Шестая грань бытия - 19. Пересдача

(Предыдущая глава: http://proza.ru/2017/11/29/2071 )

19. Пересдача

– Как вам понравился Алатырь-город, барон?

Влад и Всесвят неторопливо шагали по коридорам резиденции Верховного мага.

– Ну что вам сказать, Светлейший... Примерно таков, как и можно было ожидать: раззолоченный и пыльный, ослепляющий блеском дворцов и стыдливо прячущий лачуги черни; исполненный величия и одновременно какой-то до удивления мелочный и базарный. Но если сравнивать с Вильдором – мне показалось, что здесь граница между властью и толпой... более размыта, что ли. В Энграме дворяне знают свое место, плебс – свое, и неприступные каменные стены Высокого Города отделяют их друг от друга четко и решительно. У вас же – не возьмусь судить, хорошо это или плохо – между барами и холопами столько промежуточных ступеней, что разницу порой и не ощущаешь.

Зборовский краем глаза наблюдал за Всесвятом: не оскорбит ли того столь скептический взгляд на столицу белозерского царства. Но верховный маг, судя по всему, был выше мелочного патриотизма.

– Хотя, в общем-то, различия не столь уж и велики, – продолжил барон. – Если ты видел столицу одной великой державы, ты видел их все. Вы лучше расскажите мне, что за таинственные сооружения покоятся на дне Бела Озера? Пока мы с вашей родственницей плыли обратно, мне удалось разглядеть в его глубинах нечто совершенно поразительное.

– Вы говорите о Граде Низвергнутом? Да, вы правы: в белозерских глубинах порой можно различить какие-то постройки, явно созданные разумными руками. Но чьими именно, человечьими ли, русалочьими, творения ли это водяных либо же иных тварей, нам с вами неведомых – сие остается в неизвестности.  Хотя легенда гласит, что некогда на месте Бела Озера располагался великий город, жители которого погрязли в корысти и грехах. Они не выказывали должного уважения богам, возгордившись своими магическими и ремесленными умениями, и вызвали тем самым гнев Армана. Небесный творец был настолько рассержен, что решил низвергнуть этот город вместе со всеми его жителями прямо в преисподнюю, пробив своим ударом земную твердь насквозь. Но Тинктар сумел все же остановить на полпути карающую десницу Старшего Брата, своим повелением установив предел зияющей бездне. И с тех глубина ее неимоверна, однако же не безгранична. Стекшая туда влага дождей, ручьев и рек образовала само Бело Озеро, но чистота водоема сохраняется первозданно безупречной, ибо берега его созданы прямой божественной волей. А самом на дне  – остатки той самой обители порока.

Верховный маг огорченно вздохнул, сожалея то ли об участи древнего города и его жителей, то ли о том, что сам он может только разглядеть очертания этого  города сквозь толщу вод, но попасть туда ему не суждено.

– Однако я поражаюсь остроте вашего зрения, Владисвет! Редкий из магов способен прозреть белозерские воды до самого дна. И я не слыхивал до сих пор, чтобы на это был  способен хоть единый из обычных людей и прочих натуральных сущностей, будь то гномы, демоны или, к примеру, ваше племя (слово "вампиры" маг деликатно опустил). Разве что только эльфы, да их уже и не осталось в нашем мире. Так что принимайте мои поздравления, барон: вы – редчайшее исключение...

Зборовский, в свою очередь, не стал уточнять, что столь немыслимую остроту и глубину зрения он приобрел благодаря трем глоткам крови валькирии. Пусть уж это останется их с Танненхильд маленькой интимной тайной, неведомой больше никому ни в Круге Земель, ни в заоблачных просторах Валгаллы.

– И я все более убеждаюсь в мысли, – продолжал тем временем Всесвят, – что был прав, обратившись к вам сейчас за помощью. Прошу!

За разговором собеседники подошли к палате, в которой покоился Юрай. Всесвят воздел руки в магическом жесте, и двери сами собой распахнулись, пропуская волшебника и его спутника – с тем, чтобы вновь бесшумно захлопнуться следом за ними.

– Призн'аюсь вам, барон: я пребываю сейчас в некоторой растерянности. Как духовные, так и ментальные раны вашего товарища залечены полностью, и он уже давно должен был бы придти в сознание. Но что-то этому препятствует! Какой-то магический артефакт блокирует течение его мыслей, его способности к волевому усилию. И я, при всем своем старании, не смог этот артефакт обнаружить. Вот, посмотрите теперь вы!

