На прямой наводке, или Жил бы в Сочи

Была при социализме такая услуга: можно было получить от профсоюза путевку в санаторий, дом отдыха, туристическую за 10–20% стоимости — остальное доплачивал профсоюз. Такую путевку можно было взять 1 раз в 2–3 года. Разумеется, в летние месяцы ее получить было практически невозможно — до нас, простых членов профсоюза, они не доходили. В остальные времена года путевка была более доступной. У меня как-то сложилась на работе такая ситуация, что летом в отпуск я почти не ходил — мог уйти только на 1–2 недели. Остальную часть отпуска, а часто и весь отпуск я брал зимой. Весна и осень были неприемлемы. Зима — это пушистый снег, морозец, лыжи, сауны и прочее. Стыдно признаться, но за все время работы на социалистических предприятиях я никогда в отпуск не ездил на юга — обычно проводил в Ленинградской области, иногда под Москвой, где был пансионат нашего министерства (в районе Загорска, ныне Сергиев Посад). В какой-то год летом я вообще не пошел в отпуск— была напряженная производственная пора.

Мой друг Валентин С. (царство ему небесное, безвременно ушел от нас) предложил провести отпуск в Сочи в санатории «Актер». Он обеспечивал обе путевки, профсоюз давал их нам за 10% стоимости (без дороги). Валя был начальником отдела снабжения. В то время это была великая должность, Валя имел обширные знакомства со своими коллегами с разных предприятий — поставщиками материалов, с предприятий торговли, из служб снабжения министерств, чиновниками исполкомов, партийными функционерами и так далее.

Не знаю, каким образом, но у работников снабжения были доходы, превышающие их зарплату на предприятии.

Валя после школы пошел учиться в Ленинградское артиллерийское училище. Он был красив, строен, высок, имел громкий голос, в армии голос приобрел большую силу, в несколько десятков децибел, командирские нотки. То есть Валя говорил очень громко и властно. Он сразу же внушал уважение. Женщины буквально падали перед ним, он принимал их расположение снисходительно. На 4 курсе училища у Вали случился облом. Он никогда не рассказывал о причинах, но по некоторым восклицаниям я понял, что виной была одна прекрасная дама, оказавшаяся женой одного из руководителей училища. Валю отчислили, офицером-артиллеристом он не стал — пошел на производство и занялся ответственным, трудным в социалистической экономике делом — обеспечением материалами и комплектующими процесса изготовления изделий. Так он попал на наше предприятие, мы с ним подружились, наш отдел-разработчик применял в своих проектах сотни наименований материалов, комплектующих, часто Валя просил заменить один тип, который было невозможно достать, на другой (скажем, сталь Ст3 на Ст20 и так далее). Мы находили общий язык, стали друзьями.
Итак, Валя предложил поехать в «Актер», г. Сочи, путевка в одноместный номер каждому, сразу после Нового года, я — с 4 января, он — с 6-го.

Должен признаться, что на юге я никогда не отдыхал. Места отдыха моей семьи были от Ленинградской области до Литвы через Эстонию. Латвию мы почему-то не любили. Один раз мы были в Крыму, но и то в Каче, что под Севастополем. В Ялте никогда не были. Один раз ездили в Одессу в дом отдыха на десятой станции, путевку устроил директор одесского завода, входящего в наше объединение. И все — на Кавказе мы тоже никогда не были.

Ради интереса, да еще в компании с Валей, я решил ехать в Сочи. Хоть это был январь, но там тепло, море, правда, холодное, но в санатории есть бассейн с морской водой. Меня отпустили, в начале года обычно на работе нет запарки.
Аэрофлот доставил меня в Адлер, вскоре я был в санатории, получил отдельный маленький номер с кроватью и столом, но был большой балкон с креслами, выходил на юг.

