Марк

Писатели фантасты ошибались. Не во всем конечно, но во многом. Я сижу на старой,
проржавевший пятнами крыше. Поверхность обжигающе сияет остатками чистого железа.
Лучи бледно-желтого солнца, что высокого забралось на горизонт, невольно заставляют
щурится.
Рядом страницами вниз загорает открытая книга. Подле стоит белый пластиковый стакан с
герметичной крышкой. По его сферической грани скользят электронные буквы желающие
удачного дня.
Внутри пустота. Я выпил содержимое. Клубничный коктейль с верхушкой из взбитых
сливок. Приятная тяжесть поразила пищеварительную систему, удерживая меня от лишних
движений.
Раньше я редко позволял себе молочный коктейль из-за избыточной калорийности. А теперь
вот пью его ежедневно. Потому что...
Хочу?
Воздух разряжен, выдыхается неощутимым потоком, будто вовсе и не попадает в легкие.
Внизу по черноте нумерованных полос асфальта бегут и катятся люди. Черные бугорки по
черной плоскости, словно капли нефти. Словно муравьи, отстающие от общепринятых часов
в муравейнике, старающиеся нагнать собственную тень.
Некоторые, чуть наклонившись вперед и упираясь ногами в продолговатую доску, доверяют
свое движение тонким резиновым колесам. У меня тоже есть такая доска, с колесиками, но
только я ей больше не пользуюсь. Хотите отдам? Только попросите. Подайте голос.
Пожалуйста.
То тут, то там выскакивают хромированные коробочки с миниатюрной мигалкой и жесткими
щеточками. Коробочки трут что-то. То тут, то там.
Грациозно рассекая пространство, с четко сформулированной задачей и неуклонным планом
действий, прокладывают свою дорогу разнорабочие, блестящие на свету, сложные
механизмы.
Я так и не понял их назначение. Смысловое. Неужели все они лишь наши гротескные копии
и насмешка над всей человеческой породой? Выплавленные кривые зеркала, чьих отражений
мы не признаем.
Я думаю об этом, и еще о многих вещах.
Громоздятся небоскребы. Это с моей ржавой крыши они кажутся крошечными. Вытяни
большой палец и их нет. Но если окажешься рядом. Огромные, стеклобетонные глыбы
одним своим видом готовы раздавить маленького человечка, что смотрит себе под ноги и
остерегается пытливых взглядов в верх.
Никогда не любил то место. Даже тогда, когда глаза были закрыты.
Еще очень тяжело концентрироваться. Заставлять себя сидеть ровно и просто думать. Не
спешить. Не торопиться с причиной и без, а наслаждаться действительностью. Принимать ее
такой, какая она есть.
Я стараюсь. Книга, что лежит подле меня совсем недавно шелестела пожелтевшими
страницами. Голова начинает гудеть, если затянуть чтение. Строки падают друг на друга.
Согласные негласно атакуют гласные, смешавшись в бурном месиве. Картинка расплывается.
То, что было во мне все эти годы хорошо поработало над волей, над мыслительными
процессами, над памятью. Похвальная служба. Браво. Мы добровольно закрыли себя в
прочной коробке, сами вешались на тонкие стальные нити, превращаясь в марионетку.
Я даю себе скоротечный отдых. Наблюдаю. Смотрю.
Разноцветный исполинского размера дирижабль пересекал воздушный океана в поисках
праздной пары глаз. Зря старается.
Я нахожусь в старом районе, который приговорен к участи полного уничтожения.
Стеклобетонная масса продолжала разрастаться, неминуемо приближаясь к черте города.
Медленно, но верно сюда маршировала строительная техника, инквизицией кажущейся
неказистым, грязноватым домикам. На руинах слабохарактерных, трухлявых, пораженных
болезненной коррозией строениях, как бамбук, словно плесень позже вымахает пресловутый металлический каркас, укутанный в стеклянную пеленку. Но будет он мертворожденным.
За полоской искусственно взращенного парка ползают желтоватые точки. Жуткие машины на
гусеницах, колесах и углеводных ножках, вооруженные нагревающим копьем, зубастыми
дрелями, чугунными шарами на толстых тросах.
Раздается хлопок. Рухнул еще один оплот прошлого.
Временами я представляю как прячусь от собакоподобного механизма, помеченного
маркером «строительный». Он разнюхивает углы в поисках разумной жизни, щелкая
коготками по пустынным этажам. Окольным путем я забегаю в уже содрогающуюся
архитектуру, которая преобразуется в каменную колыбельную, дешевую имитацию
мраморного склепа.
Минувшее погребает настоящее.
Мысли собираются в единый строй. Я достаю блокнот. В нем записи сделанные корявым
почерком. Я перечитываю их. Первые отметки обладают непередаваемым шармом
примитивизма. А поздние уже ничего. Конечно, далеки от идеала. Но я стараюсь. Я смотрю
сквозь бумагу, сквозь руки и собираюсь рассказать вам всю правду, рассказать все что видел
и осознал.
С чего начать?
А.
Точно.
Писатели фантасты ошибались. Не во всем конечно. Но во многом.
Промахнулись с ролью которую взялось отыгрывать человечество в будущем. Заблуждались
в мечтаниях, знаниях и действиях. Просчитались в страхах, разочарованиях и поражениях.
