Костя Юханцов и Перекрёсток Бесконечности 5

День пятый
Они были смуглые и золотоглазые

— Есть люди, которые видны только на большой скорости. А есть те, кто заметен в минуты задумчивости, печали, скорби. А ещё есть кажущиеся люди, которых на самом деле нет.
— Да, всё так… но, к сожалению, именно эти кажущиеся, эти фантомы — они наиболее опасны.
— Они злы, потому что их нет, вот они и бесятся…
— Хорошо, что у вас им разгуляться негде… И даже если заберётся кто-то из Зелёного или из нашего… и вздумает тут лютость какую учинить, а… толку-то? Не выйдет же ничего. И так он попробует… и этак… да ещё разок… А всё зря! И угаснет… ветром развеется… А вот у нас!.. О-о… У нас…
— Я знаю, много они у вас хороших людей погубили…
«Утро ещё не начиналось, а в Золотой стране уже вовсю кипела философская мысль», — подумал я, открывая глаза. Пришлось встать и прошлёпать к окну. Вид из мезонина открывался сумасшедший — и влево на две небольшие горки, похожие на наших близняшек — Юцу-Джуцу, и вправо — на залив — тихий и бирюзовый, в рассветных пурпурных бликах.
— Молодёжь, привет! — крикнул, завидя меня, Боб.
— Привет! — улыбнулся я.
На плетёных стульях, поставленных на газончик, сидели вокруг стола и пили чай Боб, пасечник, смотритель и мичман. Так что в гулком утреннем воздухе звенели не только голоса, но и чашки-ложки.
— Что там за безумное чаепитие? — пробормотал Миха.
— Вставай, — сказал я. — Сегодня последнее воскресенье на этой неделе. Уже почти семь, а ещё ни одного подвига… Прям, стыдно…
— Главный подвиг — это встать в семь утра, — прокряхтел Мишка. — Хотя… в классификации подвигов, которую я когда-нибудь содею, столь ранняя побудка будет выведена за основную шкалу и помещена в подраздел «безумство храбрых».
— Блин, исчо один филосо;;ф, — пробурчал я.
Мы оделись, умылись и вышли.
— Давайте к нам! — позвал Бернид Белоярович.
— Стулья только с веранды притащите, — добавил Козьма Платоныч.
Мы сходили, взяли три, прихватив ещё для Насти, уселись и принялись за крошечные круассанчики с шоколадным и лимонным суфле, гора которых высилась на блюде посреди стола.
— Боб кулинарил, — сказал Пётр Святогорыч.
— Да… — с довольной улыбкой ответил бобр, — люблю иногда. Чаю-то плесните. Что — на сухую-то?
Мы снова привстали. Дровяной самовар — важный от собственной значимости — пыхтел и пофыркивал чуть поодаль, метрах в трёх от стола — на низеньком широком пеньке, а заварной чайничек устроился сверху — на крышке.
— Шишек подкиньте заодно, — попросил Боб.
Мичману пришлось встать и показать нам, как это делается.
— Вишня, яблоня и малина уже прогорели, самое время — чуток соснового духа поддать, — произнёс он.
— Доброе утро!
Я поднял взгляд. По ступенькам крыльца сбега;ла Настя — такая бодрая и свежая — будто час в бассейне плавала, даже завидно стало.
— Хватай скорей, а то твои дружи последние схрумкуют, — промолвил пасечник, с улыбкой указывая на блюдо.
— А теперь, — проговорил Боб, — коль все в сборе… начнём наш совет…
— В Филях, — вставил мичман. — Уж больно ты на фельдмаршала Михал Илларионыча похож…
— Я ещё и мудрый такой же, — усмехнулся бобр. — Итак… Можно подвести некоторые промежуточные итоги. Заехать в пит-стоп, как говорят ваши гонщики. Все составляющие для красок найдены. Про зёрна тоже знаю, Настя вечером написала. Клещи и колокольчик — у Флейты. Остался светоч. Надеюсь, сей пункт нашей программы проскочим без сучков и задоринок. Как я понимаю, Костя, твой родич по части благородства может поспорить с любым вельможей. Значит, каких-то препон — тук-тук-тук по дереву — не ожидается. И, по сути дела, перед нами вырисовывается одна главная задача — отыскать Зелёного колдуна… Если таковой существует…
— По другим колдунам поход;те, может, они… — подал голос смотритель.
— С Кощеем я говорил, — Боб откинулся на спинку стула, погладил бородку, — он только плечами пожимает… Но отчего не походить? Я их с глубокой незапамятности знаю…
— А я вот что вспомнил, — Миха потянулся за, наверное, уж двадцатым круассаном, но взглянул на Настю и руку отдёрнул, — что такое всё-таки меч хаоса? Или так — гипербола?
— Это… как бы… гипотетическое оружие, — чуть помолчав, заговорил смотритель, — оно способно разрушить первоосновы, глубинные структуры, базис мироздания… и может найти воплощение в любом предмете или явлении, в любом живом существе, буквально во всём… И у Боба на этот счёт есть предположение…
— И Флейта со мной согласна! — со значительностью в голосе произнёс бобр.
— …что в данном случае — это фраза о войне и мире, — закончил Бернид.
— Таким образом, всего у нас два дела — светоч и Зелёный колдун, — подытожил Боб.
— Неплохо бы и составителя гороскопа найти, — тихо сказала Настя.
— И обезвредить, — буркнул Миха.
— Не, робяты, — покачал головой пасечник, — пущай злодея ваша волчунья выследает. У неё и навыки, и сотоварищи особные есть. А ваша черёдка годков чрез осемь-десять загрядёт, не ране.
— Посмотрим, — прочитал я по Мишкиным губам; он чуть задумался, вытер пальцы салфеткой, — А меня всё про Незамысла любопытство раздирает, — произнёс он вслух, — правда, лишний раз с Мигириками встречаться… как-то не особо тянет.
— И ещё вопросец имеется, — сощурилась Настя.
— Так… с вопросами у нас — полный порядок, — проговорил я, — нам бы теперь ответы упорядочить. Собираемся? А то и второго воскресенья не хватит.
— Да, сделаем дело, а потом погуляем смело, — Мишка допил чай и поднялся.
Менее чем через полчаса, мы уже стояли у входа в Зелёный мир.
— Рора, — позвал я, — ты здесь?
— Да здесь, конечно, — послышалось в ответ.