Пока не прилетел Валя, я был принят моим врачом, он назначил мне какие-то процедуры, Мацесту, лечебную физкультуру и бассейн. Надо сказать, что я ничем не болел, был исключительно здоров, а санаторий лечил от нервных стрессов, присущих деятелям искусства. Мой врач, симпатичная дама лет 50, узнав должность — зав. отделом — и численность отдела —130 человек, — заявила, что снимет все мои нервные перегрузки, и выписала мне соответствующие процедуры. Она велела активно плавать и посещать спортзал. Рассказала, что от санатория в центр Сочи тянется 6-километровая «тропа здоровья» (по пути находится масса других санаториев), и рекомендовала прогуливаться по тропе утром— не до конца и обратно, а уже вечером — до конца и обратно. Подробности таких прогулок она упустила, и я узнал о них чуть позже опытным путем, когда мы прогуливались по тропе вдвоем с Валей.
Валя прибыл через два дня. Он получил одноместный двухкомнатный номер. В одной комнате был стол, буфет с посудой, кресла, диван. В спальне широкая кровать, шкаф. Большой балкон выходил на юг. Различия в наших жилищах, естественно, отражали разницу социального статуса и рода деятельности. Я посчитал это нормальным и принял как должное, хотя стоимости наших путевок были одинаковые. Таким образом, дальнейшие наши совместные мероприятия проходили у Вали. В санаторий с Валей прибыл также его товарищ Гена, мужичок средних лет болезненного вида. Он попал в двухместный номер, поэтому большей частью торчал у Вали.
Я начинал день с зарядки в спортзале. Наш физкультурный инструктор-врач оказалась дамой явно спортивного прошлого. Ей было за 60, но она выглядела полной сил, стройной, лицо не имело следов косметики, было обветренным и выражало доверие. Она знала буквально сотни упражнений, каждый день упражнения были новые, это очень стимулировало. После зарядки я делал пробежку по «тропе здоровья» — вначале несколько сот метров туда и обратно. К концу срока я мог уже бежать до центра города и обратно, то есть какие-то километры.

После завтрака начинались процедуры, возили в Мацесту, там меня клали в большую ванну с целебной, как утверждалось, водой. В Мацесте почему-то было очень много узбеков, в халатах и тюбетейках. Затем бассейн, пробежка и так далее Таким образом, я начал пребывание в Сочи с образцово-показательного пионерско-коммунистического образа жизни.

По прибытию Вали и Гены я был подвергнут значительной, существенной критике. Особенно усердствовал Гена.

— Мы сюда приехали не спортом заниматься, а лечиться. Вот у меня ноги опухают, кровь слабо течет по организму, а мне Мацесту не дали! Тяжело, мол, для сердца. И в бассейн нельзя. Приходится только прогуливаться тихим шагом. А ты развел здесь спорткомплекс, забеги устраиваешь, а санаторий-то для лечения! Неправильно все это, надо с нами прогуливаться по тропе.

При этом он непрерывно курил «Беломор» (были такие папиросы), закуривал одну папиросу от другой. Валя его поддерживал. Под таким натиском я не устоял — оказался слабовольным и по вечерам вместо пробежек стал прогуливаться по тропе. Оказалось, что эта прогулка была несколько необычной. Дело в том, что вдоль тропы через каждые 400–500 метров стояли симпатичные легкие павильончики. В каждом таком павильоне можно было получить свою дозу радости. Эта доза представляла собой черную жидкость с резким вкусом и наливалась в «инструменты» (рюмки, стаканы) из черных бутылок с наклейкой «Закарпатский коньяк». Излишне говорить, что эти бутылки никогда рядом с виноградом не стояли. Жидкость обжигала горло, словно его начинали чистить жестким ершиком. Однако на вестибулярный аппарат воздействовала. Голова наутро хоть и болела, но не сильно, серьезных негативных последствий не обнаруживалось, а небольшая доза утром снимала все остаточные явления, и жизнь опять становилась прекрасной.

Совершив такую прогулку с посещением нескольких павильонов, причем только по пути «туда», мы возвращались в 16-этажное здание нашего санатория и поднимались на крышу (на лифте). На крыше была большая веранда, где стояли столики со стульями. В углу веранды под навесом располагалась стойка бара. Можно было усесться за стойкой или за столом. Когда садишься за столом, то тут же появлялись симпатичные ловкие фемины в белых кофточках и кокошниках. Валю и нас, но в первую очередь Валю, они сразу приметили и выделили из толпы. Они стайкой подбегали к нам, воспринимали нас с видимым удовольствием, с ними было легко и просто. Они быстро обеспечивали нас тем же напитком (видимо, Сочи находился на обеспечении Закарпатья!) и мороженым. Мы усугубляли наше состояние и к полуночи спускались в номер к Вале. Здесь начинался новый виток нашего лечения. В номере уже находилась бутылка, а из еды было 2–3 кусочка сухого хлеба.

