Прости, Наташа! Часть четырнадцатая

Прости, Наташа! Часть четырнадцатая

Рассказ Васи.

– Я виноват перед Наташей. Не уберёг её. А мог бы. Делал всё, чтобы уберечь, но не получилось. Какой же я мужчина? Защитник? Мне нет оправдания. Но сейчас я хочу говорить не о себе, а о нём... убийце...
Я долго к нему подбирался. Ходил кругами. Теперь он у меня в кулаке. Теперь конец истории. Поздно, как страшно поздно, я могу поставить точку в этом деле…

Начну издалека… История тридцатипятилетней давности... Две подруги, обеим по 16 лет (говоря казенным языком – несовершеннолетние), уходят в лес по грибы – по ягоды. Домой возвращается одна. Говорит, с подругой заблудились – потерялись. Подругу-ровесницу искали всем посёлком неделю. Прочесали лес – безрезультатно. Вернувшуюся звали Людмилой. Кто-то замечает на её пальце колечко, якобы принадлежавшее пропавшей подруге. Людмила на всякие расспросы робко оправдывалась: подружкин подарок. Косые взгляды игнорировала – «подарок» носила открыто. Потому все дружно и поверили – подарок.
К этой истории мы еще вернёмся…

Наше время. В городской трёшке живёт – не тужит семья интеллигентов: Иван Терентьевич – преподаватель истории в университете, Мария Ивановна – учитель музыки в музыкальном школе. Живут скромно, но дружно. Растёт у них милая, хорошая дочка Наташенька. Живут в гармонии с собой, с миром, и что важно – друг с другом. В доме – уникальнейшая библиотека, старинные иконы. По вечерам читают Чехова, слушают Шопена, пьют чай с вареньем из черники.

Чёрный час для семьи наступил, когда Ивана Терентьевича увезли в больницу. Разыгралась язва. Там же в больничной палате знакомится с ещё одним пациентом, как оказалось, у них много общего, и не только диагноз: общие интересы, общие знакомые, и даже специальность – история – одна на двоих. Вот и наполнились такие безотрадные больничные дни тёплыми разговорами, воспоминаниями, задушевными рассказами.
Если расспросить соседей – кто такой Иван Терентьевич – все дружно хором ответят: «Милейший человек». Если спросить о нём его студентов – справедливый педагог, профессионал. Сами педагоги в один голос отрекомендуют своего коллегу как увлечённого своим предметом историка, интеллигента до мозга костей (бр-р-р). Если расспросить его жену и дочь – добрый папка и заботливый муж. Какие бы оценки этому человеку не давали, нигде и никогда не прозвучит одна характеристика, присущая настоящему мужчине – защитник. Для семьи мужчина – прежде всего, – защитник! Это банально. Но неизменно… было. Теперь же… Мужик не пьёт – золотой мужик. А если ещё и не курит – женщина готова носить его на руках. Матом не ругается – пылинка за это с него сдувать будет. К чему я все это? … Вот тогда, в больничной палате Иван Терентьевич подписал себе и своей семье приговор. Можно, если постараться, назвать и день, и час, и минуту того рокового «выстрела», который раз и навсегда прекратит род Терентьевых. Из века в век род Терентьевых жил, воевал, писал иконы, строил храмы, учил детей… Но самое главное – выживал. Мужчины берегли Род не только от позора, но и от погибели, исчезновения.

Я знаю, в своих разглагольствованиях ушёл слишком далеко от сути, от предмета разговора, ради чего мы тут все собрались. Но мне очень хочется отделить мух от котлет, а жертв от виновников трагедии. В поисках кто виноват, как это не печально прозвучит, виноват, прежде всего, глава семьи, отец Наташи.
Мужчина – защитник своей семьи. А уж потом душка, славный, милый, интеллигентный. Если бы, если бы так было, жива была бы Наташа, Мария Ивановна, и сам защитник цел и невредим …

Что же такое сотворил Иван Терентьевич? Ничего особенного. С соседом по палате беседовал об истории, ну, не знаю, о Сократе, о Пунических войнах… Если собеседник Ивана Терентьевича – порядочный человек, то беседы по истории остаются беседами по истории. А что если собеседник (или слушатель) Ивана Терентьевича – алчущий хищник, то Иван Терентьевич – хорошая находка для шпиона. Он запросто абсолютно постороннему человеку выбалтывает про ценнейшую библиотеку, про иконы 16 века (судьбоносные в семье Терентьевых). К тому же – Иван Терентьевич – обладатель просторной трёхкомнатной квартиры, где есть целый список ценных вещей – от шкатулок прапрабабушки, пианино, буфета раритетного… Сами понимаете… Уши мошенника – опасные уши, особенно если у этого мошенника уже руки в крови. Разве для него это преграда – наличие в этой квартире троих проживающих, как оказалось вполне безобидных людей.

