Сказ казака

Сказ казака Рязанцева Митрия Ивановича о деде своём Рязанцеве Митрии Трифоновиче.
Что в плетение маткой в кросно вбито, то и сбудется. Смертушка рукою маткиной водит – кому жить, кому сыновей поднимать, кому на шлях дороге, с простреленной головой лежать. Затрубили трубы, загудели барабаны. Германец, войной на православных Серба государя шел. Встрепенулось сердце казака, вот он в седле, при нём шашка вострая, пика длинная, всё оружие его, и от дедов наука. Покуда управлялся казак, шашкою да пикою, завёлся враг в станицах, замутил он воды струйные, не понять казаку донскому, кто враг кто свой. Те казаки, что при атамане, бились за землю войска Донского. Те казаки, что за картавыми пошли, сказок их наслушались, сказки те о складчине, в этой складчине бабы и те общие. Станица, родна мать для Корниловцев, родна мать для Будёновцев. В степу сойдутся, в станицу опосля раны зализывать идут. А смертишка учёт ведёт, под охочих лавки посмертные подставляет. Насмотрела Смертушка Иоанна, – друга казака, Митрия  Трифоновича, терпеливо ожидала его прибытия, лавка для него уготована, широкая, дубовая, о четырёх ногах подпорочках, с перекладиной для родителей. Сидят родители на перекладине кручинятся, почто родили таких казаков неразумных, не им принадлежащую кровушку, проливающие непомерно, за посулы, комиссара картавого, за общих баб. Случилось казаку Ивану, столкнуться в балычке с ватагою. Атаман той ватаги была девица хазарского рода племени,у той девицы, хоболь цыган, впереди всех в красной рубахе с пистолетами. Изловчился Иван, развалил цыгана пополам, до седла. Но другой цыган, уметил Ивана в голову. И ногу зацепил, пришлось идти в станицу свою , раны зализывать. Переступив через порог, кинулся к батьке, стал просить у него прощения, а получив прощения, обещал мамке не ходить боле на войну. А тут как тут корниловцы нагрянули, казачков от Будённого поймали, стали счёт вести. Не хватает одного, сорока на хвосте принесла, что казаков от Буденного было семь. А тут шесть, Ивана нет, пошли спрашивать с родителей. А как спросить, коли родители онемели, сказать не могут где их сын. Не позволил сын, пытать корниловцам, родителей своих, вышел казак берите, делайте со мной что хотите, но родителей не троньте. Семеро буденовцев на расстрел повели, пригляделся к казаку, казак Рязанцев, Митрий Трофимович – да это же Иван Позняков, с детства друг, что брат, как своего друга до расстрела довесь, как перед сродниками ответ держать, «сигай под коня» - тихо молвил друг. Ушёл от расстрела Иван, кукуруза его скрыла, опять он при батьке с мамкой. В станице тихо, корниловцы побили остатних шесть, ушли в степь. Станица спит, утро, запели кречеты ,просыпайся
станица, Будёновцы на кониках стоят, казаков под свои знамёна собирают. Не хотят казаки на войну с будёновцами идти. Комиссар картавый наказ дал – коли казаки на войну не идут пороть их родных батьков и родных маток. Казак Иван шашку с хрона достал и до порога, а на пороге матка, не пущу, казак тебя на войну, хватит, православный люд со света сводить. А казак ей в оборот и не православные они, католики их можно. Варшаву возьму, полячку в станицу привезу. Не собрала казаку матка его в путь суму, нет там соли, нет там сало, нету там хлеба, нет там пшена для кулеша. Нет дороги, обратно, заказан казаку путь в станицу. Под Варшавой лёг казак, стрела  польская уметила его прям в пупок, и лежит он в санитарной повозке, вспоминает, как поляков казнил, кому офицерский картуз в пору, тому пулю в лоб. Такой наказ комиссар дал казакам будёновцам, выбить всех польских офицеров, и точка. А как офицеров-то найти, одеты пленённые поляки в нательное белье, и не определить, кто рядовой, а кто офицер. Вот и стали определял офицера по фуражке,кому офицерская фуражка в пору тот и есть офицер. Дождалась смертишка Ивана – ейный он,а Рязанцев Митя живёт – хлеб жуёт, а смертишка, его дней, учёт ведёт. Лихолетье кончилось, сумел Митрий Трофимович спешиться, а то бы сбили, обучился офицерскому делу. Погонял финна по снегам Карельским. Финн хитрющий оказался, запыхался, устал от погони, снегу намело, по пояс, взмолился финн, не могу бежать казак, не убегу я от тебя давай передохнём. Остановился казак, самому тяжело бежать по снежной целине, которая ему по пояс, как и финну, по степу всё верхом, а тут по снегу пешим. Финн видит, что казак остановился, изловчился, да из-под руки  саданул очередью из полуавтомата, точь-в-точь уцелился казаку Рязанцеву под руку, но шкуру не задел, а шинельку серую, с гимнастёркой, взлохматил. Митрий , не ожидал такого оборота, он ему по добру, а финн-то, а он ему всю одёжку взлохматил. Митрий, изловчился, в три прыжка нагнал финна, как будто и снега не было, сбил его с ног, потянул его за леву руку, да как борова, под эту левую руку, вострым штыком торнул: «Будешь, в следующий раз, казака обманывать!»
Главный финн, Монергейм, у главного Советского грузина, Сталина, мира испросил. Сталин проникся просьбой, не отказал, финну. Коль боле войны нет, все казаки разъехались по станицам. Не долго нежился казак в пуховых перинах. Вот он германец у порога, а на площади перед церквой, уже перекладина, так для порядку. Казак Митрий Трафимович из дома ни ногой, сидит в оконце сморит. Шо на улице деятси, а на улице германцы, с германцем слабый духом казак, этот гад и не  казак вовсе в сторону его дома пальцем кажет. Дурак же ты казак, германец доносителей не любит. Этот перевёртыш многих нашёл, кого нашёл, тех германцу и указал. Собралось таких казаков, не мало, но не долго германец гуртом казачьем правил. Выкликнул германец сродников, казаки, обратился к сродникам, главный германец. « Беритя своих сыновей, братьев тож  беритя, не нужны они нам. Только чтобы супротив нас не бились». Стали казачки сволих сродников выкликивать, только Рязанцева Митрия Трофимовича никто не звал, сжалился над ним казак, который при немце переводчиком был Скуридин Николай, взял да и выкрикнул: «Рязанцев выходи ты мне сродник». Зашикали на него полицаи из перевёртышей –« Какой он тебе сродник, у вас фамилии разные – а казак им в ответ – сродник он мне и точка»! А германец не возражал, бери коли свой, а смертушка видя такое дело, что опять от неё уходит тот, кто ей всё напоперёк – вместо стрижено – брито,на казака предателя косу свою положила. Лавка смертушки пустовать не должна, шепнула она на ушко германскому командиру – зачем тебе такой казак, который своих сдаёт, отведи этого казачка на площадь, что перед церковью. Там перекладина стоит, пусть он на ней повисит, чтоб другим казакам не повадно было своих сдавать. Коли своих сдал, то и тебя германец с потрохами сдаст. А германцу  жалко такого казака смертушке отдавать как- никак глаза и уши. Но доверие у германца к доносителю иссякло, уж больно  он вороватый оказался, брал все, что плохо лежит, даже под  замок лазал. Казаки главному германцу выставили претензию, наведи порядок, коль взялся за гуж, не говори что не дюж. Изловил германец вора, и приговорил его, стоять  завтра на чурбачке, под перекладиной, с петлёй на шее.
