Работа в НПО Алмаз

(Генерал-майор Дмитрий Андреевич Ряховский)


Казалось, что, после ухода из армии, плодотворная жизнь в неполные 50 лет окончилась. Оказалось, что это не так. Впереди были 22 года активной трудовой деятельности. Жизнь по-прежнему была насыщенной, а коллективы, в которых работал, по-своему интересны и притягательны.
 
Сразу же, после увольнения из армии, не откладывая в долгий ящик, отвёз документы в родной Минск, встал в очередь на получение квартиры.
 
Годы были лихие – талоны, очереди, дефицит, разгул перестройки и связанной с нею «демократии», унижение армии.
 
На пенсию 235 рублей не разгонишься. В ожидании квартиры, естественно, решил поработать. В «святцах», привезённых с Балхашского полигона, по поводу трудоустройства военного пенсионера, рекомендовалась особенно не нагружать себя, беречь здоровье, подорванное в армии.

О месте работы подумал заранее, до увольнения из армии. На первом месте по трудоустройству, был родной институт. По этому поводу был соответствующий разговор с командованием управления.

Обещали, что меня возьмут, но только не в родной отдел, а в родственный отдел  тематика которого мне знакома, сотрудники тоже. С ними мы бок о бок трудились.

Одновременно, на всякий случай решил подстраховаться и поговорил о трудоустройстве с Дмитрием Андреевичем Ряховским, который в НПО «Алмаз» возглавлял отдел, обеспечивающий испытание системы С-50. Он и его заместитель Юрий Петрович Афанасьев хорошо знали меня и согласны были взять на работу.
 
На следующий день после увольнения пошёл к начальнику отдела, в который меня хотели взять. Встретил он меня претензией: «Я, Юра, тебя не пойму. Ты и к нам хочешь идти, и одновременно в НПО «Алмаз». Я от такого поворота событий растерялся, стоял как оплёванный. Ведь я пришёл к тебе, чтобы у тебя работать. Причём здесь «Алмаз».
 
Позже понял, что не взяли меня на работу из-за моего строптивого характера. Не шёл я против своей совести, не участвовал в подлогах. Так в 1987 году отказался выдавать начальникам  нужные  цифры. Постоянно отказывал, если  требовали срочно выдать какие-нибудь материалы. Когда говорил , что на подготовку материала нужно время, то меня успокаивали: «А ты выдай что-нибудь, от «балды.» Я  заявлял, что  пришли не по адресу. «От «балды» я материал не даю».
 
В это время Виктор Викторович Астрахов, с которым дружно и плодотворно работали долгие годы, исколесили десятки тысяч километров по Подмосковью и Балхашской пустыне, был заместителем у И.К.Коваленко. Да, я мог пойти на поклон к нему, чтобы он разобрался в моей ситуации. Возможно, он мне бы помог. Но как после этого буду работать?  Позже он постоянно укорял меня в предательстве, что я бросил свою востребованную научную тематику, ушёл из института.

В НПО «Алмаз» приняли меня с распростёртыми объятиями. Это была серьёзная, авторитетная организация.
 
(НПО «Алмаз» — головное системообразующее предприятие оборонно-промышленного комплекса России, занимающееся разработкой зенитных ракетных комплексов и систем противовоздушной обороны (ПВО).
 
В период с 1955 по настоящее время предприятие разрабатывает и выпускает зенитные ракетные комплексы, составляющие основу вооружения отечественных войск ПВО: С-25, С-75, С-125, С-300, С-400. Эти комплексы зарекомендовали себя высокими тактико-техническими характеристиками и поставляются на экспорт в ряд стран мира).

Когда прибыл во 2 ЦНИИ в 1971г. организация именовалась –Московское конструкторское бюро (МКБ) «Стрела». С 1971г. по 1988г. это – Центральное конструкторское бюро (ЦКБ) «Алмаз». С 1988г. это – Научно-производственное объединение (НПО) «Алмаз». Позже, уже после моего ухода, это – Открытое акционерное общество (ОАО) «НПО „Алмаз“ имени академика А.А.Расплетина».

Стал я работать инженером. Для нас, военных пенсионеров, было дурацкое ограничение. Оклад наш не должен был превышать размера пенсии. Это для того, чтобы мы не стали слишком богатыми. В соответствии с этим подбирались для нас соответствующие должности.