Я прочитал лишь крупицу существующей литературы, но уже усвоил, что с хорошо
выставленной экспозицией, воспринимать происходящее и сопереживать главному герою
будет проще. Легче. Экспозиция. Вроде так. Пару месяцев назад я бы не знал этого слова. Не
знал бы многих других.
Фантасты.
Роботизация.
Пресловутый.
Главный герой. Вам не повезло. Это всего лишь я. Марк.
Люди всегда интересуются именами. «Дорогая, помнишь парня, что приходил к нам со
своими портативным транзистором или еще с какой-то там научной чепухой, как его звали?»
Может, узнав сочетание букв, коими ты вроде как являешься, они рассчитывают моментально
разглядеть и прочувствовать хитросплетения твоей души или сознания или подсознания, до
этого так угрюмо прятавшиеся в глубине самого нутра.
Хотя скорее дело в другом.
Неловко же обращаться: Эй, принеси это.
Проще: Марк, принеси то.
Марк. Имя совершено ничего не значившее для меня. Я произношу его и ничего не чувствую.
Оно чужое.
Но людям обязательно надо знать твое имя. Так что я Марк. Для вас.
Раньше, еще до всего того, что случилось, я жил в одном из тех небоскребов, недалеко от
работы. Престижный, осовремененный район. С искусственными парками в которых листья
как листья, а деревья коричневые, с натуралистическими бороздами морщин по стволу.
Только все они высокотехнологичный сплав каких-то тканей и металлов что ли.
Фотосинтез? Пожалуйста.
Колыхание, подрагивание на легком ветерке. Есть.
Жизнь. Нет.
И все это было построено с одной целью - рекламная акция. Выставление на показ великой
научной революции или чьего-то эгоцентризма, хотя одно другому не мешает. Верно?
Я все равно куплю квартиру. Мне некуда деваться. Но чем же вам помешали обычные
деревья? Или их методы существования слишком стары, неприглядны? Может и нас стоит выкорчевать, а затем отправить в топку?
Подходишь к этому слепку, проводишь рукой по коре. Холодная и пугающая. Из чрева
черноватой земли раздается легкий, но монотонный гул генераторов. Вместо корней - пучки
проводов, что качают из обмельчавшего города остатки наших сил. Весь парк навевает тоску
и сонливость. Но сплошь и рядом утыканы флажки, прозрачные экраны с во весь рот
натянутыми улыбками случайных горожан. А в глазах у них запечатлелась пустота.
Я осознаю тупость склеившую мои внутренности, становится противно, по телу бежит
липкая дрожь. Я не могу ответить даже на собственные вопросы. О чем со мной вообще
можно разговаривать? Если бы было кому.
Моя квартира занимает 24 этаж. Скажем так, это не дурно. Я представитель, если позволите
выразиться старым определением, типичного среднего класса. Белый воротничок, чтобы это
не значило.
В произведениях минувших лет, авторы писали о проблеме классового неравенства, и
пытались решить, а зачастую просто наблюдали вытекающие из-за этой жизнеутверждающей
несправедливости конфликты. А здесь, в будущем, эта грань как бы стерлась. Старательными
усилиями государства, конечно если оно вообще существует. Это не моя оплошность и глаза
вам не лгут.
Я не вижу следов чьего либо вмешательства свыше. Никакой тирании и Старщего брата.
Отсутствие антиутопических настроений. Никто не сжигает книги, не поливает их бензином
или другой горючей смесью, иначе я бы их и не читал. Огромные лбы в штатском не хватают
бородатых, трясущих седой головой дедов, что прячут под подушкой томик «Капитала». (Я
пытаюсь иронизировать, иначе будет совсем грустно.). Никто не выводит пятна
индивидуальности на сером скомканном в потребительстве одеяле. Нет взаимной и
всеобщей ненависти. Нет самоненависти. Нет страха. Нет голода. Нет войн. Я пишу такими
короткими предложениями, чтобы било по мозгам, чтобы найти обратную связь и вызвать
злобный, спесивый вопль в мою сторону: «Чем ты недоволен, придурок?!»
Мысли передрались. Я горю, во рту пересохло и бьют легкие конвульсии, мне хочется
кричать. Кричать. Но я должен держать структуру, я обязан выложить все по порядку не
оставив лишних вопросов.
Я медленно вдыхаю и выдыхаю.
И действительно. У нас есть все, кроме одного.
Еда, хорошая теплая одежда, крыша над головой и современные антибиотики. Каждодневная
доза серотонина, адреналина и бешеное высвобождение дофамина. Мы спим, пуская слюни в
удобную для шейных позвонков подушку. Комфортная для моей бледной кожи вода льется с
утра беспечным потоком, исчезая в дырявом круге слива. Полноценный, сбалансированный
завтрак и жидкость обогащенная микроэлементами. Стакан вина или бутылка пива по
пятницам. Никотиновые пластыри и спортзалы. Кино, музыка и выставки картин. У нас есть
искусство. Что скорее искусно его пародирует.