— Тогда выходи. Мы на месте. Асархаддон тебя хотел видеть, — я сделал акцент на слове «тебя».
В этот раз Рора воплотилась феерично — собрав себя из сгустков света.
— Не перестаёшь удивлять, — сказал Мишка. — Всё поделала? Дома была? Или только на работе? Начальница у тебя больно суровая.
«…которая бессознательно, по Фрейду, монстров клюёт, как стриж — комара», — чуть не брякнул я, но, благо, вовремя сдержался, потому что тут Рора беззаботно прощебетала:
— Эос — она ж — не только начальница. Эос — это моя мама.
— Как? — не удержался я. — Нет, Рор, прости! Но… Я как-то…
— Не думал, что у меня может быть мама? — засмеялась девушка. — Наверное, это я сама виновата. Это я ж вам голову заморочила, мол, я — джин, сидящий в лампе, компьютерная прога, солнечный лучик, утренний туман, всё что угодно, но не очень-то реальное… да?
— Ну, что-то в этом духе, — я развёл руками. — Подожди!.. Так ты?..
— Астрей — мой папа. А Борей и Зефир — братья. У нас большая семья, даже не знаю, сколько у меня родни всякой, — Рора засмеялась. — Иногда такая путаница выходит!..
— Рор, извини, — сказал Мишка, — но везде написано, что Эос и Аврора — это просто разные имена одной и той же…
И тут он осёкся, внезапно сообразив, что наша симпатичная, смешливая подружка — богиня. Настоящая, абсолютно неземная, будто выпрыгнувшая из какого-то древнего мифа. Да и, сказать по чести, въехать в такое, без ущерба для мозгов — это не всякому по силам. Одно дело — Эос, та сразу показала, кто тут есть кто, и опомниться не дала, но — Рора!.. Хи-хи да ха-ха, любофф у неё какая-то… Кто такой Реиф, кстати? Ангел, небось… Короче, и я, мягко говоря, оказался к подобному не готов. И, думаю, Настя тоже. Но Рора на возникшую неловкость не обратила никакого внимания (или сделала вид) и только отмахнулась.
— Мало ль, что пишут, — беззаботно проворковала она. — Если всему верить, то голова, и впрямь, будет нужна только для того, чтоб в неё есть. Думать, постигать, выбирать пути и приоритеты надо самому. Подумаешь, пишут… Вот она — я! И маму мою вы знаете. А, как начальник, да… она не подарок, лучше не прекословить. Братец Нот как-то попробовал… думаю, навсегда зарёкся.
Рора хмыкнула. Наверное, что-то вспомнила.
— Только вот жертвоприношения мне не надо устраивать, хорошо? — оглядев наши недоумённые физиономии, продолжила она. — Мы — друзья. И на этом — точка. Что, Асару телепатирую?
— Конечно! — выдохнул я. — Надо светоч забирать и отскакивать.
Я сделал аккуратный шажок, осторожно высунул голову. Чинвад располагался левее, метрах в сорока. От грота по карнизу скалы к нему шла тропа, кое-где поросшая худосочными бледными водорослинками. На мосту, бросая вокруг цепкие взгляды, стояли четверо вукодлаков, а на другой стороне я разглядел ещё и парочку волотов. Лишний раз рисоваться совсем не хотелось, и я отступил в тень.
— Это он, — сказала Рора, когда мы услышали шаги.
Асархаддон появился без вспышек и дымов, просто пришёл пешком. Учтиво склонился перед Ророй и Настей, пожал нам руки и вытащил из-за пазухи удлинённый предмет, замотанный в шкуру.
— Вот, смотрите, — он развернул.
Серебряная зубчатая чаша блестела даже в сумраке, а внутри полой полуметровой рукояти, высеченной из какого-то зелёного камня (кажется, нефрита), плыли золотистые змейки, позади которых (я наклонился, попробовал рассмотреть) простирался бесконечный — до самого горизонта — город с циклопическими зданиями, пронзающими небо.
— Словно бойница, за которой — неведомый мир, — вполголоса произнёс Асар. — Забирайте и уходите. После вчерашней стычки… — он потёр подбородок, — в общем, не удивлюсь, если сейчас где-то засел снайпер и целит мне в спину каким-то страшным заклятием. Не хочу, чтоб вы оказались на линии огня. Я обручился на днях с одной очаровательной хромоножкой-фейри, её зовут Игнис Гальба и… если в наших краях всё будет спокойно, позову вас на свадьбу, — демон улыбнулся. — А теперь, ради Балора, поспешите!
И в эту секунду что-то, грозно просвистев у моего плеча, с силой ударило Аврору в грудь. Никакого вреда ей не причинив, злобное нечто разлетелось на куски и, обратившись облаком чёрного пара, с шипением впиталось в землю.
— Проклятье! — вскричал Асар, вталкивая нас в глубину грота. — Бегите!
— Позволь мне помочь! — выкрикнула Рора.
— Нет уж, это — моя война! — прорычал демон и, крутнувшись волчком, моментально исчез.
Происшедшее нас ошеломило и ужаснуло — более всего внезапностью, мгновенным осознанием того, что смерть — так рядом, что она незримо следует за нами повсюду. Тяжело дыша, мы рассматривали друг друга. Но, к счастью, все были целы. А снаружи, меж тем, уже вовсю слышались крики, жужжание, гул и грохот падающих камней.
— Рор, ты как? — Мишкин голос дрожал.
— А что мне сделается? — несколько нарочито улыбнулась девушка. — Ни одно оружие из здешних пространств меня даже поцарапать не может… Но надо ж!.. Как я им досадила вчера!.. Даже начхали на приказ убить Асара и стреляли в меня!.. Да жива я, жива! — рассмеялась она. — Пошли отсюда! Твой многоюродный родич — не дурак и не трус. Больше чем уверена, он справится. И всё сделает как надо.
Битва, судя по звукам, усиливалась, но выглядывать и изображать из себя мишень, конечно, не стоило. Так можно до того доотсвечивать, что изобразишь из себя покойника. И я, вздохнув, поплёлся вслед за друзьями.
Отчего-то мне теперь в первый раз стало по-настоящему жутко. За Настю испугался? Может быть, не знаю. И как-то сразу вспомнилось про маму-папу, и про Ирку, и про дедов-бабушек… даже про одноклассников. Если вдруг что со мной, им-то как? Хорошо книжным героям, подумалось тут же, у них ни родных тебе, ни близких никаких, по ним и всплакнуть некому. Но я-то не книжный, я — настоящий! В общем, лоб потёр и в затылке почесал. За мыслями и не заметил, как до радужной анфиладки Золотника дошли.
