Начало
Я немного помедлил прежде чем раскрыть сложенный втрое листок со своим именем на нем.
«Это странно, писать тебе. Но у меня много чего странно. Ты, дочитай, пожалуйста, до конца. То, что я скажу, вызовет у тебя недоумение и шок, но от этого не перестанет быть правдой. Девушка, что дала тебе это письмо — твоя дочь. У тебя есть полное право удивиться, не поверить, думать, что угодно. Я знаю, так и будет, ты за несколько минут все это переживешь по кругу несколько десятков раз. Главное — не сопротивляйся происходящему. То, что случилось с тобой сегодня, сдвинет тебя с мертвой точки. Я знаю, ты сейчас подумал о том, что перестанешь страдать по той мадам, что бросила тебя недавно, но это скоро покажется тебе совершенно не важным, поверь, через несколько лет ты даже не сможешь вспомнить, как ее звали. Я, вот, точно не могу. А ведь я — это будущий ты. Ну, да. А кому еще я мог доверить сообщить тебе столь важную новость, кроме самого себя? Девушка, стоящая перед тобой, — твоя дочь, каким бы абсурдом это не казалось.
Знаю, что ты ждешь объяснений, длинного рассказа с заходом издалека, как мы умеем, но ничего этого не будет. Ты все поймешь сам. Не стану отбирать у тебя сакральный момент осознания истины. Впереди тебя ждет что-то очень интересное. Тебе понравится».
Мда… Со мной всегда происходят какие-то судьбоносные или нетривиальные события в это время года, но этот раз переплюнул все, что было раньше, а было не мало. В двадцатых числах октября, конкретнее, двадцать третьего, плюс — минус день, со мной чего только не случалось. В детстве я ломал сначала руку, потом ногу, в два разных года. В этот же злосчастный день мое сердце первый раз разбилось, в юношескую пору. Меня грабили, я проваливался в канализационный люк, выигрывал в лотерею, все самые значимые события происходили в этот промежуток времени. Но, как я уже сказал, в этот раз все круче. Итак, сегодня, двадцать третьего октября, на пороге передо мной, двадцатилетним оболтусом, стоит девушка, передавшая мне письмо, в котором сказано, что она моя дочь. На вид она моя ровесница. Позже выяснится, что она меня еще и старше. Я думал, что привык ко всему. Искренне верил в свой скептицизм, и в то, что меня трудно удивить. Сначала, я решил, что это забавный розыгрыш, устроенный кем-то из моих друзей. Они знали, что в этом году после очередного неудачного романа, я мучился с разбитым сердцем, старательно изображал из себя овощ, а значит, был совершенно не готов к уготованным мне потрясениям. Я просто закрылся дома, и планировал провести эти три дня максимально бесполезно, поедая доширак, валяясь в кровати, смотря глупое кино и всецело предаваясь унынию в компании эшелона пивных бутылок. Вот и попробуйте представить себе эту картину. Темный коридор, в котором едва горит последняя лампочка. На пороге девушка, одетая уже почти по-зимнему, от ее куртки еще веет безснеговым холодом, безраздельно правящим за окнами теплой квартиры. Напротив я, в пижамных штанах, драной рубашке, наспех накинутой, с проклевывающейся щетиной, явно помятый от того, что спал не пойми где, в черт знает какой позе, нежно попахивающий закоренелым и бесстыдным холостяцтвом, недоуменно пробегающий строки письма, которое уже почти выучил. Перечитал, наверно, уже на восьмой раз. Почерк мой. Я не знаю больше ни одного человека, использующего такие слова, и так рисующего заглавные буквы, а главное — пишущего бумажные письма. Никому даром не надо было бы так детально подделывать мой почерк. Мда. Ситуация тупиковая.
— Может чаю? — выдал я от безысходности. Она явно замерзла, а выставить ее за дверь мне не позволят воспитание и проклятое любопытство.
— Спасибо, было бы чудесно.
— Вы извините за мой вид, я никого не ждал.
— Ничего, так бывает, когда приходишь без приглашения.
Я помог ей снять куртку и проводил до кухни. Усадил на табуретку. Долго вспоминал, как надо ставить чайник. Пакетов не оказалось, пришлось искать заварку. Потом вымыть две кружки.
— У меня ничего нет к чаю, прошу простить. Есть доширак. Подойдет?
— Не отказалась бы.
— Хорошо… — добрых пятнадцать минут у меня ушло на обеспечение нас чаем и лапшой. Бормотание и решение не самых простых задач в условиях затяжной осенне-холостяцкой депрессии помогало мне не думать о том, о чем думать не хотелось. Но, вот, все на столе, вилки в руках. Каждый из нас уставился в свою тарелку. Градус неловкого молчания грозит дойти до точки кипения. Надо что-то сказать. Я не из тех, кто будет кричать про глупую шутку, и махать руками. Как минимум, все произошедшее весьма интересно. Даже если это и запоздалый первоапрельский прикол. Хотя, опыт двадцати лет говорит мне об обратном. Ничего более настоящего не бывает в жизни, чем эти дни.
— Это все странно, — начал я.
— Да уж.
— Кто, говорите, дал вам это письмо?
— Моя тетя. Мамина сестра.
— Понятно. А адрес мой вы как узнали?
— Он был указан в моем письме.
— Ваш отец и вам тоже написал письмо?
— Да. Тетя рассказывала мне, что вместе со мной ей «в наследство» достались эти два письма. Одно предназначалось мне, как подарок на двадцатидвухлетие, второе для… вас.
— Нет, если ты мне будешь выкать, это невыносимо. Лучше на «ты», — я замолчал ненадолго, но мысли все равно желали думаться вслух. — Странно, все это очень странно… Выходит, ты не знала ни матери, ни отца, и тут внезапно эти письма… Оригинально. Подожди, ты, говоришь, это подарок? Значит, у тебя день рождения был недавно?
— Он сегодня…
— О, мой Бог! У тебя день рождения, и в этот день ты приходишь ко мне, обалдую, в полную разруху, где я кормлю тебя бич-лапшой?? Дьявол! Это надо исправить. Как бы странно это не было, у тебя праздник, черт побери!
Я заглянул в холодильник, но кроме повесившейся мыши и пива ничего не нашел.
— Решено! Мы идем в магазин, добывать мамонта на праздничный обед. А по дороге ты мне расскажешь, почему вместо празднования ты идешь искать какого-то сомнительного незнакомца, который, вроде как, должен бы быть твоим отцом.
Так и поступили. По дороге она рассказала мне историю своей жизни. Не особо интересную. Родители погибли, воспитывалась сестрой матери. Работа у тети была связана с разъездами, они часто перебирались с места на место. Сменила школ она больше, чем проучилась классов. Последние четыре года живет в общежитии при университете, учится на какой-то технической специальности, точно я не запомнил. Тетя иногда приезжает ее навестить. На день рождения в этом году вырваться не смогла, зато прислала эти самые письма. В выходные общага пустеет, и моя названая дочь решила отправиться в путешествие, о котором мечтала всю жизнь. На поиски отца, который вдруг оказался живым. Ни дать, ни взять, мистический квест. Не знаю, что было в ее письме, но вряд ли она сама была готова к такому повороту событий. Спросить ее, о чем она подумала, появившись на моем пороге, мне тогда не пришло в голову. Мы обменяемся впечатлениями, но это случится гораздо позже.
А пока, мы добрели до ближайшего продуктового магазина. Продвигаясь мимо полок, я активно выяснял гастрономические пристрастия новоявленной родственницы. Имя спросить у нее додумался только тогда, когда мы чуть не потерялись. Да… Способность к забыванию самых важных вещей она явно у меня унаследовала. В письме об этом ни слова не было! И сам я, благополучно шокированный произошедшим, не удосужился вспомнить о такой важной мелочи, как знакомство. Мою дочь зовут Аня. Она не любит сыр, и готова продать душу за вкусный карри. Я уговорил ее на мое фирменное блюдо. К чаю приобрели небольшой торт. А так же, по случаю, пачку дорогих чипсов, о которых мы оба, как оказалось, мечтали около недели. Волей — неволей я замечал за ней какие-то мелочи, и в уме считал сходства. Возможно, если так пристально наблюдать за любым человеком, то числа этим мелочам не будет, но когда обращаешь на это внимание, это кажется таким важным, очевидным и значимым. «Вот, я делаю точно так же» или «это у нее от меня». Не то, чтобы я поверил в случившееся. Даже не смотря на все происходящее со мной, я не слишком верю в мистику или что-то подобное. Я даже в научную фантастику не верю, хотя, говорят, разработки машины времени на финишной прямой. Но одно слово «дочь» произнесенное в отношении реального человека, умудрилось каким-то образом сдвинуть мой угол зрения. Я, например, абсолютно безосновательно, надеялся, что она не пьет и не курит. Нет, я не против. Если оно так, то так тому и быть, но… Странное это «но». Даже не всегда понимаешь, что стоит за ним, почему это слово присутствует там, где его быть вроде и не должно. А оно там есть. И чувствует себя вполне на своем месте. И плевать ему, что ты не знаешь, как объяснить его присутствие. Кстати, Аня в исключительных случаях пьет. Сам наливал ей пару раз. И в другие пару случаев был свидетелем, как она курит, да, и сам разделял с ней это занятие.
Но, я отвлекся. Вернемся в тот знаменательный день. Мы много говорили, и пока шли по улице, и пока я готовил, и даже за едой. Разговор давался удивительно легко, как будто и не было никаких странных событий утром и никакие письма из прошлого от будущего меня не перевернули наши жизни с ног на голову. Помимо краткой характеристики предыдущей жизни я немного проникся текущим положением дел. Как она живет, чем дышит. Анка увлекается рисованием, музыкальные наши вкусы не совпадают, но имеют немало точек пересечения, что чертовски приятно. На личном фронте у нее тишь да гладь. Раны от большой безответной любви практически зажили, насколько вообще могут зажить раны от первой любви, а новая на горизонте пока не появилась. Я внимательно слушал, а в глубине души радовался, что мне не надо знакомиться с ее избранником, по крайней мере пока. А еще мою голову посещали странные картинки того, как я буду спускать недостойных кандидатов с лестницы. Не почему, а так просто, для профилактики. По случаю я нашел в шкафу заначку со вкусным чаем, заварил его, и после того, как разлил по кружкам, принял самый серьезный вид.
— Дочь моя! — начал я так пафосно, что сам себя удивил, — тебе сегодня исполняется…
— Двадцать два, — пришла она мне на помощь.
— Двадцать два года. И я рад, что этот благостный день ты встречаешь в моем странном обществе. Еще сегодня утром мы и не подозревали о существовании друг друга, а вечером уже совместно ужинаем. Кстати, я надеюсь, что ужин тебе понравился.
— Да, очень вкусно, — она улыбнулась, и я невольно тоже расплылся.
— Так давай же поднимем эти кружки с чаем за то, чтобы странные дни в твоей жизни оканчивались не менее приятно, чем для меня сегодняшний, — мы картинно чокнулись.
— Спасибо.
— Кстати! — меня поразила очередная запоздалая мысль, — я же не знаю что тебе подарить!
— Да ничего не надо, сам этот день уже подарок.
— Ну, нет. Так не пойдет. Двадцать два года, как, впрочем, и любое другое количество лет, бывает в жизни только один раз. Я настаиваю на подарке.
Говорят, язык до Киева доведет. Мой мог бы меня завести и в другую галактику. Останавливаться вовремя вообще не мой конек. Сначала выдать, а потом сообразить, что я только что произнес, в этом весь я. Почему мной тогда так овладела жажда устроить Ане настоящий теплый семейный праздник, я так и не понял. И потом, каждый раз после ее визита или разговора с ней я удивлялся тому, что говорил и делал. Не раздумывая, просто совершал что-то, ни секунды не сомневаясь, что можно было поступить как-то иначе. Логика, критическое мышление, скептицизм, все это просыпалось после. Пока я был с ней, я был и собой и не собой одновременно. Какой-то уверенной и решительной копией себя. Человеком дела. Причем, дела для нее. Я точно знал, что сделаю для нее все. И что порву на британский флаг любого, кто захочет ее обидеть.
Моя дочь, а под конец вечера мне уже хочется называть ее именно так, уперлась взглядом в стол, рядом с местом, где я держал кружку. По ее виду я мог уверенно сказать, что есть то, чего бы она хотела, но попросить не решается. Все соображения о том, чего бы она могла желать заканчиваются, даже толком не начавшись. Судя по всему, это дорогой подарок, любую мелочь она бы попросила не раздумывая. И тут меня словно молнией пронзило. В один момент я точно понял, о чем она думает. Возможно, она просто делала это слишком громко. Мозг молчаливо наблюдал, как я опустил кружку, убрал руку под стол, снял с указательного пальца золотое кольцо, в некотором роде фамильную ценность, и начинал рассказывать историю…
— Знаешь, вероятно, именно такие моменты и называются судьбой. Я уверен в том, что делаю, и именно такое развитие событий кажется мне единственно возможным и уместным. Мой дед умер на следующий год после моего рождения. Не смотря на то, что они с бабушкой были женаты много лет, обручальных колец у них не было. Свадьба проходила в суете и спешке, они оба были молоды, и такая мелочь осталась без внимания. После, и вовсе было не до того. Кольцо бабушка купила себе уже после смерти деда. В знак того, что она будет до смерти ему верна, что он — ее единственная любовь на Земле. Сейчас она сама уже очень стара, и на нее иногда находит настроение раздавать остатки наследства. В одну такую раздачу, пару лет назад, я и попал. Я вообще-то не люблю украшения, и мысль носить кольцо никогда бы в мою голову не пришла, но бабушка почему-то решила отдать его именно мне. Она сказала, что оно широкое и достаточного размера, так что я могу не бояться, что меня посчитают не мужественным. Когда я взял его в руки, оно как будто само попросилось на указательный палец правой руки. Тогда у меня было такое же ощущение судьбоносности и правильности происходящего. С тех пор я его практически не снимал, очень его полюбил, и даже изредка, в моменты романтических грез поздними ночами, представлял, что подарю его своей невесте. Но, вот, буквально, минуту назад я понял, что должен отдать его тебе. С днем рождения, — я положил кольцо на стол перед обомлевшей дочерью и замолчал.
На полминуты воцарилась тишина. Кажется, никто из нас даже не дышал. Наконец, она осторожно взяла его, и посмотрела на меня глазами, на которых выступили слезы.
— Спасибо… Я несколько раз слышала об этом кольце, тетя Лена вскользь упоминала о нем. Один раз, поддавшись на мои уговоры, она рассказала, что мой отец подарил его моей матери в знак того, что она — его единственная. Что мама бережно и трепетно хранила его, зная, как много оно значит. И что потом, вместе с письмами и мной оно досталось ей. Но вскоре где-то затерялось, среди вещей и переездов, как часто бывает с небольшими вещами, которые не слишком заботят их владельцев…
— Кажется, твоя тетя не отличается сентиментальностью.
— Да, она частенько говорит, что сентиментальной и романтичной сестрой была моя мама. Она же, скорее, из практичных и свободолюбивых.
Снова повисла несколько напряженная пауза. Я постарался исправить положение, подложив дочери и себе еще по кусочку торта. Но вернуть беседу в непринужденное русло не получилось. Когда чай оказался допит, часы показывали восемь. На улице уже стемнело, и вовсю горели фонари. Аня засобиралась обратно в общежитие, и я пошел ее провожать. Заставил забрать торт с собой, чтобы угостить соседок по комнате. Пока мы шли, с неба начал падать первый в этом году снег.
— В снегопадах есть что-то волшебное, — отметил я, заворожено провожая взглядом крупную снежинку, кружащую в рыжем свете фонаря.
— Мистический день не мог закончиться как-то иначе, кроме как по-волшебному, — улыбнулась мне дочь.
— Это смотря какой день, — усмехнулся я, и поведал историю своих классических октябрьских злоключений. Когда еще говорить о странностях, если не в странный день под падающим снегом? Так, незаметно, мы дошли до института. Попрощались, чуть не забыв обменяться номерами телефонов. Дочь взяла с меня обещание, что я отпишусь, когда дойду домой. Я обнял ее, отдал то, что осталось от торта, и смотрел, как она исчезла в тяжелых дверях.
Мой обратный путь занял гораздо больше, чем должен бы, и мне даже пришлось схитрить, отправить Ане смс еще задолго до того, как я оказался дома. Я медленно брел по засыпающему городу, усталый, но почему-то очень легкий, и совершенно счастливый. Голова была пуста, ни одна мысль не гнездилась в ней, почтенно дожидаясь моего возвращения. Снег падал мне на лицо, потому что смотрел я преимущественно вверх, и ловил его на ладони. Без кольца немного непривычно. Каждое движение кистью правой руки говорило о том, что чего-то не хватает, отсутствует привычная жесткость металла вокруг пальца. Но это пройдет. За пару недель я привыкну. Я долго гулял. С детства считал, что длинная прогулка под первым снегом это своеобразная традиция, дань дружбы между мной и таинственной Вселенной. Домой я пришел холодный, замерзший, с промокшими ногами. Ничего после того, как закрыл за собой дверь, я не помню. Ни этой ночи, ни следующего утра. Остается надеяться, что я тогда хотя бы не уснул, не раздеваясь, на коврике в прихожей. Впрочем, даже если так и было, то уже совершенно не важно. После того, как днем твоя жизнь сделала радикальный поворот, уже не столь важно как проводишь ночь. Волею богов следующий день еще был зарезервирован мной под бесцельное существование, и у меня было время на сон, отдых, и окончательный приход в себя. Вечером мне позвонила Аня, и мы мило поболтали несколько минут. Незаметно для себя, я принимал все происходящее как есть. Старался думать об этом поменьше, а главное, никому не рассказывать. Люди с их мнениями, которые они обязательно норовят высказать, всегда все только портят.
Перемены
Время шло, а с его ходом можно привыкнуть даже к самым необычным вещам. Я уверен, что даже если в каком-нибудь дворе упадет летающая тарелка, это будет вызывать ажиотаж только поначалу. Потом все местные жители к ней привыкнут, начнут обдирать металл с корпуса для своих нужд, в пазы стыковочных отсеков предприимчивые пенсионеры высадят цветочки, а подростки распишут граффити то, что осталось. С Аней мы быстро стали хорошими друзьями. Пару раз в неделю гуляли или сидели у меня, когда холодно, гоняя чаи с печеньем или бутербродами. Она часто показывала мне свои рисунки. Особенно мне нравились драконы. Рисунки сопровождались длинными мистическими историями о других мирах, где драконы владеют магией и влияют на ход истории. Я старался внимательно слушать, хотя в итоге все равно не улавливал и половины, задавал вопросы, но толком ничего не понимал. Хотя, сам факт таких историй мне нравился. Иногда она показывала мне онлайновские игры, которыми увлекалась. Прямо открывала мне новый мир. Больше всего меня поразила одна игра, не помню ее названия. Там помимо боевой системы была предусмотрена весьма обширная система социальных взаимодействий персонажей. Они могли, например, обниматься. Причем, для разных персонажей отрисовка действий была разная. Забавнее всего было видеть, как огромный суровый каменный человек, сажал на плечо маленькую гномку. Она болтала ногами, и гладила его крутой затылок, при этом смотрели они друг на друга с такой нежностью, что даже мой внутренний циник был готов расплакаться от умиления.
Иногда она брала с нами на прогулку своих соседок по комнате, эти две милейшие девушки были ее лучшими подругами. Как я уже говорил, она часто переезжала, что не способствует заведению сильных дружеских связей. А за первый год жизни в одной комнате они здорово сдружились. И теперь принципиально жили вместе. У них сложилось весьма милое трио. Тихоня, заводила и Аня, которая была среди них своеобразной золотой серединой. Всегда тихая Полина, которой гораздо лучше давалось общение с помощью взглядов, нежели с помощью слов. Я, в отличие от дочери, никогда не мог определить идет она с нами гулять потому что сама хочет этого или по принуждению Насти, самой громогласной и легкой на подъем соседки. Именно к ней приходили в голову все сумасшедшие идеи, от которых ее не всегда возможно было отговорить. В опасные предприятия она предпочитала пускаться не одна, а с компанией, и Аня с Полиной были первыми в списке кандидатов. В особо опасных случаях в сопровождение брался я, прикрывать тылы, так сказать. Так мы вчетвером первые два раза ходили в клуб. Правда, я на корню жестоко пресекал попытки познакомиться с девушками, и в итоге, дело кончалось дракой. Нас выдворяли на улицу. Потом, всю дорогу я рассыпался в извинениях, в знак раскаяния громко декламировал стихи, так, чтобы слышала вся ночная улица, и клялся, что размещу их на остаток ночи в своих апартаментах с максимальным комфортом. Уступал им диван, а сам спал на полу в кухне. После двух раз стало ясно, что со мной такие походы безопасны, но вместе с тем коротки и бессмысленны.
Иногда Аня несколько туманно намекала мне, что я весьма симпатичен обеим ее подругам. Я не особо в это верил, и именно моя твердолобость спасала меня от многих неловких ситуаций. Сама дочь с удовольствием наблюдала за развитием событий, прекрасно понимая, что я не отвечу ни одной из них, хотя, без сомнения, каждая была по-своему хороша, мила и привлекательна. Порой дочь в шутку спрашивала меня, где же ее мама. На что я обычно закатывал глаза и отвечал, что был пьян и нагулял ее. Кто бы тогда знал, что это окажется весьма близко к правде. Но пока я старался не обидеть никого из девушек, не прекращая при этом производить хорошее впечатление. В отличие от них я студентом не был. После школы ни одна сила не смогла заставить меня связаться с очередным учебным заведением на хоть сколько-нибудь долгий срок. Максимум, что я смог — выучиться на радиомонтажника, хотя выучиться, громко сказано. Я закончил курсы длиной в четыре месяца, и устроился на практику в весьма раздолбайское предприятие. Серьезную работу по специальности мне никто не доверял, зато доверили то, что осталось от некогда большой лаборатории. Зарплата случалась редко, но и ответственного подхода никто не требовал. Я мог сославшись на болезнь исчезнуть на неделю, никаких справок потом никто не спрашивал. Опаздывать и уходить с работы раньше срока считалось вполне допустимой нормой, чем многие и пользовались. Я без малейшего зазрения совести сливал по стограммовому пузырьку чистого спирта с каждой двадцатипятилитровой канистры, тырил реактивы, или просто спал закрывшись в лаборатории. В принципе, меня все устраивало. Ни за что не отвечающий двадцатилетний болван, которому щедрые родители оставили в наследство небольшую квартирку, без каких-то жизненные целей или обязательств. До появления дочери я даже никогда не задумывался нравится ли мне моя жизнь, и хотел ли бы я жить как-то иначе. Я просто прожигал свою молодость, впрочем, не впадая в какие-то опасные крайности. Так и не решился попробовать наркотики, не отдавался беспорядочной половой жизни, не играл в азартные игры. Иногда пил, изредка курил, так и не вошло в привычку это занятие, а в основном бездельничал. Что-то читал, что-то смотрел, что-то слушал. Или просто отдавался потоку мыслей, бесцельно бродя по городу или лежа на спине на диване дома или в лаборатории на работе. Конечно, я не был каким-то феерическим бездельником, совсем уж выделяющимся на фоне остальных. Меня посещали периодически какие-то стремления вроде завести собаку или заработать на машину, переехать в квартиру почище, съездить к морю. Я думал об этом несколько минут, представлял себе, как все будет, но стоило приняться за подсчеты того, что придется сделать для воплощения задуманного, как руки моментально опускались. «Нас и здесь неплохо кормят», — решал я, и продолжал свою жизнь ни о чем. «Жили-были, взяли-сдохли» — грозилась одна из моих пассий написать на нашей общей могиле. В общем, она была права. Именно так все бы и случилось. Но что-то начало меняться во мне. Каким бы лентяем и раздолбаем я ни был, я почему-то стал испытывать непонятной природы желание привести свою жизнь в порядок.
Я сменил место работы, стал быстро учиться тому, что вообще-то уже должен был знать. Через месяц мне повысили разряд, что приятно сказалось на зарплате, которую я теперь получал не по праздникам, а по расписанию. В это трудно поверить, но я стал бегать по утрам. Сначала это происходило непроизвольно. Просто с непривычки я постоянно опаздывал, и вынужден был мчаться до работы на всех парах, а потом мне даже понравилось. Я стал брать заказы на мелкий ремонт от соседей и знакомых, поэтому дома у меня теперь появился небольшой склад всяких запчастей и радиоэлементов. Застать у меня на столе чей-то разобранный компьютер теперь было вполне реально.
И все равно, среди этого порядка мне очень не хватало хаоса. И поэтому я вдвойне любил незапланированные визиты дочери. Порой казалось, что я могу просто вечно смотреть, как она, например, пьет чай. Просто смотреть. Замечать за ней какие-то мелочи, и обожать их до безобразия. Например, я улыбался каждый раз, когда замечал, как она, задумавшись, теребит кольцо, крутит в пальцах. Я раньше частенько так делал. Она его повесила на цепочку, и носила на шее, практически не снимая. Что было, кстати, несказанно приятно.
Я помню наш первый совместный новый год. Точнее, его празднование. Тогда подобралась достаточно большая компания практически незнакомых между собой людей. Я пригласил дочь, она взяла с собой соседок, и одного потенциального ухажера, Настя привела с собой еще двух человек, те в последний момент пригласили третьего, подтянулись еще двое моих друзей, один с девушкой. Моя холостяцкая квартира еще не знала такого разгрома. Каждый посчитал своим долгом принести что-то выпить, что в итоге вылилось в приготовление диких коктейлей, состязания кто кого перепьет и прочие не слишком умные развлечения. Не пила только Поля, и я всю ночь коршуном кружил возле нее, контролируя, чтобы никто не вздумал ее опоить. В один момент я все же не уследил, отвлеченный подвыпившей и совсем осмелевшей Настей, и пропустил момент, как кто-то из парней уболтал ее попробовать «совсем не крепкий и очень вкусный напиток». Аня гораздо позже раскрыла мне секрет, что все это именно из-за меня и произошло. Повышенное внимание к Полине вызвало в Насте ревность, и она попыталась расставить все точки над i. Под предлогом помощи в поиске какой-то посуды увела меня на кухню, и чуть не заперла там. Что-то говорила про то, что я слепой дурачок, но это даже мило. В итоге она попыталась меня поцеловать, а я поспешил ретировался, красный от алкоголя, лепеча извинения, нелепые комплименты и заверения в том, что я и правда идиот, а она прекрасная девушка, и найдет себе кого-то гораздо более достойного. Увидев, что Настя уводит меня чуть не под руку, обычно принципиальная Поля решила поддаться на уговоры парня, имени которого я даже не помню. Когда я вернулся, цвет лица у нас с ней был совершенно идентичный. Увидев, как змей искуситель льет ей виски в яблочный сок, попутно пытаясь забраться ручонкой ей на колено, я пришел в бешенство. Несостоявшийся растлитель невинных, ведомый за ухо, принудительно проследовал за мной в коридор, где у нас состоялся короткий разговор. До рукоприкладства дело не дошло, что наверно, к лучшему, он выпил меньше, и имел все шансы заставить мое лицо светиться не только красным но и синим цветом. Больше этот товарищ не приставал ни к кому из девушек, и вообще скоро покинул сумасшедшее празднество. Я выдохнул с облегчением, и вплотную занялся тем, что не давал Аниному ухажеру зажать ее в каком-нибудь темном углу. Смотрите, какой блюститель нравов выискался! Так что между Полиной и Настей снова повис нейтралитет. В последствии, каждая из них найдет себе человека, с которым будет счастлива. Как, впрочем и я. Только тогда никто из нас еще и не подозревал об этом, хотя и сильно надеялся.
К лету дочь стала пропадать. С головой пыталась уйти в учебу, готовилась к госам и писала диплом. Я тогда обзавелся одним постоянным клиентом, у которого регулярно что-то работало не так. Мой путь домой пролегал мимо ее института. Если я возвращался не слишком поздно, то звонил ей, и старался вытащить на хотя бы получасовую прогулку. «Привет, пора проветриться, жду внизу», — говорил я в телефонную трубку, и ждал на крыльце общежития. Она выходила спустя минут десять, иногда ворча, что ей совершенно некогда. Но она точно знала, что я не отстану, и поэтому достаточно быстро перестала спорить. Чтобы задобрить, я угощал ее мороженым, или свежей выпечкой. Так, уплетая что-нибудь вкусное, мы проходили через парк, делали один или два круга и я провожал ее обратно. Это продолжалось до середины лета, пока она, наконец, не защитилась. Отпраздновали это событие посиделками в общаге, куда меня провели тайком от коменданта. Разошлись мы уже после закрытия дверей, и мне пришлось вылезать через балкон второго этажа, где студенты организовали целую систему нелегального прохода. В честь окончания института я подарил Ане красивый альбом для скетчей, с толстой твердой обложкой, чтобы можно было рисовать там, где настигнет вдохновение. Но, не я один сделал ей подарок. Ее тетя пригласила ее в путешествие, она была по делам в Японии, и, зная, что племянница души не чает в японской культуре, решила взять ее с собой. Стоит ли говорить, что дочь была в восторге, от предложения месяц пожить в стране, куда она так хотела съездить, и согласилась не раздумывая. Тетя по каким-то своим каналам очень быстро сделала все необходимые документы, так что лететь можно было уже через неделю. Я провожал дочь в аэропорт. Тетка должна была встретить ее по прилету в Токио. Почти весь месяц от Ани не было никаких вестей. Иногда она выходила на связь, чтобы сказать, что с ней все в порядке, и она жива-здорова. Когда она прилетела, выяснилось, что в своем путешествии она встретила парня, в которого влюбилась чуть не с первого взгляда. Он ответил ей полной взаимностью. За месяц они проехали всю страну, он много чего ей показывал, и я вряд ли преувеличу, если скажу, что это были лучшие в ее жизни каникулы. Следующий год я только о нем и слышал. Сначала только хорошее, потом плохое. Они собирались жить вместе, но после того, как он один раз к нам приехал, отношения у них разладились. Пожалуй, если бы они находились рядом, все бы закончилось еще быстрее. Вся эта драма происходила на моих глазах, и я недоумевал как то, что сначала нравилось со временем становилось невыносимым. Как оказалось, в этом она была похожа на мать.
Но в конце лета она еще была полна стремления во что бы то ни стало найти работу и накопить денег на следующую поездку в Японию. Правда, тут все складывалось не самым радужным образом. Началось все с того, что после возвращения ей пришлось быстро искать жилье. Комнату в общежитии надо было освобождать. Пришло время Ане, Полине и Насте разъезжаться. Для Насти это проблемой не стало, на последнем курсе она влюбилась, и еще весной практически перестала появляться в общаге. Так что, сразу после диплома перевезла оставшиеся вещи в квартиру своей второй половинки. Но не всем квартирный вопрос дался просто. Полина хотела уезжать домой, но ей предложила работу одна крупная фирма, и она осталась. С дочерью все было еще труднее. Поиски работы затянулись, а сроки поджимали. Они хотели снимать квартиру вдвоем, но даже на двоих это было достаточно дорого. Ну, и, я был бы не я, если бы не позвал их временно пожить у меня. Моя холостяцкая обитель не была, конечно, подходящим местом для совместного проживания троих человек, но выбора не оставалось. Предвидя несколько месяцев жизни по принципу в тесноте да не в обиде, я обзавелся спальником и циновкой, чтобы спать на полу под кухонным столом было удобнее.
Настал день X. Его я тоже помню отчетливо. Солнечное летнее утро. Было не жарко, чему каждый из нас несказанно радовался. Я настоял на том, что расстояние не велико, и все тяжести унесу сам, без посторонней помощи. Мы спустили все коробки из комнаты на крыльцо, их оказалось не так уж и мало. Вполне приличная кучка. Унести все удалось лишь за шесть рейдов. Происходило все по следующей схеме: Поля оставалась смотреть за вещами возле общаги, я брал самую тяжелую коробку, если она была не слишком большая, то еще парочка маленьких докладывалась сверху. Анка подхватывала парочку пакетов, и мы отправлялись в путь. Доходили до дома, оставляли добро в квартире, и возвращались. Аня занимала место смотрителя, а Поля шла со мной. Праздношатающиеся дети к третьему рейду уже сбились в стайку и с удовольствием наблюдали за нами, делая ставки, как быстро мы управимся. А закончили мы только ближе к вечеру. Зато сами. Гордые собой и уставшие мы просто повалились на диван, как придется, и минут пятнадцать просто лежали, глядя в потолок. Пока у кого-то не возникла идея хорошенько отпраздновать это дело, новоселье все-таки. Девчонки еле оторвали меня от дивана, я отчаянно сопротивлялся и не хотел никуда идти, обещая им все земные блага, если только они оставят меня в покое. Но они были непреклонны. Мне ничего не оставалось кроме как сдаться, и сопроводить их выбирать праздничный ужин. Они достаточно долго шушукались возле полок с приправами, и я понял, что Анька хочет забабахать нам карри. Ничего против я не имел, поэтому смиренно предоставил свои руки для транспортировки большого пака Коллы. Потом оказалось, что план я расшифровал неверно. Потому что в магазине кроме газировки мы почти ничего и не купили. Зато завернули в лапшичную по дороге, и заказали там каждому по коробочке. Дома, усевшись на пол посреди нераспечатанных коробок, мы душевно отужинали, передохнули, и приступили к разбору вещей. В тот вечер и ночь, комната пережила второй апокалипсис. Я умудрялся распечатывать именно коробки с каким-то личным содержимым, поэтому быстро бросил это дело, и стал просто отдавать указания, что и куда лучше разместить, прихлебывая темную жижицу из стакана, в котором только чудом не плавала пыль и обрывки скотча. Анька ворчала на меня, потому что я жил, по ее утверждению, в берлоге, впрочем, с этим утверждением трудно было спорить. Она все грозилась навести здесь уют и порядок, и всячески склоняла Полину к проведению генеральной уборки прямо завтра. Та, в свою очередь, энтузиазма не проявляла, но и открыто возражать не стремилась. Где-то к рассвету мы закончили. Вещи, которые долго не пригодятся, были компактно размещены в две коробки, которые я унес в кладовку, остальное нашло свое временное пристанище на полках шкафа, в ящиках стола, на стеллаже и подоконнике. После сбора мусора и пустых коробок и бутылок, все выглядело вполне прилично. Но Аня все равно пообещала в ближайшее время навести здесь шмон.
— Ну, что, может быть спать пойдем? – задала дочь риторический вопрос.
— Не-а, — весело ответил ей я. — Уже четыре часа утра, мне в шесть на работу вставать. Уже смысла нет. Пошли купаться? Мне где-то ваши купальники попадались. На пруду красиво очень по утрам.
— Холодно же, — послышался тихий голос Поли.
— Это далеко не самая светлая твоя идея. Однозначно, — подтвердила дочь.
— Ну, и зря. Очень бодрит. Явно то, что мне сейчас нужно. Что ж, схожу один. А вы тогда давайте спать. Пока я собирал в рюкзак вещи, чтобы переодеться и сразу отправиться на работу, они разложили диван и устроились спать.
— Сладких снов, — сказал я, задергивая штору.
— Доброго утра, — отозвался кто-то из них усталым голосом.
Я закрыл дверь и устроил себе пробежку до пруда. Диск солнца уже немного поднялся над гладью воды. Утренняя тишина была прекрасна. Раньше в такую рань здесь сидела бы парочка другая рыбаков, но рыба поизвелась, и они перестали пытать здесь счастья. Здесь и купаться-то осмеливался далеко не каждый, даже в самую жару люди предпочитали загорать или просто лежать в тени деревьев, заходили в воду только самые отчаянные. Я был из их числа. Достаточно безумный, чтобы верить в собственную неуязвимость. Пустая полоса песчаного пляжа привела меня в дикий восторг, вероятно, виной тому бессонная ночь. Я прямо на бегу скинул рюкзак, и раздевался, стараясь не останавливаться, раскидывая вещи куда попало. Рюкзак остался под деревом, кеды с носками разлетелись в стороны от него, футболка спланировала на песок, а джинсы остались уже на деревянном помосте, который раньше был пристанью яхт-клуба, разорившегося еще много лет назад. Высоко подпрыгнув и сделав кувырок в воздухе, я погрузился в прохладную темную воду. Пруд не отличался глубиной, и я быстро уперся ногами в песчаное дно. Оттолкнулся и помог воде вытолкнуть меня на поверхность. Проплыв до другого берега и обратно, я вышел и сел на травянистый островок, обняв колени. Что-то прекрасное было в этом утре. Что-то незабываемое. Я чувствовал себя на своем месте. Ровно там, где и должен был быть. Идиллия, впрочем, продлилась недолго. Я быстро замерз, и отправился собирать разбросанные вещи. Достал из рюкзака полотенце, вытерся, потом оделся. Потом посмотрел на часы. Времени оставалось как раз на то, чтобы не спеша дойти до работы. Чем я и занялся. Совершенно умиротворенный я шел и улыбался редким прохожим.
После работы один из клиентов попросил меня зайти, чтобы устранить пустяковую проблемку, так что домой я попал только в девятом часу. Вошел, и не узнал свою квартиру. Анна, будучи девушкой ответственной, свое намерение добросовестно исполнила. Мое прежнее обиталище едва угадывалось в этом приличном помещении. Все было вымыто, понятия не имею, как Анюта уговорила Полину ей помочь, но, привыкший к полумраку своего жилища, я чуть не ослеп. Дочь нашла в кладовке лампочки, и поменяла все перегоревшее, коих было гораздо больше половины. Но вместо того, чтобы освещать темные углы, украшенные пылью, свет лился во все стороны чистой квартиры. Они даже окна помыли, и шторы постирали. Самым же удивительным и приятным был запах. Пахло вкусной домашней едой. Вот и настал тот день, когда по приходу с внеочередной рабочей смены меня ждало классическое семейное счастье. Я не то, чтобы когда-то мечтал об этом, но сразу проникся всем кайфом ситуации. За ужином выяснилось, что расплата за все это великолепие меня неизбежно настигнет. И состоять будет в том, что с завтрашнего дня к моим профессиям прибавится плотник. Мне надо будет сделать полки, потому что часть вещей негде разместить. Благо, инженерный план Аня взяла на себя. Он, в общем, был уже практически готов. Так началась наша совместная жизнь. Продлилась, впрочем, она не долго, до начала нового года. Но я вспоминаю это время как одно из самых счастливых в своей жизни. Первый месяц мы втроем совершенствовали наше жилье. Полки появились в комнате и на кухне, так что я туда практически переехал. Весь необходимый повседневный минимум был под рукой, так что, как человеку, встававшему раньше всех, мне не приходилось никого будить, пытаясь тихо собраться на работу. Под столом мы спроектировали специальный ящик, куда аккурат входило мое спальное место в собранном состоянии. После двух недель мне так понравилось спать на полу, что я и после того, как мы разъехались, продолжал это делать. В комнате, где обитали мои соседки, мы совместными усилиями собрали шкаф, занимавший мало места и в то же время вмещавший очень много. В общем, из одной холостяцкой берлоги вышло целых три отдельных зоны, в которых каждый из нас обрел свой угол. Когда улучшать стало нечего, вечерами мы стали играть по сети или в карты, смотреть кино или ходить гулять. В общем, то, что я считал неслабым испытанием, обернулось приятным времяпрепровождением. Мы отлично сжились. Где-то ко дню своего рождения Аня устроилась на постоянную работу, и все потекло стабильно и даже несколько скучно. Я так замотался, что даже забыл о своей ежегодной встряске. Но судьба не подвела.
Хиро
Накануне дня рождения дочери, как раз в тот момент, когда я уже устал ломать голову над подарком, мне позвонил Анин заокеанский возлюбленный и попросил помощи. Мне надо было встретить его в аэропорту и доставить к нам домой, как раз к началу празднования. А помимо этого оплатить ему обратную дорогу, потому что ему хватало только на один билет. Я ухмыльнулся и подумал, что надо тогда купить красной ленты и повязать на него бант. Чего не сделаешь ради дочери? Пришлось записать рейс, время прилета и быстро придумывать, как все организовать. Первым делом я купил ему обратный билет, на утро двадцать четвертого, потому что хотел быть уверен, что он не останется у нас надолго. Нас и так в квартире трое, а отдавать ему Полино место я был не намерен. Одну ночь в честь праздника мы, конечно, потерпим. А дальше — извините. Все что угодно, но на отдельной жилплощади. Я, в принципе, относился к этому парню достаточно подозрительно. Он мне сразу заочно не нравился, не могу объяснить почему. Может быть потому, что посягал на мою дочь. Но она была без ума от этого японца, так что мне ничего не оставалось, как смириться, и иногда даже являть свое лицо в видео чат, чтобы дочь могла показать, какой я классный. Они почти всегда говорили на японском, дочь учила его в школе, плюс носитель языка помог ей быстро подтянуться. Иногда переходили на английский или язык жестов, если требовалось объяснить что-то экстраординарное. Я неплохо знал английский, но мне было чертовски непривычно его произношение, поэтому я не понимал и половины из всего, что он говорил. Догадываться о смысле сказанного приходилось зачастую интуитивно, но, как правило, я успешно с этим справлялся. Завтра мне предстояло как-то говорить с ним без дочери. «Ничего, прорвемся» — решил я, и отправился посвящать Полину в коварный план. Ей придется прикрыть меня завтра, и взять часть моих праздничных обязанностей на себя.
