Фарт

   Последние дни социализма и горбачевской перестройки обернулись катастрофой для многонационального советского народа. Некогда богатейшая страна в одночасье превратилась в нищую. Магазины опустели, народ начал пухнуть с голода и вышел на улицу. Здесь-то и произошло прозрение: надо разделяться. І тоді ми заживемо, як пани. На салі будемо спати і салом укриватися.

   Но самое интересное было впереди. Теперь каждый мог говорить всё, что думает. А думали все о многом. Говорили, говорили, много говорили — а денег-то, как оказалось, за это не платят. И хлеба за слово не купишь. И сала тоже. Но и его на всех не хватило. Всё покатилось вниз с бешеной скоростью. Проговорили промышленность, проболтали и сельское хозяйство, аж поля бурьяном поросли. Зато открылись границы, откуда мощным потоком потекли товары. Стали образовываться огромные вещевые рынки, где купить можно было буквально все: от гвоздя до ордена Ленина, от китайской рубашки до турецкого ковра, от польской косметики до американских джинсов. А если сильно подсуетиться, то и пистолет с глушителем или автомат Калашникова можно приобрести для хозяйственных нужд. Нужды и запросы у каждого разные.

   Лидером всех прогрессивных начинаний является славный город Одесса, где на седьмом километре и возник такой рынок. Народ мощным потоком ринулся туда. Одни ехали, чтобы одеть и обуть себя и свою семью, другие, так называемые предприниматели, скупали все это оптом и продавали уже с огромной наценкой на местах. Так начинали строить в стране капитализм, так строим его  и сейчас.

   Марина Польских, жена флагманского артиллериста, получив в конце года от мужа заработную плату и тринадцатый оклад, решила приодеть себя. Приодеть, конечно, очень громко сказано, — купить хорошие, добротные и, главное, модные итальянские сапоги, как у Валентины Михайловны, пару кофточек, платье и, если останутся деньги, прицениться к дубленке, а если повезет, еще чего-нибудь. Размер «чего-нибудь» не уточнялся.

   В Николаеве все это тоже было, но стоило огромных денег. Вот и решила она съездить в Одессу. И не так далеко, и не очень накладно.

   В пять часов утра маршрутка, специально забронированная группой покупателей и предпринимателей, отошла от гостиницы «Украина».

   Марина с широко распахнутыми глазами влетела на рынок. Он встретил ее гулом сталепрокатного цеха. Хотелось везде побывать, хотелось все потрогать и многое, естественно, купить.

   Почти у самого входа стоял парень. У его ног на картоне красовались те самые сапоги, о которых она так   долго мечтала, из-за которых не спала ночи и о которых думала даже во время супружеской близости.

   - Продаете? — наивно спросила она, слегка покраснев, — И в какую цену?

   - Давайте сначала будем мерить, а уж потом говорить за цену, — улыбаясь, ответил продавец с явно выраженным одесским акцентом.

   Марина, прижав сумку локтем, сняла поношенную обувь и начала примерять первый сапог. Сумка постоянно выскальзывала из-под руки и падала на землю.

   - Женщина, не мучьте обувь. Вам ее еще носить. Да поставьте вы уже вашу сумку! А чтобы ее не затоптали потными ногами, давайте я ее немного подержу. Так для всех будет приличней, — парень явно бравировал одесским сленгом.

   Марина с облегчением отдала сумку юноше. Дело пошло куда быстрее. Новые, мягкие, отражающие зимнее солнце сапожки, нежно ласкали кожу. Ноги в них просто отдыхали. Сердце билось от восторга.

   Слегка потопав ножками и покрутив носочками, она со счастливой улыбкой подняла глаза, — Беру. Так сколько вы за них…? — Молодого человека рядом не было. Она покрутила головой, ища своего продавца. Кругом сновали толпы людей, но юноши с ее сумкой среди них не было. Догадка, что ее обворовали, загнала секунду назад трепещущее от радости сердце в новые сапоги. По лбу и спине покатились противные капельки холодного пота, мертвецкая бледность покрыла лицо. Чтобы не упасть, Марина облокотилась о контейнер. И было из-за чего. В сумке лежала просто астрономическая сумма. Слезы ручьем потекли из глаз. Но делать было уже нечего. Чрезмерная доверчивость и торговый азарт явно подвели ее. Дальнейшее пребывание на рынке потеряло всякий смысл. Переобувшись, она сложила уже не радовавшие сапоги в полиэтиленовый  пакет,  купленный  тут  же  на  карманные деньги, и, пошатываясь, побрела на стоянку, где ждало маршрутное такси, села в него и три с лишнем часа ждала своих счастливых попутчиков.

   На обратном пути ее все жалели, утешали, но от этого становилось еще горче.

   В квартиру она звонить не стала, открыла дверь своим ключом. Войдя в прихожую, Марина положила пакет на пол, устало разделась.

Приехала, путешественница? — донесся из зала голос мужа, — И что ты там, интересно, купила? Рынок, наверное, после твоего визита опустел? — послышался его злорадный смех.
   - Купила, — прошептала она.

   - На какие шиши?

   - Вот люди, — с досадой подумала Марина, — донесли уже. Не успела войти, а дома уже обо всем знают. Как же быстро разносится плохая весть, — На такие вот… — прошипела она зло, — И кто же тебе, интересно, успел все рассказать?

   - А тут и рассказывать ничего не надо, — супруг потягиваясь, вошел в коридор, — Все надо делать с умом и не спеша. Не понимаю, неделю готовиться к поездке, и в результате забыть деньги на столе. Неужели нельзя все заранее  сложить, упаковать…

   - Я забыла деньги? — прокричала она, — Где они?

   - Где положила, там и лежат. На кухне, на столе.

   Марина стремглав бросилась на кухню. На столе, завернутая в газету и перетянутая резиночной лежала увесистая пачка. Она прижала ее к груди и залилась веселым  смехом.

   - Что такое? — муж собрал на лбу складки, — Когда деньги вызывают бурную радость, надо насторожиться. А не признак ли это сумасшествия?

   И тут Марина со счастливо блестящими глазами, достала сапоги мечты и во всех подробностях рассказала о своих приключениях. По этому поводу даже выпили по рюмочке.

   Подруги по работе позавидовали. А чего не позавидовать? И деньги целы, и сапоги моднючие имеет. Сказали, что теперь в Одессе всегда сумки будут отдавать продавцам. Вдруг тоже повезет!