Забытая пристань безвестной реки. Пролог. Глава 1

Пролог
    
Поводом для написания этой книги послужила безрадостная картина, свидетелем которой я был в 2013 году, когда при содействии главного гастроэнтеролога Сумской области - Пишовшек Марии Владимировны служебной машиной фармацевтической фирмы Берлин-Хеми  с родным дядей,  Мухой Виктором Ивановичем, я смог добраться до хутора Кислая Дубина,  откуда родом вся моя родня по материнской линии.
Съехав с латанного-перелатанного шоссе Белополье-Павловка, мы оказались на вовсе разбитой ямами дороге, длиной 5 км. Кое-где еще можно было заметить следы  асфальта – остатки шоссе, которое в 70-е годы было уложено стараниями мужа моей тети Любы - Жураковского Николая Петровича, инвалида Великой отечественной войны, который писал жалобы на бездорожье самому М.С.Горбачеву. Кстати, указателя с названием населенного пункта не было (по словам дяди, дармовой кусок жести сдали в металлолом).

По обеим сторонам дороги обреченно стояли тополя, липы, акации. Но уже победно звучали бензопилы, стучали топоры – шла бессовестная вырубка бесхозной лесопосадки, заложенной еще при И.Сталине. Осторожно объезжая ямы, мы въехали  в то, что раньше называлось то хутором, то деревней, то опять хутором.
Дорога была сжата наступающей с двух сторон дикой порослью, так что временами ветки неприятно царапали машину. Вдоль всей так называемой «улицы» не встретили ни души. На месте стоявших в прошлом хат и хозяйственных пристроек буйствовал дикий лес. Я вспомнил, что в свое время хозяева почему-то предпочитали хоронить родню не на кладбищах (их было 2), а в садах у дома. И эти могилы навсегда затерялись в наступающей со всех сторон чаще.

На месте, где была бабушкина хата и хозяйственный двор, сохранился лишь завалившийся погреб. Прекрасный фруктовый сад превратился в непроходимые дебри.  Помню,  в саду росла уникальная яблоня, «фунтоновка» - сорт, который я нигде больше не встречал. Вес яблока достигал действительно фунта (400 г) – сам проверял. Росла у  двора и вековая груша – полудичка, но с невероятно сладкими плодами после лежки. Бабушка пекла с этими грушами безумно вкусные пироги. Поскольку я очень любил нашего дворового пса по кличке Соловей, тайком от бабушки угощал его пирогами, которые он проглатывал мгновенно, без пережевывания. Грушу, которая из-за старости готовилась упасть, вскоре пришлось спилить и ее дров хватило на отопление хаты почти на полгода. Эту потерю я воспринял как утрату близкого человека.

Услышав голоса, из хаты напротив, которую когда-то построил Терентий Геращенко, вышел его сын Мыкола, лет 60, неопрятного вида мужчина. Первыми словами, адресованными моему дяде, были: «Выпить есть?». Дядя же предложил конфет для его внуков, которые он не стал и брать. Мыкола был одним из 3 детей Терентия (Александр, Василий, Николай), которые в 1960 году, в день Пасхи, зашли со спичками в сарай и, играясь, его подожгли. Был сильнейший ветер, и огонь уничтожил около двух десятков хат. Бабушкину хату спас мой приехавший на праздники дядя Виктор. Приставив лестницу к тогда еще соломенной крыше, он набрасывал на нее мокрые простыни, которые намачивала бабушка. Жар от горевших рядом хат был такой, что только чудо спасло и дядю, и хату, за которую он боролся. Сгорели хаты: стоявшая по соседству бездетной Анюты Болотовой (кличка «Коза»), напротив – Фирсовых, Ивана Сидоровича и Анюты (дети- Антонина, Мария), чуть в стороне – дом первого мужа бабушки – Василия Доценко. Огонь добрался даже к хате Ильи Савчука, мельника, отца двух детей (Ивана и Василия), стоявшей в 400 метрах от эпицентра пожара.
Пока машина поджидала у места, где был наш двор, мы с дядей прошли к кладбищу, где похоронена бабушка. Погост скорее напоминал лес; кое-где еще были заметны холмики могил. Некоторые из них были пронзены молодыми деревьями. Проход к могиле бабушки стараниями дяди был немного расчищен. Мы положили цветы. На скромной плите приблизительного сходства портрет бабушки в платочке и дата - 1887-1980 гг. Ни передать, ни описать  душивших меня  слез и воспоминаний о прошлой жизни.
Кто и когда еще проведает ее могилу? Дядя – последний живой прямой потомок, но 1937 года рождения, правда, очень азартный, но, к сожалению,  серьезно больной для поездки двумя маршрутками за 60 км от Сум.

