Людовик XIV

1669
Король-Солнце проснулся в скверном настроении. Искуснейшая миньетчица королевства, мадам Помпа Дур была изгнана из королевской постели абсолютно бестактным движением высочайшей ноги. Это означало полную потерю королевского благоволения. Страх сковал мадам – всю, от обиженного ротика до сжавшегося ануса. Дальнейшая судьба её отныне представлялась ей туманной и мрачной. Пятясь, мадам выскользнула в потайную дверцу, а на пороге королевской спальни появился премьер-министр Кольбер, неся на напудренном лице выражение безусловной преданности и респекта и распространяя перед собой аромат модных мужских духов.
- Извольте встава-ать, ваше величество, - медовым голосом пропел он, склонившись под балдахин. – Вас ждут великие и важные дела!
- Извольте засунуть ваши важные дела вот куда! – копируя интонацию своего министра, капризно отозвалось его величество.
Король повернулся к премьер-министру спиной и выразительно приподнял кружева своей ночной сорочки. На лице Кольбера появилась тень отвращения, которую король, впрочем, не мог увидеть. Премьер отступил на два шага.
- Ваше величество… - сказал он, и в его голосе присутствовало чуть меньше меда, что король обязательно должен был почувствовать. – От ваших деяний зависит ваша слава – отныне и присно… Вы должны делать что-нибудь непременно и каждый день. Ну, хотя бы покинуть королевское ложе для начала…
- Оставьте меня, Жан-Батист, прошу вас! – закричал король-Солнце и повернул к премьер-министру свое помятое лицо. – Я видел ужасный сон! И я не знаю, как его понимать!
- Ах, сон! – в голосе Кольбера появилось искреннее любопытство. – И что же там было, ваше величество?
- О-о! -  воскликнул король, садясь в постели. – Вы никогда не сможете представить себе этого, Жан-Батист! Какая-то северная земля… Снег, снег, снег… всюду снег… и ветер, ужасный ветер! Машины какие-то… копают уголь в каких-то глубоких пещерах… Забастовка… Вы хоть понимаете, что это такое – забастовка, Жан-Батист?!
- Бог с вами, ваше величество, – отвечал Кольбер с испугом, - я ничего подобного не знаю!
- А я вот знаю теперь! – король поднял указательный палец. – Это нечто вроде бунта. Толпа грязных крепостных в каких-то странных шлемах требует больше денег за свою работу, еще чего-то там они требуют – я не понял, чего… Они орут… Да, Жан-Батист, они стоят и орут вместо того, чтобы копать этот уголь!  Я видел это, Кольбер, я видел это во сне, и это было ужасно! Но еще более ужасно то, что дворяне, хозяева этих крепостных, вместо того, чтобы вызвать гвардейцев и загнать этот сброд в пещеры, или… или благоволить явиться перед бунтовщиками и пообещать что-то своему народу… угадайте, Жан-Батист, что они делают, а?!
- Я даже не рискну предположить, ваше величество… - отвечал Кольбер.
- Они заседают! – вскричал король возмущенно. – Они заседают, они делят мебель!
- Как, мебель? – Кольбер изобразил услужливую усмешку. – Ах, мебель! Да в общем-то я за этим и пришел… если вашему величеству будет угодно принять работу… Главный краснодеревщик королевского двора покорнейше просит принять плод десятимесячного труда… Заказ вашего величества готов и установлен в королевской столовой. Извольте подняться и осчастливить нас вашим высочайшим вердиктом.
Он склонился и протянул левую руку, чтобы король-Солнце, поднимаясь мог на нее опереться. Король благосклонно принял эту услугу и, опираясь на руку премьер-министра, прошествовал к столовой. Тонкие кружева королевской ночной сорочки издавали благородное шуршание, касаясь дубового паркета.
- Вот! – торжественно провозгласил премьер-министр, указывая правой рукой на дверь, открытую двумя лакеями. – Вот мебель, которая достойна вашего имени, ваше величество!

1989
Зима, царица Воркуты, в середине октября была уже в полной силе, ежедневно демонстрируя её тридцатиградусными морозами и жестокой пургой. Этой ночью, однако, пурга, бушевавшая двое суток, унялась. Солнце, которое день ото дня становилось всё ленивее, неохотно поднимаясь из-за Уральских гор только после десяти, все же появилось сегодня ненадолго в синем просторе северного неба. Ещё месяца полтора ему подниматься над горизонтом, но рабочий день его будет всё короче, а в середине декабря – на месяц в отпуск. Сейчас оно, дрожа от мороза, все-таки должно было как-то освещать это бескрайнее белое море тундры с серым островком города в белесой дымке.
