Путевые заметки взгляд на жизнь из поезда

       Если Вы устали от рутинной обыденности дней, от кажущейся неразрешимости проблем
или  обвалились, как в пропасть, в черную бездну отчаяния, боли и страха – купите билет в плацкартный вагон  пассажирского поезда  дальнего следования, и надрывно откровенный,  бесшабашно веселый, корявый срез из народной жизни, как жадно отхваченный  голодающим  ломоть от  буханки  душистого хлеба, станет Вам бальзамом на душевные раны.
      Этот постановочный дорожный спектакль, наспех сработанный талантливой рукой режиссера  по имени ЖИЗНЬ,  под аккорды дорожной мелодии  колес, хоть временно да утолит ваши печали. Перед вами во всю величину предстанут  типичные персонажи из нашей повседневной жизни. Но почему-то такие яркие, почти гротесковые. Может из-за замкнутости пространства и удивительной общности  - теплой  душевной, свойственной русскому человеку.
Поезд плавно трогается в путь, так незаметно,  что кажется, это соседний поезд начинает движение. И только взглянув в противоположное окно, где медленно плывут здание вокзала, киоски, незадачливые продавцы с корзинами в руках ,парки, понимаешь , что твое путешествие началось. Устраиваясь, оглядываешь соседей.

Вот дама  в белых ажурных носочках, кружевных легенсах и кофте с люрексом, аппетитно облегающих ее  зрелые формы , возлегает на нижней  разложенной боковой полке и, демонстративно отвернувшись от всех, смотрит в окно. Она театрально хлопает ненатуральными крыльями ресниц, нарочито подчеркивая их величину. И всем видом показывает, что она совсем из другого теста и здесь  случайно. С манерами и ужимками царицы,  оставшейся без царского трона, она почти смешна в своем жеманстве. Время от времени  дама  возмущенно фыркает или колет презрительным взглядом, увидев или услышав что-то недостойное ее королевской особы.
 
А состав между тем, набрав скорость, идет мягко, как по идеально натянутой струне.  Приглушенный ритмичный перестук колес, словно  отлично  отлаженный музыкальный оркестр.  Слева успокаивающе покряхтывает бас, справа вклинивается временами тенор, внося в музыкальное дорожное кружево теплую оптимистическую нотку. Мелодичная убаюкивающая песнь современного паровозного механизма располагает  к размеренной беседе, чтению, созерцанию или сну.


ЧЕРЕЗ СТЕНКУ гуляют  демобилизованные солдатики. Слышно, как они дружно подсчитывают  остатки выходного пособия, чтобы, наконец, что-то и вкусить, а не только предаваться  возлияниям. Шумно играют  в подкидного. Проигравшие выкладывают  на столик загрязненную в махорке мелочь и спорят. Особенно ярится петушиного облика прапор в парадной форме с обилием ярких, всевозможных мастей нашивок с какой - то нелепой бахромой и аксельбантами. Он яростно бьет себя в тощую грудь, называется  защитником Отечества, и матерную речь его сопровождают  согласным звоном нелепые колонны значков и орденов на его выпяченной юношеской груди. Сердобольная благообразная семейная пара наискосок и напротив подкармливает  служивых  то колбаской с бутербродами, то булками, то семечками.


Деревенского вида дедок в доисторической застиранной майке и пахучими портянками, накрученными на голые ноги, смачно чавкая, поедает  аппетитные кусочки  домашнего сальца с щедрыми прослойками мяса, крутого ароматного посола, и крупно закусывает  его чесноком. Запивает  весь этот натюрморт горячим сладким чаем. Пикантный сытный дух стоит  еще тот. При этом дедок  важен, отстраненно недосягаем, лишь иногда неодобрительно поглядывает в сторону ярившихся служивых и сплевывает в сторону пустого места. А затем задумывается, внимательно вглядывается в лица молодых солдат и вздыхает, обращаясь к соседу:
      -Эх, жизня - жестянка, катится под уклон.. Небось, и мы  таково же были, молодыми.. А в случае чаво полягут без сумнения за матушку Россию! Эх - ма, молодость,  бесперыя  пятухи..


