По улице Рябиновой, где Соловей разбойничал

Бубеляки – маленький среднерусский городок. Люди освоили эту местность давным-давно.  Жили здесь великие мастера по плетению корзин и плетению лаптей. Разводили пчел, пекли особые – «бубеляцкие» -- пряники. В восемнадцатом веке обнаружили особые руды и построили большой завод. В Бубеляки начал съезжаться рабочий люд со всей губернии, знатные заводчане перебирались сюда с семьями, родственниками, всем домашним скарбом. Прежнее село стало называться рабочим поселком. Он расцветал и разрастался.

С северной стороны располагался рынок, с южной – завод. Неподалеку от рынка, с левой стороны, построили каменную церковь Николы Угодника; затем, справа, еще одну – Михаила Архистратига. Возле завода оставили кусок леса – под парк.

Сосновые макушки касались небес и отражались в пруду, где квакали лягушки и даже поселилась ондатра.

К заводу вела Рябиновая улица, от нее разветвлялись многочисленные переулки – Первый Рябиновый, Второй Рябиновый -- с крошечными домишками, где селились рабочие.

Сама же Рябиновая – улица заводской аристократии. Напротив проходной – дома директора, главного инженера, полицмейстера… Сложенные из цельного дуба, дома эти стоят до сих пор, полтора столетия спустя.

Главному бубеляцкому заводу нужны были люди и нужны были подсобные производства. И вот на бубеляцкой промышленной карте появились новые объекты – заводы металлодеталей, радиоконструкций, молочный, хлебный, рыбный и пр…

В начале 1930-х годов Бубеляки получили статус города.


*


…Народ в Бубеляках обитает далеко не простой -- сугубо характерный. Бесенок в их голубых (хотя, конечно, встречаются и черные) глазах так и прыгает. Недаром тут край монастырей — ведь монастыри противостоят горячему нраву потомков мещерских разбойников. По преданию, именно в здешних местах родился Соловей-разбойник.

Недаром же большинство здешних бандитов носит «птичьи» фамилии.

Фамилия бубеляцкого милиционера номер один с точки зрения ономастики тоже примечательна. Она являет собой пример другого распространенного в Бубеляках образования онимов – от женских имен (Марьин, Дарьин, Манин, Катин…)

Легенду бубеляцкой милиции звали Петр Симеонович Варварин.
В местном музее сохранилась его фотография – крупные черты лица; львиная, но без карлмарксовской гривы, и оттого даже еще более массивная голова.   

Рядом с портретом, в стеклянном шкафу – гармошка (говорят, Варварин был виртуозным гармонистом, несмотря на свои толстенные пальцы, которыми гнул монеты) и многочисленные ордена – Ленина, Боевого Красного Знамени, Красной Звезды…

Именные часы и именное оружие – шашка и маузер.

Согласно легендам, Петр Варварин прожил едва ли не 120 лет, и, по крайней мере, лет 80 из них стоял на страже порядка в Бубеляках.

Говорят даже, что это именно он – в белом кителе на любимой кобыле Ласточке -- запечатлен на большом панно, сделанном на основе дореволюционной фотографии, украшающем центральную стену бубеляцкого краеведческого музея.

Однако по другой версии, Петр Симеонович Варварин родился в самом начале двадцатого века, стало быть, совершеннолетия достиг к 20-м годам прошлого столетия. Именно тогда он появляется в Бубеляках, куда приходит из своего родного села Медянки, чтобы работать на заводе.

На завод деревенского паренька с 4 классами образования берут учеником слесаря. 

Бесхитростный и добродушный, он сперва верит всему, что ему говорят. Затем, приглядевшись, замечает несправедливости, и простосердечно начинает бороться против них с помощью своих выдающихся кулаков.

Драки с его участием собирают много зрителей. На них обращает внимание милиция – и Петрушу Варварина приглашают на работу.

В милиции он постепенно приобретал опыт и репутацию местного Ильи Муромца, который, шутя, справляется с любыми разбойниками.

Бубеляцкие озорники боялись Петрушу, как огня. Еще бы! Мало того, что силушка богатырская, так ведь и характер выковался под стать. Если он чего задумает, то с ожесточением додумает до конца и примет решительные меры.

Со временем «Петруша» превратился в «Симеоныча», его слово было крепче камня, и за ним непременно следовало дело.


*


Зимой 1939 года началась финская война, затем Великая Отечественная, потом японская война, закончившаяся 2 сентября 1945 года. Большинство мужского населения, в том числе, сотрудники милиции, призваны на фронт. Петра Симеоновича Варварина оставили на гражданском посту – в течение военной шестилетки он один держал в городе порядок.