Перед девятиэтажным корпусом администрации, несмотря на мороз, дежурили пятнадцать представителей бастующих шахтеров. Забастовочный комитет принял предложение администрации о двусторонних консультациях с целью выработки соглашения по требованиям забастовщиков. Это решение созрело после четырех дней обсуждения в самом забастовочном комитете, и обсуждение шло не менее жестко чем пурга за окнами. Наконец, большинством голосов было решено не подвергать опасности здоровье горняков, то есть прекратить общий митинг из-за погодных условий, но работу в шахтах возобновить только после подписания соглашения с администрацией.
В забастовке принимали участие все тринадцать шахт объединения. Они бастовали с июля, с несколькими перерывами. Уголь, выданный на-гора во время этих перерывов отгружался на ведущий металлургический комбинат страны – его рабочие попросили об этом бастующих шахтеров. Вне этих перерывов под землю спускались только дежурные бригады для проверки выработок и выполнения неотложных работ по поддержанию жизнеспособности шахт. Забастовка уже достала как администрацию, так и самих бастующих, но до сих пор ни одна из сторон не шла на уступки.
Забастовщики требовали восстановления стопроцентных «северных» надбавок, которые приказом министерства были сокращены до 80 процентов. Забастовщики требовали отмены «крепостного права» - приказа, напрямую связанного с этими надбавками. Дело в том, что у каждого вновь принятого работника надбавки росли постепенно, по 10 процентов за каждые полгода работы на севере. А приказ гласил, что при увольнении работника по собственному желанию в связи с трудоустройством на другую шахту, увольняемый терял все надбавки, и должен был зарабатывать их снова в течение пяти лет. Приказ этот, разумеется, сводил текучесть кадров до минимума; менять место работы шахтеры дерзали только в исключительных случаях. А еще забастовщики требовали построить хотя бы два новых детсада для ребятишек, чьи мамы могли бы в этом случае выйти на работу. И еще… короче, в списке требований было больше двадцати пунктов.
Понятно, что без отмашки министерства местная администрация не могла ни удовлетворить, ни решительно отвергнуть требования бастующих рабочих. Однако министерство, давно получившее список требований, само пребывало в ступоре, и немудрено – десятки лет в стране не было забастовок - воркутинцы начали первыми. Действующий председатель правительства был проинформирован о забастовке и собирался посетить северный регион, где до сих пор не удосужился побывать. Но проблем у огромной страны было немало, и в его напряженном графике поездок по стране до Воркуты очередь еще не дошла.
Заседание было назначено на десять утра, но представители забастовщиков собрались пораньше, чтобы согласовать общую линию поведения. Приехали все: председатель городского стачкома Глаголев в мундире Почетного шахтера под расстегнутым овчинным тулупом, молодой, бескомпромиссный председатель комиссии по социальной справедливости Митченко, и по одному представителю от каждой из бастующих шахт. Они стояли группой чуть в стороне от парадного входа, ожидая назначенного времени, и над их головами клубилось облачко пара от дыхания. Два милиционера, дежурившие у входа, подошли поближе к группе, и их дыхание влилось в общее облачко.
*      *      *
В кабинете генерального директора было жарко до духоты. Руководство комбината заседало, потея: четыре заместителя, секретарь парткома, председатель профкома, директора всех тринадцати шахт и несколько менее значительных личностей, в том числе директор завода по ремонту оборудования и ректор местного филиала Горного института. Все они были созваны за час до встречи с забастовщиками. Образование и опыт позволяли им понять, что горные выработки на глубине более километра должны постоянно поддерживаться и продвигаться вперед по мере разработки угольных пластов. Иначе, по объективным причинам, таким как горное давление, скопление метана, приток подземных вод и т.п. выработки эти могут быть зажаты, затоплены, обрушены взрывом газа, одним словом, утрачены безвозвратно. Но ни у кого из собравшихся не было толковых предложений по возвращению бастующих шахтеров на рабочие места.
