Ильти 2 тур

15.1
Додельница
http://www.proza.ru/2017/11/15/1422

   ***

А на небе алое солнышко
За бугор уплыло, укатилось.
Занавеска закрыло окошечко,
И сердечко тревожно забилось.

А чего же сердечку и не забиться, огорчиться, опять целый день всё из рук валилось, дела не ладились. Скоро год, как Марфуша мужнина жена. Только вот беда - то, что в доме родном по хозяйству легко делалось, в доме свекрови не спорится. И хотя мать мужа слов дурных про сноху не говорит, но немота её хуже укора. Муж молодой жалеет, да и Марфуше он люб. Но как же быть с тестом, которое не подошло, борщом, что вкусно не пахнет, коровой, которая ведро молока перевернула, псом, который веник утащил, растерзал, петухом, что яйца расклевал? Ох, горюшко Марфуше, горе!

Плакать бы Марфуше в подушку всю ночь, кабы матушка с отцом в гости не приехали. Обрадовались гостям неожиданным и дочка любимая, и зять молодой, и сваты добрые. Чай не каждый день виделись. За хлебосольным столом не насмотрятся, не наговорятся друг с другом. Только матушка в марфушкиных глазах тревогу заметила, отозвала и всё выведала.  Рассказала дочь горемычная о своих бедах, вздыхая.

Пожалела Марфушу родная мать, подарила колечко с синим камешком. Наказала колечко на палец надеть и повернуть, когда дома одна останется, за дела каждодневные примется. А ещё велела слова запомнить:

Поверну два раза колечко,
Успокоит моё сердечко
Подружка Додельница
На все руки умелица.

Неожиданно, но весело стало Марфуше: родная матушка в беде не кинула, помогла не только советом, любимое колечко подарила, то, что никогда не снимала, в руки никому не давала.

Долго родители не гостили, на утро уехали восвояси, дел у каждого полно, особенно ранней осенью.

А Марфуша, как только случай выдался, тут же колечко нацепила, слова заветные произнесла:

«Поверну два раза колечко,
Успокоит моё сердечко
Подружка Додельница
На все руки умелица»,

и увидела крошечную девушку с длиннющей косой и в красных сапожках. Изумилась Марфуша такому диву. А новая знакомица много слов не говорила, приказала её в карман фартука посадить и за дела приниматься. И дела в раз заспорились. Додельница всё видела, всё помнила, Марфуше присесть не давала: сделай то, поправь это, добавь, поставь, отнеси, ворон не считай!

Вот по небу алое солнышко
За бугор уплыло, укатилось.
Занавеска закрыло окошечко
И сердечко тревожно забилось.

А чего не забиться сердечку? Что скажет свекровь? Похвалит ли, видя всё аккуратно сделанное?

И обрадовалась Марфуша довольная, одобрили работу её новые родственники. А муж то как горд своей женой был!

Вот ещё год пролетел. У Марфуши всё ладно получалось. Всё реже молодка Додельницу звала, пообвыкла, наловчилась в делах. О дочурке размечталась. Сыночек то подрастал, гулил забавно. Представляла Марфуша, как подарит и она, как матушка её, однажды, колечко с синим камешком в помощь своей девочке…

Не ждала Марфуша, что поздним октябрём случится новое испытание. Отказалась свекровь капусту солить, мол, есть теперь в семье новая хозяйка, не век же командовать, да и хвори одолели, ноги в коленях опухать стали.

Капусту на зиму заготовить непростое дело! У каждой хозяйки свой рецепт. Тайный, секретный, ведомый только одной!

А вот  Марфуша никогда не интересовалась, сколько и чего добавляет матушка, что делает мать мужа.