И Валя, и Гена были большими любителями преферанса. Почему-то преферанс — фирменная игра отдыхающих в Сочи. «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи». Именно в Сочи, а не в какой-то Ялте или Трускавце. Заветная мечта каждого преферансиста — жить в Сочи, а, значит, знать прикуп. Не всем это дано, но когда попадаешь в Сочи, то быстро заболеваешь инфекционным преферансным заболеванием.

Я — не любитель карточной игры. Когда я гляжу на игру в покер по телевизору, то не понимаю, за что там платят игрокам большие деньги. То ли дело шахматы: никакого обмана, расчет, внимательность, сообразительность. В преферанс я знал, как играть, но не умел. Иногда, будучи в командировке в колхозе от предприятия, я играл в преферанс, чтобы выручить товарищей. Я знал ходы, принципы и правила игры, что такое «прикуп», «гора», «вист» и так далее, но не умел правильно сосчитать, сколько возьму взяток. Из-за этого я часто заказывал на восьмерной семерную, это весьма обижало моих партнеров, так как, по их мнению, я их специально подсаживал. Мизер я заказывал только тогда, когда у меня было 10 железных отдач без прикупа. «Начальник станции Армавир был сволочь: он пасовал при 4 тузах». Я не хотел играть с моими соотдыхающими, но Гена говорил:
— Ты не даешь нам расслабиться, полечиться. Мы вынуждены нервничать. Ты должен с нами играть, так как в преферанс меньше трех ну никак нельзя.

Я сочувствовал друзьям, тем более что закарпатский напиток смягчал волю. Я предлагал играть без денег, но тот же Гена утверждал, что без денег, опять же, никак нельзя в преферанс. И играть мы будем «по маленькой», 10 рублей за 100 вистов, что за вечер при проигрыше до 600 вистов (а больше проиграть очень тяжело) проиграешь всего до 60 рублей. Я с трудом согласился с условием, что выигрыш мы брать не будем, а организуем из этих денег общественный фонд и будем тратить его при прогулках на черную жидкость.

— Ладно, играем «на стол», — говорил Валя (этот принцип назывался игрой на стол). Играть мы начинали днем после процедур, а заканчивали ночью после 16-го этажа. Конечно, ни о каких спортзалах, пробежках, бассейнах уже не могло быть речи. Это очень огорчало меня, но выхода не было.

При этом я всегда выигрывал, после 2–3 партий я понял, что Гена играть вообще не умеет, не умеет запоминать и считать, Валя играет хорошо, но он очень азартный, закладывается по максимуму и почти всегда в минусе.

Я же, как новичок и вообще осторожный, почти всегда был в плюсе, что сильно возмущало партнеров. Гена говорил: «Прушник, г…но ложками ест!» У меня началась эпоха экономии собственных денег и непрерывного угощения друзей за их же счет.
Так продолжалось несколько дней. Ситуация менялась только изредка: к Вале в номер неожиданно вплывала прекрасная фея, неизвестно откуда взявшаяся. Валя вставал, галантно извинялся перед нами, обещал вернуться вскоре, через час-два, и исчезал с феей. Я никогда не видел, чтобы Валя с кем-то разговаривал, знакомился, кому-то звонил. Мобильников и интернета тогда даже фантасты не придумали. До сих пор загадка, откуда они — феи — брали информацию. Конечно, это Сочи. Не зря там Олимпиаду затеяли. На время Валиных полетов в межзвездные края я уходил к себе в номер отдышаться от табачного дыма и помечтать о тропе здоровья без павильонов.
Валя же пунктуально появлялся, и все начиналось, а вернее, продолжалось вновь.
То, что есть Бог, я давно понял. Он меня заметил.

