Реликвия

На свой последний корабль, СКР «Беззаветный», я попал по воле какой-то злой судьбы.

Местные начальники: командир, его политический заместитель и примкнувший к ним флагманский врач (я их немного охарактеризую несколько ниже) на боевой службе «засношали» начмеда до такой степени, что он не выдержал и наглотался таблеток димедрола. Меня с ним и поменяли. Мол, Финогеев и не такое выдерживал.

Слава Богу, что доктора удалось спасти, а то бы его трое детей остались  сиротами.  А  эти  выродки  из  народа  через  год,  со снятыми выговорами, снова бы продолжали свою преступную античеловеческую деятельность.

Как становятся такими? Кто их назначает на руководящую должность? Или их гнилую сущность никто не видит?

Наверное, исторически, в эпоху советской власти, эти люди устраивали всех. Ведь именно после свершения Великой Октябрьской социалистической революции каждый шаг советской истории оставлял после себя кровавый след.

Естественно, что это понимаешь спустя годы.

А тогда вера в светлое будущее всего прогрессивного человечества была свята и незыблема. И принимали мы таких начальников, ну не как манну небесную, а как что-то должное, неотвратимое.

Ведь бастовать или высказывать свой протест было нельзя. Это противоречило самой гуманной в мире идеологии марксизма-ленинизма. За это полагался трибунал. А ребята там не шутили.

Так кто же руководил сторожевым кораблем? Я не буду называть их фамилии. Они мне просто противны. Хотя история тоже должна помнить подонков.

Командир корабля был холериком. В нем отображались все виды темперамента, свойственные этому виду. Он был злобен, сух, жесты быстры и не всегда адекватны, движения скоры и хаотичны, в речи превалировал крик, а лицо постоянно дергалось, изображая вечное недовольство и ненависть.

Еще он был трусом. А так как грехов за ним водилось много, то некоторые офицеры вели на него досье, дабы самим выглядеть белыми и не быть им раздавленными в период его постоянной депрессии.

Диагноз «Шизофрения» можно было ставить, не консультируясь у психиатра.
 
Истинное удовольствие он получал от своей речи перед экипажем корабля. Его истерический визгливый словесный понос мог продолжаться часами. На личный состав летела слюна, адреналин и сперма. В это время, войдя в экстаз, он упивался своей властью и дуростью. Это он умел! А вот пришвартовать корабль к стенке он не мог. Во время швартовки им давались тысяча противоречащих друг друга команд ютовым и боковым группам. Отчего те не знали, что им, в конечном итоге, делать. И не раз корабль со всего маху врезался кормой в причальную стенку.

Доходило до того, что старпом, в конце концов, вырывал у него микрофон и спокойно говорил:

- Ют, бак, ПЭЖ! Выполнять мои команды!

На главном командном пункте становилось тихо. Старпом четко подавал команды и корабль спокойно пришвартовывался.

Из подчиненных он никого не любил и не уважал, стараясь всех унизить и втоптать в грязь.

Именно здесь и помогал собранный на него компромат.

Когда планка у него зашкаливала и слушать всяческий бред было неприятно и противно, надо было переходить в контратаку.

- Если вы воруете у экипажа мясо и консервы, то почему я не могу попить чай с сахаром в каюте?

Или.

- Да, я выпил вчера в ресторане и пришел на корабль нетрезвый. Но ведь и вы не пошли домой, а поехали к любовнице. Только у меня здесь нет жены и квартиры, а у вас есть и то и другое.

А можно задать не относящийся к теме разговора вопрос, - А вы что, ремонт делаете? Позавчера оповеститель вам отнес домой десять килограмм белой краски.
 
На этом, как правило, душещипательная беседа прекращалась и тебя отпускали.

Но если он чувствовал в тебе слабину, считай, что тебе крупно не повезло. И ты можешь смело завидовать мертвым.

С волком надо жить по-волчьи. И чьи зубы крепче, еще не известно.

