Посреди океана. Глава 43

Жизнь... Жить... Проживать... Переживать...
Живешь, словно книгу читаешь. Бывает, пролистываешь скучные страницы с ненужными,
кажется, описаниями, с длинными размышлениями автора, с незахватывающими
диалогами. Когда же... Сейчас, сейчас начнётся самое главное, самое интересное.
Скорее, скорее пережить те волнения, те незабываемые минуты, когда начнут
разворачиваться интригующие события, необыкновенные приключения. Описания,
описания... Перелистываем. Вот, кажется, события разворачиваются, вот-вот начнутся.
Быстрее прочесть. Что дальше? Перевернуть несколько страниц. Заглянуть в конец.
И вот, книга прочитана. И что? С недоумением откладывается в сторону. Что же это?
Так ничего из того, что ожидалось, не произошло. Сплошь пролистанные страницы с
размышлениями и описаниями...

А читая книгу любимого автора, смакуется каждая фраза, каждое слово. Изумляешься
удачным сравнениям, точным характеристикам, остроумным высказываниям, красочным
описаниям. Наслаждаешься психологическими и стилистическими находками.
Здесь проза легкая, сквозная, словно кружево. А здесь выпуклая и четкая, как чеканка.
У прозы, как у музыки, свой ритм, своя мелодия. Как у живописи, рисунок, контур,
краски. Как у скульптуры, объём и глубина.
Вчитываясь в каждое слово, каждую строку, впитывая не только сюжетные приключения
героев, но и переживая с ними подводные течения мыслей, чувств; любуясь описаниями,
образами; пытаясь разобраться в том, что творится в душе героя, а заодно и в твоей душе.

Человек пишущий внимательно всматривается в окружающее. Он постоянно учится у
жизни, у людей, встречающихся на его пути, постигая окружающее пространство и
собственный внутренний мир.
И живёт он, дорожа и наслаждаясь в полную мощность каждым днём, каждым
часом, каждым мигом, наполняя их творчеством, стараясь во всём находить свой
смысл, свою истину, не проходя равнодушно мимо чего бы то ни было, во всём
обычном отыскивая необычное. Так думала Инга.

                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

Восемнадцатое мая.  Сегодня на завтрак была колбаса, которую Пашка покроил на
порции ещё более мизерные, чем обычно.
Сдаётся мне, делает он это специально, чтобы лишний раз оказаться в центре
всеобщего внимания. Кто-то его отругает, кто-то поклянчит добавки... Всё-таки
какая-никакая, а популярнгсть.

Как бы там ни было, но когда на завтрак подавалась колбаса, страсти в салоне
накалялись. И кажется, этот накал страстей доставлял Пашке немалое удовольствие
в его тусклой, однообразной жизни. В общем, вариации на колбасную тему
становились уже своеобразной традицией в салонной жизни "Лазурита".

Вот и сегодня. Сначала всякий бегал на камбуз порвать перед шефом тельняшку и
показать ему свою куцую порцию. Потом, возвратясь на место, начинали упражняться
друг перед другом в остроумии, направляя камешки своих реплик в Пашкин огород.

- Эй ты, мясорубка чёртова! Сам разжирел, а нас на диету посадил?! - возмущался
Руслан.

- Всё сам пожрал, проклятый долгоносик, - поддержал друга Вова Большой.

- Эй, Паша, я уже свою диету съел. Теперь завтрак подавай, - присоединился к
приятелям Румын.

- У него от жадности скоро рожа треснет. Совсем заэкономился, гад, - включился
в общий хор возмущенных голосов Саня-добытчик.

- Ага. Сам видел, как Пашка бегал к доктору. " Дай, говорит, мне лекарство от
жадности. Да побольше, побольше!" - не остался в стороне от своей бригады Коряга.