Вы все сразу подумали, что я мошенником считаю соседа по палате – историка-коллегу? Нет-нет… Я бы никогда не узнал, откуда вьётся верёвочка этой драматической истории семьи, если бы не милейший сосед Ивана Терентьевича по больничной палате. Именно он дал мне конец этого клубочка и именно благодаря ему эта история получила огласку.

После похорон Ивана Терентьевича судьба библиотеки подвисла. Наташа утверждала, что отец оставил записи о своем желании передать в дар университету библиотеку. Но поиски среди бумаг Ивана Терентьевича были безрезультатными. Получается, что библиотека теперь в полном распоряжении вдовы, которая очень шустро сразу же после похорон врезала свой замок в кабинет Ивана Терентьевича, так что дочь – истинная наследница библиотеки теперь не имела к ней доступа. Судьба фолиантов оказалась в руках санитарки. Какой такой санитарки? А той самой Людмилы Федоровны, которая в то время работала в районной больнице санитаркой.
Наташа клялась, что записи о своем желании передать в дар университету библиотеку отец делал, говорил об этом громогласно, и я решил заняться поисками доказательств сих. Для этого я отправился в библиотеку университета. Что там собирался накопать? Я и сам не знал – не понимал. Пошёл на «авось». Либо свидетель какой ценный объявится, либо отыщутся записи, подтверждающие намерение Ивана Терентьевича передать в дар библиотеку университету.

И вот я разговариваю со служителями университетской библиотеки, и неожиданно, случайный посетитель, стоявший в стороне, живо принимает участие в разговоре.
– Да, действительно, Иван Терентьевич собирался это сделать. Я, Анатолий Афанасьевич, могу выступить в суде свидетелем. Анатолий Афанасьевич рассказал о себе: школьный учитель, недавно пригласили преподавать историю в университет, как оказалось, на место Ивана Терентьевича. Однако с покойным был знаком не через университет, а через больничные коридоры. У обоих – язва. На почве язв и познакомились. У него – милейшая супруга. Неужели она выступает против передачи библиотеки университету. Мария Ивановна мне показалась весьма образованной, умной, интеллигентной женщиной. Вот уж, никогда бы не подумал, что она пойдёт против воли усопшего…

– Нет, Анатолий Афанасьевич, – говорю я, – Иван Терентьевич женился на другой женщине. И довольно скоро после несчастного случая с Марией Ивановной. Она ушла в лес по ягоды и не вернулась. С новой женой он прожил совсем недолго. Суд признал её права на библиотеку, документы, письма, дневники Ивана Терентьевича, на иконы. За дочерью суд оставил квартиру и необходимые в быту вещи: кровать, диван, посуду, пианино. Но Людмила Федоровна и не собиралась уходить подобру-поздорову из квартиры…
– Какая еще Людмила Федоровна! – ахнул Анатолий Афанасьевич.
– Вы, что же, знаете Людмилу Федоровну? – спросил Иван.
– Неужели та самая?! Быть не может!

И Анатолий Афанасьевич поведал интересную историю.
Анатолий Афанасьевич пролежал в палате несколько дней и не мог не заметить отвратительной тётки, которая сновала взад-вперед, громко сморкалась, ругалась, хлопала дверьми – вела себя крайне хамски. Хамовитая дама, – отметил про себя Анатолий Афанасьевич, – Цербер.
Через два дня жить в палате стало веселее. К нему подселили Ивана Терентьевича. Он всё своё внимание переключил на соседа, думать забыл о Цербере-санитарке. Нет, она по-прежнему сновала взад-вперед, но дрязги стали потише, что ли. Её не замечали. Говорили и не и не могли наговориться. Так бывает у людей крайне занятых: для них вынужденное безделье – как подарок всласть наговориться. Санитарка словно прилипла к этой палате. Палата, действительно, большая, на 6 коек. Вот она и колготилась: драила, чистила, мыла, скоблила, вытирала…

Анатолия Афанасьевича вскоре перевели в палату этажом ниже. Иван Терентьевич остался в «старой» палате. Лежал один и в палате, и на этаже. Дня через четыре, у Анатолия Афанасьевича дело подходило к выписке, спустился он на 2-ой этаж попрощаться с товарищем и обменяться адресами. Завели разговор, – то да сё.

