Гаражные стансы

Есть замечательный фильм Э. Рязанова «Гараж». Эта художественная аллегория жизненных ситуаций, в которые попадали автомобилисты эпохи социализма.

Гараж — это квартира для автомобиля, для укрытия его от воздействия окружающей среды и от лиц, покушающихся на него. Но в эпоху социализма, то есть всеобщего дефицита вообще и острого дефицита на жилье, для человека гараж — это еще и место отдохновения, место приятных встреч, место хранения вещей, предметов домашнего обихода, для которых не находится места в жилище человека.

Человек получал право на гараж после того, как приобретал автомобиль.

Приобрести автомобиль просто так было невозможно. Автомобиль — это страшный дефицит. Во-первых, в автомагазинах можно было записаться в очередь, и то не всегда и не очень доступно. В очередях состояли тысячи желающих, ждать надо было годы и годы, часто очередь вообще не доходила. Во-вторых, автомобиль можно было получить на производстве (право на приобретение), но и там были многолетние очереди, кроме того, учитывались производственные достижения, участие в общественной работе, моральный облик. Лица, приближенные к партийным органам и местным властям, могли приобрести автомобиль более легко и более часто, например, 1 раз в 3 года. Можно было купить автомобиль на черном рынке, но цены там были в 2–3 раза выше номинальных, а старый, подержанный шел по цене нового и даже выше. При этом были трудности с регистрацией машины. Например, автомобиль можно было подарить только близкому родственнику, а остальные покупали, так сказать, «по доверенности». То есть продавец оформлял покупателю доверенность на право управления автомобилем, получал деньги, передавал автомобиль покупателю, но оставался собственником автомобиля со всеми вытекающими последствиями. Частным лицам можно было приобрести только легковой автомобиль и только четырех марок — «Волгу» (ГАЗ), «Москвич» (АЗЛК), «Жигули» (ВАЗ) и «Запорожец» (ЗАЗ).

Иномарку обычный человек приобрести не мог, да и негде было брать такие автомобили. Заграничный автомобиль могли привезти в Союз некоторые категории: моряки дальнего плавания, дипломаты и прочие.

В общем, автомобиль был мечтой многих, иногда несбыточной. Стоил он 5–6 годовых зарплат трудящихся, надо было копить деньги годами, во многом себе отказывая. Дополнительно к трудностям приобретения существовали трудности с сервисом (такого слова в обиходе не существовало, говорили: «ремонт», «обслуживание»). В редкие сервисные центры было трудно попасть, цены там назывались кусачие, процветало мздоимство, сроки ремонта достигали месяцев, качество оказывалось низкое. Запчасти были большим дефицитом. В таких условиях почти каждый автомобилист становился умельцем по обслуживанию своего любимца. Возникло много частных нелегальных умельцев, подпольных мастерских.

Автомобилист, посещая магазины автозапчастей, покупал те, которые в этот момент «выбрасывались» на продажу и которые могли пригодиться когда-нибудь, а не сейчас. Эти запчасти надо было хранить где-то. Например, мой Друг Коля Е. имел 2 комнаты в коммуналке. (Его родители трагически погибли, и он остался один в двух комнатах.) Он жил в одной комнате, а во второй устроил склад запчастей и ремонтную мастерскую. Вдоль стен на полках располагались запчасти, инструменты, крепеж, масла и краски, на верстаке закреплены большие тиски и точило, пол уставлен частями двигателя, трансмиссии, шинами и так далее. Я тогда был свободен и часто помогал Коле. В этой комнате-мастерской мы проводили часы за работой, приятной беседой и чаепитием, вызывая справедливое возмущение соседей, недовольных проникающими из-за двери запахами железа, масел, краски и шума напильника и кувалды.

Излишне говорить, что гараж был голубой (не побоюсь этого слова) мечтой, часто несбыточной. (Как ранее сказано об автомобиле.) Гараж был укрытием, хранилищем, пристанищем, площадкой для ремонта и обслуживания любимого и дорогого транспортного средства.

Гараж был складом запчастей, вещей и предметов, для которых не находилось места в жилище человека, но которые жалко выбрасывать.

Гараж был складом для строительных товаров, необходимых для дачи.
Гараж был местом отдыха, приятных независимых встреч, философских бесед, стохастических возлияний.

Гараж обеспечивал возможность освободиться от домашних дел и опеки и создавал алиби.

Владелец гаража начинал жить двойной жизнью, личность раздваивалась, жизнь захватывала, соседи по гаражам казались милейшими, доброжелательными, почти друзьями.

Я в молодые и даже зрелые годы об автомобиле не думал и не мечтал. Финансовых возможностей приобрести его не было. Соответственно я не то что убедил себя, но бессознательно решил не иметь авто. Автомобиль разрушает окружающую среду, проще — природу. Сжигая топливо, производит угрожающее количество углекислого газа CO2, загрязняет почву маслами и другими нехорошими жидкостями, создает угрозу пешему люду. Конечно, есть необходимые неизбежные сферы: грузовые перевозки, общественный транспорт, медицина. Но частным лицам автомобиль ни к чему, тем более что при советской власти общественный транспорт в больших городах был довольно развит.

Было так хорошо без автомобиля! Он, автомобиль, только прибавляет заботы и усложняет и так сложную жизнь.

Так случайно получилось, что работа находилась рядом с домом, я ходил туда пешком. Жена, правда, добиралась до работы час с пересадками и пешей прогулкой по виадуку через железнодорожную ветку у Финляндского вокзала, но переносила это стоически, даже с некоторым юмором.

По дороге на работу люди знакомились, узнавали друг друга, сжато, но информативно общались, обменивались книгами модных авторов.

Летом снимали дачу во Всеволожске: это было близко от города и дешево. Сейчас Всеволожск стал питерской Рублевкой, а тогда это было непрестижное захолустье (умел бы я предвидеть!).

