного лагеря отошел, а меня во второй. Здесь уже свои начали глумиться над «предателем Родины». 
- В Декабре пятьдесят восьмого понятие «враг народа» изъяли, да вот только сидеть пришлось весь срок, не очень - то церемонились с нашим братом. Так-то вот получается, полжизни прошло по лагерям.  И было бы за что.  Просто стечение обстоятельств как говорится «не в том месте, не в то время».
- Ничего в жизни просто так не бывает. - Перебила Тамара, - Где- то слабость показал,  где – то не подумал. Вся жизнь состоит из случайностей, а у нас на то и голова на плечах, что бы думать, прежде чем, что - то сделать. Так - то вот.
- Так, выходит, я сам виноват, что в концлагерь попал?
- Да нет, не виноват, а вот как дальше обстоятельства сложились, это уже твоя заслуга. Понимаешь, мы с мамой могли бы от отца тогда отказаться, и жить дальше, в Питере, ведь все равно уже ничего изменить нельзя было. Но вот только как мы бы потом после этого жили неизвестно.
- А здесь я пускай на краю света и туалет на улице, и в рыбе целый день,  зато с чистой совестью, а это главней, для меня, во всяком случае! Может мы этим честь  папину сохранили, не поверив и не предав.  Только ты не думай, что я тебя в чем - то осуждаю. Понимаешь, это твоя жизнь и ошибки твои, и тебе их исправлять, или не исправлять, тебе решать.
 -Только самое страшное сейчас, это обозлится на весь белый свет, и возненавидеть его, и мстить каждому. За то, что у него жизнь была легче или место теплее. Вот здесь ты и пропадешь.
- Да интересное у нас свиданье получилось, -  тяжело вздохнул Миша.
-  А ты как хотел? По стакану и в кровать?
- Ну, нет, конечно, я же серьезно к тебе.
- Ну а если серьезно, то послушай меня. Я вижу, ты ведь не плохой, просто заблудился в трех березах. Потому, что тебе и подумать толком не давали, гнали вперед как волка на стрелков. А ты сейчас остановись и спокойно подумай, зачем живешь, чего хочешь в этой жизни, я тебе, зачем нужна, да и нужна ли. Расставь все на свои места. Тогда и цель в жизни определится и смыслом наполнится. Я ведь тебя тоже не просто так пригласила, вижу, что измучался ты.
- Вроде и остришь, смеешься, а глаза печальные. Ладно, расслабься, наливай себе вина, а то совсем загрустил.
- Да как тут не загрустишь. Все ведь ты правильно говоришь. Я и сам об этом думал только как то не получалось так складно, а ты раз и все в одну минуту по полочкам разложила. Как то и жить захотелось.
- Ладно, пей, да давай прощаться. Завтра на работу рано вставать.
Миша налил в стакан вина, маханул залпом. Посмотрел на Тамару. Она с улыбкой,  не осуждая, глядела на него.
-Ну что «голубь», дорогу то сам найдешь, или проводить? – смеясь, спросила Тамара.
- Хотелось бы соврать, что не найду, да не могу после такого  разговора. Доберусь, не волнуйся.
- Ну и хорошо.
Уже в дверях Миша посмотрел не Тамару в упор и спросил:- Что, правда, нравлюсь?
- Иди уже… Нравишься!  Только ума наберись.
- Ну, тогда до завтра.
- До завтра, если в рейс не уйдете.
- Ну, если в рейс, я предупрежу, ты же там же будешь.
- А где же мне еще быть? Я и сама увижу, если вы уходить будете. Ну, все иди уже, спать пора.