Роковая случайность

                Роковая  случайность.
        Тёмным питерским вечером 11 января 1842 года от рождества Христова император всероссийский Николай Павлович прочёл докладную записку, поданную на высочайшее имя известным военным инженером А.З. Теляковским. Собственно, оную записку доста-вили во дворец накануне утром, но тогда император был занят другими делами. А вот вечером одиннадцатого числа государь как раз собирался заняться давно назревшим воп-росом о постройке рельсового пути от российской столицы до Москвы. Теляковский же как раз излагал свои мысли по весьма важному аспекту этого непростого дела.
       Автор «Полевой фортификации» в коротком, но ясно и чётко написанном докладе доказывал, что наиболее модный на Западе размер колеи (1435 мм в метрической системе) для России малопригоден, или непригоден вовсе. Более широкая колея, как в частности показал опыт Царскосельской дороги, требует огромных затрат при постройке. То есть создание мало-мальски цельной сети потребует гигантских средств и многих лет работы. А окупятся затраченные деньги нескоро, учитывая малую населенность страны и небо-льшие потоки людей и грузов, даже между основными центрами ея. В то же время более узкая колея, но не менее трех футов, будучи значительно дешевле, позволяет обеспечить нужные перевозки на долгий срок. По мнению автора, оптимальный размер был 47 дюймов, или по-современному 1193,8 мм.
      Еще важнее то, писал далее Аркадий Захарович, что подобная ширина колеи даст нам огромные стратегические преимущества. При нападении превосходных сил противника, как в 1812 году, достаточно отвести в тыл подвижной состав, и неприятель не сможет воспользоваться железными дорогами на занятой территории. Перестройка же их на европейский лад невозможна, ибо для Стефенсоновской колеи наши выемки и насыпи будут слишком узки, а габариты вагонов и паровозов не впишутся в размеры мостов, туннелей и станций. При наступлении же российские сапёры всегда могут проложить свой путь по полотну противника, даже если оно сильно повреждено, ведь требуемые размеры гораздо меньше. И стоить такая перешивка будет дешевле, чем восстановление исходного пути, и провести ее можно будет быстрее. В то же время провозная способность подобных дорог весьма велика, и вполне достаточна для переброски любых мыслимых армий, со всей артиллерией, огнеприпасами и средствами снабжения на любые возможные рассто-яния. Ну, в пределах Европы, конечно.
       Прочитав оный текст, император надолго задумался. Потом повелел срочно доставить текст записки П.П. Мельникову и Н.О. Крафту, видным инженерам, курировавшим проект будущей дороги. Им было велено назавтра, к четырём часам пополудни, высказать своё мнение в письменном виде, что и было исполнено. Крафт очень коротко ответил, что считает мысли автора разумными, но требующими детальной проработки. Мельников же, отмечая, что является последовательным сторонником широких колей, признавал в то же время, что стратегические соображения автора совершенно бесспорны. Запросили и неких иностранных специалистов, и их мнение оказалось положительным. Но император всё же колебался. Сам будучи неплохим инженером, правда, более военного склада, он понимал, как важно не ошибиться в таком непростом вопросе.
          Наконец, 19 числа, царю доставили короткое письмецо Ф. Герстнера, строителя и проектировщика Царскосельской ветки. Не оспаривая доводы Теляковского, Герстнер всё же отмечал, что он лично является сторонником шестифутовой колеи, но никаких доводов в пользу этой идеи не приводил. Как ни странно, эта записка окончательно склонила императора на сторону 47 дюймовой колеи. Он внутренне недолюбливал этого герма-ноязычного чеха, хотя и признавал его инженерные и административные таланты. И то, что Герстнер, убежденный сторонник самых широких колей, не опровергал выводы рус-ского инженера, было очень характерным. И когда 13 февраля вышел в свет именной императорский указ о постройке железнодорожной линии Санкт-Петербург – Москва, там было точно указано, что надлежит ея строить с шириной колей ровно в 47 дюймов. П.П. Мельников разработал габариты подвижного состава и приближения строений, которые получились великоваты для такой колеи, но всё же много менее европейских. Н. О. Крафт спроектировал для новой дороги рельсы, шпалы, крепления и прочую мелочь, которые вышли заметно дешевле и надежнее стефенсоновских.
          Это нестандартное решение вызвало недовольство у многих заинтересованных лиц, пошли письма, прошения и докладные записки. Но государь был непреклонен, и когда в самом начале 49 года дорога была принята в постоянную эксплуатацию, в стране уже строились вагоны и паровозы соответствующих размеров. Надо сказать, что за границей очень холодно отнеслись к предложению русского правительства – строить подвижной состав совершенно необычных габаритов, и в итоге всё необходимое – от шпал и косты-лей до паровозов и систем сигнализации и связи пришлось делать у себя дома. Это соз-дало сперва определённые трудности, но уже к началу 50-х годов сильно стимулировало российскую промышленность. К тому же оправдались прогнозы Теляковского – тот же Крафт подсчитал, что дорогу с европейской колеёй построили бы минимум на два года позже, и за куда большую цену. А когда в 59 году построили линию от Москвы до Нижнего, Мельников в докладе министру отметил, что и на этой, относительно короткой трассе, сэкономили почти три года. А магистраль Петербург – Варшава, к моменту смерти Николая первого доведённая почти до Вильно, при постройке по западным стандартам к тому времени вряд ли дошла бы и до Луги. А это имело огромное значение в ходе Крым-ской войны – Пруссия, понимая, что гвардия за пару – тройку дней может переместиться из пригородов Питера почти к Кенигсбергу, занимала скорее прорусскую позицию, да и Австрия вела себя более осторожно. В итоге, несмотря на ряд поражений, только что вступившему на трон Александру второму удалось заключить более-менее почётный мир, хотя и с заметными потерями.
        Так как первый опыт вполне удался, 47 дюймовая колея стала основной на просторах Российской империи. Изредка строились по-настоящему узкоколейные линии, но их было очень немного, а общая длина не превышала и десятой доли от всей сети. Почти все линии принадлежали казне, так как частные инвесторы, особенно иностранцы, неохотно вклады-вали деньги в нестандартную колею. Да и вся техника, необходимая для постройки и эксплуатации сети, как мы уже говорили, производилась казёнными предприятиями. В то же время, однако, выяснилось, что перевозка равных объёмов пассажиров и грузов требу-ет большего числа рабочих и служащих, чем в соседних странах. Но это никого особо не огорчало – ежегодно тысячи обедневших крестьян стекались на заработки в города, и лишние рабочие места были очень кстати. И интеллигентная публика была довольна – всё же лучше работать телеграфистом или конторщиком на станции, чем пополнять ряды «лишних людей», или идти в нигилисты. Последние заметно активизировались в конце правления Александра второго, а в начале 80-х годов возникла и чисто террористическая группа народовольцев, считавшая все мирные методы борьбы бесперспективными. К счастью, число активных «бомбистов» никогда не превышало десяти, и хотя им удалось убить двоих полицмейстеров, а в мае 1882 года серьезно ранить государя, организация была быстро разгромлена. И вплоть до конца столетия ничего подобного в России не наб-людалось, хотя французские, итальянские и американские анархисты пытались вести свою пропаганду и здесь. Правда, император после ранения часто болел, что привело его к преждевременной смерти. Однако, он в основном успел завершить свои реформы, а в 86 году, почти перед кончиной, октроировал Основной закон Российской империи, по суще-ству первую, и весьма демократическую для того времени, конституцию страны. Правда, Государственная дума – новое законодательное учреждение, избираемое по многоступен-чатой и очень неравноправной системе – впервые собралась на заседание лишь в августе 89 года. Но всё же прогресс был налицо.
   А вот следующий император, Александр третий, пострадал от террористов куда больше, хотя и сугубо косвенным образом. Волею случая он был свидетелем всех трёх покушений, причем сравнительно в молодом возрасте, и хотя никоим образом при сём не пострадал, но получил серьезную психическую травму. Цесаревич с годами всё чаще злоупотреблял крепкими напитками, а придя к власти большую часть времени проводил в Гатчине, лишь изредка появляясь на публике. На укоризненные замечания своих министров, что мол, никаких нигилистов давно уже и в помине нет, государь отвечал, что он прекрасно сие знает, но ничего не может поделать сам с собой. В итоге Александр Александрович умер довольно молодым, не дожив двух недель до нового, двадцатого, столетия. Зная его нелюбовь к крайне левым течениям, некоторые консерваторы и откровенные реакционеры пытались ограничить и частью вовсе отменить реформы предшествовавшего царствова-ния. Однако их успехи были мизерны – удалось несколько ужесточить правила приёма на высшие женские курсы, в университеты и гимназии, да слегка ограничить вузовскую автономию. Старообрядцы, униаты и баптисты вновь, как при Николае первом, стали как бы христианами второго сорта, но в реальности их положение почти не изменилось. Пару раз в империи случились еврейские погромы, для ряда губерний понизили процентную норму, но и эти эксцессы затронули ничтожную часть иудеев и караимов.
           В то же время бурный рост экономики медленно, но верно подтачивал остатки кре-постничества, сословные предрассудки, привилегии дворянства а также феодальные обы-чаи и нормы в целом. Огромный рост внутреннего рынка стимулировал, правда в разной степени, все отрасли молодой российской индустрии. По-прежнему лидером её оставалась текстильная отрасль, чему много способствовали два обстоятельства. Во-первых, в 80 – 90 годы в присоединенных к России частях Средней Азии сильно выросли посевы хлопка, причём в основном самых продуктивных американских сортов. В Центральных же и северо-западных районах, особенно в Литве и Белоруссии, быстро росли посевы льна, для обработки которого богатыми крестьянами и некоторыми помещиками применялись впол-не современные для тех лет машины и сельхозорудия. Во-вторых, в те же годы большинство крупных и средних фабрик получили выход на «чугунку», что не только удешевило доставку сырья и сбыт продукции, но и облегчило снабжение фабричных посёлков и городов массовыми грузами – дровами и строевым лесом, зерном и картошкой, строительным камнем, песком и гравием. Конечно, подъездные пути к этим селениям строились по облегчённым нормам, не допускали больших скоростей и движения тяжелых поездов, но всё ж это было куда лучше гужевой доставки или перевозок в хилых шаландах по мелководным рекам.
   Так же бурно развивались и прочие традиционные отрасли – пищевкусовая, кожевенная, лесопильная и шерстяная, чему также много помогла реконструкция транспорта. Но с каждым годом росла роль тяжелой промышленности, особенно металлургии, машиностро-ения, химии и производства стройматериалов. Эти отрасли по темпам роста опережали все прочие, особенно чёрная металлургия. Огромный и постоянно растущий спрос на металл привлёк в эту отрасль невиданные ранее капиталы. Причем, если в 80-х годах но-вые заводы строились и расширялись на юге, а на Урале производство почти не росло, то в девяностые положение резко изменилось. Уральские заводы, работавшие на древесном угле, перестроились на выпуск проволоки и тонкого листа, качественных и легированных сталей, ферросплавов и высокопрочного чугуна, с каждым годом уверенно наращивая мощности. А в Кизеловском бассейне строились первые комбинаты, работавшие на мест-ном коксе. Появились металлургические заводы в Сибири и на Дальнем Востоке, росла выплавка стали в Центре и в Петербургском районе, где, правда, выпускался в основном вторичный металл. Ну и конечно, росло производство в новых районах, где домны рабо-тали на каменноугольном коксе – в Донбассе, Кривом Роге и в Польше, хотя и не так быстро, как в предшествующее десятилетие. Уже на рубеже веков выплавка стали в Рос-сии превысила 6 млн тонн, и продолжала потихоньку расти.
     Нечего и говорить, что заказы железных дорог составляли заметную долю в сортаменте металлургических и машиностроительных заводов. Благодаря дешевизне постройки и экс-плуатации российская сеть росла очень быстро; в 90-ые годы иногда строилось более трех тысяч верст за год. А в 1898-ом произошло знаменательное событие – общая протяжён-ность российских железных дорог общего пользования, без Финляндии и царства Польского, превысила 100 тыс верст и продолжала расти. Интересно, что уже с середины 80-ых годов многие инженеры и промышленники предлагали начать перешивку основных линий на более широкую колею, хотя бы типа стефенсоновской. Мол, существующая сеть скоро не справится с огромным объемом быстрорастущих перевозок. Но постоянная пост-ройка дублирующих, спрямляющих и обходных линий своевременно разгружала самые сложные направления, и почти все грузы всегда доставлялись своевременно. Способство-вала этому и своевременная реконструкция старых линий, и более солидная постройка новых. Так, если до 78 года почти все мосты строились деревянными, то уже с 93 пролеты перекрывались почти исключительно металлическими или каменными конструкциями, преимущественно железобетонными. А в начале века на капитальные сменили и все ранее построенные деревянные мосты и мостики. Последним металлические фермы заимел ог-ромный Сызранский мост через Волгу, между Батраками и Самарой. Его реконструкцию проводил известный инженер профессор Белелюбский, ставший вскоре ведущим специа-листом страны по стальным мостам. Впрочем, более ранние деревянные конструкции, в основном строившиеся по проектам Д.И. Журавского, также показали себя с наилучшей стороны. Они были прочны и легки, а их реальный срок службы даже превзошёл самые оптимистические прогнозы. А всякая оттяжка во времени реконструкции старых линий ускоряла строительство новых.