Бубеляки находятся в стороне от больших дорог, бури долетают сюда приглушенными и смягченными. Однако любое треволнение находит здесь свое отражение, а любая мелочь приобретает значение.

Кто, что, где, зачем, почему?.. Всё про всех хорошо известно, а если не известно, или известно не хорошо, то в количестве версий нет недостатка.
 
Варварин, как говорится, свой в доску. Он интуитивно чувствует, где тонко и вот-вот порвется, где вожжи натянуть, а где и на самотек можно пустить – скорее уладится…

Едет как-то Петр Симеонович на своей Ласточке по улице Емельяна Пугачева и видит, мальчик грязным кулачком слезы размазывает. Мало ли от чего дети плачут? Самого Петрушу родители не очень-то вниманием баловали, да ему бы и неловко было, если б каждая его слезинка в центр мира ставилась. Но все же проверить нужно – очень уж безысходно мальчонка носом хлюпает.

И вот выясняется, что стоял Ваня Дремов в очереди за хлебом, и оставалось ему уже совсем немного, как явился местный инвалид, которого в армию из-за диабета не взяли, а с ним еще двое дружков с мешками. Походили они возле очереди, где, в основном, женщины, старики и ребята стояли; пошушукались, выбрали «слабое звено» -- местечко, где один за другим дети восьми-девяти лет сгрудились, и, как ни в чем не бывало, пристроились впереди них. Ваня, было, возмущаться стал, так его диабетик за ухо – и в конец очереди отослал…

Варварин рассвирепел: неизвестно даже, на кого больше, на хулиганов, или же на очередь, которая не могла им дать совместный отпор. Подхватил Ваню к себе в седло, быстрее ветра прискакал на рыночную площадь, где хлеб выдавали, гаркнул -- и повернул очередь в обратную сторону. Крайние поменялись местами: те, кто стоял сзади, оказались вначале. Никто и пикнуть не посмел, смиренно наказание приняли…

Зато с тех пор до самого конца войны в хлебной очереди царили порядок и справедливость.


*


В конце войны объявилась в бубеляцких окрестностях банда дезертиров из четырех человек во главе с бывшим спортсменом и охотником по фамилии Соловьев.

Соловьев этот был земляком Варварина, из того же села Медянка, только уже другого поколения. Когда Варварин пошел в милицию служить, Соловьев еще гусей пас.

Оружие у бандитов имелось, терять им было нечего, а поддерживать существование надо. Повадились они грабить «мешочников» -- тех, кто ходил из Бубеляк в соседние деревни менять промышленные товары – одежду, отрезы, обувь и прочее «городское барахло» – на продукты. Совершали набеги на деревни, угоняли скот… Люди за свое кровное в голодный год дрались ожесточенно, не обходилось без крови, без человеческих жертв…

…Из Бубеляк они вышли затемно – дед Митрич и четыре женщины, две постарше, две помоложе. На одну из старух косились с подозрением – что-то не видали этакую в Бубеляках: невысокая, полная, в низко подвязанном платке и молчит все время, может, немая?

Когда рассвело, компания вовсю шагала по тракту Бубеляки – Кушлей. На седьмом километре, неподалеку от Медянки, из лесу вышли четверо с ружьями наперевес. Дед Митрич побледнел, женщины задрожали, как осиновый лист, и тут «немая», резким движением расстегнув ватник, выхватила из-за пазухи милицейский наган и закричала всем знакомым хрипловатым голосом Симеоныча «Ложись!». Молодые женщины и Митрич без лишних разговоров повалились на землю, а старуха опустилась на колени и начала истово креститься. «Молюсь, миленький, молюсь!», -- причитала она. Одна из молодух потянула ее за полу, пискнула: «Да не молись, а ложись, застрелют ведь!»
 
Бандиты обомлели, один из них выстрелил куда-то вбок, другой опустил ружье.

Варварин ожесточенно кинулся к ним… Уж, что тут сработало – эффект неожиданности, сила авторитета, божья помощь… -- но дезертиры не стали искушать судьбу, ретировались в чащу, и больше возле Бубеляк не появлялись.

Через пару месяцев из соседнего Ордата прискакал гонец с вестью о конце банды Соловьева. Главарь и его гражданская жена были пойманы в деревеньке под Ордатом самими жителями. Они пытались увести корову – скотина заупрямилась, поднялся шум, прибежали хозяева, подоспели соседи с пряслами… Свершился самосуд – Соловьева и женщину, которая была на сносях, забили насмерть…


*


Но куда девались лишившиеся своего предводителя разбойники? Предполагали, что они нашли пристанище в банде «Черный конь», орудовавшей в послевоенные годы в городке Крыкса, неподалеку от Бубеляк. 

