Белая ночь

I Мишина любовь

Белая ночь затекала в окна, заливая комнату мутным тревожным светом. Да и днём свет был таким же неярким и серым. Середина июня, а на улице – словно поздний ноябрь: мелкий занудный дождь сменяется ливнем. Но и за ним не выглядывает солнце – небо остаётся низким и серым.
Погода под стать Мишкиному настроению – такому же беспросветному. Сколько дней он лежит вот так, уставившись в потолок или в небо за окном комнаты на девятом этаже? Два? Пять? Неделю? Он давно уже перепутал день с ночью, сон с явью, а слова Кати со своими словами.
А были они, его слова? Всегда говорила только Катя. А он слушал и соглашался. Мишка был в полном её подчинении и распоряжении. А как же иначе? Она стала первой девушкой, девочкой, да и вообще, женщиной, обратившей на него внимание.
С детства он не был привлекателен для противоположного пола (по крайней мере, сам так считал) – длинный, тощий, нескладный. К тому же, с пяти лет из-за сильной близорукости носил очки – типичный «ботаник».
Другое дело – Катя! Невысокая, но вся такая ладненькая, с точёными стройными ножками, тонкой талией, копной кудрявых рыжеватых волос и огромными зелёными глазами. На вид – совсем ещё ребёнок. Но иногда сквозила в её взгляде, то ли мудрость, то ли женская опытность.
Но Мишка этого не видел. А если и замечал иногда, то не мог истолковать.
У него не было практики любви – только теория. И та черпалась из книг с маминой полки: Бунин, Мопассан. Мальчишки-ровесники и имён-то таких не слышали. Зато могли бы дать парочку практических советов. Но на такие темы он никогда, ни с кем не разговаривал.
Да у него и друзей-то не было, единственный – его старший брат Паша. Но у того тоже подобная практика, кажется, отсутствовала. Он ни с кем не встречался. И в тридцать лет был женат на своей работе программиста.
Катя подошла к Мише в первый же день занятий в университете. И больше не отходила. Они сидели рядом в аудитории, в библиотеке, вдвоём ходили в кино, в кафе. Вечером он провожал её до дверей квартиры, которую девушка снимала. Но к себе она никогда его не приглашала.
Они ни разу не оставались наедине! И это Мише не казалось странным, а только подтверждало его мнение о скромности и неопытности Кати.
Родители, зная, что сын встречается с девушкой, очень хотели с ней познакомиться. И в декабре, после долгих уговоров, он привёл к ним Катю на воскресный семейный обед. Родители были с ней приветливы, а Павел после знакомства сказал Мишке:
– Что-то тут не так, братишка! У этой Кати есть какой-то план, не понятный мне…
– Во всём ты видишь подвох, – Мишка, кажется, в первый раз не согласился с братом. – Ты циник!
Павел на «циника» не обиделся. Сказал только:
– Ладно, посмотрим…
После того обеда они с Катей толком и не виделись: она, сдав сессию досрочно, почти на два месяца уехала в родную Самару. За это время от неё пришло всего несколько SMS: поздравление с Новым годом и ещё три-четыре одинакового содержания: «У меня всё хорошо. Скоро увидимся!».
Мишка, отчаянно скучающий по Кате, пару раз написал ей о своей тоске, а в ответ – только это: «Скоро увидимся!». Он не знал, что и думать! Но потом решил, что у неё строгая семья, и родители контролируют даже переписку дочери. Это объясняло всё её поведение. Он немного успокоился и стал ждать Катю.
Она вернулась в Санкт-Петербург в начале второго семестра. И всё, вроде бы, пошло по-прежнему.
Только в душе у Мишки произошли перемены – его накрыла любовь. Подогреваемый Бунинскими «Тёмными аллеями» и запоздалой, но всё же наступающей петербургской весной, он буквально грезил о Кате. В своих мечтах он ощущал её почти физически. А наяву они даже ещё и не поцеловались по-настоящему – только чмоканье в щёку при встрече и прощании.
