Немного о театре

Сцапали, батюшку. Арестовали, значит, режиссёра нашего. А поделом, что это он в колыбели русского балета чудить стал. Ну, как мальчишка, чем удивить решил. Что на сцену потянул. Тоже мне - окрыватель овертоновых окон. Один тут пробовал. Тащил понимаешь апологию Христа. Все мы помним, что из этого вышло. Да. Видать, сильно в детстве впечатлился, все оттуда ведь из детства. Чего удумал: портрет мужика голого в «колыбели» повесил. А там у него, правда. Был у нас в институте Сысой Васильев. Так у него… Ребята рассказывали. Ну, а я что, тоже после лыж пошел в душ посмотреть. Удивительно, конечно. До чего природа человека одарить может. Да, я это собственно к чему?
Раз в год, где-то в октябре, моей жене, учителю русского языка по профессии, дают от профсоюза два билета в театр. Чтобы сходила, отдохнула с семьей. За хорошую работу. Билеты, между прочим, в ведущие театры. Во МХАТ дают, в Вахтанговский, в «Современник». Я вот с ней всегда с удовольствием хожу. Не то чтоб мне нравилось, что там сейчас показывают, показывают ведь там все тоже. Впечатления уже не те. Нет у меня уже такой остроты чувств, наверное.
А в молодости по - другому. Помню. “Ромео и Джульетта”. Яковлева. Эфрос. Распахнулся занавес и на сцену энергично так вышел обнаженный по пояс майор Томин. Грудь, помню, у него была очень волосатой тогда. И сразу так на кого-то, кто чуть позже появился, так и напирает. Говорит: ”На чей счет, сударь, вы грызете ноготь”. Тот, другой, ему вроде обиду сделал. Что ж. Сильное впечатление осталось. А сейчас. Были мы некоторое время назад на спектакле очень известного и очень старого режиссера. Из-за границы он приехал как раз. Новые времена, то-да се вдруг чего дадут.
Представляли в тот день «Фауста» Гете. Режиссер нас с женой сразу неприятно поразил. Прямо перед спектаклем, когда мы уже сидели в креслах, он провел инструктаж. Машет перед залом фонариком и говорит мол, собаки. Собаки это я от себя, фигурально, тон такой был. Так вот, мол,  собаки, сидите смирно и внимайте моему  творчеству, а то не все поймете. Да, и самое главное, говорит, жвачку под низ кресел не клейте. Отдирать ее потом тяжело очень. С тем и ушел.
Спектакль идет своим чередом. Супруга моя смотрит, даже вижу, сопереживает происходящему. А я всегда в таких случаях о палочку обопрусь, артроз у меня, и дремлю. Что там происходит мне ведь известно, а смотреть как правило неловко.
 Однажды по случаю, прочел я краткое содержание «Фауста» Гете. Есть такие специальные книги с кратким содержанием других, более толстых книг и даже многотомников. Так вот, что я хочу сказать, волосы дыбом у меня встали от того, что там было написано. Книга ужасов, хоррор, триллер. Трупы, кровь, кровосмешение и опять кровь. Немного фэнтэзи. В запредельный страх в кратком изложении эта штука читателя вводит.
Сижу я на своем месте, мечтаю. До конца представления немного осталось. И вдруг, в конце ряда, ряд глухой был, в стенку одним концом упирался, вскакивает женщина и начинает натурально ломиться к проходу. У нас ведь как заведено? «Извините, разрешите мы пройдем дальше к своим местам. Благодарю Вас. Извините за причиненное неудобство». А тут ломится. По ногам. И так при этом прямо захлебываясь, на вдохе так говорит: “Не могу я больше. Ой, не могу”. Докатывается  она  и до меня. И тут я интересуюсь у дамы, мол, что случилось, что вас так растревожило, голубушка? А она опять за свое, мол не могу здесь больше находится по причине отвращения к происходящему. «Знаете,- говорю,- барышня, потерпите немного. До конца спектакля осталось всего восемь минут, я слежу». И стучу пальцем по циферблату часов. «Лучше бы  вам сесть,- говорю я,- и успокоится. Конец близок». «Правда?- обрадовалась она. И сразу обмякает так, присаживается ко мне на ручку кресла бочком и говорит человеческим голосом: «Что-то я устала спектакль смотреть. Вот и решила домой пойти».
***
В Вахтангова тоже давали спектакль. Что же там тогда было? Ах да “Село Степанчиково…”. В главной роли старый знаменитый актер, ну очень старый. Увидев его фамилию в программке, я заскучал, припомнив другую историю.