После недолгих обсуждений все было решено. Полина не сопротивлялась, и я пообещал, что постараюсь все успеть до того, как поеду встречать нашего гостя, а по совместительству главный подарок. В мою задачу входила доставка продуктов до холодильника, открытие банок и прочие подсобные кухонные работы. Кроме нас троих на торжество была приглашена Настя «плюс один», и еще одна пара, Анины друзья со старшего курса. Начало в шесть. Что ж, все успеть вполне возможно. Самолет из Японии приземлится в четыре. Как раз хватит на то, чтобы привезти его к нам, даже с запасом. В субботу пробок быть не должно.
Утром я попросил друга одолжить мне его машину, привез из магазина все по заранее согласованному списку, и даже не забыл купить цветов, день рождения дочери, как-никак. Пообещал, что подарок и полноценные поздравления будут вечером и исправно помогал девчонкам на кухне. В процессе набился привезти всех наших гостей, раз уж взял машину на целый день, обеспечив себе таким образом идеальное прикрытие. В полтретьего я сорвался, объясняя это тем, что лучше оставить себе времени с запасом. Рейс сел точно по расписанию. Это не могло не радовать. Я увидел Хиро, когда тот забирал свой рюкзак с ленты транспортера. Высокий, тощий, он не произвел на меня хорошего впечатления. Ладно, хоть, патлы у него короткие. Мы пожали друг другу руки, достаточно крепко, чтобы понять, что оба не в восторге от такого знакомства. Пока ехали обратно, он внимательно наблюдал за мной, а потом спросил:
— Тебе ведь нравится Аня?
— В смысле? — я слегка опешил. Никто не задавал мне таких вопросов уже довольно давно.
— Я тебе не нравлюсь потому, что тебе нравится Аня, — попытался пояснить Хиро.
— Нет! Фу! Как ты мог подумать! Она же моя д… — я чуть не сказал глупость, но успел в последний момент прикусить язык, — она мне как сестра, — произнес я то, что обычно мы говорили в подобных ситуациях.
— Она точно так же отвечает на этот вопрос, и точно так же запинается, — он усмехнулся. — Вы похожи.
Хвала богам, больше он ни о чем не спрашивал. В молчании мы забрали сначала одну, потом вторую пару. Хиро, как самый легкий, поехал лежа на коленях у сидящих сзади.
— Ребята, этот кадр — Анин заморский принц, — объяснил я, — и ваша задача — отвлечь ее, чтобы я смог незаметно провести его в квартиру.
С этим они прекрасно справились. Ввалились толпой на кухню, заставляя именинницу всех со всеми знакомить, и составлять в очередь всех кандидатов подергать ее за уши. Полина свою задачу тоже отлично выполнила, она тихонько выскользнула из кухни посреди всей этой суматохи, и помогла мне в прямом смысле упаковать несчастного парня. Он пытался сопротивляться, но я говорил ему, что так надо, а если он против, то может идти ночевать на улице. В итоге мы все-таки замотали Хиро красной лентой и оставили стоять посреди комнаты. Когда мы вернулись на кухню, Аня уже что-то заподозрила.
— Анька! Мы с тобой знакомы ровно год, что невыразимо здорово. Сегодня тут собрались люди, которые очень тебя любят, а потому помогли мне провернуть одно дельце, результатами которого, я уверен, ты останешься довольна. Открывай дверь, твой подарок за ней.
Когда она вошла в комнату и включила свет, замерли все. После нескольких секунд молчания я услышал от обычно культурной и вежливой дочери весьма забористое ругательство, (интересный словесный оборот, я даже решил, что стоит его записать), а потом она кинулась обнимать эту праздничную мумию. Мы все решили, что их стоит ненадолго оставить наедине, и вернулись на кухню. Только тут я хорошенько разглядел присутствующих. Кроме Насти всех, кого привез, я видел в первый раз.
— Так, ребят, давайте для меня знакомство на бис, у меня плохо с запоминанием имен.
— Мария и Александр, — показала Настя на весьма колоритную пару. Высокого бородатого парня и миниатюрную девушку. С Александром были символично пожаты руки.
— А это Таня…
Вот тут я испытал неловкость, уже протянув руку. Я подумал, что это парень, причем весьма юный. Еще удивился, чего Настя какого-то мальца выбрала.
— Ага, Таня, круто, — делать было нечего, рука протянута, идиотская физиономия состроена. Впрочем, она, кажется, не обиделась.
— А мне тогда руку пожать? — запротестовала Маша.
— Конечно, прошу прощения, — я улыбнулся, и с этим последним рукопожатием конфликт был исчерпан.
Я расспросил Полину о том, что еще надо было доделать, и рассадив гостей вокруг стола выдал каждому по заданию. Трудовую идиллию прервали вошедшие Аня с уже распутанным Хиро.
— Вот так к нам в гости ходить. В комнате связанные иностранцы, на кухне подпольный цех по нарезке салатиков с использованием рабского труда.
Все посмеялись, Анюта взяла командование на себя, и мы с Александром понесли стол в комнату, следом за нами остальные несли посуду, столовые приборы и еду. Когда все было расставлено, и все наконец уселись, Хиро достал из рюкзака бутылку, объясняя, что это обязательная к распитию настойка, которую гнала его бабушка. По крайней мере, я понял все именно так. Налили даже Поле, не смотря на все протесты. Я лично уговорил ее на половину рюмки, и ничуть не больше. Саке, или как бы ни называлась эта жидкость, было неплохо на вкус, и не ударяло в голову, позволяя постепенно и не сильно захмелеть. Нас было много, и напиться шансов не было никаких. Всем кроме Полины досталось по две стопки, на этом бутыль иссякла. Приятно расслабленные мы вели какой-то странный философский диалог на трех языках одновременно, внезапно переключаясь с одного на другой. Все бы ничего, но тема зашла о любви, и на меня накатила необъяснимая тоска. Каждый из присутствующих смотрел на свою половину, не беря в расчет непарных меня и Полину. Мы оба внимательно изучали содержимое своих тарелок и узор на вилках. Меня спас телефонный звонок, друг пришел за своей машиной, и я вышел, чтобы отдать ему ключи. Чтобы как-то избавится от накатившего ощущения, обратно я вернулся не сразу, а зашел на кухню, открыл настежь окно, и посмотрел в октябрьский темный вечер. Сразу повеяло холодом, что я даже вздрогнул. Мой взгляд уперся в уличный фонарь. Мне тогда показалось, что мы с ним очень похожи. Интересное последствие распития японской бражки. Впервые за долгое время я машинально потянулся к кольцу, которого на мне уже год как не было. Раньше я бы погладил его, и пообещал, что-нибудь вроде «мы обязательно найдем Ее». Почему-то именно в такие моменты отчаянней всего хочется верить в то, что где-то там и для тебя горит теплый свет посреди холода и темноты.
— Чего грустишь? — донесся до меня голос дочери.
— А, это от того, что выпил, наверно, — я неловко улыбнулся.
— Да, говорят, бывает такое с непривычки к этому напитку.
— А ты чего здесь?
— За тобой вышла, чего, думаю, ты там один? Наверняка, загрустил.
Мы обнялись и просто так стояли с минуту у открытого окна. Я подумал, что хорошо, что я не фонарь. С фонарем вряд ли кто-то станет обниматься.
— Ну, ладно, пойдем. Нехорошо отбирать у гостей именинницу так надолго. — Я закрыл окно, и мы вернулись.
Дальше пошло веселее, все отдали подарки, чего-то пожелали. Хиро научил нас японской версии игры в мафию, причем на объяснение правил ушло больше времени, чем на саму игру. Но это нормальная практика в столь разношерстных компаниях. К полуночи все стали расходиться. Наши парные гости уехали по домам, Хиро помог мне унести стол обратно на кухню, Поля и Аня унесли тарелки. Анка выгнала нас с кухни, оставив там только своего японца, и принялась мыть посуду, что-то ему рассказывая. Глядя, как Поля трет глазки, точно маленький ребенок, я предложил разложить диван и улечься, а эти двое найдут куда втиснуться, если решат поспать. Я предупредил Хиро, что у него утром рейс, и пропускать его нельзя, поэтому рассчитывал, что они не расстанутся до утра. Еще я все же надеялся, что они будут просто разговаривать. И пока за шумом воды действительно слышался размеренный разговор на языке, которого я не знал.
Пока я выходил чистить зубы, Полина заняла свое спальное место. Я вернулся и заметил, что она спит с маленькой мягкой игрушкой, Винни Пухом. Этого медвежонка я настрелял однажды в тире, в одну из наших старых прогулок вчетвером. Я тогда выиграл три маленьких приза. Но Аня с Настей выбрали вместо игрушек шоколад. Я и представить не мог, что она с ним спит. От этого факта мне сразу стало не по себе. Как будто это меня к чему-то обязывало. Я думал, что бы можно сказать, и стоит ли, Поля, наверняка, уже уснула.
— Ты спишь? — она заговорила первая.
— Нет, на медведя твоего смотрю.
— А, Винни. Мне с ним лучше спится.
— Здорово.
— Ага, спасибо, что выиграл его тогда.
— Да, пожалуйста. Это из-за него Настя решила, что я тебе нравлюсь?
— Не знаю, наверно.
— Хорошо, что она нашла своего человека. Мне, конечно, приятно осознавать, что я нравлюсь девушкам, но как-то это все странно было.
— Знаешь, я думаю, что это неправильно, когда один человек другому нравится, а взаимной симпатии нет.
— Да уж, что-то неправильное есть в этом, ты права. Тебе надо было с Хиро поговорить об этом, он же про любовь начал, может и чего бы ценное присоветовал.
— Он и посоветовал.
— И что же он сказал?
— Поговорить с тобой.
— Ну, вот, мы говорим. Что, кстати, удивительно. На моей памяти это самый длинный наш разговор. Обычно я не могу из тебя и пары фраз вытянуть. Максимум моих достижений это то, что ты смеешься над моими шутками.
Она ничего не ответила, только усмехнулась. Я не столько услышал, сколько догадался.
— Поль, ты мне нравишься, ты классная, сама даже не можешь представить насколько. Но, знаешь, по-моему, неправильно, быть с кем-то, если знаешь, что это не навсегда, что это не тот самый. Ты ведь осознаешь, что я явно не тот.
— Это точно. Тот самый бы такого не сказал.
— Вот видишь. Когда мы праздновали новый год, я сказал Насте, что она найдет кого-то лучше меня, и сегодня мы в этом убедились. Так что, и тебе кто-то встретится, я уверен.
— Спи уже, может к тебе во сне твоя единственная придет. Спокойной ночи.
— Сладких снов.
Так мы и уснули под шум воды и негромкий разговор за стеной. Я спал чутко, на грани пробуждения, и скорее грезил, чем смотрел сны. И, кажется, старательно исполнял Полинино пожелание. Только видел все размыто, как в рендере. Но девушка там точно присутствовала. Такая же манящая, как свет вчерашнего фонаря. Я попытался идти за ней, но она все время ускользала. Я открыл глаза с чувством незавершенности, как будто если бы соскочил с постели и побежал на улицу, то обязательно бы ее там увидел. Вместо этого я встал и тихо вышел на кухню. Хиро там что-то колдовал над туркой, Аня, сидя за столом, старалась удержать падающую голову.
— Доброе утро!
— Доброе, — отозвались оба синхронно.
Я достал три маленьких чашки и занял выжидательную позицию. Вскоре, кофе был готов и разлит. Получилось очень вкусно. Я пил не морщась, хотя обычно меня не заставить пить кофе без молока. Аню волшебный напиток заставил открыть глаза. На одном Хиро бессонная ночь никак не отразилась.
— Как посидели? — поинтересовался я.
— Хорошо. Мы решили, что в следующий раз я к нему поеду, — ответила дочь.
— Ладно. Смотри мне! — Я в шутку погрозил японцу пальцем, — я закажу такси, собирайтесь потихоньку, — с этими словами я отправился в ванную приводить себя в божеский вид. Вышло это не сразу. Не смотря на то, что выпил накануне я не много, и даже поспал несколько часов, белки глаз имели вишневый оттенок. Умывание холодной водой сделало меня больше похожим на человека. Я решил, что для начала этого хватит и пошел будить Полину. Даже если она не поедет в аэропорт, что-нибудь все равно заставит ее проснуться. После исполнения своего черного дела я озаботился завтраком. Остатки вчерашнего пиршества были найдены и разогреты, сварена новая партия кофе. Пока мы завтракали, подъехало такси. Дочь уговорила нас не дергаться и оставаться дома, заверила, что справится. Хиро обнял Полю, они о чем-то коротко перешептались, потом пожал мне руку, мы обменялись взглядами, в которых добавилось взаимного уважения. Они уехали.
Вскоре после этого, не без помощи тети, Аня нашла квартиру побольше, где у нее и у Полины было по комнате, а арендная плата оказалась удивительно низкой. Справив, чуть не семейный новый год, в этот раз к нам никто не присоединился, мы осуществили новый переезд. Мне было жаль с ними расставаться. К хорошему удивительно быстро привыкаешь. Впрочем, отвык я тоже достаточно скоро. Все же, я очень долго жил один, и старые привычки вернулись на свои места, не заставив себя ждать.
Просвет
Я, конечно, давно принял происходящее. Но по-настоящему поверил в него только теперь. Этот вечер не обещал ничего необычного. Дочь позвонила мне вечером, по пути с работы. Промозглая слякоть все никак не сдававшейся зимы действовала всем на нервы. Бывает весной такая неделя, когда идет то снег, то дождь, и ветер не дает снять шарф или шапку. Потепление уже виднеется за поворотом, но до него так трудно дотерпеть. Мы с дочерью не стали исключением. Работа начала пить кровь, личная жизнь мотала нервы, погода ставила крест на оптимизме.
— Ну, как ты?
— Да никак. Настроения нет, все бесит.
— Во, та же фигня. Ты с работы?
— Ага.
— Отлично, я уже почти дома, давай, заходи ко мне, все расскажешь.
— Ладно, в магазин зайти?
— Ага, было бы круто. Купи лимон, пожалуйста. И к чаю, чего хочешь.
Пока я заходил домой, раздевался и ставил чайник, Аня уже звонила в домофон. Пришлось накинуть домашнюю рубаху как первое, что попалось под руку. Полминуты, и, вот она снова стояла у меня на пороге, ровно в том виде, в котором я увидел ее в первый раз. Укутанная шарфом, замерзшая.
— Проходи, чего как в гостях? — я помог ей снять куртку и повесил ее в шкаф, — замерзла?
— Угу.
— Давай, руки мой под горячей водой, отогревать тебя будем.
Я снял с батареи теплые носки, как раз припасенные на такой случай. Правда, надевать их на нее пришлось практически насильно. Хотя бы вручению кружки горячего чая дочь не сопротивлялась.
— Ну, рассказывай, чего у тебя?
— Как обычно все, через самое непотребное место. Ребята на работе запарили, то не так сидишь, то не так свистишь. Тот парень, про которого я тебе рассказывала, что в кино меня звал, вроде нормальный был, адекватный, сейчас как с цепи сорвался. Слова ему не скажи — все не так.
— Он, по ходу, тебя ревнует. Ты же ему рассказала про Хиро.
— Хиро тоже уже вымораживает. Крыша у него протекает, по любому поводу мне мозг выносит, истерит, что я с ним времени проводить стала мало. Из-за любого пустяка ругаемся.
— Засада, однако.
— Да не говори. Вчера ноги промочила, пришла с работы, залезла в ванну, ему не сказала, он давай орать, что я на свиданку с кем-то с работы ходила.
— Блин, что-то его, и, правда, клинит.
— Запарил. Лучше скажи, у тебя чего?
— Начальница наседает, давай, мол, бери дополнительные смены, живи на работе, у тебя ж семьи нет, что тебе еще делать? А я не хочу больше, мне все уже до чертей надоело. Весна еще эта, все никак не разродится. Подцепил насморк, представляешь, первый раз за три года, — я показательно шмыгнул носом, — в общем, настроения нет совсем. Как-то все безрадостно.
— Во-во. Непонятно, то ли тает, то ли заметает.
Пока она рассказывала очередную невеселую историю из хроники минувшей недели, я смотрел на нее, понимая, что здесь нужно что-то покрепче. Принес две рюмки, достал из тайника бутылку. Разлил. Выпили. Закусывали по-студенчески. Сосисками с какими-то соленьями из банки, прятавшейся в холодильнике н-ное количество лет.
— Так. Ты не переживай. Ну, его к черту, этого Хиро. Не знаю, какая муха его укусила, успокоится. А если нет, то на кой тебе истеричка?
— Правильно, чхать на него, все нервы измотал, — она уставилась в стол точно так же, как в первый вечер.
— Знаешь, что я подумал?
— Что?
— Мне второй раз за сегодня вспомнилось наше знакомство.
— Это почему?
— Ну, когда я тебя увидел на пороге в этой самой куртке, и шарфом ты заматываешься как ассасин. И сейчас, вот. Взгляд такой же. Потерянный слегка.
— А вот, колись, о чем ты тогда подумал, когда прочитал письмо?
— Сначала, я подумал, что это странный розыгрыш, — честно признался я, — да и что тут еще первое могло в голову прийти? Но эта версия рассыпалась сразу. Письмо явно было написано моим почерком. Уж что-что, а свои корявые буковки я всегда узнаю. Плюс, такое бы не пришло в голову никому из моих друзей, а уж все подстраивать, готовить, договариваться с кем-то, это вообще не в их стиле. А потом я просто уговорил сам себя, что не буду заниматься логическим анализом, потому что ситуация требует действий, а не размышления. Дальнейшие события тебе известны, — я улыбнулся. — А после, я как-то и не думал об этом. В конце концов, ты появилась на моем пороге не беспомощным младенцем, а совершеннолетним сложившимся человеком, а значит каких-то радикальных перемен это не сулило. — Боги! Кто бы знал, как я тогда заблуждался!
— А теперь попробуй представить мое удивление, когда я иду искать отца, предполагая его никак не меньше, чем сорокалетним мужиком, может быть даже стариком, ну, мало ли, как бывает. Я готова была увидеть что угодно, ведь должна была быть причина скрываться столько лет, кроме того, что я увидела. Дверь мне открыл молодой парень, мой ровесник! Да еще в каком колоритном виде! — Тут мы оба посмеялись, — пока ты читал свое письмо, я просто пыталась уложить в голове это событие. В письме было сказано, что меня ждет сильное потрясение, но масштаб катастрофы я и представить себе не могла!
— Ты только что назвала отца катастрофой! — я наигранно насупил брови.
— Не дуйся, я же любя. А потом, ты прав, что-то делать, о чем-то говорить, было проще, чем оставаться с мыслями один на один.
После этих слов как раз и повисла пауза, вынуждающая именно к этому. Легко мотнув головой, а у дочери был именно такой способ сбросить мысли, она спросила:
— А теперь, ты что думаешь?
— Анька, ты — моя дочь. Я это, вроде как, знаю. Потому что ни к кому другому я так не отношусь, как к тебе. А к тебе я отношусь именно как к дочери. Хочешь, ДНК-тест сделаем? — я хохотнул.
Мы еще много о чем говорили. Про цикличность погоды и наших успехов и провалов, про первую любовь, а главное про то, где же я все-таки мог встретить ее маму, и как это вообще произошло, или правильнее сказать произойдет. Сумерки давно сменились темнотой, фонари успели зажечься и погаснуть. Я предложил ей остаться, что было бы логично, но дочь заупрямилась. Она была категорически против. Хотя, причины мне так и остались неясны. Никакие аргументы и уговоры не действовали. Она готова была идти пешком, лишь бы ночевать сегодня у себя. Словесное противостояние постепенно переросло в физическое. Она пыталась одеться и выйти в коридор, я — удержать ее. Боролись мы минут пятнадцать. Я, конечно, был сильнее, но применять к ней всю силу не собирался, а ее упрямство меня просто восхищало. В какой-то момент, я просто оторвал ее от пола, и попытался унести в комнату, на диван, но она уперлась руками в дверной проем, и не давала мне пройти. И где-то посередине этого красочного безмолвного действа меня словно током поразило. В одно мгновение я почувствовал Ее. Анину мать. Электрический разряд воспоминания моментально пронесся по моему телу. Я без всяких тестов со всей ясностью осознал, что девушка, которую я держу на руках, уже не пытаясь к чему-то принудить, моя биологическая дочь. Кровь от крови меня и той женщины, которую я безумно любил. И, как оказалось, еще только полюблю. За короткие милисекунды я понял то, на выражение чего может уйти не одна вечность. Вся суть этой любви, этой странной истории, заключилась в этом импульсе. Трудно передать словами мои ощущения. Чувство и знание переплелись и сплавились в одну титаническую уверенность в том, что на свете есть моя единственная, что я безошибочно вычислю ее среди всего населения Земли, в монументальное спокойствие, смирение, покорность, благодарность. Как будто я узнал некую абсолютную истину, тайну мироздания, или просто Бог решил поцеловать меня на ночь.
Мозг, чтобы не взорваться от кажущейся нелогичности способа получения информации решил заняться тривиальными задачами и придумал произошедшему название: просвет. Он выцепил это слово откуда-то из глубоких недр памяти. Мне показалось, что оно вполне подходит.
Я больше не сопротивлялся уходу дочери. Только дал ей денег на такси, и смотрел в окно, как она садится в машину и уезжает. В голове проносились мысли о том, что она очень похожа на свою мать. Та не менее упряма, и если твердо что-то решила, ничего уже не собьет ее с выбранного пути. Потом я буду видеть дочь в матери, и это каждый раз будет вызывать у меня на лице теплую и чуть печальную улыбку. Они, и, правда, очень похожи. Я всю жизнь старался не жалеть ни о чем. Но мне действительно жаль того, что мне не выпало наблюдать их сходства, когда они рядом, и растворяться в счастье от любви к ним обеим.
Тетя
Из рассказов дочери, я понял, что она души не чает в воспитавшей ее тетке. Та представала прекрасной со всех сторон. Ну, просто идеал. Тетя была хороша собой, занималась любимым делом, экспериментальной наукой на грани философии и квантовой физики, которая приносила отличный доход. Она исколесила весь мир, и не представляла себе никакой оседлой жизни. Мужа у нее не было, про ее личную жизнь Аня вообще ничего не знала. Даже, если кто-то и был, в эти дела племянница не посвящалась, да она и сама не спрашивала. Кроме любви, которая замалчивалась и негласно стала запретной темой, они могли поговорить обо всем, и были помимо родственных уз весьма близкими подругами. Они могли по несколько часов болтать в видео чате. Тетка помогала ей, чем могла, дарила подарки, в общем, баловала. Пока Аня не поступила в университет, они много ездили вместе. Можно даже сказать, что большему она научилась от тети и ее коллег, чем в школе. За год знакомства с Аней, я много слышал о ней, но ни разу не видел. А более того, совершенно не знал, хочу ли я с ней познакомиться. Ведь она должна была меня знать. А значит, в ее руках был ключ к разгадке всей этой запутанной истории. Она могла бы рассказать, что произошло с Анкиной мамой, и при каких обстоятельствах мы познакомились, а главное она могла разрушить всю эту тайну, сказав, что в письмах бред, и мы с Аней друг другу никто. Может быть, именно поэтому я стал единственным секретом дочери от воспитавшей ее тети. В рассказах я проходил как «хороший друг Костя», подробности нашего знакомства опускались. Но, все тайное когда-нибудь становится явным.
Что-то неладное творилось со мной весь день. Безумно хотелось спать, голова отказывалась соображать. Я доплелся до кровати, и занял горизонт, впав в полу-адекватное состояние. Я не спал, но мысли думали себя как будто сами, без моего участия. Как назло, телефон брякал чуть не каждые пятнадцать минут, не давая толком отключиться. Реальность тянула ко мне свои холодные руки, но не могла достать. Что-то внутри меня хотело поднять мою тушу навстречу ей, но не справлялось. Я чувствовал себя мешком с картошкой, который кто-то очень маленький и слабый, но весьма настырный пытался куда-то утащить. Усилий с разных сторон было приложено немало, но все равно недостаточно для результата.
Я вздрогнул от телефонного звонка. Настойчивые вибро волны и громкая непрекращающаяся мелодия заставили меня обшарить рукой все пространство вокруг и найти злобного нарушителя спокойствия.
— Да?
— Привет! — жизнерадостный голос дочери стал тем самым пинком, который заставил шестеренки в голове зашевелиться, правда, с жутким скрипом.
— Да, доброго дня тебе, или вечера, или утра. Что там сейчас?
— Скорее вечер. Ты спал что ли?
— Пытался.
— Извини, что разбудила.
— Ну, что уж теперь?
— А у меня хорошие новости.
— Внимаю.
— Через неделю в наши края приезжает по делам моя тетя, вместе со всей их лабораторией. У них тут конференция, и еще какие-то мероприятия. Она обещала пропуск нам обоим. Я вас наконец-то познакомлю! — я слышал искреннюю радость и восторг в ее голосе.
— Здорово, обязательно познакомимся. Когда говоришь, они приезжают?
— Пятого июня, в понедельник.
— Может, ее встретить надо?
— Не, — она так растягивает е, как будто я предложил спасаться от цунами зонтиком для коктейлей, — им обеспечена и встреча и расселение, мы там будем только мешаться. Я встречусь с ней вечером после прилета, а ты просто приходи на это мероприятие.
— Как-то это сложно, и, по-моему, не очень логично, но в любом случае, все будет, как скажешь.
— Вот за это я тебя и люблю! Ладно, отдыхай дальше, я потом напишу, что и где будет. Хорошего вечера!
— Спасибо, и тебе.
Я кладу трубку и спускаю ноги с кровати. Надо поесть и сделать хоть что-то полезное за день. Иначе он совсем зря пройдет. Впереди замаячили какие-то неясные перспективы, и меня не покидало предчувствие больших перемен. Что-то должно было радикально измениться от этого знакомства. Меня охватила тихая паника, какая бывает перед первым свиданием. Хотя, что за бред? Какое свидание? Это же сестра моей будущей возлюбленной. Ах да, в этом и состоит проблема. Готов спорить на что угодно, что я ей изначально не нравился, и она считает меня виновным в гибели сестры, и, вообще, по-любому не обрадуется тому, что я жив, да еще и… Молод? Блин… Странная ситуация. Я не имел ни малейшего понятия, какой информацией она располагает. Надо бы дочь об этом спросить. Что я и сделал при следующей нашей встрече, когда она принесла мне пропуск на конференцию по инновациям в экспериментальной физике.
— Ого, никогда не был на подобных выставках научных достижений.
— Я тоже, но все бывает в первый раз.
— А ты сказала, кому взяла второй пропуск?
— Нет, я сказала, что он для одного моего друга, живо интересующегося темой их работы, решила сделать сюрприз.
— Сомнительная идея. Ведь, она должна меня знать, и точно знает, что я погиб. Что она вообще подумает? Как мы будем объяснять ей все, когда она меня увидит? — я замолчал, поняв, что Анка смотрит на меня и довольно улыбается. Оставалось задать единственный правильный вопрос, ответ на который я уже мог предугадать, — а, над чем она работает?
— Тетя Лена входит в группу ученых, занимающихся проблемой намеренного искажения пространственно-временного континуума и перемещения материи сквозь него.
— Проще говоря, путешествиями во времени, — прошептал я, обхватив голову руками. Все сошлось один к одному. Эти слухи о разработке машины времени оказались правдивы. Это все объясняет. Вот, почему моя дочь старше меня. Я встретил ее маму в прошлом, куда попал благодаря ее тете. Романтика.
— Тетя только после поездки в Японию присоединилась к этому проекту. И только после этого у них по-настоящему пошли дела. Знаешь, как всякие исследовательские группы пытаются заполучить ее?
— Она, наверно, очень умная.
— Это ты ее сейчас, считай, оскорбил. Она настоящий гений.
— А как она ко мне отнесется? Что она вообще тебе рассказывала о родителях? Обо мне?
— Она всегда говорила, что ты свалился как снег на голову, — дочь засмеялась, — не переживай, она не держит на тебя зла, но, правда, и симпатий не питает. Зато о маме она всегда говорит с улыбкой, она любила ее, а мама тебя. Неужели ты думаешь, что мы не уговорим ее сделать подарок любимой сестре?
— Ладно-ладно, как-нибудь прорвемся.
После этого разговора мне стало спокойнее. Будет, как будет. Неделя прошла незаметно. Я невольно представлял себе момент нашей встречи, как надо будет себя вести, и что говорить. Что я услышу в ответ. Один раз в таком мечтательном состоянии меня увидела начальница, что немедленно привело ее в ярость. Мы поговорили, хотя, правильнее сказать, в очередной раз поругались. Не могу сказать, почему ей так необходимо было стягивать меня с небес на землю, причем не куда-нибудь, а на рабочее место. Это было бы логично, если бы подобный подход применялся не только ко мне, но и к моим коллегам, но нет. Такой чести удостаивался я один. Хотя, самым перспективным сотрудником не был. Сослуживцам прощались многочисленные перекуры, задержки на обеде, и отлучки по личным делам, я же почему-то должен был жить в радиусе трех метров от своего стола. Чем-то я ей не нравился. В прочем, если бы не это, работать было бы куда скучнее. А так, я один обеспечивал всему отделу зрелища, на хлеб каждый зарабатывал себе сам. От перепалки до перепалки рабочие дни не проходили, а пролетали.
Во вторник пришлось принести на работу костюм, чтобы попасть на конференцию без опозданий. Я собирался уйти без задержек, как и большинство. Переоделся, и уже в дверях столкнулся нос к носу с начальницей. Она смерила меня взглядом, но вместо обычного развития событий спросила:
— Что это ты вырядился? На свиданку что ли собрался?
— Вообще-то на научную выставку.
— Ну-ну. Иди-иди, — она посмотрела мне в глаза, потом отвела взгляд и отошла с дороги, — бросит она тебя.
Я был несказанно удивлен, но это происшествие быстро вытеснили мысли о предстоящем вечере. Добрался до места назначения я с небольшим опозданием, а потому попал в самую гущу событий. Никогда бы не подумал, что подобные мероприятия посещает такое количество людей. Человеческая масса расползалась по коридорам и исчезала в дверях. Мой пропуск давал мне право входа как слушателю на любую площадку, и еще на несколько закрытых показов в качестве зрителя. Попытка дозвониться до Ани ни к чему не привела, и подхваченный толпой, как течением, я оказался в большом зале, где один раз был на концерте. Даже и не знал раньше, что здесь могут проводиться научные съезды. Я не успел сориентироваться, свет выключился, двери закрыли. Пришлось быстро найти свободное место и усесться. На сцену вышел представительный дядька, и началась лекция. Сначала я думал, что просто усну. Но, ожидание не оправдалось. Рассказ был на удивление понятный и ироничный. По счастливому случаю я попал как раз, куда надо. Речь пошла о перемещении во времени, и о первой экспериментальной установке, которая почти готова к запуску.
— Чем больше всего нас пугает идея перемещения во времени? Ни на чем не основанной теорией о том, что можно в прошлом что-то изменить, испортить, и пустить историю по другой ветке развития, что, неизбежно, в этом нас убеждают многочисленные фильмы и книги, приведет к какой-нибудь да катастрофе. Если не уничтожение всего мира, то, как минимум, петля времени для отдельного человека. Естественно, тут встает вопрос, как мы смеем вмешиваться в прошлое, изменять временной континуум. Тут же возникают человечность и этика, намекая, что мы, скорее, твари дрожащие, нежели право имеем. Но я вот что скажу. Это все миф, причем явно основанный на чрезмерном самомнении. Человечеству, видимо, приятно думать, что каждый чих способен изменить ход истории. Но это не более чем заблуждение, призванное тешить самолюбие. Ничего подобного! Наша команда смогла доказать теоретически, что при перемещении индивида в прошлое, ему позволено внести ровно столько изменений, сколько сможет выдержать рассматриваемая система. Иными словами, он попросту не сможет сделать ничего такого, что существенно изменит даже его собственное будущее, не говоря уже о судьбах мира. Если сказать совсем поэтично, Вселенная готова исправить наши мелкие промашки, закрыть на них глаза, и не разрушаться от каждой совершенной глупости. Но, повторюсь, в определенных пределах. В принципе, мы сумели обосновать существование этих пределов и рассчитать их математически, для вмешательства в прошлое до четверти века включительно.
Из зала раздался вопрос:
— А что на счет будущего?
— Перемещение вперед во времени невозможно. Потому что, говоря откровенно, будущего нет. Текущий момент синтезируется, что называется, в режиме online. По крайней мере, именно к этому нас привели расчеты. Возможно, если бы люди обладали иным восприятием времени, мы могли бы об этом поговорить. Но на текущий момент наших исследований, это не представляется возможным. С вашего позволения, я продолжу. Вам, конечно, интересно, как мы все это узнали. И для всех интересующихся, мы расскажем об этом завтра, в этом же зале, в 11:00, прямо перед самой интересной частью. Мы собрали тестовую установку для практического осуществления первого перемещения во времени. И это грандиозное событие произойдет прямо у вас на глазах.
Зал разразился аплодисментами. Я чуть не отбил ладони. В груди уже горело непреодолимое желание, даже знание, что завтра я буду там, и ничто не сможет мне помешать отправиться на четверть века назад, на поиски своей единственной.
Выбравшись из зала, я отправился искать дочь. Но это, скорее, она меня нашла. Мы оба были возбуждены и взбудоражены, по блеску ее глаз, я понял, что она тоже слушала, и думаем мы теперь об одном и том же.
— Ты был там! Я хотела познакомить тебя с тетей, но у нее появились срочные дела, завтра вы обязаны познакомиться, наконец!
— Обязаны, так обязаны. Но, завтра!
— Завтра нам надо быть здесь.
— Мы будем. Во что бы то ни стало.
— Тогда надо подготовиться.
— Это точно. Пошли ко мне, будем разрабатывать план.
Мы продумывали мелочи и детали несколько часов. И, казалось, предусмотрели все варианты. Я позвонил на работу, и после неудачной попытки взять больничный, нарочно довел до точки кипения конфликт с начальницей. Она пообещала уволить меня вчерашним числом по любой статье, что меня полностью устраивало. Значит, меня там не хватятся. Друзьям написал, что уезжаю в другой город по срочным делам, и не знаю, когда смогу выйти на связь. Когда они опомнятся, что меня давно не слышно, следов будет уже не найти. Никаких родственников, кроме родителей и бабушки я не знал. Старушка почти год, как покоилась с миром. А с родителями мы практически не общались. Подготовить побег отсюда оказалось делом не сложным. А, вот, спланировать прибытие туда как следует, не удалось. Паспорт будет бесполезен, и даже опасен, потому что будет казаться абсурдной подделкой из-за даты рождения. Значит, я без документов, и ни по каким базам проходить не буду, ведь двадцать пять лет назад я еще не родился. Денег с собой тоже не возьмешь. Ни один банкомат не станет работать с картой, выпущенной в будущем. Купюры и монеты тоже несколько изменились. Если мельком взглянуть — очень похожи, а начнешь рассматривать — без труда найдешь с десяток отличий. Плюс, на них написан год выпуска, а это тоже сулит разнообразные проблемы. И, вообще, неизвестно, можно ли пронести с собой хоть что-то кроме себя самого. Хотя, хотелось бы верить, что я не окажусь в темном переулке голый, как первый Терминатор. Телефон тоже оказался в списке бесполезного хлама, тогда еще ничего похожего не было. После долгих споров было решено, что стоит взять небольшое количество налички на самый крайний случай. Так же, дочь настояла на рюкзаке с необходимым минимумом вещей и небольшим запасом провианта. Собирать его Аня мне не доверила.
Вообще-то большая часть нашего плана упиралась в слишком большое количество неопределенности. Известно было только то, что вскоре после Аниного рождения погибну и я, и ее мама. Но, черт его знает, может Вселенная стерпит мою попытку все изменить? Может быть, я не погибну, а исчезну, вернусь в свое время? Я чувствовал, что Анка боится меня отпускать, и не только потому, что это опасно. Еще и потому, что я нужен ей здесь. Она всю жизнь была без родителей. И найдя меня, уже через полтора года должна снова терять. Не уйти я не мог, ведь иначе она бы вообще не родилась. То, что я услышал на лекции, вселяло некоторую уверенность. Я не знаю еще, что буду делать. Мне известны только дата и место ее рождения. Соответственно, не позже чем за девять месяцев до этого я уже должен был встретить свою единственную. На этом информация, которой я располагал, кончалась. Что и говорить, самое то, для единственного в своем роде путешествия. Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Прям, как в сказке. Только это не сказка. И счастливого конца у нее не будет.
Как бы то ни было, много чего определится завтра, остальное решу в процессе. Других вариантов, в общем-то, и нет. Упаковав рюкзак, дочь просто крепко меня обняла.
— Я знаю, это опасно.
— Не боись, прорвемся.
— Знаю. У тебя все получится.
— Вот. Выше нос, все выйдет.
Аня еле слышно всхлипнула. Отпустила меня, посмотрела прямо в глаза, а потом сняла с шеи цепочку.
— Возьми кольцо. Иначе, что ты подаришь маме? Завтра можем не успеть. Ты должен быть в полной боевой готовности.
— Точно, я и забыл о нем. Спасибо, — повертев привычным жестом кольцо в руках я надел его на указательный палец, уже отвыкший от своей оковы.
— А теперь идем спать. Силы нам пригодятся.
Этим мы и занялись. Следующий день стал решающим во всей этой странной истории.
Путешествие
Все, как обычно и бывает в таких случаях, пошло наперекосяк. Будильник каким-то чудом не сработал, мы проспали. Завтрак и прочую роскошь пришлось опустить. С рюкзаком тоже вышел промах. Никто из нас не подумал, что на научную презентацию с ним просто не пустят. Все наши козыри позорно выпали из рукавов прямо на стол. Но отступать было некуда. Добрались до места мы уже под конец теоретической части. Анька исчезла в толпе, пытаясь найти тетю. А я упорно пробирался как можно ближе к месту действия. Сердце стучало как сумасшедшее. Меня, буквально, подбрасывало, колотило и трясло. Справиться с собой надолго не получалось. Нарастало ощущение важности грядущего, неотвратимости будущего, приближающегося момента истины. Вчерашний спикер улыбаясь, заканчивал речь. На доске за его спиной виднелись формулы и графики, в которых я не мог ничего понять. Но, вот, он выдержал паузу, и заговорил о самом главном.
— Дамы и господа! Дождались! Сейчас, прямо на ваших глазах, мы испытаем нашу экспериментальную установку.
Красивая молодая женщина в белом халате вынесла на сцену поднос, накрытый белой салфеткой. Я вздрогнул, захотел вдохнуть и не смог. Прошло несколько секунд, прежде чем я вспомнил, как дышать. В голове бились только два слова. «Это она». Машина времени оказалась компактней, чем я думал. Будто прочитав мои мысли, этот шоумен от науки продолжил.
— Спасибо, Алена Игоревна. Удивлены? Спорю, что вы ожидали увидеть какую-то громоздкую будку, или еще что-то. Нет, мы умеем преподносить сюрпризы. — Он снял салфетку, под ней оказались обычные красные спортивные часы. Ну, не обычные, конечно. Но кроме размера, достаточно большого, вряд ли что-то могло выдать их назначение. Алена Игоревна помогла ему застегнуть браслет, и он продолжил. — Раз уж, я ведущий этого проекта, на мне и проведем первый тест нашего детища. Последние правки я внес прямо сегодня ночью. Я объясню, как все произойдет.
У меня что-то случилось с глазами. Это странно, никогда не жаловался на зрение. Я потерял фокус, смотрел прямо на сцену, но спикер просто расплывался. Но при этом стоило перевести взгляд, и все становилось нормально. Алену Игоревну, кстати, тоже несколько странно на него смотревшую, я видел четко. Сосед справа тер глаза. Похоже, дело было не во мне. Беглая оглядка зала показала, что похожие проблемы испытывали все. И только профессор продолжал, не обращая ни на что внимания.
— Механизм заведен на тридцать секунд. После запуска, меня поразит небольшой электрический разряд, перестраивающий работу моего организма на синхронизацию с другой временной волной, но подробно об этом вы слышали на предшествующей лекции. Для вас же, я просто исчезну. Но, учитывая то, что мы говорим о временных перемещениях, за полминуты до того, как я нажму на кнопку, мой двойник из будущего появится рядом со мной на этой сцене. Несколько секунд мы будем существовать вдвоем, а потом останется только он. То есть, конечно, я, но проживший на полминуты больше.
Он замолчал, и поднес вторую руку к часам, с явным намерением запустить самый грандиозный эксперимент. Все замерли, а профессор нажал на кнопку. Явно вздрогнул, но вопреки ожиданиям никуда не исчез.
— Механизм заведен на тридцать секунд, — снова начал он.
Алена Игоревна что-то ему сказала, но он не обратил внимания, повторяя слово в слово то, что уже говорил. Она подергала его за рукав, ноль реакции. По залу прошел испуганный шепоток. А дальше началось что-то невообразимое. Женщина поймала руку профессора, посмотрела на часы и стащила их с него, беднягу снова дернуло, и каждый присутствующий опять испытал расстройство зрительного нерва. На сцену выбежало еще несколько человек в белых халатах. Были это доктора наук или медицинские работники никто не знал. Алена Игоревна, взяв микрофон, произнесла:
— Прошу прощения, что вам пришлось это увидеть. Эксперимент провалился. Причины мы будем выяснять, но проект, вероятнее всего, закроется. Просим вас сохранять спокойствие и покинуть зал.
Люди, возбужденные зрелищем, поднялись со своих мест и, смешиваясь в одну живую кашу, двинулись к единственному открытому выходу. Я старался держаться ближе к сцене, и, пока меня не затянуло человеческим течением, успел увидеть, как общими усилиями первопроходца временных путешествий стащили с места, где он стоял. Его затрясло, как в припадке, он продолжал машинально говорить одни и те же слова, как заведенный, пока ему не сделали какую-то инъекцию, и он не затих. Несчастного унесли за кулисы. А я утонул посредине людского потока, который вынес меня в коридор, где не понятно откуда возникшая дочь поймала меня за локоть, и, вытащив из толпы, потянула за собой в какой-то темный угол.