Интересна история создания отдела, в который я пришёл. В 1983 году, при проведении испытаний на Балхашском полигоне, пять ракет С-200 не выполнили задания, то есть, как бы зря были сожжены. Для разбирательства была создана авторитетная комиссия. По слухам, виноват был ЦКБ «Алмаз», но Дмитрий Андреевич Ряховский взял вину на себя. Его, генерала-майора, сняли с должности главного инженера полигона и почётно сослали в Ярославское зенитное ракетное училище на должность заместителя начальника училища - начальника учебного отдела.
 
В 1985 году он уволился из армии. Генеральный конструктор ЦКБ «Алмаз» Б.В.Бункин взял Дмитрия Андреевича к себе одним из заместителей (видимо слухи были не на пустом месте). Он поручил ему участвовать в испытаниях создаваемой новой системы обороны Москвы, под названием С-50.

Для Дмитрия Андреевича был создан специальный отдел. Отдел был специфический. Часть сотрудников отдела были москвичами, другая его часть находилась в Твери в кабинетах,  арендуемых у 2 ЦНИИ. Эту часть отдела возглавил КТН, Лауреат Государственной премии, полковник в отставке, бывший начальник отдела управления ЗРВ, занимающегося в 80-е годы испытаниями системы С-50, Юрий Петрович Афанасьев.
 
В отдел Юрий Петрович подбирал проверенных отставных офицеров 2 ЦНИИ. Они хорошо знали создаваемую систему обороны Москвы, ранее участвовали в её испытаниях. Кроме того, их связь и нахождение во 2 ЦНИИ, позволяли решать без проволочек многие вопросы, возникающие при испытаниях.
 
Заместителем Юрия Петровича был КТН, бывший заместитель начальника отдела, возглавляемого Р.Н.Корецким, Олег Фёдорович Горбадей. Именно он встретил меня, когда я вышел от начальника отдела, который меня не взял, и повёл к себе в кабинет, чтобы разъяснить порядок оформления на работу в ЦКБ «Алмаз». Со временем мы с ним подружились.

В тверскую часть отдела так же вошли: Юрий Михайлович Ващенко, Юрий Николаевич Бабкин, Александр Владимирович Архангельский, Владимир Иванович Максимов, (мы с ним неоднократно были вместе на учениях), Иван Терентьевич Бессмертный (одно время мы с ним тесно общались на бытовом уровне, неоднократно ездили вместе на сбор клюквы и грибов), наконец, Вячеслав Игнатьевич Хоняк, с которым мы сошлись характерами и подружились.

Кроме того, в тверскую часть отдела входило пять женщин программисток: Таня Коновалова, Света Прижилова, Наташа Гусакова, Ната Павлюченко, Элла Корецкая (дочь Роберта Николаевича) и секретарь Валентина Майорова.
 
В московскую часть отдела входили Владимир Иванович Хоменко (мы с ним неоднократно работали вместе на учениях и испытаниях С-50, он так же был заместителем Ряховского), полковник в отставке Николай Николаевич Комиссаров (он до увольнения служил в ГУВ. Мы с ним неоднократно встречались на Балхашском полигоне, на испытаниях ЗРС С-300П.), генерал-майор в отставке Всеволод Дмитриевич Синельников (один из разработчиков ЗРС С-300П, впервые его увидел в 1976г. на Балхашском полигоне, когда работал в комиссии по проверке состояния разработки С-300П). Кроме того, в отделе было ещё два сотрудника и две сотрудницы, с которыми ранее не встречался.
 
Чем же занималась эта внушительная научная компания на испытаниях системы С-50? Лично я по-прежнему перед облётами занимался калибровкой уровня помех, создаваемых с НПК для РПН. Раньше эту работу совершал от имени 2 ЦНИИ, сотрудники ЦКБ «Алмаз» осуществляли контроль моих действий. Сейчас 2 ЦНИИ и ЦКБ «Алмаз» поменялись ролями. Кроме того, иногда, по просьбе деликатного В.Д.Синельникова, готовил в его отчёты материал с оценками действий «трёхсотки» в условиях помех. Всеволод Дмитриевич к моим оценкам относился с доверием, а лично ко мне по-отечески, что было очень приятно.
 
