Смерть заходит по вторникам. Глава 31

Он опять задерживается…
Женщина, уложившая двух шалопаев спать, уже привычно села за ужин одна. Слава богу, хотя бы позвонил. А то бывает, что и не звонит даже, лишь постфактум говоря, что работа сожрала с головой. Работа-работа-работа… женщина печально вздохнула. Она уже ненавидела его “работу”. Да, он зарабатывает. И зарабатывает очень хорошо. Их семья не знает нужды, но он…
Он приходит и просто садиться в кресло. Почти не говорит. В его глазах не отражаются эмоции, будто он просто робот.
Женщина уже давно подозревала, что “работа” скрывает под собой что-то другое. Точнее, другую. Конечно, он клялся, что никогда не будет ей изменять, но так делают все мужики.
Она бы и не удивилась, что такой завидный мужчина нашел себе другую. Деньги, смешанные с не самой страшной внешностью, творят чудеса. А она уже, все-так третий десяток разменяла, пусть и держит себя в форме, но молодые нимфетки уже слишком жадно смотрят на него.
Она доела стылый ужин, ещё раз вздохнула и пошла в душ, чтоб снова лечь в их кровать одной. Как ей это надоело…

Она не спала. Сон не шел, лишь раздражение копилось в ней с каждой минутой все сильнее. Именно поэтому она и услышала еле заметный  скрежет дверного замка, открываемого с максимальной аккуратностью. Для нее этот звук был сродни канонаде. Открылась дверь в ванную и заурчала вода, и женщина беззвучно встала, чтобы тихонечко прошлепать босыми ногами до заветной дверцы, за которой спрятался ее муж, чтобы посмотреть, от какой помады следы он так поспешно стирает.
Но открывшаяся картина повергла ее в шок. Перед ней стоял другой человек. На покрытой заметным мышечным рельефом спине не было, казалось, ни одного пустого места без шрамов, ссадин и уже заживших ран. На лопатках под шеей раскинул свои крылья дракон, набитый с высочайшей детализацией и усердием. А волосы… волосы уже были почти полностью седы. И если бы не отражение в зеркале, где было то самое, родное женщине лицо, пусть и с косым росчерком шрама по всей правой щеке, она бы и не поверила, что этот мужчина, безмолвно вытаскивающий из своего тела пинцетом пули одну за другой, - ее муж.
Тот самый, которого она заподозрила в измене.
Но вот он поднял глаза… увидел свою женщину в отражении… вздохнул. Она увидела в его глазах такую усталость, что не могла даже поверить, что такая бывает. Он вытащил очередной свинцовый подарочек, сбросил его в раковину и обильно полил раны спиртом, который стоял тут же. Лишь после этого он повернулся к ней и печально сказал.
-Привет, милая. Почему не спишь?
А она… с трудом сдерживает крик, видя холодный блеск металла вместо части его лица вокруг левого глаза и вместо левой скулы. Она сначала подумала, что это - маска, но, присмотревшись, с ужасом поняла, что металл оказался на месте плоти, а не поверх нее. И холодный блеск голубого… чего-то вместо глаза. Второй глаз же все-таки человеческий и в нем пролетает целая буря эмоций и боли, которую он изливать никому не собирался, лишь задумчиво глядел на свою жену.
А она смотрела на него, с трудом давя крик в горле. Ведь она могла понять многое, но… не кровавые разводы на раковине. Не свинцовые кругляши в красных точках. Не рваные раны по всему телу любимого человека, который оказался совсем не таким, каким она его знала.
-Кто ты? - тихо выдавила она, рассматривая его. - Что с тобой произошло.
Он провел рукой по новым дыркам на груди и вздохнул.
-Я - это я. Твой муж, который делает все, для того, чтобы его любимая женщина и дети не нуждались ни в чем. А это… - он сделал небольшую паузу, задумавшись о чем-то своем.  - Это моя работа, солнц. Я тебе не врал хотя бы в этом. Отвернись и подожди чуток.
После чего он быстрым, натруженным долгими повторами движением запускает щипцы себе в очередное сочащееся кровью отверстие и достает последний шарик свинца, почти не поморщившись. А ей… ей это все было настолько чудовищно и отвратительно, что она согнулась над туалетом, чтоб вывалить весь свой ужин в зев слива.
Он молчит, глядя на то, как его жена общается с туалетом на интимные темы. Он молчал, когда она наконец подняла на него взгляд, чтобы попытаться разглядеть в этом человеке того, кого она привыкла видеть. И, хоть единственный глаз еще обладал какой-то памятью о той чувственности и чуткости, что была ему присуща еще… сегодня утром, то вот смотреть на то, что заполнило левую глазницу, женщина не могла.