Словом, автомобиль совершенно был не нужен.

Однако время шло (говорю, как чукча). Сестра жены вышла замуж за любителя лесов, грибов, рыбалки и традиционных русских посиделок Юрия.

Юрий проводил время, свободное от работы, в том числе и отпуск в деревне Куземкино на западе Ленинградской области. Непосредственно за деревней начиналась Эстония. Почему-то это место было погранзоной, попасть туда можно было только по пропускам, которые выдавались в Большом доме на Литейном. Для получения пропуска требовались документы-основания, запрос сельсовета и так далее. Кстати, позднее мы узнали, что в том районе были дачи Романова (не царя, а первого секретаря обкома), что объясняло потребность не тревожить данную государственную особу, иногда отдыхающую в тех местах от напряженной, непосильной работы на почве строительства коммунизма при развитом социализме, присутствием любителей природы и другого неорганизованного населения.

Деревня находится в 170 километрах от Питера. Теща начала выезжать туда на лето с внучком (сыном Юрия и сестры жены) и нашей дочкой.

Юрий имел автомобиль «Победа». Это была легендарная марка. Кузов из стали, не наврать бы, более одного миллиметра толщиной, сталь была покрыта антикоррозийным составом на основе олова, окна маленькие, похожие на бойницы, сиденья в виде диванов, переключатель скоростей находился на рулевой колонке, имелось 3 скорости вперед и одна назад, внешний вид напоминал тигра, затаившегося перед прыжком (как «Опель-капитан»). Пассажиры чувствовали себя в безопасности, как в танке. Юрий возил нас по выходным в деревню к детям. Он был отличный водитель. В багажнике машины имелся арсенал инструментов и запчастей. В пути частенько что-то ломалось, и Юрий самолично устранял неисправности. До деревни можно было доехать на автобусе, который шел до г. Усть-Луга (вернее, тогда это был поселок городского типа в 15 километрах от Куземкино).

Шоссе шло по правому берегу реки Луга, а деревня находилась на левом берегу. Луга в устье широка как Нева. В деревню через реку перевозил дядя Вася на 10-местной лодке на веслах. Он брал по 20 копеек с головы, но если не было денег, то перевозил, добрая душа, бесплатно.

Когда его не было на правом берегу, следовало с берега громко звать его: «Дядя Вася-а-а-а!» Он неизменно приплывал, ловко орудуя веслами. Перевозил он людей в любое время суток, в ливень, в шторм, в сильный боковой ветер и высокую волну. Седые волосы свисали на морщинистое, коричневое от воздействия воды и солнца лицо, глаза неопределенного светлого цвета были задумчивы и смотрели куда-то вдаль, мимо людей, борода и усы пожелтели от табака, он всегда, как казалось, многозначительно молчал. Никаких спасательных средств в лодке не имелось, но с дядей Васей было не страшно: он выглядел надежным, как гром-камень.

Места там были замечательные. Куземкино, как вы поняли, стояло на берегу реки Луга. С десяток километров к западу текла река Нарва. Между Лугой и Нарвой пролегла река Россонь. Образовалась водная дорога в виде буквы Н. Луга и Нарва впадают в Финский залив. В те годы ходил пароходик от Куземкино до Усть-Нарвы. Утром он отходил от Куземкино, а поздно вечером возвращался. Иногда мы совершали это замечательное путешествие («морские медленные воды — не то что рельсы в два ряда»).

В своем устье эти реки широки и величественны. Они буквально кишели рыбой, вода чистая и прозрачная, берега песчаные и гранитные.

Сухие сосновые леса, березовые рощи, высокая сочная трава радовали глаз, успокаивали душу.

Грибы от белых до рыжиков и сыроежек стояли нетронутыми, черничные, брусничные и земляничные поляны обрамлялись кустами голубики и малины, встречались небольшие болотца, где краснела клюква, желтела душистая морошка. Одна песчаная дюна переходила в другую, там легко было заблудиться в пасмурную погоду. Недалеко от деревни среди дюн и соснового бора было Белое озеро, очень глубокое, удивительно чистая и прозрачная вода позволяла видеть дно на 10 метров глубины. В лесу казалось неимоверно тихо, хотя он был наполнен естественными звуками природы: шорохом листвы, пением птиц, жужжанием насекомых. В безветрие можно было услышать шум морского прибоя с Финского залива. Помнится, я уходил с утра один в лес, бродил целыми днями по этим живописным местам, возвращался к вечеру с полным грибов рюкзаком-коробом. Люди, за редким исключением, не встречались, было тихо и не страшно.

Был бы я Пришвиным или Паустовским, на худой конец Коптеловым, я бы красочно описал эти места по состоянию на то время. Но мое перо блекнет перед красотой и величием природы, божественное вдохновение не приходит. Заметим вскользь, что, побывав в тех местах в нынешнее время, я был неприятно поражен произошедшими негативными переменами: места застроены коттеджами с высокими глухими заборами, леса порублены и опустошены, народ кишит в них как на ярмарке сельхозпродуктов, в реках пропала рыба, масса моторных лодок, скутеров, водных мотоциклов с грохотом мутят воду. Но не будем более нагнетать, энтропия растет, второй закон термодинамики никто не отменил (шутка).

