Воробышек, из сб. Воробышек, Москва, 2017, Интер

Воробышек
Я не знал тогда, что такое любовь. Я не знал, от
чего рождаются дети. В конце концов, решил, что от
поцелуев. Люди ведь зачем-то же целуются, потому,
как огня, избегал целоваться. Не знал, о чём шептали
иногда по ночам отчим и мама на постели недалеко от
моего дивана. Вероятно, об одежде для меня. Никому
не задавал об этом вопросы. И сейчас не спрашиваю –
в моём возрасте это выглядело бы кокетством.
Мы подрастали, и уже часто слышали, как взрос-
лые ребята, собираясь в кучки, (а мы прибивались к
ним), похохатывали, делясь рассказами о своих от-
ношениях с женщинами, о любви, описывая всё не-
знакомыми нам словами. Я, один из лучших учеников
в школе, как зазубренное стихотворение, прилежно
изложил бабушке все их слова, ожидая от неё доход-
чивых разъяснений. Не теряя ни минуты, а, может,
и ни секунды, уж не помню точно, она схватила то,
что было под рукой, а под рукой была тряпка половая,
отхлестала по спине, по бокам, по голове и пригро-
зила: «Ещё раз скажешь – язык отвалится, Боженька
накажет». И не смогу я ни гадости болтать, ни есть ни
сдобу, ни пельмени. И строго-настрого наказала, ни в
коем случае не подходить больше к бандюгам.
Но удержать меня, как и моих друзей, было уже
невозможно. Пробудилось неуемное любопытство.
А тут старший брат одного из моих друзей гордо по-
казал нам свои набухшие сосцы и похвастал, что у
него есть теперь мужское семя. Затем спросил, знаем
ли мы, почему женщины толстые, а мужики худые.
«Нет!» - ответили мы. «Всё просто, — пояснил он,
— по ночам мужики отдают им всю свою силу». Мы
всполошились, не зная, что это и чем грозит нам.
Потому так и норовили что-нибудь тайное услы-
шать, а уж увидеть — и не мечтали. И вот однажды
20
ВАЛЕРИЙ БЕЛКИН
наш друг из соседнего двора Колька, захлёбываясь от
возбуждения, рассказал, что подглядел случайно, как
в сарае двое парней и одна девица занимались таким
делом, таким делом, что он чуть сознание не потерял.
–Любовью?
–Да, а вы что думали?
У всех разгорелись глаза, пацаны просили повто-
рить, и он, распираемый гордостью, всё говорил и го-
ворил, прибавляя такие подробности, от которых и мы
чуть не падали в обморок. Хорошенько расспросив его,
где находится этот сарай, мы поклялись, что соберёмся
как-нибудь вместе, подкрадёмся и понаблюдаем.
Я и не только я, подозревали, что Колька врёт. Он
был обманщик, дурачил нас, потом наслаждался, сги-
баясь от смеха, сотрясаясь всем худым телом и обнажая
мелкие зубки. Недоверие к Кольке и желание первому
увидеть и авторитетно, как очевидец и первооткрыва-
тель, в кругу друзей поведать обо всём, подстёгива-
ли меня. Хотелось также, и нестерпимо, испытать то
странное волнение, от которого у Кольки бегали глаза,
краснели щёки и тряслись руки.
И наутро, наспех выпив чаю, захватив кусок хлеба
с сахаром, я побежал к сараям подсмотреть «любовь».
А сараек у нас было больше, чем домов. Построенные
из досок, фанеры, дранки и толи, они служили жителям
бараков хранилищем для инструмента, угля и щепы на
зиму и другого прочего хлама. У каждого сарая был
свой хозяин, злой или добрый. Мы влезали к добрым,
садились кто где и на чём и пугали друг друга жуткими
историями, услышанными от родителей
Колька не сказал, в чьём сарае он разглядел ба-
рахтающихся голых, без штанов, как на озере, пар-
ней и девицу. Потому я осматривал прилежно по
очереди все, заглядывал в щели и дыры, но было пу-
сто и тихо. Бегали мыши, и я был рад, что ни разу не поя-
вилась крыса. В нетерпении взобрался на крышу, сверху
виднее. Солнце грело, небо чистое, кто на работе, кто в
магазине, кто на озере, а я на крыше.
