Посреди океана. Глава 47

Успех... Полный трал, вползающий из морских глубин на корму "Лазурита", и радость
от вида хорошего улова подсознательно ассоциировались у Инги с ним... с успехом.
В этом коротком слове прячется так много: благополучный результат, удача, триумф,
достижение чего-то невозможного.
Мысль о нём, успехе, говорила ей, что нет, не зря оставлен родительский дом, в
котором жизнь её казалась пресной, скучной, тягуче-замедленной... Тогда как где-то
бурлит красочный, манящий мир во всём своём многообразии, который только и ждёт,
чтобы она, Инга, увидела его.
Она хотела побывать в разных странах, далёких, спрятанных за океаном.
Но мечтать об этом в советской стране, означало желать недостижимого.
И успех, он тоже мнился чем-то манящим, но недостижимым.
Но в то же время оказалось, что дальние заокеанские страны вот они, рядом.
И успех спрятан повсюду, только не ленись, бери его.
Потом представлялось, что нет, успех - это высокая-высокая гора, на которую надо
без устали карабкаться, преодолевая себя и жизненные трудности, чтобы потом,
оказавшись на вершине, наслаждаться заслуженным счастьем.
Или, может, успех подобен огромной штормовой волне, которая сначала поднимет тебя
высоко вверх, к солнцу, и тут же с ревом швырнёт вниз, к гибели?
А теперь вот успех видится толстым "лазуритским" тралом, вид которого радует, но
тем не менее ничего не даёт, кроме ежедневного тупого труда.

И потому лучше об успехе не думать. Если стремление к его достижению ничего не даёт,
если получается, что всё это лишь очередное надувательство...
Она уже начинала понимать, что всё, написанное здесь, не приведёт её ни к успеху,
ни к признанию, ни к оплате за труд. Её никогда не напечатают, потому что втиснуть
описание здешней "лазуритской" жизни в рамки социалистического реализма вряд ли
возможно. Та жизнь, какова она есть, без приукрашивания и кастрирования не нужна
в напечатанном виде.
Вспомнилось, как Хемингуэй упрекал как-то своего приятеля Фицджеральда за то, что он
расходует попусту свой талант на написание рассказов чисто для денег. А тот ответил,
что изначально пишет хорошие рассказы, такие как хочет его душа, но потом их
переделывает, подгоняя под тот стандарт, который нужен издательствам, иначе им не
быть напечатанными.
На что Хемингуэй заявил, что это та же самая проституция, когда ради денег
выхолащиваются талантливые произведения.
Но Фицджеральду нужно было зарабатывать деньги, чтобы оплачивать дорогостоящее
лечение жены в учреждении для психбольных, а также на содержание и обучение дочери.
Оба писателя не были зажаты тисками социалистического реализма, но какими-то
другими рамками тоже были скованы. Может стремлением к успеху?

Получается, что успех - это не то, к чему надо стремиться?
Но тогда к чему ей стремиться? Зачем она здесь?
Зачем Богу было угодно вложить её душу в это тело, наделенное этим характером,
этими мечтами и устремлениями? Зачем ей было дано родиться в этой семье, в этой
стране, в это время? Зачем-то Богу это было нужно?
Значит, надо просто верить. Он знает. Он не покинет. Он поможет.
Просто жить, преодолевая все трудности и испытания на том пути, которым Он ведёт.
Надо жить, надо делать своё дело и верить в Бога. А значит, и верить в себя.
Раз уж Он в тебя верит.

                МАТРОС ОФИЦИАНТ-УБОРЩИК.

Почитать мне, однако, не довелось.
Только я поудобнее устроилась на ящиках с книгою на коленях, как по леву руку от меня
уселся помощник консервного мастера Чёрный, а по праву - рыбообработчик Беленький.

- Ай, девушка, почему ты книгу читаешь, а на нас совсем не смотришь? - масленым
голосом пропел Чёрный, трогая меня за локоть. - Мы все читаем этикетки на банках и
бутылках, а вот некоторые читают даже книги! - воскликнул он, разыгрывая голосом
притворное потрясение.

Я продолжала делать вид, что увлечённо читаю и не обращаю на подошедших никакого
внимания.

- Мы тут со страшной силой перед ней распинаемся, а она... - обиженно произнёс
Беленький.

- И кто же из вас страшная сила? - не выдержала я и нарушила взятую было поначалу
тактику отмалчивания.

Беленький непонимающе заморгал, а Чёрный натянуто хохотнул и, не зная как ответить
на мой вопрос, задал свой.

- А что мы читаем? - Он взял из моих рук книгу и прочитал вслух: - Ги де МопАссан.
Рассказы.

- МопассАн, - поправила я его, намереваясь забрать книгу назад.

- Подожди, подожди! - воскликнул Чёрный, не отдавая мне её. - Дай посмотрю, что
он тут написал.

- Ты что, читать тут собрался? - испугался за друга Беленький.