Ее до дрожи пугало то, что это могло значить. Она даже не могла представить, через что пришлось ему пройти, чтобы стать обладателем такого… украшения. Да и всего остального - тоже. Она привыкла видеть мужа совсем другим. Добрым, сильным, но мягким и очень нежным. Сейчас же перед ней стоял профессиональный… убийца? Воин? Солдат?
Она не знала. Но это не был тот человек, за которого она выходила замуж. Точнее, это был он, ее мужчина, но ставший резко… намного древнее, что ли? Она не могла сказать. Она смотрела на него и видела все больше того, что привыкла видеть. И за резкой складкой, пролегшей от уголка губ к носу она увидела его былую ласковую улыбку.
Но спросила она совсем не об этом.
-И… давно ты стал… таким?.. - она наконец-то смогла подойти, чтобы прикоснуться тонкими пальцами к вживленному в лицо мужа металлу. Что он хотела почувствовать? Да бог ее знает. Но явно не то, что он окажется предсказуемо твердым и непривычно холодным. Он не отстранялся, не мешал ей касаться того, что когда-то было его лицом, а теперь было инородным.
Он устало улыбнулся.
-Помнишь ту аварию?
-Какую? - она уже поняла, про какую именно говорит мужчина, но все же хотела уточнить. Надеялась, что все не так… Но правда - она всегда жестока.
-Ту самую, где разбили семерку с беременной мамой и второй из гонщиков врезался в мою машину.
Он говорил спокойно, не отстраняясь и не отводя взгляд, в его единственном глазе можно было заметить лишь отголоски чувств, которые он упорно пытался загасить, не давать прорваться сквозь ледяную крышку взгляда. Но она прекрасно умела видеть в нем то, что он не хотел показывать другим.
Слишком долго они были вместе…
-Но как?.. Еще вчера… еще сегодня утром! Ты был таким, как прежде!
Он качнул головой и отстранился, чтобы через какое-то время… снова стать тем, кого она помнила. Ни пулевых ранений, ни чудовищного глаза, ни седины в темно-русых волосах, ни морщин от с трудом скрываемой боли… Не осталось ничего. Лишь горькая усмешка, которая была на обоих вариантах лица.
Она ахнула. Сказать, что она удивилась - не сказать ничего. Но он не дал ей что-либо сказать. Он взял ее крепко за руки таким привычным родным жестом и покачал головой.
-Я пошел на это, чтоб сделать тебя счастливей. Тебя и их, - он кивнул в сторону комнат детей. - У вас есть все, что нужно. Пусть мне это стоит неимоверно дорого… Пусть. Но за вас я спокоен. И для меня это… - он сглотнул, беря небольшую паузу. - Главное.
Она вырвалась из его крепких рук, которые еще хранили остатки крови. Посмотрела в эти родные глаза, которые последние годы оказались лишь маской, скрывающей… что?
-Но… как? Как это возможно? - она дотронулась до его живота, на котором не осталось ни того впечатляющего рельефа, ни ран, ни шрамов. - Я ведь только что видела… И что из этого правда?
Она говорила слишком спокойно. И она отлично понимала, что до настоящей истерики остался всего шаг. Может, два. Но все это было… слишком нереально, чтобы можно было сходу понять и принять. Тем более, поверить. Но, похоже, ей придется это сделать, как бы она этого не хотела.
-Все в равной степени - правда, - он пожал плечами. Возможно, он просто не знал, как это все объяснить. Или просто не хотел. Лишь ополоснул руки водой, смывая с них следы собственной крови. Потом взял жену за руку и вывел ее в гостиную, где посадил ее на диван, а сам полез на верхние полки шкафов, чтобы достать какую-то папку, которой, как была уверена сама женщина, там никогда не было.
Но она там была, иначе откуда бы взяться всей этой пыли, что лежала на ней, и которую муж так аккуратно стряхнул. Лишь после этого он протянул папку с коротким грифом “Дело №23. Святослав Юрьевич Климов. Статский советник”. И все это классической дореволюционным шрифтом и с дореволюционными же особенностями правописания и орфографии. И там на ней его фотография. Черно-белая, пожухшая, вытертая временем и много-чем еще. В странной форме с косым шрамом на правой скуле и повязкой на правом глазу. Но самое главное, что на этой потертой папке было - это написанная старой печатной машинкой дата.