     Понятно, что железные дороги, кроме металла, потребляли уйму стройматериалов, да и массу других товаров. Так, потребность в креозоте для пропитки шпал стимулировала коксохимию и сухую перегонку сланца, торфа и дров. Спрос был так велик, что первые в мире коксовальные печи с полной утилизацией летучих продуктов построили в Домбро-вском угольном бассейне, в царстве Польском, хотя проект был немецкий. По этому поводу германские социал-демократы даже заявили протест в парламенте, мол негоже передавать потенциальному противнику столь важные технологии. В ответ производители печей резонно заметили, что взаимовыгодная торговля – лучшее средство поддержания мира, а русская промышленность, несмотря на все успехи, всё еще отстаёт от немецкой, особенно химическая. Так что ни о каком военно – техническом превосходстве «вероят-ного противника» и речи быть не может. Отметим ещё, что вечная нехватка осветитель-ных и сигнальных ламп, проводов, телеграфных, а впоследствии и телефонных аппаратов сильно стимулировала российскую электротехнику. Но конечно, существовало и обратное влияние – многие новые материалы и технологии впервые опробовались на «железке», а потом растекались по всей стране. Лучший тому пример – железобетонные конструкции. Началось всё с мостовых опор, потом некоторые мосты стали целиком делать из железо-бетона, затем новый материал нашёл широкое применение для постройки платформ, станционных зданий и водокачек. А когда в 1906 году появились первые железобетонные шпалы, и гражданские, и военные инженеры уже переняли опыт транспортников.
   С годами оснащение желдорог сильно выросло, были отработаны рациональные приёмы и методы работы, нормы безопасности, средства оповещения и связи. В результате к полувековому юбилею Николаевской железной дороги (так после смерти императора назвали линию Петербург – Москва) производительность труда в отрасли выросла более чем вдвое. Конечно, она была ниже, чем в основных странах запада, но преимущества русской колеи, особенно стратегические, никто не отменял, посему всё и оставалось по-прежнему. И так же ежегодно сотни и тысячи крестьянских детей, не найдя работы дома, уходили искать счастья на «чугунку». Уже в 60-е годы, в пору великих реформ, министе-рство путей сообщения по всей стране открывало для своих подопечных училища, школы и различные курсы, начиная от ликвидации неграмотности и кончая опытом вождения скоростных пассажирских поездов. Все эти учебные заведения пользовались большой популярностью в народе, и сильно способствовали его просвещению. Ну а в целом, по гамбургскому счёту, железнодорожный транспорт волею судьбы оказался самой демокра-тической отраслью российского хозяйства. Именно на «чугунке» представители низших классов легче всего и быстрее всего добивались карьерных и материальных благ, нужного образования, а порой и высоких постов, дававших не только дворянские титулы, награды и ордена, но и широкую известность среди образованной публики.
         А в общем и целом, к концу девятнадцатого столетия общественная жизнь страны сильно продвинулась, и буржуазные отношения уже явно преобладали над феодальными. Дворянство формально ещё считалось высшим сословием, но его авторитет в народе силь-но упал, особенно среди горожан. А их насчитывалось уже более трети от общего народо-населения державы. Александр III, при всей нелюбви к «левым», был человеком трезвого ума и твердой воли, и всегда учитывал не только реалии настоящего, но и тенденции будущего. Кроме того он хорошо понимал, что любое «завинчивание гаек» бросит ква-лифицированных рабочих и разночинную интеллигенцию в объятия революционеров, как бы ни было призрачно их нынешнее влияние. Посему он жёстко пресекал все попытки внеэкономической эксплуатации, возрождения отработок, усиления штрафов на фабриках и телесных наказаний в деревне, и т.д. и т.п. Напротив, в его царствование приняты были законы о десятичасовом рабочем дне, обязательных выходных, двойной оплаты сверхуро-чных работ, введении фабричной инспекции и обязательном страховании несчастных случаев. Постоянно снижались выкупные платежи, Крестьянский банк активно скупал промотанные помещиками земли и мелкими участками, по доступным ценам, сбывал их зажиточным селянам. В последние годы царствования всячески поощрялось переселен-ческое движение в Сибирь, на Дальний Восток и в Среднюю Азию, чему много помогло завершение строительства Транссибирской магистрали. Последний её участок, от Иркут-ска до Слюдянки, был принят в постоянную эксплуатацию летом 99 года. Наконец, годом ранее вышел именной указ о разрешении союзов по профессиям (кооперативные органи-зации, особенно потребительские и сбытовые, активно работали уже лет за пять до того). Первыми, конечно, новыми возможностями воспользовались интеллигенты, но уже через два – три года возникли профсоюзы машинистов, станционных рабочих, каменщиков, плотников и приказчиков. И одним из самых влиятельных и многочисленных был союз железнодорожных служащих, куда входили связисты, кассиры, дежурные по станциям и вокзалам, диспетчеры и линейные ревизоры.
       Система русской колеи имела только один серьёзный недостаток – при пересечении границ приходилось менять колёсные тележки вагонов или перегружать товары на евро-пейские поезда. Но большая часть грузов, особенно экспортных (зерно, лес, руда, жмыхи, бакинская нефть), из глубины страны перевозилось к портам Балтики и Черного моря, иногда к Архангельску или Владивостоку и далее шла уже по воде. Ценных грузов («товаров большой скорости») всегда было немного, и их перегрузка не вызывала особых проблем. Ну а пассажиры на пограничных станциях всё равно проходили таможенно – паспортный контроль, а за это время вагоны успевали переставить на новые тележки. В то же время некая изолированность российской сети порой приносила и пользу. Так, после освобождения Болгарии от турецкой власти, были попытки соединить желдороги обеих стран в единую сеть. Но болгары не имели никакого желания перестраивать свои линии на русский манер, да и Румыния отвергла идею о постройке по её земле изолированной ли-нии под русским контролем. А поскольку экономические связи между Россией и Болга-рией всё время были слабы, отказ от этого проекта избавил царское правительство от лишних хлопот. В конце 19-го века роль рельсовых путей несколько снизилась из-за быстрого прогресса водного транспорта. На крупных и средних реках появились вполне современные пароходы и теплоходы, были капитально реконструированы Мариинская и Северо-Двинская водные системы, Березинский и Днепро – Бугский каналы. Москва-река, Северский Донец, Чусовая и верхнее течение Оки были шлюзованы, появились первые каналы на востоке страны – Обь-Енисейский и Екатеринбургский, связавший Чусовую и Исеть. По ним могли проходить суда водоизмещением более тысячи тонн. Однако отсут-ствие единой сети каналов, зимний перерыв в навигации и частые повреждения судов в половодье мешали быстрому прогрессу речного транспорта, и железные дороги по-преж-нему оставались гегемоном внутренних, а частью и внешних, перевозок.
      К сожалению, спокойное и динамичное развитие российской державы было прервано в самом начале 20-го столетия. Новый царь, Николай II, был убеждённым консерватором старого феодального типа. Уже в своей тронной речи он назвал «беспочвенными мечта-ниями» идеи всеобщего избирательного права, уравнения сословий и обязательного нача-льного образования. Затем монарх попытался ограничить права земства на Кавказе, в польских и сибирских губерниях, что вызвало всеобщее недовольство. Масла в огонь подлила и неудачная коронация нового монарха на Ходынском поле в Москве. Задумана она была крайне пышной и помпезной, и очень многолюдной, что требовало чёткой организации, продуманного плана и точнейшего исполнения его. На деле же царские фавориты проявили полную беспомощность и безалаберность, что привело к невиданной давке с сотнями погибших и покалеченных. Тут же у молодого императора появилось прозвище Николай кровавый, закрепившееся за ним до самой смерти. А уже через три недели после «Ходынки» появился указ о запрете переселения на новые места крестьян, имевших долги перед своими бывшими хозяевами. Что характерно, долги Крестьянскому банку, земству, просто частным лицам и даже казне препятствием к переселению не явля-лись, ибо их, мол, было легко взыскать при нужде. Затем, не прошло и года, как новый царь решил реанимировать программу контрреформ, в своё время почти полностью отвер-гнутую его отцом. Это вызвало бурю возмущения по всей стране, даже многие помещики и чиновники, порой и высокопоставленные, резко осуждали сию программу. А уж о рядовых служащих и рабочих и говорить нечего. Уже весной 01 года недовольные либе-ралы впервые в истории российской империи создали последовательно оппозиционные партии – трудовиков (официально называлась партия трудового народа, она объединяла богатых крестьян, городскую мелкую буржуазию, служащих и низы интеллигенции), ка-детов (конституционные демократы, в основном партия средних слоёв, более умеренная, чем трудовики) и октябристы, названная так в честь банкета 11 октября 1900 года, на котором было принято решение о создании партии. Сие была самая правая партия из трех вышеперечисленных, но и её члены отличались твёрдой и последовательной оппозицией к политике монарха и его министров.
          Но ещё страшнее для власти было резкое оживление в те годы крайне левых течений и групп. Ещё в 93 – 96 годах в России возникли две вполне социалистические партии, социал – демократов и социалистов – революционеров. Первые считали себя ортодокса-льными марксистами, хотя и уделяли повышенное внимание крестьянству, а вторые, хоть и признавали теорию Маркса, но во многом переняли идеи Герцена и Чернышевского о революционной роли крестьян и социалистическом потенциале их общины, там где она ещё не распалась. Эсдеки (так сокращённо называли социал – демократов) в первые годы      
придерживались весьма умеренной тактики. Раз в стране существуют представительные учреждения, свобода коалиций и некое рабочее законодательство, считали они, выдвигать какие-то политические требования бессмысленно. Конечно, парламентская республика с широкими демократическими свободами, всеобщим избирательным правом, народной милицией и отделением церкви от государства была бы много лучше. Но вряд ли кто-то из рабочих, а тем более беднейших крестьян и батраков, воспримет сии лозунги. А раз так, надо работать чисто в экономическом плане. В первую очередь эсдеки решили бороться за восьмичасовой рабочий день, расширение прав союзов и упрощение их регистрации, а также окончательную отмену системных штрафов. В деревне основной упор они сделали на полную отмену выкупных платежей и конфискацию тех помещичьих земель, которые вклиниваясь в крестьянские, мешали нормальному ведению хозяйства. Такая программа не вызывала беспокойства у власти, и хотя партия считалась нелегальной, ловили её чле-нов очень редко, и отделывались они обычно легко – чаще всего короткой ссылкой в Вологодскую, Вятскую или Пермскую губернии.
        Эсеры, в основном работавшие на селе, придерживались более радикальных взглядов. Они в принципе не отрицали и индивидуальный террор, с той лишь оговоркой, что для его успешного применения нужны особые условия. А пока их  не было, ограничивались мирной пропагандой, да печатанием за границей нелегальных газет и прокламаций. По рабочему вопросу взгляды обеих левых партий почти не отличались, а вот аграрная про-грамма эсеров была более радикальной. Они не только требовали конфискации всей поме-щичьей земли, не исключая и культурные хозяйства и земли, но и предполагали передачу крестьянам большей части государственного и удельного земельного фонда, включая леса и внутренние воды. Не удивительно, что в полицию эсеры попадали чаще эсдеков, и наказания им назначали обычно построже. Но в общем и целом, до 1902 – 03 годов левые не вызывали беспокойства ни у полиции, ни у жандармерии. Обе партии вскоре после создания разбились на ряд групп, но различия между ними были невелики, и по всем основным вопросам они выступали вместе. После возникновения партии трудовиков её самые левые участники вели переговоры с эсерами о возможности объединения. Но взаи-мные разногласия оказались всё же слишком велики, и слияния не получилось, хотя впоследствии обе партии часто действовали совместно.