Хотя внешне кое-что тоже изменилось. Катя теперь часто ходила по магазинам и таскала с собой Мишку. Она выбирала себе летние наряды – и повседневные, и для разных торжественных случаев. «Приодела» и его, поменяв имидж, с «никакого» на стиль оксфордского студента. Заменили и очки – на точно такие же, как носил Джон Леннон.
Он преобразился внешне. И когда смотрелся в зеркало – сам себе нравился! Эти перемены Мишка считал хорошим знаком.
Иного мнения обо всём был Павел.
– Такое ощущение, что она приводит тебя в порядок перед тем, как «отдать в добрые руки»… – сказал он однажды.
Мишка даже не нашёл, что ответить и скоро о словах брата просто забыл.
И вот пришло девятнадцатое июня, понедельник, последний экзамен в летней сессии. Мишка очень ждал этого дня, на который было назначено их объяснение. Он и раньше пытался поговорить с Катей о будущем. А она – в ответ: «Потом, сразу после сессии всё обсудим».
В мыслях своих он улетел уже далеко. Он ясно видел, как сделает Кате предложение. Как она согласится, и они вместе полетят к её родителям в Самару, где он попросит у них руки единственной дочери. Потом будет свадьба. На Неве, или на Волге – всё равно!
…Они вышли из университета и направились в Молвинский сад, расположенный сразу за корпусом. Оба молчали. Мишка, боясь спугнуть своё счастье, Катя, погружённая в какие-то мысли.
Сели на берегу небольшого пруда, на заботливо расстеленный Мишкой пиджак.
– Только не перебивай! – начала Катя.
А он и не думал! Он вообще никогда её не перебивал и теперь лишь кивнул.
– Ты считаешь меня милой домашней девочкой. Я, действительно, единственный ребёнок в семье. Только родители мои никакие не «порядочные люди» – они алкоголики. Оба! Я росла на улице. К концу моего девятого класса они совсем спились. И один за другим попали в психушку. Конечно же, встал вопрос о лишении их родительских прав. Меня – в детдом, потому что родственников у нас нет… – она замолчала, словно не в силах продолжать.
Ошарашено молчал и Миша. Но в голове его уже зрело: «Ничего, ты же не виновата!».
Но Катя уже справилась со своим волнением и продолжила:
– Тут я и встретила Фёдора. Он крупный бизнесмен, уважаемый в городе человек, старше меня на семнадцать лет. Как-то ему удалось всё уладить. Меня оставили дома. Под его присмотром. Ты понимаешь – какой это был «присмотр». Но не думай – насилия не было! Я сама. И не только из благодарности. Я полюбила его. Как мужчину. И он тоже ко мне привязался. Но дело в том, что он женат и сын у него есть, всего на три года меня моложе…
Мишка молчал, но мысли его приняли другое направление: «Я спасу тебя от этого похотливого самца!».
– Когда я окончила школу, мы решили взять тайм-аут в отношениях – чувства свои проверить. Он оплатил мне учёбу в нашем университете. Город выбрали специально подальше от Самары, чтобы не ездить друг к другу на выходные. За первые месяцы разлуки мы поняли, что всё между нами серьёзно. И когда я ездила домой на зимние каникулы, решили пожениться. Он обещал развестись с женой…
Во взгляде Миши, уже наполненном слезами, мелькнула надежда: обещал… Но ещё не развёлся!
Это не ускользнула от внимания Кати. Ей было жаль Мишку. Поэтому она нашла слова пожёстче: не просто унизить – разозлить. Чтобы не дать ни малейшей надежды! И он сумел бы отрезать её от себя, как больную, ненужную часть – и жить дальше.
– Ты, наверное, хочешь знать, почему я выбрала тебя? Ты был гарантом для Фёдора, чтобы у меня здесь от свободы крышу не снесло. Он сам тебя и выбрал: «Вон тот маменькин сосунок нам подойдёт», – Катя встала и быстро, не оборачиваясь, пошла прочь.
Мишка – даже не шелохнулся…