Подойдя к кровати с пребывавшим в беспамятстве Юраем, Светлейший откинул с него легкое одеяло.

– Видите, сейчас ваш Юрай полностью обнажен, я сам снял с него всю одежду и внимательно осмотрел тело сверху донизу. И ни-че-го. Разумеется, бывают невидимые талисманы, но я узнал бы их по магическому полю, по напряжению Сил... Что-то от меня ускользает, барон. Поэтому прошу: вспомните все, что вы знаете о своем друге и спутнике, о его прошлом. И посмотрите на него внимательно свежим взглядом: не покажется ли вам что-то лишним, неуместным, просто бросится в глаза?

Зборовский подошел ближе. Он видел Юрая совершенно голым второй раз в жизни. Но в первый раз, в памятную ночь с Энцилией, Владу было совершенно не до того, чтобы внимательно разглядывать анатомию его преподобия. Так что сейчас он осмотривал тело Юрая с интересом и даже любопытством. Хотя смотреть было особенно не на что: мужик как мужик. Для воина был бы чуток хлипковат и жирноват, конечно, но для чародея – в самый раз, а уж по сравнению с упитанными и оплывшими храмовыми жрецами, так и вообще за стройного сойдет! Голова на месте, руки-ноги тоже. Впрочем...

– Простите, Светлейший, а как же кольцо?

– Мое кольцо? – Всесвят недоуменно посмотрел на свой указательный палец правой руки, на котором сидел золотой перстень, отделанный изумрудной крошкой. – А при чем здесь мое магическое кольцо? Оно в полном порядке и в полной силе.

– Да нет же, кольцо самого Юрая!

Действительно, палец Юрая тоже охватывало кольцо. Тоненькое серебряное колечко, возвращенное ему Клариссой. То самое, над которым когда-то колдовала леди д'Эрве – хотя и ученическое, но все-таки чародейское.

– Кольцо Юрая?!

Всесвят на мгновение запнулся, а потом громко и раскатисто расхохотался во весь голос, неожиданно низким басом. Отсмеявшись, он несколько раз схлопнул ладони – медленно, картинно и громко.

– Я аплодирую вам, барон! Браво! Это просто уму непостижимо! Понимаете ли, магическое кольцо, единожды надев, не снимаешь нигде и никогда. Мой перстень – это часть моего тела, не иначе. Продолжение моих рук, мой третий глаз и третье ухо. Я не ощущаю, просто не способен ощутить его как нечто инородное. Мне и в голову не пришло... –  Всесвят издал еще один сдавленный смешок. – Мне и в голову не могло прийти, что собственное же кольцо может вашего Юрая сдерживать. Но памятуя всю его историю, возможно, вы и правы. Что ж, давайте уберем и попробуем еще раз!

Левой рукой архимаг поднял кисть Юрая, а правой ладонью медленно и осторожно прочертил вокруг нее плавную линию. И потом неуловимо быстрым движением сдернул юраево кольцо с пальца, тут же подкинув его в воздух и заставив зависнуть перед своим лицом. Воздух вокруг кольца, повинуясь заклинанию Всесвята, начал сгущаться и клубиться, приобретая темно-зеленый оттенок. Еще несколько слов вполголоса и пассов руками – и вот уже перед изумленным Зборовским висит болотного, или даже скорее турмалинового, цвета шар.

– Прекрасно, – сказал чародей, аккуратно вынимая из воздуха свежесотворенное яблочко с волшебной сердцевинкой, – теперь это кольцо изолировано и помешать пробуждению вашего товарища не сможет.

Рядом с ложем располагался низкий столик, на котором сейчас не стояло ничего, кроме кувшина с водой. Положив шар на этот столик, Светлейший вернулся к Юраю, все еще лежащему на кровати в чем мать родила. На раскрасневшемся лице Верховного Мага проступили капельки пота – судя по всему, пленение и нейтрализация чужого кольца потребовали от него определенных сил, причем не таких уж малых. Но как Всесвяту, так и Зборовскому не терпелось поскорее выяснить, правильно ли они разгадали загадку.

Глубоко вдохнув, волшебник сделал подымающий жест обеими ладонями и зычно провозгласил:

– Ренато, инкарнато, вивере! Открой глаза, Юрай, возвращенный к жизни!

Медленным, очень медленным было ответное движение век Юрая... Но все-таки они распахнулись.

...

