Баллада о третьем факультете

   Ленинград. Военно-медицинская ордена Ленина Краснознаменная академия имени С. М. Кирова. Именно здесь куют врачебные кадры для всех видов Вооруженных сил. Именно здесь юношам, талия которых перетянута шесть лет ремнем, прививают не только профессиональные навыки, но и пытаются вбить в их светлые головы строевую выправку, любовь к всевозможным Уставам, порядки и прочие премудрости, которые свойственны только военным. Одни это быстро усваивают и все делают так, как им велят. Именно у них нога поднимается выше пояса, именно их выбритый затылок отражает лицо начальника и солнечные зайчики, именно они смотрят на грудь четвертого человека и только у них ботинки и сапоги сверкают как у кота… глаза. При виде их у помощников коменданта  гарнизона слезы выступают из глаз, ибо не за что задержать эдакого бравого представителя медицинской службы. А как хочется!

   Но есть довольно большая категория слушателей, которым все это претит. На них тоже любо-дорого посмотреть. Они в меру не стрижены, форма не висит мешком,     а подогнана и ушита, усы ниже губ, височки чуть короче длины уха, а брючки расклешены… Они не любят чинопочитания. Им отдать честь, как и ее принять не доставляет никакого удовольствия. С помощником коменданта они встречаются, улыбаясь друг другу, как близкие родственники, зная, что им есть о чем поговорить. Они, подобно мазохистам, получают удовольствие от постоянных нарушений этой самой воинской службы и заработанных за это наказаний. Без них, этих потомков гусаров, Вооруженные силы существовать не могут. Тогда бы армия, авиация и флот превратились в сборище оловянных солдатиков, беспрестанно отдающих честь друг другу.

   Конечно, такие индивидуумы есть в каждом военном училище, но подобного количества как в ВМА имени Кирова, нигде больше нет, и никогда не будет.

   Это повествование я посвящаю своим друзьям-однокашникам с факультета подготовки врачей для авиационной и космической медицины 1971–1977 годов обучения. Это был курс разгильдяев, вольнодумцев и единомышленников, безрассудно любящих свободу и независимость. Вы уж, мои хорошие, извините, если немного привру. Рассказать и не приукрасить, все равно, что в баню сходить и не помыться. А если фамилию исковеркаю, действующих лиц поменяю местами или хронологию перепутаю, — за давностью лет что угодно можно перепутать. За это можно и простить.

   Начальником этого курса был подполковник Новодворский Ярослав Брониславович или, как любовно называли его слушатели, ЯБН. Он не являлся героем, о которых пишут романы. Но... он был начальником этого курса, а это значит, без него это повествование обойтись не может.

   Славный боевой путь Новодворского не был усыпан алмазами. В лучшем случае под его ногами хрустел гравий.

   Отучившись четыре года в Минском медицинском институте, Ярослав понял, что к  Олимпу  ведет  совершенно другая дорога, и он твердо решил прошвырнуться по пыльным армейским дорогам. После окончания военной кафедры саратовского мединститута, а в последующем командного факультета в академии, его поносило по гарнизонам пока судьба не склонила пред ним голову и он, опершись на твердое плечо товарища, не стал начальником курса третьего факультета, факультета подготовки врачей для авиационной и космической медицины в Военно-медицинской академии.

   Человек с рождения и до конца жизни несет свои наклонности. ЯБН их не имел вообще. Все, что он мог, — это есть, пить и нести военную ересь. Но надо отдать должное, со слушателями он не был жесток, а изобрел и вел свою политику, свою тактику. Он играл с ними, как отец играет с детьми, направляя заигравшихся в свое русло.

   Истина, преподнесенная через шутку, доходит и откладывается быстрее, нежели ее презентовать через крик, кровь и адреналин. Сложно изобразить умного, еще сложнее казаться простаком. Наверное, пройдя через горнило военной машины, он наработал стереотип недалекого человека, чтобы выжить в этом аду и хаосе. А потом привык. Так жить проще! Веселый и беспечный человек дольше живет. С дурака какой спрос?! И все слушатели, приняв его игру за истину, копировали своего начальника как попугаи. Играли в него без него. Это было весело. Это всех сближало и роднило. Все подражали Новодворскому и все стремились его превзойти. А будь он зол?.. Желчь съела бы и его и его воспитанников. Большинство выпускников пронесло эту игру через всю свою жизнь, став поистине великими людьми. Люд ми с большой буквы. Одним из таких есть Игорь Борисович Ушаков, академик всех возможных и невозможных академий, светило мировой космической медицины! Бесчисленное множество стало профессорами, доцентами, докторами и кандидатами наук. Но эти взрослые люди, встречаясь между собой, снова становятся детьми. Детьми озорными, шаловливыми и непослушными! До сих пор копирующими своего начальника.