        Во внешней политике Николай II также изменил курс своих предшественников. По возможности «заморозив» балканские проблемы, он всё более увлекался Дальним Восто-ком. После постройки маньчжурского участка Транссиба (под названием Китайско – вос-точной железной дороги, сокращённо КВЖД) царь вознамерился оккупировать всю Мань-чжурию, и только решительные протесты всех великих держав удержали его от такого шага. Тогда император обратил свой взор к Корее, ранее русских совершенно не интере-совавшую. Под покровительством верховной власти там, как грибы после дождя, стали расти лесопильные, рыбные и горнодобывающие концессии. Почти все эти предприятия в итоге оказались убыточными, что и немудрено, учитывая, что строились они в соверше-нно дикой местности, далеко от КВЖД и российских границ, да к тому же в спешке и по весьма поверхностным и неточным планам. В то же время столь явное вторжение вызвало неудовольствие англичан, немцев, американцев, и особенно японцев. Они уже давно смот-рели на Корею, как на свой протекторат, и русское вмешательство вызвало сильнейшие подозрения. А тут ещё Россия выторговала у Китая в долгосрочную аренду крепость и порт Артур, к которому спешно начали строить ветку от КВЖД. Город занимал очень выгодную позицию, и ежели русским удалось бы создать там мощную военно-морскую базу, весь северный Китай оказался бы под их влиянием. Конечно, в Японии этого стер-петь не могли, и после захвата Артура неизбежность войны стала очевидной. Россию в будущем конфликте поддерживала Франция, с которой давно уже был заключён осторож-ный договор о взаимопомощи в случае неких эксцессов на австро-немецких границах, и Германия, надеявшаяся таким путём ослабить своего основного соперника, Англию. Ведь англичане были основными и самыми ценными союзниками Страны восходящего Солнца. Также японцев поддерживали Соединённые Штаты, но с существенными оговорками. Теодор Рузвельт, президент САСШ, прямо говорил, что готов помочь сдержать русскую экспансию в Корее, но категорически против её замены гегемонией любой другой страны. Австро-Венгрия, Италия, Испания и Скандинавские страны заняли позицию подчёркнуто безразличного нейтралитета. Они, конечно, имели свои интересы в Китае, но столь далеко от возможного фронта, что будущая война на их интересы никак повлиять не могла.
          Уже в 4 году отношения накалились до предела, но до войны было ещё далеко. И не последнюю роль тут сыграло обострение внутренней ситуации в России. Русское общест-во, привыкшее к мирной жизни – после короткой и победоносной войны с Турцией (в январе – мае 1879 года) – империя участвовала лишь в мелких стычках в глухих углах Азии, совершенно не понимало, зачем и для чего надо воевать в Корее. Даже правые октябристы с возмущением говорили, что их рабочие, вместо мирного труда на благо Родины, должны будут умирать где-то у чёрта на рогах, под дождём и снегом свирепого океанского климата. И главное, за что?! За интересы каких-то тёмных личностей, которые простую лесопилку толком организовать не могут? Притом, что этого леса и иных даров природы в южной Сибири и той же Маньчжурии пруд пруди, и возить ближе, и воевать за них нет надобности. Ещё более резко высказывались кадеты и трудовики, неоднократно вносившие в Госдуму официальные запросы по поводу нелепой политики власти. И с каж-дым разом, по мере обострения обстановки, эти запросы становились всё резче. В ответ правительство не нашло ничего лучше, как официально запретить обе партии, как предс-тавляющие угрозу общественной безопасности и национальному благосостоянию страны. Успех этого акта был минимален – все лидеры кадетов и большинство видных трудовиков пользовались неприкосновенностью, как депутаты Думы, а опечатанное имущество было мизерным. Тем паче, что собирались они на частных квартирах, где какие-то улики собрать было трудно, а для печати газет и воззваний всегда находились сочувствующие владельцы мелких типографий, которые часто даже не брали с оппозиционеров денег за проделанную работу.
    Крайне левые сперва индифферентно относились к угрозе войны, считая её нереальной. Воспитанные на сухой научной логике Гегеля и Дарвина, Маркса и Плеханова, они не могли поверить, что царское правительство решится на столь явную авантюру. Явное превосходство японского флота, растянутость коммуникаций и полное отсутствие хоть каких-то запасов на Дальнем Востоке, слабость укреплений Артура и отсутствие таковых в остальных пунктах, полная неизученность театра военных действий, плюс почти единодушное неприятие назревавшей войны народом и обществом – казалось, в такой обстановке только полный идиот или сумасшедший решится на войну. Но шли дни, недели и месяцы, а поведение царской дипломатии становилось всё более агрессивным. Не соглашаясь ни на какие реальные уступки и компромиссы, петербургские сановники требовали от возможного противника заведомо неприемлемых шагов. Уже осенью 905 года стало ясно, что ни одна уважающая себя страна не согласится вести переговоры на русских условиях, и следовательно, Япония в ближайшее время откроет военные дейст-вия, не дожидаясь, пока царские министры озаботятся постройкой укреплений или усиле-нием Тихоокеанского флота. Тут уж возмутились и самые смирные. Сперва эсеры, а за ними и эсдеки начали печатать антивоенные листовки и прокламации, вести агитацию на заводах и фабриках, посылать пропагандистов в деревню. Полиция всполошилась, но ловить агитаторов оказалось трудно – они худо-бедно привыкли работать в подполье, обе партии были малы и все активные работники хорошо знали друг друга, филёров и осведомителей не хватало, а провокаторы, за ненадобностью, как-то совсем повывелись в корпусе жандармов. А тут ещё на головы власть предержащих свалилась новая проблема.
    Летом пятого года некий священник Георгий Гапон, всю жизнь работавший в заводских предместьях Санкт-Петербурга, создал новый рабочий союз. Близко общаясь с рабочими и работницами он понял, что массы возбуждены до крайности и готовы почти на всё. Конечно в провинции, а тем более в сельской местности, обстановка была спокойнее, но явные симптомы кризиса проступали и там. Гапон, будучи убеждённым монархистом и противником социализма, понимал в то же время всю опасность и бессмысленность надвигавшейся войны. Хорошенько всё обдумав он решил, что единственно верный путь – вырвать инициативу у левых партий в деле экономической и социальной эмансипации рабочих, по возможности удерживая при этом их от политики. Особое значение он при-давал культурно – просветительной работе и улучшению бытовых условий. Полицейские и жандармские чины после долгих колебаний одобрили программу Гапона, посчитав её, в свете последних событий, наименьшим злом. Идея оказалась очень востребованной, к тому же активисты союза показали себя умелыми борцами за насущные нужды своей паствы. Многие фабриканты и заводчики не раз жаловались, что «гапоновцы» выставляют неумеренные требования, могущие дезорганизовать производство. Но пока это касалось лишь «штрафов и умывальников», власти терпели сию активность. Уже к концу августа в Рабочем союзе Санкт-Петербурга и пригородов состояло более ста тысяч членов, не считая сочувствующих домочадцев, и их число продолжало расти. Правда, многие из них заодно сохраняли связи и с левыми, но в целом те к концу осени несколько сдали свои позиции. А в ноябре – декабре военное ведомство, осознав наконец всю степень опасно-сти, срочно разместило дополнительные заказы на многих заводах и фабриках столицы. Кроме чисто военных припасов, усиленно заготовлялись средства связи, тёплое обмунди-рование, консервы и концентраты, подвижной состав и оборудование для Транссиба и особенно для КВЖД. Новые заказы сильно подняли конъюнктуру не только в Питере, но и по всей стране.
  Однако они же явились последней каплей для всех колеблющихся на Японских островах. Тамошние власти понимали, что если всё задуманное русскими генералами удастся прове-сти в жизнь, возможность победы в грядущей войне станет крайне проблематичной. И уже 13 января 1906 года Японская империя разорвала дипломатические отношения с Россией. А через три дня началась война – японские миноносцы внезапно атаковали русскую эска-дру, беспечно стоявшую на внешнем рейде Артура почти без охраны. Верховные власти, ещё вчера надеявшиеся закидать шапками презренных азиатов, сразу впали в дикую пани-ку. В военном и морском министерствах царил бардак, только через неделю разобрались, какие части, корабли и припасы надобно перемещать на восток. Тем временем японский десант уже высадился в Корее, и сметая слабые русские заслоны вокруг злополучных концессий, двигался к корейско – маньчжурской границе. Там, на реке Ялуцзян, спешно сосредотачивались шесть русских корпусов, долбя окопы в мёрзлой земле, расчищая дороги в горах и лесах, строя в ближнем тылу склады, бараки и питательные пункты. Впрочем, сии корпуса были неполного состава, укомплектованы запасными, многие из которых даже не умели обращаться с новыми винтовками, испытывали острую нужду в огнеприпасах, пулеметных лентах и иных важных мелочах. Так что на скорые успехи не надеялись даже в Зимнем дворце. К тому же через пару дней выяснилось, что два корпуса прибыли без пулемётов и части артиллерии, которые застряли на какой-то станции. Их прибытие ожидалось где-то через две недели. А объявлять общую мобилизацию, даже в восточной части страны, никто не решался, опасаясь волнений и бунтов.
         Возникли у правительства и кадровые проблемы. Сперва предполагалось главноко-мандующим всего Дальневосточного театра назначить популярного полководца, вице-адмирала С.О. Макарова. Ему должны были подчиняться командующие армиями и отде-льными корпусами, и эскадрами – Артурской, Владивостокской и Амурской. Но адмирал сразу отверг этот план. Он резонно указал, что для сухопутного театра нужен опытный генерал, знакомый со спецификой региона и особенностями местности. Он сам предпола-гал принять власть над морскими силами и обороной Артура, ежели японцы блокируют крепость с сухого пути. При этом Макаров считал излишней должность командующего основной, Артурской эскадрой, ибо она будет в его непосредственном подчинении. Так и сделали, и первое время морские операции шли успешно. Но буквально через полтора месяца адмирал погиб при взрыве броненосца «Петропавловск», и достойной замены ему не нашлось. В Маньчжурии же с самого начала дела шли плохо – за четыре месяца смени-лись три командующих, но ни один из них не соответствовал своему статусу. Да и част-ные начальники были не лучше. Снабжение всю войну оставалось отвратительным, и если бы не немецкие фирмы, доставившие в Артур по морю сотни тысяч тонн необходимых грузов, крепость вряд ли продержалась бы более месяца. И подготовка войск, начиная от стрелковых навыков нижних чинов, и кончая оперативным искусством командиров дивизий и корпусов, оставляла желать лучшего. В итоге весь первый период войны состоял из сплошных неудач русской армии.
         В первые дни и недели войны в некоторых городах происходили патриотические манифестации, иные купцы жертвовали на оборону некие суммы. Оппозиционеры на время притихли, выжидая, чем кончатся первые бои. Но по мере того, как поражения рус-ской армии росли и множились, а петербургские власти ничего не делали для исправления ситуации, народ зашевелился. Сперва робко, а потом всё смелее оппозиция требовала кардинальной чистки высших чинов империи, особенно генералитета, а затем и коренных социальных реформ. Вдобавок ситуация обострялась из-за безграмотной политики власти в сфере военных заказов – избранные заводы, перегруженные работой, часто простаивали из-за нехватки сырья и энергии, а их дублёры, не имея заказов, были вынуждены сокращать квалифицированных рабочих, что вело к дальнейшему обострению ситуации в стране. Уже в марте эсеры, видя нарастание революционной ситуации, решили прибег-нуть к террору против наиболее одиозных чинов «николаевской сатрапии». К их удивле-нию, желающих метать бомбы и стрелять из маузера нашлось больше, чем хотелось, и появилась редкая возможность выбрать наиболее достойных и умелых. Естественно, что жандармы, обеспокоенные ситуацией в стране, пытались внедрить своих агентов в ряды оппозиции, но не шибко преуспели в этом деле. Провокаторы 80-х годов давно отошли от дел, да и их имена были уже известны в обществе, а новому человеку было очень трудно попасть в небольшую замкнутую организацию. Более других преуспел в сим деле Н.П. Стародворский, почти полгода состоявший в Центральном совете партии октябристов, и регулярно информировавший власти о намерениях партии. Но и он вскоре был разоблачён известным журналистом, эмигрантом В.Л. Бурцевым, после чего поспешно бежал в Бер-лин. Да и сведения его были не особо ценны, ибо октябристы никогда не предполагали бороться силой с правящим режимом. Зато, напуганные делом Стародворского, некоторые чины полиции и жандармерии поспешили связаться с Бурцевым, и передали ему много-численные ценные сведения из своих архивов. По этим данным эсеры и эсдеки в апреле – мае разоблачили в своих рядах всех сколько-нибудь активных осведомителей и провока-торов, большинство из них было публично повешено в заводских дворах Питера, Москвы, Екатеринбурга, Баку и Юзовки. Полицейские же, пытавшиеся предотвратить самосуд, были встречены у заводских ворот хорошо вооруженными и организованными дружинами левых, после чего поспешно ретировались, унося убитых и раненных. После такого реприманда число желающих поступить в провокатуру сильно снизилось.
