Любовь матроса

   Резкие сигналы ревуна, сопровождаемые по громкоговорящей связи командой «Боевая тревога», мгновенно остановили все мероприятия повседневной жизнедеятельности части спецназа. Личный состав, согласно расписанию по тревогам, оперативно получал оружие, боеприпасы и снаряжение. Техника готовилась к выезду.

   Командира части капитана 2 ранга Дмитрия Журавлёва не привёл в замешательство внезапный боевой сигнал, а последовавший доклад дежурного подтвердил правильность принятого им решения. Командир, с учётом специфики части, требовал от дежурных  в экстремальных ситуациях сначала оперативных и ответственных действий, а затем доклада. Выяснилось – матрос Скачков, находясь в полигоне боевой подготовки, получил ножевое ранение от бандитов и находится в медпункте части.

   План оперативных мероприятий был приведён в действие. Обозначенный командиром район был мгновенно блокирован по основным дорогам и маршрутам отхода. Вооружённые поисковые группы начали прочёсывание, а дозоры – проверку всего проходящего автотранспорта. Каждый из участников операции считал делом чести найти и задержать преступников. Доложив о случившемся в штаб флота, капитан 2 ранга Журавлёв дополнительно оповестил УВД региона и вызвал оперативную группу с розыскной собакой, которая прибыла через полчаса и приступила к работе.

   Выполнив основные мероприятия и оставив на оперативном руководстве начальника штаба, Журавлёв зашёл в медпункт для уточнения деталей происшествия у пострадавшего. Стерильная обстановка помещений, освещаемых неоновыми лампами, белые халаты и медицинские принадлежности у многих не посвящённых вызывали тревогу и неуверенность. Командиру было не до психологических размышлений. Матрос Скачков лежал на кушетке, а начальник медицинской службы колдовал около него. Рядом валялись окровавленные тампоны и бинты. Из его доклада следовало, что матросом получено не проникающее ножевое ранение в область живота, рана обработана и зашита.

   Матрос Скачков со ссадиной над бровью и синяком в области скулы, не ожидавший увидеть командира, дрожащим и прерывающимся голосом  рассказывал о нападении. Занимаясь индивидуально на полосе препятствий, находившейся за пределами основной территории, услышал истошный, захлебнувшийся женский крик о помощи. Бросившись защитить, увидел троих неизвестных, которые тащили девушку в заросли ивняка. Отбить не смог – получил ранение.

   Успокоив матроса и пообещав наказать виновных, Дмитрий Журавлёв, вернувшись на командный пункт, увидел поступившие жалобы от местного населения за произвол производимых проверок, но не придал этому особого значения – поруганная честь спецназа требовала отмщения.

   Первые результаты доложил руководитель розыскной группы УВД – следов борьбы, преступников и протекторов автотранспорта на указанном месте не обнаружено. Расширение района обследований дало те же результаты. Их чёткий и твёрдый вывод – посторонние лица отсутствовали, указанного преступления не было, заставил командира задуматься.
 
   Матрос Скачков заканчивал первый год службы. Высокого роста, плотный и круглолицый он выделялся среди коллектива. Общий классический вид юноши портили только несоразмерно маленькие ушки и полные женские губы. Служил, не выделяясь из матросской массы. Зимой заболел (ОРЗ) и был положен в госпиталь. В госпитале провёл несколько месяцев. Возвращён был в часть только вчера лично начальником медицинской службы, получившим выговор от командира за длительное не оздоровление военнослужащего.

   Повторное посещение командиром медпункта вызвало уже не скрываемую тревогу и обеспокоенность матроса, которая просматривалась в его глазах и общем нервном состоянии. Длительной психологической обработки не потребовалось. Матрос Скачков взахлёб, измученный душевно,  выплёскивал накопившиеся чувства и личные жизненные проблемы, разрешения которых он не видел. Всё прояснилось быстро – нападения и преступников действительно не было. За период нахождения в госпитале «по уши» влюбился в медсестру, привык и не мыслил дальнейшей жизни без неё. Это была его первая юношеская любовь, пылкая и жаркая. Вернувшись из госпиталя, с трудом смог продержаться один день. При мысли о милой медсестре голова шла кругом, сердце трепетало и жарко бухало в груди. Умом понимал, что в сложившейся ситуации и при таком строгом командире, увидит её теперь не скоро. От таких размышлений стало совсем плохо. Решение пришло внезапно и обещало длительное и сладкое до истомы нахождение рядом с любимой. Решительным ударом обрезка стекла рубанул по трёхслойной структуре кожи живота, упреждая проникающее ранение. Затем исцарапал надбровье и ударил себя кулаком по скуле.

