Философия Тьмы

Мы потушили свечи, и мир погрузился во тьму.

Сначала Тьма казалась нам тёплой и мягкой. Мы оказались в её объятиях, наполненных тишиной и умиротворением. Даже голоса наши стали тише - словно в присутствии величественной королевы мы не повышали их, дабы не нарушить покоя её. Даже движения наши стали мягче - словно в присутствии величественной королевы мы двигались неспешно и грациозно, дабы не осквернить величия её.

Но постепенно мы замолкали, на ощупь выбирая места, где можно было бы провести это погруженное во тьму время. Темнота поглотила нас. Мы двигались в ней, словно в некой субстанции - густой, мягкой и сухой.

И спустя час все мы уже сидели молча, боясь нарушить обрушившуюся на нас тишину, что была такой же абсолютной, как и Тьма, лежавшая на наших плечах. Да и час ли прошел с тех пор, как Тьма объяла нас? В её непроглядном пространстве время замедлило свой ход. А может и вовсе остановилось. Мне было не ведомо прошел ли час, или два, или всего минута, но мне хотелось думать что прошел именно час.

Сама же Тьма даже не шелохнулась. Замерла, словно в ожидании, затаилась. И все те, кто находился рядом со мной, кажется, тоже застыли, затаили дыхание.

Но постепенно Тьма начала остывать и обретать острые углы. Она перестала быть спокойной и мягкой. И ото всех присутствующих повеяло напряжением, и одежда их нервно шуршала при малейшем движении.

В наших головах постоянно присутствует шум, порожденный окружающим миром. Он не прекращается ни на минуту, заглушая наши собственные мысли, не даёт остаться наедине с собой.

Здесь, в этой беспросветной темноте, появился новый для всех нас звук - низкий, медленный гул - словно Тьма пульсировала порождая его. Этот гул постепенно заглушал привычные шумы в голове, пока полностью не вытеснил их.

И тогда каждый из нас услышал собственные мысли. Они пугали, они удивляли, они открывали новые истины, они порождали новые страхи и желания. И даже сквозь непроглядность Тьмы стал ощутимым страх тех, кто находился рядом. Страх изначальный. Страх человека перед самим собой. И каждый из нас молчал, погруженный в собственные мысли. Лишь глаза, не различающие ни оттенка, кроме непроглядно-черного страстно желали света хоть маленькой свечки, хоть слабого блика на стене, если стены и вовсе существовали в этом чужом неизведанном пространстве.

И никто не решался заговорить первым. А Тьма стала острой и липкой. Она угнетала, она сдавливала со всех сторон, она сводила с ума и выворачивала наизнанку. Она заставила вспомнить все детские страхи, все фильмы ужасов, где Она упоминалась, и ту опасность, что в себе таила.

- Давайте же о чем-то говорить! - не выдержала женщина средних лет где-то напротив меня. И голос её прозвучал резко, так что каждый, кажется, вздрогнул от неожиданности.

- Давайте! Это отличная идея! - согласился хриплый мужской бас справа.

И все замолкли в ожидании. Но никто так и не нашел темы, никто так и не заговорил. Словно Тьма, которую мы вдыхали, заполняла лёгкие своей плотностью, блокируя и голос и дыхание.

- Светят нам звёзды холодные, светят нам маяки ночами... - тихо запела молодая девушка, сидевшая, как оказалось, за моей спиной, хотя меня не покидала уверенность в том, что позади пустота. Её голос звучал не так резко, и все, кто знал эту скорбную песню начали так же тихо подпевать ей.

- ...Но корабли наши гордые их не увидят за скрывшими небо волнами.

Когда песня закончилась, мы снова погрузились в тишину, во тьму. Но теперь они стали ещё тяжелее. А мысли в головах метались бешено, подобно порывам штормового ветра, подобно волнам разбиваясь об остатки разума, ослабевшего от сводящего с ума окружения. И стерлись различия между нами перед лицом этой длинной, тёмной ночи - каждый из нас был одинаково напуган, обессилен, молчалив, и каждый одинаково желал лишь увидеть свет.

И никому не ведомо, как долго ещё сидели мы в этой Тьме. Мы пытались говорить, но разговоры тонули в густоте мрака. Мы пытались встать и двигаться по комнате, но Тьма была тяжела, и мы расселись как прежде на полу, мы пытались спать, но буйство мыслей не давало сомкнуть глаз.

И когда измученные неизвестностью - ни времени, ни пространства - мы отчаялись уже увидеть свет, и бесцельно сидели в молчании, кто-то из нас вдруг закричал:

- Смотрите! Смотрите!

Наверное он указывал нам пальцем в ту сторону, где ему удалось узреть что-то отличное от чернильно-черного, но никто не увидел этого. И никто не знал, куда смотреть, где ждет их что-то пугающее или обнадеживающее. Однако спустя короткое время увидели все. Увидели контур огромного окна, проявившегося в слабом свете за ним. Где-то там всходило солнце. И с каждой минутой всё ярче и ярче становился этот контур, и вскоре ясно осветились очертания всего окна.

И каждый из нас жадно потянулся к этому ещё не родившемуся свету, словно не видели мы лучей солнца тысячу лет. И свет этот был самым желанным светом, что когда-либо встречался на путях наших. И кто-то плакал, а кто-то молча улыбался, не в силах сдержать радость, принесенную нам такой простой, обычно не замечаемой никем мелочью, как свет. Никто никогда не ценил его так, как в этот момент.

И когда солнце осветило комнату, речь вернулась к нам, а вместе с ней и смех, и веселые песни.

А затем мы покинули комнату. И каждый пошел своей дорогой. Но каждый, выходя, уже не оставался прежним.