В станице хозяйки друг другу помогали обычно, а капусту шинковать особенно. Быстрее и веселее, можно песни петь всем вместе, байки травить, историями страшными пугать. Сегодня у одной молодки соберутся, а завтра к другой пойдут. Но засолку хозяюшки делают наедине, строго свой секрет сберегая. А вот по большим праздникам угощают друг друга, сравнивают у кого капустка хрустящей, да вкусной вышла. А с капустой и борщ хорош, и солянка на сале, и пирожки жаренные, и кулебяки печёные. Но судачка начинить и сметанкой залить, особое дело – пальчики оближешь!

Вот по небу алое солнышко
За бугор уплыло, укатилось.
Занавеска закрыло окошечко,
И сердечко тревожно забилось.

Почему же сердечку не бухать в груди? Капусты нарубили много, две лохани. Самое время засолкой заняться, последняя подруженька домой ушла. А Марфуша стояла и не знала, что делать-то ей. Посмотрела на колечко, нараспев произнесла:

Поверну два раза колечко,
Успокоит моё сердечко
Подружка Додельница
На все руки умелица.

Додельницу ждать не пришлось, появилась тут же, поинтересовалась, зачем звали. Объяснила Марфуше, что в основном требуется, а что ещё можно добавить.

- Ты, Додельница, скажи точно, чего и сколько надо, чтобы вкусно вышло, - просит Марфуша.

И впервые Додельница оказалась в затруднении:

- У каждой хозяйки свой вкус. Кто соленей, кто послаже любит. Кто морковь, а кто тмин кладёт. Бывает хрен для горечи или бурак для цвета надобен. Тут ты сама определиться должна. А я не помощница, - сказала Додельница и растворилась, словно и не было.

Повздыхала Марфуша, призадумалась. Перекрестилась. Неуверенно пригоршню соли кинула. Потом подумала, что маловато будет и добавила ещё пару. Моркови для красоты, для цвета положила. Перетёрла, перемешала. Понравилось. Дальше больше, на свой опыт понадеялась, и не ошиблась вроде. Осталось подождать, когда попробовать можно будет.

Через неделю, другую поставила капусту на стол родным. Лучка порезала, маслицем сдобрила, и обрадовалась, когда всем понравилось. Так что правду говорят: «Глаза боятся, а руки делают».

Вот по небу алое солнышко
За бугор уплыло, укатилось.
Занавеска закрыло окошечко,
И сердечко довольно забилось.

15.2
Дед Кузьма
http://www.proza.ru/2017/11/24/3


Деда Кузьму в станице не любили, встреч с ним избегали, проще сказать его побаивались. Жил он один, на отшибе, вернее на бугре, что возле станицы, и любил за земляками сверху наблюдать, подсматривать. Может, от того и знал всё про всех, и при случае, мог зло высмеять или отругать. Гостей у деда Кузьмы не случалось, хотя тут же в станице жили три его сына с детьми. Не любил дед людей в своём доме. Родных навещал, злорадствовал их неудачам, придирался к мелочам, всегда оставался недоволен приёмом и угощениями, ругал детвору и, хлопнув калиткой, уходил к себе, чтобы найти очередную жертву для злословия.

А вредничать стал дед Кузьма с тех пор, как померла его красавица жена. Не находил старик себе места, всё из рук валилось. В тот год на Вознесение и того хуже, вся станица из сдобного теста лесенки пекла, вверх подбрасывал и стар, и млад – дорогу Христу легкой на небо делали. А ещё и на себя гадали. Подбрасывали лесенки к небу и по тому, как упали, и сколько перемычек сломалось, судили о том, какой год грядёт. Кузьма тоже испёк хлебные лесенки. Получились они корявые, кривые, не такие, как его жёнушка пекла. Вышел во двор, встал посередине, подбросил вверх. А лестничка хрясть, и сломалась на мелкие крохи. А это сулило тоскливый год для него. Год на год не приходится, а вот в загробной жизни, может, повезёт, и будет Кузьмич возле самого Христа рядом почивать. Для этого надо-то влезть на колокольню и сбросить хлебную лесенку вниз. Коли цела лесенка останется – быть деду на седьмом небе. Коли три – на третьем. А вот если рассыплется – не видать Царствия Божьего. Вот и пошёл дед Кузьмич к колокольне. Там весело, шумно, толкотня: и молодые, и старые испробовать свою участь спешат. Кузьмич себе дорогу локтями проложил, перекрестился, закрыл глаза и кинул лесенку вниз. И как только упала лесенка на землю, сообщили парни ему снизу смеясь, мол, не бывать тебе дед в раю – на крошки рассыпалась лесенка. Воробью и тому не поживиться.