Юрий ценил свое мнение и энергично отстаивал его. Почему-то он решил, что у нас должен быть свой автомобиль. Он был хороший оратор и психолог и вскоре окончательно убедил мою жену в необходимости для нас транспортного средства, независимого от него. Ради справедливости надо сказать, что я сильно уменьшил свое сопротивление. Я почувствовал вкус к путешествиям, приобрел «охоту к перемене мест». Куземкино располагалось вблизи границы с Эстонией, Юрий по пути частенько завозил нас в г. Нарву. Хоть в Нарве проживало более 90% русского населения, но порядки и продукты производства и питания были эстонскими, для нас совершенно западными. Даже в столовых и кафе кормили потрясающе вкусно и экзотично. Захотелось чаще бывать в Прибалтике, тем более что за день можно было из Питера съездить в Нарву, Йыхве, Силламяэ, Кохтла-Ярве и к вечеру вернуться домой, отоварившись эстонскими продуктами и товарами от творога до трикотажных маек. В результате воздействия на меня всех факторов я поступил в школу вождения, или автошколу. Учиться там было легко и весело. Правила дорожного движения детерминированы и понятны, практическое вождение давалось легко, через 12 часов практики я уже довольно сносно рулил. В моей группе учились зажиточные по тем времена лица: главный бухгалтер мясокомбината, зав. отделом универмага «Пассаж», проработавший в Индии два года специалист. Заметьте, что они учились в школе, а не купили права. Они, в отличие от меня, уже имели автомобили, кто «Москвич», а кто «Волгу».

Я неудачно острил, что пошел в школу, чтобы иметь хоть какие-то права. А то ведь советский человек бесправен, особенно с «пятым пунктом».

Я блестяще окончил школу, получил водительское удостоверение категории «В», то есть на вождение автомобилей до 8 человек, или легковых. Удостоверение, или права, как говорят у нас, я положил в ящик и, весьма удовлетворенный, продолжал дальше существовать, не помышляя об автомобиле. Финансовое положение нашей инженерной семьи оставляло желать лучшего. Мы только-только расплатились с долгами, сделанными нами для приобретения кооперативной квартиры. Несколько лет мы отдавали долги, отказывали себе во многом. Начинать все сначала не хотелось. Но Юрий и союзная с ним моя жена продолжали воздействовать на мою неустойчивую в данном вопросе психику. Через 4 года после получения мною прав Юрий нашел для нас «Запорожец» первой модели, называемый в народе «горбатый». Эта миниатюрная модель с двигателем с воздушным охлаждением, ужасно трещавшим, еле вмещала четырех человек незначительных габаритов (как космонавты). Душа моя не приняла такой агрегат, я маялся, мурыжил дело и в конце концов отказался: надо было выложить 2600 рублей, а у нас было только 80 и никаких накоплений (напомним, что зарплата моя (200 рублей) и жены (160) не давала уверенности).

Юрий был очень недоволен и продолжал подрывную деятельность. На мою беду вскоре приятель Юрия — военпред — приобрел девятую модель «Жигулей» и выставил на продажу имевшийся у него «Запорожец» ЗАЗ 40 л. с. Модель получила название в народе «мыльница», так как была похожа на этот необходимый в быту предмет, а также «ушастый», поскольку по бокам имела выступающие воздухозаборники для охлаждения двигателя. Эта машина производила на меня более благоприятное впечатление, она была просторнее, легкой в управлении, примитивной в обслуживании и ремонте. Инвалидам ВОВ выдавались такие автомобили, они торговали запчастями для них, то есть запчасти были доступны и всегда в наличии. Машина оказалась довольно резвой, так как имела двигатель 40 л. с., рычащий, как трактор С 80. Бензин марки А 72 легко можно было приобрести у шоферов государственных автомобилей по небольшой цене. Машина продавалась за 3500 рублей (по стоимости нового автомобиля). Это была льготная для нас цена. К тому времени у нас было аж 140 рублей.

Мы опять влезли в ярмо долгов. Охота пуще неволи! Помню, что с собранной необходимой суммой я поехал к приятелю Юрия забирать автомобиль. До ГАИ, где переоформлялись документы, машину вел приятель. Переоформив документы, он быстро со мной распрощался и исчез. Я остался один (как неразумно я пошел один!) со своим «Запорожцем». Как сказано выше, я до того водил машину только в школе (16 часов), а после 4 года не прикасался к рулю. Но делать было нечего — сел за руль и тронулся. Ехал я на второй скорости, не разбирая дороги, но в направлении к дому. От Васильевского острова, где была ГАИ, я с неимоверным напряжением доехал до Садовой к Апраксину двору. Улица в этом месте узкая, проходят трамвайные пути, в универмаг, что находится в Апраксином дворе, стекается масса народа, как в Мекку, люди заполняют улицу, ходят по проезжей части. Легко представить ужас, охвативший меня. Я остановился, покрылся испариной, сзади гудели машины, которым я загородил дорогу, темной скалой приближался трамвай. Возникло острое желание бросить все и убежать. Только огромным усилием воли, на первой скорости, я дополз до Марсова поля и повернул на набережную. Не помню, как далее я доехал до дома. «Запорожец» поставил во дворе под окнами, накрыл брезентом, который мне подарил приятель Юрия, снял дворники и зеркала заднего вида. В те времена эти изделия сильно воровали. Для зеркал продавались легко разъемные соединения для быстрого снятия зеркала. Оставляя машину даже на несколько минут, автомобилисты снимали и клали в салон зеркала и дворники. В противном случае ты рисковал остаться без них или купить их, так как тут же к тебе подходили подозрительные типы, сочувствовали горю и предлагали дворники по 3 рубля и зеркала по 5. По всей видимости, они были твои же. Приходилось брать.

Дело было в феврале, машину занесло снегом, из окна я присматривал за ней. Желания сесть за руль не возникало. В апреле к нам пришел Юрий.
— Это безобразие, — сказал он, — машина должна ездить. Иначе она превратится в хлам. Уже весна, пора рулить.

Попытки завести «Запорожец» были безуспешны, аккумулятор быстро садился, мотор даже не чихал. Знатоки посоветовали завести на ходу при буксировке. У товарища был «Москвич», он (звали его Игорь) ездил круглый год и предложил свои услуги.
— У меня есть условие: 0,5 литра, — Игорь слыл большим «любителем абсента». — Я тебя завожу, ты ставишь 0,5, пьем вместе, «гаражный вариант».