Разошлись казаки себе по хатам, а утрась их всех собрали на площади и что же они видят – на чурбачке под перекладиной их сусед Федот да не тот, а казачки говорили тот, вор он доноситель, у нас сало украл, казаки да он, это он сдал нас германцу. Стоит Федот с петлей на шее, а германец рядом с ним. Обратился германец к казакам – вот казаки что бывает с теми, кто своих продаёт, да к то муже, он  вором оказался, и выбил он чурбачок из-под ног,  виси  ворюга, покуда тут. Не удержался  германец в станицах, отошёл, в украинские степи. От Дона-великой реки , вместо германца прибыли другие судьи, ужо при погонах, как при Царе-батюшке, эти судьи не в пример германцу скоры на руки оказались – коль ты казак Рязанцев Митрий был в плену – быть тебе в штрафном батальоне, а ты казак, что Митрия спас от плена, получи пулю из нагана воронёного, чтоб у бабки сала не брал. Поручитель, Митрия, Николай упал на колени – не брал я у бабки сала начальник, а бабка – нет брал. Начальник стрельнул поручителю из пистолета прямо в голову, упал казак, навзничь раскинув руки. Склонилась бабка над ним, всплеснула, ручками, – так это же Коля, он у меня сала не брал! Колю обратно не вернёшь, а судье перед сродниками ответ держать надо. Пошёл до сродников Николая, не стучась, переступил через порог, молвил – я вашего сына убил. А Рязанцев Митрий тем временем с такими же, как он, в  штрафной роте, до германцев в гости подался. Из всех желающих к германцу в гости, он один остался, и то, очнувшись на госпитальной койке. По уговору – кто кровь пролил, тот из штрафной роты выходь, а Митрий в ответ – мне и здесь в штрафной роте хорошо,а помощников воевать, вы мне пришлёте. а я с ними опять до германца в гости пойду в их блиндажах добра всякого вдоволь. А командиры, видя такое решение, обрадовались, вернули ему офицерские погоны со звездочками, дали воронёный наган с шестью пульками, – пять пулек для германца, а одну для себя. А в придачу ему, староверных казаков,-бородачей, стоят бородатые, перед Митрием Трофимовичем, ждут терпеливо когда до германской полевой кухни отпустят, у германца каша вкусная, вон у него на горе полевая кухня, надо их каши отведать. Старообрядческая ватага разом вышла из окопа, карабины наземь побросала, руки к небу подняла, да к германцу и пошла, Рязанцев Митрий Трофимович, советский командир штрафной роты, аж руки опустил, уж за это его наверное расстреляют. А германец радуется, руками машет – идите в гости к нам. Как только ватажники  к германцу в окоп спустились, заиграла в руках ватажниках сталь булатная, откуда взялась – не ведомо. Завязалась кровавая баня, и осталось от этой ватаги, ровно девять человек. Во главе с Митрием Трофимовичем, но коль горушку взяли, своего не отдадим, накоси, выкуси, сколько не пытайся германец вернуть, что ранее имел, кровью умылся, от горы откатился. К утру подошла регулярная часть, а  старообрядцев, да их командир был представлен к награде – медали за отвагу. В этом бою Митрий Трофимович был лишен четырёх пальцев на левой руке. ,Нашёлся германец, молодец – удалец, лишил казака пальцев, уметил его в оптическом  прицеле, и точно под огонёк вдарил, так и отскочили у него четыре пальца, после лечения Митрия перевели в обоз, там он и встретил победу.
Вот какую историю поведал нам внук Митрия Трофимовича – Митрий Иванович Рязанцев. События, описанные в этом сказе, происходили в станице Боровская все Великое войско Донское.
Во времена лихолетья, когда наш Род лишился государя, лихоимцы пополняли ряды свои не идейными воями, а молодыми парнями, которые шли к лихоимцам, дабы те не позорили поркой их дедов да бабок, за жизнь деда с бабкой клали молодую жизнь свою, так было во всех землях войск казачьих.
В станице Боровской в оккупации два брата Скуридины, старшой полицаем был, дедов да старух грабил, младшой Николай при германце переводчиком был, старуха обиженная Скуридиным старшим, прознав, что Скуридин арестован ослобонителем советским, укзала ослобонителю на Скуридина Николая, как на грабителя, старшой Скуридин сумел скрыться, убит был Николай за брата старшого. А после казни его бабка признала его не виновным.
Доноситель Федот был казнен германцами за воровство, не гнушался Федот унести с поля или залезть к кому-нибудь в чулан за соленьями да вареньями, а если была задыманка, то и туда забирался.