Настя по пути сообщила Флейте и Бобу, что мы уже на подходе. Флейта ответила, что, мол, оставьте пока светоч у Боба, поскольку так безопаснее всего, ведь даже воздух Золотника губителен для злодейства, а позже она ещё и ваджру занесёт, которую взяла не подумав. А Боб откликнулся коротким и энергичным: «Еду!». В итоге, бобр встретил нас, сидя на лавочке (той же самой, на которой мы восседали вчера), закинув короткие ножки на сиденье своего велосипедика.
— Раздобыли? — прокряхтел он. — Ну-ка, дайте-ка полюбоваться.
Рассмотрев, бобр положил факел рядом с собой.
— М-да… солидная вещь… сразу видать, древняя… и чародейская…
— Чародейская, да, — откликнулся я. — А к колдунам-то пойдём?
— Сходим, потолкуем, — кивнул Боб. — И к медведю и к бегемоту. Я уж им по записке кинул, ждут… А что ты так удивляешься? — он поймал мой недоумевающий взгляд. — У нас же тут не только замечательные люди есть, у нас все замечательные! Это у вас там… человек — царь и бог… с животными, как с вещью обращаетесь — опыты над ними ставите, убиваете, едите… потусторонних под корень вывели… им пришлось ноги в другие миры уносить… Самый ужасный мир! Вы уж меня, Костя, Миша, простите, но накипело, знаете ли…
Слышать подобное было неприятно, но слов для возражений, увы, не нашлось.
— Боб, ты прав, — сказал я. — Но мы с Михой тут не при чём. Давай не будем рассматривать наши с тобой отношения через контекст…
Я запнулся, поняв, что не знаю, какой именно контекст имел в виду. Но Бобу что-либо лишний раз пояснять не требовалось.
— Да, верно, — пробурчал он, — есть сообщества, страны, миры… а есть отдельные особи — люди, животные, потусторонние… и как ему (этому отдельному индивиду) жить — в добре ли, во зле… это лично ему решать. Если совесть не болит, а совесть — это орган души, как вот лапа у меня, то, стало быть, совесть атрофировалась и отвалилась, а коль совесть болит да ноет, то и душа жива…
— Боб, мы идём? — подала голос Настя.
— Идём, идём, что-то я разворчался… — бобр тихонько снял с рукава божью коровку, улыбнулся ей и опустил в траву. А после спрыгнул с лавочки и взгромоздился на велосипед. — Поехали! — отрывисто скомандовал он.
Теперь наш путь лежал к озеру, поэтому входить в городок мы не стали, а сразу же двинулись по окружной дорожке.
— Они оба там — но Оранжевый, это медведь который, он саженях в пятидесяти, то есть метрах в ста от берега живёт, а гиппопо — Лиловый — на самом бережку уж… Да тут идти-то… Сейчас сами всё увидите. Медведя зовут Сократ, а бегемота — Критий. А вон уж — и дуб, в котором, собственно… — Боб остановился и озадаченно поглядел на устрашающих размеров замок, который украшал массивную дверь, навешенную на широченное дупло не очень-то и толстого дерева, — хм… graviora manent, то есть, трудности — впереди, как говорил один ваш древний парень…
Дверь на дупле дерева тут же напомнила мне жилище Пятачка, я даже поискал глазами табличку с надписью «Посторонним В». Но вместо неё заприметил записку, воткнутую в дверь.
— «Я — у Крития», — прочитала Настя. — Значит, он про нас не забыл, — добавила она с радостью. — Просто надо идти дальше.
— Как же он сюда помещается? — не понял я. — Тут и мне тесновато будет…
— Нет, это — врата, — ответил Боб. — А за ними — большой дом с садом, а дальше речка и море, а ещё дальше — горы… Колдун же… вот и наколдовал себе целый мир. Придётся пройтись к озеру. Впрочем, всё одно, к гиппопотаму надо.
И мы пошли.
— А чем Лиловый знаменит? — спросил Мишка.
— О, он занят прекрасным делом, — проговорил бобр, — он выдумывает мечты, а потом делает из них кораблики и пускает по рекам ветра в Золотник и другие города. И каждый может выбрать мечту для себя, чтоб она освещала путь и вела сквозь время.
— Здо-орово, — протянул я. — Это не они ли сидят?
На берегу озера, вольготно откинувшись на спинки кресел-качалок, сидели, ведя непринуждённую беседу, два добродушных толстяка — бегемот и медведь.
— Гравюра Гюстава Доре, — шепнул Мишка мне на ухо, — Гагрантюа и Пантагрюэль после сытного обеда.
Колдуны — оба в просторных блузах, холщовых штанах и соломенных шляпах — о чём-то возбуждённо спорили, и нам пришлось подойти почти вплотную, чтоб нас, наконец-то, заметили.
— Здравствуйте, здравствуйте, — обозначив попытку привстать нам навстречу (а это, видать, в силу их габаритов, оказалось делом непростым), проговорили они. — Присаживайтесь.
И бегемот небрежным движением сотворил дюжину кресел.
— Всегда должен быть выбор, — пояснил он. — Это моя твёрдая позиция, и я от неё не отступлюсь ни за какие блага мира.
— Спасибо, — сказала Настя, присаживаясь на краешек того кресла, которое оказалось к ней ближе. — Мы к вам пришли с вопросом.
— Славно, что у кого-то ещё остались вопросы, — тут же проговорил Сократ.
— Согласен, коллега, — кивнул Критий. — Увы, вопросы нынче — большая редкость, скоро о них станут говорить, как о предметах мифических. Очень уж у многих теперь есть на всё готовые ответы.
— Даже на те вопросы, которых не было.
— Именно! Зачем же терять время, мучить себя загадками, если можно всех этих путаниц избежать и сходу найти решение.
— Но разве можно ответить на то, что не задано? — спросила Настя.
— Сколько угодно! — важно промолвил бегемот, — Уверяю вас, это сплошь и рядом.
— И на каждом шагу, — добавил медведь.
— Но мы ведём наши диспуты по старинке, — явно довольный собой, произнёс Лиловый. — Мы спрашиваем только то, что задаётся в вопросе.
— А отвечаем лишь о том, что содержит ответ, — договорил Оранжевый.
