Адыгейский тореадор

       Он так любил себя, каждую клеточку своего тела, ловя любой момент своего существования здесь и сейчас, гордо смотря в цель со своих многочисленных фото, напоминая при этом плакат советских военных времён, на котором cначала был изображён красноармеец с указующим перстом и словами : « Ты записался добровольцем?», а потом из уст женщины призывный клич: «Родина-мать зовёт!»

      Но, учитывая тот факт, что ситуация сегодняшних дней располагала к иному, а он желал соответствовать, напористо всем своим небольшим и мягким телом, в надетом голубом спецназовском берете на коротко стриженой голове, пробираясь сквозь толчею политических событий, наполненный доверху амбициями, на вершину славы, словно скалолаз, ползущий к пику Коммунизма на Памире, то, Заур больше походил на современный лозунг от РПЦ, с которого с тем же пламенным взглядом патриота своей страны вещал, заранее осуждая за еретические взгляды:
     « Ты с нами или не дай Бог, нет, сын мой?!»

        Но, всё же, рассматривая подробно или мельком его плакатные изображения, на которых он без сомнения признавался в любви к самому себе, состряпав биографию, опять же, про самого себя, где не упоминал ни даты своего рождения, ни места, а просто  —  «он вечен, жив, и бесконечен…», не забыв отметить лишь все свои регалии в виде наград, а так же срочную службу в ВДВ, но тем беретом цвета голубых небес, как у того, над кем успели посмеяться, а он не совсем был при чём, но, тем не менее, так было, и не хватало мест на его теле или на костюме, никто не придумал столько лацканов на одном костюмном пиджаке, где бы ни висела очередная награда во славу самого себя, так и Заур Абдурахманов, что именовал себя гордо и не притязательно «кремлёвским ястребом», блистал… А от ястреба был только тот взгляд, что осуждал всех не согласных вместе взятых, с ним, Зауром, простым парнем из Адыгея, что стремительно спускаясь с гор, по пути растерял всё своё не существующее оперенье, заменив его на разноцветный наряд, в котором однозначно напоминал тореадора, стоя перед камерой с зажатыми под мышками цветными поясами, означающими степень его побед в спортивных боях, и точно таким же красочным обёрнутым вокруг талии, словно перевязь одного из мушкетёров Александра Дюма. Вот для участия-то в них, он и надевал свой голубой спецназовский берет, и так же гордо, как спускался с гор, выбегал на ринг, потрясая мышцами, не накаченными, а наетыми за столами, ломящимися от уставленных пышных яств, и кулаками, поднятыми вверх, как можно выше, в надетых зашнурованных перчатках ярко-алого окраса.


        Но, как для простого обывателя он выглядел, словно тореадор, а не как спортсмен из вольной борьбы в средней весовой категории, так и его жирок не сильно смущал тех, кто ничего не соображал в деталях того вида спорта, который представлял этот вечно молодой голубой берет, а под ним коротко стриженая голова Заура. Хотя некоторые, более осведомлённые, поговаривали частенько, что бои - то его показательные, а не настоящие, как и победы, соответственно, заказные, или по договорённости, будто перевязь Портоса, что украшала сейчас его торс, спереди была из золота и серебра, а под плащом убога.

    И эти его фото с ним самим размножались в интернет - пространстве со скоростью, обгонявшей конвейерное производство, его любовь к самому себе была поставлена на поток, и листки с изображением тореадора в красочном костюме, как на итальянском карнавале, выскакивали, словно из ксероксного аппарата, падая пачками на пол, а он не замечал этого, и только гордо шествовал дальше, всё чувствуя себя целеустремлённым в высь патриотом, которому ни мало заплатили, но он считал это своей заслугой и потому, не парясь, учил всех и каждого, как надо жить, чтобы не тужить, как он, Заур Абдурахманов, что был простым охранником из сферы федерального масштаба, но гордо называл себя при этом «кремлёвским ястребом». Но был он ни один такой, за стенами Кремля… Но те, его коллеги и соратники по службе, видать, не обладали столь яркой внешностью и оперением, хоть и растерянным при спуске с гор, и взглядом от орла, что больше походил на сычий взор, и потому считали, что скромность больше украшает человека и им к лицу, чем тот берет, и все награды, что нацепил на себя боец, спецназовец, орёл и ястреб… Что можно было выразить и не двояко,  одним лишь словом: авто-фото-вело-мото-кино-радиомонтёр… Короче, это всё о нём, без комментариев и даже без цитат – любимчик женщин, но больше самого себя, Заур Абдурахманов, которого казалось, не смутил бы, даже тот факт, ежели, бы, кто-то случайно поставил бы на фото его же обнажённый зад, вместо привычной коротко стриженой болванки, тоже вместо головы, но с тем беретом, цвета голубых небес, ведь он так сильно обожал каждый сантиметр, не фибр своей души, а тела.