   Начинал Новодворский свою  речь  обычно  с  долгого и протяжного «А-а-а-а-а» и тогда весь строй тоже гнусно тянул «А-а-а-а-а» или «Та-а-а-ак». И все тоже тянули «Та-а-а-ак».

Кому это больше нравилось не известно. Но, кажется, каждый получал свое наслаждение и удовольствие. А на его: «Очевидно», слушатель Зуев, о котором мы поговорим немного ниже, обязательно добавлял: «Невероятно»

   Я расскажу об обитателях этого факультета в виде маленьких новелл, прекрасно понимая, что интересны они будут в основном тем, кто в них участвовал. Но уверен, что понравятся и всем остальным читателям, ибо жизнь, подсмотренная через замочную скважину, всегда вызывает нездоровый интерес.


Субботник


   Когда — то давно, для наведения порядка и чистоты в городах, населенных пунктах и на предприятиях проводились коммунистические субботники. Люди с ведрами, тряпками, вениками, граблями мыли, чистили, убирали, красили, приводя свои рабочие места и окружающую территорию в надлежащий вид. После всего этого вокруг становилось светлее и радостнее.

   Сейчас этого нет. Теперь мы ходим, спотыкаясь о бутылки, коробки и полиэтиленовые пакеты, вязнем в том, что породили сами.

   Начальники на субботниках являлись наблюдателями, вдохновителями и контролерами. Но и это надо. Нет третьего глаза, нет работы, нет качества.

   Академия, как плоть от плоти и полноправный представитель великого народа, принимала самое непосредственное участие в субботнике. Плохо делать нельзя. Это чревато остаться без увольнения в город, а кому хочется сидеть в казарме, или, упаси Господи, загреметь в наряд вне очереди. Поэтому все старались работать на совесть.

   Новодворский пришел в казарму часов в девять, когда работа по наведению порядка в комнатах велась полным ходом. Орала музыка. И чем она громче, тем легче и качественней молодым людям работается. Еще они в ней выражают свой протест в ущемлении их прав и достоинств, а так же ищут конфликт с начальством. Не надо им мешать в этом. Не всегда ищущий  находит.

   Встретил начальника дежурный по курсу сержант Андрей Дармаем, худой, высокий  бурят.

   - Та-а-а-ак, Дармаев, пойдемте, посмотрим, где у вас конь не валялся. Вы еще слышите меня средним ухом?

   - Так точно, товарищ полковник. Все работают. Матрасы выбили, белье в стирку сдали, свежее получили. Сейчас наводится порядок в комнатах.

   - Гладко только на льду бывает, товарищ Дармаев. И у вас на дежурстве. А-а-а-а… — он зашел в туалет. На подоконнике сидел Зуев и курил, — Товарищ Зуев, третью пачку открыли?.. По утрам не тревожит сухой  кашель?

   - А-а-а-а… Я только зашел, товарищ полковник справить нужду. — Зуев сделал кислую физиономию и скрючился вопросительным знаком, — Перерыв в работе нельзя сделать? — его голова при этом задвигалась вперед и назад, а руки описывали кренделя, — Человек имеет право на труд и на отдых.

   - Вы Зуев, имеете только одно право, — на труд. Дармаев, с организацией вами субботника на курсе мне все ясно. Пойдемте, посмотрим, что делается на территории. Зуев, — он обернулся, — вы верите в эксгибиционизм? Можете  не отвечать…

   - Да, да, конечно, — Зуев обнажил зубы хищника и затряс головой.

   Новодворский с Дармаевым спустились во двор казарма. ЯБН поднял голову. На четвертом этаже стоя на подоконнике и уцепившись за раму, слушатель Крыгин, капая слюной из открытого рта, пытался достать до угла окна.

   - Та-а-ак… Товарищ Кригин, — Новодворский всегда в разговоре произносил «и» вместо «ы», — не вижу в вас комсомольского задора. Почему у вас стекло до сих пор не блистает северным сиянием, о котором скучает Дармаев?