У нас есть все, кроме одного. Отсутствие человечности. Лишившись страха, неужели можно
наивно помышлять об отваге? Без ненависти будет цвести любовь и самопожертвование? Как
узнать цену яблоку если оно каждый день лежит ровно на том же месте, что и вчера,
позавчера, отсвечивая наливным боком?
Может сложиться неверное мнение о моем беспрерывном диком шепоте,направленным в
сторону неба. Будто бы я требую этих лишений. Будто для счастья нужны кровопролития,
смерть и грязная ложь. Меня мутит, как только задумываюсь о подобном.
Война ДОЛЖНА происходить внутри. Внутри каждого человека. МЫ от рождения в
полутонах. Совмещаем роль заботливого отца и распутного любовника. Богача, что разбивает
жизнь сотням, но кормит милых уточек, пригревшихся в его загородном бассейне. Гений и
маргинал.
Врожденный дефект, порог. Первородный грех. Называйте как удобно. Жизнь это не только
борьба внешняя, это борьба с самим собой, с внутренними демонами наседающими в
сознании. Это же элементарно. Изжеванно, пережевано, как дешевая, облитая гадкой химической субстанцией жвачка. Сейчас, мы лишились внешних угроз. Это похвально, даже
без иронических нот в голосе.
Но сейчас, мы все мертвы. Оболочка, покрытая мясом и костями. Сгусток гормонов
кочующих из одного органа в другой. У железяк катающихся туда-сюда есть худо-бедное
алиби. Они созданы такими. Что с них взять? Но мы попросту отреклись от себя. Плюнули и
растерли по асфальту. Боже. Я узнал о религиях мира, что создавались и жили тысячелетиями
за несколько дней. И я стоял, вдавливая колени в горячий, ржавый металл. И просил, молил
угрожал и ругался. Небо молчало. Солнце подыгрывало.
Тихо.
Лишь рушатся старые дома. Да вечный шум мегаполиса: гудки, выкрики, топот и треск.
Успокойся, Марк. Думаю я. Надо успокоится. И все рассказать.
Итак, моя квартира — 24 этаж.
Чем выше квартира, тем выше твои карьерный и социальный статус. Удивительная
взаимосвязь?
Я не гнался за чем-то там. Лишние телодвижения были не для меня. Описать жилье?
Комнаты усыпаны, утыканы и уставлены округлыми, полукруглыми и банально круглыми
предметами.
Прошлой осенью в моде был кубизм, а еще раньше абстракционизм. Вроде как.
Двери, стены, потолки и даже полы увешаны застывшими кляксами в огромных электронных
рамках.
Поверьте на слово, ни я, ни кто-то еще из этого, кхм, дома и близко не бросил в их сторону
взгляда. На эти картины не смотрели и сами, нет не художники, изготовители с завода. Вот
такое вот утрированное потребительство.
Пустые рамки катились, тряслись по конвейеру, а затем металлическими манипуляторами
ложились на стол «творцы». А он берет эдакую кисть, вроде бы с лазерным шариком и водит
шарахает по всей территории планшета, кнопкой сменяя цвета. И так до посинения.
Откуда мне известно?
Я сам проторчал на этом предприятии больше 10 лет, только не за конвейером. Нет. В
кабинете. Под номером 322. Я занимался, как казалось мне на тот момент невероятно
важной, серьезной, сложнейший задачей. Проектирование дизайна рамок, что позже будут
изображать «Искусство».
Мне ненавязчиво талдычили о собственной незаменимости, о профессионализме. Я гордился
собой. Какой молодец. Только таких вот покровителей гениальности нас был целый этаж.
Многовато даже для самой монументальной богемы.
Работать было не сложно. Основной, да и единственный критерий работодателя чувство
пунктуальности.
Во время приходить. Во время уходить. На каждую рамку не более минуты. Перерывы
пятнадцать минут. В туалет по талончикам. Еда на работе по талончикам. Нет, это не
бумажки. Талончики электронные. Позже объясню.
Везде чистенько, белехонько, полная стерильность. В общении тоже.
- Привет, Марк.
- Привет.
- Смотрел вчера?
- Да.
- И как?
- Не знаю.
- Ты оценил мои новые фото?
- Еще нет.
- Что будешь есть на обед?
- Еще не знаю.
- Пока, Марк.
- Пока.

Или:
- Марк.
- София.
- Пойдешь со мной?
- Куда?
- Не знаю. В парк?
- Может не в парк?
- В ресторан?
- Хорошо.
- Ты не выпивал сегодня?
- Нет, я не превышал рекомендуемую норму.
- Ты любишь красное или белое вино?
- Не знаю.
- Тогда в шесть.
- В шесть.
Она уходит. Я смотрю ей вслед. Затем отклеиваю никотиновый пластырь со вкусом вишни и
бросаю его в маленькую урну. Для никотиновых пластырей. Никогда не пробовал вишню,
странно.
- Может вишню со сливками? - Я спрашиваю без особого энтузиазма. Официант, человек, не
робот стоит рядом. В руках его планшет на котором он отмечает заказанные блюда. По мне
это больше показательная, рекламная стратегия, нежели действительно необходимое
приспособление.
- Нет, в ней слишком много калорий, закажем тушенную рыбу.