Крыкса пользовалась репутацией заколдованного места, считалась старинной резиденцией ведьмаков – начальников над окрестными ведьмами. Говорили, что недавно на смену старому, умершему, главному колдуну пришел новый – особенно сильный, оборачивающийся черным конем.

Петр Симеонович Варварин и его крыксунские коллеги, разумеется, к этим суевериям относились скептически. Они-то знали, что мистический черный конь --  всего-навсего мерин Черныш, год назад украденный прямо из колхозной конюшни. 
Вором был некий Кукушкин – человек темного происхождения, как выражались тогда в Бубеляках, «осколок от Галюцкого».

Так вот, по сведениям агентуры, этот-то Кукушкин и стал организатором преступной группировки.

Он был неуловим; казалось, черный конь, действительно, скрывался во мраке ночи, не оставляя следов. Люди были напуганы тем более, что народная молва разукрашивала действительные события самыми фантастическими, преимущественно мрачными, красками.   

А поймали Кукушкина при непосредственном участии Петра Симеоновича Варварина. Расскажу, как это было.

Через шестые руки стало известно, что у Кукушкина на окраине Крыксы живет полюбовница – тоже, по мнению местных жителях, почти колдунья. Никто лучше этой худенькой женщины не вправлял вывихнутые руки и ноги. Кроме того, она была известна своей проницательностью, как утверждали местные жители, могла читать мысли.

Людей у крыксунской милиции было наперечет. И почти всех их знали в лицо не только добропорядочные крыксунцы, но, -- а как же иначе! – в первую очередь, те, у кого были нелады с законом.

Подмогу попросили у Варварина. Он хоть и приметный мужчина, но все же не вполне местный, в Крыксе не так часто бывал, а потом крыксунские коллеги большие надежды возлагали на артистический дар Варварина, в который после случая у Кушлея уверовали безоговорочно.

-- Ну, ластушка, -- поглаживал своего «Буцефала» Петр Симеонович, -- поймаем с тобой черного коня? Не вспугнем «оборотня»?

В голове Варварина зрел хитроумный и коварный план, которому позавидовал бы сам Одиссей с его троянским конем.

Они, Варварин на Ласточке, поехали в Крыксу дальней дорогой, со стороны Филей. В назначенном месте встретились с четырьмя добровольцами – недавно мобилизовавшимися солдатами из соседних деревень Жарово и Лушевка.

Петр Симеонович беспокойно поглядывал на небо – не было бы дождя…

…Гладко выбритый Кукушкин и Соломея Ивановна уютно сидели за чаем с пирогами. За окном виднелся обычный в это время года пейзаж – ярко-желтые деревья на фоне сероватого неба. И вдруг блаженную тишину нарушил странный рев. Кукушкин осторожно приподнял ситцевую в оборочках занавеску. Мимо дома на телеге ехала пьяная компания – квадратнолицый детина лихо раздувал меха гармоники, остальные благим матом орали песни.

-- Видать, на пикник товарищи поехали, -- скривил губы Кукушкин. 

Через некоторое время опять суматоха – та же телега из леса обратно едет. Но на ней уже не песни поют, а не человечьим стоном стонут.

-- Ой, больно, больно! – выпучив глаза, кричит гармонист.

-- Помогите! Человек руку вывихнул! – так же дико орут его приятели.

-- Ну, это по мою душу, -- вздохнула Соломея. Вышла на крыльцо, взглянула на пострадавшего.

-- Что ж, -- говорит, -- Несите его в дом. Попробую помочь.

Занесли вчетвером. Хозяйка, вроде, спокойно смотрела черными глазами, но с тех, кто вносил, кажется, все похмелье вышло. Они засмущались и поспешили уйти.

Гармонисту же, кажется, уже ничто не в диковинку. Кричит, не переставая, головой от боли вертит.

И вдруг -- тигриным прыжком на занавесочки, прикрывающие вход в соседнее помещение. Соломея от неожиданности вздрогнула, а Варварин уже заломил Кукушкину руки за спину.      

За окном хлынул ливень и зарокотал необычный для этого времени гром.

В избу вбежали товарищи «гармониста».

-- Да разве ж он от меня ушел бы! – вспоминал впоследствии этот случай Петр Симеонович Варварин.