— Ты видела, что произошло?
— Видела. У тебя всего один шанс. Суматоха скоро уляжется, тетя ждет тебя в подсобке, дверь у меня за спиной, я ничего не успела ей объяснить, но уверена, ты найдешь слова.
— Спасибо, — я крепко прижал ее к себе, как будто пытаясь вдавить, — я вряд ли вернусь.
— Ты точно не вернешься. Прощай, отец, — слова вышли сдавленно, и я почувствовал, что на плече стало мокро.
— Я люблю тебя, дочь. Иди, не стоит тебе здесь оставаться. Прощай, — я поцеловал ее в лоб, и, шмыгнув носом, чтобы тоже не расплакаться, зашел в небольшую комнату.
На стуле сидела та женщина, ассистентка. Вблизи он не казалась такой уж молодой, но выглядела прекрасно. Я правильно подумал. Это она. Видимо, Алена и Елена считаются формой одного имени, иначе я не могу объяснить тот факт, что тетя Лена оказалось Аленой Игоревной.
— Не может быть. Ты точно такой, каким я тебя увидела в первый раз.
— Может.
— Значит, ты и есть загадочный Анин друг?
— Я и есть. Что стало с тем профессором?
— Он ошибся в расчетах. Я говорила ему, что он не прав. Но упрямец решил, что умнее всех, и закончил настройку по-своему, в соответствии со своей теорией, втайне от всей группы, не дав провести предварительные испытания. Жаждал, чтобы все получилось так, как он хотел, с первого раза и на глазах восторженной толпы. Идиот хотел признания. От всех, и от меня в том числе. Во всем. Не умел проигрывать и признавать ошибок. Вот и доигрался. Зациклился в прямом смысле слова. Наверное, я смогу уменьшить эффект, но, вероятно, нервная система поражена безвозвратно, и в полной мере сознание к нему уже не вернется.
— Почему это произошло?
— С перемещением во время, где человек уже жил есть ряд трудностей. Стоит соблюдать политику невмешательства, то есть не попадаться на глаза самому себе, людям, которые тебя знают. Вообще, в принципе, существовать двум копиям индивида можно, но крайне желательно максимально изолированно друг от друга.
— Подожди, а обратного перемещения вы что, не предусмотрели?
— Говорилось же вчера, что прыжков в будущее в принципе не может быть, — Алена Игоревна закатила глаза, словно повторяя мне прописную истину, которую знает каждый младенец.
— Но это же не будущее, а настоящее!
— Для кого?
— Для всех, — я понял, что где-то тут кроется подвох.
— Время не абсолютно. Оно как бы индивидуально для каждого. Для человеческого организма существует только настоящий момент и опыт, полученный ранее. Благодаря последнему мы и нашли способ перемещения.
— Стой, но если есть только опыт, как можно попасть туда, где тебя еще не было?
— Если твоей физической оболочки тогда еще не было, это не значит, что опыт того времени не был заложен в нее при рождении. Мы успели расшифровать и просчитать перемещения до лета две тысячи третьего.
— А что, еще раз, с возвращением?
— Ты порой несноснее, чем все дети.
— Извини, — я состроил извиняющуюся гримасу, в прочем, это не произвело особого эффекта. Моя собеседница лишь слегка дернула бровью.
— При прыжке происходит что-то вроде обновления опыта, переадресация временных отсылок. И для нового перемещения надо разрабатывать отдельное устройство, причем из конечного состояния. Наши исследования не закончены, нужно было еще около пары месяцев, чтобы довести их до ума. Но один энтузиаст… В общем, вся показуха и громкие заявления исходили от сумасброда, который сам в итоге и пострадал.
— Воистину, первый блин комом. Судя по твоему рассказу, это просто ирония судьбы, — я не знал, что сказать, ведь это был ее коллега. А по некоторым словам мне даже показалось, что их связывали не только деловые отношения, хотя, с какой бы стати это должно хоть как-то меня трогать? Она взрослая свободная женщина, имеющая полное право распоряжаться своей жизнью как ей вздумается. Чуть не потерявшись в собственном мыслительном процессе, я постарался ляпнуть что-нибудь нейтральное, но вышло не очень.
— Я бы с удовольствием поверила, что тебе не все равно, что с ним случилось, если бы знала чуть хуже.
— Допустим, ты права. Мне, действительно, это не особо важно. Потому что меня занимают совсем другие вещи.
— Я всегда права. Так что тебе нужно? Явно не разъяснения на счет моей работы, хотя, надо отдать тебе должное, интерес был неподдельный.
— Я должен попасть на двадцать пять лет назад.
— Зачем? Ты ничего там не исправишь. Мне казалось, что ты прекрасно понял меня после нашего последнего разговора, — в ее голосе явно прозвучало разочарование. — И сейчас. Я же объяснила, что нельзя присутствовать там, где есть еще один ты.
— Я не знаю, что я мог бы попробовать исправить. И не понимаю, какой разговор ты имеешь в виду. Но, меня там нет. Я из этого времени, мне двадцать лет. Ну, двадцать два. Я родился в две тысячи пятом.
— Что?
— Я думал, ты знаешь, — мы оба оказались в замешательстве.
— Не может быть. Это я сама тебя отправила в прошлое, своими руками…
— Все всегда в твоих руках.
— Да, тогда ты именно тоже самое сказал. Какого черта я всегда ведусь на твои слова?
— Но ведь в итоге, все получается не так уж плохо? Я понимаю, что ты винишь меня в смерти сестры, и имеешь полное право меня ненавидеть, но если я не попаду в две тысячи третий год, Анька просто не родится!
— Ты тоже ничего не знаешь… — С нее в один момент спали вся уверенность и гордость с которыми она держалась, даже идеально прямая спина немного сгорбилась. Я заметил это, но запал кончился не сразу.
— Да, я мало какими фактами располагаю. Но одно знаю точно: так или иначе я окажусь там, где должен быть. Если ты не поможешь мне, я найду другой способ.
— Мда, — она вздохнула, — если уж ты во что уперся как баран, тебя не переубедить. Это от тебя у Ани.
— Я думал, твердость и верность решениям у нее от матери.
— От обоих, — Алена Игоревна встала со стула, и подошла к сейфу, — она знает, что ты не вернешься?
— Да.
— У нас было два прототипа, — она ввела код и открыла дверцу. — Один настраивал этот «гений», до второго не добрался. — Из сейфа были извлечены часы, похожие на те, что надевал на сцене этот профессор кислых щей. Образец в ее руках был синий. Она подключила их к компьютеру, и через программу с весьма странным интерфейсом стала задавать параметры моего перемещения. Вообще-то, я не был уверен, что она делает именно это, но что еще она могла делать с ними? — Полномасштабных испытаний еще не было. Ты станешь первым. Но, судя по тому, что я помню, эксперимент пройдет удачно.
— Получается, что разработки встанут? Ты ведь расстанешься с последним опытным образцом. Предъявить вашей группе больше нечего, финансирование закроют, и все такое.
— Можешь не переживать, мне уже предложили новый проект, а этот исчерпал себя. Он держался на нездоровом энтузиазме ведущего специалиста. Да и массовое сознание еще не готово к такому прорыву, а практической выгоды от подобного ни на грош. Если ничего нельзя изменить, кому нужны такие путешествия? Если только в экскурсионных целях, с историческим интересом. Но это не особо интересно.
— Кажется, ты не расстроена.
— Нет, он уже успел мне надоесть. Мне интересно поднимать проекты, вдыхать в них жизнь, а потом пусть уже плавают сами по себе.
— Здорово, — все, что я мог сказать. Анюта не врала, когда говорила про огромную внутреннюю силу тети. Повисла пауза. Алена Игоревна стучала по клавишам и щелкала мышью, я наблюдал за ее действиями. А внутри что-то шевелилось. В животе тихо урчало. Я явно волновался. Что, в прочем, не удивительно. Не каждый день подобное случается.
— Раз уж ты — мой подарок Саше… — она помолчала, — то подарок должен быть хорошим. Ты ведь ничего о ней не знаешь? — когда она находилась ко мне спиной, разговаривать было как-то проще. Может, тогда на каком-то подсознательном уровне диалог выглядел не как инструктаж перед самым важным событием моей жизни, а как простая болтовня на кухне за какими-то повседневными делами. Так я часто говорил с дочерью, пока кто-то из нас колдовал над ужином.
— Ничего, кроме того, что она — моя единственная.
— Да, это я уже слышала, — подтвердила она без малейшего интереса, даже скорее с ноткой раздражения.
— Ты расскажешь мне что-нибудь?
— Так. Слушай и запоминай. Она хочет видеть рядом с собой романтика, способного на безумство, хотя и не признается в этом. Подвиги в любой форме ради нее — самый короткий путь к завоеванию Сашиного сердца. Ты готов?
— Я совершаю первое путешествие во времени, чтобы встретиться с ней! Спроси еще раз, — скрыть сарказм мне не удалось.
— Допустим, но ты ведь не расскажешь ей об этом.
— Почему не расскажу?
— Потому что я не знала об этом!
— Может, она не сказала тебе.
— Поверь, у нее не было от меня секретов, — сказала она, развернувшись на стуле, и просверлив во мне взглядом дыру, — в любом случае, ей, пожалуй, и, правда, лучше не знать. А чтобы тебе не хотелось хвастать своей доблестью, подумай о том, что смысл подвига не всегда в признании. Можешь сказать, что приехал издалека. Не знаю, соври что-нибудь, — она снова вернулась к монитору, — что-то, а это у тебя хорошо получается.
— Не уверен, я не особо практиковался.
— Попробуй, быстро втянешься. Сочинять странные истории и вешать лапшу на уши девушкам, кажется, твое истинное призвание.
Однозначно, у Алены Игоревны на меня нехилый зуб. Я страшно ее разочаровал. Обещал что-то и не выполнил, или чем-то другим задел, причем, это не было похоже на обиду из-за сестры. Я чем-то провинился лично перед ней. Интересно, чем? Можно ли будет этого избежать? Вряд ли. Хотя, кто знает? Никто. Придется проверить на себе. Я ничего не ответил. Через минуту она спросила:
— Ты стихи знаешь?
— Ну… Что-то помню.
— Маяковского?
— Нет, — произнес я виноватым тоном.
— Понятно. Запоминай. Выучишь Лиличку обязательно, еще из Есенина что-нибудь, Бродского, и из того времени парочку поэтов придется изучить. Я не помню, кого именно, выбери, что понравится.
— Она рассказывала тебе даже то, какие стихи я ей читал?
— Я в курсе даже того, какие стихи она читала тебе, а главное, писала.
— Я смотрю, вы были очень близки.
— Ближе, чем ты можешь себе представить.
— Ты как будто меня пугаешь.
— Не льсти себе. Я не трачу время на бесполезные вещи.
— Я посчитаю это за комплимент.
— Как хочешь.
— Проехали. Про стихи. Байрон в оригинале не подойдет?
— А, ну, да… Байрон. Нормально. Сойдет. Можешь тогда уж и на Шекспира замахнуться.
— Не хочу, он мне не очень нравится.
— Не столь важно. Все готово. Телефон с собой? Давай сюда, не стоит рисковать, — я протянул ей свой смарт, случайно задев кнопку блокировки. Дисплей загорелся, показав нарисованную дочерью заставку, трех драконов, мне всегда казалось, что это семейство. Алена Игоревна бросила на него беглый взгляд, задержала на мгновение, но, никак не отреагировав, положила устройство на стол. — Теперь можем запускать тебя, Гагарин.
— Ну, что ж? Поехали, — я слабо улыбнулся. Следующие события воспринимал как в замедлении. Как будто в киношном slow motion.
— Давай руку. Если захочешь, можешь оставить это чудо техники себе на память и использовать как обычные часы. Они, конечно, совсем обычными уже не станут, так что чем раньше настроишь их на местное время, тем лучше. И с этого момента в них начнется процесс разрушения механизма синхронизации. На полное уничтожение следов потребуется около месяца, постарайся не потерять их за это время. После — делай, что хочешь.
Я закатал рукав на левой руке и протянул ей запястье. Как только корпус коснулся кожи, я ощутил холод металла, который совершенно не хотел нагреваться от тепла моего тела. Алена Игоревна стала застегивать браслет часов. Застежка какая-то хитрая, она немного повозилась с ней, и ее пальцы один раз коснулись моей руки… Я ошарашенно поднял на нее глаза, как будто это первое прикосновение к живому человеку в моей жизни. Алена Игоревна смотрела на меня, и ее глаза меня поразили. Не прошло и секунды, я не успел толком их рассмотреть, но что-то в этом моменте было совершенно неземное, и уже как будто знакомое. Мне показалось, что внутри меня взрывается солнце или даже два. Меня ударило током, идущим откуда-то из груди. Не сильно, до приятного покалывания в ладонях, и я не знал, что именно тому виной. Срабатывание этой странной машины времени, или осознание того, что передо мной Она…
Как я встретил твою маму
И вот я оказался здесь. В моем городе, четверть века назад. Он сильно изменился. И первые несколько часов я просто бродил как завороженный, разглядывая все вокруг. Возможно, еще сказались последствия перехода. Я читал все вывески подряд, много смеялся, вспоминал рассказы родителей и бабушки о том, что и где раньше было. Так радовался, когда находил какое-то место из их рассказов. Как ребенок, которому случайный прохожий купил шоколадку. Когда первая эйфория спала, я задумался о гораздо более прозаических вещах, чем романтика архитектурного наследия. Первым делом, вспомнив совет, я занялся настройкой часов. Спросил у первого попавшегося прохожего:
— Извините, вы не подскажете, сколько времени?
— Да, минуту, — он вытащил из кармана телефон. Кнопочные аппараты я видел только на картинках старых учебников по радиоэлектронике, да в глубоком детстве. Хорошо, что он не заметил моих расширившихся глаз. — Семь пятнадцать.
— Спасибо большое. Представляете, в часах все настройки сбились. Так, а какое число сегодня, — постарался я произнести максимально бытовым тоном, каким обычно и задается такой вопрос в повседневности.
— Седьмое.
— Ию… …ня, -я упорно делаю вид, что просто растягиваю слова, пока тыкаю на клавишу нужное количество раз, -Две тысячи…
— Третьего.
— Точно-точно. Спасибо большое. Извините, что задержал, хорошего вам дня! — вежливости меня научила дочь. Какое бы у нее ни было настроение, она все равно выдавала улыбку и приятное пожелание всем кассирам, билетерам, или кому угодно другому.
Проводив своего информатора взглядом, я выдохнул. Потом вдохнул и выдохнул снова. Только теперь я был готов осознать все, что со мной произошло. Даже оставаться на ногах стало трудно, пришлось сесть прямо на бордюр. Обхватив голову руками, я просто был свидетелем того, как мысли проносились в голове. И каждая вопила громче предыдущей. Две тысячи третий год! Четверть века назад! Два года до твоего рождения! Ты в прошлом! В ПРОШЛОМ! Что ты натворил? Как отсюда выбираться? Зачем ты это сделал? Что теперь будет? Куда идти? Документов нет, денег нет, дома нет! Населена роботами. Что за бред? Думай! Стой! Алена Игоревна это и есть твоя единственная! Та, которую ты отправился искать в прошлое сама тебя и отправила! Она не тетя Ане, а мать! Но почему она соврала? Почему она врет дочери? Почему она мне ничего не сказала? Какого черта!? Что тут произойдет?! Видимо, это я и узнаю…
Я снова выдохнул, и опустил руки. Надо было отпустить мысли и проветрить голову. Среди этой паники я точно ничего умного и светлого придумать не смогу. Где я вообще? Район-то незнакомый. Хотя, может статься, что я просто не узнаю те места, где бывал в своем времени. Я просто пошел, куда глаза глядят. В общем-то, я фартовый парень, непотопляемый. Что-нибудь обязательно произойдет, от чего можно будет оттолкнуться. Так я и шел, стараясь не думать ни о чем, поддаваясь просто какому-то неясному влечению, какой-то манящей силе, заставляющей поворачивать или идти прямо, ведущей навстречу своей судьбе. Медленно остывающий день сулил что-то приятное, и я с удовольствием поддавался его настроению.
Так я вышел на набережную. Вечером здесь всегда красиво. Видимо, никакому времени не под силу это изменить. Дорога уходила под мост, и я хотел свернуть, уйти выше, но меня остановил какой-то странный звук. Писк, какой-то слабый голос из кустов возле берега. Тут почему-то отмель, я помню реку полноводней, и, если честно, гораздо грязнее. Я подошел ближе, в траве проросшей на каменистом островке метрах в трех от меня, мелькало что-то белое. Блин, ну, неужели кому-то пришло в голову топить или бросать котенка прямо в центре города? Я замер в растерянности. Писклявый белый комок сам никак бы не выбрался, берег метр высотой и вымощен гладким камнем. Там он обречен. Его стоит хотя бы на мостовую вытащить. Сейчас мне, конечно, только такого же бездомного друга как я не хватало. Я тяжело вздохнул, снял кеды, закатал джинсы и полез в воду. Хоть лето формально уже и наступило, вода была холодная. Видимо, весна не баловала теплом. Мне-то ничего не будет. Мой организм стойко реагирует на подобные безумства, закален. А вот мелкого придется еще, и греть, а он, поди, грязный. Меня аж тряхнуло от приступа брезгливости. С чего бы? Вроде, не страдал никогда.
— Там все нормально? — от внезапного голоса, я подпрыгнул, и чуть не потерял равновесие, напоровшись на острый камень.
— В общем, конечно, да. Только вы меня напугали, — я продолжил пробираться к заветному островку.
— Извините, я не хотела. А что вы там делаете?
Два шага, один.
— Рыбачу, — я поднял мявкающее существо, и повернулся, демонстрируя улов. И чуть не подпрыгнул снова.
Все было как в кино. Глупых романтических комедиях или сопливых мелодрамах. Я чуть не выронил котенка, так был сражен. Я видел как будто сияние, исходящее от нее. Мне в один момент стало жарко, словно я провалился в самое пекло ада. Я тут же покраснел до ушей. Как парализованный, застыл с блаженной улыбкой на лице, ни дать ни взять умалишенный. На помощь мне пришел спасенный кот, понявший, что его непутевый спаситель может запросто стать невольным палачом. Он запищал, и, впуская в меня когти, попытался залезть повыше по руке. Правильно, убогие должны помогать друг другу. Я опомнился, и поспешил к берегу. Моя суженая ждала нас с котом, и, вероятно, второго гораздо больше.
— Подержите, пожалуйста, утопленника, пока я вылезу, — я передал ей меховой комок, и забрался обратно на набережную.
У Саши на руках ему было куда спокойнее. Она внимательно его оглядывала, и я присоединился к этому занятию. Совершенно белый котенок с голубыми глазами не сопротивлялся.
— На вид здоров, и чего его выбросили?
— Не знаю. Люди странные. А вы не ветврач случайно?
— Случайно нет. Просто это далеко не первый найденыш в моих руках.
— Да, это видно, — я улыбнулся, — больно профессионально вы его рассматривали.
Только теперь она посмотрела на меня.
— А вы добрый, не каждый бы полез. Холодно же еще, да и камни… — тут глаза ее расширились, и она резко замолчала. Я проследил за ее взглядом, и увидел кровавые отпечатки собственных ног. Видимо, порезался тем камнем.
— Не переживайте только, все нормально, на мне все заживает, как на собаке. Ничего страшного.
— Надо же рану обработать!
— Да, ладно, ерунда, — я остался на одной ноге, осматривая порез. — Не глубокий, внутрь ничего не попало, — жить буду, — вынес я вердикт, сорвал подорожник, приложил к ранке, и надел сверху носок, потом обулся.
— Я смотрю, вы больше о других заботитесь, чем о себе. Спасибо, что вытащили его, — она гладила котенка, который уже довольно урчал.
— Ну… Я… Э… Пожалуйста, — я совсем растерялся. Мысли снова принялись крутиться в голове со страшной скоростью. Что сказать, как не дать ей сейчас просто уйти? Я ведь даже номер телефона не могу у нее взять, мне не с чего ей позвонить. Гол как щегол.
Она рассмеялась. Кошмар, я уже второй раз предстал перед своей единственной полнейшим идиотом. И это в первые пять минут знакомства. Черт, на самом деле, я с ней даже не знаком! Надо срочно хоть что-то сказать!
— Что же нам теперь делать с находкой?
— Вы хотите его забрать?
— Если честно, мы с ним не много чем отличаемся. Оба мокрые, брошенные и ничейные, — чтобы она не подумала чего-нибудь плохого, я поспешил продолжить, и меня первый раз в жизни понесло, — я приехал в город утром, — тут выдержал паузу для эффекта, — я приехал ради девушки. Мы не то, чтобы вместе, но я надеялся, что внезапное появление добавит мне шансов, ну, вы понимаете, смелый, спонтанный. Я позвонил ей с вокзала, а она говорит, прости-прощай, я завела парня. Я даже расстроиться толком не успел, как у меня ловко свистнули рюкзак, а в нем все вещи, и деньги, и документы, и мобильник. И я остался без всего в городе, где никого не знаю. Так меня удивила цепь событий, что я решил, что это и есть судьба. И просто пошел гулять по городу. Знаете, как будто я такой романтик, бродяга без дома и имущества, просто наслаждающийся свободой и созерцанием мира.
— Вот это история. Кажется, вы нашли родственную душу в этом коте. Тогда вам его и называть.
— У меня уже крутится в голове для него нелепое имя. Беляш.
— Беляш? — она снова рассмеялась, и этот звук был для меня слаще всех на свете. Стоять рядом и смотреть, как она смеется — все, что нужно было мне в тот момент, да и в любой последующий.
— Он же белый!
— Или просто кто-то голодный, — улыбка. Самая прекрасная, какую я видел. И так похожа на улыбку дочери. Мне с трудом удавалось скрывать закипающие внутри чувства. Ох, и тяжело же мне придется. — Хорошо, пусть будет по-вашему.
— Спасибо. Но раз уж, он теперь не безымянный, может, и мы с вами познакомимся? И, давайте уже на «ты». Сколько можно выкать? Мы, вроде ровесники. Я — Костя, мне двадцать два.
— Про ровесников не совсем угадали. Меня Саша зовут, 19 лет.
— Саша… У меня нет ни одной знакомой Саши. Хотя, теперь уже есть. А, раз мне некуда идти, могу ли я рассчитывать, что Беляш, хотя бы какое-то время поживет у тебя? Хотя бы пока я не найду жилье. Не оставлять же его здесь.
— Можно.
— Отлично. Тогда с вашего позволения, я совсем обнаглею, и напрошусь проводить вас с котом до дома.
— Я думала, ты сейчас попросишься переночевать вместе с ним, — она хихикнула.
— Ну, что вы, миледи, я не смею.
— Миледи?
— Тебе не нравится?
— Скорее наоборот, милорд.
— Ну, что ты? Какой милорд? Разве бывают нищие милорды? — пришла моя очередь смеяться.
— Ну, не хочешь быть милордом, будешь моим рыцарем.
— Вот это, пожалуйста, вот это завсегда.
Мы поднялись наверх, к мосту, и на столбе я наткнулся на объявление, обещавшее работу и жилье одновременно. Я попросил у Саши телефон, позвонил и договорился о первой рабочей смене прямо сегодня ночью. Оплата минимальная, зато ежедневная, плюс крыша над головой. Тридцать соседей, конечно, тоже идут в комплекте, но выбирать в моем положении не приходится. Я так развеселился, что посадил Беляша на плечо, который на удивление комфортно там расположился и совсем не проявлял признаков недовольства.
— Кажется, это был пиратский кот. Капитан использовал его вместо попугая, но корабль сел на мель в нашей речушке, судно затонуло, пираты разбежались закапывать золото, а несчастного котейку забыли в суматохе. Никак иначе нельзя объяснить эти странные совпадения. Чтобы он меньше скучал по морской жизни, надо проколоть ему ухо, и повесить туда серьгу. А так же, в обязательном порядке, научить его кричать «Полундра!» или что-нибудь про пиастры.
Нести всякий бред мне однозначно нравилось, что важнее и приятнее нравилось не мне одному. Саша вполне разделяла мое новое пристрастие. Мы шли по мосту, смеясь. Тогда я в первый раз осознал себя совершенно счастливым беззаботным человеком. Что вообще может быть лучше прогулок с девушкой, в которой ты узнал ту самую, когда видишь, что все идет так, как надо? Примерно на середине моста, я посмотрел через перила. Под нами была река, слева и справа в темени воды отражались фонари и вывески. На город медленно наползала ночь. Я остановился, не в силах пройти мимо такой красоты. Ничего не сделать, было выше моих сил. Алена Игоревна могла ничего мне не говорить про подвиги и безумства. Рядом с Сашей я был готов перевернуть мир ради одной ее улыбки. Я влез на перила моста, придерживая рукой Беляша, чтобы малыш случайно не сорвался, и прочитал неизвестно откуда взявшийся в голове стих. Я не особо люблю стихи, иногда всплывают в голове какие-то строчки, но обычно я даже не знаю, откуда они. А тут целое красивое стихотворение. Удивительно, как ведет себя мозг в такие моменты. То он может все, то готов вытекать через уши, бессовестно подставляя владельца.
Смотри со мной,
Как ночь преображает город.
Молчи, и вдруг
Соври, что дорог.
Внимай моим стихам и песням,
Не заставляй сходить с перил.
Будь максимально безответной,
Из всех, кого я здесь любил.
Тогда тебе я верен буду,
Боясь ответа, как огня.
И в час, когда я прыгну в воду,
Не останавливай меня.
Когда я слез, Сашка смотрела на меня заворожено, наверное, так, как я, когда только увидел ее, стоя по колено в воде. Я навсегда запомнил ее глаза. Мне тогда показалось, что в них космос, в котором взорвались звезды, и их лучи летят из глубины, как последнее сияние погасших светил.
— Это, конечно, максимально тривиальный комплимент, ты слышала его тысячу раз, но я не могу не сказать, что у тебя очень красивые глаза.
— Вообще-то, ты первый говоришь подобное.
— Доселе, миледи, вас окружали или немые или слепцы!
Она смущенно улыбнулась, и мы двинулись дальше. Оказалось, что она живет совсем недалеко от этого моста, путешествие заняло от силы минут пятнадцать. Небольшой домик в частном секторе, совсем недалеко от центра города. Бабушка говорила, что его снесли буквально через год, после моего рождения.
— Вообще-то, когда темнеет, здесь достаточно страшно, похоже на сцену из старого фильма ужасов. Спасибо тебе, что проводил.
— Всегда, пожалуйста, я только рад, миледи, — я церемонно поклонился, — обращайся.
— И я рада, что встретила тебя сегодня. Мама, конечно, не обрадуется еще одному питомцу, но это ничего, — она снова улыбнулась своей обворожительной улыбкой.
— Что ж, я пойду, не стоит опаздывать на новую работу. Но, если ты не против, то завтра я бы зашел проведать Беляша.
— Конечно, приходи вечером, как выспишься после работы, — и она показала мне тайный ход в палисаднике, прямо под окно ее комнаты.
— Сладких снов тебе, Саша, — я расплылся в улыбке.
— Хорошей ночи, — она ушла, и мне стоило немалых усилий заставить себя перестать сверлить дверь взглядом и удалиться в темноту, в мою новую жизнь.
Новая жизнь
Все складывалось максимально удачно. Как я и рассчитывал, обстоятельства выстроились практически сами весьма благоприятным образом. Единственное негативное обстоятельство — бурчащий живот. Я с утра ничего не ел. А утро это было двадцать пять лет вперед. Удивительно, как я все еще стоял на ногах, еще и на работу собирался идти. Видимо, стереотип о том, что перемещения во времени отнимают много энергии не более чем миф. Можно и не удивляться. Многое из того, к чему привыкаешь, оказывается просто живучим мифом. По пути мне попался ларек, где можно было разжиться съестным. Визуально оценив степень финансовой грамотности продавца как максимально низкую, я решился истратить часть заначки и купил беляш. Оставалось надеяться, что он сделан не из сородичей Беляша. По крайней мере, на вкус продовольственный тезка моего нового друга оказался вполне себе сносен.
Представ перед своим работодателем, я повторил краткую версию истории с украденными документами, он покивал, явно не особо придавая значения причинам, по которым я здесь очутился. В мои обязанности ничего сверхъестественного не входило. Разгрузить — загрузить, перетащить кучу коробок с одного места на другое. Ежедневные пробежки сделали меня выносливым, и я даже особо не напрягался. Ничего больше двадцати пяти килограмм за смену мне поднять не пришлось. Без дела я почти не стоял, что не давало уснуть. Так что утром с начальником мы расстались вполне удовлетворенные друг другом. Я только так и не смог запомнить его имя. Что-то на С. Спать я отправлялся в компании четырех товарищей, которые с пониманием отнеслись к моей не слишком изобретательной легенде. Каждый из них посчитал своим долгом похлопать меня по плечу, и на ломанном русском сказать, что я молодец, что не отчаялся, а сразу нашел и работу и дом. В общем-то, я и сам разделял их мнение. Мне было, чем гордиться. В правом кармане джинсов у меня лежали остатки нелегальной заначки, а в левом первая честная зарплата. Несколько сотенных бумажек, зато свои кровные. Имена этих ребят дались мне проще. Может потому, что они называли русские аналоги. Паша, Витя, Женя и Артем. На пятерых у нас был один комплект ключей, так как с сегодняшнего дня мы стали устоявшимся коллективом ночной смены. В двухкомнатной квартире помимо нас обитало еще две бригады. Жили очень либерально. Комнаты занимались двумя бригадами на неделю, третья, которой комнаты не хватало, располагалась в кухне, коридоре и ванной. Спустя семь дней менялись. Иногда в составе происходили замены, так что никто особо не привыкал друг к другу. Кто бы мог подумать, что подобной коммуналкой жить очень даже весело? Раз уж я оказался в компании выходцев из ближнего зарубежья, я старался хоть немного подтянуть их русский. Кое-что они даже запоминали. Иногда спрашивали, как лучше сказать или просили помочь с заполнением разных бумаг.
В первый раз, проснувшись в ванной, я даже испугался, и несколько секунд не мог понять, где нахожусь. Позже, это вошло в привычку, и уже не было таким стрессом. Хорошо, что я не стал судорожно мотать головой, а то мог бы и сотрясение заработать, от страстных поцелуев бортов чугунной ванны. Следующая смена намечалась только через два дня, точнее две ночи, так что я мог спокойно отправляться к Саше. Чем и поспешил заняться после минимального приведения себя в порядок. Перед тем, как появиться на пороге девушки, которой я намерен был добиться, причем лучше рано, чем поздно, я провел информационный рейд по магазинам. И выяснил, что для покупки самого простого телефона мне потребуется четыре зарплаты, а это еще неделя, но ждать так долго не хотелось. Тогда в мою голову пришла простая и гениальная мысль. На вокзале всегда можно было купить по дешевке краденый аппарат, в принципе, меня все устраивало, хотя, конечно, я не одобряю ни грабежей, ни сбыта нажитого нечестным путем. Цены на цветы меня порадовали гораздо больше. По-студенчески я купил маленькую розу нестандартного цвета практически за копейки, и отправился покорять даму сердца. Канонично, пробрался под окно, водрузил свой дар на подоконник, и аккуратно постучал. Не прошло и полминуты, как выглянула Саша. Увидев цветок, она сразу заулыбалась. А по моему телу разлилось приятное тепло. Она забрала розу, и попросила меня подождать на улице. Сказала, что ее мама не в духе, и в гости она меня пригласить не может, но вот прогуляться вместе с нашим котом вполне. За те десять минут, что я простоял у ее дома, я вспомнил тысячу и одну песню про ожидание. И успел сполна насладиться этим томительным и сладким чувством. Когда дверь открылась, и моя возлюбленная появилась на пороге, сердце куда-то упало. Я ведь раньше и представить не мог, что такой циник и скептик может полюбить так быстро и безнадежно, как школьник в первый раз. Рядом с ней я прямо чувствовал, что пропадаю. Физически ощущал, как с каждой секундой влюбляюсь в нее все больше и больше.
— Привет.
— Привет.
В этот раз, как и в прошлый, Беляш занял место у меня на плече, и путешествовал с комфортом. Размер пока вполне позволял ему расположиться так, чтобы спокойно спать, без риска свалиться, как Шалтай-Болтай со стены.
— Как поработал?
— Здорово. На свежем воздухе, и ребята хорошие в смене. Спал сегодня в своем новом жилище. Правда, в ванне, — я хохотнул.
— Это же неудобно, наверно.
— Ничего, не сломаюсь. Завтра меняемся, перееду в коридор.
— Ужас.
— Нет, ужас это спать на скамейке под открытым небом, а у меня крыша над головой, и соседи прекрасные.
— Вот, сразу видно, что ты оптимист, во всем хорошее видишь.
— Ну, не плакать же теперь! Ведь, все гораздо лучше, чем могло быть. А главное, что я снова с тобой встретился. Знаешь, я никогда таких глаз как у тебя не видел, зацепило меня. Даже во сне сегодня ты ко мне приходила, и я все смотрел тебе в глаза, — тут я мечтательно разулыбался.
— А мне никто никогда цветов не дарил.
— Странные люди вокруг тебя, однако. Хотя, мне это только на руку, — я коварно улыбнулся.
— Это скорее ты странный, выпадаешь из общего ряда.
— Да, я такой. Саш, — я протянул ее имя так долго, как смог, почему-то мне очень захотелось так сделать.
— Чего?
— Пойдем, поедим, куда-нибудь? Иначе ваш рыцарь умрет от голода прямо у вас на руках.
— Конечно, идем, тут есть недалеко один ларечек, там вкусно кормят.
— Отлично. То, что надо. Веди.
Мы отправились в первый гастрономический поход. В последствии, этот ларечек станет местом наших частых визитов. А пока я молился, чтобы им оказалась не вчерашняя точка с беляшами. Попадаться с фальшивыми деньгами совершенно не хотелось. Особенно, перед Ней. Снова повезло. Пока мы шли, я вспоминал что-то из рассказов родственников, и пытался сопоставить в голове карты нового и старого города. Спрашивал у моей спутницы, но она сама была не сильна в местной географии, поэтому, гуляя вместе, мы рисковали потеряться так, что потом пришлось бы долго искать. Но, даже если бы так случилось, сомневаюсь, что я был бы против подобного. По дороге я увидел стройку, и ценой невероятных усилий вспомнил, что же это будет за здание. До сих пор горжусь собой за то, как я смог красиво сервировать свою правду под смелую догадку. Я много говорил, что это будет за строение, каким красивым и величественным оно вырастет, и для чего будет служить.
— Представляешь, лет через двадцать в нем будет не узнать сегодняшнюю башенку. Оно будет сверкать зеркальными стеклами со всех сторон, и станет одним из самых высоких зданий в городе. Попробуй представить. Сорок этажей. А на вершине что-то вроде короны, самое оригинальное архитекторское решение. По вечерам по особой технологии, по окнам будет пускаться иллюминация, что-то вроде цифрового дождя, окружающего только одно здание.
— Фантазер.
— Ты можешь записать мои слова, и потом проверить. Так и будет, точно говорю, — на самом деле, я перепутал теплое с мягким и эта стройка превратится совсем в другое здание.
Так мы дошли до обещанного пункта назначения. Купили по самсе и чаю. При попытке расплатиться, я первый раз увидел всю непреклонность своей избранницы.
— Я звала тебя в гости, а в итоге мы гуляем, хотя ты голодный. Бери самсу и иди, садись.
— Но я…
— Это не обсуждается, — она сверкнула глазами так, что я невольно восхитился. Знакомые отблески я видел у дочери в тот странный весенний ночер. Сопротивляться ей было совершенно бесполезно, и я мгновенно притих.
— Как скажите, миледи.
Сели мы на широкий край клумбы, и с удовольствием жевали, подкармливая кота то с одной, то с другой руки.
— Саш, скажи мне, а чем ты занимаешься?
— Я учусь. На заочке, завтра как раз сессия начинается.
— Здорово, я после школы так и не смог себя заставить. На кого учишься?
— На философа, — она произнесла это так тихо, что я скорее догадался, нежели услышал ее ответ.
— Это круто! Я слышал, что сейчас зарождается новое направление, основанное на синтезе наук. Например, что-то на стыке квантовой физики и философии. Говорят, что совмещая то, что может казаться несовместимым, можно получить весьма неожиданные и ошеломляющие результаты. Представь, как физикам не хватает широты твоих философских взглядов.
Она изумленно на меня смотрела все время моей тирады, во время которой я умудрялся размахивать остатками трапезы.
— Обычно мне говорят, что мое направление не серьезное, и лучше бы я училась на какую-то прикладную специальность. А мне нравится.
— Вот, это главное! Если человек занимается тем, что ему нравится, то это уже очень полезный миру человек.
— Ты как будто с луны свалился. Неисправимый оптимист. Все тебе круто да здорово.
— Это плохо?
— Не знаю, наверное, нет. Для баланса миру нужны и неисправимые оптимисты, и беспросветные пессимисты.
— А ты себя к кому бы отнесла?
— К реалистам.
— Ну, да, конечно. Как же иначе. Как в анекдоте. Ты видишь и тоннель, и свет в его конце, и поезд, идущий навстречу.
— Именно.
— Хочешь, я тебя укушу, и ты заразишься от меня оптимизмом?
— Нет, спасибо, — она, наконец, улыбнулась.
— Ну, и правильно, — я допил чай и тщательно вытер физиономию салфеткой. Беляш у меня на плече тоже занимался послеобеденными гигиеническими процедурами.
Где-то часы пробили девять.
— Наверно, стоит тебя проводить, чтобы дома не хватились.
— Тут ты прав, пошли.
Наше трио отправилось в обратный путь.
— Сашка, знаешь что?
— Что?
— Тык! — с этим заявлением я ткнул, ее в бок, за что тут же огреб нецеленаправленный удар, пришедшийся мне прямо в лоб.
— Не надо так делать, я неадекватно реагирую, могу случайно стукнуть. Сильно прилетело?
— Да, нет. Вполне для предупредительного. А щекотки ты боишься?
— Очень, — в ее взгляде промелькнул неподдельный ужас.
Тут мне достаточно было просто приподнять брови с улыбающейся миной, чтобы она припустила от меня так, что пятки засверкали. Я бросился за ней, и бедному Беляшу пришлось крепко вцепиться в меня когтями. Гонка продлилась недолго, я достаточно быстро ее догнал.
— Забыл сказать. Когда от меня бегут, во мне только больше вскипает азарт. Видимо, нерастраченный инстинкт охотника.
— Все, стоп. Брейк, хватит. Не надо.
— Ладно-ладно. Все, — я картинно поднял руки.
— Я боюсь тебя поранить, да еще ты с котом.
— Хорошо, как скажите, миледи. Рыцарь больше не станет подвергать опасности ни в чем не повинного котика.
— Вот, так лучше.
Пока мы оба отдышались, как раз дошли. Саша стала снимать Беляша у меня с плеча, и я коварно воспользовался моментом.
— Спасибо, за то, что накормила, — я быстро поцеловал ее в щеку, — и за то, что прогулялась со мной.
Она замерла с котом на руках, и я даже испугался, что она сейчас потеряет равновесие и упадет.
— Тебя ловить?
— Да, — и она действительно чуть не упала. Благо, на плохую реакцию я никогда не жаловался. Убедившись, что она больше не падает, я отпустил ее.
— Стоишь?
— Стою.
— Все хорошо?
— Угу. А ты ведь сказал, что к девушке приезжал?
— Сказал. А еще сказал, что у нее другой.
— И ты решил сразу переключиться?
— Миледи, я почти оскорбился. Я ничего не решал. С той девушкой у меня ничего не было и не могло быть. Мы просто разговаривали, и в один момент мне показалось, что что-то есть, какая-то искра, и я пошел на этот свет, как мотылек летит на огонь. Огонь оказался ложным. Но в день, который должен был стать для меня большим разочарованием, я нашел Беляша и встретил тебя… Может, я и сейчас вижу то, чего нет, но мне не хотелось бы так думать. Мне нравится говорить с тобой, гулять с тобой, просто смотреть на тебя. Я чувствую себя на своем месте, когда ты рядом. Чувствую, что все именно так, как должно быть. Если я тебя чем-то пугаю, я могу быть менее настойчивым. Это последнее, чего бы я хотел.
— Да, нет, все хорошо, извини, просто мне никогда никто ничего подобного не говорил.
— Уверена?
— Да.
— Хорошо. Тогда напиши мне свой номер, пожалуйста. Я завтра разживусь мобильником, и будет удобнее договариваться о встречах, — она записала номер прямо на моей руке. Придется сегодня не мыться, чтобы не потерять его, хотя, наверно, я успею выучить эти десять цифр, пока доберусь до дома.
— Тогда, добрых снов, Саша, — я легко ее обнял.
— Хорошей ночи.
Она унесла Беляша в дом, а я еще несколько минут стоял в тени дерева и смотрел им вслед.
