Синдром белой лошади

Полное название "Синдром белой лошади при наличных швейцарских франках"

Наша фирма разрабатывала и выпускала рентгеновскую аппаратуру. В 70-е годы XX века фирма была в Союзе единственной в этом направлении приборостроения. Обычные люди, так называемые обыватели, связывают слова «рентгеновская аппаратура» с медицинской техникой. Наша фирма выпускала рентгеновские аппараты для промышленности и науки. Они весьма эффективны. Рентгеновские спектрометры, например, предназначены для химического анализа различных веществ. Излишне говорить, как важен хим. анализ в различных отраслях производства. Например, в металлургическом производстве он позволяет соблюдать технологию обогащения руды и процесса плавки металла, обеспечивает контроль качества промежуточных и конечных продуктов.

Один такой спектрометр, занимающий площадь 1–2 квадратных метра, обслуживаемый 5–7 специалистами, в том числе химиками-методистами, заменяет традиционную химическую лабораторию из 100–150 специалистов. Понятно, что эта аппаратура пользуется большим спросом. Рентгеновские спектрометры выпускают фирмы передовых в экономическом плане стран: США, Германии, Франции, Англии, Швейцарии, Японии. Наша фирма выпускала такую аппаратуру для промышленности СССР и стран социалистического лагеря. В капиталистические страны пробиться было трудно: фирмы этих стран все делали, чтобы не пустить нас на западный рынок. Наши предприятия по разным причинам стремились приобрести импортные аппараты. Государство препятствовало этому, защищало наши интересы (нашей фирмы и, соответственно, нашего приборостроения). Однако разовые покупки импортной аппаратуры осуществлялись, особенно теми предприятиями, которые имели большой вес в военно-промышленном комплексе.

Наша фирма-разработчик добивалась разрешения приобрести импортные аппараты для изучения и применения в своих разработках наиболее удачных конструкторских решений.

В то время наилучшими в мире рентгеновскими спектрометрами считались спектрометры американской фирмы «ARL», которые изготавливала дочерняя швейцарская фирма из г. Лозанны.

Специалистов-рентгенщиков в мире довольно ограниченное количество. Практически все основные специалисты знают работы друг друга, многие лично знакомы, так как регулярно и часто собираются на свои конгрессы. Конгрессы проходят в разных странах по очереди, там представлена научная часть в виде докладов на пленарных заседаниях и в секциях и практическая часть в виде выставки новейших разработок. В описываемое время проходил конгресс рентгеновских спектрометристов в Москве. На выставке был представлен спектрометр «ARL». Руководство нашей фирмы проявило чудеса в обосновании необходимости приобретения для нас этого спектрометра. Кроме того, некоторые очень важные для оборонной техники предприятия хотели применять данный тип спектрометров для своего производства и требовали закупки партии в несколько десятков штук.

Соответствующие государственные чиновники не могли противостоять давлению этих предприятий и согласились на приобретения для нас выставочного образца спектрометра. Мы должны были изучить его для целей наших разработок, а также для организации обучения эксплуатации и ремонта спектрометров, которые предполагалось приобрести для предприятий Союза. Для второй цели наше предприятие должно было направить специалиста в Лозанну на довольно длительный срок на учебу.

Приобретенный нами экземпляр должен был ввести в строй (провести так называемые пуско-наладочные работы) специалист фирмы «ARL». Сразу скажу, что наш специалист прошел обучение в Лозанне, но он был механиком, в электронике ничего не понимал, и его обучение оказалось бесполезным и ни к чему не привело. Кроме того, обученный специалист и не понадобился, так как в конце концов страна отказалась приобретать импортные спектрометры, использовались аппараты нашей фирмы, обладающие примерно теми же параметрами, хотя и менее надежные. Но этот недостаток устранялся за счет качественного и быстрого технического обслуживания и поставки запчастей нашей фирмой.

Для проведения пуско-наладочных работ к нам прибыл из Лозанны специалист-швейцарец, работающий на фирме «ARL».

Для приемки нами образца после пуско-наладки была создана комиссия из трех человек, куда входил и я.