Мы с Мишкой, Настей и Ророй переглянулись, а Боб хмыкнул и чуть подался вперёд, словно собираясь что-то сказать.
— Не стоит спешить, друг мой, — медведь придержал Боба за рукав, — наша полемика зиждется на корнях, уходящих в саму гущу неведомости.
— Определяя основы всего нашего земного существования, — отозвался бегемот. — И первоочередная проблема, что предстаёт перед нами — это уже изрядно намозоливший всяческую пресловутость смысл жизни. Я утверждаю…
— Что всем нам необходимо искать просветления, чтоб уйти в нирвану. А он уверен…
— В том же самом.
Я увидел, что Рора готова покатиться со смеху, я и сам был к этому близок.
— И вот тут-то возникает дилеммка, как это сияние употребить? — словно разговаривая сам собой, продолжил Сократ, — Я полагаю…
— Что следует всего себя отдать служению существам этого мира. А он говорит…
— Что они должны сами прийти к собственному счастью, поскольку…
— Это уж будет вмешательство в сферы сугубо личные, а это…
— Совершенно недопустимо… При этом коллега Критий считает, что индивидуальные субъекты нашего пространства могут…
— Обязаны!
— Да, обязаны самостоятельно отыскать свой свет. И следовательно…
— Им помогать в чём-либо не нужно! Потому что все…
— Все-все!
— Станут просветлёнными, достигнут нирваны…
— И воспарят, сливаясь с вечным и неизбывным.
— Но тогда всё угаснет! — быстро сказала Рора, не позволив им вновь унести нас на каруселях своих умопостроений.
— Да? — переспросил Сократ. — Хм… до этой отметки диспута мы пока не добрались. А ведь… И в самом деле… Если мы все, как один, воспарим духом, то…
— Мирское станет никому не нужным! Никто не станет любить…
— Цвести, растить детей…
— И всё закончится. А что?.. Может, это и есть наша стезя?..
— Простите, — вновь перебила их Рора, — но мы пришли с единственной целью. Мы хотим что-нибудь узнать про Зелёного колдуна. Он вам известен?
— А мы разве не ответили? — с улыбкой пробасил Критий.
— Так как все колдуны — только в Золотнике, то, выходит, и Зелёный тут. Во-вторых, он сам не знает, что он — чародей…
— Иначе уж проявил бы себя как-то. В третьих…
— Кудесник никогда не занят обыденным, он всегда устремлён ко благу других. А таковых у нас…
— Почти все.
— Верно. И, значит, это может быть…
— Кто угодно… Скажем, смотритель маяка или вот, например, Боб…
— То есть, вы не знаете? — сказала Рора.
— Пока не знаем, — со снисходительной улыбкой уточнил Сократ. — Но нам…
— Это может и не открыться, потому что…
— Разгадывает тот, кто задал вопрос.
— Хорошо, — проговорил Боб, — мы тогда, наверное, пойдём. Спасибо за беседу.
Не мешкая, мы раскланялись и скорым шагом (чуть не переходя на бег), помчались прочь.
— Ух… — выдохнул Мишка, когда мы отбежали метров на двести, — я думал, у меня от них башню снесёт!..
— Да, сумасшедшие колдуны-философы нам ещё не встречались, — сказал я. — Но что-то полезное в конце всё же прозвучало.
— Что истину находит тот…
— Кто ищет.
— Ты уже договариваешь за мной? — притворно ужаснулся Мишка. — А-а-а!!! Это заразное!
Мы захохотали, и смогли остановиться только минуты через три.
Отсмеявшись, Боб степенно, по своей новой привычке, огладил бородку и произнёс:
— Второе дело у нас вышло комом. Но так тоже бывает… поэтому не отчаиваемся, а идём к Мирабору.
Да, поход к художнику никто не отменял. И мы двинулись. Как-то немножко грустновато становилось от того, что наши приключения на этом завершались, а будущее совершенно не собиралось посулить нам хоть какой-нибудь, даже самый маленький, подвиг.
— И что вы скисли? — сказала Рора, кажется, угадывая наше настроение. — Жизнь — это не спринт, это…
— Ползком — на вершину Фудзи, — буркнул Миха.
— Да, можно и так выразиться, — подхватил Боб. — Это, друзья мои, восхождение. И идущему требуются не только силы и отвага, но и преизрядное терпение. Поскольку путь долог и, увы, как бы нам ни хотелось обратного, полон лишений. И взбираются, в итоге, далеко не все. Я уж всякого повидал. Одни вздумали запрыгнуть с разбега, другие — словчить, третьи — на чужом горбу влезть… а разве ж так выйдет? Обманом, подлостью, как и излишней прытью, ничего тут не выгадать. Вот и срываются они со скал, и падают в бездну…
— Ага, — фыркнул Миха, — шурши себе потихоньку, не высовывайся — дольше проживёшь. Отличная философия! А я вот точно знаю, если б не подвиги, то и, может быть, уж и жизни бы на земле не было.
— Ты меня не услышал, — мягко ответствовал Боб. — Я с этого и начал. Подвиги, конечно, нужны, но они необходимы только в какой-то определённый момент, а не как образ жизни. Бывает, что по-другому нельзя, и выход один — пожертвовать собой. А вот коль геройства не требуется, а ты весь из себя храбрец-молодец, медальками при каждом шажке бренчишь, то это уж, извини, показуха получается.
— Ну… да… наверное, — нехотя согласился Мишка.
— А мне хочется, — вдруг проговорила тихонько Настя, — чтоб моя жизнь была похожа на путешествие… вы только не смейтесь! — путешествие по Замку Мечты. Входишь в одну дверь, в другую… И везде тебя встречают чудеса. А дверей очень много, и надо их все пооткрывать! И ты знаешь, что за какой-то одной дверью — твоё самое-самое главное, заветное счастье!..
Я невольно улыбнулся, представив. Мне б тоже хотелось странствовать по такому волшебному замку.
— От вас зависит, как вы пройдёте, и какие линии судьбы станут вашей дорогой, — сказал Боб. — В любом случае, было б здорово в конце концов взойти на вершину. А там… тому, кто сумел взобраться, кто выказывал доблесть, проявлял упорство, преодолевал, карабкался, поднимался с колен, был, несмотря ни на что, честен и благороден — тому откроется, что здесь — в нашем пространстве — ему больше нечего делать. И он волен настолько, что может покинуть этот мир и взлететь.