Основная масса сотрудников кропотливо занималась анализом результатов облётов системы С-50. Облёт – это десятки самолётов, имитирующих налёт американских крылатых ракет АЛКМ, пролетающих над группировкой ЗРВ системы С-50 (тоже десятки зрдн, оснащённых ЗРС С-300П). Все эти самолёты (цели) должны быть вовремя обнаружены, устойчиво сопровождаться и условно обстреляны.
 
Боевые расчёты КП всех уровней во время облёта автоматически или вручную должно было оценить степень угрозы целей, произвести их распределение между зрдн, выдать по ним целеуказание (ЦУ). Дивизионы должны принять ЦУ (несколько ЦУ, так как С-300П  – многоканальная система), обнаружить и взять на сопровождение цели.

При вхождении целей в зону пуска, условно обстрелять. На первый взгляд всё достаточно просто. Но дело в том, что налёт армады самолётов длиться не более 10-15 минут. А в результате облёта комиссия, отвечающая за испытания, должна ответить все ли цели были обнаружены и обстреляны. А если были пропущены, то нужно было установить по каким причинам: недостатки в работе боевых расчётов, воздействие помех, недостатки техники и пр. За недостатки техники отвечало ЦКБ «Алмаз», которому в настоящее время служил. Назначение отдела состояло в том, чтобы зазря комиссия не кивала на недостатки техники.

После облёта члены комиссии получали от авиаторов реализовавшийся налёт, количество самолётов и траектории их полёта с временной привязкой. В свою очередь, на КП всех уровней системы С-50 автоматически записывались координаты всех обнаруженных и сопровождаемых целей, результаты боевой работы по ней. К сожалению, вся эта информация была не наглядной, а представлялась на бумажных носителях в виде цифр, обозначающих координаты сопровождаемых целей, и условных знаков, говорящих о результатах боевой работы по ней. Нужно было по этим цифрам построить трассы полёта самолётов, идентифицировать их с трассами, представленными авиаторами. И так скрупулезно, по каждому зрдн и каждой цели. Эту работу в комиссии осуществляли и сотрудники 2 ЦНИИ. Для контроля, большей достоверности, её дублировали сотрудники отдела Ряховского. Бывали спорные и даже курьёзные ситуации.
 
Техника – дура. Она, работающая автоматически, осуществляет проводку всего, что обнаруживается и устойчиво сопровождается. Так сотрудники 2 ЦНИИ при анализе распечаток обнаружили проводку цели с высотой полёта 40 км. На этой высоте ничто не должно летать, ни авиация, ни спутники. Возник вопрос об НЛО.

Когда облётов не было, то мы в основном находились в Твери и что-то делали. Но так как никаких конкретных планов перед нами не ставилось, то каждый, идя на работу, усиленно думал, какую весомую причину придумать, чтобы у Юрия Петровича или Олега Фёдоровича отпроситься и уйти с работы. Так как всех сразу они не могли отпустить, то нужно было постараться отпроситься в числе первых.

О своём бестолковом участии вместе с Юрием В. в 1990 году на учении «Оборона-90» рассказывал выше.

Одно время, по заданию Ряховского, имея массу свободного времени, тщательно изучил так называемую «Белую книгу». В ней представлено всё известное о противнике. Причём приведённые в ней данные считались истиной в последней инстанции. По-современному сказали бы, что они лицензированы. Книга является основой для разработки ТТЗ на создаваемое зенитное ракетное вооружение. Ранее интересоваться этой книгой не было необходимости. Тем более, что она была часто недоступна. Сейчас меня интересовали данные о возможностях вероятного противника по постановке помех.
 
Будучи сотрудником 2 ЦНИИ, по указанию начальника отдела В.В.Астрахова проводил расчёты по возможностям работы наших РЭС в условиях помех на порядок и более превышающий уровень помех заданных в ТТЗ на РЭС ЗРВ. Эти уровни помех как бы были отражены в «Белой книге». Мною были сделаны соответствующие оценки и вывод, что в условиях таких помех РЭС могут работать, но с потерей дальности обнаружения и обстрела целей. На учениях и испытаниях системы С-50 результаты расчётов были подтверждены.
 
