То, что называется жизнью

Среди самых больших загадок, которые ставит перед нами искушающий разум, самая большая - жизнь или то, что обозначается этим словом. Потому что это может быть вовсе что-то другое. Не жизнь, а просто нечто, но не ничто. Отчего возникает где-то в первоначальной пустоте или в непостижимой для нас субстанции точка величиной с кончик булавки, развёртывается во времени и пространстве (которые тоже откуда-то берутся), взрывается, несётся во все стороны дикими осколками, пронзая несчастную материю, несчастную, потому что ей, наверное, больно? Получает новые и новые формы, рассыпается радужными созвездиями, сгущается белковой плазмой, обретающей лапы, головы, хвосты, обёрнутые в рыбью чешую или пушистый мех, чтобы наконец обратиться к вечности гладким человеческим лицом. И на нём написан вечный вопрос, обращённый к тому, что человек называет небом. Откуда всё это возникло, как, почему и, главное, зачем? Всё возникает, вспыхивает и исчезает: планеты, звёздные миры, целые вселенные. Сам венец создания - человек бесчисленными мириадами проходит по возделанной и разрушаемой им земле. Многие поколения были и прошли, и многие пройдут ещё. Как призраки мелькнули они под небом, одни оставив память о себе в песнях и сказаниях, другие, - канув в беспамятстве. Все они были живые, как живы мы сейчас. Но и наш черёд придёт. И мы перейдём роковую черту. Зачем? Почему? За что? Надо ли было начинать то, что поэт назвал «божественной комедией»? В ней были свои радости, но и свои горести и обиды, трагедии, кровавые и бессмысленные, если смотреть с надзвёздной высоты, как, впрочем, и с любой земной точки. И мы, маленькие и жалкие, смешные куклы, добро бы ещё в поставленном кем-то спектакле, а то и того хуже - в пустоте абсурда, мним о себе как о чём-то значительном, дерзаем ставить вопросы, на которые не получаем ответа. Мы заняты суетой и ею закрываемся от бездны. Строим наши дома на песке. Дохнёт ветер -- и нет ничего. Если бы бездна могла смеяться, она взглянула бы на нас с кривой усмешкой, не удостоив даже презрительной улыбки. Но она не умеет ни смеяться, ни плакать. Зачем ей человеческие чувства?
Так есть ли сфинкс, задавший Эдипу загадку? И есть ли Эдип, решивший её?