                В ДУШЕ ЖЕ БЫЛ ОН ВСЁ ЖЕ ПАТРИОТ…


          И всё же Зауру было всего или уже тридцать лет, хоть он и скрывал сей, вообще-то не существенный факт своей богатой золотыми нашивками биографии, что не отменяло всё ж таки его упомянутой в действительности принадлежности к структурам ФСО, но означающей одно:


      Ястребом то он был, и даже кремлёвским, раз так ему хотелось, но значило это, что просто вместе со своими коллегами охранял стены Кремля, но не более. А вот, то, что кичился он этим положением, столь страстно, и так самозабвенно, что кто-то однажды смилостивился над ним и, сказав, да бог с ним, дал ему такую кличку, закрепившуюся за тореадором настолько прочно, что он сам уверовал не только в свою значимость, но и в своё предназначение на этой земле, исходившее от приказа не командира части, а аж, от высших сил.

      И потому, почти, как сын божий, войдя со всей ответственностью в эту роль, наставлял всех и каждого, как нужно жить, чтобы не тужить, как он Заур Абдурахманов, тореадор и ястреб в одном лице, что смущённо опуская глаза в пол, при этом, как-то странно припадая на букву «ша» сообщал журналисту, пожелавшему осветить его подвиги в СМИ:

        — Так на счет Бахтиёра… Проблем нет, как ты считаешь нужным, делай. Я особо не любитель светиться в журналах. Поэтому не переживай. Если не суждено, то Богом всё лучше видится!

      При всех своих многочисленных университетах, о которых громогласно было заявлено в биографии великого фэсэошника, выражался почему-то он косноязычно. Назвать это лаконичностью, отображающей его талант высказывать свои мысли точно и конкретно, язык не поворачивался. Как и его нежелание светиться в журналах, при том, что у всех уже в глазах рябило от его несвечения своей ярко-алой перевязью тореадора.

       Да, собственно и в письменном виде, что-то среди его краткости и не сестры таланта, а ввиду отсутствия тех самых мыслей, помимо заученных наизусть почти крылатых фраз от великих, в основном мелькал только восклицательный знак, о запятых и точках речи не шло вовсе.

      Но восклицал он часто и твёрдо, ставя этот знак препинания абсолютно бездумно, где придётся, но всегда в конце своего имени, что выглядело вот, так:

    «С уважением Заур!»

    К чему на самом деле это относилось, с трудом можно было себе даже представить, то ли к тому, что он так сильно уважает, то ли всё же к себе самому, любимому и в своих же глазах самому непревзойдённому.

     А следом, не забыв наставить на путь истинный совершенно незнакомого ему человека, мог добавить, сопроводив конечно же, всю свою многогранную речь восклицательными знаками, что опять выглядело так и не иначе:

        —  Ничего Александра! Вода камни точит! Иди до конца, и ты добьешься своего!

     А в устном изложении всё  можно было бы повторить  вот так:

      —  Ничего Александра… бац! (громко хлюпнув, упал восклицательный знак) вода камни точит… бац! Иди до конца, и ты добьёшься своего… опять громко бац!

     И, конечно же, не забыв бацкнуть, подписаться Зауром Абдурахмановым, потому что уважал он всё же самого себя при этих словах.