Условия были приемлемы. Мы подцепили «Запорожец» к «Москвичу». Он завелся на удивление быстро, мотор работал бесперебойно, безбожно тарахтя. Скажем далее, «Запорожец» заводился безупречно, надо было только чистить контакты прерывателя. Мы отметили это событие в гараже у Игоря на капоте «Москвича».

Я постепенно и потихоньку стал ездить, приобрел кое-какие навыки вождения и даже в отпуск летом отправились втроем (я, жена и дочь) в Палангу. Мы ехали почему-то три дня, останавливаясь на ночевку в чистом поле, и спали все втроем в «Запорожце». Как это получилось, до сих пор не пойму.

Приближалась зима, у меня пытались снять колеса, но неудачно. Хотелось держать машину не под окнами, а в гараже. Платных охраняемых стоянок тогда не было. Я снял гараж у одного инвалида в соседнем дворе, свой «Запорожец» он держал на улице. Через какое-то время в аренде мне было отказано. Мысли о гараже обострились. Вблизи нашего дома проходила железнодорожная ветка в Финляндию от Финляндского моста. Вдоль этой ветки стали появляться гаражи. Я кинулся туда, оказалось, что это организованные владельцы, входят в гаражные кооперативы, которые находятся под эгидой Всесоюзного общества автолюбителей, якобы добровольного (ВДОАМ), а этот ВДОАМ функционирует при районном совете (советская власть!). Если хочешь иметь гараж, то вступай во ВДОАМ, плати членские взносы и жди своей очереди, но можешь и не дождаться. Это мне разъяснил председатель кооператива.
— А нельзя ли решить эту проблему без бюрократии и оперативно? — спросил его я.
— Можно, но ты что-то должен сделать полезное для кооператива.
— А что именно?
— Ну вот нам очень необходим телефон. Если ты сумеешь обеспечить его, то мы сможем предоставить тебе место для гаража.
Кооператив давал только место, а гараж каждый строил себе сам.
Установить телефон при советской власти было большой проблемой, гораздо большей, чем получить место для гаража.

Мы недавно въехали в этот район, заставленный хрущевскими пятиэтажками, телефона ни у кого не было.

Мой тесть (мы жили вместе с родителями жены) был заслуженный человек, партийный пенсионер, так как служил на фронте политруком батальона. Он тяжело болел, часто надо было вызывать врача. В райкоме, куда обратилась теща, обещали помочь установить телефон вне очереди. Но время шло, а телефона все не было. Тогда теща, Анна Яковлевна, вспомнила, что муж ее племянницы Аллы Николай — директор Некрасовского телефонного узла. А.Я. не любила просить, была гордой и независимой ярославской женщиной. Но тут, скрепя сердце, она пошла к Николаю с просьбой.
— Коля, вы помните меня? Я тетя Аллы. Как у вас дела?

И далее она рассказала Николаю о нерадостных проблемах, спросив, может ли Николай как-то помочь? Конечно, ей неудобно обременять его, но ситуация заставляет.
— Как я понял, вы стоите на очереди. Ну так и продолжайте стоять, — мудро предложил Николай. — Очередь подойдет, — обнадежил он. — А с Аллой я развелся два года назад.
Потом мы узнали, что Алла стала послушной женой великого Ю. Нагибина. А.Я. была смущена и поражена. Тесть вскоре ушел от нас в лучший мир, телефона не дождавшись.

Правда, через несколько месяцев после его ухода нам вдруг поставили телефон, он был единственный во всем подъезде. Стали приходить соседи с просьбой позвонить. Как гуманисты, демократы и интеллигенты мы всем разрешали звонить. Некоторые стали считать, что мы просто обязаны им чем-то, а одна по имени Наташа приходила в любое время без спроса с гордым пренебрежительным видом, не здороваясь, шла к телефону. Другая соседка Инга крутила романы, был один кавалер даже из Риги. Она приходила звонить к нам, во всеуслышание общалась со своими вздыхателями, а потом долго сидела у нас, рассказывая подробности, иногда весьма конфиденциальные.
Никаких возможностей поставить телефон в гаражный кооператив у меня не было, в чем я признался председателю.
— Тогда надо на нужды пожертвовать некую сумму, скажем, 1600 рублей.
С учетом наших доходов и имеющихся долгов за автомобиль я такую сумму не мог осилить. И даже не поинтересовался, почему именно 1600.

У председателя ничего добиться я не мог. Надо было искать другие пути. Предприятие, на котором я работал (оно было довольно известным в Ленинграде приборостроительным объединением), находилось в том же Красногвардейском районе, где я проживал. Это вселяло какие-то смутные надежды.

Я рассказал генеральному директору о своей проблеме и спросил, может ли он подписать письмо в райсовет с ходатайством обо мне. Генеральный был не только крупный специалист в рентгеновском приборостроении и выдающийся организатор (как сейчас говорят, менеджер), он очень ценил и оберегал своих работников, особенно тех, кто начинал вместе с ним и был в его команде. Я, как ни странно, был таким. Он меня нещадно поноси;л, но, любя, никогда не наказывал рублем, как и других таких же.

Я руководил отделом автоматики и электроники для разрабатываемых и выпускаемых нашим предприятием рентгеновских приборов. До этого я работал в технологическом институте и занимался разработкой станков с программным управлением. Еще трудясь там, я по договору разработал систему программного управления для рентгеновских дифрактометров. Генеральный предложил мне перейти к ним. Работа была интересной, оклад на 20 рублей больше. Я согласился, организовал отдел. Мы внесли новую струю в рентгеновские приборы: программное управление, автоматизацию функций, применение вычислительных машин для управления и обработки результатов. В то время в Союзе такие разработки в приборостроении только начинались. Мы были в числе передовых, нас хвалили, даже в «Правде».