Хитрый ход
Дожидаться следующего дня я не стал. Невыносимо было бездействовать. Если я не предпринимал ничего, что могло бы приблизить меня к Саше, я чувствовал, что растворяюсь в какой-то бездне. Поэтому я отправился на вокзал, претворять в жизнь свой коварный план. Еще на подходах мне встретился барыга, с удовольствием согласившийся продать мне полудохлый мобильник. Моей зарплаты бы все равно не хватило, и я решился расстаться с оставшимися купюрами из будущего. Краденый телефон за фальшивые деньги. По-моему это честная сделка. Аппаратец мне достался тот еще. На экране трещина, и три полосы мертвых пикселей. Одна сверху, две снизу. Корпус с круглыми вмятинами, как будто им гвозди забивали. Удивительно, что работал. Впрочем, мне не очень много от него надо было. Лишь бы звонил. Бонусом к звонкам обнаружилась возможность писать смски, что не могло не радовать. Правда, научиться это делать стоило мне немалых затрат нервов. Постоянно пытался тыкать пальцем в экран, и удивлялся, почему ничего не происходит. Но через некоторое время освоился, и даже достиг определенных высот в скорости набора текста.
Я снял заднюю крышку, вынул аккумулятор, сим карта на месте, странно. На нее может позвонить старый хозяин, пожалуй, не стоит ей пользоваться. Недолго думая, я достал кусочек пластика и отправил в ближайшую урну. За сборкой телефона меня посетила простая мысль о том, как же я буду его заряжать, ведь такая опция как фирменный провод в комплект не входит. Видимо, придется что-то придумывать. Индикатор батареи показывал половину. Интересно, надолго его хватит? Придется проверить. Я выключил свое приобретение для экономии заряда и убрал в карман. Если найти магазин радиодеталей или рынок, где какой-нибудь дедок продает запчасти по дешевке, то я без проблем соберу зарядку и сам. Большей проблемой представлялось получение собственного номера. На всем пути до дома, я так и не придумал выхода. Документов, для официальной процедуры покупки на свое имя у меня нет. Придется кого-нибудь просить. Хотя, эта проблема разрешилась так же легко, как и все предыдущие. Когда я добрался до своего временного обиталища, ребята готовили плов в кастрюле страшной, как атомная война.
— Вернулся? Кушать хочешь? — встретил меня жизнерадостный голос одного из поваров, кажется Женин.
— Хочу.
— А чего счастливый такой? Девушка, да?
— Девушка, да, — я расплылся в мечтательной улыбке.
— Ай, молодец. Вчера ограбили, сегодня девушка, — парни все как один улыбались, как будто я их непутевый младший брат, или словно замыслили что-то.
— Никто не знает, как сим карту добыть без документов?
— Я договорюсь, — подал голос Витя, — но за это ты сегодня снова в ванной спишь, поменяемся. Ты молодой, тебе проще.
— Нет проблем.
Он позвонил нашему общему начальнику, видимо, тот решал все бытовые неудобства нашего брата нелегала. Предмет моих поисков прибудет завтра утром, с отработавшей сменой, плата за услугу вычтется из моей будущей зарплаты. Ладно, выбирать не приходилось. Проблема решена, это уже хорошо.
Не смотря на тихий ужас нашего быта, еда оказалось очень даже вкусной. В полночь есть плов, смотря из окна на красоту ночного города, в котором спит где-то твоя любимая, в компании веселых соседей бесценно. Что-то есть в этом совершенно особое, трепетное, как ожидание чуда в детстве перед Новым годом. В счет ужина я заполнил кому-то из ребят заявление для получения разрешения на работу. А потом, кто-то нашел в тумбочке нераспечатанную колоду, и до рассвета мы играли в карты, отмечая дураков крепкими щелбанами. Утром, как только с работы пришли трудяги, все разбрелись спать. Я, счастливый обладатель свежей симки, засыпал в обнимку с телефоном, в память которого уже успел занести заветный номер. Помимо него там оказался заботливо вбит телефон начальника. Зовут его Сухраб, стоило все же запомнить его имя.
Второе пробуждение далось мне проще первого. Я уже не пугался. Но секундная дезориентация все равно присутствовала. Ничего, привыкну. Ведь все для главного. Я предстал перед зеркалом, из которого на меня смотрел довольно сильно помятый жизнью парень. В таком виде к Сашке не покажешься. Пришлось настрелять у соседей бритвенные принадлежности и мыло. Надо в ближайшее время обзавестись такими бытовыми мелочами как сменная одежда, бритва, зубная щетка, кружка, какой-нибудь рюкзак для хранения всего этого добра… Похоже, работать придется не покладая рук. Но это все, начиная с завтрашнего дня. Сегодня план максимум — собрать зарядник для обеспечения бесперебойной связи, и увидеться с Сашей. Это без вариантов. Во время умываний холодной водой, мне вспомнился бабушкин рассказ о том, что дед добыл большую часть своей коллекции разнообразных радиодеталей через одного знакомого, обитавшего в закоулке одного из городских рынков. На его поиски я и решил отправиться. Воспоминание было настолько зыбкое, что боясь его потерять, я вылетел на улицу, минуя любезно предложенный завтрак и чай. Но это не помогло. Вспомнить детали, способные помочь разыскать этого таинственного торговца мне так и не удалось. Зато, на мое счастье, мне попался другой. У него я и разжился даже не деталями, а всем зарядным устройством целиком. Причем, именно за те сто рублей, что у меня остались. Теперь ничего не мешало мне включить телефон, и наконец-то совершить свой первый вызов. Ждать ответа пришлось долго, после каждого гудка я испытывал труднопреодолимое желание бросить трубку. Но, терпение было вознаграждено, и я услышал на том конце вожделенный голос.
— Да?
— Саша, привет! Это Костя.
— Привет. Купил телефон?
— Да, сохрани номер.
— Ладно.
— Чем занимаешься?
— Из университета выхожу, как раз пары закончились.
— Точно, ты же говорила, что сессия начинается. Хорошо, что я сейчас позвонил, а не раньше.
— Я бы просто трубку не взяла.
— Вот я и говорю, что хорошо, все как раз вовремя. Тебя встретить? Я бы тебя до дома проводил.
— Я хотела с ребятами погулять, не виделись с группой полгода.
— Святое дело. Соскучились, небось, друг по другу?
— Не то слово. Но ты можешь встретить меня после. Часов в восемь, у памятника Ленину.
— Замечательно. Там и увидимся. Хорошо вам погулять.
— До встречи, — и она без сожаления положила трубку, а я еще какое-то время неподвижно держал телефон у уха и слушал короткие гудки.
У меня было два часа свободного времени, которое я совершенно не знал, чем занять. И тут меня поразила гениальная в своей простоте идея. Я собрался отправиться в ближайший к месту предстоящей встречи книжный магазин. Денег не осталось, но они и не были мне нужны. Природа наградила меня отличной памятью, запомнить пару стихотворений для меня не составит труда. Но по дороге меня ждало удивительное открытие. Мне попалась библиотека. Они, конечно, и в две тысячи двадцать восьмом были, только никем практически не посещались. Практически все печатные издания были доступны в электронном варианте, и люди, предпочитали их бумажным аналогам. Ценители, конечно, тоже были, но, скорее вымирающим видом. Лично я был в таком заведении всего один раз, в школе, в четвертом классе. И то, только потому, что это было обязательно. Не зайти внутрь было выше моих сил, тем более что на моих глазах за те минуты, что я наблюдал за входом туда зашли три человека и двое вышли. Я глубоко вдохнул, и поднялся по лестнице. Потянул на себя огромную дверь. Меня встретил простор и высоченные потолки. А еще не слишком приветливая дама. Узнав, что читательского билета у меня нет, а для его оформления нет ни денег, ни документов, она порекомендовала мне прийти в следующий раз. Никакие увещевания не помогли мне проникнуть в читальный зал. Не слишком круто быть нелегальным мигрантом из другого времени. Вообще, трудно в первый раз в жизни оказываться в нелегальном положении. Приходится постоянно думать о том, что тебе можно, а что нельзя. Посещение библиотеки оказалось во второй категории, зато изначальный план явно принадлежал к первой. Значит, и действовать стоило согласно ему.
В книжном мне повезло намного больше. Я попал в крупный магазин, где даже нашлось кресло, в которое я благополучно приземлился с тремя томиками поэзии. По рекомендации Алены Игоревны повторил Маяковского. Память пошла мне навстречу, нужные строчки сами всплывали и выстраивались в правильную последовательность. Следующим на очереди был Есенин. С ним пришлось посложнее, но я справился. А вот за изучением Бродского, я завис так, что чуть не пропустил встречу. Затянул меня его странный стиль. Предложения прыгали из строчки в строчку, как моя судьба во времени, совершенно неожиданно обрываясь, и оборачиваясь неизвестно чем. В итоге в голове образовалась каша, и правильно запомнил я только одно короткое стихотворение. Современное поэтическое творчество явно оставалось на другой раз. Я расставил книги по полкам, откуда брал, и поспешил к подножию памятника лидеру пролетарской революции. Хвала небесам, Саши еще не было, и я не предстал в ее глазах непунктуальным. Я забрался по ступеням к постаменту, и сел на него, чтобы не разгуливать нервно вперед — назад, и всецело предался ожиданию. Прямо на меня смотрели главные городские часы, пробившие восемь. Не прошло и двух минут, как появилась девушка моей мечты. Хотя, я всегда думал, что мечта моя выглядеть будет несколько иначе. Все мои друзья знают, что я без ума от рыжих и зеленоглазых, и чем выше, тем лучше. Если сводить все к банальностям, то у Саши были голубые глаза. Но я видел в них весь холод космических глубин и свет тысячи солнц. Волосы у нее русые, а ростом она была немного ниже меня. Казалось бы, ни по одному параметру не подходит. Но, ведь так оно и бывает? Думаешь, что хорошо себя знаешь, и хочешь чего-то определенного, а потом выясняется, что это все глупые, ни на чем не основанные домыслы. И нужно тебе что-то совершенно иное. Так у меня и получилось.
Как только я увидел ее, внутри туго натянутая струна ожидания с треском порвалась, и все оборвалось, оставив пустоту и оцепенение, чтобы сбросить которые пришлось поднапрячься. Вернуться в реальность было не так-то просто. Но ради нее я готов был свернуть горы, уронить небо на землю, вывернуться наизнанку, сделать что угодно, не то, что прийти в себя. Я сиганул вниз со своего места, пролетел два метра, и только тогда подумал, что это была не слишком удачная идея. Когда было уже поздно. Мой фарт снова спас меня. Я заработал только покалывание в ступнях, которое быстро прошло. Зато впечатление было произведено нужное.
— Ты зачем спрыгнул?
— Не хотел заставлять миледи подниматься ко мне. Но спускаться по лестнице долго, это лишние три секунды, — я неловко улыбнулся, схватившись за затылок. Подцепил этот жест откуда-то довольно давно, и прицепился он ко мне намертво.
— Сумасшедший.
— Не без этого. А вообще-то привет, — я обнял ее.
— Привет.
— Как погуляли? — Мы направились в сторону ее дома.
— Отлично. У нас прекрасные ребята в группе. Как на подбор.
— Это здорово, когда так.
— Да, мы сейчас, например, все вместе обсуждали путешествия во времени.
— Интересно, и к какому же выводу пришли?
— Что нам не хватает данных для однозначного вердикта, — про себя я подумал, что сведений им, действительно, маловато. Можно, конечно, рассказать все, но в лучшем случае меня сочтут приколистом, никаких доказательств-то нет.
— Я думаю, к этому многие вопросы сводятся. По крайней мере, те, что касаются таких глобальных вещей, связанных с мистикой или фантастикой.
— Да, тут ты прав. Но, на то мы и философы. Хоть однозначный ответ получить пока нельзя, мы выдвинули кучу теорий на счет того, как это может быть.
— Интересно было бы послушать, что ты думаешь.
— Мне кажется, что возможность перемещений связана с ощущением времени у конкретного человека. Ведь разные люди чувствуют его по-разному. Для одного оно тянется, для второго летит. И разгадка лежит где-то на стыке физики с биологией.
— И философией.
— Ну, это само собой, — она взглянула на меня и улыбнулась. И все, я тут же растаял, мне больше ничего не надо от мира. Пусть только она улыбается.
— В твоих словах есть смысл. Тебе бы в помощь физика и биолога, вы бы разработали первую машину времени.
— Их еще найти для начала где-то надо.
— Все всегда в твоих руках. Не поверю, если у вас в универе нет физического и биологического факультетов.
— Есть, конечно.
— Ну, вот. А на каждом из них, по любому, найдется как минимум по одному студенту, который проникнется твоей идеей и поможет.
— Стоит подумать об этом. Но пока сессия, придется думать о другом.
— Да, на учебу лучше не забивать.
— Ты-то не хочешь поучиться?
— Дело в том, что я ненавижу голую теорию. Предпочитаю учиться, что называется, в поле. Прямо сразу на практике. Я, в общем-то, монтажник электроаппаратуры, даже с разрядом. Только бумажка, подтверждающая это далеко отсюда, — во времени или пространстве, я решил не уточнять.
— А домой ты не собираешься?
— Если честно, то мне особо и некуда возвращаться. Само понятие дом для меня потеряно. Кроме пары друзей и воспоминаний меня в родном городе ничего не ждет. Хозяйка квартиры, из которой я пропал, только облегченно выдохнет, если не сказать больше. Наверняка, она уже поняла, что меня не было несколько дней, а значит, убедившись, что абонент вне зоны доступа, держу пари, уже принялась сжигать мои вещички, — увидев недоуменный Сашкин взгляд, я поспешил продолжить вырывающуюся из-под контроля импровизацию, — у нас весьма странные отношения с квартирной хозяйкой. Она сдала квартиру нам уже очень давно, еще пока родители были живы. И когда их не стало, а произошло это почти одновременно, я тогда еще только-только школу закончил, очень хорошо ко мне отнеслась. Разрешила несколько месяцев пожить бесплатно, пока я не смог платить за аренду. Заходила часто, поддерживала, банально еду приносила, утешала. Мы тогда много с ней разговаривали, она внимательно слушала всю ту чушь, что я нес. Можешь себе представить, и так подростковый максимализм во всей красе, да еще и подобное потрясение? Я тогда много думал про невозвратность, и завел правило. Никогда не возвращаться. Если я твердо решил что-то или кого-то оставить, то ухожу насовсем. Тогда я ей все уши этим прожужжал, а еще тем, что обязательно уеду, просто в один день, никому ничего не сказав. В этот раз я не то, чтобы собирался оставить дом, но… Именно это и сделал. Знаешь, на этом примере легко убедиться в силе слова. Мысли материальны, и все такое. Но, я отвлекся. Вернемся к хозяйке. Эта идиллия была прервана приездом ее внучки. Фокус внимания, конечно, сразу достался ей. Но это-то я вполне мог пережить. Роковым стало другое обстоятельство, ее внучка стала проявлять повышенный интерес ко мне. Страсть к утешительству она явно унаследовала от бабушки. Уж не знаю, что ей в голову ударило, но она решила, во что бы то ни стало стать моим лекарством от всех бед. Причем, вылилось это дело в настойчивое преследование. Я бы может и не прочь был утешиться, но ей было тогда 15, а это дело подсудное. «Будь осторожен, ее трусики пахнут тюрьмой», — стебали меня приятели. — Вот тут я понял, что понесло меня уже совсем не туда, но прикусывать язык было поздно, оставалось только попытаться вырулить этот неуправляемый поток неправдивых слов в нужное русло. — В общем, я бегал от этой девчонки ровно с тем же энтузиазмом, с каким она за мной. Не замечать это было не возможно, и ее бабушка тут же сделала из происходящего свои выводы. С этих пор она меня на дух выносить не могла, и все грезила об обещанном мной дне отбытия. Часто повторяя, что не отказывает мне в квартире только из уважения к покойным родителям, которые, если бы увидели, что я творю, были бы ужасно недовольны и разочарованы. Со временем, страсти улеглись, внучка из сумасбродной девчонки превратилась в девушку, которой уже просто нравилось меня пугать. Ее явно забавляло, как я шарахался от нее по старой памяти. Но вот старушка нанесенной обиды не забыла. Так что, для нее мое исчезновение стало праздником. Я живо представляю себе бочку, в которой она сожжет мои пожитки, документы и все остальное.
— По-моему ты на нее наговариваешь.
— Ну, может, я и преувеличиваю, но еще во времена наших душевных разговоров она призналась, что это ее любимый способ избавляться от плохих воспоминаний. Надо что-то забыть — костерок и все вещи, связанные с человеком туда. С молодых лет еще практикует.
— Ого, — протянула она задумчиво, — у тебя по жизни один экстрим сплошной. Это же сколько смелости надо? Взять и все бросить. Ты же получается начал все с нуля, с абсолютно чистого листа. Может, ты даже имя поменял, откуда мне знать? Паспорта-то у тебя нет.
— Если продолжать мыслить в том же ключе, можно прийти к мысли, что я беглый преступник, например. Какой-нибудь маньяк со съехавшей крышей или жестокий разбойник.
— А ведь верно. Все, ты раскрыт, сдавайся, — она сложила из пальцев пистолет, и уткнула мне в грудь.
— Что ж, теперь мне придется тебя убить, чтобы ты не выдала мой секрет. Или самому быть убитым, ибо я не из тех, кто сдается, — я нырнул под ее руку, стараясь как можно мягче положить свою руку ей на запястье. — Теперь ты моя пленница.
— Ох, какой ты быстрый. Но, если бы у меня, правда, было оружие, ты бы не выжил.
— Оно тебе и не нужно, в общем-то. Каждый раз, когда я смотрю на тебя, мне кажется, что я чуть-чуть умираю.
— Тяжело тебе, должно быть.
— Ничего, я написал себе шпаргалку, как дышать. Даже, если забуду, есть, где подглядеть.
Прежде чем отпустить ее руку, я поднес ее к губам и легко поцеловал, и почти совсем не специально провел по ее ладони, коснулся подушечек пальцев. Краем глаза заметил тогда, что она чуть покраснела, но ничего не сказала. Несколько минут мы просто шли в молчании, я наслаждался послевкусием от этого прикосновения, стараясь растянуть память на как можно более долгий срок. Саша первой прервала тишину.
— Ты должен сегодня зайти к нам в гости.
— Это такое приглашение? — я рассмеялся.
— Это указание к действию.
— Ого, я же не сдался тебе в плен.
— То есть, ты отказываешь миледи?
— Ни в коем случае, если миледи настаивает, я готов зайти в гости и к самому Дьяволу.
— Настаиваю.
— Хорошо. Спасибо за приглашение, я с удовольствием.
— Вот и славно, тем более, что мы почти пришли. И Беляша проведаешь.
Я за ней зашел в дом, который мне сразу понравился. Просто потому, что она жила там. К этому месту меня будет тянуть всю оставшуюся жизнь. В тот день, я оглядывал его, как дотошный турист достопримечательность. Старался все запомнить. Котенок радостно терся о мою ногу, и при первой же возможности взгромоздился на плечо, видимо, он застолбил для себя это место. Дома оказалась Сашина мама. Мария Сергеевна. Узнав, что я спаситель и будущий хозяин их нового питомца, она ко мне явно прониклась. А когда Саша выложила ей историю нашего знакомства, не опустив детали о том, как я прибыл в город, устроила целую акцию помощи малоимущим переселенцам из будущего. Мне был подарен самодельный рюкзак, напоминавший армейский вещмешок, а так же футболка и джинсы, когда-то принадлежавшие Сашиному брату, который их перерос. На все мои попытки протестовать, Мария Сергеевна смотрела на меня так, что становилось не по себе, и я замолкал. Максимум, чего мне удалось добиться — оставить ей свой номер телефона, на случай, если потребуется какая-нибудь помощь. Починка примусов, перетаскивание шкафов или любые другие подсобные работы я обещал при необходимости, или даже без оной, взять на себя. Помимо материальной помощи, меня плотно накормили, так что я скорее выкатывался, нежели уходил от них. Врать не буду, все это было весьма кстати. Вот от череды подобных событий и уверишься, что Вселенная тебя любит.
Но, как нет худа без добра, так и к бочке меда всегда прилагается ложка дегтя. Таковы, видимо, правила. В следующие три недели я ни разу не виделся с Сашей. Она с головой ушла в учебу. Это напомнило мне то время, когда дочь сдавала госы и диплом. Только мать оказалась принципиальней дочери. Ни на какие провокации она не велась. И перерывы на прогулки на свежем воздухе в моем обществе не признавала. Хотя, даже прямой запрет не мог удержать меня от того, что вечером я, держась на почтительном расстоянии, провожал ее до дома. Просто, чтобы ничего не случилось. Я не сомневался, что она знает, что я ее провожаю, а так же в том, что против подобного не возражает. И по утрам, после трудовой смены, приносил ей на окно, как в первый раз, по-студенчески, маленькую розу. Каждый день нового цвета, пока не кончились оттенки в ларечке, где я их покупал. Тогда, я придумал новый ход. К цветку прилагалась письмо, и цвет зависел от содержания. Все мои соседи с интересом наблюдали, как я их писал, терзаясь муками творчества, стараясь найти вдохновение в приобретенном томике Бродского. В эти недели основным способом нашего общения стали смс сообщения. Она иногда писала мне со скучных пар, но чаще не отвечала, если была занята, или делала вид, что занята. Мы говорили обо всем. Желали друг другу доброго утра и спокойной ночи, спрашивали, что снилось, и как прошел день. Приходилось достаточно часто пополнять баланс мобильного, чтобы оставаться на связи, но за это время я набрал достаточно дополнительных смен, чтобы обзавестись, наконец, необходимым для жизни минимумом и даже отложить немного денег. И хоть держаться на расстоянии было не просто, это был тот необходимый плацдарм для нового этапа. Причем, не только в отношениях с Сашей.
Делить жилье с четырнадцатью соседями было, безусловно, веселым и интересным опытом, но мысль о том, что надо отсюда выбираться все равно приходила в голову по несколько раз на дню. По счастливому случаю, возможность тоже скоро представилась. В рамках удовлетворения своего любопытства, а так же, в помощь конспирации, я старался как можно быстрее пропитаться духом нулевых годов. Выяснял, что тут как живет и чем дышит. Самой интересной моей находкой стал компьютерный клуб, совмещенный с интернет-кафе, с интересным названием «Соб@ка». Я слышал, что последнее подобное заведение закрылось в две тысячи двадцать третьем. В своем времени я не бывал в таких клубах, там тусовались только прожженные геймеры, к числу которых я никаким боком не относился. А ни одного интернет-кафе я даже в глаза не видел. Попытайтесь представить степень моего любопытства. Естественно, я сразу же запланировал поход туда. Два часа посещения обошлись мне в половину зарплаты за смену. Внутри меня ждали настольные компьютеры, ну, да, чего я мог еще ожидать? Это у меня они остались только на предприятиях. Давно забытый интерфейс вызвал у меня тяжело скрываемый приступ умиления. Старая операционная система, хотя это для меня она старая, сейчас это самый пик развития. Первое, что я сделал, полез смотреть системную конфигурацию. О боги! Цифры, которые я увидел, были на порядок ниже тех, к каким я привык. Смартфон, оставшийся в подсобке у Алены Игоревны был в двадцать раз производительнее представшей передо мной техники. Меня чуть не хватил удар. Вот теперь я ощутил пропасть, лежащую между моим привычным миром и тем, в котором я оказался. Следующим потрясением для меня стала скорость работы интернета, а потом и его облик. Все было совершенно не так, как я привык. Намного проще с одной стороны и куда сложнее с другой. Например, стихи классиков я нашел сразу. А с поиском современных поэтов так просто не вышло. Поэтом считал себя почти каждый, кому в голову приходило то, что слова «любовь» и «кровь» рифмуются. Если к этим двум добавлялось «вновь», то это был уже верх литературного искусства. Поэтому эти поиски я бросил как заведомо безрезультатные. И правильно. Иногда, чтобы достичь желаемого результата, достаточно перестать действовать «в лоб». Когда я оставил бесплотные блуждания, то просто поинтересовался у поисковой системы, какие сайты являются самыми популярными. Одним из них оказался сервис для ведения онлайн дневников. Я зашел, чтобы просто посмотреть на него. Ничего необычного. Практически социальная сеть, только с упором на написание текстов. В блоке случайных дневников меня привлекла одна аватарка. Вечно недовольная тетка из какого-то старого мультика. Но, все мои слова про старый, можно смело читать как новый. Я перешел по ссылке, и, полистав страницу вниз, наткнулся на неплохие стихи. Не всегда гладкие, но цепляющие. Что-то в них было притягивающее. Я докидал несколько понравившихся в текстовый файл с классикой. Еще предстояло выяснить, можно ли прямо тут распечатать это дело или придется измысливать способ передачи информации без привлечения физических носителей в мире, где доступ к мировой сети происходит только по праздникам. На мое счастье, дальновидные владельцы кафе предусмотрели такую возможность. Я отправил стихи на печать, и услышал, как в углу зала загудел принтер. За распечатку пришлось доплатить, но это было уже не столь важно. Расплатившись, я пошел забирать листы, и обнаружил у принтера парня в очках, явно постоянного посетителя, потому что он бесцеремонно читал то, что я напечатал.
— Так-так, поэзией интересуемся?
— Есть немного, а что?
— Могу посоветовать магазинчик, там хорошие книги можно достать по весьма привлекательной цене, — не дожидаясь ответа, он написал на обратной стороне одного из листов адрес. — По четвергам там проходят чтения для молодых поэтов, приходи.
— Это, конечно, здорово. Спасибо за приглашение. Но читать чужие бумаги это, как минимум, некрасиво. А если бы я личную переписку распечатывал?
— Такое на общественных принтерах не печатают, это раз. А два, я в этом клубе отвечаю за безопасность. Как техническую, так и информационную. Чтобы никто ничего противозаконного не печатал. Я главный админ и владелец этого заведения. Серый, — парень протянул руку.
— Серьезно. Я — Костя, — мы пожали руки, — а каких-нибудь открытых вакансий нет здесь? Я вообще-то в технике шарю, радиомонтажник.
— Поэтому ты на монитор с вылупленными глазами десять минут таращился? — Серый ухмыльнулся.
— А ты вообще за всем здесь следишь?
— Конечно. У меня правило. Или по-моему, или никак. Я все контролирую, а значит, за все отвечаю. Все по-честному. Ну, и конфиденциальность, естественно. Если ничего криминального не делаешь, а просто что-то не этичное, то это уже твои трудности, не мои. Мне откровенно все равно, с каким количеством любовниц ты назначишь свидание через фальшивый почтовый ящик. Но, вот, если попытаешься какой-то криминал провернуть — первый сдам.
— Принципиальность в действии.
— А то! Приходи в четверг вечером на чтения, там и поговорим, как следует.
— Ладно.
— Бывай, вернусь к работе, — мы еще раз пожали руки и он удалился. А я обзавелся аж двумя интересными контактами.
В четверг, сразу после того, как убедился, что Саша добралась до дома без приключений, я отправился по указанному адресу. Магазинчик явно был формата «для своих». Хоть и находился он в центре, но располагался в подворотне, да еще и в подвале. Вывеска присутствовала, но ни о чем не говорила. «Букля». Вот и все, что на ней значилось. Я спустился по лестнице, и первое, что встретило меня после открытия двери — запах. Кружащий голову запах чуть постаревшей бумаги.
— О, смотри-ка ты, пришел ведь, — огласил небольшого размера комнату голос моего нового знакомого. Он поднялся и направился ко мне, я протянул руку, но он сразу меня обнял, как будто мы были знакомы гораздо больше, чем десять минут странного разговора. Правда оказалась куда прозаичнее. — Спасибо, что пришел, я выиграл спор, благодаря тебе.
— И что же ты выиграл?
— Как что? Желание! Поэты на деньги не спорят! Знакомься, это Федор, мой неудачливый оппонент.
— Очень приятно, Костя, — последовало короткое рукопожатие.
— Ты присаживайся, скоро народ подтянется, — продолжал вещать с сияющей улыбкой Серый, — принес?
— Что принес? — не понял я.
— Как что? Стихи! Что ты читать будешь?
— Я… Ничего не буду. Я не пишу. Я только читаю.
— А, понятно. Ладно, не страшно, дело времени, — он молниеносно исчез, отсутствовал пару минут, до меня доносилось бормотание из соседней комнаты, и так же внезапно появился. — Вот. Наш самиздат, — он потряс передо мной тонкой книжечкой в бумажном переплете. — Лучшее за последние десять лет! Тебе как новенькому скидка. Отдадим за двести чисто символических рублей.
Федор рассмеялся:
— Ты ему явно понравился, обычно, он за сто предлагает.
— Федя не лезь, я тебе тут бизнес делаю!
— Да я и за двести согласен. Мне как раз что-то подобное нужно было.
— А за пятьсот возьмешь? — глаза Серого засверкали.
— Взял бы, но с собой только триста.
— Святой человек, — просиял админ, — давай, что есть.
Я расстался с наличными, и получил в руки собрание сочинений. Одно из стихотворений мне понравилось так сильно, что я бы расстался и с тысячей, лишь бы заполучить его печатную копию для заучивания. Видимо, в знак благодарности, Серый снабдил меня чаем. Даже не знаю, откуда он его достал. Скорость, с которой он, то появлялся, то исчезал, была невероятной. Сразу видно, что он движущая сила мероприятия. Встречать прибывших, отвечать на вопросы, всех рассаживать, договариваться, что-то кому-то отдавать. Все это он проделывал быстро и сразу. Я даже восхитился. Настоящий Босс. Но вот скорость его перемещений спала, он вышел в свободную часть комнаты, откашлялся и начал:
— Друзья, рад всех вас здесь видеть. Сегодняшний наш, уже ставший традицией, вечер, откроет Федор, потому что он имел неосторожность со мной поспорить, а ведь каждому известно, что я никогда не проигрываю споров. Поэтому, моим желанием, как победителя, будет прочтение им, перед вами всеми его нового произведения. Он разродился практически поэмой, и хотел, гад такой, ее запрятать. Но, я настаиваю на огласке. Итак, встречаем, Федя, — Серый хлопну его по плечу, тот вздохнул, встал со своего места и с обреченным видом взял в руки истерзанную вдохновением тетрадку.
— Никогда не спорьте с Серым, этот черт правда никогда не проигрывает. И, пожалуйста, не закидывайте помидорами, ибо то, что сейчас прочитаю ужасно, но вы были предупреждены. Слабонервные ценители качественной литературы могут удалиться сейчас или молчать вечно, — он чуть улыбнулся и начал читать. Как и положено поэту, махание руки присутствовало. Ничего особо ужасного я не услышал, впрочем, ничего особо прекрасного тоже. Стихи и стихи. Местами складно, местами не очень. И вроде смысл есть. Но, как будто без души. Я не проникся. Но присутствующие наградили его аплодисментами, скорее за смелость. Когда на смену ему вышла девушка, он сел рядом со мной.
— Скажи честно, отстой?
— Не то чтобы да, но и не то чтобы нет.
— Понятно. Опять. Так всегда. Чего-то не хватает. Пишу только потому, что Серый не дает бросить. Без него давно бы прекратил эти глупые экзерсисы.
— Не хватает, ты прав. Не цепляют твои слова. Искры нет. Не зажигает.
— А ты честный.
— Что есть, то есть.
— Совет тебе дам. Твой знакомец читает последним, он у нас вроде местной звезды. Даже если будет полная бурда, не говори ему. Он критику вообще не выносит, но с ним иногда случаются провалы. Если неправильно его похвалишь, никаких дел он с тобой больше иметь не захочет, имей в виду.
— Спасибо, что предупредил.
Но совет не пригодился. Среди рискнувших встать и выступить мне понравился только один человек. Но вот финальный аккорд, исполненный Серым привел меня в восторг. Я даже выпросил у него листок, чтобы переписать этот шедевр. Я искренне был восхищен, и разговор о делах потек легко и приятно. Мы сговорились на том, что он предоставит мне в подсобке клуба рабочее место и инструмент, чтобы я показал на что гожусь. А там уже будет видно, где я могу ему пригодится, и что он готов за это платить. Тест назначили прямо на следующий день, чтобы не откладывать в долгий ящик.
Оказалось, что я соскучился по паяльнику. Кто бы мог подумать, что занятие, которое я считал исключительно способом заработка на жизнью, все же будет мной любимо. Обладая знаниями, слегка опережающими время, я не мог провалиться. И показал себя с лучшей стороны. Настала очередь Серого приходить в восторг. Он назвал меня рыцарем паяльника и припоя, и предложил то, о чем я даже думать не смел. Он уверил, что у него есть свободная квартира, в которой мы откроем мастерскую по ремонту и модернизации техники. Первыми нашими клиентами станут геймеры, которые вечно гонятся за повышенной производительностью. А там и все остальные подтянутся. Самым приятным во всем этом деле было то, что в квартире мне разрешалось, и даже надлежало жить. При условии, что самые срочные заказы я буду исполнять в любое время дня и ночи. Стоит ли говорить, что я согласился не раздумывая. Вряд ли могло поступить предложение лучше. И я был очень благодарен тому, что получил.
Квартиру мы пошли смотреть в день Сашиного последнего экзамена, я пожелал ей удачи в утреннем смс, и всецело отдался собственной жизни. Жилье оказалось вполне сносным. Две комнаты, хотя одна из них сразу была забита Серым под склад, с указанием «организовать там все по уму, но под жилплощадь не занимать». Я про себя отметил, что всю технику придется отремонтировать и настроить. На что благодетель только улыбался, мол, ты же мастер, вот и займись. Что-то из инструмента уже было в квартире, набор отверток и два паяльника принес Серый. Остальное необходимое я потом приобрел сам. Уже передавая мне ключи он поднял брови и сказал:
— На счет прекрасного пола. Приводи на здоровье, но только если не будет мешать работе. Я все понимаю, но бизнес есть бизнес. Ты согласился работать, значит, работай. Начнешь срывать сроки — не обижайся. Пару дней отдыхай пока даю, осваивайся тут, а я разрекламирую предприятие, — затем хлопнул меня по плечу фирменным жестом и удалился.
Я позвонил своему текущему начальнику, Сухрабу, и спросил как скоро он сможет меня отпустить. Тот ответил, что хоть прямо сейчас, но жаль расставаться с хорошим сотрудником. Решили, что я забираю вещи, прощаюсь с коллегами, и иду на все четыре стороны. Мы тепло попрощались, прямо как родные. Я пришел за своим барахлом, когда ребята спали. В знак извинения за то, что всех перебудил попытками попасть в квартиру, а так же как прощальный презент я припер ящик пива. Из тех парней с которыми я в первый раз сюда попал, остался только Паша, куда делись остальные я точно и не знаю.
— Эх, жаль, что уходишь. Кто теперь с бумагами помогать будет?
— Ничего, справлялись же без меня. И теперь не пропадете.
Я забрал рюкзак и пожав всем руки, удалился.
По пути меня настигло сообщение, гласившее «Я сдала. 5». Пара нажатий клавиш, и по мобильной сети пошел вызов.
— Молодец, я ни капли в тебе не сомневался, — выпалил я без прелюдий.
— Спасибо, я сомневалась.
— Ну, и зря. Ты же умница. Все получилось. У меня тоже есть новость.
— Хорошая?
— Очень.
— Рассказывай.
— Я устроился на новую работу, и мне дали квартиру.
— Ты серьезно?
— Абсолютно.
— Это же здорово! Поздравляю!
— Спасибо, спасибо, — не смотря на то, что она этого не видела, я раскланялся посреди улицы. — Хочешь посмотреть?
— Хочу.
— Отлично. За сегодня я приведу ее в божеский вид, а ты, по-любому праздновать пойдешь с группой.
— Угадал.
— Видишь, я тебя уже неплохо знаю. Хорошо отметить. Много не пей, — добавил я смеясь.
— Я подумаю над твоим предложением.
— Позвони мне вечером, или завтра, когда посчитаешь нужным. Вообще, ты знаешь, когда хочешь — тогда и звони, я тебе всегда рад.
— Знаю. Я позвоню. Пока.
— До связи.
До вечера я успел проделать не слишком многое. Какая-то неведомая сила так и тянула меня в ближайший хозяйственный магазин, настойчиво требуя покупки нового полотенца и хотя бы дешевенького комплекта постельного белья. На все логические недоумения, отвечая лишь усилением тяги. Проще было подчиниться, чем отделаться. Тем более, что все равно стоило купить хоть какой-то еды.
Я передвинул все, что совсем не функционирует в комнату, отведенную под склад, вымыл пол, чтобы можно было ходить без обуви, пристроил свои спонтанные покупки на отведенные им места, и составил план борьбы с хаосом в одном отдельно взятом помещении. По аналогии с теми полками, что спроектировала в моей собственной квартире дочь, я решил поступить и здесь. Так места для хранения техники будет больше. Но для этого придется потратиться. Что ж, грамотный план это уже половина дела. Я только разложил свои немногочисленные вещи в имеющийся в комнате шкаф, когда мое спокойствие наводящего порядок хозяина прервал звонок телефона. Меня удивили две вещи. Во-первых, это звонила Саша. Я, конечно, просил ее это сделать, но не думал, что это случится так скоро. Во-вторых, дисплей высвечивал время, восемь вечера. Куда ушел весь день, я так и не понял. Но поспешил ответить.
Первое свидание
— Слушаю внимательно.
— Это отлично, что ты слушаешь, тем более внимательно, — глаза мои округлились, что-то здесь было не так. — Так вот, слушай, — тут она замолкла, а на заднем фоне послышались смех и какой-то неразборчивый шепот.
— Все в порядке? Ты с ребятами?
— Да. Мы играли в карты, и эти засранцы за проигрыш заставили меня тебе звонить. Сказали, звони тому, с кем ты переписываешься на парах, улыбаясь до ушей, и зови его на свидание, — мои глаза размером с юбилейную десятку каждый только глупо хлопали, пока до меня доходило содержание сказанного. Недоумение смешивало все чувства в одну неразборчивую кашу.
— То есть это сейчас было приглашение на свидание такое? — я засмеялся, немного нервно.
— А что, не похоже?
— Если честно, то нет. Кажется, это делается немного по-другому.
— Как?
— Миледи, не хотите ли вы покинуть свою веселую компанию друзей и совершить романтическую прогулку в моем обществе?
— Да. — На том конце провода я услышал Сашин смешок и еще чей-то сдавленный смех. А ответ поставил меня в тупик.
— Я надеюсь, это было согласие?
— Оно и было, — дальше произошла просто какая-то феерия, она явно убрала телефон от уха, потому что слышимость стала хуже, но слова я разобрал. — Все, я свою часть выполнила, дальше ты с ним разговаривай, — потом шум от передаваемой трубки и уже другой голос, — а я–то тут причем? Я тебя не подначивала, ты вздыхала-сидела сама, так не честно!
— Эмм… — Неуверенно протянул я, — добрый вечер?
— Добрый.
— Я — Костя.
— Я знаю. Саша мне все уши про тебя прожужжала. Я — Ира, мы учимся вместе.
— Ага, я догадался. Что у вас там происходит? Саша выпила что ли?
— Да бокал вина только, никто ж не думал, что ее так унесет.
— Романтика. Мне приехать за ней?
— Приезжай, она, судя по всему, уже уселась тебя ждать.
— Говори адрес, я уже в пути.
Это почти на соседней улице, я зачем-то совершенно неосознанно схватил рюкзак, в котором остался не выложенный плед и полотенце. Пулей вылетел из квартиры и сломя голову понесся к месту назначения. Даже подниматься на этаж мне не пришлось, часть компании курила на крыльце. Чуть поодаль стояли Саша и, очевидно, Ирина.
— Прилетел. Быстро как. Все, это Костя. Костя, это все.
— Отличное представление! Привет, ребята.
— Привет, — ответил мне нестройный хор.
— Домой ее, пожалуй, вести не стоит в таком виде, — сказала Ирина, — Саша, звони маме, говори, что останешься у нас.
— То Косте звони, то маме, командуют тут мной, — она невыразимо мило буркнула, что меня разобрал приступ умиления. — Ало, мам. Я, наверно, у ребят останусь, хорошо сидим, да. Утром позвоню. Целую.
— Крутая у тебя мама, так вот, без вопросов отпустила.
— Да, не жалуюсь.
— Прошу меня простить, я похищаю у вас одногруппницу, хорошего вам остатка вечера.
— Пока, ребята. Надо собраться будет еще между сессиями.
Саша обняла Ирину, потом всех остальных, потом, видимо, по инерции, меня, и отключилась прямо у меня в объятиях.
— Ого. Тяжелый случай, — произнесла Ира, обходя нас со всех сторон.
— Про тяжесть ты не права. Рад был познакомиться — я подхватил Сашку на руки, и красиво удалился практически в закат, провожаемый взглядами всей компании.
Надо нести ее домой, положить спать и не трогать до утра. Мда, это максимально крутое первое свидание, которое я только мог себе представить. Это крах, сказала бы одна моя знакомая. Но, все обернулось иначе. Не успел я пройти и половины пути, как спящая красавица открыла глаза.
— Я, похоже, еще сплю. Иначе, это трудно объяснить.
— Нет. Ты только что проснулась. А объяснение и, правда, может быть несколько затруднено. Какой момент ты помнишь последним?
— Я проиграла в карты, и мне пришлось выпить бокал вина. Дальше только обрывками. Телефон, Ирина, ребята, ты. Стоп. Откуда ты взялся?
— Ты мне позвонила, и пригласила на свидание. Я не смог отказать миледи, и тут же явился. — Она отчетливо покраснела. — А еще ты успела позвонить маме, и предупредить, что дома сегодня уже не появишься. Правда, она думает, что ты с ребятами, а не со мной.
— Подожди. Отпусти меня.
— Ладно. — Я остановился и аккуратно поставил ее на землю. — Если хочешь, я провожу тебя обратно или домой.
— Ты извини меня, что я…
— Извиняю. Мне, конечно, приятно, что ты позвала меня на свидание, но факт, что это было сделано под давлением карточного долга и алкоголя несколько омрачает картину.