     А ещё можно было услышать от него вот такое, опять со всеми прилагающимися:

    —  Мой совет тебе! Никогда не обижайся ни на кого, делай выводы и иди к своей цели до конца! Энергию на обиды не стоит терять.

    И разумеется, внизу неизменное и знаменитое – «С уважением Заур!»




    Но не порою, а очень даже часто, совершенно невпопад, от него приходило:

      —  Не зря меня называют Кремлевский ястреб!)) Это за оперативность и то, что я бью не в бровь, а в глаз!))

       Ну, просто в его изложении это было пояснением на благодарность от журналиста за оперативно присланную фотографию, что значило, действительное попадание прямо в глаз, от чего очень хотелось, поднатужиться и попытаться его, этот глаз не прищурить в этот момент от нелепости услышанного.

     Что совсем не смущало адыгейского тореадора, он продолжал выпячивать колесом грудь, символически увешанную значками и регалиями, за исключением лент и поясов, тоже не известно до конца, заслуженно ли полученных, попутно заявляя о том, как не любит светиться в СМИ и журналах, о том, какой он ястреб, а не сыч, что больше походило бы на правду, и чей, кремлёвский, это тоже давно и всем стало ясно, будучи на самом деле всего-то сержантом по погонам, что не отменяло всей его бесконечной значимости в собственных глазах.



                ***


      Но всё же были в жизни тореадора и  те, кому он поклонялся, а не они ему.  И тут он тоже бил просто в глаз, а не в бровь, поя дифирамбы очень уважаемому человеку, заняв своё место в хоровом пении среди остальных его поклонников.

     А поклоняться было чему.

      Ибо товарищ Кислов являлся ветераном группы специального назначения КГБ СССР «Вымпел», и был ни сержантом, а полковником запаса ФСБ, и ещё член - корреспондентом Петровской академии наук и искусств, и членом общественного совета при президенте, помогал противодействовать терроризму, а ещё, что самое главное, среди всех этих званий, в которых Кислов переплюнул даже уважающего самого себя Заура Абдурахманова, это то, что был этот товарищ, бывший кэгэбист и вымпелист,  вице-президентом Федерации боевого самбо России, и тут же опять вице-президентом, но уже общественной организации «По защите прав человека».

     А ещё, вот тут тореадор таких успехов точно никогда бы не достиг, ибо отличался всё же жутчайшим косноязычием с безграмотностью вместе взятыми, кто бы догадался кем? Писааааателем. И в этом месте надо бы поставить знаменитый знак препинания, восклицательный, и даже ни один  —  вот так!!!—  бац, бац, бац, почти троекратное ура.

      И по этому-то поводу и событию и пел в честь уважаемого товарища Кислова Заур хвалебные оды, сам чуть не плача, но утирая скупую мужскую слезу, катившуюся с его щеки тридцатилетнего проповедника и праведника, что значило:

          «Здравствуйте уважаемый Николай Константинович…» — Почему-то даже не бацкнув по привычке, начал своё уважительное письмо тореадор.

           А дальше, это был просто трактат на тему любви, дружбы, нравственности и морали.  Распинался Заур долго и без перерыва даже на глоток воды из стакана, он чувствовал себя оратором, наконец-то, взобравшимся высоко на трибуну, его вдруг прорвало на многословие, и он всё нёс и нёс пургу про своё бесконечное уважение и поклонение этому талантливому человеку, бывшему кэгэбисту и фэсбешнику, и ещё как оказалось, писателю, а исходя из его же слов, просто хорошему человеку, поэтому он писал, не отрываясь ни на минуту от бумаги:

       «Прослушивая ваши новеллы (пробел, запятая) и читая ваши книги, наполняешься (опять пробел, запятая) буквально бурей эмоций, судьбой героев. Их чувства ( уже без упоминания - пробел запятая) их переживания, то,  через что им приходится проходить, настолько детально преподносится слушателю, что просто невозможно остаться равнодушным к этим рассказам» —   скользил пером по клавиатуре Заур.