Тщательно изучая документ, обнаружил, что возможности американцев по созданию высоких уровней помех под большим вопросом, что было отмечено в примечаниях документа. Это было доложено Ряховскому. На очередном заседании комиссии, на котором присутствовали с одной стороны Ряховский и я, с другой стороны представители 2 ЦНИИ в лице моего бывшего начальника В.В.Астрахова и заместителя начальника института по науке А.С.Сумина, был поднят вопрос об увеличении в ТТЗ уровня помех для РЭС модернизируемого варианта ЗРС С-300П.

Ряховский засомневался о правомочности такого требования. Астрахов сослался на «Белую книгу». Ряховский, в свою очередь, привёл цитату из книги по этому вопросу. В результате вопрос был снят с повестки дня.

Периодически, от скуки, или для порядка генерал (так мы за глаза называли Ряховского) вызывал нас в Москву, даже тогда, когда не было облётов. Ездили в Москву без особого напряжения, даже с пользой для себя. Командировочные деньги нам платили. А это были 1990-1993 годы. Самые тяжёлые годы в жизни страны.

В Твери кроме талонов на продукты ничего не было. В Москве было легче. Правда, и ей надоели эти бедные родственники в радиусе до 1000 км. Поэтому продукты стали продаваться только жителям Москвы, по паспорту, с отметкой о прописке. Нам, работающим в Москве, в ЦКБ, выдавалась бумага, позволяющая покупать продукты.

Жили в Москве в служебной гостинице ЦКБ, расположенной в районе метро «Тушинская». Так как в комнатах, где мы жили, было порой шумно, особенно после обильного застолья, то я чаще всего останавливался у родственницы, Майи Васильевны Меньшиковой.
 
В начале 1992 года испытания системы С-50 в основном завершались, облёты прекратились. Отдел изжил себя. Но в это время началось перевооружение обороны Москвы с С-300П на С-300-ПМ.
 
(Постоянно, начиная с начала 70-х годов, в отчётах 2 ЦНИИ мною и другими подавались предложения на модернизацию С-300П. Так, спустя годы, появилась модернизированная «трёхсотка» – ПМ).
 
Одновременно страна переходила на «рыночные отношения», каждый старался урвать у государства всё, что рядом лежало. Об обороне державы никто не думал.

Естественно, появились затруднения в финансировании флагмана нашей оборонки – НПО «Алмаз». Оно начало рачительно считать деньги, искать дополнительные заработки. Так оно решило заняться перевооружением обороны Москвы с С-300П на С-300-ПМ и добилось того, что стало головным подрядчиком в этой работе.

В качестве субподрядчиков нанимались предприятия, которые раньше напрямую решали эти вопросы. В частности, это было ГПТП (Головное производственно-техническое предприятие) "Гранит". Оно специализировалось на выполнении работ по стыковке, монтажу, настройке, испытанию и вводу в эксплуатацию (внедрению) систем вооружения ракетно-космической обороны. В бригады, осуществляющие работу по перевооружению, от головного подрядчика, то есть НПО «Алмаз», включались сотрудники нашего отдела.

Впредь мы ежедневно выезжали на дивизионы, которые перевооружались. Всю работу осуществляли субподрядчики. Если у них возникали затруднения, мы выясняли их суть и докладывали в НПО. Оттуда незамедлительно приезжали соответствующие специалисты, разработчики систем, досконально знающие технику.
 
Работа для нас тверичан была адская. Вначале жили мы в гостинице в Москве, а в дивизионы нас возили на автобусах НПО. Домой, в Тверь, выезжали только на выходные. В 8:00 утра должны были собираться на Ленинградском вокзале. Чтобы успеть к 8:00 мне, живущему у Майи Васильевны Меньшиковой на Можайском шоссе, приходилось вставать в 6 часов утра. Благо, что в те годы не было понятия о пробках. Если выезжали домой, в Тверь, то вставал в 4 утра.

От Ленинградского вокзала нас автобусом развозили по дивизионам, находящимися в 50-60 км от Москвы. После 9 часов утра начиналась работа. Участвовать в настройке аппаратуры мы не могли. Чтобы как-то оправдать своё присутствие вёл дневник, в котором отмечал, какие пункты программы выполнены, одновременно интересовался, нужна ли помощь. Для ребят ГПТП, имеющим доступ к спирту, привыкшим работать свободно, без оглядки, умеющим порой расслабиться, наше присутствие было хуже горькой редьки. Воспринимали нас потенциальными доносчиками. На мой дневник смотрели с подозрением.
 