Швейцарец, прибывший для проведения пуско-наладочных работ, оказался худощавым, длинноносым, с грязно-блондинистыми волосами, среднего роста. Он говорил по-французски (хотя, как известно, в Швейцарии аж 3 государственных языка), но на других языках — ни бум-бум. Нас выручало то, что заведующий рентгеноспектральной лабораторией нашей фирмы — будущий генеральный директор и мой шеф — свободно говорил по-французски (он в Париже еще студентом стажировался длительное время). Кроме того, язык техники, отображенный в чертежах и схемах, понятен и без знания национального языка. А язык жестов и интонаций, а также общие для разных языков слова с латинскими корнями позволяют технарям довольно свободно общаться. Фамилия у нашего гостя была Ге. Русский язык относится к звуку речи «Ге» с негативным оттенком. Конечно, есть прекрасный почитаемый у нас художник Ге, но в случае применения этого звука возникали определенные неблагоприятные ощущения. Так что без всякого на то основания изначально мсье Ге нам не понравился сразу.

Ге поселили в отдельном номере гостиницы «Ладога», что в 10 минутах пешеходной прогулки от нашей проходной. По тем временам мы должны были встречать его утром, провожать на предприятие, а после окончания рабочего дня сопровождать до гостиницы. Далее мы за него уже не отвечали, и он был предоставлен сам себе. Функцию сопровождающих выполняли члены нашей комиссии, как правило, по 2 человека. Мы были соответственно проинструктированы компетентным работником о технологическом процессе сопровождения.

Вскоре выяснилось, что наше негативное отношение к звуку «ге» полностью совпало с нашим отношением к носителю этого имени.

Мсье Ге (будем называть его «м. Ге») оказался патологически жаден. Такое качество, как жадность, за короткий срок определить трудно, но м. Ге с первого дня, с самых мелких до крупных проявлений полностью продемонстрировал это свое свойство. Он не ходил в столовую, питаясь сухими продуктами, привезенными из Швейцарии, он экономил на расходных материалах, необходимых для пуска спектрометра, он навязчиво говорил о деньгах, о том, какой он бережливый и экономный. Он курил «Мальборо». Тогда эти сигареты были сказочной роскошью для наших курильщиков. В отделе работала девушка Ася — о ней мы поговорим несколько позже. Она была курящей. М. Ге никогда никого не угощал сигаретой. Ася как-то подошла к нему и сама попросила сигарету — видимо, нестерпимое желание глотнуть дым Запада пересилило застенчивость. М. Ге очень весело сказал: «Бери всю пачку!» — и протянул Асе. Девушка горячо благодарила его, взяла пачку и раскрыла ее — она была пуста. Ася побледнела и убежала. Это произошло на наших глазах. М. Ге дико хохотал. У меня вспыхнуло острое желание применить к Ге воспитательные меры грубо физического свойства, но дисциплинированность и интернационализм, воспитанный в нас советским строем, остановили меня, и я только взмахнул кулаком. Правда, Ге это ошарашило, и он завял, но, думаю, не от стыда, а от страха. Жадность проявилась и позже, о чем поговорим ниже. Другой очень неприятной для нас чертой было постоянное подчеркивание благополучного, богатого образа жизни швейцарцев по сравнению с нашим, советским. Это было, конечно, правдой, но в его упоминаниях с подлым хихиканьем это звучало оскорбительно для нас. Мы не вступали с ним в дискуссии по этому поводу, но с большим, естественно, достоинством утверждали, что он — жертва капиталистической «желтой» прессы.

М. Ге показал фото, на котором был запечатлен автомобиль и стоящая рядом с м. Ге девушка. Рост девушки относительно роста Ге позволял вычислить, что он не более 150 сантиметров. Девушка, как и м. Ге, имела сухое костлявое лицо с длинным носом, она носила сильные очки, длинное платье и глухую кофту. Я ничего не имею против тех, кто любит некрасивых женщин, но относительно м. Ге мы злорадствовали, тем более, что он очень расхваливал как ее внешность, так и нравственно-духовные качества—она была дочкой католического священника.

М. Ге сказал, что у них у каждого есть автомобиль (ткнул пальцем в фото), а у вас? Мы сказали, что нам каждому автомобиль не нужен, так как у нас у каждого есть для езды медведь. М. Ге был очень озадачен, он поверил нам.