Отворяется дверь, на пороге – женщина с подносом. На подносе – стакан чаю, сахарница.
– А, голубушка, Людмила Федоровна, спасибо вам огромнейшее, – кивает Иван Терентьевич.
Та молча ставит поднос на тумбочку, сверлит недовольным глазом Анатолия Афанасьевича и удаляется.
«Ну и дела!», подумал Анатолий Афанасьевич.
– Ну, у тебя и сервис, дорогой Иван Терентьевич! И что же, неужели эта та самая Цербер – поди, ж ты – не признал…
– Ну что ты, дорогой Анатолий Афанасьевич, зачем ты так о женщине. Зря кидаешься словами. А она просто одинокая женщина. И никакая она не Цербер. Просто жизнь у нее была нелёгкая. Она и Машеньку впускает во внеурочное время. «Только, говорит, – не выдавайте, что я пропустила, а то мне влетит». Мы с Машей целыми вечерами здесь вдвоём. Не кипятись напрасно, дорогой Анатолий Афанасьевич, – ну что-то в этом роде…
«Чудеса!», только и подивился сей метаморфозе Анатолий Афанасьевич. Цербер и внешне стала вполне дружелюбной. Поступь стала мягче, деликатнее что ли…

После выписки Анатолий Афанасьевич окунулся с головой в свои проблемы: и приятные и не очень, и визит к коллеге откладывал, но был уверен, что они обязательно свидятся, посидят еще за рюмкой чаю… Уж год прошёл, а он всё оттягивал визит к коллеге. То одно, то другое... Проблемы вчера, сегодня, завтра... Проблема на проблеме проблемой погоняет... Несколько раз собирался Анатолий Афанасьевич навестить Ивана Терентьевича, и каждый раз возникала причина отложить встречу. Вот и этой весной настроения никакого: дочь положили на сохранение, у жены – гипертония, у самого подскочило давление... Да ещё – на носу выпускные экзамены: новые тревоги, новые заботы... Как мы помним, Анатолий Афанасьевич – школьные учитель. И вот 7 мая Анатолий Афанасьевич в очередной раз засобирался в гости к приятелю-коллеге. Дочка благополучно разрешилась сыном. 3,400 – вес. Наследник. На домашнем торжестве, по случаю возвращения из роддома дочки с внуком, Анатолий Афанасьевич «прикарманил» плоскодоночку коньяку. Был повод отпраздновать с коллегой рождение внука. В выходной день с утра пораньше, чтобы застать Ивана Терентьевича дома, Анатолий Афанасьевич в прекрасном расположении духа, отправился в гости. Улицу и номер дома он запомнил. А вот номер квартиры запамятовал. Записку с адресом потерял ещё в больнице. Не беда. Во дворе дома возилась какая-то женщина в строительной робе – у неё и спросил Анатолий Афанасьевич, – в какой квартире проживает Иван Терентьевич. Женщина злобно зыркнула на него, и мрачным утробным голосом ответила, – мол, не живут здесь они – переехали, дом поставили на капитальный ремонт. И то верно – во дворе то там, то сям кучи строительного мусора.

– А не подскажите, куда они переехали? – поинтересовался растерянный Анатолий Афанасьевич.
– Жильцы разъехались кто куда. А Тереховы к каким-то родственникам подались.

Холодком недобрых предчувствий обдало Анатолия Афанасьевича. Как-то не по-доброму день начинался. Ушёл Анатолий Афанасьевич восвояси, но не давала покою какая-то внутренняя тревога. Все бередила и бередила душу. Успокаивал Анатолий Афанасьевич себя тем, что на следующей неделе он в университете свидится c драгоценнейшим Иваном Терентьевичем, да если и не свидится, то уж его адресом новым разживётся.
А ночью подскочил Анатолий Афанасьевич как ошпаренный. То ли во сне, то ли в полудреме голос собственный услышал «А почему занавески?».