После истерической атаки американского корабля во всех органах думали: «Кто он? Больной или герой?». Но нота американского правительства была не особо строгой. Поэтому посчитали, что, наверное, герой. Дали орден. Повысили в должности, а затем забрали в штаб ВМФ. Там получил он шитые звезды. Но как был тварью, тварью и остался.

Его боевой заместитель по политической части являл собой полноую противоположность командиру. Он относился к разряду флегматиков. И что характерно, они вдвоем вообще не общались.

Ну,у вообще.

У них у каждого были свои интересы.

Зам был толст, лыс, маленького роста, медлителен в действиях и мыслях. А когда вдруг проявлял прыть, то сильно потел. Речь была тягуча и не интересна. По всей видимости, науки давались ему тяжело и с неохотой.

Тем, кто слабо владеет греческим языком, хочу сказать, что слово
«флегма» переводится как «слизь». Вот таким он и был, скользким и противным.

Пили они оба ночью с зеркальным отражением. Но если командир после этого боялся выйти из каюты, то замполит, наоборот, становился храбрым. Его тянуло к людям. Профессия брала свое, душа требовала общения.

Он шел шатаясь по коридору. Встретив матроса, по-отечески останавливал его.
 
- Ты кто? – глядя ему на ботинки, спрашивал он.
-
- Матрос Герасименко, радиометрист БИП.
-
- А кто я? – его глаза поднимались до бляхи.
-
- Заместитель командира корабля по политической части.
-
- Как меня зовут? – снова спрашивал он, икая.

Матрос замирал и как-то испуганно тихо говорил: «Не знаю».

- Меня зовут Николай Леонидович. Повтори, - глаза продолжали осоловело глядеть на бляху.

- Николай Леонидович, - повторял матрос.

- Молодец. Иди, служи.

- Есть!
-
И матрос убегал.

А он шел искать нового собеседника. Вопросы к нему повторялись в хронологическом порядке.

«Пообщавшись» с народом, он с чистой совестью шел спать.

С таким «рвением» к службе зам дошел до политического управления, с достоинством неся на плечах три большие звезды.

О флагманском враче я уже повествовал в нескольких рассказах, поэтому к этому упырю я возвращаться не хочу. Черти его давно парят на сковородке. Этого он точно заслужил.

Офицеры на этом корабле также жили обособленно. Каютная система общения (закон «Разделяй и властвуй» тут просматривалась  очень четко). Общение тройками – четверками, не больше.

Несмотря на весь внешний лоск корабля, его внутренняя атмосфера была  напряжена и удручающа.

Единственным светлым лицом здесь являлся старший помощник. Он был на этом корабле мозг. С ним решались все проблемы. И, не смотря на его «собачью» должность», он всегда оставался человеком.
 
Вот в такую атмосферу, атмосферу «любви и взаимопонимания» я попал.
Но… службу не выбирают, на нее назначают.

Притираюсь, присматриваюсь, «прописываюсь», короче, делаю все как везде, все как положено. В общем, врастаю в коллектив.

Коллектив тоже изучает меня.

Пришел я уже заматерелым «годком», капитаном. Ракушки даже на пятках. Поэтому повалить меня на колени невозможно! Через год майора получать!

Месяц службы подходил к концу, когда на меня вдруг обратили внимание.

Командование, в меру своей занятости, обращает на медицину внимание только в том случае, когда видит таракана, крысу или не чувствует запаха хлорки.

И вот, за обедом, в гробовой тишине (на этом корабле за столом не разговаривали) раздается гавкающий голос командира, - Доктор! Вы разве не видите, что в кают-компании ползают тараканы?

- Потравим.

- Уж потравите, будьте любезны!

Он улыбается и оглядывает всех присутствующих, ища единомышленников. Но все молча и сосредоточенно едят.

Вечером схожу на берег.

Идти, собственно говоря, некуда. Жена в Питере. Поэтому путь один
– в кабак, где все такие как я, обездоленные.

Но в этот вечер звезды, явно, не были расположены ко мне, и я вернулся на корабль.
 