— Мне очень стыдно, — она опустила глаза, — что я могу сделать, чтобы исправиться?
— Осуществить задуманное затуманенным разумом. Пойдем со мной. Впереди закат и целая ночь. А я знаю место, где его лучше всего встречать. — Более сладкоголосым и красноречивым я себя не помню. Пришлось приложить немало усилий, прежде чем она согласилась.
Я повел Сашу на пруд. Показывать мое маленькое море. Оно было куда чище чем в то утро, когда я встречал рассвет в гордом одиночестве. И на закате туда стеклась куча народу. Пришлось достаточно долго искать себе укромный уголок. Благо, он все же нашелся. Мы долго шли вдоль дороги, она по бордюру, а я галантно подал ей руку, на которую она могла бы опереться, и все насвистывал мелодию из мультика, засевшую в голове, иногда добавляя туда слова. Один раз, радость моя чуть не упала, и я подхватил ее на руки, даже не успев ничего сообразить, так испугался. Сашка рассмеялась так тепло, что я тоже не удержался.
— Хочешь открою секрет?
— Хочу.
— Я специально это сделала.
— Но зачем? Понравилось, что я ношу тебя на руках?
— Чертяга, раскусил, — она засмеялась, — просто хотела быть уверена, что ты не позволишь мне упасть.
— Миледи, вы сомневаетесь в своем рыцаре?
— Нисколько, просто хотела еще раз убедиться. А еще мне очень нравится называть друг друга миледи — рыцарь.
— Да, мне тоже.
— Может, уже поставишь меня?
— Не-а, на руках понесу.
— Ну, неси, — она довольно хихикнула.
Я донес мою единственную на руках до самого берега, и мы расстелили плед, чтобы в уединении и с комфортом наблюдать, как солнце утонет в мелкой ряби воды. Я обнимал ее и, в общем-то, уже знал, чем все это закончится. Ни одна в мире сила меня не смогла бы удержать, но я пытался оттянуть удовольствие. Я начал читать ей стихотворение Серого про закат, то самое, что услышал на поэтическом вечере, и как раз тогда, когда нижний край красного диска коснулся горизонта. Последние строчки оставили мне как раз несколько секунд, чтобы посмотреть ей в глаза, увидеть там звезды, что взорвались тысячи лет назад, и завороженному, приблизится к ней и поцеловать. И больше не было меня ни в одном из миров. Темнота поглотила меня полностью, и во мне ничего не осталось кроме тяги к этим губам. Когда мне, наконец, хватило сил отпрянуть и открыть глаза, вокруг нас уже было темно. Солнце скрылось, и свет последних лучей растворился в небе.
— Это был мой первый поцелуй.
— Я знаю. Но что уж теперь поделаешь?
— Можно закрепить успех вторым, — ее легкая улыбка свела меня с ума, и я ответил полным согласием, не используя слов.
Понятия не имею, сколько времени прошло, но, если бы не пошел дождь, неизвестно, когда бы мы оторвались друг от друга. С неба закапало. Даже не дождь, какая-то редкая теплая морось.
— Смотри, дождь пытается испортить нам вечер, но у него ничего не выйдет, — сказал я, и коварно улыбнулся.
— Что ты задумал?
— Помнишь, ты обещала мне, что пойдешь со мной купаться этим летом? — я продолжал улыбаться.
— Нет, нет! Ты этого не сделаешь! — ее попытки отбиться меня только больше раззадоривали.
Я подхватил ее на руки, и понес к воде, зашел по колено, она вырывалась, и у нее даже почти получилось, мне пришлось ее отпустить, чтобы не уронить. Встав на ноги, первое, чем она меня наградила — презрительный взгляд, а потом одним движением ноги всего окатила водой. В моих глазах блеснул огонек азарта.
— Беги, — тихо произнес я, и, выждав пару секунд, пустился за ней.
Почувствовал тогда себя диким зверем, каким-нибудь тигром или гепардом, преследующим жертву. Поддавшись этому дикому состоянию, догнал и повалил ее в неспешно набегающие волны, за что, вопреки ожиданиям, получил не пощечину, а сладкий поцелуй. Мы дурачились так, наверное, около часа. То, убегая друг от друга, то брызгаясь или пытаясь потопить. Выдохшись, мы просто лежали на песке, позволяя волнам пробегать между пальцев ног, доходя до пояса или даже до шеи. Целоваться это не мешало. Я чувствовал себя совершенно пьяным. Раньше бывало, слышал выражение «пьян от любви», но на себе до этого не испытывал. А теперь находился в состоянии эйфории, легкости, слегка помутненного сознания. Весь внешний мир терял фокус, и расплывался в одно нечеткое пятно, а видел я только ее. И точно такие же пьяные глаза, как у меня самого. А больше ничего и не нужно было. Где-то в глубине сознания я слышал голос разума, который вечно был чем-то недоволен. Сейчас он пытался донести до меня, что теперь нет пути обратно, и что я по самые уши вляпался в самую опасную, а главное, в самую последнюю свою авантюру. Но не мог же я позволить себе сейчас к нему прислушиваться. Его время — утро и день, когда солнечный свет не позволяет очень уж сильно пугаться его невеселых выводов. Но сейчас ночь, время безумства. Я не обращал на него внимания, а если он пытался становиться назойливей, отмахивался, как от мухи. Еще не хватало, чтобы девушка, ради которой я сюда пришел, догадалась о том, что все не слишком уж радужно, это бы испортило все. А портить этот момент я точно был не намерен. Пока он есть, стоит насладиться им сполна. Да, я знаю, что после любой ночи наступает утро. И за самой кошмарной, и за самой сладкой следует рассвет. Так если все конечно, так почему я должен заботиться о будущих проблемах сейчас? Я здесь. С ней. Остальное меня не волнует. Это как в детстве, спрятаться под одеялом от всех подкроватных монстров разом. Ночь укрыла нас своим темным пологом, от теплых волн и общего опьянения казалось, что мы где-то очень далеко от земли, на личном астероиде или в только для нас двоих выделенном пространстве, заколдованном острове, несемся через глубины Вселенной, сквозь весь холод и пустоту космических пространств. Гравитация изменила своим правилам. Нас не тянуло больше к центру Земли, только друг к другу.
Мы остались там до рассвета. И, я уверен, могли бы провести гораздо больше времени, но просто стали вырубаться, организм не выдерживал суточной эмоциональной перегрузки. Пришлось искать рюкзак, а в нем полотенце. Я галантно отдал его своей даме, а сам решил просохнуть естественным способом, чему не суждено было случиться. Раннее утро разразилось дождем, и солнце так и не встало, утонув в густых облаках. Спасаясь от ненастья мы шли, накрывшись пледом, и более счастливых людей, не было в этот час. Смеялись, несли какой-то бред. Теперь все это выглядит совершенно абсурдным, но оттого только более ценно воспоминание. Нас шатало по дороге от совершенного опьянения друг другом и от усталости. Каждый раз, когда я встречался с ней взглядом, чувствовал, что дальше не могу даже существовать, если немедленно ее не поцелую. Это, конечно, не добавляло скорости. Поэтому дорога, обычно занимающая двадцать минут отняла у нас больше часа. Каждое случайное прикосновение снова ввергало в бездну, напрочь выбивая из этого мира. Вот она, магия, вот он, космос, вот оно, счастье.
Ввалившись в мое новое жилище, мы располагали силами только на то, чтобы, бросив мокрую одежду где-то по пути к дивану, найти подушки и одеяло, обняться и провалиться в сон. Так бывает, что, кажется, закрываешь глаза на мгновение, но открыв вновь, понимаешь, что между этими действиями легла пропасть, темнейшая и непересекаемая. И следы ее присутствия выветриваются из тела не сразу. Сначала чувствуешь себя тяжеленным, словно весишь тонну, и ужасно разбитым. Но это состояние проходит, постепенно приходишь в себя. Мое пробуждение было именно таким. Мне потребовалось около двух секунд, чтобы понять где я, кто я, и что вообще происходит. Мысли пришли одна за другой. Я в прошлом. Почему со мной рядом спит ангел? Я не нашел более подходящего слова к своим ощущениям. Я видел лицо божественно прекрасное, исполненное силы, красоты и величия достойного греческих богов. Или, скорее богинь. Я засмотрелся, но с трудом вернув себя в реальность начал вспоминать. Вчера было… И вслед за этим в голову вкатились все события вчерашнего дня. Аскетичный переезд, странный звонок, встреча, Море… Размышления тут же прекратились, как только она открыла глаза. Я невольно улыбнулся. Даже если бы я вздумал противодействовать этому непроизвольному рефлексу, у меня вряд ли бы что-то получилось. Так уж вышло, что уголки губ так и норовят поселиться где-нибудь поближе к глазам, когда она рядом, даже если не физически. Если я слышу ее голос или вспоминаю о чем-то связанным с ней, не могу не улыбаться своим мыслям. А сейчас-то и подавно.
— Доброе утро, — произнес я, и убрал ей за ухо прядь со лба. Она потерлась щекой о мою руку. Черт. Быть не может. Аж, дыхание перехватило. Я не помнил ничего, что было раньше. Кажется, у меня был роман, и не один. Были какие-то девушки. По-любому. И я же не школьник, было с ними что-то, даже, кажется, с одной что-то более-менее серьезное. Но это было как в прошлой жизни! И, возможно, не со мной. Я никогда не жаловался на память, не было с ней проблем. А сейчас она меня активно убеждала в том, что даже если что-то и было, то было давно, и, в общем-то, неправда. Весь смысл моей жизни, он здесь, сейчас. Та единственная, что каждый ищет, пусть и боится в этом признаться, рядом, совсем близко, меньше вытянутой руки между нами. Я ждал, я нашел. Вот она, сбывшаяся мечта. Поверить трудно, дышать тоже, боюсь спугнуть. Вдруг, исчезнет, развеется как сон. Тогда я однозначно сойду с ума. Вот, в тот же миг. Но нет, она не растворилась.
— Доброе утро, — ответила Саша, и тоже улыбнулась. Просто лежать и смотреть друг на друга можно вечно. Но утром разум всегда настойчивее, чем ночью. Его теперь совершенно невозможно игнорировать. Его голос настойчиво требует действий. Ладно, можно и послушаться иногда. Я посмотрел на часы. Надо же, времени не так уж много. Половина десятого. Мы спали совсем не долго, тем лучше. Я поцеловал ее, с намерением встать, но желание тут же самоликвидировалось, а сам акт подчинения рационализму ненадолго отложился. Но, «разум когда-нибудь победит» спето не зря. С этой мыслью я скатился с дивана.
— Пойду завтрак готовить. Хочешь в душ?
— Хочу, — восхваляя про себя интуицию, я выдал Саше полотенце, и показал дорогу в ванную.
— К тебе присоединиться? — она сделала вид, что страшно оскорбилась моим предложением, и скрылась, но, стоит заметить, что дверь осталась незапертой. Я остался в недоумении, но не решился ничего сделать. Посчитав, что лучше оказаться робким, чем наглым, я занялся решением куда менее сложной задачи с завтраком. Из принесенных вчера продуктов удалось соорудить яичницу и пару бутербродов с паштетом. Электрический чайник работать отказался, поэтому был перенесен на склад, а воду я кипятил по старинке, в ковшике на плите. Посуды на кухне нашлось ровно столько, чтобы хватило для всех манипуляций. Сашка появилась в дверном проеме в полотенце, с мокрыми волосами, раскиданными по плечам, и я замер, как был, с кружкой в руке.
— Кость, вспоминай: сначала вдох, потом выдох.
— А, напомни мне, зачем надо дышать?
— Чтобы жить.
— Точно, — пришлось сделать усилие, чтобы вдохнуть.
— Наши мокрые вещи чудесно провалялись на полу, а потому не высохли, у тебя есть что-нибудь?..
— Да, сейчас найду, — и я мгновенно исчез с кухни, чтобы отыскать чистые вещи, иначе мне пришлось бы ее изнасиловать, это выше моих сил! В шкафу обнаружилась чистая рубашка с коротким рукавом и шорты, которые можно будет затянуть, чтобы они не спадали с ее тонкой талии. Я вернулся, попутно поднимая и пристраивая мокрые вещи так, чтобы они хотя бы чуть-чуть подсохли, и отдал ей свои находки. Она ушла переодеваться, а я остался заканчивать колдовство над завтраком. Второе появление вышло не менее эпичным. Рубашка висела, шорты держались на туго затянутом шнурке на поясе. От этого она казалась еще более хрупкой, чем есть на самом деле.
— Единственное, там в карманах может что-то лежать, — я не особо контролировал себя в этот момент, подошел, и бесцеремонно, но не сильно прохлопал все карманы, которых было шесть.
— Взял, такой, облапал! — на Сашином лице отобразилась смесь удивления от наглости, восхищения изобретательностью и удовольствия от производимого на меня эффекта.
— Ну, я не получил по лицу, а значит, ты не сильно против, — я улыбнулся и поцеловал ее, — пойдем уже завтракать, а то все остынет. В процессе выяснилось, что она любит в яичнице белки, а я, наоборот, желтки, из чего было выведено заключение, что мы — идеальная пара.
— Надо позвонить маме.
— Звони, конечно. Скажи, что вчера под дождем промокла, поэтому вся одежда в соответствующем состоянии.
— У меня батарейка села, я с твоего позвоню?
— Без проблем.
Она набрала номер, и ушла разговаривать в другую комнату, пока я сгребал посуду в мойку. Вернулась с заговорческой улыбкой.
— Что такое?
— Есть планы на день?
— Ничего конкретного.
— Отлично. Тогда ты едешь домой со мной. Мама сказала, нужна твоя помощь.
— Как скажите, миледи.
Собирались мы не долго, скинули недосохшие вещи в рюкзак, она так и поехала в моем шмотье. А я нашел в шкафу футболку, подаренную ее мамой, неудачно сложенную, и оттого мятую, и чистые джинсы. На улице было жарко. Пока мы спали, солнце выглянуло и, видимо, извиняясь за утреннее ненастье, уже высушило все лужи. Пришлось закатать штаны до колен. Мы смотрелись весьма колоритно. Больше внимания можно было привлечь, пожалуй, только выйдя на улицу, замотавшись в одни простыни, или голыми. Но мы не обращали на косые взгляды внимания. Стояли, обнявшись, на остановке и ждали трамвая. Когда он пришел, переместились внутрь вагона. То была удивительно уютная поездка на общественном транспорте, если вообще к подобному можно применить это слово. Людей было не много и не мало, мы стояли в углу площадки, я отгораживал Сашу от всех. Недалеко сидела компания, окружающая девушку с гитарой, она что-то весьма душевно играла. Кажется, что-то про кошку. Наверно, весь трамвай подпевал несложному припеву. Было даже жаль, что мы быстро приехали, хотя я откровенно плавился у большого окна. Дальнейший день оказался ничуть не хуже.
Мария Сергеевна встретила меня радушно, посмеялась над нашим видом, но ничего против не имела явно. Беляш, как всегда, радовался моему приходу. Среди котов он явно был белой вороной. Скорее в его маленьком кошачьем тельце была заключена собачья душа. Он повсюду следовал за мной. Я был отправлен на несложные подсобные работы, таскал инструмент из одного сарая в другой, под чутким руководством Сашиной мамы, Беляш оказывался сверху любого предмета, который я поднимал, или снова забирался мне на плечо. Сама Саша отправилась возиться с обедом. Когда я зашел на кухню, чтобы выпить воды, то застал там весьма привлекательную картину: моя единственная хоть и переоделась, но мою рубашку надела сверху, видимо, понравилась. И поверх коротких шортиков она смотрелась чертовски сексуально. Я подошел и обнял ее со спины, положив голову на плечо.
— Привет, а я пришел тебе мешать.
— Ну, попробуй, — и я попробовал, выстелив легкими поцелуями дорожку от шеи до уха.
— Ладно, все, сдаюсь, сдаюсь, победил.
— Это же не война, — я улыбнулся, отступил, налил себе воды и удалился.
С Беляшом работать было веселее. А Мария Сергеевна все дивилась на наш странный тандем. Я достаточно быстро управился. Когда Саша сказала, что для меня есть работа, я рассчитывал на что-то более тяжелое. Но, на все дополнительные предложения помощи никаких заданий не нашлось. И мы отправились обедать. Моя избранница отлично готовит, как выяснилось.
Я все время находил в своей голове какие-то истории, которые тут же рассказывал. Они были правдой хорошо, если на треть. Отчасти врать приходилось от того, что я был не из этого времени, отчасти на меня находило особое вдохновение рассказчика небылиц. Но нам всегда было о чем поговорить. Мы даже обсуждали иногда какие-то проблемы мироздания, правда всегда все заканчивалось тем, что все есть миф. После обеда у меня зазвонил телефон, и Серый сообщил, что есть первый заказ. Я попрощался с хозяевами дома, и пообещал Беляшу, что скоро заберу его к себе, как только доведу свое жилище до ума. А сделать это я планировал в ближайшую неделю.
Лето любви
Неделька и правда выдалась плодотворной. Я выполнил парочку крупных заказов. Один из постоянных посетителей Собаки, заядлый геймер, попросил по максимуму прокачать его тачку. Причем не только по аппаратной части, но еще и внешний вид должен был быть соответствующим. У моего новоиспеченного друга и начальника был очень хороший знакомый, занимающийся поставками комплектующих, так что руками сделать оставалось только половину работы. Мне был предоставлен безлимитный доступ к интернету через клуб, так что я быстро озаботился обеспечением себя всеми нужными программами. Пришлось многое вспомнить, еще большему научиться прямо в поле. Самая острая проблема была в поиске информации, ее было мало, и находилась она далеко не всегда просто. Так что изобретение велосипеда стало частью моих обязанностей. Видели бы вы глаза того игромана, когда я представил ему результат нескольких дней работы, его системный блок выглядел агрессивно, угрожающе мигал светодиодами, подсветка внутри и снаружи намекала на немалое количество денег, вложенных в апгрейд. Новый вентилятор тихо шелестел, пока мы наблюдали, как железо спокойно вытягивает самые новые игры.
Предоставленная мне жилплощадь тоже изменилась почти до неузнаваемости. Я раздобыл по соседям инструмент и материалы, и забацал полноценный склад с полками и секциями. Предусмотрел место под технику разных габаритов, а так же для хранения запчастей, инструментов и всякой полезной мелочи. Анка бы точно мной гордилась. Вся электроника из дома была починена и возвращена на законное место или заклеймлена как безнадежно мертвая, разобрана на детали и вынесена на ближайшую помойку. В остальной квартире настали мои порядки, я подвинул мебель так, как считал наиболее рациональным. Появилась вся та мелочь, отличающая обитаемый дом от заброшенного. Всякие полотенца, мыло, зубные щетки и бритва в ванной, на кухне солонка, перечница, сахарница, постоянная кружка, моющаяся только по праздникам. Для Беляша я собрал дом из обрезков досок, ставших полками. Пришлось ему и когтедерку сделать самостоятельно, благо шнур под это дело нашелся в магазине, куда я часто наведывался за всякими полезными штуками.
Субботним вечером я стоял на балконе с кружкой чая, наблюдая за катящимся к горизонту солнцем, и с высоты второго этажа окидывал мысль свою жизнь. Ровно месяц назад я в первый раз оказался на этих старых улочках. Один, без ничего. Теперь у меня было гораздо больше, чем я мог себе представить. Все, что осталось от старого мира — часы, в которых уже должен был самоуничтожится механизм, отправивший меня сюда, и кольцо. Синяя полоска на запястье пикнула, давая понять, что минул еще один час. Еще один час, в который я не видел Сашу. За неделю я успел ужасно соскучиться. Мы, конечно, перезванивались по пять раз на дню, кидая сообщения по любому поводу и чаще без. Но это не особо спасало.
Я засмотрелся на часы. Стандартный дизайн, круглый корпус, большие цифры для часов и минут, чуть меньше для секунд, какая-то несложная анимация, скачущие полоски, наверху дата и день недели. Четыре кнопки по углам от ремешка, отвечающие за стандартные функции. Снять их, может? Я вспомнил про Алену Игоревну. И мою душу в первый раз за этот месяц тронула липкая тревога, предчувствие большой беды. Навязчивое чувство с удовольствием впускало когти в самое сердце, нежно нашептывая, что пока можно стоит наслаждаться счастьем. В памяти всплыл тот единственный разговор в маленькой подсобке. Сомнений никаких не было. Практически дитя, что я так сильно и безнадежно полюбил, вырастет и станет той дамой, во взгляде которой я видел что-то, чего не мог понять. Почему дочь уверена, что это ее тетя? Что же, черт возьми, произойдет? Ее родители не погибнут. Ну, то есть, я–то, конечно, так или иначе исчезну. Но вот мать ее останется жива! И каким-то образом станет тетей собственной дочери. Не укладывается в голове. А ведь с самого временного прыжка я не думал об этом, так был увлечен Сашей. Наверное, и сейчас был не самый подходящий момент. В прочем, для подобных мыслей, наверное, и не может быть подходящего момента. Думать о том, что все кончится плохо раньше времени чревато порчей самому себе удовольствия от происходящего, а после того как все случилось уже поздно жалеть, ибо исправить ничего нельзя. Сейчас мне не хватало информации, для разрешения этой странной загадки. Вероятно, когда я ее получу, она мне уже не поможет. Не самые радужные перспективы, но делать нечего. Не бросать же все из-за страха, что все плохо кончится. Тем более, мне надо сделать так, чтобы у меня родилась дочь. Иначе это все точно было зря. Объективно, логика на сто процентов верна, но мерзкий привкус паранойи остался на периферии сознания и не давал покоя. Тревожная мысль цеплялась то за взгляд, то за интонацию, то за слова доктора философии и экспериментальных наук. Там явно затаена старая обида, или что-то такое, но… Я бы никогда не сделал ничего плохого Саше! Я искренне сомневаюсь в своей способности даже думать о том, чтобы ее обидеть. Остается только какой-то дикий случай, недопонимание, как в классических мыльных операх. Черт! Эти мысли сломают мне голову! Невыносимо захотелось стукнуться ей в ближайшую стену, чтобы прогнать этот невыносимый раздрай, но я сдержался. Это, говорят, все равно не помогает.
Меня спасло сообщение от Саши. Она спрашивала, чем я занимаюсь. Я ответил, что закончил работу, пью чай на балконе и скучаю по ней. А еще пригласил ее в гости. Было решено, что я ее встречу, мы прогуляемся, зайдем в магазин за чем-нибудь вкусным, и потом уже осуществим изначальное предложение. Уже через полчаса я стоял возле ее дома. Вышла мне навстречу Мария Сергеевна.
— Привет, Костя!
— Добрый вечер, — я улыбнулся.
— Слушай, твой Беляш уже вырос из состояния котенка, да и живет у нас целый месяц, а у тебя, как раз жилье свое появилось, забирай, давай, его.
— Ох, я и забыл, так замотался на неделе. Конечно, хоть сейчас заберу. Я ему уже все приготовил, даже дом сколотил.
— Он вам гулять-то не помешает?
— Да ничего, он же у меня на плече поедет, привычный.
— Ну, и славно, хорошо погулять, — она поднялась на крыльцо, обернулась, и добавила, многозначительно на меня посмотрев, — аккуратней там, -и исчезла в доме. Потом вышла Саша, а рядом с ней вальяжно шел кот. Теперь уже полноценно мой. Хотя, скорее наш. Он неплохо вырос за этот месяц, теперь ему было тесновато у меня на плече, и он растягивался воротником, а мне приходилось терпеть этот мурчащий теплый шерстяной ком на шее.
Мы пошли к центру города, я решил провести ее через фонтаны. Однако мне они помнились гораздо более зрелищными. Пришлось компенсировать отсутствие визуальной красоты баснями. Рассказывал, как было бы здорово, если бы им сделали подсветку, вспоминал то, как это будет, и привирал еще, для пущей убедительности и пышности рассказа. Говорил, что будут музыкальные фонтаны, и как цветные потоки воды будут танцевать. Тому, кто далек от техники и не понимает, как это можно устроить, вполне может показаться магией подобное действо. Впрочем, целовать ее мне уже нравилось гораздо больше, чем вешать лапшу на уши. Но, приходилось соблюдать пропорцию не меньшую, чем один к одному. Я рассказывал о том, как главное водное действо на всех городских праздниках будет происходить прямо посередине реки, заключенной между каменными берегами. И что с набережной чудесный вид будет на всю акваторию, брызжущую прямо в небо разной высоты и толщины водными струями.
Мы пришли к фонтану, именуемому в народе «Каменный цветок». Мне стало так невыносимо жарко, что я снял с шеи Беляша, который себя прекрасно там чувствовал. Попросив Сашу приглядеть за ним, и еще за кольцом, которое боялся потерять, и оставил на гранитном борту фонтана, я перегнулся через край. С удовольствием опустил голову в воду, плеснул себе на шею, потом вынырнул и насладился тем, как капли стекали с волос по лицу. Охлаждение и блаженство снизошли на меня. Встав, я помотал головой, разбрызгивая капли на Сашу и Беляша. Кот фыркнул, и скрылся за спиной у Александры, которая, зажмурившись, смеялась. Я тоже невольно засмеялся, пока не заметил, что кольцо уже переехало к ней на палец. Оно явно было ей большое, поэтому болталось. Я так привык к нему за этот месяц, что даже и забыл, зачем притащил его не в свое время. Зато теперь вспомнил, да так это было неожиданно, что замер на месте, сверля полубезумным взглядом золотой кружок.
— Ты… Ты надела мое кольцо?
— А, да. Извини, я не подумала, просто как-то само так получилось. Не надо было?
— Да… Нет, все хорошо. Просто… Это одна из тех историй, что я еще тебе не рассказывал. Понимаешь… В моей семье есть предание. Ну, как есть? Было, пока семья была. Кольцо, вроде как, семейная реликвия, — я не знаю, зачем решил приукрасить сотней врак одну сомнительную правду, но слишком уж велико было желание произвести максимальное впечатление. Если трезво об этом думать, то я перестарался однозначно. Но вряд ли кто-то из нас мог трезво думать в тот момент. Я видел, что мои слова опьяняют ее, и сам был пьян процессом сочинительства и произведенным эффектом. — Я знаю точно, что оно принадлежало бабушке, потом перешло к отцу, он подарил его маме, а теперь, вот, я его ношу… Носил. Весь смысл именно в том, что оно, как бы, само себе выбирает хозяина. Это трудно объяснить. Например, бабушке его подарил дед. Причем, они тогда не встречались, просто работали вместе, и ему надо было уезжать в командировку, он говорил, что не мог ничего с собой поделать, ему ужасно захотелось подарить его ей. Под предлогом оставления на хранение, отдал кольцо. Когда он вернулся, у них все сложилось, и кольцо так и осталось у бабушки. Потом, мой отец, когда подрос, все норовил его умыкнуть. Нравилось очень, опять-таки, необъяснимо почему. А в тот день, когда родители решили сдаться, и подарить сыну предмет его вожделения, он встретил маму. Так вот. Причем, кольцо с него слетело, и прикатилось прямо к ее ногам. Потом, он подарил его ей, когда предложил выйти за него замуж. — Я заметил, что она покраснела до ушей. — А я выцепил его из вещей, подлежащих продаже после их смерти. Только его. Обычно, я не привязываюсь к вещам. Но тут, и, правда, какая-то мистика. Не смог пройти мимо. А теперь… — Я взглянул прямо в ее прекрасные глаза, снова нашел там звезды. — Кажется, оно твое.
— А ты как без него?
— Ничего, привыкну. Да, и я все равно бы его тебе подарил, правда, не думал, что так скоро, — я чуть усмехнулся. — У меня все еще нет паспорта, поэтому, если ты не против, официальное предложение руки и сердца я сделаю тебе в другой раз. Но сейчас, видимо, самое время сказать. Я люблю тебя.
— И я тебя люблю.
В общем-то, можно было это и не озвучивать, все равно все было понятно. Я поцеловал ее, и боковым зрением заметил, как какой-то прохожий хмыкнул и отвел глаза. Кольцо было снято, чтобы не потерялось, и надежно сложено в карман. Беляш гулял по борту фонтана, и ждал, пока его место на моих плечах просохнет, чтобы можно было снова его занять. Погода была на его стороне, уже через десять минут он снова взгромоздился на совершенно сухую футболку. Я видел, что фонтаны уже никого не занимали, и мы пошли в сторону дома. Я держал Сашу за талию, идти было не очень удобно, когда мы дошли, я обнаружил, что рука затекла. А по пути я даже этого не заметил. В магазине неподалеку были приобретены продукты на завтрак и вкусное печенье к чаю. И все бы закончилось классическим вечером, но на меня снизошло вдохновение. Тем более, что за истекшую неделю я успел подготовить почти все для исполнения одного коварного плана. Хотя, коварством он на самом деле совсем не отличался. Это был план романтика, который расцвел во мне буйным цветом, после встречи с Сашей. Для полной боевой готовности мне не хватало только одного. На кассе я попросил в довесок зажигалку. Моя совсем закончилась.
— Зачем? Ты же не куришь.
— Не курю, но в каждом приличном доме должен быть источник огня. На всякий случай, — я подмигнул ей.
— Ты что-то задумал. Явно. Определенно.
— Даже если и так, до сих пор тебе нравились все мои затеи, — я расплатился, и мы вышли на улицу. Небольшой ветер совсем стих, что было мне только на руку.
— Расскажи, что придумал. Мне интересно.
— Не-а. Не скажу. Иначе сюрприза не выйдет.
— Я же умру от любопытства!
— Ничего, ничего. Надо только чуть-чуть потерпеть, и все будет, миледи.
Мы дошли до квартиры, Беляш тут же принялся с удовольствием исследовать свое новое жилище. Ему пришелся вполне по вкусу дом, который я ему соорудил. Я насыпал коту корма и подробно объяснил, куда ходить можно, а куда совсем не стоит. Было бы грустно, если бы он на импровизированном складе что-нибудь уронил. Серый бы мне тогда голову оторвал. Саша присоединилась к нашей экскурсии, и оценивающе осматривала все изменения, произведенные мной за время ее отсутствия.
— А ты молодец. Столько сделал за неделю.
— Я старался, — она в шутку погладила меня по голове.
— Что ж ты задумал, сознавайся!
— Момент! Надо завязать тебе глаза, а иначе потом придется убить.
— А может не надо?
— Миледи, вы не доверяете своему рыцарю?
— Доверяю.
— В таком случае, не сопротивляйся, — я улыбнулся, поцеловал ее и накинул на глаза повязку, легкую, но непрозрачную. Сложил в рюкзак плед, заранее приготовленный пакет со свечами и небольшое радио на батарейках. Да, я, что называется, нагло использовал служебное положение. Этот чудесный аппарат я починил раньше срока, неисправность оказалась пустяковой, и не нашел ни одной причины почему бы в целях подробного тестирования не мог бы послушать его сам. Я открыл дверь, взял свою леди на руки, дабы исключить возможность ее падения, ведь я хотел отвести ее на крышу, а подниматься по лестнице с закрытыми глазами может быть весьма опасно.
— Ты теперь всегда меня будешь на руках носить?
— Всегда, к сожалению, не получится. Но, мне понравилось, так что максимально часто.
— Я же привыкну.
— Привыкай.
— Мой рыцарь, — она нашла своей рукой мое ухо, и погладила по волосам и по щеке.
— Моя прекрасная леди, мне очень хочется мурчать от такого обращения. — Это чертовски напоминало то, как меня трепала по волосам дочь, движения почти точь-в-точь, если бы я не был сконцентрирован на подъеме по лестнице, не думаю, что смог бы не зависнуть и не выпасть куда-нибудь от таких мыслей.
Дверь в квартиру захлопнулась сама, я за это не переживал, так что даже не проверил. Щелчок замка я услышал, уже поднявшись на два этажа. Проход на крышу был не заперт на мое счастье. Я уже проверял это пару раз на неделе, когда разведывал возможность попасть на чердак, но в душе у каждого живет маленький вредный червячок сомнения, отравляющий существование, вечно пытающийся внушить тебе, что ничего не получится. Я аккуратно пробрался на крышу, стараясь ни обо что не задеть мою ценную ношу. И вот, под ногами настил, миссия успешно завершена.
— Осторожно, я тебя отпускаю, еще минутку тебе придется побыть в неведении, и я сниму повязку.
Я поставил свою нареченную на ноги. Достал из рюкзака и метеором разложил все на крыше, зажег свечи, включил радиоприемник. Нашел я одну волну, где не слишком много диджейской болтовни, а по вечерам так и вообще только музыка. Ветра практически не было, и маленькие язычки пламени не гасли, что само по себе было прекрасно. День безоблачный. Уже начинало смеркаться, и, когда совсем стемнеет, звезды будут отлично видны. Настал момент, чтобы открыть глаза Саше.
— Так, прошу прощения за ожидание, все, снимаю повязку, — я развязал не тугой узел, и убрал полоску ткани в рюкзак. Несколько секунд она просто молчала.
— Можно было догадаться, что будет что-то подобное, — произнесла она улыбнувшись.
— Блин, какой я предсказуемый.
— Нет, что ты? Это очень мило, спасибо, что привел меня сюда, мой романтик.
— За этим должен следовать поцелуй.
Она подняла одну бровь, и, произошло именно то, что и должно.
— Знаешь, вообще-то я боюсь высоты. Но когда ты рядом, то мне почему-то не страшно.
— Не бойся, я не позволю тебе упасть, — я обнял ее за талию.
— Тогда может, подойдем поближе к краю?
— Хорошо.
Мы стояли почти на самом краю крыши, и чем-то это походило на сцену из Титаника. Наверно, из-за заката. Не даром это время суток считается самым романтичным, и даже у прожженных циников, смотрящих на садящееся светило, во взгляде появляется едва заметный огонек тоски по несбыточному.
— Мне, наверно, должно быть страшно, тут же высоко. Но нет, ничего. Я чувствую только твои руки.
— А больше ничего и не надо. — Я говорил тихо, и мои губы почти касались ее уха. — Я тебя никогда не подведу и не обижу. Не волнуйся ни о чем. Смотри вниз. Город потихоньку остывает после жаркого дня. Машины не ездят, а лениво так ползают. Люди уже тоже никуда не спешат. Отсюда, с высоты, ты можешь посмотреть на любого из них, и попробовать угадать что-нибудь о каждом. Куда и откуда он идет, чем живет.
— Видишь, к остановке идет парочка?
— Вижу.
— Он ее провожает. И они пропустят не один автобус, прежде чем смогут расстаться.
— Конечно, ведь у них все только начинается.
— Как и у нас.
Вместо ответа я просто поцеловал ее, в шею и за ухом, словом, куда смог дотянуться, не особо шевелясь. Вообще, мне кажется, что иногда это и есть самый правильный ответ. Слов порой так не хватает, хотя казалось бы… Их так много, а самого главного ими все равно не скажешь. Порой и рад бы, да таких не придумано слов, чтобы понятым быть. Впрочем, в такие вот моменты и никаких слов не надо. Понимание достигается еще где-то на уровне не родившихся мыслей. Или это все иллюзия затуманенного любовью разума.
— Пойдем на плед, сейчас появятся первые звезды. Не хочу пропустить эту магию.
Мы легли, ее голова у меня на плече. Небо по чуть-чуть темнело. Как я и обещал, первые робкие огоньки уже были видны. И прямо над нами висел месяц. Еще бледный, но вполне отчетливый. Мы просто, молча, наслаждались тем, как ночь опутывала весь видимый нами мир. Именно в такие моменты приходит понимание, что каждый миг ценен сам по себе, без прошлого и будущего. Хотя, кажется, я об этом уже говорил.
— Сейчас ничего не загораживает нам небо, но лет через двадцать тут будет столько высоток, что и звезд не станет видно. Чтобы посмотреть на небо, придется забраться куда-то повыше, чем мы сейчас.
— Ты всегда рассказываешь о том, как будет потом. Или о том, как ты хотел бы, чтобы было. Обычно люди рассказывают истории из прошлого, а ты наоборот, устремлен в будущее.
— Это, наверно, потому, что я все начал с чистого листа, хоть и не совсем свежего, — я легко улыбнулся, это была цитата из книги рассказов, которую я прочел в далеком будущем, еще когда был подростком. О чем был сам рассказ я даже и не помню, кажется, там тоже присутствовало путешествие, и главный герой все бросал, но фраза запала мне в душу, и я хорошо ее запомнил.
— Звезды — это слезы на темных щеках Вселенной, — сообщил радиоприемник. Какой-то ди-джей решил прервать мирный ход музыкального эфира этим странным комментарием. А потом начинал играть Мой рок-н-ролл. Да, точно. Сейчас эта песня как раз популярна. В моем времени она уже чертовски стара, хотя и знают ее почти все. Какое-то особое лирическое очарование в ней есть. Романтика безнадежности. Красота того самого несбыточного, сокровенного, желанного и недостижимого.
— Интересная метафора. Я слышала, много сравнений, но такое впервые. Интересно, что может вызвать слезы Вселенной?
— Даже и не знаю. Быть может, эта песня. Я, конечно, не Вселенная, но почти готов расплакаться.
— У тебя с ней что-то связано?
— Многое… Пожалуйста, потанцуй со мной. Я всегда хотел танцевать вальс под нее с прекрасной девушкой, а прекрасней тебя нет никого.
— Но я не умею.
— Я тоже, это не важно. — Я встал, подал ей руку, и мы медленно и плавно двигались по крыше так, словно бы никакой крыши и не было никогда, и мы просто парили в воздухе, не отрывая друг от друга рук, взглядов. Я почти не слышал музыки, и не мог бы с уверенностью сказать, касались ли мы поверхности. Мой вестибулярный аппарат однозначно вышел из строя. После, при попытке вспомнить те ощущения, земля уходила из-под ног как будто тот миг не прекращался. Я вернулся в бренный мир где-то к концу трека. Мы снова устроились на пледе.
— Ты расскажешь мне про эту песню?
— Если хочешь послушать.
— Очень.
— В каком-то смысле это моя песня. Я знаю, что она появилась только в прошлом году. Но это для всех. А я знал ее, пусть и в черновой версии еще задолго до того. Не буду рассказывать, откуда, это отдельный длинный и путанный рассказ. У меня особые отношения с ней. В самые трудные моменты жизни она подчас была единственным средством, способным меня успокоить и как-то привести хотя бы в относительную норму. Знаешь, один раз, после смерти родителей, друзья даже сыграли мне ее под гитару, просто чтобы поддержать. Она много значит для меня. Да, и, просто, про меня она. Так, наверно, много кто говорит. Но у них это проходит. А я и через двадцать лет буду считать ее своей. Просто уверен в этом. Бывает такое, когда просто знаешь что-то. И никаких доказательств не надо. — Мой тихий голос прервался, как будто силы, отведенные на эту реплику, кончились.
— Я понимаю. — Она обняла меня, и это однозначно было лучшее из всего, что можно было сделать.
Я долго гладил ее по волосам, пока немного не пришел в себя.
— Знаешь, мне кажется, я понял, из-за чего Вселенная может плакать. Из-за человеческой глупости. Бывает же такое, причем на каждом шагу, все складывается как надо, определенным образом, а человек из-за страха или еще чего-то не идет в нужную сторону, сворачивает на полпути, и сам же от этого страдает.
— Выходит, каждая звезда это упущенный шанс.
— А их ведь не счесть.
— Точно.
— Извини, что тоски нагнал своей историей.
— Ничего, я рада, что ты мне ее рассказал. Я хочу узнавать тебя, твой мир, что кажется таким далеким и заманчивым, совсем не похожим на тот, к которому я привыкла.
Я хотел что-то ответить, но разговор прервался диким мяуканьем. В тот момент я уже точно знал, что это мой подопечный, и кинулся к краю крыши, смотреть что произошло. Беляш застрял между прутьев балкона последнего этажа и орал благим матом.
— Как он там оказался?
— Наверно, вылез в форточку. Или проскочил в дверь, пока та не закрылась. Блин. Придется ведь лезть за ним.
— Ты с ума сошел? — в Сашиных глазах промелькнул неподдельный ужас. — Лучше спуститься и постучаться в квартиру к соседям.
— Это долго, он там задохнется. Спокойно. Я его уже один раз спасал. Скоро войдет в привычку.
— Может не надо?
— Не боись, прорвемся, — я подмигнул ей, и смело перелез через перила, как будто всю жизнь только тем и занимался, что по крышам лазал. Дел оказалось, и, правда, не много. Нога уверенно нашла крепкий уступ, я перехватился пониже и уже меньше чем через минуту был на злополучном балконе, вызволяя своего непутевого питомца. Особых проблем тут не возникло к нашему общему счастью. Засранец довольно мявкнул, видимо, поблагодарив меня на своем кошачьем языке, и не пожелал никакой другой транспортировки кроме обычной переноски на плечах. Обратный путь мы проделали еще быстрей. Со стороны это была сцена красоты неописуемой. Ночь. Парень с котом на плечах лезет на крышу, где его ждет девушка. Ничто не смогло бы удержать нас от поцелуя через перила. Ну, не зря же я решился на эту авантюру? Как только я оказался обеими ногами на твердой поверхности, Саша нас с котом обожала и ненавидела одновременно. Поэтому каждый получил свою порцию и радостных поцелуев и укоризненных нотаций. Беляш легкомысленно забыв о своем приключении, нашел себе место повыше и смотрел на звезды, явно предаваясь какой-то своей кошачьей философии. Я, не выпуская возлюбленную из объятий, смотрел на него и улыбался. Кот есть кот. Себе на уме. За это их и любят, наверно.
— Коты и звезды явно состоят в каких-то своих, непостижимых человеческим разумом отношениях. — Произнес я задумчиво.