Как потом Анатолий Афанасьевич стал объяснять, что обеспокоенность появилась из-за несоответствия… Судите сами, дом, якобы, на капитальном ремонте. На ремонт указывали какие-то строительные атрибуты, строительный мусор. Но вот почему во всех окнах занавески. Значит, женщина-строитель просто перепутала время глагола – не «переехали все», а собираются переехать.

И вот Анатолий Афанасьевич вроде бы нашел причину тревоги и надо бы теперь успокоиться и заснуть, а не отпускает… Проглотил снотворное со словами «старость – не радость» и опять попытался заснуть. Утром он вспомнил, что ему снилось – больничные коридоры. Испугался Анатолий Афанасьевич – не к добру! К болезни снится больница… Чур меня! Чур!

***
На следующий день приболел внук. Поднялась температура. «Вот тебе и больничные коридоры», – сказал себе Анатолий Афанасьевич и растворился в домашних заботах. Жена – гипертоник, дочь – после родов... Сами понимаете, – все остальное отступило на второй план. Про Ивана Терентьевича он вспомнил, вернее, ему напомнили, уже в кабинете декана исторического факультета, куда его неожиданно пригласили. Накануне позвонил старый приятель и сказал, что есть вакансия преподавателя истории в университете. Тогда, наконец, и узнал страшную правду об Иване Терентьевиче. Умер от инфаркта. И опять поселилась тревога в душе Анатолия Афанасьевича. Отчего теперь? Все мы смертны. Что тут поделать? Но тревога не отпускала.
А через несколько дней состоялось знакомство Анатолия Афанасьевича со мной в той самой университетской библиотеке. Круг потихонечку замыкался.

Правда, если разобраться… Что мы имеем против Людмилы Федоровны?
Первое. Ухаживала за больным Иваном Терентьевичем не по уставу, чуть теплее и душевнее… Разве в этом есть криминал? Женская слабость, да и только. Ну, приглянулся ей Иван Терентьевич. А Анатолий Афанасьевич не приглянулся… Так фишка легла.

Второе. Я как-то в присутствии Наташи зло высказался о её мачехе, на что та резко оборвала меня и сказала: «Ты не понимаешь… Это она помогла похоронить маму. Она столько сделала. Отец был таким беспомощным. Такой растерянный был. Надо было о месте на кладбище позаботиться, заниматься всеми этими ужасными похоронными делами. А отец – на него столбняк напал. А Людмила Федоровна взяла и разрулила. Просто подставила плечо. Без комментариев. Без глупых никчемных слов соболезнований… А потом исчезла, и это отец, слышишь, отец разыскал её в больнице, он… первый…
Эта история вообще рисует Людмилу Федоровну с потрясающе положительной стороны. Уйма народу окружало эту семью. Вы только подумайте – соседи, родственники, товарищи по работе, друзья… И никто не подставил плечо, не помог горем убитым людям. Сочувственно разводили руками, похлопывали по плечу. «Жизнь продолжается, старина...»…

Третье. Не хочет добровольно расставаться с библиотекой? Так ведь по суду – она законная наследница. А что до всяких моральных принципов – так они не попадают ни под какие статьи уголовного кодекса. Всё – чин чинарём, всё – по закону!

И, однако, я ответственно заявляю: убийца семьи Тереховых в этом зале. Людмила Федоровна просто и без затей проторила себе дорогу в светлое будущее, обеспеченное будущее. И мотив самый банальный – алчность. Вот говорят, бедность – не порок. Ещё какой порок! Какие выкручивает кренделя с человеком бедность!

И не только бедность Людмилу Фёдоровну испортила. Искушение! Вот порок из пороков! Как мимо-то пройти, когда вот, доступно – руку протяни. Люди-то советско-христианской закваски как Тереховы не способны поверить в неприкрытое ЗЛО. Где-то там в книжках – вроде бы читали про ЗЛО... А чтоб вот так, рядом... До конца не верили, и поплатились.