Генеральный, сторонник метода кнута и пряника, относился к нам довольно терпимо и со вниманием. Так как советская электроника и технологии не отличались качеством и надежностью, то наши электронные узлы частенько выходили из строя, требовали профилактики и ремонта. За это нам, как казалось, незаслуженно, перепадало от генерального.

Приведу один пример. Министр приборостроения Руднев сравнительно часто бывал у нас, он ценил и предприятие, и генерального. Руднев был, на мой взгляд, лучшим министром в правительстве. Тогда началась научно-техническая революция, Руднев вывел приборостроение на передовые научные и технические позиции. Он не давал загрузить предприятия министерства оборонными заказами.
 — На оборонные заказы работают многие министерства. Наша задача — поднимать уровень общих гражданских производств. От уровня их автоматизации, производительности труда зависит продукция, а их продукция — основа оборонной промышленности и благосостояния всей промышленности страны, — он говорил так на совещаниях и научных советах, где я присутствовал.

Как-то мы готовились к его приезду на наше предприятие. В конференц-зале была организована выставка образцов и планшетов с разработками. Наш отдел выставил блоки электронной магистрально-модульной системы, разработанной для автоматизации приборов релейного типа, выпускаемых нашим предприятием. Руднев заинтересовался представленной системой, с интересом выслушал мои пояснения.
— А КАМАК вы не хотите применять? — спросил он.
КАМАК — это был жесткий интерфейс для приборов и обеспечивал легкую стыковку узлов, разработанных в КАМАКе, и легкую модификацию приборов. Для того времени это было буквально гениальное изобретение. Но оно требовало увеличения электронного оборудования на 30–40%. Для установок, создаваемых для научного эксперимента, это было приемлемо. Для серийных приборов, то есть нашего предприятия, — нерационально. Примерно так я ответил Рудневу.
— И правильно. Вот я и говорю Нестерихину (академик, руководитель СО АН СССР), а он возражает. Молодцы! Продолжайте так.
Придя в отдел, я собрал всех и радостно рассказал о мнении Руднева. Теперь нас ждет поощрение, может быть, повышение оклада на 10–20 рублей. Мы были довольны.
Через некоторое время меня вызвал генеральный. Он был суров.
— Вы думаете, что победители? Руднев очень хороший человек. Он не сказал вам, что при том при всем ваши блоки имеют низкую надежность. Потребители мучаются. Разработки сырые. Вы не можете организовать так, чтобы не было нареканий на нашу продукцию. Вы не можете разрабатывать так, чтобы дотягивать до мирового уровня (мы и вправду не были чемпионами мира в разработке приборов), вы не повышаете свой научный и технологический уровень. И так далее. Этот монолог поверг меня в смятение.
— Идите и сделайте правильные выводы.
Контраст между высказываниями Руднева и генерального был разительным. Я вышел из кабинета. Для меня все было ясно. Я попросил у секретаря Марии Михайловны чистый лист бумаги. Тут же написал заявление с просьбой освободить меня от должности зав. отделом. И подал его ММ. ММ взяла, прочитала и сказала, чтобы я не горячился, что все наладится и все будет хорошо.
ММ я очень уважал и даже любил. Она прошла две войны — отечественную и японскую, была санитаркой и «смотрела смерти в лицо». Она для нас была как мудрая мама, демпфировала скачки настроения генерального. Но решение мое было твердым.
— Прошу передать это заявление по инстанциям.
Я ушел в отдел. Настроения не было. Вскоре позвонила ММ.
— Вас вызывает генеральный к 16:00.
В 16:00 я был у ММ.
— Проходи, — она показала на дверь кабинета. Я вошел, кроме генерального, в кабинете никого не было. На столе лежало мое заявление.
— Садитесь, — указал он на стул у приставного стола. Он всегда со всеми был на вы. Я сел. Несколько минут генеральный молчал, занимаясь почтой. Затем он позвонил. Вошла ММ.
— ММ, принесите нам кофе, пожалуйста.
ММ предпочитала арабику и варила ее хорошо. Через некоторое время она внесла две чашки кофе, аромат заполнил кабинет. Генеральный хлебнул из чашки, я последовал за ним. Обстановка немного разрядилась. Директор встал. Он начал монолог «To be or not to be». Заговорил о новых разработках, о перспективах, о засилье партийцев (со мной он был откровенен), рассказал о детстве, о времени, когда пришли немцы и убивали белорусов (он был белорус), о партизанах, которым люди отдавали последний кусок хлеба. Он, нищий, приехал в Ленинград, поступил в ЛЭТИ, всего добился без протекции. Мы должны работать лучше и больше.
Он говорил два часа. Я до сих пор удивляюсь, что он потратил на меня столько времени. Ведь таких, как я, в Ленинграде сотни, если не тысячи.
— Идите и работайте, — он взял мое заявление, разорвал и выбросил в корзинку для мусора.
Я откланялся и вышел. ММ по моему виду все поняла и ничего не спросила. Инцидент был исчерпан, как говорится.
На мою просьбу о письме в райсовет генеральный сказал:
— Сходите к Эмману. Он отвечает за благоустройство территории, закрепленной за нами в районе.
Эмман был директором нашего опытного завода. Отношения у меня с ним были дружескими. Он сказал, что завтра к нему на наше предприятие приедет В.А. — зам. председателя райисполкома. Он отвечает за благоустройство района, гаражные кооперативы — в его ведении.
— Иди, напиши письмо о том, какой ты весь хороший и тебе требуется гараж, так как транспортом ты пользуешься по работе. За моей подписью. Принеси также 0,5 коньяка для достойной встречи В.А.
Все это я выполнил. На следующий день Эмман сказал, что передал письмо и надо ждать решения райисполкома. Еще через несколько дней Эмман обрадовал меня, резолюция положительная, надо прибыть к В.А. за письмом к 18:00.
Я поехал в райисполком. В прихожей кабинета В.А. сидела довольно пышная и яркая блондинистая дама бальзаковского возраста. У нее была модная прическа: «булки», или «калач». Дама сидела как будто в шапке Мономаха. К В.А. она меня не пустила, сказав, что письмо передаст мне завтра в то же время, так как оно еще не готово.
— Кстати, добавила она, — а вы можете достать кое-какие книги? — Я обещал попробовать. Она назвала мне названия трех книг.