- Хорошо, - Мне и в правду все равно. Официанту тем более. Над нами горит миниатюрная
энергосберегающая лампа. Свет холоден, неприветлив. Под воздействием протяжных лучей
ее руки становятся голубоватого оттенка, в тон платью, украшения слега поблескивают с
каждым движением. И вроде бы появись влюбленность, но глаза пусты, а на лице написана
тоска. Как и на моем. Будто мы жили уже вечность. И проживем еще столько же. Перед
глазами новостная лента. Я лениво листаю ее, то ли силой мысли, то ли движением зрачка.
Сверху уведомления о погоде и состоянии здоровья. Артериальное давление, пульс, частота
дыхания, состояние водно-электролитного баланса и прочие показатели, что считывает тот
маленький чип, о котором я по прежнему умалчиванию, и расскажу о нем лишь в последние
мгновения.
Поставленная на округленный стол рыба еще дымится, соблазнительно поблескивая боками.
Я кусаю раз, затем другой. Она действительно неплоха, чего не скажешь о вине.
Моя собеседница стреляет глазами по сторонам выискивая мизерную тему для обсуждения.
Не стоит, я бы лучше помолчал, но людей так смущает пустота, повесившаяся в пространстве
тишина. Обязательно ее надо заткнуть пустопорожними диалогами.
- Как работа? - Она сдалась и перешла сразу на личное.
- Хорошо, а у тебя?
- Хорошо.
- Что будешь делать, когда придешь. Домой?
- Спать.
- У тебя недосып?
- Нет, просто... Люблю спать.
Молчание, она встает. Я помогаю накинуть пальто. Расплачиваемся. Официант проводит
небольшим черным прямоугольником по карточке зажатой у меня в руке. Диаграммы,
таблицы, графики и какие-то совсем уж неясные обозначения скачут перед моими глазами.
Дополненная реальность. Таково научное название. К моему счастью она пропадет завтра.
На улице похолодало. Нелепо копируя звезды, фонари, без столбов, парно парили в воздухе
и разливали тот же холодноватый свет. Нарастающий гул электродвигателей, мимо
ускользают автомобили-капли. Серые.
Мы отошли в сторону от шумной дороги. Хочется выпить. В переулке, в паре метров от входа
в ресторан стоят ровно такие же блеклые пары. В голубоватых платьях, как у нее. В
кремовых пиджаках как у меня. Стройные, высокие, подтянутые. С длинными уложенными
волосами и аккуратно подстриженные. Будто все из одного инкубатора. Тепличные люди, с
приколотым шаблонным взглядом и набором такого важного «собственного мнения»,
сделанного в домашних условиях. Тогда, я не понимал, точнее не замечал. Не обращал
внимания.
Я клею маленький пластырь с каким-то там вкусом на руку. Вечный запах влажного бетона
преследует меня. Вокруг приглушенные огни небоскребов, вывесок и светофоров
проблескивают сквозь пелену безразличия.
Пластырь чуть-чуть расслабляет. Я не слушаю ни их, ни ее, ни себя.
- Марк? - Ее голос звучит требовательно. Пора бы врожденной потребности в
самосохранении поддержать эту вялую игру.
- Да?
- Поедешь ко мне?
- Может прогуляемся?
- Куда?
- Не знаю, просто так, по улицам.
- По городу?
- Да.
Она фыркнула и засмеялась сквозь белые зубы.
- А ты странный.
- Неужели?
- Да.
- Так что?
- Я пожалуй погуляю.
- Тогда... До встречи, я позвоню.
- Конечно, хорошего вечера.
Я смотрел ей вслед, она приподняла руку на которой светился желтым огоньком браслет, тут
же притормозила лимонного цвета машинка. Дверь автоматически открылась и мякоть
сиденья поглотила ее без остатка. Легкий толчок и следа не осталось.
Я по-дурацки улыбался. Позвонит. Я даже не запомнил ее имени. А мое было произнесено
словно усмешка. Хирургическая сталь полоснула по глубоким скоплениям чувств или
переизбытку феромонов. Я не знал, и до сих пор не знаю.
Звезды были задавлены световым загрязнением, что излучал мой город. Мой ли?
Я не спеша брел по широкому проспекту, душившему неоновыми надписями и кислотными
символами различных торговых марок. Скопления людей около пищевых точек и спортивных
залов. Заполненные громкими премьерами игровые театры. Забавная вещица. Заплатив за
билет, ты оказываешься на одной сцене с артистами, наблюдаешь за происходящим, и в
нужный момент извергаешь подготовленную реплику. Молодец. Шум, гам, неразбериха.
Каждому же хочется привлечь всеобщее внимание. Навлечь свет софитов и получить свою
порцию плохо скрепленных аплодисментов. От того и голос обычно дрожит, падает до
хрипов. Я тоже оказался там. В кругу. Стены полупрозрачные, может из какой-то особой
бумаги. Эхо расползается во все уголки. Стульев нет. Мы же действующие лица, так? Я
безучастно смотрю на фразу прилепленную к зрачкам. Рыба урчит в двенадцатиперстной
кишке. Всюду чуть бледноватые лица и спертый воздух слабо вентилируемого помещения.
Сделано это скорее всего специально. Для повышения страстей и мнимых переживаний.