— Боб — ты чудо! — Рора захлопала в ладоши. — И Эос лучше б не сказала!.. О, а что тут — закрыто? Вы ж говорили, у Мирабора вашего всё нараспашку.
Да, к немалому удивлению, калитку мы нашли запертой, и поскольку изнутри доносились весёлые возгласы и смех, нам пришлось раз двадцать дёрнуть шнурок звонка, а потом ещё как следует потарабанить. Потом наконец-то послышался женский голос: «Бор, кажется, у нас гости», зашуршали по гальке шаги и нам открыли.
— Здравствуйте. Вы к нам?
«Видимо, это и есть та — невидимая», — тут же неуклюже скаламбурилось в голове. Надо сказать, оказалась она вполне симпатичной — стройной, изящной, с копной тёмно-карминовых волос и с большими карими глазами, в аквамариновом с чёрными разводами платье с коротким рукавом.
— Здравствуйте. Добрый день, — сказали мы хором.
— Мы к Мирабору, — проговорил Боб.
— По делу, — добавил я.
— Проходите, у нас сегодня небольшой праздник. А гостям мы всегда рады.
«О, — подумалось мне, — „у нас“, „мы“ — значит, у Мирабора всё в порядке». И вслед за хозяйкой мы прошли во двор. Внутри от былой неухоженности не осталось и следа — и сорняк уж был изничтожен, и дорожки чистотой блистали, да и домик теперь смотрелся совершенно иначе — он словно исцелился от хвори и красовался перед нами новенькой штукатуркой такого яркого солнечного цвета, что я сразу же представил, как Мирабор подмешивает в колер пылающие лучи августа.
Пройдя чуть вправо, мы обогнули кусты сирени, которые я раньше и не примечал, и вышли на обширную лужайку, где за столом сидела небольшая компания.
Сказать, что я опешил — это, пожалуй, ничего не сказать. «Всё смешалось в доме Облонских» — вот самая подходящая фраза. Потому что я увидал не только Мирабора, который радостно кивнул и привстал, но и… нашего историка (а Настиного папу) Ивана Андреича, а так же Незамысла, отношения с коим у нас сложились, скажем так, неоднозначные.
Но благородный муж не ропщет, благородный муж улыбается. Улыбнулся и я.
— Знакомьтесь, — художник подошёл, пожал нам руки; он уже избавился от несуразного шлафрока (и всклокоченной бороды) и ныне щеголял в широких ржаво-шафрановых штанах и белоснежной рубашке с пышным жабо. — Знакомьтесь, — повторил он, — это — Эстер, — он сказал это совершенно торжественно.
Дама чуть склонила голову. Мы назвали себя. Я оглянулся на Настю — помнится, к Ивану Андреичу у неё образовались кое-какие вопросы. Но внешне Настя оставалась спокойной. Возможно, в глубине души она и кипела, но по ней я б этого не сказал.
— С остальными мы знакомы, — проговорил Боб, упреждая готовность хозяина, находящегося в великолепном расположении духа, нас всех немедленно друг другу представить.
— Присаживайтесь, — негромко молвила Эстер, несколькими жестами расширяя стол, а заодно отодвигая стулья с сидящими на них мужчинами.
И мы снова оказались вовлечены в застолье.
— Я приготовила торт с апельсиновым зноем, мне будет приятно, если вы не откажетесь от угощения, — продолжила хозяйка. — А здесь какао с ореховым туманом.
— Рекомендую, — подал голос Незамысл.
Отказаться от подобных яств не представлялось возможным. И мы налегли. Я отломил кусок торта и опять обернулся к Насте. Она молчала, только сверлила Ивана Андреича сердитым пронзительным взглядом. И тот не выдержал.
— Думается, я должен кое-что пояснить, — проговорил он.
— Я тоже, — вставил Незамысл, — но, по всему, тебе нужнее. А я пока ещё чашечку какао употреблю…
Иван Андреич положил руки на стол, сплёл пальцы в «замок», глянул на них, вздохнул.
— Я с детства грезил путешествиями, — начал он. — Я перечитал все книжки о дальних странах, которые нашёл в нашем мире, потом взялся за книги из других миров. А когда вырос, понял, что это должно стать моей профессией, смыслом жизни. Я обследовал все врата, сведения о которых мне удалось отыскать, я побывал всюду. Иногда я забирался так далеко, что возвращение становилось едва ли не непосильной задачей. Случалось, в иных, далёких мирах я сталкивался с противоестественными, злобными существами. Бывало всякое. Но в итоге я обследовал и описал всё, что было на тот момент известно. Да, наверное, другой бы на этом успокоился, зажил бы просто, без забот. Но я не смог. Мне хотелось большего. Ведь теория предполагает значительно больше миров, чем… не стану утомлять вас расчётами и выкладками… в разы больше!.. В разы больше миров, чем это представлялось нам прежде. И все они реальны, все существуют. И вопрос только один: как туда добраться? Тогда я начал изучать устройство порталов. О, это — потрясающе увлекательное занятие! Примерно тогда же мне пришло в голову попробовать свои силы в Красном мире. В тот момент я уже был под завязку напичкан всякими историческими знаниями, потому что уже побывал во многих временных отрезках, и, конечно, подумал, что было б неплохо об этом кому-то рассказать. А учить детей мне всегда хотелось и представлялось делом стоящим… Почему я не занялся преподаванием у нас?.. Хм… Отчасти это было некое позёрство, а с другой стороны — вызов: смогу ли? Полагаю, у меня получилось. Но дело не в этом. Ещё одной, дополнительной причиной, которая привела меня в ваш мир, — он обратил взор к нам с Мишкой, — стало то, что у вас — прекрасные, грамотные инженеры и проектировщики. Такие, скажем, как твой, Костя, отец. Я попросил его довести до ума проект моего нового портала, позволяющего пройти в любой временной сегмент того мира, где он установлен, простым переключением тумблера. Твоему папе я не рассказал о назначении этого устройства, но, не исключаю, он может догадаться и сам. Вот собственно… ах, да, — он поднял вверх указательный палец, — забыл! Что у меня общего с… с Эно и…
— Иван, давай я расскажу, — проговорил Незамысл. — А то ты всё выложишь, мне ничего не оставишь.
— Валяй, Рики. Теперь я какао попью, — согласился Иван Андреич и, словно извиняясь, посмотрел на Настю.
А та подбежала к нему и порывисто обняла.
— Солнышко, дочечка, ты меня прощаешь? — услышали мы.
— Угу, только больше так не делай. Хорошо?
