Нас посылают в колхоз

Картинки прошлого.
Часть первая.

Мы только начали учиться на втором курсе института как весь 
наш поток послали под Волоколамск на уборку картошки.На сборы дали пару дней.
 
Наши со Светкой сборы в колхоз напоминали, по ироническому замечанию Светиного папы, наблюдающего "эту суету",-подготовку к экспедиции на Северный полюс. Мы запасались крупой, сахаром, перетапливали сливочное масло, искали по знакомым сапоги и телогрейки.И в общем, хорошо подготовилсь.

В деревню нас-студентов везли на грузовиках.Мы всю дорогу так орали песни, что совершенно охрипли.

В почти безлюдной деревне мы-четверо подружек из одной группы-я,Света, Алла и Наташа заняли одну избу.

Входим и видим-на столе расстелена газета, а на ней гребешок...
Хозяйка неприветлива и неговорлива. Кивком она указала место для ночлега на досчатом полу и загремела какими-то ухватами у печки.

Угол, отведённый нам для ночлега, мы освободили от кучи сваленного там тряпья, постелили привезённые из института матрасы и своё бельё и постарались проветрить помещение, в котором застоялся затхлый душный воздух. Неплохо устроились, а вскоре привыкли спать на жёстком полу.

С 8 утра до часу, а потом с 3-х до 7вечера мы копали бесконечную картошку, а потом часа два отмывались от грязи, с которой могла сравниться лишь грязь и пыль от мякины (мы её раза два с удовольствием грузили).
 
Колхоз выдавал нам картошку, огурцы, чёрный мокрый хлеб и молоко,  которое дежурные каждый вечер приносили с фермы.

Деревня жила впроголодь, и дети, которых мы угощали колотым сахаром, не знали, что делать с этими камешками, с опаской лизали их после наших уговоров (это был 55 год). Мы щедро одаривали хозяйку московскими гостинцами, и она стала помогать нам справляться с непривычной русской печью, сама начала нам готовить, но очень невкусно.

Однажды, понаблюдав нашу ежевечернюю перед сном битву за лучшее место (девочки укладывали меня посередине, и двое из трёх прижимались с боков, считая что только так можно согреться), хозяйка предложила попробовать спать на печке.

Утром можно было наблюдать картину разморённых теплом спящих девчонок, упёрших в потолок 4 пары ног. Так мы спасали их от поджаривания на печке, которую хозяйка привыкла растапливать ещё до рассвета, только проснувшись.
 
Больше мы ночевать не печи не решались и окончательно перебрались на пол. И битва «за Лорку»-(это за меня)-тоже сама собой утихла. Дело в том, что наша Аллочка стала приходить со свиданий с Костей все позже и позже и была благодарна, что мы вообще ей дверь открываем. Наша строгая хозяйка не слушала никаких объяснений; каждый вечер она опять упрямо закрывала дверь на засов.
 
Замечательно мы отпразновали ...впрочем, повод мог быть любым.
Как-то вечером наша группа в 17 человек собралась в сарае, форма одежды-ватники и брюки. На столе- 4 бутылки вина, чёрный хлеб, огурцы и консервы «салака». Мы веселились, наблюдая за смешными тенями, которые при свете коптилки метались за нами по стенам сарая. После застолья были танцы до упада: танго, фокстроты и вальсы. Патефон и набор пластинок мы привезли с собой.

Вечером после работы и ужина мы вслух читали Аверченко, которого кто-то из девочек прихватил вместе с пищей насущной из дома. Это не были его фельетоны, это был роман о путешествии какого-то инженера Ивана Ивановича с другом. Друзья часто ссорились, а в качесте изинения использовали формулу: «Дай –ко я тебя в лысинку поцелую».  И все институтские годы мы тоже, не меняя ни слова, просили друг у друга прощения этими словами. Сердце обиженного таяло и прощение следовало незамедлительно.

Кстати, напрасно Светин папа посмеивался над нашими сборами-всё пригодилось. А мне пришлось очень пожалеть, что я послушалась бабушку и не взяла очки, которыми пользовалась, в основном, на лекциях и в кино. Бабушка уговаривала:
-На что тебе там смотреть? Картошку и так увидишь, а если очки кокнешь, где другие-то возьмёшь?
Уговорила. И вот что из этого вышло.

Однажды дежурить выпало нам со Светой. Были поздние сумерки, когда мы отправились на ферму за молоком. Я в это время суток особенно плохо видела и, спотыкаясь, шагала за Светой, упрашивая её не спешить. Никаких фонарей, естественно, не было, а дорога с каждой минутой становилась всё неразличимей. Наконец, показался тусклый свет у дверей фермы.

Я отпустила Светину руку:
-Ну, всё, теперь асфальт пойдёт, видишь, как блестит?,
-Стой, куда ты? Стой!,-
пыталась Света остановить меня, но я уже ступила на предполагаемый асфальт и по щикотолку оказалась в луже.

Обескураженная ошибкой, я обратилась к Светлане:
-Светик, это не асфальт, это лужа... с молоком...

Светка согнулась пополам от неудержимого хохота:
-Ой, не могу! Асфальт! Ха-ха-ха. Л-у-у-жа с..моло-мо-мо.., ха-ха-ха...

На обратном пути, нагружённые бидонами с молоком, мы свернули к речушке. Там, в холодной октябрьской воде мне пришлось очищаться и отмываться от «молочных пенок», как мы окрестили налипшую на ноги грязь. Света прониклась, наконец, сочувствием к моим страданиям, и когда мы пришли в избу, усадила меня у печки, а сама стала искать шерстяные носки в моих вещах.

-Светик, и подай мне, пожалуйста, мои туфли на высоких каблуках.

Тут с моей подругой случилась истерика от хохота, а когда она показала девочкам мои ботинки с меховой опушкой, правда, на каблуках, -хохот обуял всю весёлую компанию.

-Ты эти имеешь в виду? Эти «прощай молодость»? На высоком каблуке? Что с тобой, дорогая?
-Ну ладно вам, согласна, невысокие каблуки. Ну хватит смеяться.

А потом и я присоединилась к девчонкам, описывая недавнюю сцену вынужденного похода на речку.

В тот раз я даже насморка не схватила. Может быть, водка помогла, которую подружки заставили меня выпить. Я пробовала её в первый раз, и она показалась мне хуже горького лекарства. Никакого сравнения с бабушкиным кагором, которым она потчевала меня после лыжных прогулок.

В Москву мы вернулись в середине октября.