   Ситуация была не стандартной, но требовала кардинального решения. Все военнослужащие давали не равнодушные оценки случившемуся. Командир понимал, что находится в вилке осознания чистых чувственных причин произошедшего и грубого нарушения Присяги в виде осознанного членовредительства и уклонения от службы. Взвесив всё, в целях временного ограждения и необходимой стабилизации чувств, а также мужского решения влюблённого, объявил ему семь суток гауптвахты.

   Скачков не замечал мрачновато-серых стен камеры гауптвахты, не чувствовал угрызений совести перед сослуживцами, даже отсутствие солнечного света не беспокоило его. Навязчивый образ обворожительной медсестры Людмилы преследовал и мучил его. Он сжился с ним, хорошо помнил и чувствовал его. Все попытки притупить боль и забыться приводили к одному – мучительному и болезненному чувству одиночества и безысходности. Перед глазами стоял божественный, красиво очерченный образ Людмилы в белоснежном халате с глубоким вырезом, женственно склонившейся над ним. Её тёплые, мягкие и заботливые руки, сначала по обязанностям медсестры, а в дальнейшем чувственно и  осознанно были рядом с ним.

   Лёгкая озабоченность не покидала Дмитрия Журавлёва всю неделю. Уходя, напомнил дежурному о дополнительном контроле матроса Скачкова, которого должны были привезти с гауптвахты.

   Ночной звонок, разбудивший Журавлёва, не удивил, а подтвердил его опасения – матрос Скачков, привезённый из гауптвахты, пропал из части. Дав по телефону указание об организации поиска, обозначив рубежи перехвата и места засад, решил лично побеседовать с медсестрой Людмилой.

   Людмила проживала в небольшой комнате общежития, находившегося недалеко от госпиталя. Бросив спившегося мужа,  она осталась с трёхлетним ребёнком. Тревожный звонок не удивил её. На пороге стояла моложавая, но уже опытная женщина, в накинутом тонком ситцевом халатике. После полученной информации о причинах её посещения, она без долгого жеманства стала подробно и откровенно рассказывать историю их взаимоотношений.

   Начало её было обычным избавлением от женской тоски и одиночества. В дальнейшем проснулись чувства к неопытному, но преданному и покорно обвисшему на ней матросу воспылавшему, как факел, в тёмной ночи её кельи. Откровенная, эгоистичная и растущая привязанность к ней делала его похожим на ребёнка, но очертания тела и многие другие признаки выдавали созревшего физически юного мужчину. Людмила, как рано распустившийся цветок, познавший длительную засуху, на глазах оживала, в нежной истоме тянулась к нему. Ненасытно впитывая живительную энергию, чувствовала звенящую радость, наполнявшую всё её существо. Людмиле особенно нравилось, как на пологе мягкого и согретого в лучах ласкового солнца мха, нежиться у него на груди, покрытой сплошным, густым покровом рыжей растительности. За густые, вьющиеся волосы, покрывавшие всю его спину и грудь, она сначала шутливо, а затем тепло и нежно называла его – «Медвежонок». Ничем не прикрытая нагота его чувств и души радовала и тревожила одновременно. Его стихи, которые писал ежедневно и посвящал только ей, горячие и необузданные, заставляли таять, как воск, а затем стали пугать. Принесённая толстая тетрадь, исписанная стихами, удивила и насторожила Журавлёва.  Это были стихи рождённого мужчины, впервые прикоснувшегося к чувственным тайнам любви и познавшего её истоки. Каждая строка в них была проникновенной и личной, где переплетались торжество и неземное счастье со стоном и криком израненной птицы.