Круг бледных лиц беспокоит лишь собственное высказывание. Актеры ходят взад-вперед
махая руками, заметно переигрывая. К счастью их никто и не слушает. Потихоньку очередь
доходит на меня, выплевываю фразу на подобии « кушать подано ». Жидкий всплеск
хлопков, ухожу не дождавшись окончания. Наверное, наверное здесь будет уместно
сравнение с одним литературным произведением Рея Брэдбери. В романе описывался схожий театр, только прямиком в квартире. Удобно. Попробуй задуматься хоть на мгновение о чем-то
своем, хоть на секунду замолись об уединении, как тут же волна голосов накроет
беспощадной волной коллективной работы, направленной в пустоту. Что же у нас есть более
продвинутая альтернатива. Потерпите еще чуть-чуть, я скоро вам все расскажу.
В баре, механизм наливает мне безалкогольный коктейль. Я заглядываю в его камерные глаза.
В них алгоритм задач, за которым ничего не кроется или же шевелится и зреет тихая,
расчетливая ненависть? Я не против если ты накинешься на меня, старина.
Осушиваю стакан до дна и расплачиваюсь.
Заметно стемнело, но проспект все также оживлен и бодр, я скрываюсь от раздражающего
шума на молчаливые улочки, все глубже забредая в старый район. Здесь почти никого.
Заводы за оградительной сеткой ворчат, будто монотонный шум поднимается из самого чрева
Уж не там ли, украдкой в ночь, как те картины, штампуют одинаковых, безликих, скучных,
предсказуемых, инертных людишек? С помощью липкой массы и формочек под стать
песочнице. Уж не мой ли это родильный дом?
Сквозь чистые стекла были видны мигающие радугой огоньки.
На сетке висит фосфоресцирующая табличка «Ограждение не пересекать. Опасность.
Штраф.»
Мое зрительное пространство штурмовали подборки видео по личным рекомендациям,
всплывали новостные блоки, попеременно выскакивала электронная музыка, приходили
сообщения от всех и от никого. Тогда, мне было непонятно, что за этим стояло. Твое «я»,
если позволите так выразится будто пятновыводителем стирали потоком информации, не
давая передышки, лишая личного пространства, всегда, даже во время сна. Но ведь насилием
это язык обозвать не повернется. Все же по личному желанию, никого прямого навязывания,
а уж тем более принуждения. На спрос и предложение, не более. Так?
Наконец не выдержал и наклонившись вперед хлопнул по глазнице, и еще раз. В руке
остались две тонкие, прозрачные линзы, которые упали в карман. Не считая плановых
проверок оборудования, такое произошло впервые.
Я ошалел от размаха окружения, потерялся в действительности, которая словно скоростной
поезд слетела с рельс и обрушилась на меня многими тоннами веса. Будто получил пинок и
вылетел из крикливого зала в изолированное ото всех помещение. Не оскверненная
умиротворенность.
Никакого транспорта правоохранительных органов, никаких сирен, кабинетов с номером 101
и лучей боевых дронов.
Ничего.
Вроде бы и сломался в индивиде установленный порядок, система, коварная плетущая сети
где-то там, наверху, потерпела крах. Переломлена и выплюнута. Начало борьбе положено, но
против кого махать кулаками? Наивно верить, что пресловутому режиму есть дело до
радикального настроенного самодура? И непокорному будут выбиты зубы и вбиты в голову
неустанные догмы, абсурдные гимны и взаимоисключающие истины?
Более шестидесяти дней я сижу на этой ржавой, забытой, покинутой крыше. Пишу по ходу
дела мемуары, поглощаю еду и загараю. Такова моя борьба.
Вернемся к той ночи.
Я перешел пустую улочку, затем еще одну. Небоскребы, башни и горы торговых центров,
сменились низенькими домами, ржавыми оградами и пучками трав. Слева тянулся покрытый
надписями каменный забор. Власть принадлежала кромешной тьме. Я продвигался ощупью и
замерзал натянув ворот пиджака чуть ли не до макушки. Пальто осталось висеть в прихожей
на округлой вешалке. Я принюхивался и бросался в сторону от любого шороха. На горизонте
замаячила набережная, подсвеченная габаритными огнями. Мутно-голубые волны
облизывали тертый гранит. Я облокотился на перила и застыл в оцепенении. Просто не
верилось, что эта зловещая, притягательная сторона красоты была не замечена. На воде
отражался лунный диск. Под легкими ударами ветра трепетало железо, что-то скрипело.
Всю жизнь проходить с этой «штуковиной» в районе спинного мозга. Похожа она на маленький квадратик с одной стороны покрытый микросхемами. До нее были очки, а задолго
до моего рождения в руках держали черные или серые моноблоки с экраном. Допотопная
нынче технология.
Я же ни в коем случае не обвиняю эти... приспособления во всех бедах, в вечном
неудовлетворении, во всеобщей человеческой тоске, что будто встряла костью на уровне
генов.
Временами, в этой второй жизни, в смоделированной реальности существует иллюзия бытия.
Я общался с разными людьми, не зная их лиц. Мы делились короткими
мыслями,скопированными и переработанными, не понимая мысль. Я просматривал
бесконечную новостную мешанину. Спорт. Погода. Технологии. Зловещий фруктовый бренд
на каждом углу. Покраска домашнего питомца. Мода. Платья из силикона и фольги. Полеты в
космос, но без особого энтузиазма.
