Гардемарины. Альма матер

     Курсантская рота размещалась  в большом длинном помещении. выходившим окнами на парк. Вдоль помещения ближе к окнам располагалось два ряда железных  двухярусных коек. Когда сто курсантов, отходя ко сну, забирались на эти койки, скрип стоял очень густой. И всегда находился шутник. чтобы скомандовать: «Ре-же! Раз-два!».  Или ещё что-либо подобное. Рота ржала.

     Напротив коек, вдоль стены тянулась пирамида с автоматами.  Оружие было прижато  стальными штангами,  снабжёнными замками. Ключи от  замков находились у дежурного по роте.

      В пространстве между койками и пирамидой  ежедневно проходили разные построения: от утреннего осмотра (после зарядки) до вечерней поверки (перед отбоем).

     Свободного времени не было. После учебных занятий и самоподготовки   курсантов наряжали на разные работы. Чаще всего на разборку руин. Перед вечерней поверкой курсантов ротами выводили на Киквидзе для строевой прогулки. При этом нужно было петь песни.  Уж тут народ облегчал душу, выдавая такие попевки, от которых, если прислушаться, вяли бы уши. Повзрослев, на старших курсах курсанты на строевой прогулке исполняли уже более благороные вещи, вплоть до арий из "Травиаты".

     В увольнение в город отпускали вечером в субботу и утром в воскресенье.   И всё! Правда, на старших курсах можно было пойти в увольнение вечером в среду.  Якобы в библиотеку.

      И так все пять лет обучения. Сплошная казарма. Жизнь под надзором и в сплошных ограничениях. Даже к любимой девушке не сходишь, когда захочется.

        Барсуков посчитал всё  это  спартанство  хитрым психологическим ходом, чтобы будущая суровая флотская служба не показалась бы юным офицерам слишком суровой.

        Действительно, только что была унылая казарма и постоянный надзор. И вот он выпуск.

       И вдруг --  свобода, иди куда хочешь. И золотые погоны, и делай, что  хочешь. И денежное содержание. Это же счастье.

      Ну, а вахты, походы, учения?  Это ерунда. Это ж романтика!

     Кораблей  после войны  начали  производить всё больше и больше, и флоту стало не хватать  инженеров-эксплуатационников, которых выпускало Высшее военно-морское инженерное училище им. Дзержинского, которое располагалось в Ленинграде в здании Адмиралтейства.  Поэтому решили основать в Пушкине под Ленинградом еще одно высшее военно-морское училище, подобное Дзержинке. Решили и основали  в 1948 году 2-е Высшее военно-морское инженерное училище (в последствии им.Ленина  с памятником Ленину на плацу), курсантом которого в год смерти Сталина и стал Лёшка Барсуков.

     Формально оба училища были идентичны. В реальности же второму училищу было ох как далеко до Дзержинки.

     Во-первых, традиции. Как никак ленинградскому училищу было 175 лет. Его под именем «Училище корабельной архитектуры» основал  в 1778  году император Павел Первый.  Конечно, к нашему времени училище накопило кучу традиций.

      А у пушкинского училища какие могли  быть традиции, когда оно только, что родилось?  Правда одна традиция вскоре всё же завелась, да и то с подачи дзержинцев.  Выпускники 2-го ВВМИУ  перед выпускным балом стали надраивать асидолом до блеска  половой член Геракла, бронзовая статуя которого стояла на правом пилоне Декамероноваой галереи в Екатерининском парке (дзержинцы по этоиу же случаю надраивали яйца коню Медного всадника).

      Опять же место обитания. Детище Павла более 130 лет обреталось в  шикаром здании Адмиралтейства в самом центре Ленинграда.

     Ленинцы же проживали в полуразрушенных войной бывших казармах Лейб-гвардии 4-го стрелкового Императорской фамилии полка. Кстати, там же раньше размещался и Александровский кадетский корпус, в котором, как гласит мемори альная доска на стене здания, воспитывались будущие адмиралы: Авелан К.Ф., Попов А.А., Римский-Корсаков В.А., Чихачёв Н.М., Чухнов Г.П. 
   
      И преподаватели в Питере были сплошь профессора. В Пушкине же с этим делом было немного пожиже.  Так, например, высшую математику преподавал ленинским курсантам  подполковник Боголюбов. Курсанты его жутко боялись. На экзаменах он был зверь. А предмет преподносил, скорее всего, формально, поскольку обучаемые с трудом разбирались в интегралах, а особенно в двойных. 

     И сами дзержинцы  интеллектуально превосходили ленинцев. И понятно почему.  Конкурс в Дзержинеке был намного выше, чем во 2-м ВВМИУ, поэтому слабые выпускники средней школы (как и Барсуков) в Дзержинку не лезли, предпочитая ей училище в Пушкине.

     Ленинцы вовсю завидовали дзержинцам, завидовали и подражали, а те покровительственно относились к своим товарищам из Пушкина и наставляли последних как нужно жить.

    Лёшка особенно переживал из-за превосходства дзержинцев во всём.. Оба училища тесно сотрудничали друг с другом. И всегда, что в шлюпочных гонках,  что в звёздном заплыв, что в конкурсе талантов дзержинцы были впереди.

      И девушки на танцевальные вечера в Дзержинку валом валили, а в Пушкин если и ехали, то отнюдь не  первые красавицы.  Всё же на поезде нужно было тащится туда и обратно.

      Барсуков страстно желал, чтобы пушкинцы. в конце концов. возвысились бы над  дзержинцами  и доказали бы, что и они ребята тоже не промах.

    Он желал,  желал и дожелался  до того,  что его желание исполнилось. Правда. не сразу. а через несколько десятков лет.

    В 1998 оба училища слились. Курсантов из Адмиралтейства перевели в Пушкин. Власти посчитали, что обретаться курсантам в Алипралтействе -- это слишком шикарно.

   Новое учебное образование стало называться Военно-морским инженерным институтом.  После присоединения к нему петергофского Военно-морского института радиоэлектроники им.Попова назвнее  ему придумали более весомое: Военно-морской  политехнический институт.

     Раз институт, то, понятно, что о казарме и речи не было .Только в начале обучения   курсанты располагались  при училище, а уже со второго курса они жили «на воле» (в курсантском общежитии), получая денежное довольствие от 12 000 до 22 000 руб. в зависимости от успехов в науках.

      Бывая в Пушкине, Барсуков обязательно приходил на Кадетский бульвар и прогуливался  вдоль бывших   казарм   Александровского кадетского корпуса.  Он вспоминал свою курсантскую юность.   Мимо дефилировали юноши с портфелями и в военно-морской форме . Сразу было видно, что они не попробовали по настоящему ни шагистики, ни караульной службы,  ни террора старшин. Этакие вольные слушатели в очках.

     «Наверное, им будет трудно на флоте, -- подумал Барсуков, -- не то, что нам, закалённым и натренированным.»     И в памяти всплыло:

    «Рота! Становись!»  Секунды и все уже в строю

    «Равняйсь!.. Смирно! »    И вот уже образовался четкий прямоугольник.

    «Шагом… марш!  Раз…раз…раз… Запевай!»   И на всю улицу  понеслась курсантская попевка:

« Разгорается над нами утро вешнее.
Золотятся листья в Катькином саду.
Выбегаем на зарядку мы по-прежнему,
Со старшинами ругаясь на ходу…»   

   Господи, как будто всё это было только вчера. А вот уже и жизнь пролетела.
Жизнь пролетела, а Катькиному саду, в смысле Екатерининскому парку, хоть бы что. Он стал ещё прекраснее. чем во времена курсантской юности Барсукова.