Как-то мы с коллегой Володей в соответствии с инструкцией провожали м. Ге в гостиницу. Ге сказал, что у него есть бутылка виски «Белая лошадь», и пригласил нас зайти к нему в номер выпить виски. Он взахлеб расхваливал виски. Тогда я еще не знал, что виски похож на наш самогон, а «Белая лошадь» — совсем даже не лучший напиток. Но так же, как в случае с Асей, мы поддались. Пришли в номер м. Ге, тот действительно вытащил бутылку 0,5 с наклейкой «White horse». Правда, бутылка была наполовину пуста (я пессимист), а Володя, как оптимист, говорил «наполовину полная».

М. Ге пошел в ванную мыть руки. Мы долго засиживаться не собирались, тем более что имеющееся количество «Белой лошади» не располагало к этому. Володя быстро разлил жидкость из бутылки на 3 стакана удивительно ровно — сказывался опыт. М. Ге вернулся из ванной, посмотрел на стол, увидел, что бутылка пуста, а ее содержимое в стаканах (всего-то по ~83 мл). Раздался истошный, хриплый вопль, который люди издают, когда их лишают чего-то самого дорогого.

— No, no, — вопил Ге, — так нельзя, надо наливать вот столько, — и он показал двумя пальцами размер около 5 миллиметров. Он кричал, что у них в Швейцарии нет алкоголизма. Я по своему обыкновению хотел плеснуть в Ге, но Володя оказался более мудрым. Зачем нам международные инциденты? Он слил из трех стаканов жидкость обратно в бутылку, мы распрощались и покинули гостиницу. Я не сожалел, что не попробовал «Белой лошади». Мне удалось это сделать значительно позже, после капиталистической революции в России. Мой друг Боря Белкин, большой знаток виски, понимает в качестве и тонкости всех марок. Он способствовал моему приобщению к этому напитку. Оказалось, что «Белая лошадь» — один из худших сортов. Жаль, что тогда я этого не знал и не посрамил Ге.

Ге хвастался, что их спектрометр — лучший в мире, как будто лично был причастен к его разработке. В течение пуско-наладки лопнула металлическая штанга, подающая образец для облучения. Ее пришлось демонтировать и сваривать. Мы злорадствовали — не такое уж безупречное ваше качество, господа! В пятницу м. Ге предложил поработать в субботу и воскресенье, рассказать нам подробнее о схемах устройств спектрометра. Мы согласились только на субботу, воскресенье — святой день для отдыха. И правильно сделали, т к. в понедельник Ге заявил, что работа в субботу не предусмотрена контрактом, и ему надо выплатить n-ую сумму швейцарских франков, для нас очень приличную. В те времена предприятие само не могло распоряжаться валютой, не могло также обменять рубли на франки. Генеральный директор крепко высказался в адрес Ге и заодно и в наш и предложил Ге купить билеты до Москвы за счет предприятия. Из Москвы Ге улетал в Лозанну. Так и было сделано.

Ге проявил себя еще дважды. Когда он уезжал в Москву, мы, то есть комиссия, на «Волге» предприятия поехали за ним в гостиницу, чтобы препроводить до Московского вокзала. Мы взяли его вещи и все пошли на выход из гостиницы. В вестибюле на нас с криками налетела главная администраторша. Из ее несвязных высказываний мы поняли, что Ге каждый вечер говорил с Лозанной по телефону, видимо, проверял невесту, и наговорил на сумму больше 1000 рублей, по тем временам весьма значительную (я как зав. отделом получал порядка 300 рублей). Мы предложили Ге расплатиться. Он вытащил из кармана пачку франков и предложил ими расплатиться. Администраторша бурно протестовала, так как это выходила незаконная валютная операция. Выхода не было. Мы собрали имеющиеся у нас рубли, их оказалось всего 270. Наш руководитель комиссии договорился с администраторшей, что завтра привезет остальные деньги, оставил у нее в залог паспорт и часы.

Надо сказать, что к тому времени уже было принято решение о том, что я поеду в Лозанну на учебу по спектрометру «ARL», и Ге знал об этом. Он сказал, что, когда я приеду в Лозанну, он отдаст мне долг за телефон франками по курсу. Это как-то смягчило нанесенный нам финансовый урон.