"Любезная мадмуазель д'Эрве! Последний камерный бал был, вне всякого сомнения, лучшим в сезоне – и он состоялся таковым прежде всего благодаря вашему блистательному дебюту. Примите же от нас эту маленькую безделушку, как скромное воспоминание о прекрасном вечере и об упоительных минутах нашего с вами уединения в павильоне на берегу Заветного Озера Аффры. Поскольку вы соизволили обратить внимание на чженское дерево в нашем саду, надеюсь, что и сувенир, изготовленный лучшими мастерами двора его величества Тао-Ци, порадует ваш тонкий вкус, обретя свое законное место в ложбине между теми несказанной красоты холмами вашей груди, по которым мы имели удовольствие тогда прогуляться.

Рене, милостию Армана повелитель Энграмский."

Первым побуждением Энцилии было, презрительно фыркнуть и зашвырнуть лакированую коробочку с великокняжеским геральдическим грифоном куда подальше, не раскрывая: по прошествии времени и на трезвую голову, волшебница была уже и сама не рада своей позавчерашней эскападе. Особенно постыдным было то, что она использовала магию, перепихиваясь с натуралом, будь тот хоть трижды венценосным монархом. "Мирское – правителям, богово – жрецам, а чародейское – магам и только магам!", это жесткое правило все волшебники Круга Земель обязаны были накрепко затвердить еще в самые первые недели ученичества. И заново утыкаться носом в напоминание о своей слабости и непрофессионализме желания не было.

Но, все-таки, врожденное женское любопытство победило – и, как оказалось, не зря. Вместо ожидаемой безвкусной побрякушки с примитивным бриллиантом наподобие тех, которыми Ренне имел обыкновение одаривать своих фавориток, Энцилия обнаружила в шкатулке изящный кулон на золотой цепочке. Украшение являло собой тонкое кольцо, тоже старинного тусклого золота, в которое был вставлен светло-розовый шар из непонятного материала, прорезанный тонкими линиями. Присмотревшись повнимательнее, девушка заметила, что на самом деле шар был тонкостенным, ажурным и полым. Внутри него располагался еще один шар, столь же ажурный и полый, в котором, в свою очередь, помещался следущий шарик еще меньшего размера... Энси напрягла чародейское зрение, пытаясь различить, сколько всего шаров прячется в глубинах первого, самого большого, но от розоватого материала – то ли кость, то ли древесина – исходила легкая магическая дымка, которая застилала ее взор туманной рябью, не позволяя четко рассмотреть детали амулета. С другой стороны, в магическом "запахе" кулона угадывалось что-то знакомое, виденное совсем недавно.

– Дерево из сада Ренне! – догадка возникла из ниоткуда, словно сама собой. – Как его назвал тогда князь? Чинг-ко? Да, эманации очень похожие. Какой изысканный подарок, однако, и с каким вкусом подобранный! Ну что ж, радость моя, можешь себя поздравить: если уж ты и повела себя как шлюха – то, по крайней мере,  как очень дорогая.

Дальнейшее самобичеванее Энцилии могло бы затянуться еще надолго, но ее отвлекла от этого увлекательного занятия появившаяся на пороге служанка с серебряным подносом, на котором покоились два изящных конверта. Причем от лиц, чьи послания леди д'Эрве не удостаивалась получать до сих пор еще ни разу. И если надушенное письмо в изящном розовом конверте было подписано маркизой Орсини, то на другом, синевато-сером, стояли сакральная эмблема "Арм-и-Тин" и личная печать монсеньора Вантезе. "Вот они, нравы двора... Стоит лишь начать светскую жизнь – и она тут же сожрёт тебя с потрохами!"

...

Чувства и ощущения накинулись на Юрая одновременно, всем скопом: холод, мутный свет, запах струганого дерева, сухость во рту, покалывание в затекших ногах... Но самое противное – это чей-то громкий голос, который настырно требовал от него просыпаться, и причем немедленно. Просыпаться не хотелось, ну очень не хотелось; но деваться было некуда, и бедолага, сладостно протянув свой полусон еще на какую-то малую крупицу времени, все-таки открыл глаза.

Первым, что увидел Юрай, были два склонившихся над ним лица – одно незнакомое, зато другое, кажется, где-то уже виденное. Но следом пришло осознание того, что он лежит сейчас на кровати голяком и совершенно неприкрытым ("О боги, стыдоба-то какая!"). Так что, краем глаза заметив в стороне какое-то покрывало, свежевоскрешенный путешественник метнулся к нему и как можно скорее натянул на себя. Уфф! Вот теперь уже можно было и оглядеться, тем более, что сознание и здравость рассудка возвращались быстро и уверенно.