Нерастраченная энергия и легкое алкогольное благодушие расположили меня к активной работе. А учитывая, что командир и зам на сходе (их каюты рядом с кают-компанией), то не потравить  тараканов было просто грех.

Выясняется, что кроме дустовых шашек, на корабле ничего нет.

Ну нет, так нет. Пойдут и он. Не отступать же назад!

- Только вперед! – учил Суворов.

А надо сказать, отступя от темы или в продолжение ее, что в целях повышения военно-патриотического воспитания личного состава на корабль дали Военно-морской флаг, который овеял себя славой, пройдя через все невзгоды войны. Его поставили в кают-компании вместе с современным флагом. Так они должны были простоять год, до сорокалетия победы.

Соблюдая противопожарную безопасность, запаливаю шашку и кладу ее в обрез (таз). Она начинает медленно выпускать ядовитые пары. Но что-то ее инертность меня не вдохновляет и я заставляю санитара принести вторую.

Когда смертоносный дым поглотил кают-компанию, я плотно закрыл дверь и, с чистой совестью, пошел спать, похвалив себя, при этом, за смекалистость.

Утро было омрачено каким-то визгом и похмельной болью в голове. Не сообразив, по началу, где я, я тупо созерцал обстановку и того, кто орал и дергался, кто посмел разбудить меня. Оказалось, что это в конвульсиях билось тело замполита. Оно кричало о моем вредительстве, о том, кто дал мне право делать в кают-компании дезинсекцию, хотя такого слова он, явно, не знал и что этого моего поступка он без внимания не оставит.

Не поняв до конца  в чем дело, я спрыгнул с койки.
 
- Кто вам дал право орать на меня, - не выветрившийся алкоголь придавал моему голосу агрессивность. Я медленно надвигался на него, - Вам что, одного начмеда мало? Вы второго решили довести до самоубийства? Это у вас не получится! Я сейчас же иду в политотдел к начпо и расскажу, как здесь с офицерами обращаются!

Повернувшись к заму спиной, я стал одеваться.

Сзади слышалось сиплое дыхание. Он выдыхал таким мощным перегаром, что скоро в каюте нечем стало дышать.

Дико и, в то же время, удивленно он молча смотрел на меня.

С ним еще никто из подчиненных так не разговаривал.

Было видно, как он трезвел на глазах.

Сквозь  надменность  и  собственную  значимость  проступал   страх. Лицо бледнело.

Конечно же, зам боялся не меня, а начальника политотдела. Водившиеся грехи не позволяли ему широко распускать крылья.

Допусти политическую ошибку, - и заживо сгинешь на корабле. А светлые идеи о службе в вышестоящих органах мгновенно накроются женским половым органом.

Он молча развернулся и вышел.
Свидетель этого разговора Володя Убыйвовк, командир  БЧ-2, просто обалдел, -Ну доктор, ты даешь! Ты кают-компанию видел?
           - Нет. Я же с койки только встал. Володя, ну что, меня сейчас вложат?

           - Не ссы! Он сам всех боится.

Одевшись, мы пошли в кают-компанию.

Открыв дверь, я опешил. Картина было просто ужасающей. С подволока  свисали  дустовые  сопли.  Палуба,  стол,  мебель  были  густо покрыты белым порошком, а о флагах я просто промолчу. Они выглядели очень и очень плачевно.

Тут реальность заканчивается и наступает животный страх. Я посягнул на святыню! А это, минимум, строгий выговор по партийной линии. Это больше, чем  серьезно, это гораздо больше, чем замполиту  дать по морде.

В мгновение ока была организована большая приборка. Все мылось, драилось, вычищалось.

В ожидании прошел день, другой, неделя.

Никто не вспомнил ни о святыне, ни об оскорбленном заме. И лишь тараканы продолжали свой жизненный путь, да в кают-компании пахло дустом.

Знамена же хорошенько вытряхнули и они вновь олицетворяли  собой символ силы и мощи Советского флота.