Как-то я пришел к Вале после Мацесты. Предстояло сразиться до общей пули 120. Зайдя в номер, я обомлел: шла игра. За столом сидели Валя, Гена и какой-то улыбающийся пожилой худощавый человек с хитрыми глазами. В зубах торчал дымящийся «Беломор». Воздух был сизый, тяжелый, предметы едва различались, глаза слезились.
— Знакомься, — сказал Валя, — это астраханский еврей. Ты свободен, как 600 миллионов китайцев (тогда их было столько). Можешь идти на бег или плаванье, только осторожнее, надень спасательный жилет.

Астраханский еврей, оказавшийся Натаном Рувимычем, захихикал, замотал головой, выпустил радиоактивное облако дыма, его сутулая спина еще больше закруглилась. Я заглянул в запись (при игре в преферанс ведется запись в определенной графической форме): Гена и Валя были в большом минусе, Н. Р. — в большом плюсе. На тумбочке, рядом со столом стояла прозрачная емкость, в которой была прозрачная же жидкость, изобретенная Д. Менделеевым. Пустые стаканы были тут же на столе. На диване лежал старый большой потертый чемодан из специального прессованного картона. Чемодан имел прямоугольную форму, на углах были приделаны картонные шляпки. На узкой передней стороне — металлическая ручка, прикрепленная к чемодану продолговатыми кольцами, и два замка с рычажками-запорами. Рычажки открывались при сдвиге специальной кнопки в сторону, в центре кнопки было отверстие для ключика. Как я определил, размер длинной стороны превышал 1 метр.

Подобные чемоданы всех размеров были тогда у каждого советского человека. Я сам приехал в Ленинград с таким большим чемоданом, где было уложено все мое имущество. В институт я ходил с маленьким чемоданчиком. Спортсмены тоже ходили на тренировки с такими чемоданчиками. Это был тот заветный сундук, где хранилось все богатство (материальное), имеющееся у советского человека.

Астраханский еврей Н.Р. производил впечатление. Было видно, что к нашей компании он относится с юмором, иронически, снисходительно. Но играть ему с ними нравилось. Почему с ними? Да потому, что с момента появления Н.Р. я стал свободен, как китаец (см. выше), а игра непрерывно продолжалась до самого отъезда, но без меня. Меня это устраивало.

Я сам был ленинградский еврей. А вообще, я больше алма-атинский еврей, так как с 5 до 18 лет прожил в Алма-Ате. Надо сказать, что, как ни странно, в Алма-Ате говорят по-русски исключительно грамотно, без акцента и диалекта. Единственным искажением является только то, что там вместо «что» говорят «чё». В Москве и Питере это слово тоже говорят по-разному — «што» и «что». В Алма-Ате произносят: «Ну чё ты там?» В Ленинграде же говорят исключительно правильно по-русски.
Однажды приятель привел в нашу компанию (я говорю уже о другой компании — друзей моей ранней молодости) лысого, плотного, загорелого человека с золотым зубом и сказал: «Знакомьтесь, это бухарский еврей». Он, этот еврей, навсегда остался у нас в памяти бухарским, его имени никто не запомнил.

Бухарский еврей научил нас делать баранью ногу. Чтобы приготовить в Ленинграде баранью ногу, ее надо сначала достать. Если нет знакомого мясника, то баранью ногу тебе не достать. А значит, не сделать. Единственным местом в Ленинграде, где удавалось достать баранью ногу, был мясной магазин на углу Невского и Садовой в подвале, напротив публичной библиотеки. Рядом с этим магазином еще находилась распивочная, где наливали коньяк, шампанское как вместе (например, 100х100 или 100х200 и так далее), так и отдельно. Это была известная на весь город распивочная. Там можно было встретить всех: от совершенно опустившегося художника до народного артиста СССР из близлежащих Пушкинского или театра комедии Акимова.
Следовало прийти к магазину к 7 утра и занять очередь. Магазин открывался в 8. Ты попадал в первые ряды покупателей и просил продавца дать ногу. Баранью. При этом надо было заверить продавца, что «за ценой не постоишь» и чека тебе не надо. Обычно (но не всегда) на продавца это действовало. Он выносил тебе завернутую в бумагу ногу, называл цену, и мы расходились, довольные друг другом.