Может показаться, что этот Ге был милым парнем, и я говорю о нем тенденциозно. Тем, кто так думает, я хочу рассказать о последнем поступке Ге, после которого мы навсегда потеряли его след. Может быть, сейчас он тоже рассказывает о нашем дремучем пещерном быте. Но мне кажется, что у него нет друзей, жена высохла совсем и ходит в лохмотьях, он не дает ей покупать ничего, кроме залежалого швейцарского сыра и прокисшего вина для фондю. Все знают, какой он, и сторонятся его.

Меня готовили для поездки в Швейцарию. Известно, что Швейцария — хоть и нейтральная, но капиталистическая страна. Меня с пятым пунктом с трудом оформляли в ГДР, и то потому, что там нужны были высококвалифицированные специалисты для пуско-наладочных работ поставляемой нами рентгеновской аппаратуры, я таковым, без ложной скромности скажу, был.

В Швейцарию же меня решили направить по той же причине — я уже был готовый высококвалифицированный специалист по рентгеновским спектрометрам. Я прошел все необходимые процедуры: моя безупречная (кроме, естественно, пятого пункта) анкета была проверена и одобрена компетентными службами, я прошел наш партком на производстве, комиссию по разрешению поездок за границу при райкоме. Комиссия эта состояла, в основном, из старых партийных кадров, они задавали всевозможные вопросы, как в игре «Что? Где? Когда?», по ответам, по внешнему виду и по своему ощущению давали заключение: да или нет. Не знаю, понравился ли я им или им к тому времени все надоело, но мне дали «да». Например, моему товарищу, тоже с пятым пунктом, и его жене без этого пункта выдали следующее решение: он «нет», а она «да». А они собирались по турпутевке всего лишь в Болгарию. «Курица не птица, Болгария не заграница», но райком действует.

Служебный загранпаспорт синего цвета у меня был и хранился в министерстве в Москве. Оставалось только получить разрешение на оформление командировки из министерства.

Я уже изучал, что можно посмотреть в Швейцарии, приобрел русско-французский разговорник. Мой пятый пункт неоднократно бил по мне, но здесь я расслабился, был как-то уверен в поездке. Отнюдь, этого не случилось. Мне неизвестна истинная причина, но генеральный директор объяснил мне следующее. Дело, мол, случая. Как раз в это время случилась война судного дня между Израилем и арабскими странами. Израиль был на грани поражения. Но он собрался с силами и победил. И хотя лично я никакого отношения к Израилю не имею, я им сочувствую и национально близок. Поэтому органы меня гробят. А вот когда Израиль победит всех арабов окончательно, тогда я и поеду. Но пока поедет мой начальник. У него безупречная во всех пунктах анкета, он работал в танковой промышленности. Правда, он механик-конструктор, в электронике и вычислительной технике ничего не нюхает, но это в данном случае уже неважно: он давно оформлен в любую страну и может выехать в любой момент, а другого оформить не успеют.

Не скрою, что я был огорчен не столько тем, что не поеду, сколько тем, как вообще государство относится к таким, как я.

Заметим, что государство, выгнав из страны большую часть с пятым пунктом, лишилось значительной интеллектуальной мощности, взамен приобрело необразованную массу среднеазиатских гастарбайтеров.

Олег был моим хорошим товарищем, я ни в чем, естественно, его не винил. Перед его отъездом я рассказал ему, что Ге должен отдать нам кругленькую сумму франков, просил напомнить ему об этом. Так как валюту нельзя было привозить в Союз, мы решили, что Олег истратит деньги в Швейцарии по своему усмотрению и привезет нам что-нибудь хорошенькое.

Как выяснилось позже, я, сам того не желая, подбросил ему подлянку. По приезде Олег рассказал, что напомнил этому Ге о долге. Ге сказал, что долг помнит, он как честный человек готов его отдать, но деньги ведь противозаконно вести в Союз, и он предложил на эти деньги свезти Олега на Женевское озеро на пикник и таким образом покрыть долг.

Олег был любознательный и сдуру согласился. Ге действительно отвез его в какой-то кемпинг на озеро, там все было хорошо и интересно, кормили вкусно в ресторане. По окончании пикника служащий кемпинга предложил рассчитаться. М. Ге сказал ему, что счет надо выписать «экстра», то есть раздельно, оплатил свой счет и отрешенно отвернулся. Олегу пришлось оплатить самому свой счет, а это была значительная для него сумма, составившая половину командировочных денег.