В осенние месяцы, чтобы не смущать работников ГПТП, отправлялся в лес собирать грибы. Ведь позиция занимала лесную, огороженную колючей проволокой, недоступную, охраняемую территорию площадью не менее 100 гектаров. В час дня автобус собирал всех нас и вёз в ближайшую столовую на обед. После 17 часов работа заканчивалась, и мы возвращались в Москву.
 
Одновременно четырьмя бригадами перевооружались КП полка и его три зрдн. Ввод в строй одного зрп занимал 1-1,5 месяца. После перевооружения зрп комиссия ГУВ проводила проверки результатов работы и составляла акт приёмки. При отсутствии замечаний и подписании акта всеми членами комиссии, ГПТП "Гранит" переводились деньги. Бригада переводилась на перевооружение следующего полка.
 
Было плохо, а стало еще хуже. У НПО окончились деньги на аренду автобуса. Нам предложили жить в дивизионах. Но никто в них жить не хотел. Все хотели ночевать «дома», в Москве. Некоторые специалисты ГПТП жили за пределами Москвы. В этом случае спозаранку мчались на ж/д и/или автобусный вокзал и добирались до наряженного дивизиона. Так как на обед никто не возил, то с собой брал бутерброды и термос с чаем.

Проработали в таком режиме больше года. Первым не выдержал Олег Фёдорович Горбадей. Он уволился из НПО и устроился работать в Твери, в Научно-исследовательском институте информационных технологий (НИИ ИТ).

Спустя некоторое время, осенью 1993 года, случайно встретил Олега Фёдоровича в Твери. Он поинтересовался моей работой, спросил, не надоело ли мне мотаться по командировкам? Одновременно предложил перейти работать в НИИ ИТ, тем более, что вместо получаемых мною в НПО 30000 рублей я буду получать в 2 раза больше. Долго не думая, посоветовавшись с женой Ларисой, решил из НПО уходить.
 
При увольнении произошёл прощальный разговор с Ряховским. Он сожалел, что я ухожу, что он не может предложить мне 60000-й оклад, который получал его заместитель Юрий Петрович Афанасьев.

Мы считали, что у Ряховского скверный характер. Он часто, для порядка, без особых причин, устраивал разнос сотрудникам отдела. Хочу сказать, что ко мне он всегда относился доверительно, уважительно, по-отечески. За 4 года нашей совместной работы в мой адрес от него не было нареканий и тем более оскорблений. В заключение хочу рассказать поучительную байку, рассказанную им.

В 1992 году я приехал с одного из зрдн, охраняющих нашу столицу, и начал докладывать Ряховскому о результатах поездки. Он вспомнил, что вскоре после войны, лейтенантом служил на этом зрдн. Его подчинёнными были ушлые солдаты. Им, солдатам послевоенного призыва, пришлось служить в армии семь лет.

Территория, отведённая под зрдн, была огромной и на неё заходили лоси. Солдаты их отстреливали, а затем по-детски, под безобидным предлогом оправдывались: «Я стоял на посту, кричал: «Стой! Кто идёт?» Он не останавливался, а напролом шёл прямо на меня. Я и выстрелил». Далее Дмитрий Андреевич продолжал: «Стрелять лосей категорически запрещалось, так как зрдн находился в заповедной зоне. После очередного убийства лося, я доложил командиру полка с опасением, что эти отстрелы будут продолжаться. Командир меня успокоил и сказал, что сейчас пришлёт ко мне старшину из тыла полка и все отстрелы прекратятся.

Действительно, вскоре на грузовой машине приехал старшина. Мои бойцы вовсю свежевали лося. Когда они закончили разделывать лося, старшина приказал всё взвесить, составил акт, выдал нам по накладной часть мяса в счет ежедневного довольствия и повёз мясо на полковой склад. Больше нарушений караульно-постовой службы со стороны лосей не наблюдалось».
Вот, как хорошо получается, когда лошадь поставили впереди телеги.
 
Спустя полгода, после моего ухода, отдел прекратил своё существование. Однако дружеские связи с сотрудниками отдела продолжаются до сих пор (2017 год).