       Все эти пертурбации сильно волновали рабочих Питера, хотя благодаря гапоновскому союзу их настроение, по сравнению с другими губерниями, было вполне лояльным к власти. Но вот в конце мая – начале июня ряд фабрикантов, раздражённых постоянными требованиями рабочих, решил уволить самых активных сотрудников рабочего союза. Особенно в этом преуспела дирекция Путиловского завода, разом уволившая 23 человека, включая двух мастеров. Причём в число уволенных попали три подмастерья, только накануне принятые на работу, и ни в чём предосудительном, естественно, не замеченные, а также старейший литейщик снарядного цеха В. А. Щелкунов, широко известный на заводе убеждённый монархист. Причём путиловцы всегда отличались умеренностью сво-их требований, большинство фабрик и заводов Выборгской стороны выставляло куда бо-лее радикальные лозунги. Но там власть имущие уже поняли, что лучше поддерживать диалог с рабочими, чем нарваться на баррикады. А вот у Нарвской заставы такого пони-мания ещё не было… В итоге к концу июня весь город был охвачен всеобщей стачкой, причём некоторые активисты союза уже выдвигали и политические требования, пока, правда, очень умеренные. Почуяв добычу, активизировались эсдеки, чей престиж в эти месяцы стремительно рос. Если к эсерам в рабочей среде относились снисходительно-доброжелательно – мол, пока они мечут бомбы, и мы чего-то завоюем, то социал-демократы стремительно теснили по популярности иные группы и партии в рабочей среде. Отец Георгий понимал, что ещё немного, и его союз потеряет власть над умами питерского рабочего люда, что приведет к требованию отречения царствующего импера-тора, а то и к открыто республиканским лозунгам.
          Все попытки договориться с властями ни к чему не привели, и тогда Г.А. Гапон назначил на 3 июля всеобщую мирную демонстрацию рабочих всех предприятий города. Лозунги были в основном подчёркнуто экономические – окончательная отмена штрафной системы, расширение прав фабричной инспекции, узаконение повышенных норм и расце-нок во время войны, особенно для сверхурочных работ, и установление восьмичасового рабочего дня после ратификации мирного договора. Только как дополнительные, выдви-гались лозунги всеобщего и равного избирательного права, тайной подачи голосов и вполне ответственного перед Думой министерства. Многие требовали включить в програ-мму и минимальные аграрные требования, но Георгий Апполонович был решительно против. Сейчас главное – убеждал он своих ретивых сторонников – заставить власть пойти на диалог с народом, признать законность и справедливость наших весьма умере-нных требований. А потом, когда сельское население получит достойное представитель-ство в Думе, в основном естественно из эсеров и левых трудовиков, кто посмеет помешать им принять соответствующие законы? Ведь абсолютное большинство россиян, к сожале-нию, всё ещё живёт в деревнях и сёлах. Эти доводы возымели действие, и когда светлой петербургской ночью со второго на третье июля многотысячные толпы рабочих и работ-ниц, с семьями и домочадцами, собрались в условленных местах, среди них не было ни одного «экстремистского» лозунга. Размах шествия оказался неожиданным даже для его организаторов – кроме работников средних и мелких предприятий, не говоря уже о крупных, на улицу вышли приказчики, извозчики, продавцы и грузчики универсальных магазинов, ночные сторожа, учителя, младшие чины полиции и даже дворники, издавна считавшиеся опорой режима. Эсеры и эсдеки, чувствуя настрой толпы, поголовно при-няли участие в демонстрации, причём не только боевики, но и все, кто мог, захватили всё оружие, что имелось под рукой. И многие гапоновцы, не надеясь на миролюбие власти, были вооружены, имели при себе адреса оружейных магазинов и планы города с указа-нием мест, наиболее пригодных для постройки баррикад. Все улицы рабочих предместий и пригородов, а частично и центра, были запружены народом, и если бы руководители рабочего союза не имели четкого и детального плана шествия, в столице была бы давка похлеще ходынской.
        Но всё обошлось, и когда в пять утра началось шествие, по всему огромному городу царил образцовый порядок. Полицейские, даже не сочувствовавшие демонстрации, поня-ли, что теперь единственный выход – не допускать эксцессов, и в большинстве своём при-соединились к демонстрации. Правительство же, и сам царь, были в полной панике. С одной стороны, манифестанты вроде бы никаких законов не нарушали, но сам факт массовой демонстрации не вписывался в российские традиции. В итоге царь ещё накануне вечером уехал в Царское Село, повелев в общем и целом шествию не препятствовать, но при малейших нарушениях порядка применять силу в меру необходимости. А ежели дем-
онстранты, или их представители, выдвинут какие-то просьбы или пожелания, пусть отпр-авляют полномочную делегацию в Царскосельское, там их примут по всем правилам. Большинство чинов полиции, не говоря уж о командирах воинских частей, стоявших в столице, предпочло наблюдать действо со стороны, совершенно не вмешиваясь в события дня, тем паче, что никаких эксцессов не предвиделось. Но нашлись, пусть немногие, и рьяные монархисты, кои считали, что сам факт демонстрации подрывает устои власти и грозит установленному в империи порядку. Среди них оказался и некий Мин, командир Семёновского гвардейского полка. Он вывел своих солдат на Невский, приказав после обычных предупреждений стрелять в «толпу». Далеко не все выполнили этот приказ, а большинство выполнивших стреляло в воздух, но тем не менее, среди демонстрантов были убитые и множество раненных. Левые активисты, имевшие маузеры и смит-вессоны, ответной стрельбой ранили несколько солдат и уложили командовавшего одной из рот штабс-капитана, слишком рьяно махавшего саблей перед рядами рабочих. Но в общем, видя что солдаты стреляют редко и нехотя, большинство боевиков решило не отвечать на огонь. В других местах самые ретивые полицейские стреляли по шествию из дворов, с чердаков и крыш, но не только не смогли его рассеять, но даже и задержать. А главное, сие были пустые хлопоты, ибо основная колонна Союза, шедшая от Нарвской заставы, беспрепятственно дошла до Зимнего дворца. Отец Гапон со своими заместителями был принят министрами, и после короткого, но бурного диалога, представители манифес-тантов были отправлены в Царское Село.
   Однако свидание с обожаемым монархом сильно разочаровало гапоновцев. Он не только не дал никаких, самых невинных, обещаний, но и сурово отчитал прибывших за проявлен-ное своеволие и самоуправство. Мол, все их просьбы, ежели они справедливы и законны, он самолично рассмотрит и обдумает, а коль они противоречат исконным российским нормам и обычаям, то виновные понесут заслуженное наказание. Аудиенция длилась не-долго, а потом просителей быстренько выпроводили из дворца, даже не напоив обещан-ным квасом. Ну а на следующий день, в беседе с известным кадетским публицистом и ис-ториком П.Н. Милюковым, Г.А. Гапон весьма критически отозвался о российских властях и их политике, выразив надежду, что здоровые силы общества вскоре исправят ошибки правящих кругов. В том же духе высказывались и другие активисты Союза, не говоря уже о крайних левых. В итоге девятого июля вышел указ о запрещении Гапоновского Союза и отдаче под суд его руководителей. Сам Отец Гапон и его приближённые скрылись под Сестрорецком, в пограничных лесах и болотах, а наиболее радикальные деятели сбежали в Финляндию. Министерство внутренних дел в ответ ужесточило борьбу с нелегальной оп-позицией, призвав русский народ всемерно помогать полиции и жандармам в ловле бунто-вщиков. Толку от этого было немного, а вот ответные меры не заставили себя ждать.
        Ещё в конце декабря 05 года видный эсер Г.А. Гершуни предложил создать боевую организацию партии для борьбы с наиболее реакционными сановниками и самообороны рабочих и крестьянских сходок и организаций. Идея пришлась ко двору, и уже в начале апреля боевая организация партии социалистов-революционеров насчитывала более трёх-сот активных боевиков, хорошо вооружённых, обученных и подготовленных. Многие из них рвались в бой, но Гершуни удерживал своих присных от преждевременных действий, ограничиваясь редкими актами возмездия против особо рьяных жандармов. Хороший организатор и тонкий политик, он понимал, как важно увязать террор с общим подъёмом революционных настроений в стране. А пока его соратники тренировались в стрельбе и метании бомб, изготовлении динамита, уличной слежке и ориентированию в городе. Сам Григорий Андреевич, как опытный фармацевт, прекрасный химик и знаток баллистики, много сделал для воспитания своих подчиненных, да ещё привлёк к делу ряд видных специалистов нужных областей. И когда 12 июля Георгий Гапон, раздосадованный упрямством и тупостью царских сановников, опубликовал своё знаменитое воззвание с призывом к открытой борьбе, всё было готово к битве. В Питере, после недолгого пере-рыва, уже четыре дня бастовали рабочие почти всех заводов и фабрик, теперь же к ним присоединились железнодорожники, приказчики, почтово-телеграфные служащие, котел-ьщики, работники электростанций и водопроводчики. Теперь же стачка стремительно расползалась по всей стране, всюду встали важнейшие оборонные заводы, на Транссибе остановились воинские эшелоны, двигавшиеся на японский фронт. Военные чины по мере сил пытались парализовать это грозное поветрие призывом штрейхбрехеров, причём за хорошие деньги, из стран Западной Европы, но желающих работать на русской колее, в жару и мороз, среди чуждых работников, не нашлось совершенно.
   Всеобщая стачка, о пользе и неизбежности которой давно и успешно говорили эсдеки, за пару – тройку суток захлестнула всю страну, что вызвало огромный, невиданный со вре-мён Александра Благословенного, общенациональный кризис. Все более-менее оппозици-онные партии, от крайне левых эсдеков до самых правых октябристов, требовали немед-ленных и кардинальных реформ. В горячке борьбы с «гнилым абсолютизмом» срослись и схлестнулись, пусть ненадолго и не серьёзно, совершенно различные люди, группы и партии. Так молодой, но уже известный поэт-символист Константин Бальмонт написал и издал, причём почти задаром – владельцы типографий, а тем более их работники считали своим святым долгом нести эти мысли в народ – сборник стихов под названием «Песни мстителя». Там он прямо называл царя убожеством, карликом, ничтожеством, да к тому же окружённым толпой ещё более тупых и неграмотных лизоблюдов, которые своей политикой только приближают крах династии Романовых, членов которой он в своих виршах также поливал грязью, причём умело и правдиво. Пожалуй, только официальный наследник, Михаил Александрович, известный англоман и конституционалист, да ещё дядя царя, Николай Николаевич младший, известный сторонник кадетов и способный военный, который лишь интригами царского двора был отодвинут от командования Дальневосточным фронтом, были избавлены от оскорбительных, но метких эпитетов. А завершались сии песни посланием к офицеру Семёновского полка, по определению грубому солдафону и палачу собственного народа. Эти строфы венчали следующие слова, обращенные, не забудем, к гвардейцам Петра Великого, пусть и бывшим – «проклят ты, проклят тобою весь мир, нечисть, убийца наёмный!»
       И практические результаты подобной агитации не заставили себя ждать. Уже 19 июля полковник Мин, приехавший в Царское за обещанным Георгиевским крестом, прямо на вокзале был разорван на части двумя бомбами, брошенными А. Биценко и М. Школьник, подручными Гершуни. А через полчаса там же грохнули и великого князя Сергея Алекса-ндровича, приехавшего встречать легендарного полковника. Молва давно уже, хотя и не совсем основательно, связывала его имя с репрессиями времён июльского кризиса, и его смерть мало кого опечалила даже среди верхов. Но император, уязвлённый до глубины души коварством своих подданных, решил идти до конца. Последовал приказ ужесточить
репрессии против забастовщиков и демонстрантов. Трепов, министр внутренних дел, конкретизировал эту задачу в своей знаменитой фразе – холостых залпов не давать, и патронов не жалеть. Не всем сие пришлось по вкусу, многие офицеры оказывались стрелять по безоружной толпе. Но иные рьяно взялись за дело, а в ответ гремели выстрелы и рвались бомбы боевиков. За три недели выбыло из строя более четырёхсот чиновников, офицеров и полицейских, включая двух министров, губернатора и нескольких полицмей-стеров, более двух третей пострадавших были убиты на месте или умерли от полученных ран. Императору пришлось отступить, и 10 августа было объявлено о введении всеобщего избирательного права, широких гражданских свобод и административной реформе, призванной обеспечить права нацменьшинств. Однако всё это планировалось только после заключения мира с Японией, а сохранение сословных различий, отсутствие ответст-венного министерства и реальной автономии окраин сильно снизило привлекательность провозглашённых царём идей.
      К тому же крайне правые, создав свои многочисленные, хотя и малолюдные, органи-зации, тут же занялись контртеррором справа, дополнив его еврейскими, польскими и армянскими погромами. Сперва это вызвало некую растерянность у революционеров, особенно умеренного толка. К тому же многие надеялись, что царь, под нажимом обстоя-тельств, продолжит либерализацию своего режима. Но этого не случилось, а когда левые попытались дать отпор черносотенцам (так называли крайне правых боевиков), на их защиту встала полиция. Но силы были неравны, подавляющее большинство населения сочувствовало левым. И уже в конце августа борьба разгорелась с новой силой. А 3 сентября уже известный нам В.Л. Бурцев, при помощи влиятельных чинов полиции, сочувствовавших революционерам, разоблачил члена боевой организации Е.Ф. Азефа, оказавшегося провокатором. Так власти лишились единственного осведомителя в стане врага. Впрочем, особого вреда он боевикам не принёс, вернее, ещё не успел. А через неде-лю рабочий – краснодеревщик С.Н. Халтурин, много лет работавший в Зимнем дворце, взорвал в своей каморке двухпудовый заряд динамита. А этажом выше как раз проходило совещание министров внутренних дел, военного и их замов с губернаторами и полицмей-стерами крупнейших городов страны. Погибло 19 человек, ещё пятеро умерли от тяжелых ранений в последующие дни, а немногие уцелевшие (трое полицмейстеров, ялтинский градоначальник и губернаторы Варшавы и Томска) вышли из строя на два – три месяца.