Подонки есть во всех странах. Я, хоть и все умом понимаю, чувствую, однако, что в Швейцарии их больше, чем где бы то ни было.

С тех пор мы о Ге больше не слышали.
Да и вскоре японская фирма «Ригаку Денки» и немецкая «Сименс» разработали новые модели спектрометров, которые затмили славу «ARL». Мы о швейцарской фирме больше старались не вспоминать.

Олег сначала волновался, как будет проводить учебу. Я, к тому времени достаточно хорошо изучивший выставочный образец, обещал ему всячески помочь.

Но этого не потребовалось, так как страна отказалась покупать импорт, когда у нас самих был прекрасный спектрометр, выпускаемый нашей фирмой. И это было правильно.

Вопрос с «ARL» рассосался.

М. Ге нанес нам ощутимый для нашего семейного бюджета удар. Мы его пережили достаточно благополучно.

Мне кажется, что, хотя Ге и несколько обогатился за наш счет, это не принесло ему счастья: его грызла и грызет, если он существует еще, пламенная страсть к денежным знакам, смешанная с жадностью и скаредностью. Да Бог с ним! Образ жизни диктует направление мышления. «Бытие определяет сознание».

Сейчас мы лучше понимаем действия этого Ге, исходя из современного нашего бытия.
Можем свободно и законно оперировать валютой. Не знаем только, где ее взять.

Но то время вспоминается все-таки с теплотой. И никакой Ге не испортит этих воспоминаний.

В заключение этого, возможно, неприятного рассказа, как я обещал выше, коротко расскажу о прекрасной девушке Асе, которую обидел этот Ге.

Ася вообще не причастна ни к спектрометру «ARL», ни к «Белой лошади», ни к швейцарским франкам. Пустая пачка сигарет «Мальборо» связывает ее с этим рассказом.

Ася появилась у нас на фирме внезапно и неожиданно, во всяком случае, для меня. Она была принята в отдел информации (отдел научно-технической информации — ОНТИ) и выполняла работу переводчика технических текстов с английского. Тогда на фирме была такая опция: любой отдел мог заказать в ОНТИ перевод, и он выполнялся. Позже это руководством фирмы было отменено — инженеры должны уметь переводить технические тексты сами. Соответственно, переводчики были сокращены.

Ася, как я понял, имела филологическое образование (ЛГУ). Для нашей научно-технической фирмы это было несколько экзотически, так как наши переводчики имели, как правило, техническое образование или хотя бы понятие. С Асей мы, комиссия по приемке спектрометра «ARL», познакомились на почве перевода технического описания и инструкции по эксплуатации спектрометра. Ася не ориентировалась во многих технически специфических терминах, я бегло читал по-английски, даже прочел на английском языке «По ком звонит колокол» (тогда это произведение Хэма было запрещено), «Чуму» Камю, много детективов. Мы покупали с моим товарищем Юрой Х. в магазине «Старая книга» привезенные из-за границы различные книги на английском, в большинстве детективы. Книга стоила 40 рублей (наш оклад составлял тогда 160 рублей). Мы прочитывали книгу (по очереди) и сдавали обратно в магазин. Нам возвращали на руки 38 рублей, то есть чтение книги обходилось по 1 рублю каждому. Нас это устраивало, книги были интересные и чтение на английском привлекало. Так что технические тексты для меня были свободно понимаемыми.

Я помогал Асе в переводах как своеобразный консультант по техническим терминам.
Почему-то женская часть ОНТИ, то есть большинство отдела, не любила Асю, говорили о ней нелицеприятно. Мужская часть говорила совершенно инвертно.

И тех, и других можно было понять. Ася была с яркой внешностью и заманчиво-интересной интеллектуально.

Она была стройной, довольно высокой, носила узкие юбки, которые подчеркивали длинные, необычайно прямые ноги. Черные волосы с заметной проседью были коротко подстрижены, лицо необычайно привлекательно, глаза свидетельствовали о незаурядном интеллекте, саркастическая улыбка проскальзывала при разговоре. Курила она очень много, практически без перерыва, отчего голос был хриплым, запах никотина сопровождал ее. Я ужасно не люблю курящих, а женщин — тем более. Эта Асина привычка осложняла общение с ней. Она была склонна к иронии, особенно когда видела интеллектуальную ущербность и темноту собеседника. Как филолог по образованию, Ася по сравнению с нами, технарями, была гуманитарно более эрудирована. Кроме того, она была начитана, умна и могла достаточно грамотно обсуждать не только литературу, но и музыку, и живопись.