Я перевёл взгляд на Незамысла.
— Так кто вы? — спросил я. — Вы — ант? И почему сначала хотели нас убить, а потом передумали? И зачем Эно встречался с Настиным папой? Ведь Эно — ваш брат? И для чего вам тени?
— Да, Эус-Бэус — мой брат, — кивнул Рики-Таки. — Конечно, вы понимаете, что это — не настоящие наши имена. А то имя, которое было дано мне при рождении, звучит примерно так… — и он тут же просвистел краткую мелодию в духе сороковой симфонии Моцарта. — Секунду! — он остановил уже готовый сорваться с моих уст вопрос. — Я всё сейчас расскажу, по порядку… Тогда, на Марсе гонялся за вами не лично я, а мой КАМ — Кибернетический Автономный Манипулятор.
— Терминатор? — встрял Миха.
— Типа того, — хмыкнул Незамысл. — Но, скорей, запрограммированный аватар. И сейчас я рад, что он потерпел фиаско. Дело в том, что… чуть позже, с помощью, Настя, твоего замечательного папы, я смог побывать в альтернативной версии будущего и увидеть последствия нашего теракта, который там успехом увенчался… Взрыв уничтожил, разрушил почти всю колонию людей. Но это их только разозлило. А когда мой новый КАМ устроил такую же акцию в городе антов, это не остановило и их. И на Земле, и на Ннеф, то есть Глории по-вашему, объявили мобилизацию. И через три недели на Бхаум, как называем Марс мы… точнее, мы называем его… — он снова что-то просвистел, — начались такие сраженья, что горы сдвигались с места, а саму планету скоро разорвёт на части… А наша цель — моя и Эно — совсем другая. Мы в этой войне не на чьей-то стороне. Мы ни за белых, ни за красных, мы не люди и не анты. И мы желаем одного-единственного — чтобы вы все оттуда убрались. Потому что… Ты Брэдбери читал? — он склонился ко мне, моргнул.
О дьявол!..
— Они были смуглые и золотоглазые, — только и смог вымолвить я.
— Читал, — улыбнулся Незамысл; его глаза вновь засияли лазурью. — Но, как видишь, не только были, но и есть. И, думаю, будем.
Миха выронил ложку, Настя зажала руками рот и вытаращила глаза, Боб покряхтел и развёл лапками, а Рора тихонько засмеялась и покачала головой.
— Да, согласен, неожиданный поворот сюжета, — покивал Незамысл и принялся рассказывать о том, что много тысяч лет назад им пришлось уйти под землю, поскольку атмосфера исчезла; что растолчённые тени впитывают свет и разбухают, и что марсиане, сидящие в своих глубинах, словно «дети подземелья», используют тени, как источник энергии; сыпал какими-то терминами, фактами и цифрами, упоминал версии и гипотезы, а потом пустился в рассуждения о себе и Эно — что они большей частью живут теперь на Земле, что пытаются делать вид, будто ничего не происходит, стараются как-то себя отвлекать и развлекать, путешествуют…
Откровенно сказать, пространный монолог Незамысла я слушал в пол-уха. Я вдруг задался вопросом: а существует ли какой-то лимит на поступление новой инфы о том, что ещё секунду назад казалось невозможным? Или всё-таки есть какой-то предел, за гранью которого новое диво уже не хочет размешиваться в концентрированном растворе чудес?..
— Мы самое главное забыли, — сказала тут Рора, дождавшись паузы в тягучем повествовании Незамысла. — Мирабор, мы вам зёрна Лувиаярь принесли.
— Так это ж здорово! — воскликнул художник. — Я уже начал, и многое готово. А теперь, когда Эстер со мной, — в глазах его вспыхнуло счастье, — дело пойдёт вдвое… нет, в сто раз быстрее! И завтра же я всё отнесу Кощею. И знаете… я снова пишу картины!
Я не осмелился поинтересоваться, можно ли что-то рассмотреть на этих новых полотнах. А Миха, переглянувшись с Настей, вдруг отставил чашку и произнёс:
— Мы у всех просим прощения, и огромное спасибо, особенно вам, Эстер, за угощение, и большое спасибо вам, Мирабор, что вы откликнулись и делаете краски… и… Но нам пора домой. Надеюсь, Кощей дорисует автопортрет, а мы забежим, если можно, через неделю.
Монолог вышел, конечно, корявым, но Миха, кажется, озвучил и моё желание.
— Да, пожалуй, пойдём, — проговорил я.
Мы поднялись из-за стола, пожали всем руки. Эстер взяла с нас слово, что мы непременно к ним заглянем, потому что мы — всегда желанные гости (Мирабор при этом только радостно улыбался и кивал), Незамысл хлопнул меня по плечу и пробормотал «Увидимся», а Иван Андреич попросил Настю не задерживаться и сказал, что он тоже уже откланивается и идёт, никуда более не заглядывая, прямо домой.
Хозяева нас проводили и помахали на прощанье.
— Как прекрасно любить, — промолвила Настя, когда калитка за нами захлопнулась. — Вы заметили?.. Он даже заикаться перестал!
— Верно! — откликнулся Боб. — Любовь — вот главное чудо! А то, что Незамысл — марсианин… ну, с кем не бывает?..
Мы засмеялись.
— Ребята, — виновато произнесла Рора, — Мне неловко вам это говорить, но… Эос сказала, что дальше вы должны идти сами. Потому что теперь должно свершиться то, что определит будущее. И ваше личное, в том числе. А моя помощь всё обесценит. Не обижайтесь. Мне и самой неприятно… Словно я бегу с поля боя… или как крыса с корабля… — она поморщилась. — Просто сейчас — ваш выход. А потом я вернусь. Во всяком случае, очень, очень!.. надеюсь на это.
— Рора, что должно случиться? — шёпотом спросила Настя. — Что-то страшное?
— Я не знаю, — ответила девушка, — Правда. Розовоперстая не сказала. Но она меня отзывает… до новых указаний. Простите…
К этому времени мы уже добрались до скал и стояли на подъёмнике. Излишняя моя задумчивость, возникшая на фоне Незамысловой речи, уже успела рассеяться, и мозги вновь уподобились скалолазу, готовому к любому повороту событий. Так что очередная, не сказать, что приятная, новость меня из седла не выбила, наоборот, заставила сосредоточиться и собраться.
— Всё нормально, — произнёс я. — Рора, не беспокойся. Мы справимся. И Настя с нами. И Боб. Мих, ты как?