         В те же дни в Тамбове были застрелены градоначальник и полицмейстер, взрывом бомбы убит екатеринбургский губернатор, а под Москвой при крушении поезда погибло более тридцати черносотенцев, направлявшихся в город Мытищи для расправы над местными левыми. В стране царил хаос, забастовки, затихшие было после царского указа, вспыхнули с новой силой. Повсюду создавались советы уполномоченных из представите-лей левых партий, профсоюзов и крестьянских организаций. А в конце сентября – начале октября во многих местах они фактически уже взяли власть в свои руки. Очередная попытка правительства обмануть народ, пообещав после войны созвать учредительное собрание, вызвала лишь раздражение в обществе. Теперь уже и октябристы требовали скорейшего отречения монарха, грозя в противном случае примкнуть к левым. Но царь упрямо держался за свою власть, считая, что его возможные наследники совершенно не готовы к столь важной роли. И когда 17 октября совет уполномоченных Санкт-Петербурга объявил себя верховной властью города, император повелел немедленно арестовать бунтовщиков. Но было уже поздно – рабочие дружины, плохо вооруженные и не очень организованные, тем не менее уже превосходили по силе полицию, а ни одна воинская часть не выступила в поддержку царя. Правда, и к революционерам примкнула лишь горстка военнослужащих, гарнизон в целом сохранял нейтралитет, мотивируя это тем, что войска призваны воевать лишь с внешним врагом, особенно в военное время. Несколько дней в городе царило неустойчивое равновесие – окраины и пригороды были во власти революционеров, но центр города ещё удерживался полицией. Но с каждым днём силы старой власти таяли, а на подмогу боевикам прибывали всё новые отряды. И вот 25 числа, незадолго до полудня, рабочие дружины хлынули в центр города, заняв вокзалы, минис-терства, центральный телеграф, адмиралтейство и главный штаб. Удалось отстоять лишь Зимний дворец, но на следующее утро и его защитники, убедившись, что помощи ждать неоткуда, сдались на милость победителей.
       Николай Второй, в два часа утра 26-го подписав отречение, отплыл на эскадренном миноносце «Новик» в Мемель, откуда вскоре перебрался в Париж. Михаил Александ-рович, теперь уже Михаил Второй, тут же объявил выборы в Учредительное собрание на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования, назначенные на 11 ноября. А пока в стране уничтожалась цензура, все революционеры подлежали амнистии, а Советы уполномоченных признавались временными органами революционной власти там, где они имели реальную силу, и где большинство населения поддерживало этот шаг. Дворянский банк ликвидировался, его активы передавались Крестьянскому земельному банку, кото-рый снизил ставки по кредитам и максимально активизировал продажу крестьянам своих земель, преимущественно малыми участками по минимальной цене. В то же время долги помещиков, и банковские и частные, было велено взыскивать со всей строгостью, безо всяких льгот и скидок. Всё это вызвало резкое падение цен на частновладельческие земли – и так уже многие дворяне, напуганные революцией, спешно распродавали свои поме-стья, особенно мелкие. Этот процесс резко усилился в августе, ну а теперь, после столь неприятных нововведений, желающих сохранить свои вотчины почти не осталось. К тому же Советы уполномоченных активно способствовали переходу земли в руки крестьян. Правда, в сельской местности оных организаций было немного, но и городские, и посел-ковые Советы, особенно на крупных железнодорожных станциях, по мере сил способство-вали «обездворяниванию» сельхозугодий.
       В общем и целом время до выборов прошло мирно, народ вышеописанными нововве-дениями был более-менее удовлетворён. Не удалось только возобновить масштабную переброску войск на Дальний Восток – союзы и советы железнодорожников категории-чески этому воспротивились. Мол неизвестно, захочет ли Учредительное собрание воо-бще продолжать эту несчастную войну, а ежели и захочет, то неизвестно какими силами. Михаил Второй, сам сомневавшийся в пользе этого конфликта, охотно пошёл навстречу путейцам. Выборы прошли организованно и спокойно, подсчёт голосов занял почти 10 дней, но и тут обошлось без эксцессов. Наконец, второго декабря, в Петербурге, в Таврическом дворце, где ранее заседала Госдума, собралось долгожданное собрание. Из 850 депутатов выбраны были далеко не все – война, разруха и брожение умов, вакуум власти во многих уездах и целых губерниях мешали выборам. Тем не менее, в Тавриче-ском дворце собралось 629 депутатов, представлявших более 70 % населения империи, что было очень неплохо для такого момента. А уже 16 числа Учредилка, как прозвали сей орган в народе, завершила свою работу. Учитывая, что два – три дня ушло на неизбежные формальности и протокольные действа, темп работы надо признать рекордным. Но иного выхода не было – вся страна с нетерпением ждала обещанных реформ, да и реалии военного времени не позволяли расслабляться. Но в итоге всё вышло неплохо, хотя край-не правые и пытались сорвать работу нового законодательного органа. Они сперва устраи-вали шумные сборища и демонстрации, потом перешли к насильственным действиям, вплоть до убийств своих противников. Но число фанатиков старого было мизерным, рабо-тать в подполье они не умели, и уже через неделю столица, а вскоре и вся страна, была совершенно очищена от черносотенцев.
         Согласно воле Учредительного собрания, Россия провозглашалась конституционной монархией, функции императора ограничивались почти полностью представительскими обязанностями. Дума, ставшая полноправным и единственным законодательным органом, теперь состояла из двух палат. Нижняя, как и предполагалось, избиралась всеобщим, прямым и равным голосованием, а верхняя представляла все народы и народности страны. Норма представительства была следующей: великорусские губернии и автономные области, населённые инородцами (они по новому административному делению имели примерно равное население каждая), имели по шесть представителей, а автономные округа и уезды, объединявшие малые народности, посылали в верхнюю палату от 4 до 2 депутатов, пропорционально населению. Польша и Финляндия, кроме обычного предста-вительства от автономных областей, выбирали ещё по 10 депутатов в верхнюю палату от региона в целом. Финская автономия была расширена, пост генерал – губернатора упразд-нялся, а для текущего управления сейм выбирал Совет министров во главе с премьером. Кроме личной унии и российских гарнизонов в основных военно-морских базах, обе стра-ны теперь связывали лишь согласованная таможенная, финансовая и миграционная поли-тика, общее представительство за рубежом и совместная оборона территории в случае войны. На тех же основаниях было перестроено и управление Царством Польским. В итоге национальный вопрос в империи надолго потерял свою остроту.
         Все граждане державы уравнивались в правах и обязанностях, без различия пола, возраста и иных нюансов. Правда, дворянство оставалось особым сословием, но все его привилегии свелись к праву состоять при дворе государя. Фактически дворянство стало некой наградой, причём более скромной, чем ордена или медали. Провозглашалась полная веротерпимость и отделение церкви от государства, но в реальности православие имело некоторое преимущество перед иными конфессиями. Сие достигалось за счёт налоговых и земельных льгот, отсрочек по призыву и сокращению срока службы дьяконам, семина-ристам и священникам, а также негласным субсидированием православных типографий и издательств. Впрочем, подобные же привилегии имели и католики Царства Польского и Литвы – по мнению нового правительства, это способствовало их национальному самооп-ределению. Заодно при канцелярии Римского папы в Ватиканском дворце обосновался постоянный российский представитель. Всё это очень нервировало германские власти, кои опасались, что католики Эльзаса и Познани потребуют подобных же благ, соблазнён-ные примером соседей. Но никаких осмысленных возражений или протестов русскому соседу предъявлено не было. В губерниях, уездах и крупных городах, с населением более 30 тысяч, создавались Народные Советы, новые выборные органы власти. Из их среды теперь выдвигались и ими же контролировались губернаторы, уездные начальники и градоначальники. Они же формировали городскую, волостную и квартальную (в больших городах) власть. Само собой, что все выборы в империи теперь были всеобщими, прямы-ми, равными и тайными. Коренным образом реформировали и судебную систему, по образцу наиболее передовых стран – Норвегии, Швеции и Швейцарии. Гражданские права и свободы граждан также были приняты в «максимальном варианте», и даже в консти-туцию попали статьи о социальном страховании, поощрении кооперации и государст-венного сектора в экономике, особенно на транспорте, в коммунальном хозяйстве и средствах связи. В промышленности, в торговле, на транспорте и приравненным к ним отраслям законным признавался восьмичасовой рабочий день, еженедельный выходной и месячный оплачиваемый отпуск. Впрочем, по обоюдному согласию сторон можно было работать и более, но уже за увеличенную плату, а ночные работы оплачивались вдвойне и выше.
          Максимум частновладельческого землевладения был установлен в 50 га, и только культурные хозяйства имели право на большее, но не более 150 га. Остальная земля отчуждалась принудительно, хотя и за выкуп. Но размеры его были малы, да и деньги за отрезанное выплачивались далеко не сразу. Посему многие помещики предпочитали сразу распродать свои излишки соседям, мол, лучше синица в руках, чем журавль в небе. Ещё радикальнее аграрная реформа проводилась в Польше и Финляндии, там предельной нор-мой для самых передовых имений было 75 га. В то же время на Кавказе и в Средней Азии местные помещики получили большие льготы, а часть из них вовсе избежала отчуждения. Но всё водное хозяйство на орошаемых землях теперь стало собственностью казны. Боль-шие изменения произошли и в сфере культуры, образования и науки. Начальное (четырёх-классное) образование стало всеобщим, обязательным и бесплатным, расширялась сеть профессиональных училищ и школ. Открылись четыре новых университета – в Воронеже, Иркутске, Владивостоке и в новом городе на Транссибе, у станции Обь, тогда же назван-ным Новосибирском. Министерство финансов создало специализированные лаборатории, по современному отраслевые институты, чёрной и цветной металлургии, обработки металлов, кислот и щелочей, кирпича и цемента, деревообработки и лесохимии, тканей и пряжи, пищевых продуктов и водного хозяйства. Причём сие было не предел, число всех вузов в стране предполагалось удвоить в течении 15 – 20 лет. Вводилась метрическая система мер и весов, пока параллельно со старой, а с 1910 года старые меры окончательно исключались из жизни. Была оптимизирована и денежная система – монеты в 3, 15 и 25 копеек и ; копейки упразднены, вес медных денег (;, 1 и 2 коп) уменьшен – теперь из килограмма меди чеканили монет на пять рублей. Вместо мелких серебряных и огромных медных пятаков теперь их чеканили из никеля, по размеру и весу идентичными двушке. 10 и 20 копеек по-прежнему делали из серебра 500 пробы, но более легкие (1,5 и 3,0 грамма), а вот вес полтинника и рубля (900 пробы) снизился аж в полтора раза. Это было вызвано постоянным обесценением серебра по сравнению с золотом в те годы. Золотое же содержание рубля осталось прежним, хотя многие предлагали округлить его до ближай-шей метрической величины – 0,700 или 0,800 грамм. Но такая перестройка требовала огромных затрат, которые вряд ли окупились бы в обозримое время, посему всё оставили как есть. Упразднялись кредитные билеты в один и три рубля, ибо они скорее напоминали разменные деньги, зато вводилась монета в два рубля, из серебра 900 пробы. Теперь её вес не был чрезмерным, хотя и больше старого рублёвика.
          Как только Учредительное собрание завершило свою работу, по всей стране прошли выборы во все законодательные органы новой власти. В нижней палате больше всех мест получили кадеты и эсеры, примерно по четверти голосов каждая партия. По 10 – 12 % набрали октябристы, трудовики и эсдеки, а остальные партии, союзы и группировки полу-чили в палате по три – четыре места, а то и менее. В верхней палате также преобладали центристы и умеренные левые, так что в первые годы после революции все ветви власти работали быстро, согласованно и продуктивно. На местах разнобой был выше, в неско-льких уездах к «власти» пришли черносотенцы, правда, самого умеренного толка. Но и они не смогли сделать ничего серьезного – ни затормозить аграрную реформу, ни поме-шать левой пропаганде, ни расширить своё представительство в Госдуме. Во многих промышленных городах и уездах, особенно в Центре и Донецком бассейне, в местном управлении господствовали эсдеки. Они всячески способствовали процветанию в своих вотчинах профсоюзов, кооперативов и различных товариществ, от потребительских до культурно – образовательных, но в остальном не слишком выделялись среди других партий. На Урале, в ряде городов и рабочих посёлков, пользовалась большим влиянием группа эсеров – максималистов, отколовшаяся от своей партии после выборов в Учреди-лку. Максималисты считались крайне левой партией страны, но в основном только на словах. На деле же и они старались избегать эксцессов и работать в рамках новых законов. Наконец, опишем военные реформы того времени. Время действительной службы было сильно сокращено по всем родам войск, особенно в артиллерии и во флоте. Сохранялись все льготы по семейному положению, а для обладателей высшего и полного среднего образования их даже расширили. В то же время возможность денежного откупа или заме-щения стала почти нереализуемой. Приём в офицерские училища стал открыт для всех граждан, без ограничений, а их программа сильно модернизирована. Всё это способ-ствовало росту авторитета армии и привлекательности военной службы.