Помещение, в котором находился сейчас незадачливый маг, было незнакомым и совершенно непохожим ни на что из того, что ему доводилось повидать раньше.  Желтоватые, чуть ли не сочащиеся пахучей смолой деревянные стены, набранные из мелких плашек, резные наличники над проемами окон, бело-зеленый узор на потолке  – это совершенно не походило ни на помпезный имперский стиль Вестенланда, ни на эклектичную мешанину энграмских гостиных, ни на простецкие, цветастые и смешливые постройки малоросских городишек, которые он проезжал в недавние дни перед... "А перед чем, собственно?"

В голове промелькнули самые последние события, которые он только смог припомнить: дорога из Змийгорода в Новый Удел, нападение разбойников и... Кажется, там была какая-то вспышка и непонятная круговерть, а дальше – полет в неизвестность и в забытье. "Я чё, колдовал тогда, что ли?" Юрай попытался ощутить потоки хоть которой-нибудь из пяти стихий, подготовить наипростейшее из тех заклинаний, которые он отрабатывал совсем недавно с Энцилией... Нет, ни малейшего следа. Буквально ничто не шелохнулось в нем, ничто не отозвалось характерным напряжением воли. И пустота – странная пустота на указательном пальце правой руки.

"А сам палец-то есть, или я и его лишился?" Но нет, указательный палец правой руки был на месте, в чем удалось убедиться моментально, просто согнув его и разогнув обратно. Зато воспоминание об Энцилии потянуло за собой другие картинки из прошлого, и Юрай узнал наконец человека, стоявшего сейчас чуть поодаль. Вспомнил, кому принадлежит это длинное, узкое и бледное лицо, обрамленное длинными волосами. "Зборовский! Конечно же, это барон Зборовский. Ну, слава двум богам, мы все еще вместе. Да, но где? И что это за крепкий мужик с бородкой, который так внимательно на меня смотрит? Властный взгляд, волевой подбородок, и кольцо на пальце – да не просто кольцо, а перстень, достойный какого-нибудь архимага... Хорошо, но почему же я тогда не чувствую его силы? Ни потоков, ни вибраций, совершенно ничего. Я что, оглох? "

Молчание между тем затягивалось, и Юраю нестерпимо захотелось разорвать эту тишину, а заодно проверить, способен ли он еще вообще разговаривать. И, с трудом напрягая еще не вполне послушные губы, преодолевая сухость во рту – даже не его преподобие тайный  советник, но давешний деревенский алхимик просто и незатейливо заговорил о том, что его в данный момент волновало больше всего.

– Так-так, господин хороший... Сдается мне, что всё самое интересное я пропустил. Но к обеду-то, надеюсь, не опоздал? Или хотя бы к ужину? А то уж больно кушать хочется!

.......

– Прошу вас, Юрай, угощайтесь на здоровье! Особенно уху рекомендую. Отменная ушица, архиерейская. Ручаюсь, у вас в Энграме такой не испробуешь – рыбёшка в Мейвене больно мелковата, не в обиду вам будь сказано.

Для исцелившегося энграмского гостя это был уже третий ужин за столом верховного мага Белозерья, но он все никак не мог остановиться и усердно поглощал пищу, почитай, что за троих. То ли утрата сил при сумасшедшем телепорте так на него повлияла, то ли сказались долгие дни голодания, пока он пребывал в беспамятстве. Но скорее всего, виной всему была могучая сила убеждения хозяина, хлебосольство которого ничуть не уступало его магическому дару – а уж на недостаток колдовской силы Всесвяту жаловаться не приходилось.

– Ну конечно же, Светлейший, ваши царские сомы знамениты по всему Кругу Земель, спорить не стану, – смиренно согласился Юрай, зажевывая ломтем свежеиспеченного каравая очередную ложку пряного и пахучего варева. – Но ведь их, насколько мне известно, регулярно доставляют ко двору каждого из властителей. Так что же мешает приготовить точно такую же уху, допустим, на императорской кухне владыки Тао-Ци? Или подать к столу короля Франсиско? И отчего она так странно называется, если уж на то пошло – архиерейская?