Она, несомненно, была выше нас, технарей, и тон ее бесед с нами был снисходительным с большой долей иронии.

Непонятно, как и почему она попала к нам, как уже отмечено, внезапно. Мой друг, доктор наук, утверждал, что она у нас находится «на отстое» по просьбе компетентных людей, которые за ней присматривают. Впоследствии, когда о ней была получена некоторая информация, я был склонен верить в это.

Мой друг, начальник рентгеноспектрального отдела, физик по образованию, сильно был увлечен Асей. Но то ли смущение, то ли неспособность оппонировать ей в беседах на гуманитарные темы сковывали его, и он привлекал меня для оживленных бесед с Асей. О себе я могу сказать, что в живописи я был несколько осведомленный болван, литературу знал и читал так себе, не анализировал произведения. Моим увлечением была музыка.

Музыкой я увлекался как потребитель: не играл на инструментах, не пел, я был только слушателем, ценителем и довольно осведомлен о некоторых композиторах и их произведениях.

Например, я в свое время очень увлекался П. И. Чайковским, считал его музыку непревзойденным шедевром. Много о нем читал, прочел даже переписку с фон Мекк, причем с большим интересом, прослушал все, что исполнялось, написанное им, ходил ежегодно 8 ноября на литургию в собор на углу Литейного и Пестеля — там каждый год исполняется эта литургия церковным хором. Я даже попал на концерт Клиберна, когда он стал лауреатом. Увлекался так же, как сейчас говорят, бардами, а на самом деле — поэтами и композиторами на свои же стихи в собственном исполнении. В Ленинграде, в клубе работников пищевой промышленности, тогда существовал клуб «Восток». Руководили им ветеран войны, кажется, писатель Андреев и литературовед Фрумкин.

Королем бардов был, конечно, Окуджава. Его стихи, исполняемые им в виде песен на его же музыку, сформировали у нашего поколения, у меня совершенно новое мировоззрение, пропитанное духом необходимости свободы. Окуджава в этом клубе никогда не появлялся. Тогда он, замордованный официозом, не пел.
Там были вечера многих других, ставших впоследствии великими, поэтов-бардов: В. Высоцкого, Е. Клячкина, А. Городницкого, Ю. Кукина, Б. Полоскина и многих других, выступал даже М. Анчаров.

Попасть туда было чрезвычайно трудно, вход по абонементам. В нашей компании была студентка полиграфического института Нина М. Она очень ловко и умело подделывала абонементы, что обеспечивало нам бесперебойный вход.
В общем, в этой части я вполне мог конкурировать с Асей, мне кажется, что она относилась ко мне даже уважительно.

Благодаря другу, который хотел общаться довольно часто, мне, как третьему лишнему, но необходимому для поддержания тонуса дискуссий, выпала обязанность также часто общаться с Асей. Мы даже ходили к ней домой. Она жила то ли на ул. Жуковского, то ли на ул. Некрасова (скорее первое) недалеко от Литейного. Ее квартира была на первом этаже, вход располагался в подворотне непосредственно в квартиру. Раньше, видимо, там находилась дворницкая. Квартира была однокомнатная, темная и какая-то мрачная. Стояли шкафы с книгами. Я рассматривал книги, там были представлены многие известные и неизвестные авторы, много изданий было отпечатано за границей (на русском языке). Например, как-то я взял том Мандельштама, издание Нью-Йорк, довольно свежее. Я спросил, как такие книги попадают к нам? (Был тогда темный и глупый). Ася ответила, что есть много разных путей, и предложила мне взять книгу с собой, чтобы прочесть. Я был почему-то насторожен и отказался.
До этого был такой случай. В ЛГУ на факультете, с которым мы (фирма) сотрудничали, работал один ктн (не буду называть его). Моя подруга-коллега как-то принесла от него самиздатовскую папку (отпечатано на пишущей машинке) романа Оруэлла «1984».