— Я готов. Прорвёмся!
— Удачи! — воскликнула Рора и взмыла в небо.
— Что ж, — сказал я, — нас снова четверо, как в самом начале. У нас отличная команда. И отступать нельзя.
— Один — за всех? — проговорила Настя.
— И всё — за одного! — откликнулись мы.
Три руки и лапа слились в едином пожатии, и лифт вынес нас к пещере.
Едва войдя внутрь, я ощутил беспокойство. Понятия не имею, что именно меня насторожило, но что-то было не так, словно вокруг витало нечто чужое, опасное, лживое. Впрочем, я продолжал храбриться, всем видом выказывая уверенность и излучая спокойствие, хотя сердце гудело набатом, отдаваясь в ушах, а руки невольно сжимались в кулаки. Я покосился на Миху — он насупился, дышал тяжело, видно, что-то чувствовалось и ему, но и он старался тревогу на показ не выставлять. Настя — я оглянулся через плечо — сощурилась и сжала губы. Когда мы отбивали атаку птерозавров, она выглядела так же. Боб шёл замыкающим, его я не разглядел. Я попытался стряхнуть с себя оцепенение и решительно сделал несколько последних шагов.
На первый взгляд ничего не изменилось. Катился и пыхтел, ворочая камни, бурный апрельский Подкумок, трамваи скрипели по рельсам, шли по дорожкам люди… но вздохнуть с облегчением я отчего-то не поспешил. Неясное «что-то» продолжало мешать, не позволяло поверить собственным глазам.
Сделав упреждающий жест, я вышел наружу, всмотрелся. Всё, что произошло дальше, напоминало дурной сон. Трава, что росла подле, только при беглом взгляде походила на правильную, земную траву, поскольку слегка мерцала и блестела неестественной, фальшивой свежестью. Чувствуя, как липкие щупальца ужаса проникают в сознание, я присел и осторожно дотронулся до ближайшей былинки пальцем. И стебелёк немедленно, словно струйка дыма, развеялся в воздухе. Меня бросило в жар. Камень, лежащий рядом, едва я занёс над ним руку, рассыпался на песчинки. И здесь же я почувствовал, что земля уходит из-под ног — скальный уступ, только что притворявшийся незыблемой твердью, вдруг обратился болотом, зыбью; и эта зловещая топь, омерзительно чавкнув, словно собралась мной отобедать, с силой потянула меня в глубину. Слава Богу, я не промешкал, а мгновенно упал на спину и отполз назад, а там уж Мишка схватил меня за шиворот и живо втащил в пещеру.
— Вот такая, брат, фиготень… — со злостью прошипел я. — Будто кто-то бабочку раздавил. И гром уже грянул…
— Мне страшно, — срывающимся голосом прошептала Настя, — давайте выйдем в Золотник. Там постоим, подышим. И подумаем, что делать.
— Согласен, — выдохнул Миха. — Пошли.
Мы торопливо двинулись назад. Боб мял в лапе отросшую бороду, будто пытаясь что-то понять.
— Идите, идите, — буркнул он, — я сейчас…
Увы, но и Золотой мир уже не походил на себя. Ещё на подступах, в нескольких шагах от выхода, я потянул носом воздух и сразу же почувствовал неладное. Вместо живительной и сочной прохлады, на нас непроницаемой стеной надвигался едкий искрящийся дым. Уже предвидя беду, мы промчались последние метры бегом. И в ужасе остолбенели. Золотник… нет, он никуда не делся, но вокруг города вырос злобный частокол крепостной стены, над головой парили какие-то четырёхкрылые рычащие твари, а склон, пестреющий ржавыми и изумрудными мхами и плаунами, плавно скатывался вниз — в рощицу гигантских, шумящих на ветру, папоротников и хвощей.
«Один элемент, — пронеслось в голове. — Кто-то поменял один-единственный элемент! И изменилось всё».
— Стойте! — рявкнул тут Боб, протискиваясь между нами. — Это не наш мир! За мной!
Он развернулся и остервенело, быстро, как только мог, заковылял обратно.
— Горыныч! Горыныч!!! Проснись! — бобр заорал это ещё издали. — Да что ж это?! Светите!
Мы поспешно направили вверх лучи фонарей.
— Вот оно что! — зарычал Боб. — И как же я сразу… Кто-то усыпил Змея и провернул звезду. Это не наш мир. Похож, да, но не наш. И ваш — тоже! Не знаю, какой. Рдяный, Бардовый… но не Красный. Поднимите меня! Быстрей! Настя, свети же!!!
Мы с Михой подхватили Боба с двух сторон, он вскарабкался, встал нам на плечи, балансируя, дотянулся до звезды, с силой крутанул, бросил оценивающий взгляд, немного поправил.
— Ловите меня. Щас грохнусь…
Мы подставили руки, поймали бобра, который, и правда, едва не свалился на пол.
— Надо проверить! — воскликнул Мишка и помчался в сторону нашего мира. — Получилось! Получилось! — услышали мы.
Сгрудившись на площадке, мы настороженно поглядывали окрест. Кажется, всё вернулось. Я пнул ногой камень, и он не рассыпался, Миха сорвал пучок травы, Настя опасливо погладила землю. Да, пред нами снова был наш родной, любимый, привычный Красный мир. Но улыбнуться мы не успели, потому что земля вздрогнула, небо моргнуло, вспыхнуло, стало так ярко, что почудилось, будто солнце сорвалось и упало на землю, а из-за Кавказского хребта высунулся кружащийся столб чёрно-багрового дыма, напоминающий танцующую, раскрывающую капюшон, кобру.
— Это… ядерный взрыв… — Боб умолк, его голос будто треснул, как старый орех под каблуком.
Моё сердце уже не гудело, он трепетало птенцом, зажатым в кулаке.
— Картина не дорисована. И зло поторопилось… — бобр снова умолк и здесь что-то блеснуло в его взоре, — а если оно спешит, — продолжил он, — то оно боится… а значит… Настя, колдуй!!! — во всё горло выкрикнул Боб.
— Я??? — воскликнула девочка.
— А кто же?! — заорали мы с Мишкой.
И из Настиных глаз брызнула тёплая искрящаяся зелень, а из пальцев ударил и полился волшебный малахитовый свет. На краткий миг округу охватило сиянье, вязкая копоть, что уже чертила по небу колючие угловатые молнии, дёрнулась, сжалась в комок и пропала, канула в бесконечный простор.