В те времена была повальная книгомания. Возникло интересное социальное явление — собирание книг. Разумеется, всегда были любители чтения, собирали домашние библиотеки, как тематические — этим занимались в основном специалисты в какой-либо области, так и общие — создавались в основном эрудированными, образованными персонами. В те же годы собирать книги начали повально все, причем без всякой системы, все, что попадалось под руку, о чем понятия не имели и никогда эти книги даже не открывали. Образовалась книжная мафия, присасывающаяся к книжным магазинам, приобрести книги в магазине или подписаться на какое-то издание можно было только через этих мафиози. Директора книжных магазинов стали «уважаемыми людьми», почти как директора магазинов «Мясо, рыба».

Вблизи нашего предприятия был книжный магазин с двусмысленным названием «Мысль» (по-моему, более правильно было бы название «Одна мысль» или, скажем, «Две мысли»).

Моим заместителем был большой любитель книг по искусству. У него имелась прекрасная библиотека, в которой были шикарные, редкие и даже экзотические книги по живописи, альбомы с репродукциями и так далее. Он считался, как говорится, экспертом в этой части. Звали его, скажем, Толя.

Толя, естественно, познакомился с директрисой «Мысли» — крупной привлекательной молодой дамой в кожаном пальто (тогда это был сверхшик). Целью знакомства была возможность пополнить свою библиотеку. Но результат превзошел эту цель — у Толи начался бурный роман, в результате которого он оставил жену и ребенка и полностью отдался книгам в лице прекрасной директрисы.

Выйдя из райисполкома, я кинулся к телефону-автомату.
— Толя, мне очень нужны такие-то 3 книги.
Толя был в курсе моих гаражных дел. Утром он обнадежил меня и в обед принес нужные томики. К ним я добавил коробку конфет (а конфеты в то время были очень качественные, особенно фабрики им. Н. К. Крупской: наверно, Н.К. очень любила шоколад) и 0,5 коньяка для В.А. (по рекомендации его секретарши).
К 18:00 я был у секретарши с булками на голове и вручил ей пакет. Она развернула его, обозрела содержимое, ее лицо выразило чувство глубокого удовлетворения, тело приняло одобрительную позу. Из ящика стола она вынула и протянула мне лист. Это было наше просительное письмо, на нем по диагонали начертано: «Председателю КАС «Гранит» Виноградову. Выделить место», подпись В. А. и дата, причем вчерашняя.
Мы тепло распрощались с дамой. Воодушевленный, я поехал в КАС «Гранит». Виноградов был на месте, он меня запомнил.
— Ну что, телефон или деньги?
Я протянул письмо с резолюцией. Он не обрадовался.
— Сидят там бюрократы и думают, что просто создать кооператив. А всякие дороги, эстакада, охрана — это кто, Пушкин будет делать? (Почему-то тогда все валили на Пушкина, наверное, думали: раз гений, то он все может.) Не собираюсь иметь дело со всякими блатными (он имел в виду не преступный мир, а коррумпированных, имеющих блат). Он вернул мне письмо, благородный гнев относился к моей жалкой и ничтожной личности.
— А, так вы против? — наивно спросил я. — Тогда мне придется сейчас вернуться к В.А. и объяснить ему, что его решение не имеет никакой силы, что он бюрократ и не знает, чем и как живет народ, принимает решения в интересах своих ставленников. Таким не место в советских органах, а товарищ Виноградов честный, порядочный, законопослушный гражданин и не пойдет на сделку со своей совестью.
Товарищ Виноградов обомлел и остолбенел. Он явно недооценил меня, я оказался не жалким лохом, а прожженным интриганом, да еще со связями, наглым и беспринципным, готовым ради экономии 1600 рублей оклеветать честного человека. Но у честного и принципиального человека, по-видимому, было сильно развито чувство самосохранения.
— Постой, постой, чего ты горячишься, ведь это я так просто, пошутил, — в минуты эмоционального напряжения честный человек становится поэтом.
— Давай письмо, тебя я не обижу, и место выделю теперь же, сей момент. Но для работы КАС нужно иметь немного хоть монет. Я предлагаю без квитанций, без затей, чтоб заплатили вы 120 мне рублей.
Эта сумма показалась мне приемлемой. С паршивой овцы… Виноградов повел меня вдоль уже построенных гаражей и указал на свободное место в самом отдаленном от входа углу.
— Вот здесь строй свой гараж, и В.А. больше не надо беспокоить, я его уважаю.
Надо сказать, что далее Виноградов ко мне относился с опаской и не приставал. Впрочем, его вскоре сняли на общем собрании за то, что увлекался поборами.
Радость по поводу получения места под гараж рядом с домом была омрачена тем, что теперь надо строить этот самый гараж.