- Ну! – сурово произнес Романцев, генеральный директор, глядя на собравшихся. - Полчаса уже сидим, уважаемые, а что выяснили? Лишь то, что ни один из руководителей не сумел убедить свой коллектив. Не верят вам люди, совсем не верят!
Его объемистое тело угрожающе приподнялось из кресла, а лицо со сломанным носом боксера раскраснелось от гнева. Все молчали, только сухощавый Гиренко, директор самой незначительной шахты со штатом всего 400 человек осмелился с обидой в голосе сказать:
- Мои мне верят. Они готовы прекратить забастовку немедленно. После подписания соглашения.
Собравшиеся дружно захохотали. Дав подчиненным минуту отсмеяться, Романцев вытащил носовой платок, утер слезы и с укоризной сказал:
- Больно умный ты, Гиренко. Как думаешь, кто будет подписывать соглашение без команды министерства?
- Вы, - спокойно ответил Гиренко. – Плюс Диких, парторг. Плюс Коломиец от профсоюза. Втроем вам надо взять ответственность на себя. И спасти шахты.
Парторг Диких вскочил с выпученными глазами и заорал:
- Нет, вы поглядите на этого хитреца! Сидит себе без забот в директорском кресле, а нас подставляет! Погонят ведь нас!
- Всех нас погонят, если шахты обрушим, -  парировал Гиренко.
Романцев опустил кулак на свой дубовый стол.
- Всё, кончайте препираться! Времени нет у нас! – крикнул он и продолжал спокойнее: - Я попытаюсь убедить их приостановить забастовку месяца на два, на три – до приезда премьера. Всем заплатим часть задолженности по зарплате. Может быть даже половину… Надо бы что-то пообещать кроме этого, например, повышение тарифов для основных подземных профессий... Если они начнут работать, мы найдем денег на это. Всё, свободны все, кроме партии и профсоюза.
Тучный председатель профкома Коломиец с трудом поднялся и сказал:
- У нас есть десять минут, и я рад сообщить вам, товарищи, приятную новость. Вы, конечно, знаете, что министерство дало добро на продажу части угледобычи за границу. Мы сделали это. Министерство также одобрило использование полученной валюты на социальные нужды. Часть мы уже использовали, купили шесть внедорожников «Ниссан-Патрол». Оставшейся валюты хватило на тридцать два мебельных гарнитура «Людовик Четырнадцатый». По весне мы их заказали. Сейчас, наконец, мебель поступила. Каждый из присутствующих может выкупить свой гарнитур; в списке нет только нашего уважаемого ректора Павлова и… и директора Гиренко.
- Почему это!? – сорвался с места Гиренко. – Снова меня продинамили! Почему я без гарнитура остался?!
- Не только ты, - миролюбиво отозвался Коломиец. Вот ведь Павлов тоже не получает, а молчит, однако.
- Это твоя подлянка, Коломиец! – закричал Гиренко. -  Павлову ты и не можешь дать, он в подчинении минобразования!
- Ну всё! – гендиректор снова стукнул кулаком по столу. – Это мое решение. Два гарнитура нам нужно отдать на сторону. Это важно. Потому что комиссия по социальной справедливости в стачкоме непременно узнает про мебель. Да скорее всего они уже в курсе. Ты понял меня, Гиренко?
- Понял-понял… - проворчал Гиренко, поднимаясь чтобы уйти вместе с остальными. – Но, всё-таки…
- Никаких «но», - отрезал Романцев. - Я тебя не обижу. Не последний раз получаем валюту.

*     *      *
Тулупы и шапки они оставили внизу, в гардеробе. Оказалось, что сединой и серым мундиром Почетного шахтера отмечены трое из представителей шахт. Впрочем, черные форменные пиджаки остальных забастовщиков тоже были украшены орденами Шахтерской славы и медалями. Даже на мощной груди самого младшего, чернявого спортсмена Митченко красовался орден Шахтерской славы третьей степени. Все это подчеркивало статус делегации, которая после получаса ожидания на морозе окунулась в удушливое тепло кабинета генерального директора, чтобы исполнить свою важную миссию.
Гендиректор любил выпячивать свою пунктуальность. Как только часы в форме штурвала на его огромном дубовом столе пробили десять, он поднял руку, требуя тишины, и начал говорить:
- Итак, товарищи, приступим к делу. Надеюсь, что разум и понимание друг друга помогут нам. Сегодня мы с вами должны найти решение, которое устроит как трудовые коллективы, так и администрацию. Ясно ведь, что, в конечном счете, интересы у нас общие.
