Святой сержант

Моего друга зовут Зергиус. Он настоящий баварский немец. А я Сергей, и мои родители эмигрировали в Германию из Казахстана. Так что мы вроде как тезки. Мы вместе учились в университете в Гейдельберге.  Зергиус – очень редкое и архаичное имя. Я не знаю никого больше с таким именем. Зергиус говорит, что назвали его так, потому что хотел дед, и представляется как Зерги. А дед его, Йозеф Руффинг,  был очень известный инженер, строил мосты и плотины.  Отец  Зерги – профессор астрофизики, да и сам Зерги, я уверен, будет профессором. Все говорят, что он талантом и характером точно в деда.

В прошлом году мы с Зерги были в гостях у его родителей. У них небольшой дом в Альпах. Совершенно райское место. Мы отмечали Рождество. Были еще гости, кому-то надо было срочно уезжать. Зерги повез гостей на вокзал, а мы остались с его отцом в доме. Я рассматривал фотографии на стенах гостиной. Было много фотографий с дедом. Он к тому времени недавно умер. Я заметил, что Зерги очень похож на молодого деда. На одной из старых фотографий дед был  веселый, поджарый, в спортивных трусах, с каким-то кубком над головой. «Был чемпионом по бегу в школе», - сказал отец Зерги.  «Хорошая спортивная форма помогает в жизни, - заметил я. - Наверное, всю жизнь потом бегал по утрам, вон сколько всего успел.»  «Не бегал, - ответил отец, помолчав. - Ноги у него не было, протез». Я понял, что ляпнул глупость. Зерги никогда об этом не упоминал. « Он на фронте был, - сказал отец. - Он не любил этого рассказывать. У нас такое не любят рассказывать. Он под Сталинградом воевал, был ранен, попал в плен, потом вернулся, выучился, женился, сделал большую карьеру».

Отец стоял возле окна, смотрел на безмятежные горы. Вечерело. Отец вертел в руках пустой стакан.

«Он был верующим, католиком. Я помню, что мы молились каждый раз перед едой, поминали всех святых и Зерги. Я, когда маленький был, не задумывался, кто это. Так, слово в скороговорке. Потом подрос, думал, какой-то святой очередной. Он мне рассказал, когда был уверен, что я пойму. Мне тринадцать лет было. Я понял. Ему было восемнадцать, когда его мобилизовали. Послали под Сталинград. Снег, мороз. Они мерзли страшно, те еще вояки. Стреляй, хочешь-не хочешь, никто не спрашивал. Потом разбомбили их. Отца ранило сильно, снег, никого вокруг живых. Он понял, что все. Не страшно было, все равно. Он согласен был умереть, молился перед смертью, потом забылся. Очнулся оттого, что его тащат куда-то. Какой-то человек в русской военной форме несколько километров на себе нес его до госпиталя. Ни лица, ни имени он не запомнил, конечно. Уже в госпитале, в бреду, показалось, что этого человека называли Сережей. Русские врачи его спасли, хоть и ноги лишился. Потом, в плену, выучил русский, понял, что скорее всего не «Сережа», а «сержант»… Но для себя уж привык, что Сережа. Всю жизнь потом жалел, что не может найти его, спросить, зачем он его спасал. Всю жизнь потом за него молился, и детей научил». 

Было уже темно,  на дороге появились огни фар. Зерги возвращается. «Это я сам решил так сына назвать, не он хотел, - сказал отец. - Я понял».