Глава 2 Николино Детство

1
- Шурррка! МЯУУУУ –  торжественно проорал  голос.
- Ой, прости отвлекся.   Я тебя внимательно слушаю.
-Надобно нам выбираться из этой, как ее, си-ту-а-ци-и!
- И как мы это  будем делать с учетом того, что я здесь, в книжонке, не могу двигаться, не то, что ходить?
- Мой глупенький мишка (блины-аладушки со сметанкой, энто не отсудова, прости-с)… Те и не надобно ничавошеньки делать  окромя как кумекати.
-   О, думать я люблю и я думаю много, иногда мне кажется, что чересчур, часто мне мои думы боком выходит, научиться бы просто жить и когда хорошо не искать бы подвоха, а когда плохо не искать бы виноватых, вот так жизнь, для придурков нет законов, подорвусь в переполненном..
- Я дико извиняюсь и вообще я дикий рррр, Мяууууу, но эка  тя понесло…
-    Извини со мной   бывает.
- Понимаю, дак вот – тебе надо вспомнить себя настоящего, а именно свое   безоблачное детство, тут дел на два рубля. Не парься в  баньке…
- Как мне это сделать?
-  Гипноз. Вот в одной книге (братан поведал) описывался гипноз с помощью патрона…
- А     у нас нет патрона…
- А как же я? Ведь я же басче патрона. Смотри мне в глаза.
В разряженном грозовом воздухе  возникли два круглых сверкающих глаза, почему-то мне кажется принадлежали   рыжему, слегка бесстыжему коту. Вдруг я провалился в колодец  своего я, а может не своего, но в месте,  где  я очутился меня звали сначала Колей, затем Коляном и наконец Николашей …               
2
Я сижу за столом с белой столешницей и черными металлическими ножками. Я огляделся – на стенах зеленые обои с незамысловатыми цветочками, они явно еще и советские, бьюсь об заклад. Стены еще чистенькие, но что-то мне подсказывает,  что через год их обклеят суровыми мужчинами в косухах, а еще их покроют, как тело неформала красивыми татуировками, произведения местных начинающих андеграундных художников. Еще тут будет всё расписано анархийским значком, «Арией» и двигателем от мотоцикла, и конечно портретом молодого Летова, перерисованного с буклета альбома «Мышеловка». Но это будет потом, а сейчас мы сидим  втроем и слушаем «Всё идет по плану», заглушая маты колесом громкости магнитофона. Так   моя жизнь изменилось навсегда  в 11 лет, но я об этом еще не знал. Прошло два года. Брат научился играть на гитаре и отрастил длинные волосы. Он часто пел «Долго шли зноем и морозами» и вот наконец принес кассету на одной стороне была записан ЕГОР ЛЕТОВ со своим извечным «Русским полем экспериментов», а на  другой та самая песня. Так я впервые услышал «Время колокольчиков» Александра  Башлачева и это событие, казалось бы незначительное со стороны,   определило мою  дальнейшую жизнь, но опять же откуда мне в 13 лет это было знать.   
-Отличненько, млеко-молоко-простокваша-ряженка-сметанка, мяууу, продолжаем, продолжая продолжать. Только давай погрузись еще глубже.
               …И я увидел море. Нечто бескрайнее, огромное, как будто небо легло на землю, тем самым заполнило собой абсолютно и тотально всё. И кажется ему на земле очень  удобно. Никто мне, кажется, не говорил, что это море. Я его сам узнал, так узнаешь человека, которого видел 10 лет по телевизору, слушаешь на магнитофоне, музыкальных центрах,  компьютерах, а потом он сидит в метрах двух от тебя, что ничего не стоит с ним поздороваться рукопожатием. Но никто мне не дал поздороваться с морем. Можно было  только смотреть и я смотрел, как морская пена носилась, словно Дух  в Первый День Творения Мира. Вдали виднелся белый парус, да-да, тот самый Лермонтова, который размышлял и я вслед за ним: «Что ищет он в стране далекой?  Что кинул он в краю родном?..». Но я еще Лермонтова не знал. Мне было два года…