— Пожалуй, что так.
— Глядя на Беляша, можно подумать, что у него роман на расстоянии с какой-нибудь симпатичной маленькой звездой. Не за ради нас с тобой же он сюда полез, — я усмехнулся.
— Ну, ты же за ним полез, может и он за тобой.
— Если честно, я больше выпендривался перед тобой.
— Зачем?
— Хотел впечатление произвести.
— Ты и так уже произвел!
— Хорошего впечатления много не бывает.
— А если бы ты сорвался?
— Нет, не сорвался бы. Ведь это бы тебя расстроило. А кто я такой чтобы расстраивать миледи?
— Иногда мне кажется, что в твоих словах можно утонуть.
— Не больше, чем в твоих глазах.
У нее не нашлось слов для ответа. И хорошо. Потому что я уже нашел другое применение ее губам. Поднял ее на руки, отнес на плед. Радио пело о троллейбусе, замершем в троллейбусном парке, и про то, что люди делают ночами. Беляш остался безучастен и к песне, и к нам, покорно следующим за текстом. И к лучшему. Он явно бы нам помешал.
Укрытые теплой ночью, мы постепенно оставляли в стороне футболки и джинсы, а так же прочее лишние детали. Шелк кожи под пальцами откровенно сводил с ума. Каждое прикосновение вызывало новую бурю внутри. Если бы Сашка вздумала меня остановить сейчас, наверное, мне бы до утра пришлось отжиматься или приседать, чтобы как-то остудить свой пыл. Потому что внутренний огонь объял пожаром все мое существо. Но все прошло как по маслу. В ту ночь я разбудил в ней доселе спавшего демона. Казалось бы, девушка, у которой все в первый раз… Воистину, в тихом омуте черти водятся. Впрочем, эти черти мне пришлись очень по нраву. Больше эротики, чем в ее движениях и взглядах я не видел никогда. При этом никакой пошлости или вульгарности в этом не было. Все, что происходило между нами под покровом ночи, этой или любой другой, было похоже на закрытый кинопоказ высокохудожественной эротики. Чем больше проходило времени, тем больше убеждался в том, что секс можно назвать искусством любви. Ей ничего не стоило соблазнить меня. И если она хотела, то одним взглядом могла заставить умирать от вожделения. Как-то так получилось, что я оказался полностью в ее власти. Безнадежно влюбленный без шанса на выздоровление. И пока мы были вместе, ничего страшного в этом не было. А пока еще мы были Мы. В лучшем смысле этого местоимения.
В свиданиях подобных этому прошло все лето. Мы много гуляли по городу. То я показывал ей что-то, то она мне. Каждый делился самыми сокровенными его уголками. Город был нами поровну поделен на двоих. Он перестал быть только ее городом, но и не стал моим, превратился в наш. Странно было это осознавать. Применять новые местоимения. Мы вместо я. Наш вместо мой. Вообще, очень новой и непривычной была мысль о том, что у меня есть девушка. Вообще, в своей голове я не применял к Саше этого определения. Чаще всего, называл ее или по имени, или единственной. Мне нравилось иногда наблюдать за собой как будто со стороны. Тогда я мог даже сам себе позавидовать, отмечая какие-нибудь события. Например, мы завели игру. По очереди исполняли желания друг друга. Что-нибудь пустяковое, для развлечения, или, наоборот, какие-нибудь милые порывы души. Например, она попросила меня ходить всю прогулку в венке из одуванчиков, который сама мне сплела. Даже и не знаю, каким чудом нам удалось посередине лета найти целую поляну с ними. Я в долгу не остался, и пожелал, чтобы она помогла мне сплести венок из ромашек, который исполнил роль короны на ее голове. Дальше пошло поехало. Я должен быть добавлять «моя королева» к каждой фразе, она в свою очередь обязана обращаться ко мне исключительно «мой господин». Мы связали руки лентой, и не должны были их размыкать до полуночи, что, кстати, доставило пару серьезных неудобств. Зато вызвало тонны умиления и улыбок у проходящих мимо людей, особенно у девушек. Последним в тот день моим желанием было, чтобы она закрыла глаза на минуту и не сопротивлялась моим действиям. Я вообще-то заранее неплохо подготовился. Пару дней назад тихонько стащил подаренное кольцо и сносил его в мастерскую, где его сделали поменьше. Встал на колено, взял ее свободную правую руку своей связанной, а левой извлек из кармашка заветный предмет.
— Моя королева, помнишь, ты боялась, что потеряешь мое кольцо? Не бывать этому. Ты и так знаешь, но я еще раз повторю. Я тебя люблю. Ты — моя единственная. — Я бережно надел кольцо ей на палец. Она открыла глаза.
— Целуй меня. Немедленно! — Я укоризненно взглянул на нее. Она недовольно закатила глаза, но прекрасно поняла мое молчаливое требование. — Мой господин.
От этих слов и сам поцелуй как будто стал слаще.
Отдельное место в памяти занял момент, когда мы придумали друг другу прозвища. Банальные котики, зайчики, рыбки и солнышки в подметки не годились тому, что было у нас. Этимология была проста и понятна, но только для нас двоих. Где-то я читал, что влюбленные — это поклонники своего личного маленького, а главное, закрытого культа. В нем есть таинства и идолы, вера и мифология. И мы очень быстро всем этим обзавелись.
Клуб
В один из четвергов, когда я не был завален работой, я исполнил, наконец, обещание сводить Сашу в клуб поэтов. Она, узнав, что такой есть, и что я в нем был, загорелась идеей там побывать, мне даже было слегка стыдно, что долго эта вылазка не удавалась. В назначенный день мы встретились на нашем обычном месте, и под ручку отправились на литературный вечер в Буклю. Я предупредил Серого, что приду не один, он очень оживился от такой новости. Когда мы пришли, они с Федором нас уже ждали.
— Добрый вечер! Наконец-то, этот обалдуй решился вас нам показать. Не мудрено, что прятал такое сокровище, — Серый, конечно, всегда был с подвешенным языком, успевал везде и рассыпался перед девушками в комплиментах, но мне показалось, что сегодня он особенно в ударе.
— Саша, это Серый и Федя, — я показал на каждого из ребят. — А это Саша, сокровище, которое я от вас так и не смог уберечь.
Серый полез целовать руку, а Федор ограничился кивком головы, говорили, что у него есть возлюбленная, как и положено поэту, недоступная.
— Саша, вы не думали бросить этого товарища? Он говорил, что вы пишите стихи, а сам он к музам глух, поэтому рекомендовал бы вам выбрать любого из тех, кто сегодня будет здесь зачитывать свои опусы, как более достойный объект симпатии.
— Серый, сбавь напор, это уже почти неприлично.
— Это он боится конкурентов. Что ж. Только ради вас, Саша, — он поклонился и растворился в миллионе других дел.
— Обычно он менее настойчивый, таким я его еще не видел. Впрочем, мы и не так давно знакомы. Наверное, ему тоже немного снесло крышу от присутствия столь прекрасной девушки, — я получил благосклонную улыбку. — Ты будешь что-нибудь читать?
— Я как-то боюсь.
— Не стоит, ребята здесь отличные. Принимают хорошо. И стихи у тебя классные, им понравятся.
— Все равно как-то не хочется, я здесь в первый раз.
— Смотри.
Из ниоткуда снова возник Серый.
— Костян, ты чего? Не мог, что ли экскурсию провести? Все за тебя делать надо!
— Да, я сам здесь только второй раз!
— Не оправдывайся, бери свою даму, пойдем, пока еще не все собрались. — Он провел нас к книжным полкам. — Федя у нас гурман, здесь только то, что ему самому нравится, ну, еще иногда то, что я посоветую. Никогда не будет торговать тем, что не читал. Принципиальный. Прозу потом сами посмотрите, а вот что есть из лирики. — Он обвел рукой немаленький стенд. — Тут у нас от классики до современности. Есть даже раритетные издания, старые переводы с греческого. Ну, сами увидите, не буду портить впечатление от находок. Покажу только жемчужину этого пыльного склада. Федор как безумный гордится этими двумя томиками, и никому не позволяет их переставлять, говорит, мол, дань памяти. Хотя, я бы сказал, что это он вокруг себя ореол романтика так поддерживает. Смотрите, — Серый показал на стоящие рядом книги Ахматовой и Гумилева, — наш добрый хозяин обязательно бы стал втирать о том, что по идее они должны стоять вместе на каминной полке, но, за неимением средств на оную все так, как есть. И еще, что именно таким образом и проявляется вечная любовь и прочее, прочее, прочее.
Даже я проникся таким подходом, что уж говорить о моей спутнице, уже абсолютно очарованной этим заведением и его владельцами. Стали стекаться люди, Серый снова растворился где-то, и мы заняли место, чтобы никому не мешать. Народу в этот раз было больше, видимо, эти встречи набирали популярность. Организатор вышел на импровизированную сцену и начал вещать:
— Друзья! Новый четверг — новый сбор, рад, что нас все больше. За последнее время уже вошло в традицию начинать нашу сходку с какого-нибудь спора. Но, так как уже никто из присутствующих не рискует со мной спорить о чем бы то ни было, то я посчитал себя вправе переквалифицировать спор в вызов. С сегодняшнего дня у нас открывается возможность поэтической дуэли. Никаких иных пуль кроме слов нам не надо. Известно, что они могут ранить похлеще свинца. Правила: за вечер каждый из дуэлянтов должен написать, именно написать, сочинить, выдать свежак, на заданную тему или с использованием заранее определенного слова, и не менее двух строф! По мнению публики, определяется победитель, и приводятся в исполнение карательные и поощрительные меры, так же оговоренные до начала состязания. Дабы подать вам пример доблести и безрассудства, я вызываю на поединок нашего нового друга, Костю. — Он показал на меня, и каждый удостоил меня взгляда. — Я уже говорил ему, что тот, кто читает стихи, со временем начнет и писать, так вот, его время пришло. Если откажешься, награжу тебя почетным званием «трус»!
— Вызов принят! — Отказаться я не мог даже при всем желании, ситуация безвыходная, она ведь смотрит на весь этот беспредел, никуда не денешься с подводной-то лодки.
— Отлично, я знал, что ты не подведешь. Я предлагаю, чтобы тему выбрала наша очаровательная новая гостья, она у нас в первый раз, а уже наступила мне на сердце, и я не шучу. Победителю достанется ее поцелуй, а проигравший будет с горечью за этим наблюдать.
— Стоит сначала ее спросить, согласна ли она на такие условия. Не хорошо, распоряжаться тем, кого девушке целовать, без ее участия.
— Милая Саша, вы согласны?
— Согласна.
— Вот и замечательно. Перчаткой, так и быть, не буду в тебя швырять, — сказал он в мою сторону, — живи пока. — Потом снова обратился к Саше. — Тема?
— Ночь. Обязательно должно быть что-то про ночь.
— Считаем бой начавшимся!
Мне был вручен листок бумаги и ручка.
— Не бойся, мой храбрый рыцарь, я повяжу ленту на твое перо, чтобы ты смог победить в этом испытании, — нашептала красавица моя мне на ухо.
— Ради вас, миледи, любой подвиг. Даже поэтический.
Серый забился в какой-то угол за нашими спинами. Успевал черкаться так, что это слышали все, чертыхаться, и при этом еще активно комментировать чтецов. Я так не мог. Или меня увлекали строки, что я слышал, или уносили в неведомые дали собственные мысли. Мой эпатажный конкурент делал меня об колено. Слова разбегались, как тараканы на свету. Ночь, прочь, дочь. И пошел воспоминаний поток, приходилось силой себя удерживать. Мозг, словно издевался, подкидывая что-то вроде: «Проведи со мною ночь, и роди мне дочь, только не уходи прочь». Я беззвучно злился. Никак не мог сдвинуться с мертвой точки. Зациклился. Чернила оставляли на бумаге след, практически без моего участия. И выведенные строчки вгоняли в тоску. Попытки выбраться из этого состояния ни к чему не привели. Я чувствовал, что тону. Как будто все глубже и глубже меня засасывала трясина в болото сомнений, страхов и саморазрушения. Я вспомнил и о часах, и все те мерзкие ощущения, от которых я смог отделаться в прошлый раз, вернулись с подкреплением. Момент для уныния был, безусловно, самый подходящий! Я совершенно не справлялся с этой ордой. Мне ничего не оставалось, как наблюдать собственное утопление. На сцене как раз кто-то читал что-то невыносимо тоскливое. «Буль-буль»! — Саркастически заметил разум. Мда… Привет, дно. Как ты вовремя. Иного времени, видимо, не нашлось. Что ж, проходи, садись. Может, поможешь мне с творческим заданием? Нет? Плохо. Хоть какой-то бы толк от тебя был. Наверно, в таком состоянии про ночь только и писать. Но даже темная муза не снизошла до меня. Я не знаю, сколько бы провел в таком состоянии, если бы Серый не заметил, что я ушел в себя слишком уж глубоко.
— Смотрю, ты готов? — Он заглянул через плечо в мой листок. — Ну, и хорошо. Я тоже закончил. Начинай. — Его рука хлопнулась ко мне на плечо. — Слово дебютанту.
Мне пришлось встать со своего места и пройти туда, откуда только что ушел депрессивный чтец.
— Не подумайте, что я оправдываюсь, но я должен предупредить, что я не поэт, и это мой первый опус. Так что, кто морально не готов, затыкайте уши, возможно, из них пойдет кровь. Ну, и еще это вышло очень личное стихотворчество, так что прошу, хотя бы, не смеяться в открытую над душевными порывами первопроходца. — Все замерли, Саша смотрела прямо на меня как будто в ожидании чуда. Я опустил глаза в свой измятый лист, и прочитал:
Вот, представь: спустя лет двадцать
Будет ночь на мир спускаться,
Я могу придумать ясно,
Что в нем будет все прекрасно.
Звезды те же, что и прежде,
Может, капельку поменьше.
То же солнце, тот же пруд
Станет лишь грязней чуть-чуть.
Но в грядущем всех милее
Мне видение такое:
И прекрасна, и прелестна,
Дочка есть у нас с тобою.
Мне, наверно, показалось, но у той, для которой я все это написал, в глазах появился влажный блеск. Повисла тишина, и никто не проронил ни единого слова. Даже мой оппонент затих где-то на заднем ряду так, что я даже не мог определить, где он. Из какого-то угла донеслось:
— Браво, чел! Респект за смелость, — и одиночные хлопки. Кое-кто из зала поддержал это гиблое дело. Вышло, в целом, весьма тухло. Я вернулся на свое законное, Саша тут же взяла меня за руку, ее пальцы слегка подрагивали в моих. И это мне уже точно не казалось. Она ничего не сказала, я только видел, что она кусает губы, значит, подбирает слова. Пытка продолжилась. Серый пришел в норму, и вылез на свет божий.
— Ни фига ты, Костян, даешь стране угля! Ввел народ в коматоз. Все, ребята, очнулись! Теперь моя очередь.
Серый деловито расправил свой лист, даже проткнутый с одной из сторон, а я приготовился к тому, что меня сейчас размажет по стенке, и уже продумывал, что буду говорить, и в каких словах поздравлять победителя, чтобы не сильно уронить свое и без того помятое достоинство. Но то, что услышал, заставило меня забыть обо всем. Он декламировал именно те строки, что я читал Саше в день нашей первой встречи, на мосту… В голову ворвалась паника. Как я мог так облажаться??? Я ведь даже не помню, откуда я этот стих знаю. Где я мог его прочитать? Мозг судорожно пытался найти ответ, параллельно крутя мысль о том, что все пропало. Наверно в интернете, где еще? Вспоминай! В памяти всплыл какой-то форум, где посетители вспоминали былые времена, жалуясь на скучную окружающую действительность, и кто-то из пользователей рассказывал о подпольном клубе и о сочинении стихов на спор… Черт! Вот оно, точно! Без автора и года создания там было прикреплено это злосчастное стихотворение, откуда ж мне было знать?! Все совпало, прям, один к одному. Хотелось схватиться за голову. Я посмотрел на Сашу, но она как раз, наоборот, успокоилась. Пальцы больше не дрожали, а глаза излучали ровный свет. Этот выпендрежник закончил, и, как обычно, сорвал аплодисменты. По-другому и быть не могло. Все знали, что его лучше не расстраивать. Он поманил меня пальцем, и я вышел к нему.
— Итак, милая Саша. Думаю, оспаривать мою победу бессмысленно.
— Ха, ну, ты и жук, Серый, — я протянул ему руку, — не по-джентельменски это, черту младенца на дуэль вызывать. Но с победой твоей не поспоришь. Хороший ты поэт, дьявол тебя дери! — Он удовлетворенно хмыкнул, и долго жал протянутую ладонь.
— Все видели этот разгром? Бойтесь! И, да. Мой приз? — он выжидательно уставился на Сашку, так, что у меня откровенно зачесался кулак. Она подошла к нам, и картинно поцеловала его в щеку, на что Серый состроил физиономию обиженного ребенка, у которого отобрали конфету. Все посмеялись над его шутовством, и сборище постепенно стало расходиться. Нас этот бес попросил не уходить без него, и мы вышли на улицу, чтобы спокойно дождаться его там.
— Извини, что тебе пришлось ввязаться в это. Мне понравилось твое стихотворение. Ты, правда, очень смелый.
— Все для тебя, — я ждал, что она скажет дальше. И не мог придумать, как оправдаться так изящно, чтобы не подставить закадычного друга и не выдать себя.
— Твой Серый круто пишет. Мне его выступление, что-то навеяло, какие-то смутные воспоминания, картинки. Знаешь, что-то, вроде, дежа-вю?
— Понимаю, да, такое бывает, — про себя я выдохнул и открестился три раза левой пяткой. Пронесло, она не запомнила. Здесь какая-нибудь обостренная гордость могла бы, и, обидеться, но облегчение было слишком велико. Просто камень с души свалился. Не надо снова что-то сочинять и выкручиваться. Мне, конечно, нравилось, но только когда вранье лилось под действием вдохновения, а не под гнетом обстоятельств. — Если настроение стиха резонирует с каким-то воспоминанием, то совсем неудивительно.
— В следующий раз я хотела бы набраться смелости и прочитать что-нибудь из своего.
— Я тебе уже говорил, что это отличная мысль. Я думаю, у тебя все шансы подвинуть Серого с его пьедестала. Только он тогда позеленеет от злости, тебя разлюбит, а меня с работы выгонит, — я засмеялся. Саша улыбнулась, не зная, что в каждой шутке есть доля шутки, а в этой так и подавно.
Серый тут же выскочил к нам из подвала, прям как черт из табакерки.
— Что? Меня и мой гений обсуждаете?
— И как ты только угадал?
— Чутье. Ну, что, други? Пойдемте, будем говорить о поэзии, философии, любви, и много о чем еще.
— Я смотрю, ты всерьез вознамерился обломать мне свидание?
— А как же? Я же сказал. Мы теперь конкуренты, считай, почти враги. Я не шучу, ты не думай. Рано или поздно я уведу у тебя Сашу. — Это заявление оставило в легком шоке не только меня. — Да, не переживайте вы, на сегодня я выдохся в соблазнении, так что, перемирие. Кстати! Та девица, что тебе первая похлопала, помнишь? Она в моем клубе тоже постоянная клиентка. И, прознав о нашем новом предприятии, возжаждала свой ноутбук сделать игровым. Она так-то, мадам крутая, и стихи пишет, и большинство геймеров за пояс заткнет, и зарабатывает прилично.
— Ты ее как будто сватаешь — я засмеялся.
— Ну, почти, — он многозначительно на меня посмотрел и подмигнул, — ты понимаешь, о чем я. Ты ей уже заранее понравился, так что имей в виду.
— Хватит бред нести, Серый. Мне кроме Саши никто не нужен. И она это знает. Так что прекрати свои грязные инсинуации.
— Ну, попробовать-то надо было? — риторический вопрос остался без ответа. — Так, господа. Разговоры на такие серьезные темы на трезвую голову не складываются. Нужен допинг.
— Я надеюсь, ты сейчас не алкоголь имеешь в виду. — Я поймал взгляд любимой, и понял ее без слов. Наша общая задача — отговорить Серого от этой затеи.
— А что? Кто-то тут язвенник или убежденный трезвенник?
— Нет. Просто это скучно. Под мухой любой тебе начнет невнятные бредни нести, которые можно считать хоть философией, хоть новой религиозной концепцией.
— А в твоих словах есть смысл. Уговорили. Будем вести умные разговоры за чаем.
— А о чем ты хотел поговорить-то?
— Да, я вот подумал, тут, недавно. Что каждому из живущих людей повезло просто быть живым. По идее, каждый божий день нас поджидает миллион случайностей, которые могут прервать наше существование. Вспомнить, хотя бы, трамвай и Берлиоза.
— Ну, да-да. Нет в мире силы, которая могла бы гарантировать, что ты проживешь еще хотя бы минуту, — я закатил глаза, стараясь точно воспроизвести цитату.
— Это откуда? — поинтересовалась Саша.
— Не помню даже. Эпиграфом где-то видел.
— Вот, а Костян верно говорит. И тот факт, что каждый из нас есть именно тот, кто он есть. Ведь все могло быть совершенно иначе! Страшно подумать, одно маленькое изменение, и все! Никакого привычного нам мира могло бы и не быть.
— Серый, притормози. Размах твоего воображения весьма внушающий, и подобные мысли кого угодно унесут в неведомые дали. Но, во-первых, мы упираемся в недостаток информации. Никто не может знать, как бы могло быть, и как было бы. Во-вторых, история не знает сослагательного наклонения. Поэтому, думать о том, как все могло бы получиться — занятие бесплодное.
— И вообще, — вмешалась Саша, — лучший способ решить этот вопрос — принять как факт то, что все именно так, как и должно быть.
— Я и не знал, что вы ребята оба фаталисты.
— Попрошу без оскорблений! — огрызнулся я. — Почему-то принято считать, что если судьба есть, то сиди ровно на попе, и все само с тобой произойдет. Но это ведь бред! Наличие судьбы никак не связывает рук.
— Кость, ты как древний грек, — усмехнулась Саша.
— В смысле? — не понял я.
— У тебя именно такое представление о фатуме. Рок есть, но действовать надо так, как будто его нет.
— Вот, Саша меня прекрасно поняла, — я не упустил случая поцеловать ее.
— Я тебя тоже понял, — буркнул Серый, — но меня ты целовать что-то не торопишься. — Мы с Сашей прыснули.
— А ты очень хочешь?
— Нет. Просто я за справедливость.
— За справедливость он. А клеиться к девушке при живом друге, это справедливо, по-твоему?
— Вполне. Это же испытание, в котором победит сильнейший. Это вроде как закон природы. Костян, не обижайся, но шансов у тебя нет.
— Кажется, главная несправедливость это разные понятия о справедливости у разных людей. — Вмешалась в ход спора наша общая страсть.
— И не только о справедливости, о чем угодно, — поспешил подпеть Серый. — Что одному дикость, для второго норма. Людям часто бывает трудно находить общий язык, даже говоря на одном языке. Как будто каждый живет в своем отдельном мире.
— И эти миры вообще никак не соприкасаются, — тихо продолжил я.
— Да, ну, тебя, Костян! Что за уныние? То, что ты проиграл еще не повод раскисать. Пока у тебя есть Саша, наслаждайся! Я тебе гарантирую, что это ненадолго. Скоро она тебя как следует рассмотрит, и сбежит, попомни мои слова.
— Серый, еще одно слово в этом ключе, и я не посмотрю, что ты отличный поэт, мой начальник и друг, и съезжу тебе по физиономии. — Шутки шутками, но меня уже серьезно злили подобные реплики.
— Да, Сережа, заканчивай. Не смешно уже. — Саша посмотрела на меня немного встревожено. Пары секунд нам хватило для того, чтобы обменяться мыслями. Я прочитал в ее глазах беспокойство и заботу, и еще то, что мне не о чем волноваться. Как бы Серый не был хорош, я вне конкуренции. Это добавило мне уверенности.
— Хорошо-хорошо. Прекратил.
Мы как раз дошли до моего скромного обиталища. Как и было обещано, за чаем у нас случился серьезный разговор о творчестве. Я был торжественно посвящен в поэты, а точнее, в рыцари пера и чернил. Для обряда использовалась простая ручка, очень кстати потекшая, так что синие следы остались у меня на плечах, лбу и даже на волосах. А раз на одной кухне собралось три литературных деятеля, ни о чем другом мы бы поговорить и не смогли.
— А я настаиваю! Само слово «творчество», оно ведь произошло от глагола «творить». Творец, создатель, демиург новых миров, если угодно. Вот кто такой писатель или поэт, или художник. — Серый был настойчив.
— Не всегда. Иногда ты просто как будто слышишь голос в голове, и он словно нашептывает, что писать. Это очень похоже на магию, если прислушаться к себе, то можно почувствовать, как сквозь пальцы на бумагу текут какие-то волны или импульсы, энергия… Не знаю что, но что-то невидимое, еле осязаемое, но ощутимое! — А Саша говорила поэтичнее, я не знал, кому верить.
— Ого, ребята. Я раньше думал, что это все просто. Буквально хихоньки да хаханьки, а оказывается у каждого даже особые чувства от процесса.
— Просто? А словосочетание «муки творчества», ты никогда не слышал? Сам же сегодня понял, что ни разу писать стихи не просто. — Я видел, что любовь моя чуть не оскорбилась.
— Я думал это только потому, что я не поэт. Для другого заточен.
— Ха, — Серый ухмыльнулся, — не подумай. У всех так. Мне часто говорят, что это мое, но толку от этого? Все равно работать приходится, страдать над строками, слова подбирать.
— Допустим, каждый из вас прав. Это вполне может быть. Но получается тогда интересная штука. Вот, представьте. Каждый из вас, с вашими разными подходами, пишет поэму. Саша старательно записывает шепот муз, Серый усиленно созидает. Но главный герой жестоко гибнет, или получает какое-то иное, возможно, незаслуженное, очень суровое наказание. В итоге. Серый признает себя творцом, а значит, на нем лежит вся вина за страдания в созданном им мире. Помнишь, ты говорил, что если все контролируешь, значит, за все отвечаешь?
— Да-да, чем больше сила, тем больше ответственность, — как-то без энтузиазма подтвердил он.
— Так вот. По-моему как-то не очень приятно осознавать, что где-то, абсолютно точно, именно ты повинен в чужой боли. А с Саши взятки гладки, она лишь проводник между некой силой и бумагой. Никакой ответственности. Но, с другой стороны, тут всякий, кто к себе сильно строг будет знать, что личной заслуги не много в таком творчестве. Встает вопрос. Кто что выбирает? Ответственность или невиновность?
— В тебе максималист не изжился до конца, — улыбается Саша. Не обиделась, это хорошо. А я не слишком тщательно подбирал слова, могла бы. — Редко бывает, что ты или только проводник или только демиург. Слово понравилось. Пафосное такое. Чаще все вперемешку. Что-то к тебе с вдохновением придет, что-то сам измыслишь. Тут уж каждый сам для себя пропорцию по душе выбирает. Сам-то бы что выбрал?
— Я? Проводника. По крайней мере, пока я писал тот опус в Букле, никаким создателем я себя не чувствовал. Максимум — связывал между собой крутившиеся в голове слова, мостики между ними строил. Мне явно не хватало сил, чтобы управиться с ними и поставить их так, как я хочу. Упрямые они.
— Ты с ними построже, — дал насмешливый совет Серый. — Им только волю дай, вмиг распоясаются. Я буду до тех пор все зачеркивать, пока не станет по-моему, чтобы самому все нравилось до последней буквы.
— Вы как два полюса. Противоположности. Я где-то посередине. И так и так бывает. Все от конкретного случая зависит. Иногда не могу успокоиться, иногда, наоборот, пускаю все на самотек.
— Опять мы вышли к тому, что для каждого все индивидуально. Или мне кажется? — я снова почувствовал подступающее безумие. Пришлось тряхнуть головой, чтобы как-то прогнать это ощущение. Не время. Только не сейчас.
— Не кажется. Так или иначе, все в это и упирается. В абсолютность относительности.
— Саша, ты на своем философском не зря учишься, — Серый, конечно, не мог не произнести этого. — Спорить с тобой нелегко, и заведомо бесполезно, поэтому я оставлю вас, и отправлюсь домой, мне еще завтра на работу вставать. До скорого, бездельники, — он подмигнул, традиционно хлопнул меня по плечу, и ушел.
— Кость, ты в порядке?
— Да, счастье мое, все хорошо.
— Точно?
— Конечно. Но могло бы быть чуть лучше, — я точно знал, что она поймет, так и вышло. Мне было подарено несколько сладких минут.
— Проводишь меня домой?
— Оставайся, уже поздно, я думаю, мама тебя не дождалась.
— Я даже не позвонила.
— Уверен, она все понимает.
— Да, она такая.
— Саш?
— Чего?
— А переезжай ко мне жить?
— Да, я и так почти живу у тебя. Неизвестно, дома или здесь я чаще ночую.
— Тем более. Да, и до универа тебе тут ближе, — к своим словам я добавил более веский аргумент. Не думаю, что дело было в нем или в словах, но постепенно в моей квартире прибывало ее вещей, она все реже появлялась дома, так что переезд был осуществлен плавно, без резких движений.
Последней точкой в этом деле стала акция по покраске стен в спальне, ну, то есть в единственной жилой комнате. Все было бы сделано идеально, как у профессиональных маляров, но в процессе, как это и бывает, случайность определила ход событий. Капля краски с моей кисти попала Саше на штаны.
— Упс! Не бей! Помнишь, сейчас моя очередь загадывать желание?
— Считай, что это оно и было. Теперь мое.
Мы переглянулись, и в этом взгляде оба прочитали полное понимание и согласие на то, чем все кончится. Вот то, что мне, наверное, больше всего нравилось в наших отношениях. Мы быстро достигли синхронизации, и даже, если были не одни или и не рядом вовсе, все равно могли мгновенно настроиться на нашу общую волну. Дальше разгорелась целая баталия. Мы измазали друг друга с ног до головы, как дети гоняли по комнате, стараясь придать противнику максимально ровную окраску, не допуская пробелов и чистых пятен. Беляш за дверью неустанно возмущался, что его не допускают до этакого веселья. Тщательно прокрашенная одежда стаскивалась на пол, открывая новое поле для деятельности. Кончилось все тем, что мне на голову вылился остаток прямо из банки.
— Ах, так?! — Я перекинул ее через плечо и потащил к дивану.
— Пусти! Поставь на место! — Она яростно пыталась от меня отбиться, но куда уж там. — Признай свое поражение, презренный!
— Ты, кажется, забыла. Я никогда не сдаюсь.
— Мог бы и уступить разок. Джентльмен, блин!
— Джен-пельмень.
Разрисованные смеющиеся люди. Потом это станут называть холи-фестом. А пока я был счастлив тем, что сбылась мечта идиота. В одном фильме увидел такую сцену и загорелся. Вот, случилось. В итоге, стены оказались покрашены весьма милым образом. Часть комнаты ровно и аккуратно, часть абы как. Брызги, случайные мазки кистью, отпечатки рук. Посреди этого безобразия гордо выделялась исполненная нерастраченного подросткового вандализма надпись, даже нет. Буквы. СК, между ними должен был быть плюс, но его как-то не особо было видно. Это безобразие было заключено в здоровое сердечко. По-моему вполне счастливая развязка дела. Хорошо, что Сашка полностью разделяла мое мнение.
Наш быт к осени вошел в свою колею. Моя единственная читала книжки, готовясь к сессии, я, образно говоря, починял примусы. Кот в зависимости от настроения составлял компанию кому-нибудь из нас. Он полюбил запах канифоли и припоя, так что мог занять мое место после того, как я заканчивал работу. Вел он себя хорошо, технику с полок не ронял, и вообще показал себя как дисциплинированное животное, чему я был несказанно рад. По утрам он пил вместе с нами кофе на балконе, вечером чай. Его присутствие стало обязательным при этих ритуалах. Он нашел себе место, и ревностно следил, чтобы никто не занимал его. Если у нас случались гости, или в мастерскую заглядывали клиенты, то кто-нибудь обязательно спрашивал, почему нашего любимца так странно зовут. Я всегда шутил, что в голодный год он будет пущен в расход первым. На что кот каждый раз, как по сигналу, обиженно мяукал. Всех наблюдавших подобную сцену это приводило в восторг.
Однажды, заглянула та самая девушка, которую мне рекламировал Серый. Света ее звали. Она с детской непосредственностью радовалась всему, что видела. Беляшу, не проявившему к ней и сотой доли ее энтузиазма, своему усовершенствованному ноутбуку, книге, забытой Сашей на столе. Света живо интересовалась тем, что и как я изменил в ее компьютере, сама могла про игры рассказывать часами. Она и работала где-то близко к сфере игростроения. Благоверная даже меня приревновала слегка, хотя усиленно старалась не подавать виду. Мне было чертовски приятно. Наверное, я извращенец, обычно людям не нравится, что их ревнуют. А мне нравилось. Я точно знал, что ей не все равно на кого я смотрю. И развеивать эти домыслы тоже было в кайф, ведь я полностью был солидарен с Беляшом в отношении, безусловно, достойной любви и обожания Светланы. Все женщины для меня не существовали больше как объекты страсти и желания. Недаром я звал Сашу своей единственной. Для меня это был совсем не пустой звук, а самая что ни на есть правдивая истина.
Как только залили каток, мы стали проводить там по нескольку вечеров в неделю. Исключая, конечно, четверг. Он был однозначно отведен под посещение Букли. Сашка осмелела, и потихоньку осуществляла мои прогнозы. Даже Серый иногда с неудовольствием признавал, что его стихи не однозначно лучше, а просто где-то рядом.
Поворот
Казалось бы, все устаканилось, улеглось. Но приступы этой мерзкой паники стали посещать меня чаще. Возможно, это какой-то побочный эффект от временного перемещения. Необратимое воздействие на психику. Я стал чаще молчать, замыкаться в себе, не в силах справиться с пожирающими душу демонами, но и, не желая делиться ими с Сашей. Наверное, это была моя вина. Я своими руками возвел между нами стену, в которую сам потом безуспешно бился. Как Саша могла чувствовать течение творческой энергии сквозь пальцы, так я замечал, как ухудшается наша синхронизация. По капле, по чуть-чуть. Сознание рисовало мне для наглядности две точки, несущиеся сквозь пространство. Они каждая двигались сама по себе, но в один момент их траектории совпали, а скорости оказались одинаковыми. Вот оно, наше счастливое прошлое, зачем-то такое скоротечное. Но, ускорение одной из них менялось, предвидя скорый поворот, и разница в скоростях постепенно становилась все очевидней. Я продолжал с каждым днем все больше в нее влюбляться, все еще мог с замиранием сердца просто смотреть на нее. Но чем дальше, тем острее я чувствовал грань, разделяющую нас. Те же слова и те же действия приедались. Вылезая вон из кожи, я больше не мог удивить ее. Радость становилась сдержаннее. Улыбки менее широкими. Это пугало меня, со временем мне стало страшно прикасаться к ней, столько в голове моей роилось домыслов и бреда на этот счет. Я не мог однозначно ответить себе на вопрос будет ли она рада, если я ее поцелую. Мое душевное здоровье явно дало трещину. Я безрезультатно пытался что-то придумать. Хотел как-то все ей объяснить и не мог найти ни одного подходящего слова. Я чувствовал, что теряю ее. Что она как вдохновение, сквозь мои пальцы утекает куда-то. Что с каждой секундой мы отдаляемся, и что ничего нельзя этому противопоставить.
Мы так ни разу и не поругались. Мило справили новый год с ее семьей. Когда у нее началась сессия, мы уже почти не разговаривали. Неизвестно, чем бы все это кончилось. Наверное, у кого-нибудь бы сдали нервы. Но, как и в первый раз, кот помог нам заговорить. И опять своим любимым способом. Влип в неприятности. Трудно было от него этого ожидать, он был вообще-то котом осторожным, его вполне устраивало гулять в пределах нашей квартиры. Но в то утро на него что-то нашло. Возможно, заразился сумасшествием у хозяина. Я тогда полночи не спал. Проснулся как от кошмара посреди темноты. Рядом слышал дыхание любимой девушки, но это меня не радовало, и не успокаивало. Я сначала даже не понял, где я нахожусь. На секунду показалось, что я в старом родительском доме, мне еще очень мало лет, и до всех жизненных передряг мне еще как до луны. Когда я понял, что это не так, меня даже передернуло. Саша не проснулась, но повернулась на другой бок. А в комнату вошел Беляш. Он забрался мне на грудь, и тихо-тихо, чтобы не потревожить сон хозяйки, но и не оставить в беде хозяина замурчал. Так я и лежал в темноте, одной рукой гладил кота. А вторую мою ладонь нашла сквозь сон рука Саши. Ее тонкие пальцы, нежные руки, легкое прикосновение. На секунду мне показалось, что дальше все снова будет хорошо, и вой ночных демонов стихнет в моей голове. Но это был обман, пусть и сладкий настолько, что хотелось в него верить. Как бы ни держали меня в этом мире возлюбленная и кот, все было без толку. Мыслями я все равно потерялся в каком-то астрале, и никак не мог вернуться. Помню, что слышал сигнал часов раза три, а может больше. Очнулся я только к шести утра, когда включили фонари, и в комнате стало светлее. Чувствовал себя усталым и разбитым, что, впрочем, было совсем не удивительно. Беляш спал у меня на груди. Саша рядом. Казалось бы, чего еще надо? Да, ничего. Как только меня отпустило, я почувствовал себя по-настоящему счастливым человеком. И пошел готовить завтрак. Чтобы порадовать свою любовь. Ну, и коту, конечно, стоило дать чего-нибудь вкусного за его ночную смену пушистого психиатра. Я жарил помидоры для яичницы по-кавказски, когда Саша встала и пришла ко мне на кухню. Обняла, и нежно потерлась об мою голову щекой. И черт знает почему, в голове у меня эта нежность прозвалась виноватой. Мне и приятно было сказочно, и не мог ничего с собой поделать — не верил. Оба уже знали, что все кончилось, но молчали. Нам бы у кота поучится. Он был честнее нас. И требовал, чтобы его выпустили на балкон. Никакие уговоры, что там все снегом заметено, не имели силы. Он решил вынуть с нас обоих душу, но добиться своего. Я не выдержал после пяти минут кошачьего ора, и открыл дверь. Беляш гордо удалился из тепла квартиры в морозное утро. На фоне снега его и разглядеть сразу было трудно.
— Лапы отморозишь, домой не приходи, — сказал я, и вернулся к приготовлению завтрака. Через минуту, с горячим кофе в руках Саша пошла звать его обратно. До моего слуха донеслись крик и звук разбившейся кружки. Бросив все, я подскочил к балконной двери. Моя единственная закрывала глаза руками, заснеженный пол балкона был усыпан осколками, и проталинами от горячего напитка, над ними поднимался пар. А к перилам вела цепь маленьких следов. На верхней перекладине в невысокой снеговой шапке наблюдался пробел. Беляша на балконе не было.
Не одевшись, мы летели вниз по лестнице. Наш бедняга распластался на тротуаре. Говорят, что кошки всегда приземляются на лапы. Но этот обладал душой собаки, верного друга. И ему не повезло. Слова про девять жизней к нему тоже не относились. Даже одна покинула его очень быстро. Никто из нас не мог поверить в это. Еще пять минут назад все было как обычно. Еще пять минут назад все было… Ну, не хорошо, но…
Наш котенок, в какой-то мере символ нашей любви, разбился насмерть. Хотя, именно символизма в этом было хоть отбавляй. Саша пропустила пары в тот день. Вместо них мы отнесли его в лесок и похоронили в коробке из-под чайника. Внутрь я положил кусочек канифоли. Теплый блеск и запах нравились ему сильно. В тот злополучный день мы плакали по очереди. То был последний день, когда мы были Мы. Синхронизация вернулась, помогая справиться. То я был ей опорой, а когда раскисал и переставал справляться, она становилась моим утешителем. Вместе мы избавились от сгоревшей еды и разбитой посуды. Молчание между нами снова было полным пониманием друг друга, а не тягостным блужданием в лабиринтах собственного разума. Просто слова были не нужны. Мы снова могли обходиться без них.
За упокой Беляша была выпита не одна кружка чая с молоком. Ничего крепче было не надо, а от молока цвет жидкости становился чуть похожим на шерсть нашего павшего товарища. И чего его потянуло на балкон? Не было за ним замечено охоты на птиц, или пагубной страсти ходить по карнизам. Кроме того случая, когда он полез за нами на крышу. Он, и, правда, был с душой собаки. Если мы были дома, ему ничего и не надо было больше. Кошки может, и гуляют сами по себе, а Беляш гулял с нами. Даже кошечки были ему не интересны. Не дорос парень. Можно было бы даже подумать, что это был суицид, если предположить, что животные на такое способны. Впрочем, если это было так, то нашей вины в случившемся становилось еще в разы больше.
Последняя наша ночь случилась тоже именно тогда. Очередная усмешка судьбы. Только тогда, когда умер наш кот, Сашка залетела, хотя и узнаем мы оба об этом гораздо позже. Так и вышло: один минус, один плюс. Странное дело. В тот период мы с Сашей были нужны друг другу, как, наверное, никогда раньше, но почему-то смиренно разошлись в разные стороны.