           Всё время, пока шли вышеописанные преобразования, на японском фронте царило затишье. Россиянам было не до войны, а их противники надеялись, что новая власть пойдет рано или поздно на уступки. И действительно, как только прошли выборы в Думу и местные органы, новый министр иностранных дел Милюков, при полном одобрении Михаила II-го, поручил российским послам в Китае и Англии передать противнику следу-ющие предложения – Россия ликвидирует все концессии в Корее и обязуется не вести там какой-то экономической деятельности. В Маньчжурии японским подданным гарантирова-лась свобода предпринимательства и право на создание своих поселений, так называемых «сеттельментов». Но японское правительство не ответило на русские предложения, хотя и не отвергло их. На островах надеялись, что их войска успеют достичь решительного успеха до того, как россияне соберутся с силами. Но уже через месяц после завершения послереволюционных реформ военное ведомство начало энергичную подготовку к продо-лжению войны. Причём велась она в основном в военно – экономическом плане, в Сибири и на Дальнем Востоке спешно строились ремонтные мастерские, артиллерийско-снаряжа-тельные базы, арсеналы и капитальные склады. Во Владивостоке, Находке, Де-Кастри и Николаевске на Амуре возводились береговые укрепления и заграждения, как со стороны
моря, так и суши. Но особенно рьяно взялось за дело министерство путей сообщения. На Транссибе и КВЖД строились новые станции и разъезды, смягчались уклоны пути и спря-млялись крутые изгибы. Спешно достраивалось несколько линий, в том числе большая магистраль Новосибирск – Ташкент, призванная снабжать Туркестан дешёвым сибирским хлебом и лесом, что позволяло резко поднять сбор хлопка в Средней Азии. А это не только было выгодно текстильщикам, но и позволяло быстро увеличить производство бездымного пороха в стране.
      Параллельно развернулось и массовое строительство электростанций, правда, в основ-ном малых и средних. Для снабжения столицы строились две гидростанции на Волхове и одна, более крупная, на водоскате Иматра в Финляндии. В дальнейшем планировалось соорудить ещё три установке на Свири. Более тридцати ГЭС возводились на Валдае и на Смоленско – Московской возвышенности, но основными ресурсами Центрального пром-района был признаны торф и бурый уголь. Для их утилизации строились теплоцентрали в Орехово-Зуево, под Тулой и Иваново-Вознесенском, в Кашире и у Покрова. На юге для фабрикации электроэнергии широко применяли нефтяные остатки и некондиционный уголь, на Севере и в Сибири – отходы лесопиления. Но в общем и целом, на Кавказе, в Закавказье и в Средней Азии, в Сибири и на всём Европейском севере, на Урале и в Пред-уралье основу электроэнергетики составляла энергия воды. Генераторы присоединяли и к ветродвигателям, но подобные установки играли всё же подчинённую роль. Развитие электроэнергетики двинуло вперёд и топливную отрасль, и коксохимию, продукцию которой теперь активно скупали и военные. Сразу после революции началось массовое производство новых взрывчатых веществ – тринитрофенола, тринитротолуола, тринитро-анизола, аммонала и аммотола, смесей Фавье. Началось, пока что в скромных масштабах, производство алюминия и магния. Военные заказы, прямо или косвенно, стимулировали, конечно, и остальные отрасли индустрии. Но всё же главным стимулом хозяйственного подъема после революции стало повышение покупательной способности огромного боль-шинства россиян.
         Кстати, одними из первых решили максимально электрифицировать своё хозяйство железнодорожники. И не только в плане механизации трудоёмких процессов, но и путём перевода на электротягу отдельных участков и целых линий, пока правда коротких. В пер-вую очередь самых загруженных пригородных отрезков вокруг Москвы, Риги, Санкт-Петербурга, Варшавы и Киева и ряда горных участков: Хашури – Зестафони на Сурам-ском перевале, Горнозаводской Уральской линии и участков Белореченская – Туапсе и Иркутск – Слюдянка. Далее электрифицировались линии Апшеронского п-ва, участки Транссиба Миасс – Златоуст, Новосибирск – Юрга, Красноярск – Уяр, Алзамай – Нижнеу-динск, Слюдянка – Танхой и Могзон – Чита, а также горный участок КВЖД на Большом Хингане. Всего за шесть лет с небольшим предстояло перевести на электричество более 7 тыс верст магистральных линий – для той поры огромная цифра. Правда, электрификацию облегчали малый, по сравнению с Европой, вес поездов и их габарит, относительно мало-мощные локомотивы. В частности, решено было использовать довольно низкое напряже-ние (1 200 вольт) постоянного тока, что сильно удешевило все строительные и монтажные работы. Параллельно на Транссибе, от Омска до Читы, начали укладку второго пути, что планировалось ещё до войны прежним правительством. Далее же на восток решили пос-троить дублёр КВЖД, то есть продолжение Транссиба исключительно по русской терри-тории, вдоль Амура, от Читы через Благовещенск до Хабаровска. Все эти планы, конечно, нервировали японское командование, ведь по мере их реализации шансы на победу в войне падали бы с каждым днём. А тут ещё российские адмиралы начали формировать Вторую и Третью Тихоокеанские эскадры, из самых новых кораблей Черного моря и Балтики. Конечно, сие было делом долгим и трудным, но по всем прикидкам и расчётам, месяца через три – четыре эскадры были бы готовы к походу, а ещё через пару месяцев достигли бы Дальнего Востока.
   При таком раскладе шансы на победу японцев стремились к нулю. И вот в начале апреля 1907 года, на совещании в присутствии императора, высшими чинами империи было решено возобновить активные боевые действия. И сразу встал непростой вопрос – вести ли их на суше, на море, или одновременно по всему периметру? После долгих дискуссий и горячих споров было решено основные усилия сосредоточить на сухопутном фронте. Ведь
русские моряки воевали всё же лучше армейцев, особенно в последнее время. Так, за три зимних месяца в Артур доставили по железной дороге, в разобранном виде, более тридца-ти миноносцев. В основном, конечно, мелких, прибрежного плавания, но были и крупные, водоизмещением в 500 – 700 тонн. Перевезли и четыре эсминца типа «Новик», они стали главным средством борьбы с миноносцами противника. Сборка на Артурских верфях про-шла очень быстро, работали в три смены, и не только корабелы, но и команды будущих кораблей. Все мастеровые, работавшие в Артуре, получили бесплатно по двадцать пять га хорошей земли в окрестностях Владивостока, и обязательство перевезти за казённый счет всё их имущество и всех домочадцев на новое место жительства, ежели сие потребуется после войны. Это вызвало горячее одобрение всех работников, так что иногда не прихо-дилось даже доплачивать за сверхурочные работы. На суше также положение русских войск улучшилось, но всё же перевес их противников оставался ощутимым. Посему, когда 22 апреля началось наступление японцев на север и северо-восток от корейской границы, новый главнокомандующий, вел. князь Николай Николаевич выбрал подвижную оборону на заранее оборудованных рубежах.
      За четыре дня японцы продвинулись почти на 50 км, почти не встречая сопротивления. Однако казаки и отряды лыжников, набранные в основном из охотников Сибири и Евро-пейского Севера, всё время беспокоили противника, местность оказалась эвакуированной и лишенной дорог и каких-либо запасов. К тому же в тот год выдалась очень холодная весна – дневные температуры перевалили через ноль только 28 – 30 апреля, а ночные заморозки даже в середине мая достигали десяти градусов мороза. Неудивительно, что подойдя к передовой линии русских укреплений, наступающие почти две недели топта-лись на месте, пытаясь прорваться вперёд. Потери атакующих были велики, но в конце концов укрепления были прорваны, и русская армия отступила на 20 – 30 км в глубь Маньчжурии. Так повторялось несколько раз, и когда осенью японская армия вышла к железной дороге Артур – Харбин, связующему звену между КВЖД и морской крепостью, в ней оставалось менее 70 тыс бойцов. У русских в полевой армии было ещё меньше, но теперь с тыла наступающим угрожал гарнизон Артура, числом более ста тысяч, хорошо снабженный и подготовившийся к обороне на удобных естественных рубежах. Неудиви-тельно, что на фронте опять наступило двухмесячное затишье, а тем временем Вторая эскадра покинула Балтику и двигалась на юг. В итоге в конце ноября японцы возобновили наступление. После тяжелых двухмесячных боёв им удалось выйти на линию железной дороги и продвинуться вдоль неё на 30 км к Артуру и почти на 100 км к северу. Но уже началась зима, резервов не было, войска терпели острую нужду буквально во всём, от снарядов до дров. Вторая эскадра тем временем ускоряла свой ход, со дня на день должна была отправиться и третья, да и сухопутные войска с каждым днём сражались всё лучше. Молодые командиры набирались опыта, налаживалось снабжение, и уже начала сказыва-ться реконструкция транспорта. Да и моральный дух войска вырос, все крестьяне – учас-тники войны получили бесплатно дополнительные земельные наделы и кучу льгот для своих семей. Те же льготы достались и прочим воинам, от генералов до юнкеров, а моби-лизованные рабочие за всё время службы получали четверть своего довоенного оклада.
          В марте, как только стихли лютые метели и вьюги, японцы попытались соединить захваченный участок Артурской линии с соседними железнодорожными ветками, дабы наладить нормальное снабжение своих войск. Но нестандартная колея, малые габариты и отсутствие подвижного состава обрекли на неудачу эти попытки. Тем временем, получив наконец солидные подкрепления, Николай Николаевич перешел в наступление. Его вой-скам удалось продвинуться лишь на 12 – 15 км и захватить пару тысяч пленных, но и это было неплохо. Тем временем Третья эскадра собралась на рейде Одессы, ожидая лишь разрешения на проход проливов. Попытка японцев контратаковать на широком фронте, одновременно на север и в сторону Артура, провалилась, как и их атаки с моря на Артур-скую эскадру. Изменилось и отношение англосаксов к войне. Британия, видя что русские аппетиты на Дальнем Востоке сильно поубавились, теперь больше опасалась чрезмерного ослабления Японии – своего самого верного союзника – в явно бессмысленной уже войне. Еще резче выступили Соединенные Штаты – в ноте президента Т. Рузвельта от 2 апреля прямо говорилось, что русские условия мира удовлетворяют все разумные претензии заи-нтересованных стран, и правительство микадо несёт всю ответственность за дальнейшее бессмысленное кровопролитие. Франция, воодушевленная русскими успехами (и не толь-ко на поле боя), с каждым месяцем всё активнее поддерживала свою союзницу. Правда, после революции заметно ухудшились отношения с Германией, и немецкие поставки в феврале – марте практически сошли на нет. Но это было уже не страшно – пропускная способность Транссиба росла с каждым днём, а гарнизон Артура был снабжён всеми видами довольствия на год вперед, даже по самым скромным нормам. К тому же после Учредительного собрания улучшились отношения России со Скандинавскими странами, Италией, странами Латинской Америки и Швейцарией. Этому способствовали как общая либерализация режима, отказ от широких имперских планов, так и успешное разрешение национального вопроса, особенно в Польше и Финляндии.
         В итоге 13 апреля в портовом городке Портсмут, на восточном побережье США, при посредничестве президента Рузвельта, начались мирные переговоры. А 29-го был подпи-сан, и на следующий же день ратифицирован, мирный договор. Согласно его статьям, Россия, как и предполагалось, отказывалась от всех концессий в Корее, признавала её япо-нской сферой влияния, и обязывалась предоставить японским подданным в Маньчжурии режим наибольшего благоприятствования. Кроме того, русское правительство обязалось не содержать на КВЖД и всех её ответвлениях гарнизоны регулярных войск, ограничив-шись пограничной и железнодорожной стражей. Также на этих линиях для японских граждан и казенных японских грузов вводились льготные тарифы, как для российских правительственных товаров. Гарнизон Артура и количество базировавшихся там кораблей на ближайшие восемь лет ограничивались, причём заинтересованные страны – Япония, Британия, США и Китай – имели право на проведение соответствующих инспекций. Японские представители требовали также ограничить артиллерию крепости и её оборони-тельные рубежи, но эти мысли никто не поддержал. Посланцы микадо домогались также контрибуции, хотя бы символической, но посредники решительно поддержали русских в этом вопросе. В общем, хотя формально Россия и проиграла сию войну (исключительно, впрочем, «по очкам»), потери были вполне приемлемы. Даже правые октябристы считали, что новым властям удалось выйти сухими из воды. Общественное мнение, и не только в России, горячо приветствовало окончание войны, и многие газеты писали, что теперь в Европе, а скорее всего и на всей планете, воцарится вечный мир.
