По ту сторону завесы. In the veil

Рекомендуется читать под композицию Би-2 - "Молитва".
По мотивам спектакля "Бесприданница".

Эмоции бушуют так сильно, как никогда. Пальцы самопроизвольно сжимаются и разжимаются, комкая платье, глаза не могут сфокусироваться на чем – то конкретном. В районе груди разливается сильнейшая боль, боль от выстрела. Вокруг мутно, слышен чей – то громкий, полный ужаса крик. Юлий Капитоныч, мой жених и убийца.Его голос разрезает окружающую меня тишину, и так же резко замолкает. Вдруг чьи – то руки берут меня за плечи, и перед глазами, рассеивая туман, появляется лицо Сергея Сергеевича.

«Лариса…» - шепчет он в панике, глаза полны ощутимой боли. Я смотрю в его карие глаза, красиво очерченные черными ресницами, вижу темные круги под глазами – свидетельство вчерашнего гулянья. У меня не остается сил сказать ему, как много он для меня значит, и я беру волю в кулак и шепчу:
«Это я... Я сама... Я люблю Вас!»

Он с ужасом понимает, что уже ничего не изменить, и в это мгновение я плавно опускаюсь на пол и перестаю шевелиться. Я еще в сознании, мои глаза широко открыты, и я вижу все происходящее.

Сергей Сергеевич, коротко выдохнув, молча приникает к моему телу. Его неистово трясет. Затем он бросается к пистолету, который не так давно вершил мою судьбу, трясущимися руками прижимает его к виску и кладет палец на спусковой крючок. Но нет…Он слишком любит себя, чтобы сделать это. И было бы из – за кого, из – за девушки, которая провела с ним лишь одну ночь. Пистолет падает на пол, и он в жутких рыданиях скрючивается рядом с ним. Мое сердце разрывается от тоски и желания утешить его, но это уже не в моих силах. 

На заднем плане появляются Вася, Мокий Парменыч, Робинзон и Иван. На их лицах написано удивление и глубокая скорбь. Мокий Парменыч опускается на колени рядом с Сергей Сергеевичем и тот прячет лицо у него на груди. Вася бросается ко мне, он еще не осознает, что случилось, и поэтому его глаза сухи. Он коротко приказывает Ивану убрать мое тело и вытереть кровь. Тот суетящимися движениями наполняет ведро с водой и начинает вытирать пол.

Мамы с ними нет, что несказанно радует, мне бы не хотелось, чтоб она увидела меня окровавленной и со свинцовой пулей в груди. Вася, мой милый Вася, бесстрастно закутывает меня в одеяло и относит подальше от Сергея Сергеевича. Он все еще не пришел в себя, Мокий Парменыч успокаивает его с нервной полуулыбкой на лице, а Иван неистово моет пол. Робинзон не стесняясь вытирает глаза полами пальто, все повторяя «да как же так» без остановки, его ясные голубые глаза сейчас красны от слез. Все вокруг в оцепенении и в то же время в суматохе.

Я по очереди смотрю на них, людей, которые раскрасили мои последние дни яркими красками. На расчетливого Мокия Парменыча, который видел во мне только вещь, он и сейчас несказанно сдержан. На бедного Васю, вместе с которым мы выросли и который был мне хорошим другом, до этого дня. На безвольного Юлия Капитоныча, лицо которого мокро от слез, а глаза остекленели от осознания содеянного. На праздного Робинзона, который сейчас искренне переживает мою смерть. На простого Ивана, который не может скорбеть, так как исполняет волю хозяев. Мой взгляд останавливается на Сергее Сергеевиче, и во мне не остается ничего и всё, кроме любви…




Based on the play "Without a Dowry" by A. Ostrovsky

Emotions are raging as much as ever. Fingers spontaneously clench and unclenched, crumpling the dress, eyes cannot focus on anything. A severe pain is spreading in the chest, a pain from a shot. A loud, horrified voice is heard all around. That is Kapitonych Karandyshev, my fianc; and my murderer. His voice cuts through the silence surrounding me, and also abruptly stops. Suddenly, someone's hands take me by the shoulders, and Sergei Sergeevich Paratov’s face appears in my eyes, dispelling the fog.

“Larisa ...” - he whispers in panic, his eyes are full of perceptible pain. I look into his brown eyes, beautifully outlined with black eyelashes. I see dark circles under the eyes – the evidence of yesterday's ship party. I have no strength left to tell him how much he means to me, and I find the last pieces of will and whisper:
" "You all are... good people and... I love you!"

He in horror realizes that nothing can be changed, and, at that moment, I gently fall to the floor and stop moving. I am still conscious, my eyes are wide open, and I see everything that is happening in the room.

Paratov, having exhaled briefly, silently clings to my body. His body is furiously shaking. Then he rushes to the gun, which recently ruled my fate, presses it to the temple with shaking hands and puts his finger on the trigger. But no ... He loves himself too much to do that. And why would he do that? Because he lost the girl, who had spent a night with him. What a joke. The gun falls to the floor, and he crouches beside it in terrible sobs. My heart is breaking with anguish and desire to console him, but that is not in my power anymore.

Vasya Vozhevatov, Mokiy Parmenych Knurov, Robinson and Ivan appear in the background. Surprise and deep sorrow are written on their faces. Knurov kneels next to Paratov and he hides his face on his chest. Vasya rushes to me, he is not yet aware of what had happened, and therefore, his eyes are dry. He briefly orders Ivan to take my body away and wipe off the blood. The latter is hastily fills the bucket with water and starts to wipe the floor.

Mother is not with them, which is good. I would not want her to see me covered with blood and with a lead bullet in my chest. Vasya, my dear Vasya, impassively wraps me in a blanket and carries me far away from Paratov. He still has not recovered, Knurov calms him with a nervous half-smile on his face, and Ivan furiously washes the floor. Robinson is not hesitating to wipe his eyes with the flooring of his coat, repeating "How could it be" without stopping; his open blue eyes are now red because of tears.  Everybody is in a daze and at the same time in turmoil.

I look at them by turn. These are the people, who painted my last days with bright colors. At the prudent Mokiy Parmenych Knurov, who saw me only as a material thing, he is still restrained. At poor Vasya Vozhevatov, with whom I grew up with and who was a good friend to me, until that day. At the limp Julius Kapitonych Karandyshev, whose face is wet from tears, and his eyes are glazed from the realization of what he had committed. At idle Robinson, who is now sincerely experiencing my death. At simple Ivan, who cannot grieve, because he fulfills the will of his master. My gaze stops on Sergey Sergeevich, and in me, there remains nothing, but love …