- Шоб ты сдох. Шоб я видел тебя в гробу и белых тапках. Шоб ты жил на одну
зарплату! - вскричал со стола рыбообработчиков Боря Худой, подражая голосу артиста
Папанова из кинофильма "Бриллиантовая рука". - Ты разве не знаешь, Паша, что
жизнь матроса тралфлота, ох, какая нелёгкая! Тяжело нам хлебушек достаётся.
Горькая наша горбушка! Черствый такой кусочек. А ты, удав, последнюю радость
матроса скрысятничать норовишь!- Как обычно, Боря активнее всех старался излиться
на жлобствующего шеф-повара.

- Смотри, чтобы потом не было мучительно больно, как сказал...этот...кто сказал?
Пьер Ван Гог Безухов! - включился в импровизации вокруг колбасы дядька Юрка
Сидоров.

- Для тебя же будет лучше, если ты сейчас же отдашь обрезки нашей колбасы! - с
самым решительным видом пригрозил Руслан в сторону камбузного окошка, - Гадом
буду, пожалеешь, хохол!

- Что у тебя там в салоне за разговоры такие? - с напускным возмущением выговорил
мне Пашка, выглядывая из амбразуры камбуза.

- Какой завтрак, такие и разговоры, - огрызнулась я.

- Я не хохол, я сибиряк, - назидательно проговорил Паша, обращаясь к Руслану.

Но Боря Худой не дал больше никому ничего сказать и завопил с новой силой,
вдохновлённый видом рыжей рожи шеф-повара, нарисовавшейся в белой рамочке
раздаточного окошка-амбразуры.

- Все люди дома сидят, только мы, как эти вот, здесь болтаемся. И то! Приходишь
тихо-мирно позавтракать, а тебе под нос суют на ГОЛОЙ тарелке это издевательство!
Этот продовольственный СТРИПТИЗ!

Не дослушав крик Бориной души, Пашка поспешил ретироваться вглубь камбуза.

- Шеф, даём тебе шанс реалибитироваться, - предложил Коряга, не обращая внимание
на отступление противника.

- Мужики, как петухи на зорьке, - сказала мне негромко Анюта, выглянув из
амбразуры мойки, когда я передавала ей грязные кружки. - Стоит одному закукарекать,
как все остальные в округе тоже начинают голосить во всё горло, только чтоб друг
друга перекричать.

- Операция под кодовым названием "Дичь", - прокомментировала я ей ситуацию
словами из "Бриллиантовой руки", которые были уловлены в салоне собственными
моими локаторами. В последнее время этот фильм был здесь в моде, а значит и
реплики из него применялись местными киноманами направо и налево. - Сказали,
что хотят довести Пашку до кондиции.

- До какой? - спросила Анюта, нарочно или ненароком, как в фильме.

- До нужной, - ответила я, не отклоняясь от сценария.

- Хуже глухого тот, кто не хочет слышать, - презрительно произнёс дядька Юрка
Сидоров, имея в виду шеф-повара, который поспешно и бессловесно спрятался в
глубине камбуза.

- Попомни мои слова, Паша! - возвысил голос Боря Худой, придав своим словам
побольше драматизма. - Настанет день, когда ты состаришься, оглохнешь
по-настоящему, когда ты сделаешься ненужным не только женщинам, но даже
тралфлоту! Вот тогда приду к тебе я, добрый хороший парень, не помнящий зла. И
подарю тебе слуховой аппарат. Но я должен дожить до этого дня, Паша! А чтобы я
не скопытился раньше времени, дай мне ещё колбасы, - произнеся эту длинную
тираду, он прислушался к тому, что творилось на камбузе. Там было тихо.
Заговорщицки улыбнувшись мне, мол, как прикажешь это воспринимать, известил
весёлым шёпотом: - Клиент дозревает. - И уже громко, на весь салон: - Вообще-то, Паша хороший. Своего не упустит.

- И чужого тоже, - проворчал дядька Юрка Сидоров.

- Да. Прямо так и загребает под себя обеими лапами, - добавил Руслан презрительно.