Глава 1. Бабушка Ксения

Бабушка, Ксения Михайловна Доценко, родилась в хуторе Кислая Дубина Белопольского района Сумской области в 1897 году (умерла 26 февраля 1980 г.), но дня рождения своего не помнила, а паспорта никогда не имела. Дети ее, а их было у нее пятеро, договорились считать таким днем 15 января. День рождения отмечать бабушка решительно отказывалась, считая это событие баловством. Отец ее, Михаил, был портным, уважаемым в хуторе человеком; мать, Евдокия, вела домашнее хозяйство и к моменту организации колхоза была уж слишком стара для коллективной работы.

В семье Доценко, кроме Ксении, было еще много детей, которые умирали, едва родившись. И когда в живых остались только три девочки, Ксения, Устинья и Анна, отец заказал икону. На иконе были изображены оставшиеся в живых его три девочки, а над ними склонилась Святая Матерь Божья. После этого девочки продолжали жить, а икону отец подарил Спасо-Георгиевскому собору в городе Сумы, где она хранится и сегодня. Сестер бабушки и их семьи судьба (прежде всего замужество) разбросала по окрестным селам – Горобивка, Мороче, Гуровка, Ивановка и прочие. Прискорбно, что ближайшее село, где жила родная сестра бабушки Анна, находилось в 30 км от Кислой Дубины. Но бабушка после замужества Анны никогда с ней больше не виделась. После организации колхоза лошади в хозяйстве не стало, а потому проведать ни одну из сестер было невозможно.

Кислая Дубина находится в 5 км от сегодняшней границы с Россией, рядом с Курской и Воронежской областями. Хутор расположен в верховьях реки Псел по обоим высоким берегам ранее существовавшей реки без названия, протяженностью в 40 верст. Теперь это едва заметный ручей, перегороженный в двух местах дамбами и образовавшиеся таким образом 2 пруда называют «старым» и «новым». Высокие берега оврага делят хутор на «нашу» и «ту сторону». Хутор был заселен слобожанскими казаками, и в 20-30-е годы в нем насчитывалось более 400 дворов. Сейчас хутор практически вымер; здесь живет 3 семьи глубоких стариков.

По легенде, хутор получил название «Дубина» из-за дубовой рощи, покрывавшей склоны реки (и сегодня в ее влажном русле можно откопать остатки стволов упавших дубов). Название «Кислая» - это дань семьям, живших в хуторе под фамилией Кислые. От фамилий кучно живших когда-то семей произошли названия отдельных участков хутора – Кисливка, Борщивка, Подобриивка, Доценкивка, Савчукивка.
Бабушка Ксения была очень одаренным ребенком. С отличием закончила 3-летнюю церковно-приходскую школу, но продолжать учебу не позволил ее отец. Надо было работать по хозяйству. Поразительно, но стихи А.С.Пушкина она помнила и охотно читала наизусть, когда ей было далеко за 70 лет.

Муж ее, Василий, из богатой семьи, работать на земле не любил, волочился за женщинами, в 1920 году оставил бабушку с годовалым ребенком (моей матерью) и подался искать работу в городе. Затем жил в Донбассе, где вскоре и умер.
Бабушка через год вышла замуж за мужчину, уроженца соседнего села Павловки, Ивана Петровича Муху, 1895 года рождения. От этого брака родилось 5 детей: дочери – Лида, Люба и Рая, сыновья - Петр и Виктор. Дед Иван с трудом закончил 3 класса церковно-приходской школы, что не помешало ему в будущем работать в колхозе зоотехником. В собственном хозяйстве была лошадь и корова, реквизированные при организации колхоза. Лошадь, работавшую на полевых работах, дед Иван присматривал, а вот спасти любимую корову не удалось. Колхозный пастух легкомысленно погнал пастись стадо в поле, засеянное клевером. Корова и несколько других уже колхозных животных пали, объевшись этой травой.