Когда дома разворачивали бумагу, то видели, что вместе с прекрасной ногой на 3–4 килограмма были завернуты кости и ошметки на 1–2 килограмма. Но это уже не имело значения.

Бухарский еврей устроил нам мастер-класс. Он водрузил баранью ногу на противень, обложил разными травами, массой помидоров, натер разными, неизвестно откуда взятыми, приправами и поместил все в духовку. Далее по технологии он поливал чем-то ногу, поворачивал. В конце концов он извлек противень, на котором красовалась коричневая блестящая от жира душистая нога. У бухарского еврея был большой нож-кинжал. Он положил его рядом с ногой. Каждый мог подойти и отрезать себе свою долю. Мясо таяло во рту.

Потом мы иногда делали баранью ногу, когда её доставали, и вспоминали бухарского еврея. Сейчас эта технология нами утрачена так же, как технология дамасской стали.

Но вернемся к астраханскому еврею Н.Р. Он с хитрецой посмотрел на меня и попросил открыть чемодан. Я сделал это. И обомлел. Весь чемодан был доверху начинен плоскими металлическими консервными банками. Ни на одной банке не было ни одной наклейки, этикетки. Банки были круглыми, разной высоты, прямоугольными с закругленными углами, из белой или желтой жести. Н.Р. попросил меня взять одну банку и открыть ее как закуску, а заодно взять себе стакан.
— А какую банку взять? — опешил я.

— Да кто ее знает! Бери любую, когда откроешь, то увидишь, с чем она. Только не бери столбик банок в левом верхнем углу — они предназначены для главврача санатория. Я хочу здесь немного подлечиться, эти банки, надеюсь, помогут мне заполучить лучшие процедуры.
 
Он выпустил очередную порцию радиоактивного дыма и зажег новую папиросу от догоревшей старой.

Я положил глаз на прямоугольную плоскую баночку с закругленными углами, взял ее и открыл ножом. На меня глядела стопка розовых с закругленными краями тонких ломтиков неведомой рыбы. Стопка плавала в масле, приятный запах перебил запах дыма от «Беломора». Мы выпили, взяли по ломтику. Я положил кусочек в рот. Он сразу начал таять, заполняя рот невероятным вкусом. Никакие яства не могли с этим сравниться. Банка быстро опорожнилась. Я взял еще одну, уже круглую баночку. Там тоже оказалась вкусная рыба.

Я выразил искреннее удивление. Нигде и никогда, даже в спецраспределителе, не достанешь такого богатства. Все это можно получить только за очень большие деньги, а очень большие деньги могут дать только американцы за раскрытие дислокации стратегических ракет. Поэтому чемодан надо немедленно ликвидировать, а астраханского еврея пустить водным путем в место, называемое «большим домом». Этот дом как раз находится около набережной Невы.

— Тяжело с интеллигентами, — сказал Валя, — они все усложняют. Не зря их не любил Ильич. Астраханский еврей — простой советский служащий. Не Корейко. Он просто главный бухгалтер Астраханского рыбного завода. Ему, как и нам, дали профсоюзную бесплатную путевку. Вот нам товарищи дали в отпуск по чемодану рентгена, чтобы мы хорошо отдыхали. А ему его товарищи дали чемодан, который ты видишь. Неудобно, что нет наклеек, но, с другой стороны, это интрига и неожиданность. С наклейками банки товарищи дать не могли. Ведь банки с наклейками — это уже конечный продукт, его изъятие незаконно и подпадает под уголовный кодекс, который чтил даже Остап Ибрагимович, а банки без наклеек — это продукт технологического передела, где может быть и брак, как этот, — он указал на чемодан, — брак надо изъять из технологического процесса.

Все встало на свои места. Еще много дней мы вскрывали банки с непредсказуемым содержимым и каждый раз удивлялись тонкому и изящному вкусу, который давало содержимое. Никогда больше я не ел рыбы вкуснее. Даже теперь, когда, казалось бы, все доступно. Видимо, товарищи астраханского еврея для него разработали особый технологический процесс. Неповторимый.

Приближался старый Новый год 13 января. Говорят, что этот праздник отмечают только в России. В этом есть что-то мистическое. Мне кажется, что в мире должен быть баланс положительного и отрицательного. Тогда система устойчива, процессы или апериодические, или с небольшим перерегулированием и малым количеством колебаний. Энтропия растет, хаос уменьшается.