- В начале рейса, Паша, ты был стройный и изящный. А теперь округлился, как яйцо.
Как рыжее пасхальное яйцо. Нет, даже не яйцо, а колобок. А ты помнишь, какой
был конец у колобка?! - Боря вытаращил глаза и зловеще произнёс: - И у тебя будет
такой же, дорогой, если сейчас же не исправишь свои ошибки! Ты слышишь, что я
тебе говорю? Если тебе твой конец обкарнать, как ты обкарнал наши порции, что ты
тогда будешь делать?

Не знаю, чем последний довод показался Пашке убедительнее предыдущих, но он
подействовал.
Состроив постную мину, шеф выплыл на порог камбуза, держа перед собой миску
с колбасными обрезками.

Боря Худой, как вихрь, подскочил со своего места и выхватил заветное блюдо из
Пашкиных рук.
Примерно с такой же быстротой остальные матросы порасхватали эти жалкие добавки.
И уже через мгновение в миске как будто ничего и не было.

Создавалось впечатление, что эти колбасные концерты доставляли удовольствие не
только Пашке, но и самим матросам. Ибо, с одной стороны, они в конечном итоге
добивались получения обрезков, а с другой стороны, какое-никакое развлечение.
Как в Древнем Риме, главное, получить "хлеба и зрелищ".

Добившись своего, участники колбасного митинга постепенно расходились.
Среди них было немало молчаливых болельщиков, которые кричать не кричали, но
плодами крика воспользовались охотно. Из числа этих молчаливых прихлебателей
оказался и Венька Риткин.

- Цинизм голодных людей доходит порой до предела, - как бы извиняясь за только
что разыгранный спектакль, сказал он, подойдя ко мне, прежде чем покинуть салон.

- Это ещё не предел, - оптимистично отреагировала я на его замечание. - Вот если
бы дошло до крупномасштабных боевых действий...

Но Венька на захотел развивать эту тему и, решив сменить её, спросил, улыбаясь:

- Ну как, закончила писать оперу?

- А как же. Не хуже, чем у классиков оперного жанра, - завоображала я.

- Да ну? Так быстро? - сказал он заинтересованно.
Видимо, ему не хотелось так сразу уходить.

- А что там писать? Это же элементарно, Ватсон. Нет ничего проще, чем сотворить
советскую оперу. Я как-то видела одну в театре. "Повесть о настоящем человеке."
Вещь классная. Мне понравилась. На её основе можно про наш "Лазурит" оперу
написать. Представь, ходят по сцене врачи в белых халатах и поют:"Отрежем,
отрежем Мересьеву ногу! Отрежем, отрежем!"  А он сам, лежа в кровати поёт:
"Нет! Не отрезайте мне мне ногу! Не отреза-а-айте!"

- Здорово! - восхитился Венька.

- А теперь попробуй на эту канву перенести картинку из нашей лазуритской жизни.
Вот по сцене маршируют матросы и хором поют...

- Отрежем, отрежем Пашкину колбасу! Отрежем, отрежем! - моментально включился
он в творческий процесс и развил тему.

- Это ты сказал, - предупредила его я.

Но Венька меня уже не слушал и, весело сверкая глазами, продолжал:

- А в это время в белом колпаке и белой куртке на порог камбуза выходит Паша и
сладким тенором поёт: "Не отрезайте мне ничего! Не отреза-а-айте мне ничего-о!"

- Вот видишь, одна сцена твоей оперы уже готова, - похвалила я его.

Он засмеялся и ушёл с улыбкой Гуинплена.

Пока мы занимались с ним трепологией, остальные рыбообработчики с добытчиками,
сражавшиеся с Пашкой, тоже разошлись.

Последними завтракали, как обычно, завсегдатаи стола машинного отделения. И как
обычно, они не торопились. Мне же, как обычно, хотелось, чтобы они поскорее
заканчивали свою трапезу и освобождали салон.
Может по этой причине, а может по рассеянности, я маленько начудила.
Сценка получилась, нарочно не придумаешь.