04.06.1918
И сомневаться в том, что эта дата и эта папка - липа… Она не могла. Она чувствовала, как от нее веяло историей. И какой-то болью. Она аккуратно открыла обложку из плотного картона, но даже не стала вчитываться в то, что там написано…
Ведь на одной из фотографий этот одноглазый (ее!) мужчина стоит, пожимая руку человеку, чью внешность сложно не распознать. Григорий Распутин. Монах. Отшельник. Поговаривали, что колдун… Что женщине было все равно. Важнее было то, что она легко узнала этого человека, ведь ее историческое образование не могло не кричать об этом достаточно характерном старце, что он жил больше века назад! И ее муж, который вот он, рядом, ну никак не мог оказаться с ним в одно время и в одной эпохе.
Но почему-то сомнений в подлинности этой фотографии, как и всего, что она могла бы найти в этой папке, у нее не было. Она умела отличаться артефакты столетней давности от новодела, пусть и виртуозно состаренного.
-Но… как? - ей уже надоело повторять это словосочетание. Но других слов у нее не было. Эта фраза была всеобъемлющей, одинаково хорошо описывающей как ее шок, так и ее интерес. - Как это возможно?!
-Это долгая история, малыш… Слишком долгая, чтобы рассказать ее за этот вечер, - мужчина устало вздохнул, проводя рукой по волосам. - Настолько долгая и невероятная, что… в нее невозможно поверить. Если коротко, мне сейчас больше двухсот лет, прелесть моя.
Он хмыкнул и плюхнулся в кресло, которое привычно приняло это тело в свои распростертые объятия, легонько скрипнув при этом натруженными поверхностями. Свят устало выдохнул и еще раз провел рукой по волосам, которые уже не были столь седыми, как еще несколько минут назад.
Потерев натруженные руки, на которых женщина заметила много так и не исчезнувших шрамов и мозолей. Но, почему она раньше их не замечала, жена не могла сказать. Но то, что тонкие пальцы скрывали за покрытыми мелкими давно зажившими ранами костяшками сотни поломанных конечностей и разбитых носов, сомнений не вызывало.
Как и то, что усталым голосом говорилась невероятная правда.
-Наташ… Я понимаю, что в это сложно поверить. Но… ты все видела сама, - он пожал плечами и невесело усмехнулся. - Я был в будущем, оттуда меня занесло в прошлое, и только теперь, через столько десятилетий, я смог вернуться домой, - он поднял глаза на Наталью, и она смогла разглядеть в них вселенские печаль и усталость. - К вам, ко всем. К тебе, к детям, к живности нашей, к родителям. Это был очень долгий путь.
Он хмыкнул и прикрыл глаза. А она вспомнила, что у него вообще-то несколько дырок в груди от пуль. Да, Свят их как-то спрятал, но в итоге-то они еще есть, пусть и спрятанные за личиной ее мужа. И, что бы там сейчас он не говорил, но она знала, что там, внутри, ему все-таки больно. Это мелькало в глазах мужчины, в его иногда рваных движениях и резких сменах эмоций на лице, с иногда проблескивающими искрами холодной ярости, которые могли бы испугать кого угодно, только не ее.
-Ты опять врешь… - тихо сказала она, смотря ему в глаза, вновь ставшие человеческими, и сама понимая, что все сказанное мужем - правда. - Это же невозможно!
Он устало хмыкнул и качнул головой. В его голове приносились тысячи мыслей, но ни одну из них он не собирался произносить вслух. Ведь там, вне времени, он знал, что все-таки её предаст. И это больше всего его пугало. Он не хотел предавать её. Только не её… Но иногда решать не им и не за себя. Хотя это и неприятно сознавать, но путник времени понимал одно - он должен сделать гораздо больше, чем хотел.
И только он мог это сделать.
Она же видела эту усталую складку на его лбе, которая означала лишь одно - решение принято, и отступать он не будет. И Наташа встала рядом с его креслом, чтобы тонкие пальцы скользнули по заросшей грубыми волосами груди, выискивая сквозь личину те отвратительные следы ранений, которые он хотел скрыть.
-Впрочем, вопрос веры и неверия… пока отложим, - твердо сказала она, найдя одну из дырок на его груди. - Давай лучше нормально раны обработаем. Кем бы ты сейчас ни был… но ты мой муж. И дать тебе загнуться от боли я не собираюсь. Вот потом уже получишь сковородкой за все хорошее. А пока - пошли.
И уверенной рукой она потянула своего настоящего-не настоящего мужа на кухню, где был раскладной диван из кожи молодого дермантина, с которого так хорошо смывается все. И кровь в том числе.
Ведь решение принял не только он. Но и она. И тоже не собиралась от него отступать. А поверить она успеет и потом.