И Марс поддался людскому себялюбию. Но мы по прежнему одни. Нет умных океанов и
черных обелисков, нет пришельцев и внеземных цивилизации. Мы находим планеты, на
которых могла быть жизнь, но жизни на ней нет. Мы видим рождения и смерть звезд,
считаем цифры, и снова цифры, и делаем вид, что понимаем. Понимаем как работает, то, да
это. А по факту есть страх и зависть, смешанные в опасный коктейль. Страх неизвестного
таинственного и черного пространства, страх перед самим собой, зависть скоплениям
галактик, за их стоическое молчание и отрешенность.
Мы слишком доверились второму миру, надеясь на далекий прекрасный день, когда чувства,
ответы, решения чудесными химическими реакциями возникнут как-то, сами. Когда не надо
будет думать, страдать, лишатся и терять добиваясь истины. Но нет. Это всего лишь трусость.
Мы линчеватели. Стерильные, обезличенные, обделенные, безжизненные. Против кого
бороться, если нет борьбы против себя? Только вот что останется загадкой, мы ли сами
пришли к тому, что имеем сейчас, или же вину в очередной раз можно перевалить на
элитную верхушку, повернутую на власти ради самой власти. Не очень хороший из меня
рассказчик.
Вспомнил родителей. Они жили этажом ниже.
Входящий звонок:
- Здравствуй, Марк.
- Пап, Мам.
- Как у тебя дела?
- Нормально.
- Ага. Нам с отцом надо выбрать цвет новому сервизу.
- М.
И так словно в бесконечном круговороте. просите за излишний пафос, мы собственноручно
создавали эту иную жизнь с целью обогащения той, данной от рождения. Но на самом-то
деле утрировали и ожесточили одиночество, как наказание взвалили его на плечи за былые
бессчетные грехи.
Пустота.
Что-то во мне щелкнуло и переменилось. Стоял в полной тишине и смотрел на
противоположный берег, чуть затянутый пеленой. Едва проступали строения, что скрывались
в мороке.
Что-то было не так. Не как раньше. Я утерял остатки теплившегося во мне интереса к жизни.
И лишь усталость погнала обратно в сторону шуму. Одно навязчивое наблюдение сжимало
сознание. Почему здесь нет движения? Только гулкие хлопки моих ботинок сотрясают
воздух. Почему все выглядит так, как не должно выглядеть?
Почему на некоторых домах застыли следы гари, а стекла выбиты насильно?
Кому все это нужно?
Зачем это нужно?
Я чего-то не помнил и не понимал, но чувствовал. Я не знал государства и разницы в
классовых слоях, я не знал про классовые слои, про общество, бедность, недостаток и цену жизни. Но чувствовал, ощущал каждой частицей, что свершилась жуткая, жестокая,
тошнотворная, бессвязная и безнаказанная выходка.
Заткнутая несправедливость пролилась кипящей кровью по каменным сосудам.
Старый город безмолвствовал, ему вырвали язык.
- Добрый вечер, Марк. Время двадцать один час тридцать четыре минуты. У вас 20 новых
сообщений. Температура тридцать семь градусов по Фаренгейту... - Я мыл руки, женский,
мелодичный голос с нотками металла продолжал: - Килокалорий получено: 1531,
Килокалорий потрачено 3860. Рекомендуется высококалорийный ужин и интенсивная
тренировка...
- Хватит. Сообщения, - я скинул пиджак и брюки, оставшись в мятой рубашке.
- Воспроизведения по дате или продолжительности.
- Ну, как-нибудь, - я злился на искусственный интеллект, который будто скрывал этот самый
интеллект. Нелепо.
- Сообщение под номером 3420, - голос с умиротворенного, спокойного сменился на
вздернутый, несмолкаемый - Марк, это Мама. Твои рабочий день закончился, а ты не звонил,
не писал, мы с отцом волнуемся. Кажется новый стеллаж плохо гармонирует...
- Пропусти, - я нахмурился, вставил ноги в тапки с ужасными круглыми светодиодами,
мигающими при каждом шаге. Это уже слишком. Я пнул их в дальний угол.
- Сообщение под номером 3421, - мужской баритон — Привет, что насчет субботы. Я тут
немного подзапустил себя, ха-ха, надо набрать форму.
- Дальше, - Я прислушался. Постоянные голосовые уведомления от системы. Кому-то
выгодно содержать шестеренки в исправности, единым налаженным механизмом без сбоев.
Неугодным -добрая травля, в виде тревожных взвизгов внутри черепной коробки. Они
донесут, то что требуется.
Залез пальцами в уши и бросил на стол два хромированных цилиндрика. Динамики. Звук.
Затем протестуя намазал кусок хлеба толстым слоем джема и с зверским ожесточением
принялся рвать его на части, жевал и глотал не запивая. Красные капли оставляли следы на
белой рубашке.
- Сообщение под номером 3422, - голос остался прежним — Доброго времени суток, сегодня
мы бы хотели предложить для вас особый комплект...
- Пропусти.
- Сообщение под номером 3423...