- Когда до считаю до десяти ты очнёшься – один, два, три, четыре-…-девять-десять. Проснись и пой, Шуррка! Дзииииииииииииииинь    
3
Комната, похожая на жилище Родиона Романовича Раскольникова, если не сказать прямо на продолговатый гроб (Нет –нет не на легендарную сибирскую группу Гр.Об., а на самый тривиальный такой гроб из дешевой, но толстенной фанеры и ржавых гвоздей), куда   Федор Михайлович поселил своего знаменитого студента или же он вселился   туда сам, вот представьте, взял    и  заселился  в самый злачный   район  Санкт-Петербурга   XIX века по причине отсутствия денег. Подумать только: поселиться в  гробу! А больше комната мне наполняла одиночную  камеру, где у людей тут  вечная весна, потому что ведь в ней же нет окон  а у вас часов и календаря, так что в ней  то время года, на  которое хватит воображения.
Именно  там появился я, а перед глазами моими хитрющая рыжая, слегка бесстыжая кошачья мордаха.
- Здравия желаю, Мой яхонтовый Шуррка, мяууууу-муур, - насмешливо отрапортовал кот, прикладывая лапу к красноармейской буденовке. – Разрешите представиться – кот Василий сын Ивана, подпольная – а я именно подпололом  и родился от кошки Муррки в начале «Долгой счастливой  жизни» - кличка Безученый, Кот Бншниот  - мой дядюшка, а Чеширский мой дорогой  кузен, он из англосаксонского рода,   а так-то я   внук Кота Ученого Александра Сергеевича  - нашего  всего по выражению Григорьева и ты, Шурка, понимаешь, что я говорю не об Ивановушек Internation и которые судя по названию кол-лек-ти-ва ихнего обязаны петь интернационал, но они, хоть к стенке ставь не поют – ЛИДЕР сказочного сопротивления «Лукоморье без Большого Брата», самопровозглашенного адмирала.
- А кто такой этот Большой Брат? Что тут происходит? И самое главное где я вообще?! – полились   вопросы мощным потоком  как в весенний паводок Шексна-река или на худой конец Чермокса, которая впадает в реку Ягорбу. Чермокса – небольшая  речка,  в нее впадает множество ручейков. (Но это уже из другой истории и об этом, как-нибудь потом).
- Дорогой Шуррка, ты потом всё узнаешь, а пока вставай, я буду твоим Вергилием или в крайнем Тотошкой и я проведу тебя через ад или же по дороге из желтого кирпича к Гудвину – Волшебнику Изумрудного Города. Как те больше   по нраву…. Мяуууу
Я поднялся на ноги – удивительно, но я был полон сил как никогда в жизни. Мы вышли в коридор в форме странного пятиугольника, на каждом углу его была дверь с надписями. Кот указал мне на одну и промурлыкал, что нам  туда. Дверь распахнулась, и в глаза  ударил свет, уже знакомый механический голос произнес: «Симулякра “Грехи наши тяжкие” начинается». Я шагнул в дверной проем, а в голове  звучало:
  Ты идёшь путем в никуда –
 думают «лучшие друзья».
А у тебя душа светла –
Никто не изменит тебя.

Но ты ни в чем не виноват:
Для них настоящее - ад,
В прошлом Рай, противны мечты,
Которые выбрал себе ты.

 Ярче  гореть в мире больном –
Многие запишут врагом.
Так зависть сожжет изнутри
тех, кто не знает пути.
 
Но Петлю  хотят затянуть -
кончится  «неправедный путь»,
засунут в ржавую в клеть -
там глупой птицей будешь петь.

Но  свободу любит душа,
И поест клетку злату ржа –
Они  опомнятся тогда –
Ты будешь далеко от зла.
Когда ты уйдёшь, не заметит никто,
Окажешься прав, тебе плюнут в лицо.
Про  любовь твою снять смешное кино –
Благодетелям  это не стоит ничего .
***