Она предупредила меня, что роман «посадочный», никому его нельзя показывать и говорить о нем, кроме самых близких.
Я прочел роман залпом, он многое мне открыл.
В то время владелец этого экземпляра, тот самый ктн, занимался организацией какого-то симпозиума как зам. председателя оргкомитета. Председателем комитета был высокопоставленный бонза (опять же, не будем его называть, так как эти сведения доказать не представляется возможным). Ктн обнаружил, что деньги, выделенные на организацию семинара, исчезли, о чем он сообщил бонзе. Бонза потребовал молчания. Ктн понял, что деньги ушли к бонзе, и письменно сообщил, куда следует. После этого на работу к ктн приехали санитары и увезли его в психушку. Оттуда его скоро выпустили, он стал активным диссидентом и обличителем бонзы. Его несколько раз брали, допрашивали, но отпускали. Один раз, когда он был на даче, даже обстреляли из автоматов, но умышленно мимо. Как раз в это время я и прочитал Оруэлла.

Хорошо, что самиздатовское издание романа у ктн не нашли и что он не выдал, кто у него его брал для чтения. Иначе я, в общем, верноподданнически настроенный, был бы подвергнут обструкции, неизвестно чем бы кончившейся.
Зная все это, я предусмотрительно не брал у Аси неведомые мне книги, так как образ жизни девушки при более близком знакомстве с ним стимулировал осторожное отношение.

У нас на фирме она была на слишком малооплачиваемой должности, в то же время курила дорогие сигареты (импорт), пользовалась шикарной косметикой (как говорили с завистью наши дамы), у нее всегда стояло хорошее сухое вино в достаточных для нас количествах. Приносимое нами вино она браковала, прятала и выставляла свое, качественное.

У нее был ребенок, кажется, дочь, который жил с ее родителями, и мы его не встречали у нее дома.

Как-то я спросил у друга, как он думает, откуда у Аси имеются необходимые средства. Друг ответил, что сам этим озадачен. Он сильно увлекся ею. Но он был достаточно весом в администрации и парторганизации фирмы. С ним провели определенную вразумительную работу, и он слинял.

Ася так же внезапно, как появилась, исчезла из нашей фирмы и из поля нашего зрения. Я бы и не вспомнил о ней, если бы однажды, уже в новое время, не произошло одно событие.

Мой друг, доктор наук, как-то сказал мне: «Помнишь Асю? В книжном магазине «СПАР» (около нашей проходной) продается ее книга, написанная ею в Нью-Йорке».

Он рассказал мне, что Ася уехала в США, стала там профессором филологии, а была она первой женой Довлатова. Я был поражен. Следует сказать, ради справедливости, что, если бы тогда мне сказали, что Ася — жена Сергея Довлатова, я бы не вздрогнул. Я понятие не имел о Довлатове. О нем я узнал только тогда, когда его издали у нас и комплиментарно заговорили как о великом русском писателе, с чем я, собственно, согласен.

Кроме того, я вспомнил, что читал, не помню где, у В. Аксенова о его крутом романе с прекрасной и умной женой Довлатова.

Я приобрел книгу Аси. Она написана хорошо, литературным образным языком, правда, читать ее для меня тяжеловато, стиль и язык Довлатова мне ближе.
В книге даже приводятся сцены в бытность Аси на нашей фирме, в том числе сцена драки Аси с начальницей ОНТИ, которая залезла в сумочку к Асе.

Я показал книгу другу-физику, с которым когда-то мы навещали Асю. Друг не удивился, он уже давно знал, кто такая Ася, и читал (просмотрел) ее книгу. Он даже рассказал подробности о драке, которых я даже не знал.

Теперь я думаю, зачем я все это рассказываю, да к тому же без всякой логики, кульминации, финала.

Мимо нашей дачи недавно проехала телега, запряженная белой лошадью. Вероятно, эта лошадь стимулировала вспомнить «Белую лошадь», Ге, полное ге, что привело по цепочке к прекрасной Асе. Она прекрасна уже тем, что ее выбрал Довлатов.

У меня есть такая слабость. Я начинаю думать о человеке хорошо, если его выбирает человек, которого я уважаю. Например, я вовсе не ценил качеств Голубкиной, но, когда ее выбрал Миронов, я стал восхищаться ею. То же произошло с Остроумовой, когда ее выбрал Гафт.

Мы выбираем, нас выбирают. Память выбирает свое.