Правда, давно это было, совсем давно. Пошли мы как-то женой в театр Эстрады. «Как с женой?- спросите вы. Опять с женой?». Да. Женат-то я, почитай, всю жизнь. Я даже в армию уходил уже женатым. Так у нас случилось. Ну как у Ромео и Джульетты. Совсем рано. Когда я при случае об этом вспоминаю, то жена краснеет и начинает ворчать: «Я педагог с дореволюционным стажем, я революцию 90-х годов имею в виду, я заслуженный учитель, я директор школы, наконец, а вы тут мне, муж мой, такие вещи напоминаете». Но, чувствую, горячится она неискренно.
Пошли мы, значит в театр Эстрады на выступление знаменитого тогда танцора. Вроде и не сильно в возрасте он тогда был. Совсем нет. Посмотрели мы, посмотрели и сбежали. Страшно нам стало. Все казалось что, он вот-вот прямо сейчас на наших глазах отдаст Богу душу во время какого-нибудь прыжка или вращения. Нехорошо бы получилось, неприятно. Вышли мы из зала  и пошли пить пиво в театральный буфет.  Очень мы за танцора тогда переживали.
***
Большая люстра на потолке и настенные бра медленно гасли, за ними начал затихать и зал. Неожиданно вспыхнула светом до этого неосвещенная сцена.
Пересиливая себя, на негнущихся ногах старик-актер вышел к рампе. Он был стар. Он давно плохо себя чувствовал. Было ли ему страшно? Наверное, нет. Столько лет на сцене. Всякое бывало. Реплики он, конечно, помнил. Надо только немного продержаться, сказать первые слова. Свет что-то сегодня сильно бьет в глаза. Действие началось. Актеры ходили по сцене, что-то громко говорили, двигались стулья, шуршали платья актрис.  Малодушно стыдясь происходящего я, опустил голову и, опершись о трость, приготовился вздремнуть. Шло время. С шумом двигалась неведомая мебель, шуршали платья актрис, актеры что-то нарочно громко говорили в зал. Все шло своим чередом. Я иногда поднимл голову и смотрел на сцену, стараясь не вникать в происходящее. Меня удивило что, актер почему-то не умер, вдруг споткнувшись о невидимую преграду и тихо осев, держась руками за грудь, и не затих в ужасе зал, в мгновенном осознании произошедшего. На происходящее на сцене, уже можно было смотреть без неловкости. А вот в зале происходило нечто необычайное. С самого начала, зал, почувствовав немощь старого актера и мгновенно поняв все, не принял собственной неловкости и разочарования, даже обмана. Зал привычно, ведь публикой в большинстве своем были женщины-учителя, стал помогать актеру. Как помогать, спросити вы?  Не знаю, как это объяснить. Но я явственно ощущал кукую-то общую натужную работу этих женщин дававшую старому актеру силы играть и жить.
Однажды, передо мной шел мальчишка, ну лет десяти, наверное. В школьной форме. Вид у него был какой-то такой растерзанный. Расстегнутый синий пиджак, слезший с одного плеча. Выбившаяся из штанов белая рубашка. Свой, огромный, портфель он вез по асфальту, играя, я полагаю в водителя грузовика. Неожиданно он зачем-то быстро-быстро побежал вперед закончив свою пробежку тем, что несколько раз резко подпрыгнул в вверх. В этот момент я с удивлением понял, что  сердце бешено  колотится у меня в груди,  дыхание стало резким, прирывистым. Отчего? Ведь я  лишь небрежно рассматривал то, что было передо мной.
В детстве мы нераздельны с миром, растворены в нем. Глубоки и сильны наши впечатления. Сиротство начинается позже в отрочестве. В некоторый момент человек утрачивает свою абсолютную чувственную связь связь с миром. В нас начинает звучать этот нескончаемый монолог,  все объясняющие слова, щитом отражающие мир. Строя теории, все объясняя и описывая мы защищаясь закрываемся от мира. Теперь мир познается лишь проницаниями, впечатлениями. Именно тогда  мы преобразуясь в исследуемое становимся прежними. Или может быть наоборот. Проникновение в предмет лишь ключ открывающий уже нечто существующее в нас.
«Смотри,- сказал я жене,- в то время когда актеры выли на аплодисменты после первого действия. Смотри, как он порозовел. Он совсем пришел в себя». Но досматривать спектакль мы не стали и, спустившись вниз к раздевалке, неторопясь оделись и ушли.