А там вон старушка, словно народное изваяние, в белом, цветочками, платочке, с лицом, словно грецкий орех, испещренном  рытвинами и оврагами, изрекает тяжкую историю своей многострадальной жизни. ЕЕ проваленный старческий рот выкатывает  на удивление звучные, округло молодые грамотные фразы жительницы среднерусской полосы. Заслушиваясь ее певучей, уютной колоритной речью, соседки сочувственно  кивают  головами, и тогда по задубленному, серому, словно из мрамора, лицу, по глубокой  морщинистой траншее его  медленно сползает  скупая старческая слеза. Она, словно заблудившаяся путница, продирается  в сложных  ответвлениях старческого лица: то застывает, не зная, куда катиться, то, плутая, забредает в сторону. Словно Божья роса  спасительно омывает совесть заблудшей и терзающейся души. Рядышком присела пытливая любопытная особа с блокнотиком и ручкой и что-то яростно строчит, видимо, «берет на перо» душераздирающую исповедь.


                По-дружески ласковая, незлобивая перекличка-перебранка колес вдруг заканчивается, и вагон, как стреноженный конь ,начинает скакать прыжками, хромать, вводя в диссонанс весь алгоритм движения. Это в оркестре машинного механизма вдруг срабатывает фальшивая нота, и тогда все шестеренки-колесики играют вразнобой, раскачивая и сотрясая вагонную колыбель. И люди на полках трясутся, наслаждаясь, вперед-назад, вправо-влево, словно засоренная крупа в сите,  приводимом в движение умелыми руками поварихи. Говорят, худеть хорошо в таком режиме движения.



А что это там за странные звуки из-за  интимно завешанной белой простыней нижней полки? Подозрительно голубиный, увещевающий молодецкий рокот перемежается с протестующим  взвизгивающим смешком и женским хихиканьем.  Две тетки напротив, далеко не бальзаковского возраста, без опознавательных знаков полового различия, в брюках и пижамах, словно два крепких заматеревших дуба в молодецкой рощице, сразу навострили уши. Они понимающе переглядываются, осуждающе качают головами. Одна из них гудит  басом носорога: »Совсем совесть потеряли!» А там сама неутомимая  и нетерпеливая молодость, быстро истекающая плотскими  водами,  не желающая и не имеющая сил таиться, предается сладкому любовному перекусу под возбуждающими волнами стороннего догляда. Любовь - страсть неистовствует и кипит в узком котле нижней полки. Как только она там помещается, тесно переплетаясь всеми ответвлениями грешного человеческого тела?



А состав между тем продолжает сотрясаться в унисон  любовным утехам безрассудной парочки. Так неопытная молодая мать, до изнеможения усталая, не выспавшаяся,  вдруг яростно и остервенело начинает трясти в колыбели свое неугомонно кричащее дитя, тщась его усмирить.

                За следующей стенкой вагона сидят двое интеллигентного вида, добротно упакованных,  импозантных мужчин.  Явно командированные. Они мирно отдыхают, потягивая чай из граненных, еще советских, ставших раритетом, стаканов в таких же подстаканниках. Несколько раз уже проводница услужливо подносит им новые дозы. Коньяк в изысканном  бутыле, не из дешевых, стыдливо прячется под столом за их корпулентными телесами. Напиток  по ложечке ароматно растворяется в горячем чае и приятным  блеском в глазах и румянцем проявляется на ухоженных лицах мужчин. Две явно заинтересованные таким соседством дебелые молодые девицы в пикантно обтягивающих, словно в неглиже, лосинах и маечках, словно белорыбицы, мечущие икру, соблазнительно ныряют по полкам снизу вверх и обратно, красиво изгибая свои половозрелые тела.
  А мужчины, попивая чаек и пока  игнорируя девиц, наблюдают за картинами, уютно проплывающими за оконным экраном. То серые,  жалкие, словно замшелые плесневые лесные пни, избушки, покосившиеся изгороди, разрушенные, как после войны, фермы и заводы, непритязательные деревушки с древними старухами на лавочках. И люди,  простые русские люди, доверчиво машущие руками пролетающему,   словно мечта, поезду.   И тут же в противовес , как яркими масляными мазками на картине, добротные, иногда кричаще богатые дома. Может это и есть заманчивый облик перерождающейся русской деревни!? И поля, поля, неухоженные,  заброшенные, дикие, часто целина, с темными какашками засохшей перекати - поле., безграничные степные просторы, речушки и реки, мосты, переправы, радостно кричащие огнями города,  перелески с милыми нашей душе тонкими белотелыми березками, разлапистыми многоступенчатыми елками и соснами…А может такой и должна быть великая бескрайняя Россия, ведь рук на все не хватает..