Если в какой-то части начинается заметный рост, то в другой части должен начаться упадок. Если в Европе выросла невиданная по силе греко-римская цивилизация, то на территории России люди жили в пещерах и одевались в шкуры. Не случайно Петр остановился на юлианском календаре, не пришло еще время России выйти вперед. (Примитивная философия!).

Таким образом, у нас отмечают как общепринятый Новый год, так и старый, разница в 13 дней. Валя привез с собой маленькую, но настоящую елку. Мы установили ее, серьезно подготовились к мероприятию. Помимо имеющихся в нашем распоряжении банок астраханского еврея, мы запаслись жидкостью Менделеева. К Вале пришли феи, они также принесли яства.

Мы начали провожать старый год задолго до наступления нового старого.
Постепенно наш боевой дух возрос, у Вали прорезался зычный голос артиллерийского командира. Он стал подавать голосовые команды. Мы его дружно поддерживали. Выяснилось, что у нас в распоряжении батарея 120 мм пушек. Нас выдвинули на танкоопасное направление. Противник атакует крупными силами. Нам надо сдержать его и захватить плацдарм для предстоящего наступления.

— По танкам противника, беглым, трубка 3, прицел 8 (не ручаюсь за правильность терминов, да простят меня артиллеристы) огонь! — командовал Валя. Пушки грохотали, с криком «Ура!» мы бросились в контратаку. Астраханский еврей строчил из ручного пулемета, одна фея требовала носилки для раненого, мы ворвались в окопы противника, началась рукопашная, крики и стоны раненых скребли душу. Я закричал: «Командир! Танки слева!»
— Разворачивай, — лицо Вали было напряжено, — прямой наводкой бронебойными огонь! — В коротких передышках мы подкреплялись напитком Менделеева с ломтиками из банок.
Противник рвался к нам, несмотря на потери.
Нам стучали и в пол, и в потолок, и в стены, несколько раз пытались взломать дверь, которую мы заперли. Соседи по балкону высовывали головы и что-то объясняли.
— Завтра напряженный день, у всех процедуры, порой изнурительные, надо отдыхать, пора объявлять перемирие, — пацифисты есть везде.
Но батарея не молчала.
— Подноси снаряды, осколочные давай, видишь, пехота пошла.
Я, сгибаясь, нес ящик со снарядами. Наконец, боеприпасы закончились, в живых осталось немного, пушки были разбиты.
— Снять прицелы, отделить стволы и сложить отдельно, — отдавал Валя последние приказы.
Он проводил фей. Мы разошлись по своим номерам. До начала следующих процедур осталось слишком мало времени. Выспаться не удастся.
Обычно лечащий врач назначал прием и сообщал мне время прибытия к нему (как и всем) маленькой записочкой, которую приносила медсестра. На следующий день я получил такую записочку от главного врача санатория. В ней сообщалось, что я должен прибыть к нему тогда-то к такому-то времени.

Выяснилось, что и Валя, и Гена, и даже астраханский еврей получили такие же записочки. В них было указано то же число и время, как и у меня.
К тому же, все дело происходило у Вали в номере, к нему приходили разные люди, как отдыхающие, так и персонал, и пытались его воспитывать словесно. Валя этого очень не любил и советовал им уходить в определенное место.

Создавшаяся ситуация требовала обсуждения. Мы собрались у меня в номере. Во-первых, номер был законспирирован и туда никто не приходил с воспитательными советами, во-вторых, одна треть балкона была завалена душистыми сладкими спелыми мандаринами.

Завалил балкон мандаринами я. Дело в том, что в это время года в Сочи и в соседней Абхазии поспевают мандарины. Тогда существовали колхозы и обязательные поставки. По какой-то причине колхозы к 1 января не выполнили план по поставке государству мандаринов. Местное начальство не затрудняло себя глубоким изучением проблем сельского хозяйства. Оно просто приказало частникам сдавать государству мандарины по смехотворной закупочной цене.