           Но в реальности всё оказалось куда сложнее. Вторая эскадра в момент начала пере-говоров находилась у юго-восточного побережья Африки, на рейде португальского порта Лоренсу-Маркиш. Некоторые считали, что её пора вернуть в Либаву или Кронштадт, но командование флота приказало кораблям идти в бухту Диего-Суарес на севере острова Мадагаскар. Мол, присутствие мощной эскадры в столь выгодном стратегически месте поможет успеху переговоров. В течении полуторамесячной стоянки корабли эскадры уси-ленно ремонтировались, снабжались боеприпасами, углем и продовольствием. Регулярно проводились учения, в основном отдельных эсминцев, лёгких крейсеров и их небольших групп, в то же время новейшие броненосцы почти не выходили из бухты. Командование объясняло это тем, что малые корабли на переходе вокруг Европы и Африки в основном шли на буксире крупных, и их команды нуждаются в тренировке. Наконец, был подписан мир, но эскадра оставалась на месте, так как ряд кораблей стояли с разобранными для ремонта машинами. Третья же эскадра после 13 апреля занялась перевозками войск, ибо командование затеяло масштабную ротацию дивизий и корпусов на Черноморском побе-режье страны. В течении месяца корабли перевезли более 60 тыс солдат между Одессой, Херсоном, Николаевым, Очаковом, Евпаторией и Севастополем, малые суда не раз захо-дили в Дунай до Измаила и Рени. Иностранные наблюдатели порой злословили по поводу столь ограниченного района перевозок, мол, дойти до Новороссийска и Батума русские пока не в состоянии. Через четыре дня после ратификации мирного договора началась масштабная рокировка войск и различных запасов между Одессой и Севастополем. Из-за огромного объема работ посадка и погрузка затянулась, хотя к делу привлекли почти весь Черноморский флот. И когда обе группы кораблей вышли навстречу друг другу, был уже вечер, а через час – полтора наступила полная темнота.
  Около 19.00 по местному времени эскадры встретились в точке, лежащей почти точно на 44о северной широты и 30о к востоку от Гринвича (из-за мелей и штормов русские кораб-ли обходили Тарханкутский полуостров как можно западнее). Здесь силы разделились – часть кораблей и судов, с положенными огнями и с обычной скоростью, двинулись по предписанному и хорошо знакомому маршруту. За собой на буксире они тащили несколь-ко десятков шлюпок и плотов, на которых горели и дымились костры, сигнальные фонари, электрические и ацетиленовые лампы. Со стороны, да ещё ночью, казалось, что здесь, как и предполагалось, собрался весь флот. Большая же его часть, перестроившись в походную колонну, на максимальной скорости (15 узлов), в полном молчании двинулась на юг – юго-запад, рассчитывая за 12 часов достигнуть берегов Босфора. Заранее о предстоящем походе знали только командующий флотом, два его зама и начальник штаба. Командиры же кораблей и эскадр, только распечатав секретные пакеты в вышеуказанной точке, узна-ли о цели и оповестили о том команды. Вопреки опасениям, новость вызвала искренний восторг – после убогой кампании на Дальнем Востоке моряки горели желанием послу-жить обновлённому отечеству. Переход прошёл благополучно, даже у входа в пролив не было торговых судов. Объяснялось это тем, что накануне вечером в устье Босфора стол-кнулись и сели на мель два сухогруза, после чего лоцманская служба закрыла на полсуток всякое движение в сим районе. Нечего и говорить, что оба судна, хоть и плыли под болгарским и румынским флагами, выполняли задание русского командования. А в их трюмах вместо задекларированного груза находилось более пятисот моряков, составив-ших авангард десанта.
      Вход в пролив прикрывали многочисленные батареи, но большинство орудий было ус-таревшими, многие не имели дальномеров и даже хороших биноклей. А главное, русские быстро окружили форты с суши и выгрузили на берег более двадцати 11” мортир, которые быстро подавили те батареи, что успели начать стрельбу. А тем временем быстроходные корабли вошли в Золотой Рог, потребовав очистить город от войск и турецких чиновни-ков. В Стамбуле началась паника, мусульманское население ринулось на восток, в глубь Анатолии. Как нарочно, в гавани стояло много русских судов, которые перевозили всех желающих на азиатскую сторону. И когда через четверо суток город заняли русские войска, там остались почти исключительно греки и армяне, которые радушно встретили оккупантов. Сложнее было с Дарданеллами, где имелись четыре вполне современные ба-тареи, да ещё с немецкими инструкторами. Но рассчитаны они были на стрельбу на запад, почти не имели сухопутного прикрытия, и через неделю боёв сдались на милость победи-телей. К этому времени вся намеченная полоса уже была не только занята войсками, но и поделена на уезды и волости во главе с соответствующими начальниками, при генерал-губернаторе в Константинополе создан выборный совет, некое подобие местного парла-мента, организована полиция и судебные органы. Местное население, в основном христи-анское, приняло новую власть так же спокойно, как и в Константинополе.
   Эта внезапная операция вызвала переполох во всём мире. Соседние Балканские государ-ства, под шумок захватившие остатки Европейской Турции, стали, естественно, верными союзниками России. Италия, Испания и Франция также одобрили захват проливов, ибо русское правительство официально уведомило их, что более не имеет никаких претензий к Османской империи, и с другой стороны, готово поддержать вышеназванные страны в округлении их владений за счёт турок. Австро-Венгрия заявила резкий протест, но ничего реально сделать не смогла, ибо её внутреннее положение было очень шатким. Русская революция вызвала мощное движение народов лоскутной империи, и в Вене и Будапеште думали больше о собственной шкуре. А в самом сложном положении оказались англича-не. С одной стороны, русские захваты нарушали некие британские интересы, но как-то противодействовать им было очень сложно. Ведь в те дни в портах Бискайского залива и Пиренейского п-ва в полной боевой готовности стояло более двадцати русских вспомо-гательных крейсеров, и ещё дюжина готовилась к боевым действиям в портах Балтики. В случае войны, конечно, английский флот за две – три недели перетопил бы все эти кора-бли, но и они успели бы нанести огромный вред британским перевозкам. Ещё хуже были дела в Индийском океане, где русские силы, стоящие в Диего-Суаресе, почти не уступали английскому флоту, а обилие во Второй эскадре лёгких быстроходных кораблей создало смертельную угрозу важнейшим коммуникациям Британской империи. Попытка «нажать» на французские власти Мадагаскара ничего не дала – губернатор острова в ответном послании с издёвкой напомнил англичанам, что русская эскадра по числу бойцов превос-ходит окрестные французские гарнизоны, не говоря уж об огромном превосходстве в артиллерии. К тому же многие британские политики считали, что с Россией лучше догово-риться по-хорошему. Ведь основную угрозу английским интересам на Ближнем Востоке тогда представляла Германия, особенно затеянная ею постройка Багдадской железной дороги. А эта дорога и у русских сидела поперёк горла. К тому же британские позиции в Средиземноморье были столь сильны, что сам по себе захват проливов особо ничего не менял. Посему, когда на исходе третьего дня после начала операции российский посол прибыл в министерство иностранных дел, его встретили учтиво, хотя и холодно.
          Суть привезённых послом предложений сводилась к следующему. Россия признаёт Афганистан, Тибет и южную часть Персии зоной английского влияния, и обязуется защи-щать сию позицию и перед третьими странами. В Китае зона русского влияния ограни-чивается рекой Хуанхе, южнее же российские подданные действуют сугубо в частном порядке, на свой страх и риск. Черноморский флот не строит своих баз и даже якорных стоянок в Мраморном море и в Дарданеллах, на западном берегу которых остаются лишь чисто оборонительные постройки. Ну и конечно английским властям предоставлялась свобода действий в тех частях Османской империи, где у Британии были постоянные интересы. Предложения были заманчивы, и начались переговоры. В первую очередь британцы потребовали согласованного противодействия немецким планам по постройке Багдадской дороги, на что последовало быстрое согласие. Затем в Персии организовали нейтральную зону, пересекавшую страну с запада на восток между русской и английской сферами. Эта зона в основном выделялась из русской сферы влияния, но это было прием-лемо. Затем условились, что острова у входа в Дарданеллы – Имброс и Тенедос – пере-даются Греции и полностью демилитаризуются. Наконец, Россия признавала преимущест-венные права Британии и её подданных на разработку природных богатств Месопотамии, в первую очередь добычу нефти и выращивание хлопка. Через несколько дней было подписано соответствующее соглашение, потом улажены частные проблемы и споры. И уже через месяц после десанта отношения двух империй вошли в спокойное русло.
        А вот реакция Германской империи на захват проливов была наиболее жесткой. Сам Вильгельм II, да и вся правящая элита Германии, была крайне возмущена и оскорблена самим фактом русской революции. А когда она победила, да ещё с таким радикальным итогом, Россия стала врагом номер один. К тому же Вильгельм считал, что отъезд Нико-лая именно в Париж бросает тень на его столицу. Он не хотел понять того очевидного факта, что раз французские банки были главными кредиторами России, то и свои частные сбережения Романовы хранили там же. А натянутые отношения между немцами и фран-цузами в те годы ни для кого не были секретом. Потом последовала аграрная реформа, гражданские свободы и прочая дребедень. И когда русские моряки высадились на берег Босфора, терпение германцев лопнуло. Через два дня, убедившись что русское предпри-ятие затеяно всерьёз и надолго, Германский император объявил всеобщую мобилизацию. Но на Милюкова и Николая Николаевича это не произвело никакого впечатления – русская армия в большинстве своём уже была отмобилизована, и каждый день с Дальнего Востока прибывали обстрелянные и закалённые полки и дивизии. Немцы оказались в сложном положении. Их планы войны на два фронта в первую очередь предусматривали наступление во Франции, ибо её армия раньше заканчивала мобилизацию и считалась более сильной. Но теперь русские силы во множестве стояли почти у границ, да и уровень подготовки как солдат, так и офицеров после революции сильно вырос. Французы вели себя очень тихо, и никакой мобилизации не начинали. К тому же вторжение во Францию неминуемо затронуло бы Бельгию и юг Голландии, нейтральные страны, в то время к то-му же близко связанные с Британией, особенно Бельгия. Ведь бельгийцам принадлежали железнодорожные концессии в Малой Азии, прямые конкуренты Багдадской ж.д. Уже на четвёртый день после высадки у Босфора британский премьер прямо заявил, что любое вторжение в Бельгию повлечет английское вмешательство. А воевать в одиночку против Англии, Франции и России германцам было явно не по плечу.
  Так что после долгих раздумий и совещаний кайзер решил воевать на востоке. К тому же тут он рассчитывал хоть на какую-то помощь Австро-Венгрии. Пусть её войска ныне и небоеспособны, рассуждали Вильгельм и его генералы, но сам факт их мобилизации и сосредоточения на границе отвлечет хоть какие-то русские силы. И вот 21 мая со стороны Германии последовало объявление войны, а уже через час силы вторжения перешли рус-скую границу. Одновременно началась и мобилизация в двуединой монархии, хотя этот процесс с самого начала шёл со скрипом, а во многих областях население поголовно бойкотировало призыв. Германские армии двигались по двум основным направлениям – главные силы из Восточной Пруссии через Ковно на Минск, а южная группировка от Бреслау прямо на восток. Тем самым русские силы в Польше и Западной Белоруссии попадали в стратегическое окружение. Параллельно два корпуса при поддержке флота наступали от  Мемеля на Ригу, косвенно угрожая и Питеру. На этом направлении с самого начала дела шли плохо – флоту мешали обширные минные поля, а русское войско непре-рывно пополнялось местными ополченцами, ненавидевшими немецких баронов. К тому же русское правительство официально объявило, что в случае победы Мемельская область будет присоединена к Литве. Только в начале июля немцы достигли линии Либава – Ауце – Биржи, где их наступление окончательно выдохлось. В германском тылу орудовали многочисленные партизаны, которые не только постоянно нападали на коммуникации и тыловые объекты, но с катеров и шхун всё время ставили мины прибрежного типа по всему побережью. Как позднее выяснилось, большой запас сих мин в удобных для поста-новки местах был оставлен русскими моряками ещё до войны. Ну а опытных мореходов и в Латвии, и в Эстонии всегда хватало.