Я прослушал все. Рекламные акции, еще сообщение от родителей и каких-то незнакомых
знакомых. От нее ни слова. Разумеется, я даже не запомнил ее имени.
- Марк, отсутствует синхронизация с портативным устройством, проверьте соединение
устройства и перезагрузите систему.
- Забудь, - я продолжая жевать, прошелся по коридору и открыв, да вы не поверите,
округлую дверцу шкафчика вытащил единственную бутылку с алкоголем, подаренную кем-то
на что-то. Открыл и потихоньку наполнил стакан, осушил и тут же подлетел, окрылился,
зашатался. Женский голос с нажимом повторил:
- Марк, отсутствует синхронизация.
- Да? Сейчас починим, - Во мне возникло ранее заглушенное чувство холодной жестокости,
расчетливой злости и отчужденной ненависти.
Деревянная палка, вытащенная из кладовой, лаком заблестела в руках. Я рывком открыл
щиток за которым прятался женский голос существующий в виде лампочек,
хитросплетенных щупалец и пластика. Все сила, слабеющего от алкогольного оцепенения
тела выразилась в нескольких ударах по тому, что когда-то обошлось в годовой заработок.
Свет замерцал, а из щитка попрыгали искры. Я шумно свалился и моментально уснул.
Проснулся поздно, голова гудела, будто внутри бешено вращалась трещотка. На руках
остались кровоподтеки, в горле нетерпеливо топтался ком.
Я кое-как стянул заляпанную рубаху и шатаясь, перебирая затекшими ногами щелкнул подсветкой зеркала.
Челка съехала набок, ознаменовали себя круги под глазами, белки глаз растрескались
кровавыми рытвинами. Из крана сочилась и растекалась по лицу холодная вода. Что-то было
не так. Чего-то не хватало.
Я доковылял к холодильнику и не открывая дверцы убедился в том, что и воспоминания о еде
нагоняют приступы тошноты и боли. Превозмогая полное отторжение организмом я влил
куда-то внутрь стакан воды и выкинул бутылку с еще болтающимся спиртным. Задернул
шторы, потом бросил взгляд на пиджак и вытащил линзы.
Пустота.
Я впервые отрезан от всего мира. И возможно навсегда. Было непривычно, не комфортно,
взламывались руки, выступил пот на лбу. Мне вдруг показалось, что весь мой вчерашний
поступок — фарс, сиюминутное безумие.
Я судорожно, с пересохшим горлом проговорил: на работу я опоздал, но это поправимо. Но
что сказать?
Как вы наверное заметили болезней в наше время почти и не знали. Система заботилась о
своих детальках. Поэтому мы были похожи друг на друга. Относительно красивые и
здоровые, благодаря незаметным ограничениям в пище, напитках и изнурительных
тренировках. Только не знаю какой ценой мы получали всю это.
- Приду завтра, - продолжал я, - приду и скажу... Скажу им... Что... Мне... Я осел на
подогреваемый пол. Пустота. Внутри меня. Я пустой. Полый. Никчемная, покореженная
сущность покрытая пузырчатой, хваленой оболочкой. Будто провернули тумблер с подписью
«апатия». Я слег на пол и закрыл глаза. Лежал так в полумраке, потихоньку опустошая
запасы провизии, зарос щетиной, не знал сколько времени прошло и сколько еще отмерено.
Никто не приходил, не искал и не испытывал скорбь. Неудивительно. Для всех я всего лишь
умер. Меня нигде нет за пределами этих четырех стен. Но когда ты мертв, за телом приезжает
внушительная машина из которой наблюдаются два человека в черной экипировке и
поблескивающий эбонитовым корпусом механизм. Они кладут пока еще не распавшийся
набор атомов в отполированный ящик, загружаются и уезжают в сторону крематория.
Скрытно, осторожно.
Мое портативное устройство сломано. Оно не отслеживает жизненные показатели, не может
заменить коронера и зафиксировать биологическую смерть.
Время шло.
Ныл живот, мушки отплясывали перед глазами, во рту застыл горький привкус. Я не помню
когда в последний раз ел. Пил медленно, по глотку, чтобы не полезло обратно.
Истощенный, с выпирающими ребрами, лохматый и небритый. Отключили электричество за
неуплату. Вода пересохнет со дня на день. Я предвкушал неизбежное.
Нервный стук выпотрошил мое обособленное восприятие. Но кто? Из крематория? За долги?
Я же почти ушел, почти именно сейчас? Заклокотало негодование, бурной пеной погнавшее
за мятой одеждой. Я щелкнул пневматическим замком и толкнул дверь.
Отец, в повседневном костюме, с легкой сеткой морщин неопрятно брошенной, на
смотрящее слепо в упор, лицо.
- Оу, - Вырвалось из отцовского рельефного брюха.
Он являлся чуть запыленным зеркальным отражением того, чем я когда-то был.
- День добрый. А Марка... - обрывисто начал он, тупыми глазами свербил мне лоб, боясь
опустить зрачки на уровень переносицы.
- Марк? - Эхом отозвались связки, гортань и язык.
- Да, это мой сын. Кажется он пропал...
Кажется пропал? Серьезно? Я, болезненный, истощенный, умирающий, чуть не
расхохотался. Впервые был вкушен плод абсурда.