Я начал действовать. Информацию стал получать от соседей, которые либо уже построили гаражи, либо находились в процессе строительства. Отношения с соседями сложились весьма дружественные. Во-первых, мы друг от друга не зависели, во-вторых, частенько скрепляли дружеские чувства «гаражным вариантом» на капоте. Наливали охотно и всем, кто подходил. Информация была полезной и конкретной.
Место под гараж надо разровнять, площадку засыпать песком и гравием. В качестве фундамента использовать отработанные шпалы. Их надо достать у железнодорожных рабочих. Приобрести щитовой гараж — дело сложное. Гаражи бывают двух типов: металлические щиты, соединяемые болтами, и деревянные, обшитые жестью щиты, соединяемые гвоздями. Приобрести металлические без связей практически невозможно. А вот деревянные выпускаются в поселке Левашово в больших количествах и достать их вполне реально — это так называемые левашовские гаражи. Они хоть менее прочные, но деревянные, что для автомобиля лучше. Продаются такие гаражи на базе стройматериалов, что на ул. Салова. Правда, у гаражей нет полов, и доски для пола надо будет доставать отдельно (сороковку).

По рекомендации гаражных соседей я вышел на шоссе, идущее вдоль железной дороги к асфальтозаводу. По шоссе шли самосвалы. Я проголосовал. Шофер уже понимал обстановку, очень оперативно доставил мне и песок, и гравий. Друзья помогли разровнять площадку. Не помню, по чьей рекомендации появился шофер с ГАЗ 51. Он назвал цену — 2 рубля за шпалу. Мы поехали с ним по бездорожью вдоль железной дороги мимо низкорослых кустов и деревьев. В лесочке стояло множество самопальных парничков и будок. Они были построены из разнообразного бросового материала: от веток от деревьев до досочек от таровых ящиков. Парники были обтянуты лохмотьями полиэтиленовой пленки. Шофер объяснил, что этот самострой — подсобные участки энтузиастов, не утративших тягу к земле. Здесь собирается приличный урожай, в основном, огурцов. Засоленные огурцы — хорошая закуска, которой хватает до будущего лета. В будках хранится садовый инструмент, но есть и будки с лежаками, где можно отдохнуть, предаться размышлениям, погрустить одному и не только одному. Мы подъехали к какому-то участочку. На нем обнаружились штабелем уложенные новенькие черные шпалы. Шофер сказал, что собирает шпалы в разных местах и складирует здесь. Мне повезло, что он напал на залежи новых шпал и свез их сюда. Нужное количество мы с ним вместе загрузили в ГАЗон и доставили к месту для гаража.
Оставалось самое главное — достать сам гараж. Я поехал на базу на ул. Салова. Там мне объяснили, что предприятие, которое делает гаражи в Левашово, работает не ритмично, привозит продукцию на базу в случайные, заранее неизвестные сроки. Чтобы упорядочить процесс обеспечения советских автолюбителей гаражами, база один раз в месяц 20-го числа продает накопившиеся на складе гаражи по очереди. Очередь ведут энтузиасты. Если энтузиаст покупает гараж, он передает свои функции следующему. Формируют очередь в виде списка. Список — это толстая тетрадь в коленкоровой обложке. 2 раза в неделю в 18:00 проходит сверка. Надо прибыть на перекличку. Те, кто не прибудет, из очереди удаляются. База продает гаражи по списку, который в день продажи передают энтузиасты. Мне надо связаться в часы переклички с энтузиастами, то есть прибыть на перекличку и записаться в очередь. Ближайшая продажа будет 20 октября. Я еще могу успеть попасть в список. Ожидается продажа 50-ти гаражей.

Я воодушевился. Всегда был законопослушным и потому довольно прямолинейно, примитивно и даже тупо оценивал ситуацию. Потому без всяких сомнений я покинул базу и решил записаться в очередь на ближайшей перекличке, то есть уже завтра, 19 октября.

Впоследствии, получив больше опыта и информации, я понял, что мог сразу же купить на базе гараж, предложив тамошним функционерам некоторые привлекательные для них условия. Они, как потом я сообразил, даже как-то мягко и прозрачно намекали на какие-то возможности, но… не случилось.

Назавтра я поехал к базе к 18:00. У ворот собралась огромная толпа, стояло большое количество автомобилей. Люди были возбуждены, громко разговаривали, создавая шум. Я нашел энтузиаста с тетрадкой. Он охотно записал меня. Мой номер был 284. Энтузиаст сказал, что через 6–8 месяцев я смогу получить гараж, если буду регулярно отмечаться 2 раза в неделю.
— А нельзя ли 1 раз? — нагло спросил я.
— Никак нельзя, должен быть порядок, условия жесткие, желающих много, того и гляди — появятся списки-клоны, начнутся разборки. Общество должно жить в стабильных условиях, а то можно скатиться до нигилизма.
Я был посрамлен, морально уничтожен. Возникло желание покаяться перед людьми.
Между тем энтузиаст вынул список из 50 фамилий, по-видимому, первых на очереди в тетрадях, и повесил его на забор у ворот на базу. Счастливчики собрались у списка. Энтузиаст председательствовал.
— Значит, так. Мы собираемся на перекличку в 21:00. До этого времени я буду здесь дежурить. После переклички в 21:00 все могут разойтись до утра 20 октября. В 6:00 мы собираемся на перекличку. База открывается в 8:00 и будет производить продажу по списку, — он указал на бумагу на заборе. — Останутся только такие-то номера, — он назвал три номера. — Они будут дежурить до 23 часов. К этому времени, очевидно, все неорганизованные разбредутся, и мы можем отдыхать до 6:00.
Это был полководец и логистик выше Александра Македонского. Он мог бы командовать армиями, побеждать в битвах, умно маневрируя и отдавая четкие приказы. В битве при Грюнвальде он бы победил короля Ягелло, и история Европы пошла бы другим путем.

