Жалось

   У каждого человека свои привычки, свое хобби, свое видение мира. Одни собирают марки, другие коллекционируют пуговицы, третьи запоем читают, а есть и такие, которые пьют. И тоже запоем.

   Лида любила мужчин. И не потому, что в ней обитала какая-то животная страсть. Вовсе нет. Просто она никому не могла отказать. Слово «Нет» в ее лексиконе отсутствовало. Их всех ей было жалко. Как можно отказать просящему человеку?

   Есть такая категория жалостливых и добросердечных женщин. И что характерно, она от них ничего не просила, не имела никаких благ, а лишь отдавала себя. У нее даже мужа не было. Но дети, правда, были. Аж трое! А вот от кого — и для нее это оставалось загадкой. Хотя кое-какие догадки имелись. Но они так и остались догадками.

   Трудилась Лидия на элеваторе, следя за бесперебойной работой транспортера. Загруженность небольшая: включи-выключи и присматривай, чтоб зерно не сыпалось на пол. В это самое время она и проявляла свою жалость к мужчинам. А они, как мухи на сладкое, так и липли к ней. И отдавалась Лида им, где придется: в кладовой, темном углу, под лестницей, короче, везде, где только можно и нельзя.

   И стали начальству поступать жалобы от более стойких женщин на подобное безобразие. Мол, безнравственно, пошло и, вообще, полный  разврат.

   У директора комбикормового завода к Лиде по работе претензий не было. Все она успевала и даже имела за добросовестный труд две благодарности и грамоту.

   Лида, — директор вызвал ее в свой кабинет, — на тебя поступают жалобы. Как бы это помягче выразиться. Короче, с мужиками ты путаешься, где попало. У тебя недержание или бешенство матки? Что это за     безобразие? Прекратить немедленно! Ты у меня числишься в хороших работниках и на тебе… А то не погляжу, что у тебя трое детей, и выгоню! Поняла? Все,  иди.

   Алексей Иосифович, — зарыдала Лидия, — не могу я им отказать. Они же просят. А мне их жалко. Вот и даю. Кто же их пожалеет, кроме  меня?

   Директор насупил брови и долго молчал что-то соображая. Наконец обозначив в голосе металл, строго изрек, — Лида, в цеху я тебе запрещаю этим делом заниматься.

   - А где можно, Алексей Иосифович? — наивно спросила она всхлипывая.

   - Где? — директор опять задумался, — Если не можешь отказать, иди в посадку, — он показал пальцем в сторону окна. Поняла?

   - Поняла, Алексей Иосифович. Спасибо, — поклонилась она и, пятясь, выскользнула из кабинета.

   - Ровно через неделю к директору влетел взъерошенный прораб.

Иосифович, ЧП! — выпалил он с порога, — Трансформатор встал. Зерно засыпает цех.

   - Кто на смене? — вскочил как ужаленный директор.

   - Кто, кто… Лида разумеется. Только ее нигде нет. С кем-нибудь опять…, — он изрек бранное слово, — Гнать ее надо в шею, — начальник смены опять грязно выругался. Потом подумал и еще раз выругался, — Я все отключил. Сейчас немного расчистим вручную, а потом займемся мотором. Видно что-то сгорело. Запах гари слышен. Работы минимум на час. Вы команду дайте, чтобы переработка временно тоже передохнула, — и он выбежал из кабинета.

   Минут через десять в кабинет к директору вошла красная как рак Лидия.

   - Где ты была? — набросился на нее такого же цвета начальник, — Ты видела, что из-за тебя произошло?

   - В посадке, Алексей  Иосифович.

   - Что ты там делала во время рабочего дня? — взревел директор.

   - Вы же сами мне разрешили этим заниматься только в посадке. Вот я туда и пошла. Простите, пожалуйста. Ну,  вы  же разрешили…

   И именно сейчас директор понял, что не каждое милосердие верный путь к добру. Сам разрешил, сам теперь и расхлебывай. Но выговор все-таки объявил. На всякий случай. Не премии же лишать человека, у которого трое детей. И еще запретил чем-либо подобным заниматься в рабочее время.

   На время все затихло. Но только на время. Жалостливое и доброе сердце очерстветь не может.