Оба лидера – партийный и профсоюзный, сидящие рядом с Романцевым, согласно закивали. Забастовщики молча повернулись л Глаголеву. Тот сделал глубокий вдох.
- Мы говорили с людьми, и мы должны сказать, прежде всего, что… - произнес он хрипловатым голосом, - что мы понимаем ситуацию. Выработки должны двигаться, и мы готовы вернуться на рабочие места, если администрация выполнит наши требования, и, в первую очередь, погасит задолженность по зарплате за пять месяцев. Людям надо кормить семьи, купить теплую одежду для детей…
- Простите, что перебиваю, товарищ Глаголев, - воспользовался паузой секретарь парткома Диких. Он бросил взгляд на генерального директора и, отметив его одобряющий, едва заметный кивок продолжал: - Хотел бы напомнить вам, что вы, как и большинство присутствующих здесь, состоите в рядах Коммунистической партии. И вы должны знать, что наша партия считает рост уровня жизни наших граждан своей главной задачей. Мы сделаем всё, что можем, но откуда нам взять денег, если вы не работаете?
Глаголев молчал, глядя на него и обдумывая ответ, но его опередил другой серый мундир, кудрявый грузин Ломидзе. Он говорил страстно, с заметным акцентом, активно жестикулируя обеими руками:
- А совесть у тебя есть, Диких? Нет у тебя совесть! Мы что, требуем зарплату за нерабочие месяцы, а? Совсем нет, и ты знаешь это! Люди не получал зарплату за март, апрел, май, юнь, ты что не знаешь, а?! И это главный причина, почему мы начали забастовка! Где деньги, Диких, а?
Диких молчал, покраснев, как рак; молчал и Глаголев. Председатель профкома Коломиец сделал успокаивающий жест обеими руками в сторону распаленного Ломидзе.
-Успокойся, дорогой, а? – сказал он, подражая грузинскому акценту, чтоб развеселить собравшихся, однако никто не улыбнулся. – Были срочные дела. В июле-августе надо было ремонтировать водопроводную сеть и несколько котельных, чтоб не было проблем зимой. Мы должны были привлечь средства…
- Прекратите, товарищ Коломиец! – гневно сказал молодой Митченко, поднявшись со стула. – Наша комиссия провела проверку, все документы у меня с собой. Вся администрация, вы в том числе, - получали зарплату аккуратно из месяца в месяц. В июле администрация приобрела шесть японских внедорожников – очень дорогих! И кто на них ездит? Товарищ Романцев, его замы и вы лично!
- Я готов простить вашу резкость, товарищ Митченко! – со злостью сказал Романцев. – Дело молодое, понимаю! Но вы - то, неужели не понимаете, что эти машины нужны нам, чтобы добираться до отдаленных шахт в пургу!
- И всё-таки прошу разрешения закончить, - сказал Митченко, глядя в глаза генеральному директору. – Вы прекрасно знаете, что эти японские машины бесполезны в пургу. Для пурги у вас есть несколько гусеничных снегоходов. Это комментарий. А сказать я хочу вот что. Уже неделю на товарной станции стоят несколько опломбированных вагонов. По документам (копии у меня с собой) в этих вагонах прибыли тридцать два мебельных гарнитура «Людовик Четырнадцатый», которые Минуглепром закупил во Франции по вашей заявке. Денег, потраченных на эту мебель, хватило бы на зарплату за два месяца для всех шахт. Что, и в этих гарнитурах была острая необходимость?
- Была необходимость, - сказал Романцев, мрачно глядя в стол. – Мы продали уголь за границу, заработали немного валюты. Никакого смысла не было менять её на рубли. Поэтому мы решили премировать самых достойных ветеранов-шахтеров качественной мебелью. Считаю, что наши ветераны заслуживают этого.
- Лучше бы купили новую мебель в детские садики, – Митченко чуть опустил голову и теперь смотрел на Романцева, как раззадоренный бычок. – Там дети проводят все дни среди полуразвалившихся шкафов, столов и кроваток. Кроме того, я, да и все мы, хотели бы знать, кто из ветеранов получит эту роскошную мебель? Не могли бы вы показать список?
