Про усталость

Маршрутка остановилась. В салон долго никто не входил. Я посмотрела в окно: на остановке женщина около 50, нелепо крашеная под блондинку, кривлялась перед стоящим рядом мужиком. Она заигрывала со своим товарищем и на прощание, кокетливо (ровно настолько,насколько позволял ей возраст) стоя на одной ноге,дала ему щелбан. Маршрутка терпеливо ждала. Наконец, стареющая деревенская дива ввалилась в двери. Она некрепко держалась на своих ботфортах,капюшон бело-рыжей короткой шубки был неаккуратно вывернут.

— Тааак, сейчас достану денежки! Скооолько там надо на проезд? — жеманно произнесла дама, как будто она была актрисой на детском утреннике.— Вот тут у меня двадцать пяяять, тааак... Вот еще один, один,один,один... Так. Ну всё, доехать смогу! Ееедем, даа?

Пококетничав с водителем, женщина окинула взглядом салон.

— О! Танюша! — она заметила свою знакомую. — Танюююхааа, ооой, когда ж мы жить начнем? А? Ну когда? Когда мы жить-то с тобой по-настоящему начнем?

Танюха — женщина примерно того же возраста, но, в отличие от своей подруги, не пытающаяся из него вырваться. В розовой вязаной шапке и ватнике,прижимая к животу продуктовую сумку, она приглушенно произнесла:

— Ты денежку подними, денежка у тебя упала.

— Что? Денежка? Я видела! Десять рублей, да тьфу! Пусть вон ему останутся, водителю, пусть поживет! Десять рублей! Денежка! — пошатываясь, она кое-как подняла бумажную десятку (почти раритет!) и кинула в сторону водителя.

Танюха явно смущалась. Ведь теперь внимание маршрутки было приковано не только к ее разукрашенной подруге, но и к ней как к ее собеседнику. Тем временем, нетрезвая жизнерадостность дамы в шубке плавно сменялась трагедией.

— Таня, Тань, ой, я устала! Я просто устала! Как все страдают, господи, Таня, все так мучаются! Все так устали, Украина бедная так устала, Таня, я так устала!

— Присядь, ты упадешь сейчас, присядь.

— Все страдают! Я так устала от этого! Вот пусть весь автобус знает, как я устала! Всё это ещё аукнется нам, детки наши ещё поплачут и пострадают за всё это!

Женщина говорила надрывно, почти кричала, с тем отчаянием и горечью,которые появляются в голосе пьяного человека.

— Все думают, что живут! Живут они! А на самом деле умирают! Дохнут все! Ленин не умер! Не ууумер Ленин!

— Тише,тише. Присядь, щас упадешь, тссс...

— Я за всё заплатила!

— Чего ты? Тишь,тишь,тишь...

— Да потому что я устала! Не надо мне уже это всё, в общем и всяко! Абсолютно! — она говорила уже обиженно.

Глаза у нее были на мокром месте; какие-то парни,от которых воняло беляшами, гоготали; подруга Танюха постоянно повторяла "тишшшь,тишшшь,присядь"; мужик,собирающийся выйти на следующей остановке, раздраженно отпихивал женщину.

— Все живут, все не помирают... Якобы! Не помирают! И все ко мне приходят и высказывают это всё! Ну зачем мне это надо?
Приходите ко мне, в мой магазин и всё мне высказывайте! Вот... И вот, я да, я заведующая ! Я заведующая магазином. Высказывайте мне. Да-да-да, вот я заведующая магазином!

Она почти плакала, размахивала рукой, тыкала себе в грудь. Простая заведующая магазином, но принявшая на себя роль исповедника, страдающая за всех, страдающая вместо всех, пропуская через себя их же россказни. Такой вот месседж читался во всём этом.

— Мне жалко всех... — спустя полминуты подвела она итог. — Я не могу больше,б***ь. Абсолютно!

Стоя у двери, она оглянулась на пассажиров и навзрыд сказала:
— Как хотите, ребята!

— Остановка ваша! Выходите ! — водитель резко затормозил.

— Я выйду,да! И выхожу!

Женщина вывалилась из маршрутки и уже на улице закричала:

— Устала! Ну не могу я больше!

Все устали, но только эта пьяная женщина с помятой прической и в потрепанной шубе закричала об этом — за всех.