На следующий день она после универа не вернулась, поехала домой, и начался процесс обратного переезда. Я звонил ей и писал, говорил, что я рядом. Она отвечала «я знаю», и отключалась. Потом стала скидывать звонки, не брала трубку. Не отвечала на сообщения. Я дал ей пару дней побыть на расстоянии, хоть и извелся весь. Убеждал себя, что всем иногда нужно немного личного пространства. Раньше, не смотря ни на что, пошел бы лично выяснять, что не так. По крайней мере, убедился бы, что с ней все в порядке, она жива-здорова, посмотрел бы, хоть издалека. А теперь просто сидел дома и наблюдал, как остатки разума покидают меня. Просрочил важный заказ, за что получил от Серого нехилый нагоняй. Он, похоже, понимал, что со мной творится. Видел, что не все в порядке. Делал для себя какие-то выводы. На третий день я не выдержал, и уже всерьез собрался идти искать Сашу. Но она меня опередила. Мы практически столкнулись в дверях.
— Ты уходишь?
— Я хотел тебя искать.
— А я вот… Сама пришла.
— Заходи. — Мы сели на кухне.
Слова были холодны и колки, как мелкий снег, пусть и были простыми словами. В ее глазах, все таких же прекрасных, как и раньше, я теперь чувствовал весь холод небес, все ледяные пустоты космоса. Я видел в ней силу. Столько, что мне и не снилось. Перед ней я чувствовал себя мальчишкой, слизняком. Вся моя взрослость, весь опыт в один момент испарились, как будто их и не было никогда. Я не знаю, где она брала силы, и кто ее утешал. Самым логичным было думать, что у нее кто-то был, кто занял мое место. Впрочем, мое ли? Так или иначе, я не смог до нее достучаться. И стена, фундамент которой я, видимо, сам и заложил, была высока и неодолима. Построена на совесть. А даже если и не так, то отведенного мне времени все равно бы не хватило, чтобы разобрать ее по кирпичику. Как уже бывало раньше, мне показалось, что кухня вместе с нами летит где-то в межпространстве. Нет нас ни в одном из миров. А из-за угла стола, хищно облизываясь, выглядывало мое безумие. Теперь я его. Оно может владеть мной безраздельно. Нет у него больше конкурентов. Та, что мне всех дороже, в поисках которой я пересек время, говорила, что все кончено.
О чем думаешь, когда голова твоя лежит на плахе, а палач заносит топор? Тебя словно двое внутри. Один беснуется, тщетно пытается призвать к запоздалому действию. Второй шепчет слова смиренного утешения, умудряясь находить плюсы даже и в таком твоем положении. А ты смотришь, молча, на все происходящее, словно бы и не с тобой. Никого не слушаешь. Отстраненный до неприличия, как будто тебе и вовсе все равно, что твоя голова уже через какие-то секунды станет врозь с тобой. Да, в общем, не как будто. Так и есть. Все равно.
— Ты хочешь этого? — все, что я мог спросить. Больше, если честно, меня ничего и не интересовало.
— Хочу.
От этого все внутри оборвалось. Я стал совершенно пустой телесной оболочкой. Под моей кожей не было ни мышц, ни внутренних органов, ни скелета. Просто одна голая пустота. Воздушный шарик, надутый кем-то. Мыльный пузырь. Готов спорить, что если меня бы продели иголкой, то я со свистящим звуком бы осел на пол, превратился в кучку материи потерявшей форму. Пустые глаза неосмысленным взглядом смотрели прямо перед собой.
— Тогда я, пожалуй, пойду. Пока.
— Пока.
Вот он, момент истины. Все. Твоя любимая уходит. Я смотрел в окно, как она шла по улице, и даже когда потерял ее из виду, все сверлил взглядом зимний пейзаж за окном. Ей хорошо. У нее сессия. Ребята в группе быстро помогут ей отвлечься. А я остался один. Находиться в собственном доме стало невыносимо. Я накинул первую попавшуюся куртку, и вышел на улицу. Не могу сказать, было холодно или нет. Я не чувствовал почти ничего. Бродил бесцельно по улицам. Сворачивал наобум. Налево, направо, направо, снова налево. Навернул несколько неровных кругов по району. Смотрел то под ноги, то в темнеющее небо. Иногда зацеплялся взглядом за несуществующую точку прямо перед собой. Наверное, уже в четвертый раз вышел на оживленную улицу, каждый раз в новом месте. Случайно заметил автобус, идущий в самый отдаленный район города, и, не раздумывая, прыгнул внутрь. Забился в самый дальний угол салона, прислонился лбом к стеклу и впал в меланхолическую кому. Заснеженные деревья, дорога, дома плыли за окном. Все, чего мне хотелось тогда, чтобы это внешнее движение никогда не прекращалось, просто вечно зациклено ехать без шанса достичь места назначения. Я не заметил, как уснул. На конечной станции меня разбудил кондуктор.
— Все, приехали, вылезай, соня.
Я вышел в темноту незнакомого района. Окна домов манили теплым светом. Там непременно счастливые семьи ставили на столы вкусные пироги на ужин. А мне оставалось только найти обратный автобус и повторить свой печальный маршрут. Других способов дожить до конца этого дня я не видел. А там, можно уставшим прийти домой и лечь спать. Сон, он спасает от самого себя. Иногда.
У подъезда я встретил Серого.
— Костян! Вот ты где! Полдня тебя ищу. Тебе не холодно, мороз такой? — тут он посмотрел на меня как-то подозрительно, заглянул в лицо. — А, понятно.
— Чего понятно? — сердито буркнул я в ответ.
— Вижу, как ты изнутри горишь. Что стряслось? С Сашей поругались?
— Не ругались.
— Ага. Не ругались. Оно и видно. А, ну-ка пошли, — он затянул меня внутрь. Я послушно последовал за ним. — Где ключи? Открывай. — Я попробовал подчиниться, но пальцы совсем не слушались, я еле ими шевелил, ключи упали на пол. Брови Серого поползли вверх. — Костян, ты совсем отморозился!? — Он потрогал мои руки, потом щеки, я даже не почувствовал ничего. — Твою мать, свалился идиот на мою голову! Послал бог работничка! — Сокрушался он, поднимая ключи и отпирая дверь. Я снова чувствовал себя мальчишкой, нашкодившим ребенком, которого отчитывают взрослые за какой-то опасный и не слишком веселый поступок. Не без помощи друга я избавился от куртки. Вылез из ботинок.
— Так. Ты! Убожество рода человеческого! Бегом в ванную залез! Пока кони не бросил. Мне трупак тут совсем не нужен. — Серый практически силой запихал меня в ванну, такого, как был, в джинсах, футболке, носках. Включил теплую воду. Струи обжигали первый краткий миг, но я очень скоро перестал это ощущать. Я сидел в ванной, обхватив колени, и опустив голову. Капли, бьющие по голове, прогоняли все мысли, не давали ни о чем думать. — Черт, да тебя в цирке можно показывать! Вода и так еле теплая, а с тебя стекает так и вовсе ледяная. Тебя сейчас можно как морозилку использовать. Сиди тут, грейся. А я скоро вернусь.¬
Я слышал его краем уха. Вяло отметил про себя, что он куда-то ушел. По мере того, как вся одежда на мне промокла, меня начал колотить озноб. До организма, наконец, дошло, явно очень запоздало, что он до полусмерти замерз. Казалось, что даже кости внутри меня были холодные. Что холод — это моя новая суть и существо. Вся душа ледяная, в сердце колкий ошметок чего-то, температуры абсолютного нуля, неприятно ворочающийся при каждом сокращении сердечной мышцы. И ничего нет больше, кроме этого холода. Только его костлявые руки могут до меня дотянуться. Наверно, как-то так же чувствовал себя Кай, если я правильно помню детскую сказку. Зубы застучали, я дотянулся до смесителя, сделал воду горячее, но это не спасло. Я чувствовал кожей, что сбегающие по телу потоки воды теплые, но они как будто со мной не контактировали. Теплообмена почему-то совсем не происходило. Струи оставались теплыми, я — холодным. Я закрыл глаза, и воспаленное воображение нарисовало мне такую картину. Чистое снежное поле, без конца и края. И посреди него стою я. Мокрый, дрожащий, босоногий, не представляющий куда идти. В какую сторону ни глянь — одна сплошная белизна, и ничего больше. Ни людей, ни животных, ни растений, ни построек. И небо надо мной однотонное. Светло-серое, не хмурое, не ясное, безразличное. «В таких небесах нет бога», — пронеслось в голове. Черт, я совсем уже с катушек съехал. Хотя, кажется, истинные безумцы не осознают своего состояния. Мне показалось, что у моих ног белое пятно отделилось от общего полотна сугробов и стало теребить мне штанину. Беляш? В одно мгновение и умиление, и радость посетили меня и тут же сменились унынием и разочарованием. Нет, не может быть. Но на штанине дело не кончилось. Теперь внешнему воздействию подвергалось мое плечо. Видение неохотно выпустило меня из своих коварных объятий.
— Очнись, юродивый, — тормошил меня Серый.
— Я… Тут.
— Ну, да, как же! Ты тут ровно настолько же, насколько я балерина. Смотри-ка, тебя аж колотит всего. Ну, будем считать, что изменения это хорошо. Открывай рот, я тебе волшебного эликсира принес. Лучше бы холодненькую, конечно, но чего нет, того нет. Хотя, если тебе бутылку в руки дать, то минут через пять будет то, что надо. — Он всучил мне бутылку водки, и заставил отпить. Губы, язык, горло обожгло. В голову ударило. И внутри началась война льда и пламени. Подпитываемый огненной водой, жар пытался растопить ледяные путы, я пил и пил, наблюдая, что как только приток алкоголя прекращается, иней покрывает только что потерянные позиции. Это было похоже на попытку протереть смотровое отверстие на замерзшем окне в транспорте лютой зимой. Сколько не прилагай усилий, а тонкая корочка льда все равно покрывает стекло, как только ты убираешь руку. На половине Серый отобрал у меня бутылку. — Эй, герой, не увлекайся. Не надо с места в карьер резко так скакать. Еще хуже станет. Хоть чуть-чуть согрелся?
Я как-то неопределенно повел головой. Можно с одинаковым успехом было расценить это и как положительный ответ, и как отрицательный. Я сам не знал, что имел в виду. Я во всем запутался и полностью сдался. Серый за шкварник поднял меня на ноги.
— Стоять-то можешь?
— Угу.
— Значит, стой. — Он швырнул в меня полотенцем, и какими-то вещами, наобум вытащенными из шкафа. — Переоблачайся. Я на кухне жду.
Я стащил мокрую одежду, она так и осталась в ванне, кое-как вытерся, надел сухое, и пошел на кухню, за Серым, придерживаясь за стеночки.
— Ой, красавец! Прямо слов нет. Что ж у меня друзья-то такие обормоты по части прекрасного пола? Один сразу в петлю лезть, второй, видимо, решил замерзнуть насмерть. Извращенцы! Вокруг женщин — пруд пруди. Выбирай любую! Отказала? Пошел к следующей. Нет, зациклятся на одной, и упиваются потом страданиями!
— Ты не понимаешь!
— Конечно! Куда уж мне? Дай угадаю, она любовь всей твоей жизни, ты только ее искал, и прочая лабуда в таком духе.
— Да! Так и было! Говорю же, не понимаешь.
— Да все я понимаю. Все через это проходят. У каждого она есть. Эта самая единственная, настоящая любовь. С большой буквы. Я же поэт, в конце концов! Больше твоего смыслю в этих делах. Другой вопрос, что почему-то так получается, что именно эта любовь изначально обречена на провал. Нет у нее ни единого шанса. Все хэппи-энды, это выдумки киношников. Не бывает так. Обязательно кто-то где-то облажается. Из-за того или иного пустяка все развалится и полетит ко всем чертям со скоростью света. И знаешь что?
— Что?
— К лучшему это. — Он сделал глоток из бутылки и закусил колбасой, очевидно нашел завалявшуюся в холодильнике.
— Но почему? Разве не это величайшая несправедливость?
— Это, мой друг, как раз величайшая тайная мудрость. Потому что человек не способен ценить то, что имеет. Пока у тебя чего-то нет, ты четко видишь все прелести того, что хочешь получить. А когда получаешь… Срабатывает какой-то механизм, и ты уже хочешь другого. А то, что есть уже не так ново и интересно, как раньше. Если бы мы не теряли настоящую любовь, она бы таковой не была. Смотри сам. Вот сейчас твоя Саша ушла. И, базара нет, она для тебя самая прекрасная и желанная девушка на Земле. Прав я?
— Прав.
— Вот. А представь, что было бы, если бы не ушла. Вы бы окончательно привыкли друг к другу. Через какое время ты перестал бы обращать на нее внимание? Сколько бы прошло до того момента, как она бы стала обсуждать с подругами, какой ты козел? Год, два? Пять? А может и того меньше. Не знаю уж, чего у вас случилось, но, так бы и было, можешь поверить. Нет вечных двигателей. И идеальных отношений тоже не существует.
— Наши были!
— А если не врать? Ну, хотя бы себе. Мне-то ладно. Знаешь, дружище, бывают такие люди, которых любят за просто так, которые могут вести себя сколь угодно глупо, или быть сказочными мудаками и засранцами, и все равно оставаться любимыми. Косячить без конца, и их будут прощать, и прощать. Но мы с тобой явно не из таких. Нам надо по два-три раза на дню выворачиваться наизнанку, и то не всегда помогает. Из жалости до нас иногда снисходят, но это ненадолго.
— Ого. Я смотрю, у тебя тоже есть история о несчастной настоящей любви.
— А как же? Такая у каждого есть. И все равно, слушай меня. Все к лучшему.
— Догматик не убедит скептика.
— Ага, Сашкин любимый аргумент в ход пустил. Значит, возразить тебе нечего. Чем больше ты можешь домыслить сам, тем легче верить в миф. Если ты сейчас вернешь ее, любыми правдами и неправдами, знаешь, что будет?
— Что?
— Ты разочаруешься. Все будет так, как я сказал. И ты сам ее бросишь через какое-то время. Так что лучше тебе отпустить ее прямо сейчас. Она же философ и поэт, я думаю, она сама поняла то, что я тебе сейчас говорю. По-моему, лучше знать, что у тебя была идеальная, чистая и вечная любовь, которую ты бережно пронесешь через всю жизнь, удовольствовавшись чем-то меньшим для повседневного пользования, чем испортить ее, и остаться ни с чем.
— Ты чертов логик! У нас бы все вышло, если бы не, — тут я осекся, и мой собеседник истрактовал это по-своему.
— Всегда что-то мешает. Это нормально. Так и должно быть. Да, так и есть. Смирись. — Я хотел еще что-то возразить, но силы кончились. — Так, последний глоток на посошок, и ты идешь спать. Даю тебе три дня на то, чтобы прийти в норму. Но, смотри мне. Не оклемаешься — я предупредил.
Я доковылял до дивана, рухнул на него, комната поплыла куда-то. Прежде, чем я отключился, прошло немало времени. Я свернулся калачиком под одеялом, и все равно не мог согреться достаточно, чтобы уснуть. Первый раз я встречал в жизни такое, чтобы внешняя сторона одеяла при его переворачивании оказывалась теплее внутренней. Моих сил не хватало, чтобы поддерживать нормальную температуру тела. В конце концов, обессиленный, я все же вырубился.
Последний разговор
Глаза открылись медленно и неохотно, веки дрожали. На каждом словно пудовая гиря. Мир какой-то неправильный, непривычный. Низ поменялся с верхом, и то как-то косо. В плечо что-то крайне неудобно упиралось. Я лежал на спине, каким-то невероятным образом наполовину свисая с дивана. Чувство времени было напрочь убито. Тело болело. В голове медленно, но со вкусом катались титановые шары. Помятая башка с чудесным «стояком» из поотросших волос, лениво ползущая взглядом по стене, пыталась подняться, и переместить все тело в такое положение, чтобы комната, наконец, прекратила покачиваться и расплываться. В мешках под глазами можно было спрятать пару мелких пуговиц. Внешний вид и самочувствие явно стоили друг друга. Мои мысли как будто думали два разных человека. И, если это у всех так бывает, то я сочувствую нам как биологическому виду.
Когда мне удалось добраться до зеркала, события прошедших дней восстановились в последовательную цепочку. Впрочем, радость от возвращения сознания ровно нулевая. Я бы предпочел ничего не помнить. Только дополнительная тяжесть появилась на плечах. И та сила, что помогла мне выползти из берлоги сна и одеяла тут же иссякла. С обратной стороны зеркального стекла на меня угрюмо взирал тот самый небритый спивающийся дворник, превращением в которого пугают плохо учащихся в школе детишек. А я, вроде, хорошо учился. Ирония. Хотя, скорее, сарказм судьбы. Почему все еще нет такого выражения? В некоторых ситуациях оно гораздо уместнее. Вместо того, чтобы умыться, и, хотя бы, попытаться начать новый день, я открыл окно на кухне. Сделал глоток воды, залез обратно под одеяло, отмазавшись от собственной совести тем, что это не лень и не апатия, а просто попытка доспать и привести себя в более приличный вид. Так себе отмазочка, если честно. Больше всего мне хотелось никогда больше не просыпаться. Ну, или хотя бы впасть в спячку до весны. Когда весь этот чертов снег, который я так любил раньше, растает, а холода сойдут на нет. Осознавать себя частью этого зимнего пустого мира было крайне неприятно. Хотелось поверить в любую ложь и избежать реальности любым способом. Я проспал почти двое суток к ряду, пока такой вид забытья не перестал помогать. В мои сны, неизменно наполненные Сашей стали проникать отголоски реальности. Я видел, как мы ругаемся, как она на меня злится. Так скоро подобной подлости я не ожидал. Мне казалось, что с Морфеем мы друзья. Видимо, я и здесь обманулся. Выхода не было, пришлось вставать и как-то бодрствовать, или хотя бы делать вид. Я в первый раз за три дня поел. Надо заметить, не без отвращения. В принципе, каждое бытовое действие давалось мне с трудом, как подвиг. Смысл чего бы то ни было, оставался мне не ясен. Мое состояние было весьма двойственным. То брало верх упадническое настроение, тяготевшее к любому способу ухода от действительности, то меланхолично мечтательное, добивавшееся того же погружением мозга в туман грез. После насильственного приема пищи я впал во вторую крайность. Положил руки на стол, сверху на них голову, и чуть слюни не пустил, так расплылся в улыбке от нахлынувших образов, смеси из воспоминаний и бесплотных надежд.
Всегда хочется верить в лучшее. Что боль бесследно исчезнет, тоска испарится, а счастье продлится вечно. Это, пожалуй, глупо. Каждый знает, что это иллюзия, фантазия, утопия. Но все именно того и хотят. Ведь так велик соблазн поддаться этой лжи, поверить в нее. Ведь если в нее не поверить, то как можно найти в себе силы сделать шаг вперед? Даже маленькое движение требует иногда невероятных усилий. Так путаешься в этой экзистенциальной лжи. Где любовь, где нет, кто ты есть и какие из противоречивых желаний твои настоящие? Сегодня ты свято веришь в одно, завтра увлечешься другим, а вчера было вообще что-то третье. Так смешно теперь вспоминать что-то из прошлой жизни. Вот он, человек. Посмотрите на него! Он еще не знает, что ждет его впереди, а потому рад и счастлив и прожигает свою недолгую жизнь, как может. Наивный уверен в том, что все так и останется до конца его дней. Небо будет синим, трава зеленой, кофе сладким, а он сам вечно молодым раздолбаем, которого все устраивает. Несколько месяцев назад, этот индивидуум уверовал в то, что постиг свою миссию, а сейчас ему уже все до фонаря, и гори мир вокруг хоть синим пламенем. А на самом деле… Все это полнейший бред. Того «самого дела», на которое некоторые любят ссылаться, по-моему, вообще не существует. Ни истины, ни смысла. Ни жизни, при таких-то установках. Так сладко иногда думать, как было бы прекрасно, подыграй тебе высшие силы, или обладай ты большей информацией. Вот, например, знай я точно почему Саша решила уйти. Это же открывает такой простор для фантазии! Все бы обязательно было по-другому! Я бы мог точно знать, что надо делать и есть ли шанс все исправить… Но, потом просыпается другое мнение, с его невыносимым «и че?», ниспровергающим все что угодно. Ну, знал бы, и че? Ну, рыпнулся бы куда-то, и че? А в итоге, действительно, ниче. Разницы никакой, если сильно уменьшить масштаб. Что бы ни построил, все разрушится. Как бы ты ни жил, все равно умрешь. В глобальном итоге. Но. Чтобы прожить хоть как-то, надо суметь справится с повседневностью. Банально с необходимостью каждый день вставать утром, есть, пить, идти на работу, проводить день и ложиться спать вечером. И, если нет чего-то, что придавало бы этой рутине какой-то смысл, какое-то удовольствие, то, пожалуй, жить и не стоит. Да, и не выйдет. Депрессия и апатия всегда к услугам того, кто не справился с этой задачей. Бесцельная и бессмысленная жизнь никому не нужна. И тебе самому в первую очередь. Что делать, если все уже случилось? Не знаю. Я так и не нашел выхода, чтобы кому-то что-то дельное присоветовать. Никто не скажет. Только свои силы. Только ты.
Я так глубоко погрузился в эти плачевные размышления, что упал со стула. Ударился затылком. Боль немного сбавила остроту внутренних противоречий, и во мне родилось первое осознанное пагубное желание. Курить. Как я понял потом, это был первый шаг вниз по крутой лестнице саморазрушения, куда меня невыносимо сильно тянуло. Зато, это был уже какой-никакой стимул. Я оделся, и вышел на улицу.
При выходе из подъезда свет ударил в глаза. Появилась резь, пришлось пару минут изучать ботинки, чтобы не так сильно слепило. Да, так всегда бывает, когда выползаешь из пыльной норы на белый свет. Дома я зашторил все окна, не мог видеть ни света, ни снега. И сейчас смотрел на них, как ошалелый, как будто видел все это в первый раз. Будто сегодня открыл глаза в первый раз в жизни, а до этого был слеп, или вовсе не был. Я дошел до ларька, купил пачку сигарет, зажигалку. И сразу закурил. С первой же затяжкой, вместе с дымом и морозным воздухом в мои легкие, внутрь меня проник какой-то новый демон. Или даже, скорее вирус. Он старался отделить меня сегодняшнего от всего, что было раньше. Очистить связи с прошлым. Все, что дальше я пытался вспомнить, было скорее похоже на кино. Как будто все что было, было не со мной. Я почему-то видел в своей голове все происходившее со стороны, хотя и все еще номинально помнил, что являлся непосредственным участником событий. Похоже, безумие накрыло меня с головой и с большим аппетитом глодало остатки пожухшего мозга. Приятной трапезы, тварь! Теперь я могу всецело предаваться отчаянию. Цель моего существования, по ходу достигнута. Я ж хотел найти единственную. Нашел. Молодец! Чего еще надо? Жизнь можно сливать. Кому она теперь нужна?
Я выкурил пять сигарет подряд, пока не появилось стойкое ощущение смога внутри. Купил еще две пачки прозапас, и наведался в магазин. Там приобрел водки и пельменей. По-простому. Вернувшись домой, нашел записку от Серого, наверно, он оставил ее еще когда отпаивал меня.
«Похмельного утра, страдалец! Как спалось? Давай, выкидывай всю ересь из головы, и принимайся за работу. У тебя три заказа стоит». Я зашел на склад. Обвел взглядом полки, состроил мину отвращения и удалился на кухню. Варить пельмени и спиваться. Может, завтра утром что-то изменится. Сны меня больше не посещали. Видимо, Морфей осерчал. Ну, и черт с ним, так даже лучше.
Новое утро вкатывалось в организм ничуть не лучше предыдущих. Только еще более раздражающим. Телефон разрывался от звонков Серого. Я взял трубку. Выслушал все, что он хотел мне сказать без какого-либо энтузиазма. Потом так же безэмоционально пошел и выполнил все, что накопилось. Просто отключился от всего. Оказалось, что работа это тоже отличный способ забыться. Это и определило мой образ жизни на ближайший месяц. Утром и днем я с упоением работал, а вечером напивался и спал без сновидений до следующего утра. Воздух в квартире от дыма приобрел синеватый оттенок. Проветривать было бесполезно. Я дымил, как паровоз. Перепробовал весь алкогольный ассортимент ближайших магазинов. Развел, кстати, жуткий свинарник. Баночки из-под кофе, ставшие пепельницами, стояли в каждом углу, в некоторых по две. Кружки, из которых этот самый кофе потреблялся в диких количествах, тоже жили везде. Прежде чем налить новую чашку приходилось отыскать хоть какую-нибудь тару. За этот месяц я из чего только не пил. Из жестяных и стеклянных банок, глубоких тарелок, пластиковых контейнеров от бич-лапши, даже пару раз из вазы. Бриться я теперь считал ниже своего оскорбленного новохолостяцкого достоинства, поэтому щетина уже превратилась в неухоженную бородку. Возле дивана, на стене, той самой, которую мы вместе красили, каждый завершившийся день я ставил отметину о том, что я живой. Как узник в тюрьме. В редкие моменты, когда вечерами от выпивки тошнило еще до начала ритуала забвения, я писал письма. Сразу много. В стол. Саше. Дочери. Самому себе. Вселенной. Не могу сказать, в какой из двух вариантов моих вечеров я был ближе к реальности. Вероятно, одинаково далек. В конце месяца, когда, измаранных листов скопилась толстенькая пачка, а Серому, видимо, надоели рассказы клиентов о состоянии апартаментов, которые он мне сдал, он приехал лично. Как назло, вечером, когда я все закончил и собирался распить бутылку портвейна.
— Так, так… Гражданин алкоголик, хулиган, тунеядец, работу-то ты работаешь, а вот себя совсем загубить решил, да?
— Серый, мы же с тобой договаривались, что при условии трудоспособности я что хочу, то и ворочу.
— Договаривались. Я не то, чтобы в претензии. Ты, конечно, волен жить, как хочешь. И суицид, пусть даже такой медленный, все же неотъемлемое право каждого человека. Если честно, я сам удивлен тому, что мне не все равно, что ты тут творишь. Я не отличаюсь человеколюбием, ты мог заметить. Как спец ты мне интересен, но все же не настолько, чтобы я тебя лечить от сердечных ран добровольно взялся. Короче, нельзя так. Завязывай. У тебя вон, батарея из бутылок. И, надо думать, не одна. Тебе в зеркало на себя смотреть не стремно?
— А я не смотрю.
— Отличный выход, — он расхохотался. — Слушай, ты мне все же друг, а я не могу просто смотреть, как ты погибаешь молодой.
— Ну, не смотри.
— Какой ты сегодня находчивый! Может тебе мировые проблемы начать решать?
— Серый, если ты пришел не для того, чтобы отчитывать меня, то зачем вообще?
— Вот ты непонятливый. Пошли, пить будем. Ты же все равно хочешь.
— Ну, пошли.
— Не унывай, у меня все с собой. — Вместо бутылки портвейна на столе появились две с виски. — Поди, такого не пил еще? Ребята из Америки подарили. Шотов-то у тебя, небось, и нет?
— Кого?
— Стопок.
— Нет.
— Так и знал. — Он извлек две маленьких фирменных рюмки из недр своего пальто. — Закусывать чем будем? — Не церемонясь, Серый залез в холодильник, — да, не густо. А ну, пошли в лавку. Такие напитки надо употреблять культурно.
Отвертеться от похода мне не удалось. Лимон, колбаса, сыр, копченая курица, помидоры, зелень, хлеб, сигареты. От полок Серого пришлось оттаскивать. Он был тот еще чревоугодник. Ему дай волю, он весь магазин скупит. Зато дома он всласть мной покомандовал. Заставил вымыть тарелки, разгрести на столе, культурно все организовать, нарезать, и поставить.
— Злыдня!
— А нечего жить как свинья! Девушка бросила, это еще не причина. Даже в запой уходить надо по-человечески.
— Это еще не запой.
— Тем более. — Наконец, окинув критическим взглядом стол, Серый решил, что можно приступать к главной части. Открыл одну бутылку и разлил виски по стопкам. Причем, себе налил поменьше. Я уже смирился, и решил с ним не спорить. Пусть рулит. Чем меньше я вступал с ним в полемику, тем быстрее шел к цели. — Итак, мой унывающий товарищ, первый тост, я надеюсь, откроет тебе глаза на тот факт, что в достижении дна есть один самый главный плюс. Ниже падать некуда. Поэтому отталкивайся ногами и давай, всплывай. Запарил. Месяц же уже пьешь!
— Двадцать девятый день.
— Не важно. — Я выпил все, он только половину. И закусывал гораздо больше моего. — Ты не смотри, что я с тобой состязаться не берусь. Мне завтра с ранья надо огурцом быть, а у тебя возможность поспать будет, да и с твоей подготовкой теперь трудно, поди, тягаться.
— Как хочешь. Мне все равно. — Мы закурили.
— Да, я заметил, что у тебя пофигизм обострился, — он налил мне еще. — Хотя, я считаю, ты зря им так сильно увлекся.
— В глобальном итоге вообще все зря.
— О, — протянул мой собутыльник. — Понятно все с тобой. У тебя не только пофигизм обострился. Смыслоискатель сбоит жестко. Давай, вторую пей, может повеселеешь.
За второй последовала третья, четвертая, пятая. Серый больше налегал на еду, я на виски и сигареты. Он, как обычно, что-то мне втирал. Но сквозь дым смотреть на его точку зрения было проще. Пусть лопочет, лишь бы не приставал. По сравнению с тем, что я пил обычно, этот чудесный напиток, конечно, был экзотикой. Заходил он легче, но и эффект проявился быстрее.
— Классная вещь, этот твой виски.
— Цени! Это дорогой подарок.
— Спасибо.
— Смотрю, ты поадекватней немного стал. Хоть огрызаться бросил. Уже хорошо. Поговорить созрел?
— О чем?
— О том, почему ты все еще новую пассию не нашел.
— Потому что это свинство.
— А так жить, как ты сейчас, не свинство?
— Тоже свинство. Но более общественно приемлемое.
— Ладно. Допустим. А ты хоть раз позвонить ей пытался? Написать?
— Она меня не хочет ни видеть, ни слышать.
— Откуда сведения?
— Из первых рук.
— Да? А у меня вот другие. Так получилось, что я с нашим универом кое-какие дела завел, и случайно познакомился с Сашиными одногрупниками. Подруга у нее, кстати, классная. Чего молчал?
— Ирина, что ли?
— Ага, она.
— Да мы толком не знакомы.
— Ладно, не важно. Я за ней попытался приударить, и она мне кое-какие интересные сведения выдала.
— То есть ты приехал меня вразумлять?
— Да, дослушай ты! То, что Саша зла на тебя, это факт. По словам Ирины впечатление такое, что ей кто-то на мозги покапал хорошо по твоему поводу. Но это так, лирика. Вам все равно рано или поздно придется встретится и поговорить. Во-первых, расставить все точки над i. Во-вторых, тут ее вещи остались. А в-третьих, я думаю, у тебя все же есть шанс. Давай, набирай номер. Напился? Самое время звонить бывшей.
— Иди к черту!
— Да не ломайся ты, я знаю, что ты хочешь.
— Я еще не достаточно пьян!
— Значит, пей.
— За смелость. И за друзей которым не пофиг. — На этот раз мы оба выпили по целому шоту. Я почувствовал, что окривел. И это даже к лучшему. В таком состоянии обычной паранойе до меня не достать. Тут я в безопасности, вне зоны доступа для чего и кого угодно. Здесь легко и невесомо. Я чувствовал себя сигаретным дымом. Парить под потолком при дружеских пьянках, что еще может быть надо?
— Давай!
— Чего давать?
— Звони!
— Тебе надо, ты и звони.
— Идиот! — Серый приступил к поискам моего телефона. Ему пришлось мне позвонить и ползать по квартире прислушиваясь из каких недр доносится мелодия. Я смотрел на него, как на полоумного. Вот ерунду какую-то придумал. А, ладно. Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Тем временем, с улыбкой от уха до уха Серый вернулся со своей находкой в руках.
— Чего лыбишься?
— Читаю вашу переписку.
— Ну, и как?
— Интересно. Романтично. Одобряю.
— О, спасибо, — я встал и пафосно поклонился. Хотя, кажется, сделал это зря. Если до этого я чувствовал себя парящим, то теперь перешел в стадию болтающегося. С трудом сел обратно на стул и попытался зафиксировать свое положение в пространстве сложив голову на руки.
— Всегда пожалуйста, обращайся. Мило, что ты не переименовал контакт. Набираю.
— Да, делай что хочешь.
Серый приложил телефон к моему уху, я взял аппарат, слышались длинные гудки. Ожидание показалось мне бесконечным. Я прислонился к стене, и закрыл глаза. И уснул. Прямо сидя.
— Вот же ж, свин! Проснись, балбес! — Серый тормошил меня, но все было без толку. Посапывание давало понять, что я не притворялся, а совершенно искренне спал.
— Костя? — Послышалось в трубке.
— Нет, к сожалению. Это Серый. Узнала?
— Серый? Что происходит?
— Я пытался заставить твоего суженного тебе позвонить, но ничего не вышло. Он долго отлынивал, пришлось его напоить, а, в итоге, он уснул в самый ответственный момент.
— Вы там оба напились что ли?
— Нет. Только он. Я чуть-чуть совсем выпил. За компанию.
— А чего тебе надо-то?
— Приезжай.
— Куда?
— К Костяну.
— Зачем?
— Поговорить.
— Он же уснул.
— Вот, значит, согласна. Приезжай. К твоему появлению я его разбужу.
— Поздно, Серый. Что за навящевые идеи?
— Ничего не знаю. Приезжай. Я такси тебе вызову.
— Не поеду.
— Милая Саша, со мной сейчас спорить бесполезно. У тебя нет выбора.
— Что ж с тобой сделаешь?
— Ничего со мной делать не надо. Только слушаться. Костян, вон, брыкался, а все равно без толку. Адрес у этого обормота спрошу. Чтоб через десять минут готова была. Жду. — Он отключился, и еще раз попытался меня разбудить. Эффекта ноль. — Вот же ведь! Ладно. Попробуем по-другому. — Серый открыл все окна в квартире, получился нешуточный сквозняк, я поежился, и начал понемногу пробуждаться, ворча что-то невнятно. — Во, пошел процесс, — довольно хмыкнул мой мучитель, — два плюс два?
— Четыре.
— Последняя версия форточек?
— Пятнадцать, но здесь ХР.
— Где живет твоя любовь?
— На шестьдесят восьмой странице.
— Адрес места где тебе хочется быть больше всего? — Гад. Подловил меня. Нечестно пользоваться таким состоянием у людей. Серый вызвал такси. Удивляла его самоуверенность. А если бы я другое что-то сказал? Я был пьян и мог ляпнуть что угодно. Но ему повезло. А вот мне нет. Мои злоключения на этом допросе под сквозняком не кончились. Серый опять волок меня в ванну, пока я пытался открыть глаза.
— Да чего ж тебе от меня надобно?
— Полного пробуждения, и адекватного состояния.
— Зачем?
— К нам едет ревизор. Надо показать, что ты страдаешь, но еще способен к диалогу. А еще, что это ненадолго.
— Интриган.
— Потом спасибо скажешь. — А вот тут он ошибся. Хотя то, что случилось потом помогло мне принять решение. Так что, наверно, за это тоже можно сказать спасибо. Но в тот момент я его яро ненавидел, потому что моя голова оказалась под краном из которого хлестала ледяная вода. Я ругался и вырывался, но тщетно. Количество выпитого играло против меня. Да и Серый был покрупнее. К тому моменту, как он посчитал, что можно меня отпустить, я был трезв как стекло.
— Друзья так не поступают, — бурчал я в полотенце, вытираясь. — О твоей жестокости можно слагать легенды. Сначала сам напоил, потом сам заставил протрезветь. Еще и Сашку сюда тащит. Она-то в чем виновата?
— Поблагодаришь потом. Вставай, пошли окна закрывать, вроде проветрилось. И что за бред ты нес про пятнадцатую версию виндоус?
— Что? Когда я такое говорил?
— Пока еще не до конца проснулся.
— Ты бы еще более авторитетный источник спрашивал, чем собутыльника под градусом! Алкаши у подъезда тебе и не такого расскажут. И про НЛО, и про заговор мировой.
— Ладно, считай отмазался. А то смотри, если знаешь что-то и молчишь, то это не по-товарищески.
— Не по-товарищески так над людьми издеваться!
Мы снова уселись за стол. Теперь сыр и прочая закуска вызывали у меня куда больший аппетит, и я сделал себе красивый бутерброд, положив туда всего, что было на столе. Получилось достаточно много слоев, лимончик сверху отлично смотрелся, но в рот мое произведение кулинарного искусства помещалось с трудом.
— А в Америке это называется сэндвич.
— Круто, и что с того?
— Да так, к слову пришлось. Ты чего опять начал огрызаться? Опять налить?
— Нет уж, увольте. Виски был прекрасен, но если каждое распитие будет сопровождаться подобными экзекуциями, то я лучше вовсе пить не буду.
— О, никак рациональное зерно заронено в эту голову?
— Сам-то, тот еще скалозуб.
— Мне по статусу положено.
— Да, как скажешь.
Раздался звонок в дверь. Я замер, внутри все натянулось, и было готово лопнуть в любую секунду. Серый пошел открывать. И я слышал только обрывки фраз Серого, его голос был куда громче Сашиного.
— Заходи. Деньги за такси, вот, сразу возьми, раз уж это была моя идея. Ничего не много. Нормально. Не ломайся, я ж тебе не переспать предлагаю. Давай, пальто. Вот, смотри, на красоту. Буду тебе сейчас экскурсию проводить. — Судя по тому, что звук стал тише и дальше, он завел ее в спальню. А я все так же сидел не шевелясь, дышать боялся. — Видишь, какая романтика? Дни считает, узник собственной глупости. Аккуратно, не споткнись. У него тут или пепельница или емкость под кофе, я не знаю, а может и то и другое. Комбо. О, еще бутылки. Здорово! Не находишь? Пошли дальше. Тут у нас что? Дышать трудно? Это у него тут смог, как от дым машины, только он сам вместо нее. Ладно, выходи, нечего этой дрянью дышать. Это мы еще проветрили! Оценила масштабы последствий? Ну, что? Теперь идем на героя этого триллера смотреть. — В дверном проеме появился сначала Серый, загородив его весь. — Барабанная дробь! Счастлив представить вашему вниманию: влюбленный идиот необыкновенный, страдающий! — Его самого распирало от устроенного шоу. Кажется, кроме него никому это было не по душе. На Сашу нельзя было подобным произвести хорошего впечатления, да и на кого можно? А я боялся, что еще хуже станет, хотя, казалось бы, куда еще. Серый посторонился, и мы с Сашей встретились взглядами. Время замерло, как и в день, когда я первый раз ее увидел.
На ней был какой-то новый свитер. Черный, и он ей чертовски шел. Волосы немного отросли, и касались плеч. Но взгляд все так же, как раньше, был полон холода. Просто Снежная Королева. Ну да, зима, ее время. Хотя, в воздухе уже потихоньку начинало пахнуть весной. Я почему-то чуял это, прекрасно понимая, что новая весна мне не нужна. Стойте. А ведь Кай и Снежная Королева — пара. Нет? Она села напротив меня. «А звезды тем не менее, а звезды тем не менее, все ближе, но все так же холодны»… Спело у меня в голове. В эту немую сцену вмешался наш сводник с его странными методами.
— Смотри! Эта прекрасная тяжелая небритость, неухоженные патлы, несвежая одежда, легкий налет непрошедшего опьянения. Точно принц!
— Серый, и почему ты постоянно несешь какой-то бред, когда мы собираемся втроем? — я укоризненно на него посмотрел, он проигнорировал.
— Роль у меня такая. — Он плюхнулся на стул между нами. — Итак. Говорите. А я буду третейским судьей. Не позволю тут произойти смертоубийству и любым другим непотребствам. А так же буду следить за справедливостью взаимных оскорблений и упреков.
— Серый, ну, вот, зачем ты этот цирк устроил?
— Я показывал Саше глубину твоего страдания и степень раскаяния. На ее месте, увидев, как ты тут себя изводишь, я бы простил тебе если не все, то многое.
— Да мне не за что его прощать, в общем-то. Не его вина.
— Подожди, я думал он прокосячился по-крупному.
— Нет, не в нем дело.
— А в чем тогда? — Мы оба вылупились на нее, как будто она сказала, что прилетела сюда на метле.
— Я не могу толком объяснить. Просто раньше мне все в Косте нравилось. Вот прям все. Теперь наоборот, все раздражает. Я знаю, что это плохо и не логично, но не могу с собой ничего поделать.
— Видишь! Я же говорил! Чтобы я сейчас не сделал, это будет плохо!
— Технически, ты этого не говорил.
— Ты даже ничего не делал, сюда меня Серый позвал, и с его стороны, это даже достойно умиления.
— Все для тебя, милая Саша! Хочешь, еще одного такого же покажу? Федя, вон, вообще, вешаться пытался. До сих пор веревка посередь комнаты болтается. — Она засмеялась. Да. Засмеялась. Круто. Весело! Здорово! Человек сломан, один над этим шутит, вторая смеется. Красота.
— А если я тебя сейчас в любом виде раздражаю, зачем ты приехала? Не Серого же повидать? С ним можно было и без меня встретиться.
— Ну, я не все вещи забрала.
— Не убедительно.
— Слушай, что ты хочешь услышать?
— Что ты скучаешь, желательно. Еще лучше, что жалеешь о том, что ушла.
— Нет и нет.
— Ожидаемо. — Я бросил случайный взгляд на ее руки, кольцо на месте. Не сняла, странно.
— Вообще-то в чем-то ты прав. Я не просто так приехала. Мне тебе сказать кое-что надо.
— Слушаю, — я приготовился к худшему.
— Серый, выйди, пожалуйста.