   - А-а-а-а… Я же могу упасть, товарищ полковник. А внизу камни.

   - Да… Камни… Но не везде.

   - Товарищ Дармаев, продолжайте разваливать дисциплину на курсе. Я приду перед обедом. Будет плохо, уборку продолжим до вечерний проверки. Вы помните, что сказал Зуев?

   Он много чего говорит.

   Сейчас он глаголил истину. Человек имеет право  на отдых! Но вам об этом думать пока  рано.


…и о высоком


   Первый курс. Наверное, он  самый  сложный  из  всего периода обучения. Молодые люди встают на военные, пусть и медицинские, рельсы. Новая жизнь без радости и мамкиной заботы. Новые предметы, где без усидчивости не обойтись. И всё это в красивейшем, овеянном боевой и трудовой славой, городе-герое Ленинграде. Большая часть в нем впервые. И поэтому так хочется посмотреть на него одним глазком.

   Воскресенье. Все подстрижены, побриты и поглажены. Сегодня сам начальник курса ведет преуспевающих в учебе слушателей на экскурсию в город.

   Слушатели, в количестве восемнадцати человек, шумно высыпали из метро на Невском проспекте, проспекте, о котором знают во всех уголках необъятной Родины.

   Перейдя на противоположную сторону, все оказались в парке, что против Казанского собора. Здесь возвышались два памятника героям Отечественной войны! 1812 года: Кутузову и Барклаю-де-Толли.

   - Та-а-ак! — затянул Новодворский.

   - Та-а-ак! — акнули слушатели.

   - Зуев, вы у нас оканчивали Суворовское училище и должны, как никто другой, знать, кто изображен на этих памятниках. А-а-а-а, — он махнул рукой, — ничего вы, Зуев, в жизни не знаете, кроме двух достопримечательностей, — велосипедного и часового заводов, что у вас в Пензе. Кто у нас тут ленинградец? — он оглядел слушателей, — О, Опара, шапку поправьте, а то кариес будет. Скажите всем, кто тут стоит перед нами?

   - Это Барклай, — показал Опара рукой, — А слева де Толли.

   - Та-а-ак, Опара, отлично. Вижу, что кроме пирожковых, вы очень неплохо разбираетесь в монументальной живописи. Запомнили Зуев? Догадываюсь, что эти фамилии вы слышите впервые. Привыкайте.

   - Да я…

   - Потом, Зуев, потом будете дискутировать, в казарме. А сейчас пойдем  дальше.


…и о высоком-2


   Витя Худобин влетел на этаж весь в мыле.

   - Та-а-ак… Товарищ Худобин, вы опоздали из увольнения на десять минут, — Новодворский ходил по холлу, встречая увольняемых, — За это время не одна баллистическая ракета долетит до нас из Америки. А вас нет рядом с нами! Вы не могли оторваться от подъюбочного пространства или переводили старушек через дорогу? Где вас носило в такую оттепель? Даже дневальный Зуев, готовился в ужасе пустить пену перед припадком. И это все из-за вашего опоздания.

   - А-а-а-а… Чего у вас на языке обязательно  Зуев?

   - Мы не слышим детский лепет дневального и думаем, как правдиво ответить на мой лаконичный вопрос.

   - Я в театре был, товарищ полковник.

   - И что вы там делали? Пиво в буфете пили или в гримерку за переодевающимися актрисами подглядывали? Зуев по театрам не ходит. У него два друга-моряка с четвертого факультета. Так они больше по женским общагам экскурсии проводят. Удовольствия, — полные трусы.

   - А что, общение с особями противоположного пола запрещено Уставом?

   - Я его не слышу, Худобин. А тебя послушаю с удовольствием!

   - Я смотрел «Лебединое озеро». Вот билет. Долго троллейбуса не было.

   - Товарищ Худобин, я на своем веку столько пересмотрел лебединых озер, что вам и не снилось. А лебедей в них видел 2–3, не больше. Идите, оправьтесь и ложитесь спать с мытыми ногами. А мне еще надо доложить на факультет, что у меня из увольнения все прибыли.