Мы стояли, не в силах стронуться с места. Успел ли я испугаться — не знаю, всё произошло в считанные секунды, но, казалось, каждый атом, каждая клетка моего тела вибрировали, дрожали, будто войдя в диссонанс друг с другом и окружающим миром.
— Настя… — Миха закашлялся, — Настя — ты знаешь, кто ты?
— Кто?..
— Настя, ты — Зелёный колдун.
— Да ну тебя, — отмахнулась девочка. — Не выдумывай!
Она стояла, закрыв глаза, бусинки пота и жемчужинки слёз, смешиваясь, стекали по её уставшему улыбающемуся лицу.
— Настя, Мишка прав, — сказал я. — Ты, именно ты, смогла всё это остановить, повернуть вспять. Мы все видели. И сила твоя зелёная-презелёная.
— Как твои глаза, — добавил Миха.
— Боб, разве не так? — я обернулся к бобру.
— А я вот всегда подозревал, что у Насти — особый дар. Да, что это она — Зелёный колдун… в это сложно поверить, но нам, и правда, посчастливилось наблюдать всё это воочию. И теперь это — вполне доказанный факт.
Настя взмахнула ресницами, поочерёдно нас оглядела, всё ещё, видимо, полагая, что это какая-то не очень-то удачная шутка, но обнаружила на наших лицах только дружеские улыбки.
— Вы что — серьёзно, что ли? — проговорила она. — Я — Зелёный колдун? Да ладно…
— Нет, — проговорил я, — ты не Зелёный колдун. Ты — прекрасная Зелёная колдунья. Изумрудная волшебница золотого города. А когда такая ворожея, как ты, берёт дело в свои руки, то миры могут спать спокойно…
— Так, всё, — заулыбалась Настя. — Может, я и Зелёная колдунья, но мне сначала хоть бы школу закончить. А мне там ещё учиться-заучиться. Пошли к нам, глянем.
Мы сбегали, посмотрели на Золотник. Морок сгинул и там. А после снова вернулись на площадку, с которой открывался вид на Кавказ.
— Неужели всё позади? — радостно спросил Мишка. — Нет, даже не верится… Настя — ты… ты — супер! Как я рад, что у меня такие друзья!
Нас всех переполняли чувства. И мы все в этот момент были по-настоящему счастливы.
— Мне кажется… — проговорила Настя, — нет, не кажется… я точно знаю, что ваджра и факел уничтожены… Это… я их сейчас поломала… просто стёрла в порошок… Я не очень понимаю, как у меня это вышло, но…
— Так, значит, фразу о войне теперь дописать нельзя? — спросил Мишка.
— Сейчас нельзя, — подтвердила девочка. — Но…
— Потом Зло может придумать что-то ещё? — я вопросительно взглянул на Настю.
— Да, к сожалению.
— Тогда будем держать порох на макушке, а уши — сырыми, — заулыбался Миха. — И враг не пройдёт!
— А давайте в субботу увидимся, — сказала Настя. — В вашу субботу, то есть. Приходите. В кино сходим.
— У вас тут кино есть? — невольно удивился я.
— Ну, конечно, есть! — засмеялась девочка. — У нас тут много чего есть. Но нам же всё некогда.
— Договорились, — кивнул Мишка. — А потом — ещё через неделю — по Пятигорску погуляем, мы тебя тут встретим. Только списаться как-то надо. У нас же Сеть, а у вас…
— Дао есть, — произнесла тут незримая Рора.
— Рора, привет! — радостно закричали мы. — Выходи! Что ты прячешься?
— Нет уж! — ответила она. — У меня маленький отпуск. Через неделю прилечу. Вы — большие молодцы! Я тоже, как и Миша, очень-очень горжусь, что у меня такие друзья! Всё… мне бежать надо, потом расскажу… пока!
— Пока, пока! — откликнулись мы. — Возвращайся. Мы тебя ждём!
Но Аврора уже, видимо, отключилась.
— Знаете, что я сейчас подумал? — оглядев нас, произнёс Миха. — Вот… фраза о войне не дописана… и меч хаоса не выкован… Но ведь и фраза о мире не сформулирована… И почему бы нам не попробовать сложить её? И перековать обломки меча на плуг… как там?.. на орало космоса? А?
— Брат, ты — гений! — восхитился я. — Нет, правда. Мне это предложение по душе! Настя, Боб, как думаете?
— Думаю, Эос эту идею не поддержит, — Боб поморщился и потёр нос. — Ей нравится равновесие. А иметь врагом Розовоперстую — удовольствие сомнительное. Впрочем, попробовать заняться поисками необходимых знаков препинания, вернее, их материальных воплощений… это мы можем. А там видно будет. Не исключаю, препон нам на пути нагородится… с кандачков не перепрыгнешь. Ведь строить — всегда труднее. Но… labor omnia vincit. Не так ли?..
— Вот сам хотел это сказать, но ты меня опередил, — рассмеялся Мишка. — Так что, приключение начинается?
— Вы же в кино хотели, — усмехнулся Боб.
— Ну, да, — согласился я. — Кино, а тем более, из другого мира — это улётно! Это — обязательно!
— И в школу вам ещё надо, — бобр загнул второй палец.
— И в футбол поиграть, — продолжил Миха.
— И прочитать три тысячи умных книг, — улыбнулся я. — А ещё мы хотели свою музыкальную группу сделать. Настя, ты играешь на чём-нибудь?
— На фортепиано… учусь, — кивнула девочка.
— Круто! — воскликнул я. — Нам до зарезу нужен клавишник.
— Всё, ладно, — рассмеялся Боб, — идите. Встречаемся тут — под Перекрёстком Бесконечности.
Расставаться очень не хотелось. Но долг — превыше всего.
— Всё, до встречи, — проговорил я, протягивая руку; опасность миновала, и обнять Настю я не посмел.
— До встречи, — эхом отозвался Боб. — Пойду Горыныча будить.
— Я буду вас ждать, — промолвила Настя.
И мы полезли вверх — к Китайской беседке.
Прекратить войну и установить мир — это не одно и то же, подумалось мне. Вот если тот, кто перестал стрелять, начнёт сеять свет… вот тогда и жить можно. Сумеем ли мы сделать так, чтоб люди навсегда забыли о вражде — этого я не знал. Но — клянусь бородою Ктулху! — я был абсолютно уверен в том, что мы не побоимся пройти этот путь до конца. И не отступим.