Частники, естественно, не хотели отдавать практически бесплатно плоды своего труда. Они, как в прежние годы, пытались вывозить мандарины в районы, где они не растут: север, средняя полоса и так далее Начальство всячески препятствовало. На дорогах стояли кордоны, проверявшие транспорт, в аэропортах был введен запрет на вывоз мандаринов и так далее. Также было запрещено торговать мандаринами на местных рынках.

Несчастные частники прятались с мешками мандаринов в кустах, когда подъезжали автобусы с туристами, лазутчики из местных пробирались к ним и предлагали мандарины, очень дешево, ведрами. Ведро стоило от 70 копеек до 1 рубля. В магазинах мандарины продавались по 2 рубля за килограмм, а на севере — по 4–6 рублей. Из санатория часто ходили экскурсионные автобусы. Я ездил в Абхазию — в Сухуми, в Новый Афон и еще куда-то. При каждой поездке весь автобус, и я в том числе, закупал ведрами мандарины и ссыпал в полиэтиленовые мешки. Я сваливал эти мандарины на балкон. Я и мои товарищи уничтожали несметное количество этих экзотических для нас фруктов. Это сейчас мандаринами завален Питер: из Абхазии, Испании, Египта, Израиля, других мест. Цены, правда, кусаются. Тогда же мандарины были редкостью. Нам, утомленным ломтиками элитных сортов рыб, хотелось разнообразия в виде цитрусовых. У меня в номере часто происходил акт поедания мандаринов. Когда я уезжал домой, то с грустью смотрел на заваленный мандаринами балкон. Я спрятал в своем чемодане 2–3 килограмма этих фруктов — это все, что я мог отвезти домой. Остальные остались.

На совещании мы пришли к логическому выводу о том, что вызов к главврачу связан с участием нашего подразделения в боевых действиях в новогоднюю ночь старого нового года. (Кроме нас, россиян, никому не понять это словосочетание).

Мы решили идти на встречу во всеоружии. Запаслись несколькими бутылками коньяка, благо в центре города можно было приобрести даже армянский. Прихватили немного баночек из чемодана астраханского еврея.

В назначенное время мы стояли перед секретаршей, весьма фигуристой дамой. Она прошла в дверь с надписью «Главврач NN» и вскоре вышла, жестом показав нам, что мы можем входить.

Мы вошли. Кабинет главврача напоминал кабинет врача: стояли стеклянные банки, колбы с химикатами, в шкафах были лекарства, стояла ширма, что-то закрывая. Сам главврач сидел за столом, перед которым были длинный приставной стол и стулья.
Главврач оказался пожилым мужчиной приятной наружности с тонкими усиками. Он был уже в годах. Осмотрел нас суровым взглядом и предложил сесть. Обстановка не сулила ничего хорошего. Главврач ничего у нас не спросил. Он начал свой монолог «To be or not to be, that is the question…» В его речи проскакивали местечковые нотки. Я назвал бы его сочинским евреем по аналогии с нашим астраханским.
Санаторий «Актер» самый лучший в Сочи. Сюда едут со всего Союза великие люди, деятели искусства, театра, кино, цирка, оперы, балета, оперетты, Министерства культуры. Список получился обширный. Эти деятели напряженно трудятся, радуют тружеников страны своим творчеством, испытывают огромные нервные и физические перегрузки. Даже космонавты не так перегружаются. Они едут сюда не только потому, что в санатории хорошо лечат, но и потому, что в санатории хорошая обстановка, они окружены заботой, их буквально носят на руках. Они небезосновательно рассчитывают получить здесь большую дозу морального, нравственного, нервного, физического удовлетворения.

Сначала врач говорил довольно спокойно, даже безразлично, но постепенно вдохновился. Он сам стал верить в правду своих слов. Начал размахивать руками, говорить с акцентированием. То, что мы слушали его, казалось, внимательно и перебивали, еще больше стимулировало его.

— И вот появляетесь вы, как я вижу, — он перебрал бумаги на столе, — деятели социалистической промышленности. Похоже, вам чужды чувства тонкого восприятия, вы устраиваете дебоши, будите весть санаторий, эгоистически не считаясь с другими. У нас такие номера не проходят! Я имею право выдворить вас из санатория, написать о вашем поведении к вам на работу. Тогда вас примерно накажут и вычтут с вас по полной стоимости путевки. Это будет суровый, но справедливый урок. Я опубликую о вас статью в газете «Сочинская здравница». Я буду на встречах с прибывающими в санаторий рассказывать о вашем неблаговидном поведении как пример, которому нельзя подражать.