Коля Пелогейкин


   Сержант Пелогейкин… Сочная, самобытная и колоритная личность. Буквально, второе лицо после Новодворского по своей индивидуальности. Он идет своим специфическим, одному ему данным путем. Он высок, плечист, здоров и неимоверно силен. У него своё видение мира и своя трансформация его наружу.

   Пелогейкина тоже копируют, что предаёт его характеру и манерам еще большую значимость.

   Говорит Коля густым наигранным басом, выпятив вперед нижнюю челюсть, почти не размыкая рта и не шевеля губами. При этом мимика на лице всегда отсутствует. Понять, что он сказал, впервые слышащий его человек просто не может.

   - Чермякин, отчего я на ночь наблюдаю на вашем не совсем военном лице недовольство? В чем оно выражается? Или вы хотите испортить мне сон? — гудит Пелогейкин, проводя вечернюю проверку.

   - Товарищ сержант, — доносится гнусный, хриплый и противный голос Зуева, шило в заднице которого, не дает ему долго находиться в спокойном состоянии, — а он родился с таким лицом.

   - Да? Будем тренировать. Зуев, если после роспуска строя я не закурю хорошую сигарету, то не Чермякин для бодрости духа и поднятия настроения, а вы будете до нулей часов драить туалет. Время пошло. Разойдись!

   - Две секунды, товарищ сержант, — по коридору слышится удаляющийся топот сапог.



Диалог


   Построение подходило к своему завершающему дебилизму, когда в коридоре показалась заспанная физиономия Зуева.

   - Товарищ полковник, — захрипел гадким голосом Зуев, — разрешите встать в строй!

   - А-а-а-а… Зуев? Где вы были? Очевидно…

   - И невероятно, товарищ полковник. Вы хотите, чтобы я сказал правду прилюдно? — его голова заходила на шарнирах, — И вам не будет неприятно это слышать? Лично я стесняюсь.

   Строй начинает истерически хохотать. Все знают, что диалог Зуева и Новодворского всегда кончается чем-то интересным.

   - Та-а-ак… Вы решили поиграть со мной, как Шарик  с Жучкой? Все хотят услышать вашу искреннюю ложь.

   - Та-а-к… Слушайте. Мы будущие врачи и нам ничего не должно быть противно. Гуманность нашей профессии заключается в  том…

   - А-а--а… Зуев…

   - Я был в туалете. У меня диарея. Для тех, кто плохо учится или забыл, — у меня понос. Я и сейчас хочу. Разрешите, товарищ полковник, выйти в туалет. Не могу терпеть!

   - Очевидно, — тянет слова Новодворский, и его голова тоже начинает делать поступательные движения, — прежде чем отпустить вас по нужде, я должен вас наказать.  Равняйсь!  Смирно! Слушателю…

   ---А-а-а-а… И невероятно… — слушатель по стенке сползает на пол. Все бросаются к нему. Строй рассыпался как горох.

   - Та-а-ак! Что там он еще придумал

   - Ему плохо, — гудит Пелогейкин, — мы отнесем его в комнату.

   - Не надо в комнату, отнесите меня в туалет.

   И снова дикий хохот сотрясает казарму. Новодворский беспомощно машет рукой и уходит.


Кровопийца


   Буквально на каждом построении из года в год, все шесть лет обучения, слушатель Зуев своим противным хриплым голосом задавал начальнику курса, свои каверзные вопросы. Новодворский от них шалел, дергался, краснел, давление скачками пульсировало в висках. Но ответов на эти вопросы он не знал.

   Построение заканчивалось. Перед роспуском строя начальник обязан спросить у своих подчиненных: «Вопросы есть?» Он прекрасно знал, что после этого у него начнутся проблемы. Но по-другому поступить никак было нельзя. Устав!..

   - Товарищ  полковник,  слушатель  Зуев,  разрешите вопрос? — мерзким голосом шакала Табаки из мультфильма «Маугли», хрипел слушатель.

   В строю слышался смех.

   - Что у вас опять, Зуев? — обреченно спрашивал Новодворский.

   -Товарищ полковник, вы не знаете слов песни: «Огней так много золотых на улицах Саратова. Парней так много холостых, а я люблю женатого…»

   Нет. Не знаю. Вас берут солистом в ансамбль песни и пляски Краснознаменного Ленинградского округа?

   С танцами у меня проблема. В сапогах мешает… Просто наш седьмой взвод решил подарить вам эту песню ко дню рождения. В вашей жизни Саратов сыграл далеко не последнюю роль. Он, можно сказать, дал вам путевку в жизнь  и…
   Общий смех заглушает его слова.