 

     Два вальяжных государственных мужа как раз об этом и рассуждают, радуясь все чаще мелькающим, сверкающим стеклом и железом скелетам вновь строящихся фабрик и заводов, зеленым лоскутам ухоженных засаженных полей. Один горячится:


       -Столыпин нужен,   новый Столыпин! С реформами - раздавать землю, угодья смекалистому рабочему народу, крестьянам, способствовать материально их переселению, сроить новые села, восстанавливать забытые, строить фермы, пастбища . И восстанет Россия былой мощью!


                А поезд летит, словно стрела из натянутой  тетевы в определенно заданном, не возвратном, как судьба, направлении параллельно  другим составам. Иногда успокаивающую тканную мелодию движения вдруг  вспарывает душераздирающий вопль доисторического динозавра или горестный плач  орангутанга, напомнив о горестях и бедах земной жизни и вносит сакраментальную трагическую ноту в оптимистический дорожный аккорд. Это, видимо,  тепловозный механизм так реагирует на завышенную скорость движения, и раскаленные рельсы визжат, как живые.


  Две скромных женщины затаенно шепчутся в углу, оживленно рассказывая друг другу драматические сюжеты из своей жизни. К ним пытаются прислушаться окружающие , и тогда они ненадолго замолкают, поглядывая за окно ,обмениваются рецептами блюд, средств ухода за красотой –и снова возвращаются в живо  трепещущееся  русло разговора. Откровенная изнанка собственной жизни , щемяще-незащищенная в своей доверчивости, поведанная вдруг по зову сердца случайному попутчику, вывернутые напоказ стыдные и грешные мгновения ее - может они и делают русский характер таким задушевным, отзывчивым, совестливо сострадательным ,исповедальным, справедливым!?



Вагон живет своей обычной  уютной дорожной жизнью. Вон бригада вахтовиков  азартно режется в карты, перемежая игру затаенным застольем. Два их собрата-азиат с огнедышащими пылкими глазами и хохол с хитро наклеянной улыбочкой волокут из вагона-ресторана безвольное,  перекинутое через руки тело своего товарища- тряпично  кукольное, болтающее поникшей головой, и забрасывают  его на верхнюю полку, как раз над горделивой особой-барышней. Весь вагон заинтересованно следит за действом и , как подобает  доброй русской душе, жалеет «пьяненького»:

       -Аккуратней-рука загнулась-сломаете»-

       -Лицом-лицом его поверните к окошку, быстрей проветрится!

       -Ботинки снимите ему!

Сострадательные советы несутся со всех сторон. Температура воздуха в вагоне вступает в соревнование с курортной южной морской сауной июля месяца. И тут же наполняется какафонией колоритных запахов и звуков. Несносный запах источают  не первой свежести носочки »болезного»  с горделивой дыркой на пятке, которой он норовит во сне лягнуть проходящих мимо пассажиров. Некоторые успешно уклоняются.
        Едкий мышиный запах носков мгновенно соединяется с утонченным ароматом дорогих  духов  с нижней полки. И кроме того давно уже плывет по вагону , а теперь усугубляется непередаваемый ветерок пресного, тошнотворно-сладкого алкогольного перегара .Даже трезвенники ,выходя на перекур на полустанках подозрительно покачиваются - надышавшись парами и укачанные колыбелью вагона.

        КАкафония не только запахов , но и подозрительных звуков смущает воспитанных пассажиров. Заливистые рулады богатырского храпа сотрясают воздух. Иногда он внезапно прерывается, и тогда в обозначенной тишине слышатся странные звуки под выстрелы очередью холостыми патронами. Напротив сидящая  компания молодых людей угорает от хохота, девчонки, прыская, хихикают и многозначительно закрывают ладошками носы.



А ПОЕЗД идет то ускоряя, то замедляя скорость ,иногда внезапно обрушивается камнепадом и грохотом встречный товарняк, и машинист дает  приветственный гудок.


        Но вдруг умиротворяющую мелодию  скоростного движения нарушает вкрадчивый звук низвергаемого сквозь препятствия водопада  и гневное  заполошенное взвизгивание нашей барыньки. Она, словно неопрятно взъерошенная курица, вырвавшаяся из-под  петуха, отряхивая подмоченные низвергаемой мочой перышки, клокоча и кудахтая гневом ,взывает к помощи полиции и вагоновожатой. Вот скажите, почему так чаще всего  и случается в жизни-за гордость и надменность особо унизительное и стыдное наказание-в виде подмоченной  одежды и репутации?!А помощь - полиция и кондуктор- уже сдергивают с верхней полки незадачливого сонного оросителя засушливых полей  гордости  ,и, волоча по полу с оставляемым позади хвостатым мокрым следом, тащат в неизвестном направлении.   Хочется надеяться, что не сбрасывают из тамбура в объятия необъятных родных просторов…


      Кстати, несколько слов о вагонном тамбуре -этой цитадели греха, порока, вожделения и наказания. Именно здесь, объединенные тайными временными симпатиями и антипатиями пассажиры обмениваются взаимными реверансами, выясняют отношения, дерутся, тайно курят, целуются, совокупляются , испражняются ввиду закрытых туалетов и выкидываются-случается -восвояси.