Я затосковал и решил, что моя песенка спета, делать здесь больше нечего, «Запорожец» останется под открытым небом, правда, на обустроенной гравием стоянке в КАС, но шпалы могут раствориться в снежной ленинградской жиже.
Решив уехать, я подошел к «Запорожцу». Рядом стоял новенький «Жигуль» ВАЗ 2101. Симпатичный мужичок чуть старше меня курил рядом. Мы с ним «обменялись», как говаривал незабвенный Михаил Сергеевич. Посочувствовали друг другу. Возникло взаимное доверие.
— Пока не уезжай, — предложил он, — что-нибудь придумаем.
Вскоре к нам примкнули еще 4 неудачника. Образовалась организованная группа. Сергей, так звали владельца «Жигуля», возглавил ее. У него была какая-то идея, но он не озвучил ее, а предложил нам не разъезжаться до утра, а там будет видно. Мы согласились. Наблюдали за перекличкой в 21:00, затем по команде Сергея разошлись и укрылись в своих машинах.
В 23 часа дежурные энтузиасты разъехались. Сергей собрал совещание. Он предложил мне пойти к забору, снять и принести официальный список из 50 персон-очередников по коленкоровой тетради. Я перетрусил, но коллеги-неудачники подбадривали меня. Глубоко вздохнув, я направился к забору. Вокруг никого не было. Я быстро сорвал список и резво вернулся на совещание. Сергей одобрительно похлопал меня по плечу, взял листок, вынул зажигалку и поджег его. Мы молча смотрели на веселый огонек. Пепел уносило осенним ветерком. Списка больше не было. Грозил хаос. Сергей вынул из бардачка чистый лист.
— Составим новый список. Как твоя фамилия? — обратился он ко мне. Я ответил. — У тебя будет номер 17.
— А почему не первый?
— Поймешь позже.
Сам он записался под номером 26. Остальные четверо получили номера в диапазоне от 18 до 30. Мы по команде Сергея сели по машинам и подъехали к закрытым воротам базы, создав из автомобилей своеобразный вал. Никого больше не наблюдалось, все было тихо. Мы переговаривались, грелись в автомобилях. Примерно в 4 часа подъехал «Москвич», из него вышел давешний энтузиаст. Списка он не увидел. Он обратился к нам, но мы ничего не видели и ничего не знали, а только недавно подъехали и составляем список очередников. Энтузиаст возмутился. У него тетрадь, список ведется уже много месяцев, он сейчас восстановит список пятидесяти и водрузит его на забор.
— А под каким номером вы в тетради? — спросил Сергей. Оказалось, что у энтузиаста номер 92, он рассчитывает получить гараж в январе или феврале. Список (тетрадь) он передаст другому энтузиасту под номером 150.
— Мы предлагаем вам номер 2 в нашем списке, — предложил Сергей. — А тетрадь вы не взяли, она дома, и чтобы она вас не смущала, отдайте ее мне.
Энтузиаст, поколебавшись, согласился. Сергей спрятал тетрадь в своем бардачке.
— На всякий случай сохраним. Мало ли что. Ведь может быть и мордобой. Возможно, придется сворачивать операцию и ликвидировать последствия. Мы вышли на тропу войны и надо иметь тропинки отхода. — Он был стратегом выше, чем энтузиаст. Подъехали еще несколько членов сгоревшего списка. Сергей предложил им льготные номера в новом списке. Особенно горячему и крикливому, с виду очень здоровому и сильному, Сергей дал № 1. Подъехали еще несколько жаждущих, некоторые имели номера по тетради выше, чем 50. Все получали номера меньше 50 в новом списке. Вскоре образовалась организованная преступная группа из 50 человек.

К перекличке в 6:00 в группе из членов старого списка произошел раскол. Участвующие в новом списке были явно организованнее, более решительными. Номер 1 стал знаменосцем, за которым остальные ринулись в атаку. Энтузиаст мелькнул и исчез в чьем-то автомобиле. Восстановить старый список было нереально. Сергей оставался в тени. Новый список находился в кольце надежных охранников. Это был революционный октябрьский переворот (напомним, дело происходило 20 октября). Власть не дают, власть берут. Новую группу уже возглавлял № 1. Мы оставались в тени. Мы были скромные, нам нужны были гаражи, а не слава.

В 8:00 база открылась. Руководству базы был передан новый список, который стал легитимным. Были еще некоторые волнения, искали тетрадь, но тщетно.
Я получил левашовский гараж. Дальнейшая судьба списка нас, как эгоистов, не интересовала. Неизвестно, была ли образована (составлена) новая тетрадь. Угрызения совести нас не грызли. Была война, мы победили, трофеи заслуженные.
В ноябре гараж уже стоял. Без пола. Как-то Инга (соседка) пришла к нам звонить и услышала о моей половой проблеме.
— У меня же Яша в Риге есть, он какой-то начальник на стройке, — она тут же позвонила в Ригу, связалась с Яшей.
— Он обещал помочь, — сообщила она.
Яша иногда приезжал в Ленинград, и в квартире у Инги начинался бурный праздник. При этом Яша заходил к нам звонить в Ригу жене и сердечно интересовался ее здоровьем.

Вскоре из Риги прибыл грузовик с доской-сороковкой. Яша отказался брать с меня деньги, но от коньяка не отказался.

Из этих досок я сделал в гараже пол и стеллажи-полки.
Мой гараж стоит до сих пор. Много раз нас обещали снести, но какие-то силы препятствовали этому, тем более что гаражи расположены в зоне отчуждения, принадлежащей железной дороге.

В наше время вдоль железной дороги построили еще одну линию гаражей. Как говорит теперешний председатель КАС, благодаря этой линии нас не выселят даже на танках.
В новой линии установлены двухэтажные гаражи-боксы: внизу помещение для автомобиля, на втором этаже — комната отдыха, говорят, очень уютная, с диванами, баром, теплым полом. Там можно быть счастливым даже со своей женой. Но это уже другой рассказ.

Иногда приходят мысли: «Для чего я жил, с какой целью я родился», — кажется, так думал известный герой великого поэта. Чем приходилось нам заниматься в эпоху «развитого социализма». Сколько потрачено сил и времени на бессмысленность. Чем-то стало лучше, но уверенности в будущем нет. То ли еще будет!