   - Зуев, — пунцовая голова начальника ходит взад-вперед, —  с  вашим  голосом  только  в  туалете   кричать: Занято!»

   - А я петь не буду, товарищ полковник. Я буду дирижировать.

   Строй от хохота уже стоит на коленях.

   - Вольно! — кричит Новодворский, — Разойдись!


Биолог


   Преподаватель кафедры биологии подслеповато приблизил журнал к глазам. Группа слушателей третьего факультета сделала свой первый шаг к вершине медицинского Олимпа, — На этот, далеко не сложный вопрос, нам ответит слушатель Скотинник.

   - Скаженник,  товарищ полковник.

   - Извините… Скажите нам, товарищ Скаженник, каких рыб вы знаете?

   Вася закатил к потолку глаза, — Кра-бы…

   - Довольно Ско… Скаженник. Ваши знания достаточно глубоки… Садитесь.

   С первого занятия и по сегодняшний день Вася так и остался для всех Скотинником.


Кровопийца-2


   Если Зуев своими каждодневными, каверзными вопросами сосал кровь из тела Новодворского как комар, то Шапиро пил ее пивными кружками творя гадости. Открыто и со злорадством. А иногда даже низко, подло и жестоко. О негодяях и подонках не пишу. Но они есть. И к великому сожалению будут. Если такая нелюдь и вызывает смех, то он, скорее всего, сквозь слезы.

   - Таких бы шашкой по голове. И чтоб покатилась… — любил приговаривать Новодворский, - Именно по голове. И только шашкой. И, обязательно, чтоб покатилась.


Политическая экономия


   Политическая экономия изучалась и физиками, и лириками. Кроме профессионала вряд ли сейчас кто- то сможет детально рассказать об этом предмете. Но он был. Без него специалист высшего образования не мог построить светлого будущего.

   У восьмого взвода был семинар. Но накануне вечером ему предшествовала грандиозная пьянка по случаю дня рождения сержанта Дармаева. Готовиться времени абсолютно не было.    Все пришли злые и хмурые, проклиная Дармаева, водку, весь мир и сегодняшний день в частности.

   В каждом коллективе есть человек, который может заткнуть любую дырку. Таким во взводе был Андрей Агапов, по кличке Агапыч. Он мог часами, не останавливаясь вести беседу на любую тему переливая из пустого в порожнее.

   - Агапыч, — зашикали на него все, — выручай. Погорим все. После занятий три кружки пива за наш  счет.

   Преподаватель, старый седой полковник, которому политэкономия была нужна как средство зарабатывания денег, тоже сидел безразличный ко всему, ёжась от холода в классе.

   - Та-а-ак… Приступим-с. А ответит нам, — он приблизил к глазам журнал, — слушатель…

   - Агапыч, — зажужжал  взвод…

   - Разрешите, товарищ полковник, слушатель Агапов.

   - Пожалуйста. Слушаем вас.

   И Агапова понесло. Он говорил с позиции марксизма-ленинизма о производственных отношениях людей и  экономических законах, прибавочной стоимости, неизбежном крушении капитализма и построении  коммунизма, об исторической миссии пролетариата в этой революционной  борьбе…

   Преподаватель взглянул на часы, - Давайте сделаем перерыв на пятнадцать минут, и продолжим эту интересную и очень актуальную тему.

   После перерыва преподаватель был явно чем-то озабочен и украдкой поглядывал на часы.

   Кто продолжит?

   - Товарищ полковник, слушатель Агапов. Разрешите мне. Я все-таки хочу закончить свое выступление выводами и новыми положениями в политической экономике, сделанными последними съездами и Пленумами ЦК  КПСС.

   - Может это сделает другой…

   - Товарищ полковник, разрешите все-таки мне. Хочется подвести черту…

   - Хорошо, Агапов, подводите…

   И еще сорок минут Агапов делал выводы о безусловной и бесспорной победе коммунистической идеологии над капиталистической.