И увидел, как по фанере прыгал с трудом маленький,
серенький воробышек. Я сразу догадался, что это птенец,
21
МЕЖДУНАРОДНЫЙ ФЕСТИВАЛЬ БОРИСА И ГЛЕБА
случайно оставшийся без родителей, слабый, беззащит-
ный, больной. Он тяжело подтягивал к себе крылышки, а
они никак не поддавались, волочились за ним.
«Ах ты, какой хорошенький, славненький, - подумал
я с восторгом и с вожделением, - хочешь, будешь со мной
жить, я вылечу тебя.»
И я пополз к нему, ёрзая на одном и том же месте лок-
тями и коленками, страшась проломить тонкую фанер-
ную крышу и рухнуть вместе с ней вниз. А он, в ужасе
искоса поглядывая на меня своими чёрными глазками,
пытался спастись. Но куда там! Он лишь стукался ма-
ленькой головкой с раскрытым клювом о крышу и полз,
как и я, к краю сарая. «Ты же совсем ещё ребёнок, куда же
ты лезешь», - посмеивался я над ним.
Я придвигался к нему всё ближе и ближе, но этот ху-
досочный птенец не сдавался и упорно отодвигался, де-
лая какие-то нелепые круги. Мы оба молчали, ни он, ни я
не подавали голоса. Хлеб с сахаром куда-то пропал.
Крыша угрожающе потрескивала, я убеждал в серд-
цах воробьиного пацана:
– Зря ты так. зря, поверь мне, я знаю, что говорю!
Мои слова на него не действовали. И вдруг он прова-
лился в щель между сараями.
- Добился, да, добился!? – вскричал я, спрыгнул с кры-
ши на землю, подбежал к щели и ахнул.
Воробышек трепыхался в ней, пытаясь вылететь.
Пыль поднялась и повисла вокруг него. Я руку — в щель,
хотел достать из проёма, а он отчаянно заскрёб лапками
по доске.
- Что ты делаешь, дурак, куда ты опять лезешь?
А ему не до меня, он бился крылышками о стен-
ки и проваливался в низ щели всё глубже и глубже, в
густую угольную пыль. Попрыгал я, попрыгал около
щели, бесполезно, пальцы короткие. Сбегал, нашёл и
принёс тонкую ветку и в щель её. Пытался зацепить
птенца, весь напрягся, прижавшись щекой к доскам
сарая.
- Ну, сиди на месте, кому сказал!
Разогрело, и солнце насквозь прожигало щель. В
ней метались пылинки, чёрные и блестящие. Я судо-
22
ВАЛЕРИЙ БЕЛКИН
рожно водил веткой туда - сюда. Птенец в страхе ба-
рахтался, проваливался всё глубже и глубже и пропал.
- Что ты наделал, что ты наделал! Сколько же раз
можно было тебя предупреждать!?
И я ударил с силой и в отчаянии кулачками по са-
раю. Невдалеке вдруг раздались весёлые голоса, и я,
испугавшись, что меня застанут здесь, не чуя под со-
бой ног, понёсся домой, к бабушке.
На следующий день, после бессонной ночи, по-
бежал к сараям, долго искал ту шель, в которую
провалился мой воробышек, но так и не нашёл. Я
просил его откликнуться, просил Боженьку мне по-
мочь. Обещал вылечить птенчика, выхолить, отнести
в воробьиную семью, все родные ему порадуются.
Клялся, что никогда больше никого не буду слушать,
говорить гадкие слова и уж, тем более, гоняться за
воробьями.
Но никто меня не услышал, ни Тот, ни другой, ибо
воробышек не откликнулся. У нашего дома я вырыл
ямку и похоронил в ней бумажку с надписью «ВОРО-
БЕЙ», положив траву и раздавленных мошек, чтобы
было ему, где спать и чем питаться. Побаивался его
прихода ко мне когда-нибудь ночью в наказание.
Ещё некоторое время я нещадно убивал букашек,
жуков, мух и горстями приносил их в жертву на моги-
лу лже-воробью. Бабочек не трогал, они красивые и
потому очень мстительные!