Самыми страшными годами своей жизни бабушка считала 1932-1933 годы – время голода, во время которого вымерло больше половины жителей хутора. Только изобретательность бабушки позволила выжить всем детям. Все, что досталось ей в наследство от отца, портного, вынималось из скрыни и выменивалось на продукты. Был распродан и дощатый забор с высокими, накрытыми коньком воротами. Ели все, что едва успевало вырасти, в основном, лебеду. В 50-е годы, когда мама отправляла меня в Кислую Дубину на все лето, бабушка наряду со щавелем часто добавляла в зеленый борщ и лебеду. Я старательно ее вылавливал и выплевывал, а бабушка укоряла меня за то, что я не ценю всей «вкусноты» этой травы.

Поражала безропотность бабушки в работе на колхоз и в собственном хозяйстве. Засветло бригадир гнал женщин в поле, не считаясь с малыми детьми, за которыми матери оставляли присматривать старших. Счастьем считалось незаметно вынести в подоле с колхозного поля нескольких клубней свеклы или моркови. А однажды бабушка умудрилась принести крошечную дыньку (в колхозе был свой баштан). Я никогда не видел, чтобы она спала, и потому мне казалось, что она, удивительный человек, который вообще не спит.

Бабушка была истинно верующей: 2-3 раза в год, на большие церковные праздники она шла босиком за 12 км в районный центр Белополье, где отстояв службу и купив 300 г печенья детям, к обеду возвращалась домой. Если это случалось весной, она успевала еще зайти на базар, купить маленького поросенка для выкорма к Рождеству и вносила его, визжащего, описавшего мешок, в наш сарай.

Поражало, с какой любовью к ней относились ее дети. Обращались только на «Вы», соглашались с ее советами. Самым страшным ругательством было ее выражение: «Что б оно сгнило». Как она радовалась, когда приезжали летом дети и внуки. Никогда она не жаловалась, что «вас так много». Лицо ее светилось счастьем, а уж угощение она была рада готовить хоть всю ночь.

Дед Иван (второй муж бабушки Ксении), 1995 года рождения, уроженец села Павловки (в 5 км от Кислой Дубины), старший из трех братьев (Юрий, Григорий), участник Первой мировой войны. Был ранен в правое плечо и контужен. Из-за этого был вспыльчив, часто обижал бабушку. Из-за ранения не был призван в 1941 году на фронт. Когда хутор был оккупирован немцами, его, одного из нескольких оставшихся в хуторе мужчин, назначили старостой. В его задачу входило отправлять женщин на полевые работы, доить коров и сдавать немцам молоко. К моменту оккупации председатель колхоза Доценко, голова сельсовета, и несколько коммунистов из хутора исчезли. Однако вскоре, ночью, живший по соседству Доценко незаметно вернулся в хутор, чтобы забрать из хаты оставшуюся одежду, но был схвачен немецкими патрулями и расстрелян в г. Конотопе. Это дало повод селянам считать деда Ивана полицаем, сдававшим немцам коммунистов. Никто не учел его помощи односельчанам, когда он заблаговременно предупреждал о немецких облавах для отправки молодежи на принудительные работы в Германию. Даже собственную дочь, Раису, ему не удалось уберечь от Германии (вернулась только в 1945 году). В 1944 году после освобождения хутора от фашистов его призвали в Красную армию, и он принимал участие в освобождении Берлина. Однако это обстоятельство его не спасло от суда, по приговору которого ему дали 10 лет тюрьмы общего режима, где он спустя полгода и умер. Следует сказать, что этот факт из жизни деда Ивана послужил поводом отложить прием в члены КПСС моей матери, а моему дяде Виктору – в комсомол.

Жену председателя колхоза, Наталью Николаевну, и трех их детей (Василий, Полина, Александра) фашисты не тронули. Дети, Василий и Александр, после войны окончили институты (Василий – строительный, Полина – педагогический), жили в Киеве, куда впоследствии и забрали мать. Александра была замужем за офицером и колесила с мужем по всему Союзу, где служил муж.

Не могу не вспомнить рассказ моей тети Раи, которая единственная жила все годы с бабушкой, о том, с каким покорным достоинством умирала бабушка. 26 февраля 1980 года, морозной зимой, бабушка, уже не встававшая из постели 2 недели, ночью, под утро разбудила Раю и тихо сказала: «Буду сегодня умирать. Доски на гроб лежат на чердаке в сарае» (эти 6 досок она хранила больше 20 лет и никому не разрешала трогать). Сил дать последние распоряжения у нее уже не было. Спустя час ее не стало.