Вообще говоря, Юрая занимали сейчас совершенно иные заботы. За время, прошедшее после пробуждения, он успел в общих чертах освоиться со своим нынешним положением. Хотя от рассказов Зборовского о том, что же именно случилось с ними после чародейского бегства от разбойников на большой малоросской дороге, голова пухла и шла кругом. Попасть на брега Бела Озера, да еще и в гости к самому Всесвяту, да еще и при помощи Высшей Сущности, тщательно спрятанной – по словам барона – под личиной разбитной девахи! Да уж, дружбан Славко такому бы даже после второй бутыли самогонки у "Бурого медведя" ни в жизнь не поверил.

Юрай осторожно скосил глаз на веселую круглолицую Таньку, которая сидела на супротивной от него стороне стола и оживленно переговаривалась о чем-то вполголоса с Владисветом. Ничего необычного, магического и уж тем более сверхъестественного заподозрить в ней было сейчас невозможно: девица как девица, даже и не то чтобы красавица. Интересными были, впрочем, те взгляды, которыми они обменивались с бароном. Мелькала в глазах у обоих какая-то потаеннная лукавинка, неуловимый оттенок интимности, прячущийся под дружеской подколкой... Из чего само собой возникало подозрение, что Зборовский был не до конца откровенен в своем рассказе и что эту сладкую парочку связывает еще кое-что, помимо исцеления незадачливого мага, изрядно пострадавшего от собственной неумелой волшбы.

"Любопытно, конечно, но у меня сейчас хватает и собственных проблем, над которыми стоит ломать голову. Как вернуть магические способности, например, и возможно ли это вообще? Если нет – то есть ли вообще хоть какой-нибудь смысл продолжать наше путешествие? А если да – то как, и что для этого надо делать? Прежнее кольцо хоть слабенькое было, но моё, а что теперь? "

В голове Юрая роилось и жужжало сейчас еще множество вопросов, но ответ на них мог дать, похоже, один лишь Всесвят, который между тем упоенно расписывал достоинства и уникальность белозерской национальной кухни. И сейчас приходилось старательно поддерживать светскую беседу и караулить подходящий момент, чтобы эти вопросы ему задать.

– Так вы говорите, Светлейший, первыми стали готовить такую уху монахи Островского Скита, для патриаршей трапезы в День прославления Армана? И сам Рыгор Блаженный в незапамятные времена утвердил сей рецепт, признав его боговдохновенность?

– Именно так, ваше преподобие! – Произнося титул собеседника, Всесвят иронически усмехнулся. Уж ему-то нарочитость и неискренность этого звания были очевидны. – Но в чем здесь соль, милейший? А в том, что самый первый отвар делается вообще не с рыбой, а с курицей, олицетворяющей нас с вами, тварей божьих. Зато в третий, заключительный отвар кладется уже не просто рыба, а рыба самая что ни на есть царская, хозяин вод Бела Озера – наш чудо-сом. И знаменует он силу и благословение Армана. Но вся особинка – во взваре втором, что соединяет и укрепляет эту уху словом и духом Тинктара... Для него-то, для второго взвара, и потребна разнорыбица особая, та, что нигде, помимо Белозерья, не водится, но с другой стороны – недорогая, и везти ее за тридевять земель ни один купец не станет: уклейка, например, ежеванка, или чехвец. Вы, поди, и названий таких не слыхали?

– Ваша правда, Светлейший. Если бы там окунь или плотва – это понятно, даже ёрш у нас встречается. Но вот эти ваши наклейки и ухватки...

– Уклейка, дорогой мой! Уклейка и чехвец. Но что-то вы кушать перестали. Испугал я вас фирменным рецептом?

– Да нет, Арман упаси. Просто, безмерно ценя ваше гостеприимство и отдавая должное великолепию белозерской кухни, я вынужден с огорчением признать, что естественная вместимость моего желудка имеет свои пределы. А увеличить ее магическим путем я в данный момент не способен – по причинам, от меня не зависящим и, к тому же, самому мне не вполне понятным.

"Ты полюбуйся, как завернул-то! Уместно, велеречиво, и плавно подводя к своим проблемам, – горделиво отметил про себя Зборовский по ту сторону стола. – Сразу видно, моя школа!"

– Не торопите меня, Юрай, не торопите! Вижу и понимаю беспокойство ваше, и вопросы, что вас ныне занимают. Но разговор нам предстоит большой, долгий. Так что, если вы насытились – давайте перейдем в малую гостиную и уж там-то, за чайком, обо всем обстоятельно и побеседуем, – Всесвят перевел взгляд на сватью. – Танюш, ты распорядишься?

(Следующая глава: http://proza.ru/2017/11/30/1960 )