II Васька пропал!

Павел открыл дверь в квартиру младшего брата ключом, который дала мать. Она позвонила в конце рабочего дня и каким-то трагическим голосом попросила его заехать.
Отчима не было – в командировке. А от матери узнал «новость»: Катя бросила Мишку.
– Надо же! А он мне и не сказал ничего!
– И мне не сказал! От других узнала. Он и не разговаривает ни с кем! Никуда не ходит. Лежит круглые сутки на диване.
– Чё, даже на улицу не выходит?
– Похоже – давно не был. Холодильник пустой. Грязная посуда в раковине разве что мхом не покрылась. За котом не убрано. Да и не кормит он его, наверное. Высыпала остатки корма из пакета – так набросился! А уж воду как лакал! Хотела Ваську забрать, но ты же знаешь – у меня аллергия!
– Что же он своего любимца-то забросил?!
– Видно, плохо ему Паша, очень плохо! Поезжай, поговори с ним! Он всегда тебя слушал. А то, боюсь, не натворил бы чего! Очень уж он у нас впечатлительный…
– Ладно – поговорю! – Павел неумело чмокнул мать в щёку (не любил он эти нежности!).
По дороге к брату он в уме продолжил диалог:
«Первая проблема – и сразу скис! Не видел он настоящих проблем, и горя не знал».
На долю самого Павла это выпало в полной мере.
Мозг заблокировал события двадцатипятилетней давности. Только во сны прорываются иногда эпизоды из того времени:  неестественно падают люди, кровь, дым, плачь.
Иногда снится отец. Живой! Да он и не видел его мёртвым: погибшего в Южной Осетии офицера хоронили в закрытом гробу. Тогда Павлу едва исполнилось пять лет…
Потом эвакуация, статус беженцев.
В Петербурге мать встретила близкого человека. Они поженились, когда Павлу исполнилось семь. Отчим относился к пасынку, как к сыну. Даже когда через год родился Мишка, не выделял никого из братьев. Только так, как и в любой семье: старшему – больше ответственности, младшему – больше любви и ласки.
Павел отчима уважал, считал «правильным мужиком», но той близости, что была у него с родным отцом, не получилось. Он так и не назвал его папой – только Эдуардом Николаевичем, как представила его мать при первой их встрече.
Отчим не обижался – сам не любил сантименты и правильным словам предпочитал правильные поступки.
Как человек небедный, он дал пасынку обеспеченный быт, возможность развиваться интеллектуально и творчески, что вылилось у Павла в занятия программированием и созданием компьютерных игр по любимым книжкам. Потом это стало его профессией.
В отпуск Эдуард Николаевич вывозил всю семью на отдых за границу, и они много где побывали.
Когда Павел поступил в университет на компьютерный дизайн, отчим купил ему однокомнатную квартиру в новостройке. А через восемь лет в том же районе купил точно такую же и Мишке.
Добившись всего в жизни собственным трудом, пройдя путь от рядового токаря до генерального директора крупного военного предприятия, он и сыновьям своим желал такого же самостоятельного пути, правда, обеспечив их хорошим бонусом.
Природа ли так распорядилась, или впечатления детства наложили отпечаток, но Павел вырос интровертом. Кому-то он даже казался мизантропом. На самом деле в нём не было человеконенавистничества, просто он презирал людские слабости и нытьё.
В этом они с отчимом были похожи.
Мишка же больше походил на мать. Он был подвержен эмоциям, но управляем. Правда, подчинялся исключительно старшему брату, с детства сотворив из него кумира. 
Сам Павел на эту роль не претендовал. Но в помощи брату никогда не отказывал – разъяснял жизнь, как мог, как сам её понимал…
…В квартире брата было всё так, как описала мать. Только Мишка не лежал, уставившись в потолок с мыслями о самоубийстве, а мирно спал. Похудевший, заросший редкой юношеской щетиной. Павлу, на мгновенье, даже стало его жаль.
Но он тут же бесцеремонно растолкал спящего:
– Вставай брата кормить, а то мать с рассказами о тебе даже чаю мне предложить забыла!
Мишка вскочил, словно ему дали хорошего пинка, и помчался на кухню. Там налил и поставил чайник. Пошарил по шкафам – нашёл какие-то сухари, банки с консервами. Открывая печень трески, он вдруг озадачился:
– А Васька где?
– Какой Васька?
– Мой кот!
– У тебя был кот? Это ни тот ли, что сейчас сиганул с балкона за голубем?
– Как с балкона? У нас же девятый этаж!
– А он из-за голодухи, наверное, и не подумал, что так высоко!
Мишка, не дослушав, выбежал из квартиры.
Его не было, наверное, с полчаса.
Павел, не привыкший сидеть без дела, перемыл посуду, не забыв и кошачьи миски, убрал на кухне. И когда уже был накрыт стол, вернулся зарёванный Мишка.
Он молча сел на стул возле обеденного стола. Павел налил ему чая.
– Ну, как там Катя? – Спросил он, словно продолжая прерванный разговор.
– Катя? Причём тут Катя? – Васька пропал! Как же я мог с ним так поступить?! А он меня любил! Такой тёплый, мягкий, пушистый… Он же не мог добыть себе еды! И воды не мог себе налить! Это я толкнул его с балкона!
Мишка замолчал, закрыв лицо обеими руками. Потом вдруг вскочил:
– Паша, я не видел его там, внизу. Может, он не разбился? Зацепился за какой-нибудь балкон… Я пойду по квартирам, я найду его! – говоря это, Мишка метался по кухне, выбегал то в ванную, то в коридор. Мыл Васькин лоток, наливал воды в миску. А то вдруг хватал бритву, начинал приводить себя в порядок.
Павел молча наблюдал.
– Господи, а во что же я комнату превратил! – ужаснулся Мишка.
Он вытащил пылесос и врубил его возле дивана.
И тут же из-под него выскочил рыжий кот…

01.07.17. ©