- Да нет, ёлкин гриб, что ты! Ничего я читать не буду. Я и так человек просвещённый
и образованный. На любой вопрос ответить могу. И сам задам какой хочешь. Просто,
знаешь, мне интересно, что тут этот тип такого понаписал. Я когда в армии служил,
мне старшина сказал: "Когда дембельнешься, паря, обязательно МопАссана прочитай.
Чётко он про это дело пишет!"

- Про какое дело? - спросили Беленький и я чуть ли не в один голос.

- А я знаю? - спросил в свою очередь Чёрный.
И лицо его осветилось обаятельной глуповатой улыбкой.

Бегло пролистав книжку и ничего в ней интересного не отыскав, он вернул её мне.

- Ну ладно, ты мне скажи, про что он там пишет?

- В предисловии сказано, что он брал из жизни анекдоты и превращал их в свои
рассказы. Анекдотами в то время называли случаи из реальной жизни, а не то что
теперь мы рассказываем.

- Ладно, Бог с ним, с МопАссаном. Всё равно для меня лучшая книжка - это
сберегательная, - вздохнул он и спросил: - А ты что, одна тут?

- Нет, со мной вся Красная Армия, - усмехнулась я.

- А где Анюта? - задал он свой вопрос иначе.

- Фотографироваться пригласили. По левому борту, наверное, позирует.

- А ты? - удивился он.

- Мне велели МопАссана пока почитать, - отшутилась я.

- Как же так? Она бросила свою подругу, свою наставницу и духовную сестру, - Чёрный
сделал вид, что он очень этим недоволен. - Братан, а ну слетай за своим
фотоаппаратом, - сказал он Беленькому. - Мы сейчас тоже будем фотографироваться.

- Не надо, - попыталась я остановить рыбообработчика, и тот вопросительно взглянул
на приятеля, который решительно произнёс:

- Надо, ёлкин гриб, надо!

- Не могу ослушаться своего старшего товарища, которого глубоко уважаю, - сказал
Беленький, стараясь быть непринуждённым, но у него это плохо получалось.

- Так. Стоп. Кончай прикалываться и дуй за аппаратом. Чтобы одна нога здесь, другая
там. - А когда приятель умчался, добавил, обращаясь ко мне: - Я хоть книжек не
читаю и в детстве был страшным хулиганом и матерщинником, но... - Ласковое
журчание его голоса прервалось, и Чёрный испытующе оглядев меня, доверительным
жестом положил мне руку на локоть, мол, между нами, по секрету, - ты мне только
скажи, если кто тебя обижает.

- Ну что ты, Коля! - растерянно воскликнула я, неожиданно вспомнив его настоящее
имя, и внимательно посмотрела на него, подозревая скрытый подвох.
Однако не увидела в его сине-зеленых глазах привычного насмешливо-циничного
выражения. Хороший из него актёр!

- Ну и правильно, - сказал он, по-своему расценив мою реплику. - Если кто будет
приставать, врежь тому на полную катушку.

- Как это? - не поняла я.

- Возьми за шкирку и дай пинка под зад, - посоветовал он. - А не справишься, скажи
мне. Я разберусь с твоими обидчиками по-свойски. Нет, ты не подумай, что я
навязываюсь. Хотя, конечно, был бы не против...

- Коля! - осадила я его, не выходя, однако, за рамки взятой снисходительно-дружеской
тональности.

- Понял. Это я так. К слову пришлось. Привычка, вторая натура. Господи, сто лет уже
женатым не был! Ладно, мы тут с кудлатым издалека наблюдали, как ты базарила
с этими... жиросгонятелями. Бицепсокачалками. Что они от тебя хотели?

- Да так. Совета спрашивали, как лучше бороться с лишним весом. И я сказала, что
это надо делать постепенно. Сначала завтрак пропустить, потом обед, полдник и ужин.

- Да? Значит, из-за этого они так расстроились? У этого шизоида, доктора, челюсть
от бешенства на палубу отвалилась. А глаза сделались по блюдцу. Нет, по тарелке.
Короче, полная засада.

В этот момент внимание Чёрного было отвлечено появлением на горизонте пекаря и
Анюты, которые теперь на правый борт пришли фотографироваться.
Она принимала картинные позы и застывала с резиновой улыбкой на лице. А он, прежде
чем сделать снимок, долго выбирал ракурс.

- Сейчас птичка вылетит! - весело крикнул Макс.
И Анюта громко, явно на публику, рассмеялась.

- И клюнет в темечко, - добавил Колька.

Конечно, до этой парочки вряд ли долетел его комментарий. Но наш смех они наверняка
слышали и начали ещё больше выкаблучиваться, ожидая вылета пресловутой птички.