Раздосадованный Кузьмич ушёл домой, затаил обиду. И мстил теперь всем, как умел…
У старшего сына Кузьмы было три дочки. Старшая замужняя, ждала ребёнка. А две как раз на выданье. Младшую несколько раз сватали, да негоже вперед средней отдавать. Пришлось отказать. А со средней то беда – хромоножка косоглазая. Потому как увидят сваты младшенькую Надечку, так о средней и разговора нет.

Вот и решил отец Надечку спрятать у деда Кузьмы, к нему люди не ходят. Надечка ему внучка, своя кровь, авось, не обидит.

Старик внучку не желал в своём доме видеть. Привык один. Да и Надечка больно не хотела в заточении жить. Но отец сказал, как отрезал. Даже Кузьмич притих. Понимал, что если наперекор старшему сыну пойдет, кормить некому будет. Поскрипел, прогундел дед и согласился. Так вот и осталась Надечка у деда на выселках.

Кузьмич большей частью дома не находился. Сидел на пригорке или бродил по станице. От нечего делать Надечка решила порядок в комнатах навести, а то и оконца мухами засижены, и паутины по углам тёмные свисают, пол будто земля, крохи, мусор, печь не белена.

Взяла Надечка веник, что в дальнем углу пылился, вымыла в водице, высушила его  на ярком солнышке. И только провела по полу один раз, как серость и грязь исчезли, и заиграли на том месте цветная дорожка и свежевымытый пол – чудеса, да и только! Надечка от такого волшебства ошалела слегка, а потом весь пол вымела. Радостно стало  на душе, песни петь захотелось. Надечка и по стенам веничком прошлась, и стали они словно свежевыбеленные, стекла на оконцах засеяли, занавески красными птицами разукрасились. В печи яркий огонь всполыхнул. Чугунок водицей наполнился, и кулеш в нём закипел.

А тут дед Кузьма вернулся. Как увидел он, что Надечка наделал, рассердился: ногами затопал, руки в кулаки сжал, зарычал будто дикий зверь. Испугал свою внучку не на шутку. Забилась Надечка в дальний угол, глаза закрыла, задрожала, как мышиный хвостик. Сколько просидела в уголке не помнила, видимо и уснула там же. А когда глаза открыла, то и деда не оказалось в хате, и красота с чистотой исчезли.

Вышла Надечка на крылечко, присела и расплакалась. Вроде и дом родной близок, а войти в него не может – заругают.

Вдруг что-то мягкое её руки коснулось. Смотрит, а вокруг неё лис юлой вьётся. И расцветка у лиса необычная – тёмно-бурая. Лис то к подолу подойдёт, дёрнет, то предлагает бежать за ним. Удивилась Надечка такому поведению зверушки, но пошла следом.

Возле дальнего буерака, под громадным кустом тёрна лежал её дед Кузьма. Нога распухшая, сломал, в лисью нору оступившись.

Увидел Кузьма черно-бурого лиса, да как закричит:

- Думаешь, если подмогу призвал, сниму с тебя заклятье? Не выйдет ничего! Я в злости тебя зверем обратил, такое проклятье в раз не снимается. Да, и не знаю я, как это сделать. А ты небось за свою куру испугался? Помру, а ты зверем так и останешься?

Высказался дед Кузьмич, как всегда зло, опёрся о плечо внучки и побрёл домой. Надечка больного дедушку выхаживала, кормила разными вкусностями, в хате порядок навела с помощью веника чудесного. Дед поворчал, но потом с неохотой согласился, нравилась ему забота, да и о былом домашнем уюте вспомнил.