        Вдобавок даже самые скромные надежды на австрийцев совершенно не оправдались. Русское командование демонстративно отвело от границы все полевые войска, оставив там лишь пограничные части и несколько эскадронов казаков. Сии казаки уже в ночь с 21 на 22 мая скрытно, небольшими группами, перешли границу, и не ввязываясь в какие-то бои, двинулись в Чехию и Словакию. Там их основным оружием стали листовки и прокла-мации, в которых признавалась полная независимость Чехословакии и гарантировалась помощь России по всем вопросам. На юге с подобными же бумажками в Боснию, Дал-мацию, Хорватию и сопредельные области влезло несколько сот сербов и черногорцев, а в Трансильвании орудовали румынские агенты. Все эти действа сопровождались щедрой раздачей денег местным националистам. Ещё хуже была ситуация в Австрийской Польше, которая фактически уже отложилась от империи. Мало того, местные активисты создали самостоятельную армию, которая с середины июня начала активную борьбу с южной группой немецких войск. Эта армия и так испытывала огромные трудности со снабже-нием, а к концу месяца её продвижение полностью прекратилось из-за острой нехватки боеприпасов, медикаментов и продовольствия. Местные жители крайне враждебно относились к захватчикам, уходили в леса и горы, прятали свои запасы и всячески помогали партизанам. А в начале июля двуединая монархия окончательно развалилась, Чехословакия, Венгрия и Югославянские области провозгласили свою независимость. Польские и румынские земли воссоединились со своими собратьями, часть Южного Ти-роля отошла к Италии. Немецкие же территории образовали Австро-Судетскую времен-ную федерацию, надеясь в будущем воссоединиться с южногерманскими государствами.
      Тем временем ударная группировка немецких войск медленно продвигалась к Минску. Ковно был блокирован с трёх сторон в начале июня, но его укрепления удерживались русскими, 23 июня был захвачен Вильнюс. Но с каждым днём темпы наступления падали, по тем же причинам, что и на других фронтах. Офицеры Большого штаба надеялись для снабжения своей главной армии использовать мощную двухпутную магистраль Вержбо-лово – Ковно – Вильнюс – Минск, что шла почти по оси их наступления. Но русская колея сыграла с ними ту же шутку, что и с японцами полгода ранее, только в более крупном масштабе. Подвижной состав заранее переместили в глубь страны, мосты и водокачки были взорваны, станции заминированы. Немцы пытались наладить на своих  заводах выпуск вагонов и паровозов по российским стандартам, но выяснилось, что этих стан-дартов никто не знал. Вдобавок на 40 – 50 вёрст от границы ширина полотна и пролёты под мостами были шире, чем требовалось, и когда в конце июля с огромными трудно-стями в Кенигсберге построили два товарных вагона и дрезину для русской колеи, выяснилось, что дальше этих километров они не пройдут. Тем не менее, двигаясь из последних сил, в конце июля германцы захватили Минск и район на 50 – 70 км к северу, востоку и югу от него. Но это была пиррова победа – ободранное и голодное войско уже не имело ни сил, ни желания не только наступать, но и толком обороняться. Армия царства Польского, полуокружённая немцами, тем не менее сохранила связь с внутренней Россией и свою боеспособность. Для отражения её ударов по Пруссии и Верхней Силезии приходилось держать там более двадцати дивизий. Поляки Познанской области уже отк-рыто готовились к восстанию, новоявленная Чехословакия спешно создавала свою армию, собирая её у Остравы и Гавиржова, с явным намерением идти на север. А русская армия к 1 августа закончила мобилизацию и развертывание, и теперь превосходила противника в силах и средствах. К тому же первоклассная тяжелая артиллерия немцев оказалась совер-шенно негодной для передвижения походным порядком на большие расстояния.
       Русское командование решило, что час пробил. Четвёртого августа были отданы пос-ледние приказы, в глубокой тайне завершалась подготовка к наступлению, последние передислокации войск и доставка необходимых припасов. Всё прошло успешно, и ранним утром 8 августа, ещё в темноте, две русских армии, с многочисленными частями усиления – всего более 30 дивизий – двинулись в слабо прикрытый и почти не охраняемый разрыв между северной и основной армиями немцев. Местность была детально разведана, заслоны противника не имели нормальных окопов и блиндажей, полноценной артиллерии и минометов, а редкие пулемётные гнезда ютились в воронках, придорожных канавах и силосных ямах. В итоге за сутки, захватив штабы двух дивизий, русские продвинулись на 30 – 40 км и продолжали наступление. Недаром последний квартирмейстер Большого штаба Э. Людендорф назвал восьмое августа чёрным днём немецкой армии. Вдобавок, в то же время южная армия немцев подверглась массированной атаке чешских и польских войск, непрерывно подпитываемых русским генштабом. Какое-то время германцы пыта-лись обороняться в окружении, но их силы быстро иссякли, да и воля к сопротивлению сей группы войск, в основном состоящей из баварцев, баденцев и вюртембергцев, не была ясно выраженной. В итоге уже 15 августа южная армия сдалась на милость победителей, да и не просто сдалась, а провозгласила на весь свет, что её личный состав готов принять условия австрийских немцев на предмет будущего объединения. А в это время основная группа, численностью более 250 тыс человек, оказалась полностью окружённой. На каку-ю-то помощь с запада рассчитывать не приходилось – 14-го в Познани началось всеобщее восстание поляков, Восточная Пруссия была блокирована со всех сторон, её гарнизоны с трудом сдерживали натиск врага. Северная группа войск, прижатая к морю, с трудом от-бивалась от прибалтов, её скудное снабжение поддерживалось лишь мелкими кораблями, траулерами и шхунами. А тут ещё на империю свалились новые напасти.
      Немецкое вторжение в Россию с самого начала было очень непопулярно во всём мире, и особенно в Европе. Мол, феодально – юнкерская Пруссия пытается задушить молодую русскую демократию. То, что эта демократия только что захватила проливы, мало кого смущало – это, мол, паршивый клочок земли где-то на европейских задворках, да к тому же Османская империя давно уже стала символом отсталости и национального гнёта. Спе-рва многие надеялись, что после первых немецких побед начнутся переговоры, взаимные уступки, и дело кончится миром. Но шли недели, и никаких успехов германского оружия не было, и не предвиделось. Левая печать трубила на всю планету о зверствах немецкой военщины, о героической борьбе поляков, литовцев и латышей за свободу и национальное самоопределение. Многие европейцы опасались к тому же, что в случае победы Германии её гегемония на континенте станет нестерпимой. Ведь широкие планы кайзера и его ближайшего окружения, не раз озвученные публично, ни для кого не были секретом. И как только немецкое наступление выдохлось, все противники Германии воспряли духом. Дания потребовала пересмотра границ в Шлезвиге, Британия негласно мешала немецким закупкам чилийской селитры и хлопка. А радикальнее всего, конечно, были настроены французы. Они с самого начала тайно поддерживали русских, и чем дальше, тем сильнее. Уже в середине июля весь французский флот сосредоточился в Ла-Манше, что сильно по-могло русским на Балтике. И Вторая эскадра сразу же после урегулирования «английского вопроса», полным ходом двинулась домой. А снабжали её по дороге всем необходимым конечно французские моряки. А в начале августа начались волнения в Эльзасе, где многие требовали возвращения провинции в состав Франции. С каждым днём эти волнения росли и ширились, и уже 16-го весь Эльзас и Лотарингия были на грани восстания. К тому времени на границе стояло более полумиллиона французских войск, и придравшись к очередному инциденту – в Мюлюзе драгуны стреляли по демонстрантам, были убитые и раненные – армия Франции перешла границу.
         В первые дни германское командование отнеслось к этому подчёркнуто спокойно. Вторжения ждали, и к нему готовились, правда, в основном ещё до войны на востоке. Конечно, рассуждали в Берлине, за месяц – полтора французы отвоюют свои земли, а что потом? Путь на север преграждали мощные крепости Мец и Страссбур, между которыми оставался проход шириной чуть более 90 км холмистой и лесистой местности. Его можно было прикрыть местным ополчением. Противник мог наступать и южнее Страссбура на восток, но там ему предстояло форсировать Рейн, что было очень непросто. Но реальность войны опрокинула эти расчёты. Уже через две недели обе провинции были отвоёваны, для плотной блокады обеих крепостей понадобилось чуть более 350 тыс солдат. Столько же, успешно перейдя Рейн, двинулись в Баден, естественно с самыми благородными целями – дабы освободить культурных и демократичных южан от прусского гнёта. Во Франции уже завершилась всеобщая мобилизация, ежечасно прибывали пополнения, и армия, двинув-шаяся на север между крепостями, имела более 400 000 бойцов. Понятно, что никакое ополчение надолго задержать их не могло. А 3 сентября капитулировала главная армия на русском фронте. В Берлине надеялись, что освободившиеся русские войска двинутся в Восточную Пруссию или в Литву, на Мемель и Палангу, но для сих направлений хватало местных войск и тех частей, что освободились в южной Польше. А главная армия, как уже 5-го числа объявил Николай Николаевич, спешно перевозилась в Познань, Косцян и даже западнее, откуда ей предстояло идти на Берлин. Конечно, железные дороги по маршруту похода были разрушены, но русская колея сильно помогла наступающим. Так техниче-ский казус, почти случайность, в который раз оказал своё влияние на ход истории.
           Быстрое наступление русской армии поставило под угрозу само существование огромной и богатой империи, ещё полгода назад похвалявшейся, что ей рано или поздно подчинится весь мир, хотя бы в морально – культурном отношении. Ну пусть не весь, так хотя бы его большая и наиболее цивилизованная часть. Но к чести Вильгельма второго, он быстро нашёл выход из трудного положения. Германское правительство заявило об отсут-ствии всяких претензий к России, готовности к переговорам и проведению плебисцита на всех спорных землях под международным контролем. Внутри страны спешно проводи-лись реформы, дабы приблизиться к английскому образцу, а в чём-то его и превзойти. И наконец, единая прежде Германская империя делилась на две части, на манер Австро-Вен-грии. И даже более радикально, теперь это более напоминало личную унию Норвегии и Швеции. В Северогерманской империи Вильгельм по-прежнему был верховным монар-хом, правда, теперь более символического свойства. И одновременно он становился штат-гальтером Южногерманской конфедерации, куда кроме Баварии, Вюртемберга, Бадена и Гессен-Дармштадта входили немецкие земли Австрии на правах отдельного государства. Кроме личной унии, обе державы связывала лишь согласованная валютно – таможенная политика, оборонительный союз и свободный обмен населением, товарами и деньгами. Субьекты конфедерации пользовались широкой автономией, фактически то был скорее союз государств, чем единая страна. А вот Северогерманская империя строилась как уни-тарная держава, там ликвидировались все мелкие династии. Только Саксония и Ганновер сохраняли некоторую автономию. Правда, бывшие князья и герцоги получили некую компенсацию за свои потерянные вотчины.
      После недолгих раздумий французы и русские согласились с планом императора. По итогам плебисцита Эльзас и Лотарингия возвращались Франции, а северная часть Шлез-вига – Дании. Литовская автономия приобрела Мемельскую область, а большая часть Познанского княжества присоединилась к Царству Польскому. Поляки были не прочь прихватить и земли между Быдгощем и Гданьском, но там они оказались в меньшинстве. Да и все великие державы были против такого реприманда. Обе германские державы сконструировались быстро и мирно, и уже к лету следующего года очередная эпоха войн и революций завершилась, по крайней мере в Европе. А вот в Азиатской Турции, Персии и Китае борьба национальных и лево-либеральных партий за власть и влияние только начиналась. Русская революция, распад Австро-Венгрии и германские реформы ускорили и подхлестнули сии процессы. Это создало большие трудности европейцам, как в коло-ниях, так и в формально независимых государствах «Третьего мира». Этот термин впер-вые появился в 13 году, в речи американского президента В. Вильсона. Он называл первым миром Европу, вторым – молодые, или сильно реконструированные, страны Тихого океана (США, Япония, Канада и Австралия), а третьим – остальной мир.
      В первое время совместная борьба с «окраинами» создала некое европейское единство, но постепенно оно начало разрушаться. На первый план постепенно вышли противоречия между двумя крупнейшими империями – Британской и Российской. Уже с конца 20-х годов это противостояние приобрело глобальный характер, охватив всю планету. В эту борьбу, прямо или косвенно, в конце концов было вовлечено большинство населения Земли. До открытого столкновения дело, к счастью, не дошло – очевидно, противники понимали, что в столь глобальном и ожесточённом конфликте победителей не будет в принципе. Но «холодная война», как метко назвал сие противостояние тот же Вильсон, продолжалась более полувека. Конечная победа досталась финансово и промышленно более мощной Англии, которая к тому же сумела заручиться поддержкой Соединенных Штатов и Японии. Но наследники Российской империи в итоге вышли из борьбы без больших экономических и демографических потерь. Впрочем, рассказ об этом долгом и сложном периоде новейшей истории уже выходит за рамки нашего повествования.