   Полковник встал, прошелся по классу, — Да-а-а,… — он многозначительно помолчал, уперся руками в стол, — Агапов — вы демагог! А это человек, способный убедить женщину в том, что мягкий член лучше, чем твердый! Закончить занятия! До свидания. Экзамен можете не сдавать. Подойдете, я вам пятерку поставлю. Надо же… Полтора часа не закрывая рта… Поздно родились. В вас погиб римский  трибун

Строевое собрание

   Строевое собранье, посвященное первой стажировке в войсках, подошло к кону. Всем было предельно ясно, что воинская служба не культпоход в пивной бар и не нельзя на ней считать галок и ворон.
   - Вопросы ко мне есть? — спросил начальник курса, поднимаясь.

   - Товарищ полковник, слушатель Зуев, разрешите вопрос.

От этого гнусного, хриплого и гнусавого голоса к горлу Новодворского подступала тошнота. Но начальник не может сказать «Нет».

   - Слушаю вас,  Зуев!

   - Товарищ полковник, вы не могли бы в двух словах охарактеризовать концепцию фараона Аменхотепа III при воздвижении Мемнонских исполинов?

   - В двух словах, Зуев, не могу . Закончить   собрание!

   - Разойдись!

   И снова у всех веселое настроение.

   А может и не у всех!



Огневая подготовка



   Новодворский приказал построиться курсу у столовой.

   - А-а-а-а, — начал он свою пламенную  речь.

   - А-а-а-а, — завыли слушатели.

   - Завтра занятий не будет.

   - Товарищ полковник, слушатель Зуев, разрешите вопрос!

   - Не время нам, товарищ Зуев, задавать сейчас вопросы. Завтра, после завтрака, к столовой подойдут автобусы. Поедем в Красное Село на стрельбище. Посмотрим на вашу огневую подготовку.

   Курс одобрительно загудел.

   - Очевидно…

   - Невероятно, — вновь послышался хриплый голос Зуева.

   - Пять суток вам, Зуев!

   - Товарищ полковник, никак нет. Четвертые  сутки…

   - Что четвертые?.. Не  понял.

   - Пылают станицы…

   От смеха многие уже стояли на  коленях.

   - Зуев!

   - Я, товарищ полковник!

   - Вы, как социально опасный элемент, стрелять будите холостыми патронами. Ваш приятель Шапиро — из рогатки. Дармаев! Сержант Дармаев! Вижу вам очень весело. Вы будите стрелять из национального вида оружия. Из лука Разойдись!

   Курс накрыла новая волна истерического смеха.



Парад



   Каждый год седьмого ноября, в день Октябрьской социалистической революции, на Дворцовой площади проходил военный парад и демонстрация трудящихся. Слушатели военно-морского факультета стояли в оцеплении, а две коробки с общевойскового факультета и факультета авиационной и космической медицины шли в едином строю перед высокими руководителями Ленинграда и Ленинградской области.

   Прежде чем выпустить слушателей «в люди», с ними ежедневно проводились тренировки. Строевые начальники прикладывали невероятные усилия, тратили здоровье и нервы, чтобы, вначале научить, а потом заставить будущих медицинских светил четкому строевому шагу. А это далеко не просто!

   В этот раз коробкой летчиков назначили руководить Новодворского. Тут-то все и началось. Выяснилось, что строевым приемам надо начинать обучать именно его. При команде: «Шагом марш!» у подполковника происходила полная разбалансировка. Его левая нога шла вместе с левой рукой. Все это выглядело комично. Но не для строевых офицеров. Вначале они его корили, затем орали, а уж после этого, поняв бессмысленность дальнейшего руководства Новодворским колонной, во всю мощь простуженных и прокуренных легких, по «матюгальнику» послали его так далеко, что у коренных ленинградцев, прошедших блокаду, голод и холод, нервная дрожь пробежала по позвоночнику.

   Это Ярослава Брониславовича расстроило мало. Ведя слушателей с площади в казарму он вдруг ни с того, ни с сего, изрек, - А-а-а-а… Дармаев, это вам не Улан-Удэ, где сел на верблюда и поехал.

   - Товарищ полковник, (в обычной жизни подполковнику всегда говорят полковник) у нас в Бурятии верблюдов нет.

   - Вот и я об этом. А должны быть! Не всё же на собаках ездить! Пора и к цивилизации приближаться!

   - Товарищ полковник, слушатель Зуев, разрешите вопрос.

   - Зуев, вы окончили Суворовское училище и должны, как никто другой, знать, что в строю разговоры запрещены. Шире шаг!