     Следом, помня о своём непринуждённом, но так  необходимом патриотизме, сержант, как с того плаката про добровольца добавлял:

     «В какие - то моменты хочется защитить, бить ( почему-то без упоминания, не в бровь, а в глаз),  стрелять, кричать: "Ну как же так, что же вы делаете, чего же вы ждёте, ведь людям нужно помочь....." это чувство взрывается внутри тебя, и как цунами проноситься в твоей голове !»

     Здесь, в конце, конечно же, не забыт был любимый восклицательный знак, как ни странно поставленный весьма уместно, а не по обычаю, невпопад.

    Потом оратор ещё, что-то долго плёл про мужское душевное состояние, о том, каким должен быть настоящий мужчина, имея ввиду, конечно же, себя, ястреба, который готов пойти на всё ради того, что ему по-настоящему дорого, следом, забывшись, опять про мужскую дружбу, про любовь ко всем абсолютно, тут просто без разбора, потому что, назвав это для чего-то мужской любовью, но к товарищам, и потом только к родным и, конечно же, к родине, он же патриот, не надо забывать о самом главном.

     И опять, повторив то же, что и журналисту во время интервью, он это помнил чётко и на зубок, что «нужно терпеть и идти вперёд без оглядки»

      А затем уже просто процитировал слова героя из книги великого человека и писателя, сам он так не мог, наверняка, не дорос ещё до уровня Кислова сержант ФСО, взяв в кавычки абзац  хоть и  не из  прочитанной книги, а  прослушанной книги:

    «А не стоит ли мне взглянуть на свою жизнь по - другому, не пора ли мне отнестись к чему- то так, как я этого не делал, ведь это может случиться и со мной, ведь иногда я могу кому - то помочь, могу подвести человека своим поступком или словом к беде… "

    И тут уже Заур, ощущая всю полноту родства с персонажем из прослушанной им книжки, сам задался вопросом, почему он-то не смог помочь всем, кому так хотелось, почему, когда он, сам лично старался объяснить одним, всё неся свои советы и проповеди о нравственности в массы, другие его осуждали за это. - Продолжая сбивчиво спрашивать и отвечать сам себе, тореадор, старательно вывел:

     « А ведь я всегда, сколько себя помню, был добр к людям, помогал, когда мог и даже когда не мог, всё  равно старался помочь, в итоге... » и вот, тут из всего многословия и прорвавшегося многоречия, единственное, что было правдиво, тореадор заключил «я так же был многим неприятен»



       Уже не было больше сил читать и слушать дальше всю эту лабуду, забывшегося поклонника чужим талантам, потому что, попутав краски, он нёс ещё что-то про уже свою честность и порядочность, про бога и Христа, коим вообразил вновь себя, про ответственность за подлость и проступки, закончив своё выступление словами, на которых уже очень хотелось стянуть его с трибуны, крепко схватившись за его бойцовские ноги и руки в перчатках ярко-алого цвета:

      «Всему своё время, мы часто спешим, торопим события, многие из нас, в огромном желании что-то успеть, что-то сделать … » — Продолжал распинаться за всех тореадор и перечислять без каких-либо знаков препинания, дефисов, чёрточек, они уже не нужны были, даже его любимые восклицательные знаки были ни при чём, он был так увлечён своей вдохновенной речью, что продолжал без оглядки на слушателя, нести околесицу о том:

     «… как они считают правильно, просят помощи у Бога, многие лишь изредка вспоминают о Нем, стараясь изо всех сил, и рассчитывая лишь на себя самого, все разные, но все часть одного, все рядом, но каждому только своё» — почти исполнив речовку на этом абзаце, подошёл, наконец, к финалу своего конца лектор, заключив, что было очень важным, сквозь прорвавшееся своё родное косноязычие: «...так хотелось бы, что-то узнать быстрей, хотелось всё  понимать, и как надо поступить, и с кем дружить, всё...» И это это "всё" повисло сиротливо в воздухе.