- Ага. Сейчас выскочит птичка-несушка и снесёт яичко. Но не простое, а с маленьким
крокодильчиком, который будет ходить, по-туркменски говорить, - продолжал изощряться
Чёрный на заданную тему. Отцепившись от птички, он перекинулся на других животных. -
Нашёл ежик ружьё и решил, что это фотоаппарат. "Заяц, хочешь сфотографироваться?"-
"Конечно, хочу!" Заяц сделал улыбочку. Ёжик выстрелил. И косой упал, задрыгал в
предсмертных судорогах. "Ага, длинноухий, тебе смешно. А мне мои ушки так заложило!"

Видимо, тем двоим не очень понравилось, что мы с Колькой пялились в их сторону,
посмеиваясь. И они опять ушли с этого борта на другой.

- Видишь, мой пронзительный взгляд, как фотоаппарат, - сказал Чёрный. - Глянул,
сфотографировал. И они сразу смылись. - Помолчав, он вдруг ни с того, ни с сего
спросил: - Инга, а это правда, что ты верующая?

- Правда. Особенно в приметы.

- Нет, я серьёзно. Ты что, не веришь, что человек произошёл от обезьяны?

- Нет, не верю.

- А как же тогда? - недоверчиво спросил он.

- Ну, как минимум, от двух, - предположила я.

- Нет, ты мне честно ответь. Ты веришь в Бога или обезьяну?

- Если честно, то мне почему-то больше нравится верить, что в каждом человеке
живёт Бог, а не обезьяна. Все верят в то, что им по душе.

- Да ну тебя! - отмахнулся он. - Я с тобой на полном серьёзе, а ты...

- Так и я не шутки шучу, - чистосердечно заверила его я.

- Да ладно, что это я? Зачем мне это надо? Как говорится, на хрена попу гармонь?

- Вот именно, на хрена попу гармонь? - подхватил подошедший в этот момент
Беленький. - О чём, собственно, речь?

- Да так, ничего. Шутим, - откликнулся Чёрный. - Шуток, как грязи, а счастья нет, -
сделал он философский вывод.

- Для того, чтобы быть счастливым, нужно в рубашке родиться, - солидно заявил
второй философ.

- Нет уж, лучше в носках, - сказал Колька, внимательно рассматривая ногу, которую
он вынул из тапка, и пошевелил большим пальцем, выглядывавшим из дырки в носке. -
Рубашки на ларёк имеются, хотя они и не так быстро рвутся. А носки только маленького
размера остались.

- Так я не об этом. Я о счастье вообще, - пояснил Беленький.

- А счастье вообще складывается из счастья по мелочам, - строго объявил Чёрный.

- Нет слов, нет слов. Остались только звуки нечленораздельные, - показывая, что
сдаётся, он поднял вверх руки, в одной из которых был зажат фотоаппарат.

Тут к нам подбежала Анюта, раскрасневшаяся и оживлённая после фотосеансов.
Села было рядом со мной, но узнав, что мы идём фотографироваться, пошла с нами.

Беленький снимал нас, а Чёрный носил за нами пальто.
Потом Кольке захотелось попозировать в моей дублёнке. Небрежно накинув её на плечи,
он корчил из себя Наполеона, задумчиво устремившего взор вдаль, за горизонт.
В общем, дурачились, пока не кончилась плёнка.
После чего ребята ушли с палубы, Анюта отправилась в каюту за книжкой, а я
вернулась на свои ящики.

Однако Мопассана мне сегодня так и не суждено было почитать.
Не успела я пробежать глазами и пару строчек, как рядом уселся пекарь с транзистором.
Я продолжила было читать дальше, как ни в чём не бывало, но, видимо, в его планы
это не входило.

- Чего это ты надулась? - спросил он.

- Надулась? - удивилась я. - Думаю, что тебе это показалось.

- Ладно, не дуйся, - сказал он со всегдашней своей улыбочкой. - У меня ещё пленка
есть. Я потом и тебя пофотографирую.

Я пожала плечами.

- Тут и без тебя фотографов хватает. - И снова уткнулась было в книгу.

- Понимаю. Назло тятьке нос отморожу.

Я опять пожала плечами, мол, понимай, как хочешь.

- Не стоит волноваться, о, жемчужина моего сердца, - сказал он, по-восточному
хитроумно улыбнувшись.

Я ещё раз только плечами пожала, мол, какие волнения, о чём ты говоришь?

- Знаешь, какой у тебя характер? - спросил пекарь тоном гадалки, пожелавшей
предсказать будущее.

- Какой? - в моём голосе звучало полное равнодушие.

- Меланхолический, - заявил он торжественно.

- Вот как? - усомнилась я.

- Так, бывает, сядешь, уставившись куда-то вдаль, и думаешь, думаешь о чём-то.

- А ты что, никогда ни о чём не думаешь?

- Я вот с самого рождения всё суетюсь, суечусь... В общем, на одном месте долго
усидеть не могу. А ты такая спокойная.

- Ну, это как когда. Море вон тоже бывает спокойное. Как сегодня, например.
А бывает, что не приведи Господь!

Он ничего не успел ответить, потому что в этот момент снова заявился Колька.