- Так, - сказал Романцев. – Если вы настаиваете, я отвечу вам. Например, один из гарнитуров получит семья Дёмина, ветерана шахты Северная. Тридцать два года подземного стажа, шестеро детей. Другой гарнитур идет нашему уважаемому товарищу Глаголеву, присутствующему здесь. Он сам подавал заявление. Надеюсь, что я удовлетворил ваше любопытство.
- Нет, - ответил Митченко. – Я хотел бы видеть весь список. А вы, товарищ Глаголев… я верил вам… все мы верили… я представить не мог, что вы окажетесь предателем, а вы, вы предали всех!
- Он предател, посмотри на него! – вскинулся Ломидзе.
- Предатель! Предатель! Глаголев продался! – шахтеры возмущенно стали подниматься со стульев, собираясь уходить.
Один Глаголев сидел бледный, уставившись в стол. Долгожданное соглашение парило в воздухе, собираясь вылететь в открытую форточку директорского кабинета.

1669
Король медленно обошел столовую, останавливаясь у каждого предмета, касаясь холеными пальцами резного орнамента, открывая и закрывая дверцы шкафов, присаживаясь на диванчики и в кресла. Кольбер следовал за его величеством по пятам, время от времени позволяя себе короткие комментарии по поводу искусства мастеров, сотворивших эти очаровательные лилии, символы власти его величества и по поводу изысканности индийского сукна, которым обиты кресла. Иногда его величество милостиво кивал головой, иногда пропускал мимо ушей комментарии министра.
Закончив обход, король остановился напротив огромного зеркала, обрамленного резными охапками полевых цветов, внимательно изучил свое отражение и соблаговолил высочайшей рукой выдавить прыщ на высочайшем носу. Потом, продолжая глядеть в зеркало, король обратился к Кольберу, беспокойно переминавшемуся с ноги на ногу за его спиной:
- Вот! Именно это я видел во сне, мой дорогой Жан-Батист! Да-да, именно об этой мебели там шел разговор, представьте себе! Значит я в состоянии решить их проблему, не так ли?
Гордо и самоуверенно король глядел на отражение своего министра, и на благородном лице его величества сияла высочайшая удовлетворенность найденным решением. Кольбер разинул рот и застыл, ничего не понимая.
- Кто мастер? Я хочу видеть его! – провозгласил король-Солнце.
Кольбер взмахнул рукой, и к зеркалу приблизился тощий, невысокий бородач, склонившийся почти до пола за спиной его величества.
- Имя! – приказал король, вытирая капельку крови на месте прыща белейшим кружевным платочком.
- Пелисье, ваще величество… Пелисье, краснодеревщик королевского двора… - немедленно отозвался испуганный бородач.
- Пелисье… - повторил король со скукой в голосе. – Кольбер, подготовьте наш высочайший указ. Первое: пожизненный пенсион семье краснодеревщика Пелисье и его потомкам. Второе: самого краснодеревщика заключить в Бастилию. Содержать, как дворянина, но запретить заниматься столярным делом. Третье: всю мебель под топор и в печь! И четвертое…
- Но, ваше величество… несмело пискнул премьер-министр.
Его величество не изволил обернуться к нему. Он зевнул, прикрыв рот высочайшей ладошкой, хитровато подмигнул зеркалу и закончил фразу:
 – …пришлите ко мне мадам Помпа Дур. Немедленно. Этого писать не надо, Жан-Батист.

1989
Форточка в кабинете резко захлопнулась, словно порыв ветра прошел от входной двери.
- Так чего мы стоим, товарищи, - любезно сказал Романцев. – Садитесь, пожалуйста!
Собравшиеся расселись, удивленно переглядываясь. Генеральный директор поскреб затылок указательным пальцем и спросил несколько растерянным голосом:
… хм, да, товарищи, так на чем мы остановились? Кажется, мы говорили о новой мебели для детсадов… Разумеется, всё лучшее – детям. Мы приобретем мебель на валютную выручку. Остаток пойдет на погашение задолженности по зарплате. Этого, конечно, не хватит, чтобы погасить все долги, но дайте мне два-три дня. Мы изыщем средства и рассчитаемся с рабочими полностью. Остальные требования забастовщиков предлагаю рассмотреть в присутствии премьер-министра. Он скоро будет у нас. А сейчас давайте приступим к работе, товарищи.
- Давайте приступим, - сказал Глаголев. – Я уверен, что премьер нас поддержит.

                Авторский перевод с эсперанто, 2017