Алчность, искушение и вседозволенность! Вот пороки нашего времени! И если ЗЛО не наказано в начале своего пути – убийца упивается безнаказанностью, всемогуществом! Помните, в начале рассказа я упомянул историю тридцатипятилетней давности? «Две подруги, обеим по 16 лет уходят в лес по грибы – по ягоды. Домой возвращается одна...» Так вот, та, что вернулась, жива и здорова – сейчас в этом зале. Я не поленился и съездил в места её детства, чтобы провести собственное расследование, благо погоны позволяют это делать. Я узнал от одноклассниц и соседей девочки Люды интересные детали той истории. Эти детали не могли остаться незамеченными, они бросаются в глаза своей очевидностью, они лезут на рожон своей бесцеремонностью. Странно, что тогдашние следователи не обратили внимания на эти детали. Люда враждовала с соседкой Олей, ненавидела Олю, как теперь говорят, по полной программе. И вдруг, за неделю до происшествия, она мирится с Олей. Показно демонстрирует дружбу. Весь посёлок наблюдал гуляющих в обнимку новоиспечённых подружек. В общем, через неделю закадычные подружки отправляются в лес по ягоды... И интересная деталь: Оля упиралась, не хотела идти в лес. А Люда настаивала ласково, с подходцем так, что не отвертеться. Оля, на свою беду, сдалась.

Алчность, искушение и вседозволенность! Девочка Люда поняла, как просто убить! Даже проще, чем она грезила. А грезила она избавиться от соседки Оли по простой причине: брат Оли после армии вернулся из Германии, привёз барахло заграничное. Вот Оля и давай хвастать перед подружками обновами. Но такие как Люда этого не любят. Таких как Люда это бесит!

Я так глубоко капнул, когда искал – за что бы зацепиться, собирая «информацию к размышлению»...
Я хотел защитить Наташу от ЗЛА. После смерти Ивана Терентьевича, я заподозрил неладное. Как-то уж скоро он отправился на тот свет за своей первой супругой. Съездив на родину Людмилы Фёдоровны, я понял, что родителей Наташи убили. Почерк двух происшествий один и тот же. Оля ушла по ягоды и пропала без вести, и мать Наташи ушла по ягоды и пропала без вести. Тело Оли нашли в озере. И тело Марии Ивановны вытащили из пруда. Иван Терентьевич с горя женился во второй раз. Ему нужна была опора, и он нашёл её в лице Людмилы Фёдоровны. Мария Ивановна при жизни была ему опорой. Не стало Марии Ивановны – не стало опоры. Растерялся Иван Терентьевич и «наломал дров». Скондачка такие дела не решают. А ему померещилось, что жизнь войдёт в прежнюю колею, лишь только он обретёт опору. И видимость этого ему предоставила наша Людмила Фёдоровна. Иван Терентьевич утешился как ребёнок. А на мелочи он с готовностью закрыл глаза: сын у Людмилы Фёдоровны сидит в тюрьме за разбой, санитарка не дотягивала до Марии Ивановны в культурном плане, дочь замкнулась... Главное – в жизнь Ивана Терентьевича вошла видимость благополучия. А мелочи – на мелочи можно закрыть глаза. Не хотел он мириться с тем, что как раньше уже не будет!

С Марии Ивановной расправиться было легко. Людмила Фёдоровна вошла в доверие к чете Тереховых ещё в ту пору, когда Иван Терентьевич лежал в больнице. Напомню: это она – та самая санитарка, что трепетно ухаживала за Иваном Терентьевичем и «Машеньку» впускала в неурочный час. А на почве любви к ягодам с Машей сошлась ещё ближе. Марии Ивановна любила баловать «своих» вареньем из собранных ею же в лесу ягод. И как оказалось, на сборе ягод и Людмила Фёдоровна была помешана. Надо же, какое совпадение! Сценарий отработан с девочкой Олей, даже декорации те же. Так что уговорить Марию Ивановну «пробежаться» в ближний лесок по ягоды Людмиле Фёдоровне не составило труда.

А что же Иван Терентьевич? Говорят, сердце не выдюжило. Вроде бы раньше на сердце не жаловался, утверждали друзья-сослуживцы. Так ведь, похоронив супругу, Иван Терентьевич, сразу сдал, добавляют они же. Но я частенько бывал в доме Наташи, и лицезрел такую картину. Ну не смотрелись Иван Терентьевич с Людмилой Фёдоровной вместе! Не вписывались как пара в семейную идиллию. И мне кажется, Иван Терентьевич со временем стал впадать в состояние какого-то беспокойства. И не только оттого, что гармонии в семье не сложилось, как с незабвенной Марией Ивановной. Он, как мне кажется, стал тяготиться присутствием Людмилы Фёдоровны. Сделался раздражительным, сутяжным, подозрительным в мелочах. И неспроста! Думаю, он начал опасаться своей супружницы. Наконец, туман развеялся. Осталась санитарка без грима. Я думаю, Людмила Фёдоровна чуяла – конец близок. Но сдавать позиции она не собиралась. Возвращаться в барак? Не для того она столько приложила усилий! Обратно в барак, в нищету – никогда!