Он говорил еще с десяток минут. Мы затосковали. Я представил себе, как 130 сотрудников отдела, которым я руководил, собрались на собрание (тавтология) и песочат меня, особенно стараются те, которых я наказывал. «Ужо повеселятся», — подумал я.

Валя понял, что речь главврача теряет темп и что можно переходить к конструктивной части беседы.

Он молча извлек и поставил на стол 2 бутылки коньяка. Астраханский еврей дополнил несколькими баночками.
Главврач замолк. Он пренебрежительно смотрел на бутылки.
— Что это вы принесли? Как вы могли войти в мой кабинет с этой гадостью? Безобразие!
Он нажал на кнопку. Лениво вошла секретарша.
— Заберите это, — сказал он ей, — баночки оставить.
Секретарша унесла бутылки. Главврач подошел к одной из полок и снял с нее большую колбу с прозрачной чистой жидкостью. Он поставил колбу на стол. Затем достал 5 сосудов в виде стаканов очень тонкого стекла с носиками и также поставил их на стол. Из стола он вытащил несколько бутылок «Боржоми». Затем нажал на кнопку и сказал вошедшей секретарше: «Ко мне никого не пускать! Я очень занят».
После этого он из колбы налил жидкость в стаканы.
— Я вижу, вы ребята хорошие, обошлись без рукоприкладства. Немножко возбудились от выпитого. Это потому, что пили не то. Вот что надо пить! — он показал на колбу. — Причем не надо разводить этот прекрасный медицинский напиток C2H5OH. Запил глотком воды, и все. Это я вам как врач говорю.
Он дал команду, мы выпили, запили глотком воды. Открыли баночку. Главврач снова налил. Попросил рассказать, как все было. Узнав, что мы с большими потерями удержали плацдарм, командир — артиллерист, а астраханский еврей (этот термин ему понравился) — пулеметчик, он воскликнул:
— Я вам делаю выговор, что меня не позвали, во-первых, я бы не дал потреблять всякую ерунду и были бы другие последствия, а во-вторых, я боевой офицер, не окопник, правда, но и в госпиталях случались серьезные ситуации. Помню, как госпиталь выходил с полком из окружения. Было тяжело. — Мы уже опустошили стаканы несколько раз, появилась вторая колба. Возникло дружеское притяжение, философский подход.
— Жаль, что операция прошла без меня. А вот те, кто не понимает всего героизма, совершенного вами, кто сам ничего не делает, а сидит за героическими спинами, да еще пишет кляузы, — он подбросил бумаги над столом, — тех надо проучить. Я отменю им все процедуры, я устрою им разгрузочные дни, я предупрежу их, что при малейшей выпивке они будут отправлены восвояси.
Мы заявили, что не злопамятны и не требуем отмщения, чем растрогали его.
— Ребята, отдыхайте, как можете. Если что, сразу ко мне! Какие вам нужны процедуры, всем все назначу.
Мы тепло расстались.
Мы встречались с ним еще дважды, оба раза за колбой с бесцветной чистой жидкостью. По-моему, мы немного украсили его бытие.

С тех пор я больше никогда не был в Сочи. И не буду. Не поеду даже бесплатно на Олимпийские игры.

Проводить зимние Олимпийские игры в Сочи — это порнография.
У нас есть неосвоенная огромная Сибирь, как бы специально предназначенная для зимних видов спорта.

Олимпиаду можно было провести в таких местах, как Приуралье, Омск, Красноярск, Новосибирск, Иркутск, Алтай и так далее.

Туда надо завлекать людей, там надо создавать новые центры спорта, промышленности и так далее.

Там же пора начать строить новую столицу России. Подобно тому, как умно поступили Бразилия, Казахстан.

Иначе Сибирь естественно отвалится от России.
Может быть, когда-нибудь скажут: «Знал бы прикуп, жил бы в Новосибирске».