В наши времена небосвод был живым

В наши времена небосвод был живым, милая.
Ночью, во тьме, видно было белую спину Углюр, девицы-Луны, отвернувшуюся от нас навсегда, а вокруг нее ухмылялись звезды, выискивая на полях наших девушек. Наши матери всегда предостерегали дочерей: не ходи ночью в поле, а если выйдешь, накинь на голову черный платок, чтобы никто тебя не увидел сверху, иначе быть беде. Садились на заре, и заплетали девушкам косы, вплетали в них серебряные обереги, в виде острых разящих стрел. Украшали их лалом, красным, как кровь врагов, как кровь любого кто посмел бы украсть молодых из нашего рода.

Так носили все мы стрелы в волосах, носили стальные венцы и взгляды у каждой из сестер были суровые и холодные, дребезжащие как мечи. Годились нам в мужья только наши мужчины. В сторону чужаков мы и не смотрели; много кто приезжал на слабых, белых конях, звеня золотом, высыпая перед нами холодные прозрачные камни, но ни одна не взглянула ни на золото, ни на алмазы. Дороже всего каждой из Белорогих была сталь, да красный камень, и может поэтому были мы охоче всего звездам с небосвода над нашим бескрайним простором.

Но жила в одном племени Сариваш, и не было нее упрямее никого среди всех нас, и хоть носила она в косах десяток стрел, все равно было за нее страшно нашим матерям. Jднажды Сариваш вышла ночью в степь, не накинув платка. Долго она смотрела на небо, ветер сметал черные-черные косы назад, и тихо звенели обереги в глухой ночи, но и они ее не спасли. Заметили Белорогую звезды, закружились на небе, и запели ей песню, от которой у Сариваш застучало радостно сердце, и принялась она кружить одна в пустом поле, и даже пыль из-под ее ног казалась серебряной. Было ей весело и легко, и все звезды смотрели как она танцует, как взмахивает белыми руками, и как под ними ветер ложится ласковой послушной собакой. Тогда она и увидела, как с неба ярким пламенем падает одна из звезд: Сариваш сложила белые руки, и поймала ее. Холодным светом звезда сияла у нее в ладонях, тихо шептала Белорогой «нагнись поближе, я тебя поцелую». Был это Яирех, один из тех, от кого стерегли наши матери, и погибла Сариваш еще в то самое мгновение, как Яирех увидел ее. Все громче шептала звезда, и тогда, как девица коснулась белыми губами холодного света, украл у нее дыхание.
Сразу же обратился Яирех из звезды в высокого юношу, с черными как небо глазами, и в звенящем серебре. Сариваш, восхищенная, протянула тогда без слов ему руку, и Яирех увел ее вон от деревни. Больше не дышала девица, было у звезды ее дыхание, и только оно ему давало жить на нашем просторе. Больше не смеялась девица, не было в ее глазах больше радости, только слепая больная любовь к Яиреху, который каждую ночь приходил к ней, в сияющем серебре, под поваленные камни, где теперь без еды и воды ждала его Белорогая. Вся гордость, все благородство исчезло из ее глаз, все отдала звезде, всю себя посвящала злобному любовнику. Яирех каждую ночь ложился рядом с ней, крепко держал в черных своих руках, съедал по кусочку ее горячего сердца, и все никак не мог наесться, и с каждым днем Белорогая чахла. Ночь за ночью поднималась луна, и вот когда встала она черной, ровно как в ту злую ночь, съела звезда последнюю долю горячего сердца. Погибла бедная Сариваш, оставил ее белые кости Яирех там же, под камнями, и вернулся на небо.

И никто из нас не мог найти ее костей, никто не мог проронить по ней слез. Только наши матери продолжали наказывать: не ходи ночью в поле, а если выйдешь, накинь на голову черный платок, чтобы никто тебя не увидел сверху, иначе быть беде.