     И уже в этом месте новоявленный Христос и отец-проповедник в одном лице тореадора совсем выдохся, ещё что-то пролепетал про зависть к нему, про своё воспитание, про то, что, что-то там в него вложили, про то, как его кто-то назвал глупцом, простофилей, а это совсем ни так, он ведь просто очень хороший человек, умеющий отличить добро от зла:

        «… может быть, потому люди завидовали мне, в том, что я могу потратить своё время и силы для кого-то, просто, безвозмездно и от чистого сердца… » — да, он ведь Христос, не надо забывать, всё пытался ещё что-то сказать он —  «... потому что так воспитали и так вложили, с самого детства, есть добро, есть зло, есть плохо, есть хорошо, ты главное, будь человеком…» И собственно, на этом моменте, сержант, почти как Гамлет у Шекспира «быть или не быть», всё же закончил « так как же быть», украсив культовый и риторический вопрос бесконечными знаками препинания изобразив четыре раза бац-бац «!?!?!»


                ***

            Вот, как быть и с кем дружить, это то, что действительно надо было бы знать Зауру Абдурахманову, потому что не все с таким бесподобным поклонением относились к Кислову.

               Кто-то неуважительно называл полковника ФСБ в отставке не «товарищ писатель», а как-то с ёрнической подоплёкой, «этот писатель-самбист», приплюсовывая к этому «он напоминает мне известного в прошлом футболиста, боксёра, акробата Алексея Карманова, тоже в прошлом ФСБшника, ну и правда, коммерсанта... Одним словом: «Держите меня семеро: "писатель-самбист"! И швец, и жнец, и на дуде игрец...»

            А поводом к таким нелицеприятным высказываниям послужил недавно произошедший случай, задержание в столице регионального вице-губернатора. Когда по некоей информации стал известен разговор, произошедший в кабинете высокопоставленного чиновника:

          «Без меня ты из этого дела не выплывешь» —  Сказал губернатору «задержанный» и подсудимый и предложил свои услуги, рассказав о том, что у него хорошие связи в столице, что его соседом по даче якобы является сам глава ФСБ. «Выход один — переводим дело в Москву и там его закрываем»,—  Обрисовал он перспективу собеседнику.

             Короче, при задержании вице-губернатора за рулём его «Тойоты», в которой тот сидел, находился ни кто-нибудь, а известный и уважаемый многими, но, благо, не всеми, тот самый писатель-самбист Николай Константинович Кислов, который, ясное дело, не только этим поступком запачкал честь и достоинство тех, кто принадлежал к боевой и славной группе специального назначения КГБ СССР «Вымпел».

           А тореадор из Адыгея Заур Абдурахманов, по кличке «кремлёвский ястреб», что льстиво стлался перед этим человеком, которого ждал теперь исключительно пошив фуфаек, а не написание новых книжек, в местах не столь отдалённых, только и сумел при своих многочисленных заявленных им регалиях, научиться тому, как мощнее бряцать оружием и громогласно кричать - какие мы, а какие вы, и как надо, как мы, не будучи, разборчивым в предпочтениях, что, собственно, зачастую и приводит к тому, что плодятся потом те, кто свои принципы отодвигает на задний план, становясь полностью беспринципным, вот тогда, конечно же, и к месту, петь разного рода дифирамбы такому же подлецу, каким являешься уже и сам, прикинувшись честным и порядочным.

           Потому что давно уже полковник ФСБ в отставке и бывший сержант ФСО и сегодняшний спортсмен мыли дружно и по приятельски не только руки друг другу, но вот, один уже попался, а второго ждала вот-вот та же участь… И, возможно, тогда они смогут на пару в соавторстве состряпать какой-нибудь романчик на тему, как хорошо дрова рубить, и сорвут ещё один лавровый венок славы, который наденут себе на  ставшую общей шею, ибо судьба соединит их воедино, а тореадор сможет ни в письмах, а прямо в уши пропеть ещё то, что не успел написать писателю-самбисту о том, как надо уметь выбирать себе друзей, ну и всё остальное.

     Времени у них, у обоих будет очень много, и даже стягивать с трибуны зарвавшегося оратора поводов ни у кого не возникнет. Так что, остаётся только пожелать:

       Пусть не скучают в недалёком будущем —  писатель-самбист и адыгейский тореадор, назвавший себя «кремлёвским ястребом», но улетевший только не так далеко, как мечталось ему всю его незамысловатую и недолгую ещё жизнь.