— Ну, ладно, — он сделал вид, что расстроился, — схожу руки, что ли, помою.
— Если честно, я не знаю, как ты на это отреагируешь, вряд ли адекватно. Но, наверно, ты должен знать. По крайней мере, Ирина меня этим пилит постоянно. — Я напрягся. Ожидать можно было чего угодно, и пока она тянула, я все больше сжимался, пока уже не выдержал.
— Говори уже, или я тут прямо умру.
— Я беременна, — произнесла Саша одним выдохом. В этих словах было и облегчение, потому что, допустим, это было ожидаемо, хотя я и забыл об этом напрочь в своем упоении страданием. С другой стороны, именно поэтому я оказался к такому повороту событий не готов.
— Я… Ну… Это… Извини. Это здорово, наверно. Не знаю, что ты сама думаешь по этому поводу. Кстати, что?
— Мне 19. Я учусь и не работаю.
— Так. Ты не хотела рассказывать. Значит, логично, что вариант создания некого подобия счастливой ячейки общества не рассматриваешь.
— Угадал.
— А еще это по ходу значит, что ты собралась делать аборт.
— В точку.
— Нет! — Я так испугался, что побледнел. — Что угодно, только не это.
— Что ж, я подозревала что спокойно ты это не воспримешь.
— Блин, плевать, что ты сейчас думаешь обо мне и моей реакции, вот, с самой высокой колокольни. — Я заговорил быстро, как будто от скорости произнесения слов что-то зависело. Но я не на шутку перепугался, и не контролировал подобные мелочи. — Не хочешь быть со мной? Это уже тоже не важно. Ради бога. На здоровье, дело твое. Но я тебя прошу, умоляю, не делай аборт. Я все что хочешь, хоть наизнанку вывернусь, только не поступай так. Я не могу тебе внятно объяснить почему ты не можешь этого сделать, точно так же, как ты не говоришь, почему мы не можем быть вместе. Но я тебе клянусь, что я принимаю твой выбор, не буду ни о чем спрашивать, и больше не попадусь тебе на глаза ни разу, если ты того не захочешь. Пожалуйста, — я упал на колени, — оставь ребенка. Если надо денег, я достану. Нет проблем, сколько скажешь. Хоть миллион и полцарства. Будет так, как захочешь. Ты помнишь, все всегда в твоих руках. Ты думаешь сейчас, сколько это может принести проблем, но их будет не так много. Помнишь, первый твой вечер в Букле? Серый вызвал меня на дуэль, и я написал стихотворение.
— Помню, но причем… — она замолкла, не договорив. Значит, и, правда, помнит.
— Я написал про дочь. Но там нет ни слова о нас, о том, что мы вместе, понимаешь? Можно сказать, что я знал, что мы расстанемся. И я точнее любого ультразвука тебе скажу, что родится девочка. Даже дату знаю. Не спрашивай откуда. Просто знаю, и все. Прими как факт. Как все те мои рассказы, об этом городе. Дочь будет прекрасна. Добрая, скромная, талантливая, в тебя, кстати. — Я мечтательно заулыбался, вспоминая самое светлое из жизни, оставшейся в другом времени. — На тебя будет очень похожа. Такая же милая, улыбки у вас почти одинаковые, и некоторые жесты. И люблю я вас обеих очень. А знаешь, как она тебя любить будет? Неподдельный восторг и уважение ты будешь в ней вызывать. У вас будут замечательные отношения. Если ты боишься родительской ответственности, сплетен, чего угодно, ты можешь сказать, что взяла на воспитание дочку сестры, а сестра, мол, с мужем погибли в автокатастрофе. Сейчас такое сплошь и рядом. Никто не усомнится. Даже сама дочь знать не будет. Но это все на твое усмотрение.
Теперь уже ей нечего было сказать, было видно, что я забросал ее словами, приведя в смятение. Решимость, с которой она сюда пришла исчезла. Информационный визит превратился в точку бифуркации. В ближайшие пять минут каждый из нас примет для себя окончательное решение, определяющее всю дальнейшую жизнь. Вот уж точно, что пять минут — самый весомый временной отрезок. Очень много чего может случиться за пять минут. И, наверное, как раз минут пять, Серый за углом слушал, о чем мы говорили.
— Так, любовнички, — начал он, выруливая из своего укрытия. — Я слышал не все, но достаточно.
— Серый! Подслушивать неприлично!
— Кто бы говорил о приличиях! Значит так. Речь у нашего несчастного вдохновенная, какие бы бредни он не нес. Я ему верю.
— Слушай, то ты ему все простить готов, то веришь ему. Это ты так трепетно друга поддерживаешь? А то можно подумать, что у тебя к нему что-то помимо товарищеских чувств присутствует. Если он тебе так нравится, так и будь с ним сам.
— Ого, милая Саша, это серьезное обвинение. — Серый иронично вскинул брови, а я расхохотался.
— А что? Из нас бы получилась очень красивая пара! Почему нет? Бросила девушка? Уходи в геи! Серый, ты как?
— А почему бы и да? Только, чур я сверху!
— Ну, нет, я так не согласен. Я и так жизнью обиженный.
— Вот видишь, тебе не привыкать, — он встал рядом и приобнял меня за плечи. Я картинно сглотнул. Саша старалась скрыть улыбку, но тщетно. Наша глупая клоунада сбавила градус серьезности. — Костян, твоя очередь руки мыть. Дай мне сказать девушке кое-что.
Я послушно удалился в ванную, открыл воду. Специально, чтобы ничего не слышать. Не знаю, чего именно я боялся. Пожалуй, что всего. Хотя, что уже теперь бояться? О текущей ситуации я знал больше их обоих вместе взятых. Мои ли уговоры или слова Серого подействуют, или еще что, но она родит дочь. Это для меня уже свершившийся факт. Хорошо, от этого легче. Немного. Не сильно. Теперь я точно уверен, что исполнил то, зачем был рожден. Миссия выполнена, результат сохранен. Отлично. Последний уровень пройден. Игра окончена. Всем спасибо, все свободны. Игрок может оторваться от экрана, и выдохнуть. Пойти чаю попить за победу. А что происходит с героем, после конца игры? Правильно, он рассоздается. А спрашивает ли его кто-нибудь, хочет он развоплощаться? Это происходит просто потому, что так надо. И всем плевать на мнение нарисованного персонажа. Даже если оно у него и есть. А где бы я был, если бы меня не было? Привет, мой психоз. Давно не виделись. Что ж, сдаюсь. Теперь твоя очередь. Нападай, я беззащитен. Я сполз по стеночке на пол. И понеслось. Я даже не заметил, как опять вернулся к любимой теме. Это так мужское самолюбие пострадало, что я не могу оставить в покое свое сумасшедшее разбитое сердце? Или я, правда, параноик какой? Но, поздно. Я захвачен снова, и не владею собственной головой.
Все эти тысячи глупых фраз, миллионы мыслей, то несущиеся со скоростью реактивных самолетов, то вяло ползущие, как пьяные черепахи, сотни банальных фантазий и представлений сцен нашей следующий встречи, через пару минут, когда я найду в себе силы выползти из ванной, или какой-нибудь более далекой. Того, кто и кому что скажет, все это только за тем, чтобы скрыть истину, умещающуюся в двух коротких словах. Мне больно. И я не вижу никакого выхода. Время безусловно лечит, но у меня его нет. Вернуться в свой старый мир, и быть рядом с дочерью было бы здорово. Но… Это тоже невозможно. Стало быть… Самоубийство может быть рациональным решением проблемы?
В мое отсутствие на кухне происходил весьма конструктивный разговор. Когда я вернулся к ним, они уже заканчивали.
— Тогда подтягивай английский, милая Саша. Я все передам. Очень рад, что ты согласна. Обещаю, ты не пожалеешь. Такой шанс выпадает раз в жизни. А вот и будущий папаша. Ты как? Выглядишь хуже обычного.
— Я ничего. Все нормально.
— Ну-ну. Лжец. Знаешь, что мы сделаем?
— Что?
— Саша пойдет собирать вещи. А ты садись, тебе, похоже, опять выпить пора. Синь-пьянь.
— Да, я норм.
— А я балерина. Все, женщина, оставь нас.
— Эй, не груби ей! Что с тобой стало? Где же «милая Саша»?
— Спокойнее, защитничек. Извините меня, я устал. А надо еще тебе немного мозг прочистить. — Серый вздохнул так, как будто вразумление всяких идиотов входило в его каждодневные рутинные обязанности. Саша скрылась в комнате.
— Кость, я возьму твою сумку? — послышалось из недр квартиры.
— Бери.
Серый протянул мне недопитую бутылку. Там оставалось немного, почти на самом дне. На три глотка. Я осушил содержимое залпом, потом нашел на столе свой недоеденный сэндвич, и исправил это недоразумение.
— Ну, что, лучше?
— Да, немного.
— Отлично. Слушай внимательно. Проблем с деньгами, медпомощью и документами у Саши не будет. Я предложил ей крутую работу. Эти самые американцы, подарившие виски, который тебе так понравился, и проект в универе связаны. Парни искали перспективного ученого, и кое-кто из Сашиной группы, включая ее саму, подавал надежды. Она им больше всех понравилась. Ее приглашают в Америку. Она будет и учиться и работать. Я еду с ней, ну, не прямо с ней, но по кое-каким делам будем пересекаться. Я смогу за ней присмотреть, не переживай. В ней разглядели огромный потенциал, а эти ребята очень и очень круты, можешь поверить. Твоя Саша сможет горы свернуть и мир изменить.
— Я знаю. — Я не смог удержаться от грустной улыбки.
— Но, это новость номер раз. Есть еще вторая. Я выхожу на новый уровень в бизнесе, и…
— Не продолжай, — я его перебил. — Я понял. Не страшно. Я и сам хотел сказать, что собрался уезжать. Так что, видимо, здесь наши пути разойдутся.
— Так и есть.
— Смотри мне! Сашку хоть пальцем тронешь, убью. А совратишь, так никогда не прощу.
— Не в твоем положении, друже, угрожать мне, — он улыбнулся.
— А, иди ты к черту!
— Да, пожалуй, что пора. У тебя много заказов невыполненных осталось?
— Ни одного. Я так разошелся, что вообще все закончил, что было.
— Вот ты монстр. Горжусь тобой. Значит, считай, что у тебя три дня отпуска перед добровольным увольнением. Найдешь, куда деться?
— Найду, не в первой.
— Тогда, я откланяюсь. — Он вышел в коридор, надел пальто, на прощание поцеловал Сашу в щеку. Вопреки традиции, крепко пожал мне руку, и ушел. Мы с ней остались вдвоем.
— Тебе помочь с вещами?
— Не надо, я почти все собрала. Скажи, зачем ты себя так запустил? Ты же понимаешь, что ничего этим не изменишь и не исправишь.
— Понимаю, — я вздохнул, — можно, я не буду отвечать? Не хочу произносить этого вслух. Мне кажется, ты не хуже меня знаешь ответ. А если не знаешь, то оно и к лучшему.
— Ну, да, ни на что иное я и не рассчитывала.
Мне, наверное, показалось, но воздух между нами в первый раз был наполнен недосказанностью. И немного грустью. Тем самым чувством, которое остается от настоящей любви. Молчаливым послевкусием истины. Мы познали тайну, о которой говорил Серый. Кажется, он был прав.
— Знаешь, я искала свою тетрадь, и нашла в ящике целую стопку бумаг…
— Да, кстати. Об этом. Я так понял, что помощи от меня ты не хочешь, как и присутствия в твоей жизни. — Я сделал паузу. Она ничего не ответила. Что ж, пусть будет молчание знаком согласия. — Ладно, это не проблема. Но, если ты не против, у меня к тебе будет просьба.
— И чего же ты хочешь?
— Пойдем, — я зашел в комнату, и увидел свои письма, разложенными на столе. — Ты читала?
— Только мельком, пару строчек.
— Это их и касается. — Я принялся рыться среди исписанных листов. Отложил два. Сложил в три раза, надписал имена, и отдал Саше. — Пожалуйста, передай это дочери в ее двадцать второй день рождения.
— Вот это поручение.
— Мне больше некому доверить столь важное дело. Я знаю, ты не забудешь. Поэтому, заранее спасибо.
— Варианта отказаться у меня, как я вижу, нет?
— Все правильно. Проси что хочешь взамен, если, конечно, хочешь чего-нибудь.
— А вообще-то хочу.
— Желай.
— Отдай мне остальные письма тоже.
— Надо сказать, я удивлен. Но, если хочешь, то, конечно. Забирай. — Я собрал оставшиеся бумаги и передал ей. Она убрала их в сумку. — Зачем они тебе?
— А зачем тебе ответ на этот вопрос? — она улыбнулась. Неужели? Мне адресована ее прекрасная улыбка, так похожая на другую, любимую мной.
— Все собрала?
— Кажется, все.
— Тогда, стоит позвонить в такси. Позвонишь? Я не помню, где бросил телефон.
Она набрала номер, назвала адреса.
— Минут через пятнадцать приедет.
— Чаю хочешь? Я тебе сэндвич сделаю.
— Можно.
Мы молча прошли на кухню, я согрел чайник, соорудил два бутерброда, себе и ей. Как в старые добрые. Не хватало только Беляша. Но его не вернуть, как и тех времен.
— Саш, я люблю тебя. — В тишине квартиры это прозвучало каким-то не моим голосом.
— Я знаю.
Больше никто ничего не сказал. Да и что уж теперь скажешь? Чай выпит, бутерброды съедены, сумка собрана, признания сделаны. Смс от такси не заставило себя ждать. И хорошо. Не надо перетягивать такие моменты. Саша одевалась в коридоре, заматывалась в шарф, обувалась, я принес сумку из комнаты. Помог ей надеть пальто, вышел проводить до машины. Сумка получилась не тяжелая. Но она позволила мне последний джентльменский поступок. Я сразу расплатился с водителем, открыл ей дверь, поставил сумку на сидение.
— Пока? — В глаза предательски лезли слезы, я держался как мог. Но отпускать свою единственную в новую жизнь, где меня никогда уже не будет, не самое простое испытание, еле справлялся. А точнее, почти совсем нет. Хорошо, что было темно. А может, от этого глаза только больше блестели. Не знаю. Старался не пересекаться с ней взглядом. Нельзя себя выдать. Но главное не увидеть в ее глазах то же самое. Иначе никакая в мире сила не остановила бы меня. Но она так же прячет глаза, оставляя почву для любых домыслов.
— Пока, — она потянулась меня обнять, но я ее остановил.
— Не надо. Ты знаешь, что я не смогу тебя отпустить.
— Прости.
Я закрыл за ней дверь машины, и мне осталось только смотреть, как свет фар все удаляется и растворяется во мраке февральской ночи. Теперь точно все. Даже стоять на ногах трудно. На моих плечах столб воздуха превратился в гранитный. Я не знаю, зачем еще бороться с детским желанием упасть на землю и зарыдать. Никто не видит, да и как-то все равно уже. Наверное, стало бы полегче. Но нет. Я стоял и стоял, как каменный истукан. Словно, взглянул в глаза медузы горгоны. Может, и не дышал. По крайней мере, это мне было более не нужно. Даже мыслей не было. И коварное безумие почему-то не нападало. Что это? Почтение к моему горю или уважение к стойкости? Что бы ни было, кажется, за время, что я простоял там без движения, я познал небытие. Пустоту, какой она есть. Ни мыслей, ни чувств, ни эмоций, ни движений. Лишь безмолвное наблюдение. Без оценок, без комментариев, без наблюдателя. Такое оно и есть, слияние со Вселенной. Растворение в мире. Ни желаний, ни сожалений, ни-че-го.
Я мог бы физически улететь с мягким ночным ветром. Истаять как мираж, морок в темноте. И не сделал этого. В воздухе пахло новой весной, которая придет ни смотря ни на что. Мокрая земля и талый снег обещали всему живому новый расцвет, новое солнце, новое счастье. Ради этого бы стоило жить. Но… Но. Я отшатнулся от своего места. Кончилась магия вселенского единения. Видимо, испугавшись, что я заскучал, мысли заломились в голову всей своей толпой, сорвали дверь с петель, заорали нестройным хором.
Я раньше жил без цели. Не зачем, а почему. Потому что имел неосторожность родится в один из дней. Потом появилась дочь, затем я захотел найти свою единственную. Нашел, и больше ничего не надо было. Весь смысл влился в нее. Я хотел с ней жить долго и счастливо. Как банально, не правда ли? Семья, вот то немногое, о чем я мечтал. Но она ушла. И все. Делать-то теперь что? Почему я не заслужил обычного человеческого счастья? Я думал, будет хотя бы подольше как-то, покрасивее. Или не просто она меня бросит, а случится что-то с нами обоими. Но теперь я все понимаю… Как-то это… Жестоко? Несправедливо? Такая вот забавная история. Прямо ирония судьбы, или гимн вечному человеческому недовольству. Серый опять был прав. Хочется всегда именно того, чего нет. Интересно, а как у него фамилия? Может он известный писатель какой-нибудь в моем родном времени? Его слова. Тот, кто лишен каких-то признаков особенности, мечтает выделиться из серой толпы. А тот, кто из нее выделяется готов все отдать за то, чтобы с ней слиться. Удивительно. Сколько бы людей добровольно встали на мое место? Просто за возможность быть первым, и, возможно, единственным путешественником во времени. А выпало это мне. И я бы с удовольствием с кем-нибудь поменялся. Чтобы родиться не в нулевых, а в восьмидесятых годах. Просто встретить свою любовь, и даже если все бы сложилось точно так же, у меня был бы шанс, смысл… Время, чтобы все исправить, добиться ее. Я слышал случаи, когда девушек просто брали измором. Я на все согласен. Просто за возможность иметь свою семью. Приходить домой, где кто-то тебя ждет, просыпаться по утрам с любимой девушкой, растить дочь… У каждого свои несбыточные мечты.
Я поднялся в пока еще свою квартиру. Три дня. Три дня. Ну и что, что три дня? Что мне эти семьдесят два часа? У меня тут жизнь кончена, а кто-то из мыслей мне ноет о таких мирских вещах, как в очередной раз перспектива отсутствия жилья! А мне понравилось не думать! Не раздеваясь, я прошел на кухню. Однако, Серый припрятал для меня подарок. Не открытая бутылка виски, до которой мы не успели добраться. Надо поискать, где-то должна быть еще почти целая пачка сигарет. Я открыл все окна, пусть ветер порезвиться. Какая уже, право, разница? Game over! Считайте, что я открыл секретный уровень, на котором уже нет врагов, одни бонусы. Делай что хочешь, набивай очки или шишки, ведь все всегда в твоих руках. Я стряхивал пепел на пол, ходил по дому в ботинках. Уберу потом, если буду в состоянии. Отвинтил крышку и сделал первый глоток. Зеленый змей полностью одобрил мое поведение.
— God, you are an asshole! — С удовольствием заорал я в открытое окно.
— Сам такой! — откликнулся кто-то сверху. Ха-ха. Офигеть, как смешно. Наверно, круто было жильцу верхнего этажа в этот момент. Взял, и за Бога ответил убогому смертному. Вступился за отца нашего, молодец. Я отпил еще, снова закурил. Плевать. К черту все. И самого черта тоже к черту. Я вдруг вспомнил, как еще в начальной школе мы с одноклассником представляли указатель на развилке дороги. Налево — к чертовой бабушке, направо — к чертовой матери, прямо — к черту. Я даже засмеялся от нелепого воспоминания. Какой от него прок? Какой во всей моей памяти теперь смысл? Я помню каждое наше свидание с Сашей, хотя у меня и не было много времени, чтобы их забыть. И что дальше? Нет доблести в том, чтобы оберегать эти картинки. И не будет облегчения в том, чтобы их стереть.
С какой-то стороны мне даже повезло. Все быстро кончится. Я просто не успею прочувствовать всю боль, и пройти через все круги страдания. И, если шанса на хороший исход нет, даже если бы было время, мне не придется себя ненавидеть, чувствуя, как меня отпускает. Злобный внутренний голос не напомнит мне, каждое слово люблю, каждую веру в то, что это было навсегда, каждую клятву, оказавшуюся обычным враньем. Я не буду ощущать себя лжецом и предателем, когда через пару месяцев смогу искренне смеяться, просто глядя на солнце, через полгода в первый раз брошу чуть заинтересованный взгляд на девушку, встреченную в автобусе, через год поймаю себя на желании засыпать, обнимая кого-нибудь, и возвращаться не в пустой дом.
— Отлично! В моем положении даже плюсы есть. Смотри, мы даже оптимизма не теряем! — Я сидел в коридоре на полу и разговаривал со своим отражением в зеркальной двери шкафа. Подмигнул сам себе, чокнулся со своим двойником, и сделал из ополовиненной бутылки на две трети пустую.
Конец
Я никогда в жизни так не напивался. У меня, конечно, были и безответные влюбленности и тяжелые разрывы. Но когда твои вещи летят из окна это одно. Разорванные фотографии и сожженные документы примерно из этой же оперы. Но этот чертов раз ни на что не похож! Экзистенциальный запрет — это уже совсем другое. Не надо сравнивать божий дар с яичницей. Меня так сломало, что я стал сам себе совершенно невыносим. Ну что я такого сделал? Как надо было нагрешить в прошлой жизни, что в этой мне так отомстили? Подорвал основы мироздания, не меньше. Я впал в ужасное по своей мерзости состояние. Тяжелая форма алкогольной интоксикации мешалась с суицидальными настроениями и упадком духа, а голова, не желавшая слушаться, снова и снова воспроизводила ее слова. И тут было два выхода. Или снова заглушать все это алкоголем или еще чем. Или выпасть в окно, поругавшись с сами собой. Никогда меня так не размазывало словами. А чего только мне не говорили. Драмы с убью-ненавижу были, и проклятиями осыпалась моя грешная голова, и смерти моей просили у высших сил, и исполненные мистики угрозы, но все меркло перед теми двадцатью нашими последними словами. Почему, черт побери, сильнее всего жжет невидимое? Выплескивающаяся на тебя ненависть переживаема, забывается быстро. Отболело и до свидания. А тут… Тянет и мучает. Влечение практически непреодолимой силы, идти за ней на край света, дальше. Куда угодно. Лишь бы идти. И я пошел. Не знаю куда, не уверен во сколько. Помню только, что покинул квартиру, и, вроде, через дверь.
Ни одной идеи нет, как я мог оказаться на мосту. Кажется, это был мост при выезде из города. А может и какой другой. Для пьяного меня той ночью все городские мосты били на одно лицо. Сколько я сюда добирался и каким образом? Количество выпитого, выкуренного, тоже назвать затрудняюсь. В руках у меня была уже другая бутылка. Не вчерашний виски. Сигарет при себе вообще не оказалось. Как и часов на руке. А и пес бы с ними. Не определить только, поздний вечер сейчас, ночь или раннее утро. Я смотрел в темное небо. Оно так манило к себе. Меня переполнило чувство какой-то непонятной, невыразимой вселенской любви. Мне безумно захотелось как-то это выразить, и я не придумал ничего лучше, чем побежать обнимать приближающийся трамвай. Не знаю, хорошо ли, что не добежал. На полпути меня стошнило.
Спустя полчаса я, еле дыша, перегибался через перила. Внизу железнодорожные пути. Я машинально считал вагоны проходящего товарного поезда. Двадцать три. Тридцать семь. Сорок два. Интересно, смотрел ли этому поезду кто-нибудь вслед так же долго, как и я? Может, там едет чье-то письмо или посылка, очень важные. А может только уголь, да исполнительные листы. Хотя, их, наверно, тоже можно ждать с замиранием сердца. Я в очередной раз откашлялся.
— С вами все в порядке?
— Да, жить буду. — Я обернулся на знакомый голос.
— Костя?
— Света??? Ты чего здесь делаешь?
— Домой возвращаюсь.
— Я думал, ты на машине ездишь.
— Езжу, если не выпью. А ты это чего тут стоишь?
— На поезда смотрю.
— Как романтично, — произнесла она с ноткой сарказма. — А почему один?
— А все. Я теперь один.
— Сочувствую.
— Спасибо, — я усмехнулся. Куда мне уперлось ее сочувствие?
— Ты замерз, поди? Кашляешь уже.
— Нет, нормально.
— Я живу недалеко, может зайдешь на чай?
— Проводить могу, если хочешь. А на чай не зайду.
— Ну, пойдем, а то страшновато.
Мы спустились с моста. Я бормотал себе под нос стихи, которые выучил, но рассказать Саше не успел.
— Чего ты там шепчешь? Не молишься часом?
— Нет. Это стихи.
— Так давай громче тогда.
И меня понесло. Я читал подряд все, что приходило в голову, не удосуживаясь комментировать или хотя бы просто называть автора. Она смотрела на меня с подозрением, видимо, силясь определить степень моего опьянения.
— Пришли, Есенин, угомонись. — Она остановилась возле многоэтажного дома с одним подъездом.
— Почему Есенин?
— Потому что молодой и красивый.
— Ты хочешь сказать, что старше меня?
— Мне почти тридцать.
— А мне где-то за двадцать. Не помню где, если честно. Не столь великая разница.
— Чая ты не хочешь, но может, на кофе зайдешь? — Она зачем-то разматывала шарф прямо на улице.
— Нет, спасибо.
— Пиво? Водка?
— Благодарю, но ответ не изменился.
— И часто ты отказываешь красивым девушкам, откровенно пытающимся тебя соблазнить?
— Первый раз.
— Это сейчас было завуалированное оскорбление?
— Нисколько. Я пьян в хлам. Ничего бы не получилось, даже если бы я пошел с тобой. Извини, — я пожал плечами.
— Ну, и, дурак. — Она развернулась и пошла к двери. Открыла ее, обернулась на секунду, прежде чем скрыться в подъезде. — Не замерзни, гуляка!
— Все бы было лучше, и как будто бы пустяк. Все бы было проще, если б не был я дурак. — Процитировал я, и сел на ступеньку.
«Все бы было легче, был бы я сейчас с тобой. Все бы было проще, был бы я сейчас живой» — продолжил строчку один из голосов в голове.
Я точно понял, что должен делать. План определился передо мной со всей возможной ясностью. Под всей моей жизнью была подведена жирная черта. Мне оставалось только, как прилежному бухгалтеру, подсчитать итог и вписать несколько цифр в заранее отведенную строку. Я думаю, что так, конечно, бывает не часто, но самоубийство в моем случае было самым объективным решением. Долго оставаться живым мне не стоило, черт знает, к чему бы привело существование одновременно двух версий меня. И проверять как-то не очень хотелось. Если есть возможность избежать перспективных плохих последствий, лучше сделать это. Да и что мне еще оставалось? Единственный смысл жизни был найден и очень быстро утерян. Я сам себе опротивел. А кому я тут еще нужен кроме себя? Тем более в таком унылом состоянии. Пойти по одноразовым связям или строить с кем-то новые отношения, заранее обреченные на провал через несколько месяцев? Подло. Да, и какие отношения? Полностью разочаровавшись в жизни, я мог бы только читать длинные занудные лекции о том, что любовь только ловушка, обманка, отвлечение от проблем повседневной действительности, средство примирения с несовершенствами мира. А это, согласитесь, никому не интересно, кроме таких же несчастных нытиков вроде меня. Но они и сами все знают. Сколько бы я ни думал, все равно возвращался к тому, что вариантов-то у меня и нет. А раз вариантов нет, то и думать не о чем.
Решить осталось совсем не много. Способ. Надо как-то так, чтобы особо никого не напрячь. Какой там район у нас считается самым криминальным? Вот туда мне и дорога. Обычно, когда ищешь приключений на пятую точку, найти их совсем не сложно.
Сегодня мне везло на мосты. Здорово, что через город течет река. В каждом уголке города можно найти мост, да, как правило, еще и не один. Хорошо, для любителей мостов. И самоубийц. Второй раз за это темное время суток я стоял, облокотившись на перила моста. Ни одного прохожего. Ничего подозрительного. Ни звука. Ни сигарету, блин, стрельнуть, ни подраться. Где же эти толпы городских страшилок, когда дело доходит до реальных улиц? Где маньяки и жертвы? Тишь да гладь! Вот так захочешь под нож попасть, и не к кому! Ужас! Ладно, раз уж небо не соизволило мне помочь, придется все делать самому. Похлопывание себя по карманам привело к желаемому результату. Перочинный ножик с собой. Вроде, натачивал недавно. Так. Немного логики, чтобы не облажаться. Внизу мелко и, вроде, камни. Лететь метров пять — семь, как раз хватит. Лучше спиной вперед, так и стартовать удобней, и если вдруг не сразу насмерть, то хоть не булькать мордой в этой жиже. Течение есть, стащит, наверно. Но это уже не столь важно. Еще что? А. Резать, наверно, лучше левую. Резко, можно сразу так дернуться, чтобы равновесие потерять и назад завалиться. Вообще идеально. При самом худшем раскладе часок-другой и каюк. Приемлемо. Но, хотелось бы, сразу дуба дать, конечно. Ну, если что, физические мучения однозначно должны перекрыть моральные, в этом-то я уверен. Я сел на перила, лицом к мосту. Обернулся, посмотрел вниз, на камни, подвинулся левее, потом немного вправо. Так вроде хорошо. Надеюсь, прицелился нормально. Раскрыл ножик, закатал рукав, примерился. Ага. Понятно. Одним движением так, раз, и все. Только я уже вдохнул и изготовился, как мне на нос упала первая снежинка. О, как. Снег пошел. Ну, ладно. Я не тороплюсь. А помириться с ним было бы не лишним.
— Ты прости, что я… Ну, ты понимаешь. Замерз просто очень тогда. Я тебя все равно люблю. И рад, что ты пришел меня проводить. Кажется, ты мне сегодня лучший друг.
Минут пять я смотрел, как крупные снежинки кружатся в свете фонаря. Вспомнил двадцать третье октября две тысячи двадцать шестого, когда познакомился с собственной дочерью. Тогда тоже был красивый снегопад. Будет. И я тоже смотрел на похожую картину.
А может, лучше повесится? Ого. Смотрите, кто у нас тут? Малодушие. Даже логикой принятое отчаяние не спасает от страха. Кто бы мог подумать? Но, в общем-то поздно. Решение принято. А я ведь, помнится мне, не сдаюсь. Значит, только вперед. До конца. А он близок. Ну, так и не робей! Чего замер? На удивление, призыв к самодисциплине подействовал. Я еще раз примерился. Снял куртку и свитер, чтобы они не смягчили падения. Глубоко вдохнул, попытался улыбнуться, уголки губ дрогнули, но остались на месте, и я сделал то, что должен был. Все пошло четко по плану. За ту секунду, в которой еще не было боли от распластанной руки, я как раз отклонился назад на достаточное количество градусов, чтобы даже здоровый инстинкт самосохранения ничем не смог помочь. Нож полетел вниз рядом со мной, или я рядом с ним. Темное небо, фонарь, снег, вот он, мой последний пейзаж. Красиво. Повезло мне. Говорят, жизнь пролетает перед глазами. Врут. Я одно только слово успел различить. Все. Спокойное, уверенное утверждение. Мое падение прямо в ледяные объятия темных вод было недолгим. Хруст сломанных костей и тишина. Снег все так же продолжал сыпаться сверху, заметая следы моего поражения в борьбе за собственную жизнь. Ну, что? Слил партию. С кем не бывает? Подумаешь, большое дело! Пыль, в масштабах Вселенной.
Меня никто не искал, и логично, что никто не нашел. Подумаешь, пропал из поля зрения. Как появился, так и сгинул. Мало ли куда? Так уж вышло, что в этом мире и в этом времени для меня места не нашлось. Так бывает. Я не знаю почему. Когда ты не можешь получить именно то, чего больше всего хочешь. Даже, если кажется, что хочешь совсем не много. Наверное, Вселенной виднее. Я так боялся вмешаться в ход событий, облажаться, напортачить, совершить непоправимую ошибку… Что упустил шанс. Если, конечно, предполагать, что он был. Возможно, это мое наказание за несмелость.
Все, что от меня осталось — отчество у дочери. И еще, может, пара непроизвольных жестов и выражений глаз.
Эпилог
Самое интересное, конечно, начинается здесь. Когда основной сюжет уже закончен, занавес опущен, и зал продолжает аплодировать, надеясь, что выход на бис приоткроет какую-нибудь сюжетную тайну. Раз уж главный герой мертв, а смотрели мы его глазами, вспомните вот что. Какую-нибудь старую компьютерную игру. Так называемый режим истории пройден, все бонусные уровни открыты и зачищены. Вспоминаем описанный Костей порядок. Выдохнуть, откинуться в кресле, сходить за чаем. Сейчас будут титры, секретные материалы от авторов и таблица рекордов. В произвольном порядке. Мнение нашего героя, в наличии которого сомневаться не приходится, мы спрашивать не будем, он и так его высказывал при каждом удобном и неудобном случае.
К размышлению про всемогущее «и че?» и недостаток информации можно и поделиться кое-какими фактами из жизни, где нашего героя уже не будет.
Неудачливый профессор, желавший признания, стараниями Алены Игоревны придет в норму. Даже ее опасения на счет рассудка не сбудутся. На сколько вообще можно назвать нормальным человека одержимого идеей. Хотя, стоит отдать ему должное. После эксперимента он не станет больше рисковать, и начнет прислушиваться к чужому мнению. А самое интересное в том, что он найдет ошибку в своих расчетах, и во всей теории. Вернуться из путешествия в прошлое можно, если пропустить в будущем период равный длине пребывания в прошлом. Мнение о том, что нельзя находится в одном времени двум копиям себя он тоже научно опровергнет. Но исследования все равно закроют, за коммерческой бесперспективностью, как уже говорила Алена Игоревна.
Раз уж речь зашла о ней, то можно раскрыть и парочку ее секретов. Имя она сменит сразу после рождения дочери. Таким образом, врать станет легче. При очередном переезде, Серый, вышедший на новый уровень бизнеса, и наполовину ушедший в тень, по своим каналам подчистит следы в информационных базах. Благодаря чему Анна Константиновна окажется сиротой, удочеренной доброй тетей. О чем будут свидетельствовать соответствующие документы. В остальном, с Аней у них все будет отлично, как и рассказывал Костя. Обман так и не будет раскрыт. Саша будет считаться погибшей. Кроме тети и внезапно появившегося отца Аня не будет знать родственников. Впрочем, это не помешает ей прожить вполне размеренную жизнь. Вскоре после перехода, они окончательно рассорятся и разойдутся с Хиро. Она обратит внимание на человека, давно присутствующего рядом с ней. У них все сложится в крепкие отношения. Возможно, именно такой и должна быть правильная семья. Построенная, может и без какой-то фееричной любви и пламенной страсти, зато на взаимном уважении. То «малое, для повседневного пользования», по Серому. Будет трое детей. Две девочки и младший сын, которого они назовут в честь дедушки. Именно ему, в последствие и достанется кольцо. Эта странная семейная реликвия, которую дочь до самого момента передачи так и будет носить на шее, как знак общей с отцом тайны. Хотите сказать, что кольцо пропало вместе с Костей? Читайте дальше.
Кажется, мы отвлеклись. Есть пара вещей, если знать которые, как считал Костя, все меняется. Вам решать был ли он прав. Саша плакала, садясь в такси. Только опущенная голова скрывала от провожавшего ее идиота мокрые дорожки на щеках. Странно, что он не заметил блестящих капель, срывающихся с них. Воистину, кто не хочет видеть, тот и не видит. Но кто хочет знать, тот знает. Плакала она и, читая ту пачку писем, которую попросила у него. Прекрасно понимая, что он имел в виду под каждым словом, ведь то были одни мысли на двоих. Они оба все правильно поняли в последнюю их встречу в коридоре квартиры-склада. Истина осталась не сказана. Впрочем, только одной стороной. Но сами по себе слова мало стоят, ведь так? Если говоришь, что готов на все, так будь готов. Назвался груздем — полезай в кузов. А если нет, то неприлично называется человек, у кого слова с делом расходятся. Он хотел идти за ней, а она ждала, что он придет. Но ничего не произошло. Странно, правда? Что же удивляться, что Алена Игоревна его так не ласково встретила. Через двадцать лет, явился, не запылился. И тем не менее. После прыжка, она взяла со стола его смартфон, долго смотрела на заставку с драконами. Это, и правда, было перепончатокрылое семейство. Уж она-то получше непутевого папаши разбиралась в творчестве своей дочери. Первый набросок этой картинки Аня сделала еще в детстве. Ей приснилось, что она дракон. И у нее папа и мама тоже драконы. Изумрудного цвета грозный отец, мать с чешуей синей, с золотыми отливами, и маленький фиолетовый дракончик, только начинающий летать. Она перерисовывала этот набросок как минимум раз в год. У нее была целая серия. Разные фоны и позы, семейство за разными занятиями. Конечный вариант появился после знакомства с отцом. И в две тысячи двадцать восьмом уже трое c одними и теми же мыслями смотрели на семейные творческие излияния. С одним и тем же тайным желанием. Настоящей семьи. Что греха таить, у Алены Игоревны даже были мысли вернуть заблудившегося во времени отца странного семейства. Ничего себе, была бы картина! Отец младше дочери. Но, желания не знают понятия «абсурд». Когда до нее дошли результаты работы бывшего коллеги, ей как раз представилась возможность собрать новую модель машины времени. И времени бы хватило. На то, чтобы самой отправиться за любимым-обалдуем, и появиться вместе со снегом на том злосчастном мосту. Но что-то ее остановило. Та же сила, тот же разум, что в девятнадцать заставил забыть о чувствах, снять кольцо, убрать вместе с письмами в самый дальний ящик и всецело предаться работе, учебе, построению карьеры, воспитанию дочери, мимолетным романам. Серый был на счет нее прав, философия взяла свое. Чтобы не трогать руками настоящую любовь, можно поставить ее в красный угол памяти, как парадный чайный сервиз в сервант со стеклянными дверями. Стоит, красиво. И не пачкается. А каждый день пить можно и из плохо вымытой чашки с трещиной. Ведь все так делают? В следующий раз, за какой-то нужной перебирая старые вещи, она случайно найдет пачку писем двадцатилетней давности и кольцо, которое, считалось потерянным. Представьте, какова же будет радость Ани, когда тетя Лена подарит его племяннице на память об отце.
Вот, и обладай Костя всей полнотой информации, что бы он сделал? И сделал бы что-нибудь? Может, именно Ее появления он втайне ждал, когда в первый раз струсил, сидя на перилах? В дальнейшем, профессор, изучая пространственно-временной континуум, найдет именно в тот день на том мосту, аномалию, зыбкость пространства. Как будто кто-то слабый совершил заранее обреченную на провал, но отчаянную попытку лбом прорваться через время и пространство. И снег там пошел вопреки метеоусловиям. То, что не смутило прощавшегося с жизнью путешественника во времени, сразу же бросилось в глаза ученому. Небо было темным и безоблачным. Снег шел словно бы из ниоткуда. Как потом открылось, это был вовсе и не снег. То, что им казалось, явление Вселенной куда более сокровенное. Что-то вроде процесса работы над ошибками. Труп в речушке никто не нашел, не просто так. Нечто, похожее на снег, покрывшее тело, растворило его, и куртку, и свитер, и нож, и следы крови на камнях. Как он и говорил, Вселенная готова простить нам косяки, и подчистить за нами ошибки. А отдельный человек не способен запортачить всю Вселенную. Вот и выходит, что страх — это лишь завышенное самомнение. Впрочем, оставим выводы на совесть лично каждого. Выбор все равно приходится делать в одиночку. И верить в то, что ближе к своей шкурке. Каждому — свое.
Напоследок, позволим себе заглянуть в одну из ночей, когда Костя писал письма, прямо в строчки ему через плечо. В таком состоянии он все равно ничего не мог заметить. Он водил ручкой по бумаге, пока его Саша спала, и видела во сне его пишущего, пламя свечки на столе, пляшущие буквы. Утром она не вспоминала эти сны. Но, каждый транс, связанный с письмами был отголоском их прославленной синхронизации, которой ему так не хватало. Но довольно прелюдий. Вот он, лист бумаги, который развернет в день своего двадцатидвухлетия Анна Константиновна в две тысячи двадцать шестом году.
«Дочь моя!
Смотри-ка, как пафосно начал. С днем рождения! Я знаю, что ты считала всю жизнь, что оба твоих родителя погибли, но это не совсем так. Я не стану раскрывать здесь всей правды, она откроется со временем, если так будет нужно. Я прошу прощения за то, что не участвовал в твоей жизни раньше. Уже через годик - полтора ты поймешь почему. Скажу честно, впереди тебя ждет великое потрясение. В прочем, обещаю, что, не смотря на то, что некоторые вещи кажутся абсурдом, они могут доставлять радость и удовольствие, (и быть, кстати, самой истинной правдой). Ты можешь прямо сегодня отправиться на поиски блудного папаши. Он точно дома. Адрес прилагаю, как деньрожденский подарок. Ты оценишь. Не сразу, но уже к исходу вечера. Слово непутевого отца.
В общем-то, все остальное ты узнаешь на месте. Здесь мне, пожалуй, остается сказать только одно. Я люблю тебя. Береги тетю, у вас самые классные родственные отношения, что я видел, исключая, пожалуй, только те, что будут у нас с тобой. Не обижай папку, ему сначала будет тяжеловато, но он быстро исправится. Верь, человек, у которого есть дочь, не безнадежен! Очень жаль, что давно тебя не видел. Безумно скучаю. До скорой встречи.
Твой отец».
ноябрь 2016
Черный роман
© Copyright: Джин Ск, 2017
Свидетельство о публикации №217112801899
Свидетельство о публикации №217112801899
Рецензии