   Людмила с болью продолжала изливать душу, обвиняя себя в том, что загубила парня, не понимая, как он мог её так полюбить. Призналась, что была вынуждена, используя связи, по его просьбе и желая сама, переводить его из отделения в отделение, а затем, почти ежедневно, забирать на ночь к себе домой, продляя агонию чувств. Утренние расставания были тягучими и мучительными для обоих. Так продолжалось несколько месяцев. Перешёптывания любознательных подруг в госпитале, откровенные и вопросительные взгляды, бросаемые на Людмилу, она заметила давно. Их отношения уже не были тайной. Взаимная непосредственность, простота и доверчивость покорили обоих. Он безропотно, с радостью и желанием тонул в её объятиях всё глубже, теряя ощущение реальности и даже минимальный контроль над собой. Со временем, практика прошлой жизни, а также  необходимость заботиться о сыне немного отрезвили Людмилу, заставив задуматься. Её возлюбленный наоборот, всё больше терял почву под ногами и становился полностью зависимым от Людмилы и её прихотей. Попытки с её стороны мягко оттолкнуть и разорвать затянувшиеся отношения заканчивались одним – Скачков, прильнув к груди любимой, как ребёнок  и просил, и плакал.

   Выслушав переживавшую медсестру, которая пообещала не оттолкнуть резко, чтобы не загубить влюблённого, а помочь командованию вернуть матроса к жизни, Журавлёв убыл в часть.

   Матрос Скачков – исцарапанный и грязный настойчиво преодолевал в ночных условиях заросли облепихи и боярышника, приближавшие его к заветной цели. Дорога была не ближней и проходила по пересечённой, безлюдной местности. Вся будущая жизнь и смысл её были сейчас сконцентрированы для него в единении души и тела с единственной и желанной женщиной, которую он так внезапно встретил. Мысленно он  благодарил судьбу за счастливые мгновения и с надеждой просил продолжения. Отстранённость от действительности сыграла злую шутку – резкое падение в кромешной темноте, тупой удар и острая боль в ноге, которую он воспринял с готовностью  вынести всё, но достигнуть цели. Нога опухла и болела. Сначала с палкой, а затем ползком продолжал движение вперёд. Усталость брала своё, вместе с ней пришли тревожные чувства – как встретит Людмила, а вдруг оттолкнёт?  При этой мысли озноб прошёл по телу, стало трудно дышать, и жизнь потеряла весь смысл. Отлежавшись и переборов себя, продолжил движение. Впереди мерцали родные светлячки уютного и неземного уголка блаженства и счастья.

   Утром матрос Скачков, расслабленный и видевший в затуманенной голове только просветлённый и приближающийся облик медсестры, был внезапно для него взят расчётом засады у дома Людмилы, а затем доставлен в часть. Вид душевно разбитого, надломленного и в состоянии полного коллапса чувств и переживаний матроса вызывал только сострадание. Его дальнейшее пребывание  в части специального назначения, с концентрированными нагрузками и стрессом, было крайне опасным. Решение командира о целесообразности перевода матроса Скачкова в более мягкие условия службы в другом гарнизоне, с обязательным периодом адаптации, были утверждены командованием. Людмила, после предварительной беседы с ней Журавлёва, согласилась встретиться с матросом. Забинтованная нога и общий несчастный вид Скачкова внезапно отозвались внутри Людмилы материнской жалостью, и лёгкая нежность скользнула по её лицу. Она мягко, но настойчиво внедряла заблудшему воину необходимость для мужчины отдать долг Родине, а затем определиться с дальнейшими перспективами. Нежное звучание её голоса, тёплые нотки и приятная тональность разговора вселяли и возвращали надежду…

   Для капитана 2 ранга Дмитрия Журавлёва год пролетел в сплошных тренировках, учениях и проверках.  Периодически интересуясь, он получал информацию о стабильной службе солдата Скачкова. Проезжая мимо госпиталя отметил знакомую, даже помолодевшую фигуру медсестры. Рядом с ней на  детской площадке играл четырехлетний сын, а улыбающаяся Людмила качала детскую коляску…
   17-19.04.2017г., Калининград