Убрав со стола рыбообработчиков, я увидела, что с соседнего стола "машины" мне
кто-то протягивает кружку из-под чая.
Не долго думая, я схватила эту кружку. Но чья-то рука в неё крепко вцепилась и не
отпускала. Оказалось, это Толик-слесарь просто потягивался с кружкой в руке.
А я не поняла и, стоя за его спиной, стала выдергивать из его лапы эту злополучную
кружку. Он тоже не понял в чём дело и не желал расставаться с приглянувшейся ему
посудиной. Вконец перепуганный моим поведением, он вскочил на ноги, поставил
кружку на стол, покраснел как вареный рак... И бегом умчался из салона.
Всё это произошло так быстро, и мало кто из присутствующих сумел сообразить, что,
собственно, произошло.

- По-моему, я здорово лопухнулась, - пробормотала я смущённо.

- Ну, Инга, и напугала ты парня! Какой красный побежал, - констатировал факт
наблюдательный Сазанджян.
Голос его звучал неопределённо. Видимо, он не придумал так сразу, как воспринять
это невольное цирковое представление.

Мишка-кочегар решил, что это я таким макаром к слесарю приставать вздумала. И
поспешил мне раскрыть глаза на "избранника".

- Вот, парень скоро женится, - объявил он. - У него девушка хорошая на берегу.
Инженер. - Последнее слово он произнёс с особым восхищением.

Прачка, сидевшая за столом таким образом, что сценка, разыгравшаяся между мной и
слесарем, осталась вне поля её зрения, как раз за спиной, нашла заведенный разговор
неинтересным. И поспешила перевести его на другую тему, которая, надо полагать,
казалась ей более занятной.

- Напугал ты девочек своей комичкой, - влезла она, обращаясь к Мишке.

- Да, она у меня ревнивая, - с удовольствием отозвался тот. - Я ей уже фотографии
послал. Можешь не сомневаться, встречать вас придёт, - с насмешливой угрозой
обратился он в мою сторону.

- Вот и хорошо. Хоть кто-то нас встретит, - отшутилась было я. - А то мы с Анютой
уже расстраивались.

- О, у него жена, палец в рот не клади! - произнёс Эдик, очкастый пожилой
электрик. - Заявится  к вам, вооружённая отборными ругательствами.

- Ничего. Я сделаю маникюр, - успокоила я его.

- Чего-чего? - не понял Сзанджян.

- Маникюр сделаю. Хороший маникюр может украсить не только мои руки, но и
чьё-то лицо.

- А его жена... - начал было Эдик.

- А что, моя жена? Не то, что твоя! - с шутливой задиристостью оборвал его
Мишка.- Сухой хлеб не ест. Всё больше с солеными слезами. Я вот Инге предлагал
то же самое, но она мне сказала:"Пошёл ты на хрен!"

- Ну что ты, Инга таких слов даже не знает, - кокетливо проворковала прачка и
выразительно взглянула в мою сторону, словно приглашая поддержать её.

Но я молчала, сделав вид, что меня всё это не касается. Хотя сама вполне была
согласна с приписываемыми мне Мишкой словами. Правда, я бы предпочла им
придать большую пространственность:"Пошли вы все на хрен!"

- Как же ты предлагал себя Инге, когда сам женат? - заинтересовался Сазанджян.
И его поросячьи глазки маслено заблестели.

- Жена женой, а любовница дороже! - с пафосом произнёс кочегар.

- Обходится, - небрежно добавил подошедший в этот момент пекарь.

Убрав после завтрака салон, я вернулась в свою каюту и принялась за свои записи,
так как вчера весь день совсем мало времени удалось на это выкроить.
Анюта тоже не пошла убирать объекты и сидела учила Маяковского.