В общем, я думаю, уход Ивана Терентьевича был ускорен. Как? На этот вопрос может ответить эксгумация останков и судебно-медицинская экспертиза. Уверен, санитарка, проработав всю жизнь в больнице, неплохо разбиралась в препаратах, способных нанести вред здоровью человека. Вернее, в дозах этих препаратов. Так сказать подсобила маленько супругу, завуалировав случай с Иваном Терентьевичем как «сердце не выдержало».

Итак, осталась на пути к славному будущему одна Наташа, падчерица. Матёрая хищница в Наташе не разглядела опасности. Наташа – не боец! С ней проблем не будет! Только маленько обождать надо – иначе подозрений накликать можно: уж, больно шустро мрут, друг за другом, Тереховы. И она стала ждать.
Я видел, что творилось с Наташей! Как она переживала смерть мамы, как ей тяжело было привыкнуть, что чужая женщина скоренько заняла место её мамы, как она переживала за отца, который после второй женитьбы надломился.

Похоронив отца, совсем ушла в себя. Ничего её не радовало, целыми днями сидела в своей комнате. Я думал, что время – лучший лекарь. Вот она поплачет, и жизнь возьмёт своё. И ещё – хорошо бы, чтобы мачеха убралась восвояси. Как-то захожу к ним, а мачеха на порог меня не пускает: мол, дорожки только что выбила, наследишь мне тут. Я говорю, не к вам пришёл, а к Наташе. Она хозяйка в доме и ей решать, кого впускать, кого не впускать. Она как заверещит: «Убирайся, чтоб духу твоего здесь не было! Я хозяйка в доме! Потому как вдова законного супруга, хозяина дома!» Наташа выбежала из комнаты и бросилась вон из квартиры. Проплакала у нас целый день. Тётя предложила остаться у нас на ночь. А она: «Нет, пойду домой. Пока это ещё мой дом».

Санитарка всё более и более принимала вид Цербера. Больше не перед кем изгаляться! Долой маски! Видел бы её Иван Терентьевич в нынешнем облике – не поверил бы! А ведь сам под рученьки привёл в дом упыря!

Я понял, что Наташу некому защитить от беды. Я и сам растерялся: что делать? Вот так, спонтанно, родилось желание пойти работать в милицию. Я хотел быть во всеоружии, чтобы сразиться со ЗЛОМ. Потому что всех нас: и меня, и Наташу, и всю её семью характеризует одна общая деталь – беспомощность перед ЗЛОМ.

Тогда же, с моей подачи, затеяли суд с разделом имущества. По суду Людмиле Фёдоровне отходила библиотека, иконы, письма и бумаги Ивана Терентьевича, а Наташи – квартира. После смерти отца Людмилу Фёдоровну назначили опекуном Наташи до совершеннолетия. Поэтому Наташа должна была терпеть мачеху до своего совершеннолетия. Мне больно, очень больно, что не смог защитить Наташу! Но тогда я думал, бог с ней, с библиотекой, пусть Наташка доживёт до совершеннолетия, и мачеха уберётся из Наташиного дома.

Заботу о Наташе взяли я и моя тётя: у самой Наташи средств к существованию не было никаких. До совершеннолетия оставалось пара месяцев, как неожиданно у Людмилы Фёдоровны случается ЧП: пожар в бараке, в котором она проживала много лет до замужества, сделал её жилище непригодным для проживания. Часть барака уцелела. Но часть, в которой проживала мачеха Наташи, превратилась в пепелище. В бараке проживало пять семей. И те, кто остался жить в незатронутом пожаром жилище и погорельцы дружно стали обивать инстанции с заявлениями о предоставлении им нового жилья. Но сами понимаете, эта канитель надолго. Вот тогда-то я ощутил животным чутьём опасность! Я понял: она добровольно уходить не собирается из квартиры Наташи. Теперь у неё есть причина не уходить! И Наташу эта причина убедила не выставлять мачеху за дверь, хотя бы, как та убеждала, временно.

Продолжение следует...

Прости, Наташа! Часть пятнадцатая:
http://proza.ru/2017/11/28/1962