Так прожили дед с внучкой не один месяц. Кузьма всё меньше на бугре сидел, всё больше дома норовил быть – с Надечкой общался, хозяйством занимался: то одно, то другое починит.

Как-то Надечка не удержалась, про черно-бурого лиса спросила, тем более, что зверь тайком от деда Кузьмы приходил каждый день поиграть.

- Эх, внученька, заколдованный казак это. Попался он мне как-то под горячую руку. Раздосадованный я шёл на Вознесение с колокольни. Опять все мои лесенки разлетелись в прах. А тут Митяй и пошутил, дескать, вурдалакам нет места среди крещёного люда. Вот в запале я и обвернул его в лиса. А как вновь его человеком сделать не знаю. Не получается.

- Так ты,Деда, из-за лесенок сердит и неприветлив, и не с кем не дружишь?

- Эх, внуча, охота и мне не седьмое, так хотя бы третье небо после смерти увидеть. Только как не стало твоей бабушки лесенки хрупкие выходят, всё ломаются и ломаются. Знать судьба моя никчёмная, никудышная. Как же не озлобится, как же не позавидовать другим.

- А знаешь, деда, давай вместе с тобой вознесенские лесенки испечём, тем более праздник скоро.

- А давай, - согласился Кузьмич.

- А, может, и гостей на праздник позовём? Батюшку с матушкой, сестриц и дядьёв с семьями.

- Нет! Не желаю в своём доме толпу людей видеть!

- Дедуля, это, поди, не чужие. Это сыновья твои. Может, им, как и тебе врозь-то тягостно?

Ничего дед Кузьмич не ответил, ушёл в чистое поле. И другой день молчал, и третий… И лишь за два дня до праздника решился:

- Давай, Надечка, украшать дом, да на стол собирать! Позвал я сынов своих в гости.

Ох, и засуетилась внученька. Надо и яичек покрасить. Ведь в этот день последний раз после Пасхи яйцами цветными обмениваются и «Христос Воскрес» поют. Сороковой день после Воскресения отмечают, Иисуса Христа на небо по лесенкам провожают.
Старались дед Кузьмич с Наденькой, да немного на столе угощений вышло – одна малодёхенька, второй и вовсе в стряпать не умеет. А вот тесто для лесенок вышло отменное, мягкое, пышное, тягучее. Да и сами лесенки в меру пропеклись, зарумянились.

Но праздничный стол не остался пуст, все родные с гостинцами пожаловали, так что получился пир горой: мужики, как водятся, винцом угостились, про походы былые заговорили, бабы песни запели, детвора в салки-догонялки игры затеяли. А Надечка с дедом Кузьмой, под шумок, взяв лесенки, поспешили на колокольню. С опаской старый свою лесенку кидал. Только закрыв глаза, решился. И сломались то всего две перекладинки. Ух, как счастлив был дед, как радовался. По дороге домой чернобурого лиса встретил. По шерстке его погладил, за загривок потрепал и…обвернулся лис молодым казаком, красивым да статным.

- Как же так, дед Кузьма, - спрашивает его казак, - семь лет ты колдовские заговоры произносил, а я всё в животной шкуре ходил, не получалось заговор снять. А сегодня лишь дотронулся, и все чары спали?

- Сам не знаю, как вышло, - развёл старик от удивления руки, - но, видимо для добрых дел, радость в душе должна быть и желание творить добро! А мне сегодня весело, ох, как весело. Идём скорее ко мне домой. Гости у меня, все сыны с семьями пожаловали.

И заспешил дед Кузьма к своей хате на отшибе. А молодой чернобровый казак взял Надечку за руку, взглянул ей в глаза и понял, что теперь они вместе навек.

Так что от доброго дела к доброму делу не узкая стёжка, а широкая путь дорожка ведет.