Сессия


   Летняя сессия была тяжелой. Плюс еще изнывающая жара, не свойственная Ленинграду. Слушатели зубрят анатомическое строение человека разумного, обливаясь потом. Дневальным стоит слушатель Шапиро. Он ходит в холе и демонстративно свистит. Это раздражает и мешает сосредоточить.

   - Шапиро, заткнись, ты мешаешь, — слышно то из одной, то из другой комнаты.

   Но свист не прекращается.

   - Шапиро! — орет на  весь  курс  гнусавым  голосом  Зуев, — ты попробуй свиснуть в член. Там тоже дырка.

   Веселый, дружный смех снимает напряжение.

   Как ни странно, но свист прекратился. Видно таким способом свистеть у Шапиро не получалось.


Исполнительность


   Колонна второго курса третьего факультета возвращалась с обеда в казарму. Сказать, что это были люди военные, просто нельзя. Потому что так военные не ходят.  И никогда не ходили. Так даже гражданские не ходят. Пленные тоже. Эта  была  куча  расхлестанных,  идущих  не в ногу молодых людей, гудящих от разговора и смеха, как рой мух в выгребной яме. Скорее они походили на стадо, чем на защитников Отечества. Хотя и в стаде тоже есть порядок.

   Комендантом казармы был генерал-майор Семенов, начальник четвертого факультета, факультета подготовки врачей для военно-морского флота. Он стоял на прилегающем к казарме стадионе и что-то объяснял начальникам курсов.

    Чьи это? — произнес тихо он, остолбенев от увиденного.

   Не мои, — дружно ответили начальники курсов, включая и подполковника Новодворского.

   - А ну, все подойдите ко мне! — закричал во всё горло генерал проходящим «военным».

   И в одну секунду никого не стало. Все разбежались в разные стороны.

   Повозмущавшись отсутствием порядка и дисциплины на курсах, Семенов продолжил свою прерванную беседу с воспитателями и вдохновителями.

   Минут через двадцать слушателя Крюкова осенила нездоровая мысль. Святая заповедь: «Подальше от начальства…» даже не возникла в его «светлой» голове, — А зачем генерал нас звал?

   Размышляя о сущности бытия, он оделся и вышел на улицу. Генерал Семенов продолжал что-то изрекать, вероятно, умное, потому как все начальники усердно записывали его приказания себе в блокноты.

   Крюков, перейдя на строевой шаг и приложив правую руку к головному убору, четко подошел к высокому начальнику, — Товарищ генерал! Слушатель Крюков по вашему приказанию прибыл!

   Семенов опешил. Он уже и забыл по старости лет о тех разгильдяях, — Я вас не вызывал, товарищ слушатель.

   - Как же не вызывали? Мы шли, а вы сказали всем подойти к вам.

   - Это те, которые были растерзаны и разбежались?

   - Так точно!

   - Кто ваш начальник курса? — спокойно спросил Семенов.

   - Подполковник Новодворский!

   - Хорошо. Идите. Сейчас вы мне уже не   нужны.

   Что было дальше, слышали только небеса. Но Новодворского отдрючили так, что у того даже появились фантомные боли в области давно отвалившегося хвоста.

   ЯБН влетел на этаж весь в пене и еще чем-то липком.

   - Дежурный!!! — завопил он не своим голосом, — стройте курс!

   Извергая слюну, адреналин и прочие экскременты, Новодворский ждал долго не приходящего оргазма. В конце концов, тот наступил и он обмяк.

   - Товарищ Пелогейкин, сдать дежурство сержанту Дармаеву. Вечером заступить по новой!! Крюков!!! — вновь заголосил он, — вы не мудак!! Вы мудилищее!!! Зуев, у вас ко мне вопросы есть?! Что-то сегодня вы молчаливы. Не заболели? Если с одним все ясно, то с вами…

   - Товарищ полковник, слушатель Зуев, вопросов к вам не имею.

   - И на том спасибо.  Разойдись!

   Дорогие друзья! Это повествование, длиною в шесть лет,  можно  продолжать  и  продолжать.  Еще  не сказано про обрезанную шинель, прибитый сапог, буфетчицу Наташу, делавшую из мальчиков мужчин, женитьбы и разводы, про водку и пиво, про пиво с водкой, про битые и разбитые лица, самовольные отлучки… Всего и не перечислишь… Тогда бы конца у этой книги не было  никогда.