Вагон получает хороший заряд бодрости, восстает ото сна от этого, наполненного драматизмом ,действа. Воодушевляясь , горячо обсуждает происшедшее и снова живет своей уютной, колыбельной дорожной жизнью. Кто-то сладко посапывает   на белых простынях, убаюканный сладкой ритмикой дорожных колес, словно в детской колыбели мать качает… Нигде так сладко и вдоволь не отсыпаешься,  как в поезде. И поспать хочется,   и жалко пропущенного калейдоскопа пейзажных зарисовок за окном.


 А какая прелесть на дальней станции сойти,     вдохнуть полной грудью такой драгоценный свежий воздух , размять затекшие мышцы, купить что-нибудь вкусненькое. Что только ни продает на полустанках наш богатый на выдумки и не разбалованный достатком народ.! Можно углубиться и в здание вокзала  к киоскам –тут, главное, вовремя успеть  к отправке поезда, чтоб потом не срывать стоп-кран. И вот уже снова заученным речитативом громкий клич дежурной по станции:

         -Граждане пассажиры с первого пути отправляется скорый поезд следованием….

          Каким заманчивым колоритом путешествий, новых познаний, встреч и радости веет от этих таких  знакомых, но продолжающих волновать,  перекличек дежурных на многочисленных малознакомых станциях!



 И снова в путь. А за окнами огромной белой птицей пролетает РОДИНА, словно крылами, опахивая кучевыми облаками, и оставляет, оставляет после себя родимые пятна, опознавательные знаки. Метки территорий.
 
   

        Если прилавки на полустанках изобилуют рыбной продукцией-значит рядом большая кормилица река-Иртыш, Волга, Дон. И выплескивает простой русский люд на обозрение поездам результаты своего труда -вяленую, копченую, соленую рыбицу-хорошее лакомство пассажирам к пивку.

        Если страшит, словно щупальцами, шевелящимися клешнями и выпученным глазом красное чудовище, рак, значит, Азов окрест.

        А теперь радует слух нежным перезвоном стекло и хрусталь – Гусь хрустальный привет шлет.
    
        Иногда проносится по вагону цыганка, размахивая перед глазами шерстяными начесанными изделиями, источая терпко-исподний запах шерсти и оставляя за собой снегопад из кружащегося пуха.  Хорошо-оседлый образ жизни ведут цыгане, трудятся.


        А вот вернисажем добротные пуховые платки , паутинки, носки -удачный подарок для сельских мам, бабушек. Оренбуржье проезжаем.


        Иногда вдруг прорвется в вагон, усыпив бдительность проводницы, самобытный и самопальный, на радость пассажирам, ансамбль - один поет, двое пляшут, а третий с клоунской ухмылочкой,  поклонами и фуражечкой:


        -Порадейте, люди добрые!»-

     Сколько лет минуло, а Русь все та же – вековая, соборная, большей частью, провинциальная, карнавальная, с ярморочно-балаганными замашками. На миру и смерть красна… Любимая РОДИНА…
 

        Иногда поезд, словно своенравный жеребец, вдруг начинает скакать прыжками – как на минном поле, нарушая плавную мелодию движения. И так, пока снова машинист, как дирижер профессиональным взмахом руки, не отбрасывает восвояси фальшивые аккорды и ,ведомый мастером ,дорожный оркестр движения  звучит  победно и слаженно ,выравнивается в унисон .И многотонная махина дорожного ансамбля натянутой звенящей струной скоростно устремляется вперед, отдается  игре  талантливо и упоенно ,идет натянутой нитью, не колыхаясь, и лишь пустые стаканы нежно позванивают о серебряные подстаканники…

   
        Так сама ЖИЗНЬ, летящая по единственным задуманным Творцом  путевым рельсам, неуклонно и скоростно устремляется вперед, в будущее , сожалеет о километрах безвозвратно  отлетающего прошлого и не слишком заботится о настоящем. Просто идет.