- А как давно его нет?
- Почти полгода.
- Полгода? И вы начали разыскивать его только сейчас? - В моем голосе заиграл притворный укор. Он словно провинившийся ребенок потоптался и поежился.
- Мы думали он работает.
- Полгода? А вы не пробовали с ним связаться?
- Он не отвечал ни на видеозвонки, ни на сообщения.
- А подняться на один этаж?
- Мы работали. Так вы не знаете где Марк? Он уехал?
Я проницательно оглядел его. Он же уже не видел меня. Его зрачки беспорядочно слонялись
в глазнице, он что-то смотрел на экране. Такое неприкрытое безразличие.
- Нет, я не знаю где он, - и хлопнул дверью. Я слышал, как он повернулся и зашуршал
штанинами. Я отошел от двери. Вновь брошенный, вновь один, но другой. Эта встреча
придала мне какую-то уверенность. Я не видел, я смотрел. Смотрел на жалобность отца и
собственную жалкость. Но даже во мне, одичавшем, оголодавшем, агрессивном и
раздраженном было больше человечности, чем в его пустой, вязкой оболочке. Но так больше
продолжаться не могло. Я хотел есть, хотел пить и спать со всеми удобствами, как раньше.
Раз уйти из этого мира не получилось, я заживу на сорванных тормозах. Идеи закрутились в
моей голове. Сперва надо починить чип, обслуживающий сервис недалеко от дома. Сражу же
выкинуть динамики и линзы. Я вновь стану драгоценнейшей ячейкой общества, но теперь со
всеми привилегиями сумасшедшего затворника.
В темноте, я наскоро побрился кое-как, нашел чистый костюм, что натянули словно на
чучело, и прищуриваясь вывалился за дверь, оставив болтаться открытой.
Улицы, город, люди не изменились. Бегут, спешат, не замолкают. Я протиснулся в живой
поток, перебежал гудящую проезжую часть, с непривычки чуть не угодил под колеса, и
наконец ввалился в большое белесое здание. Коридоры, лабиринты, мельтешение кого-то с
чем-то, голограммы указателей как загадки, лифты и спирали лестниц. Никто не слышит
просьб о помощи. Сервис здесь, должен быть. Чип, как я уже отмечал ранее, вживляют в
районе спинного мозга (не уточнял до сих пор, вероятно из-за невежества, или недостатка
информации), при рождении и совершенно за символическую плату. С раннего возраста
ребенок учиться ходить, есть, говорить наравне с использованием социальных функции,
изучению интерфейса. У меня даже есть теория, что устройства эти мягко лепят еще сырое
тесто индивида в угоду той личности, которая требуется. Ну вот не хватает менеджеров
среднего звена на предприятии, где работал я. Воздействием забавных детских картинок,
звуков, разноцветных букв мы становились такими, какими нас хотели знать. Устройства
создавали и выполняли всю бытовую сторону жизни человека. Будильник, температура,
организатор, который автоматически запоминал даты, цифры, места, заведения, составлял
список продуктов, оплачивал счета. Но самое интересное было в развлечениях. До сих пор
мысли разбегаются при упоминании того досуга, что мог создать этот маленький квадратик.
Итак, мне стыдно за собственное невежество, в оправдание говорю об отсутствующей
ученой степени, а тридцать лет, что уже прокрутил мой организм были направлены не на
изучение и осмысления явления, а на получения по полной с него удовольствия. В книгах, а
еще позже в очень потрепанных журналах, я нашел статьи о фильмах ужасов. Я сперва не
понимал, что такое кино, оно было вытеснено игровым театром. Оказалось, что жанров там
огромное множество. Так вот, с чипом, буду называть его так, эффект получаемый от фильма
ужасов достигался в кратчайшие сроки. Устройство, возбуждало определённые центры
мозга, затем из надпочечников выбрасывался адреналин, а на сетчатке вырисовывался
страшный визуальный образ. Готово. Испуг, крик, удовлетворение. Любые базовые эмоции
достигались моментально. Серотонин, дофамин, эндорфин. Таким нехитрым способом нам
сохраняли видимое довольство. Вкусной, полезной едой и восьмичасовым сном
подкрепляли. Как после этого стоять на баррикадах? А виртуальная реальность. Нет,
бесспорно человеку дана возможность купить билет на пассажирский самолет и оказаться в
любой точки мира, нет преград, стерты границы. Но зачем все так усложнять? Ты платишь
небольшую сумму, ждешь пару секунд, вот уже по плоской, гладкой, синей равнине гремят воды, опадая вниз, и запах свежести, мешается с притворством зеленой листвы. И культурные центра город стоят, защищенные невредимым колпаком приторного почтения.
Детские и взрослые экскурсии, каждый месяц в обязательном порядке окультуривали
пластилин под сводами черепа. Пустые мы ходили по пустому и фотографировали буквально
все: шпили, дома, музеи, ноги, гида-механизма, что жужжал и жужжал в наушники. Затем
пили кофе на выходе и довольные собой, окультуренные, разъезжались, не сказав друг другу
ни слова.
Я выпрашивал дорогу, и наконец абсолютно заплутав оказался с краю. На удивление тихий
закоулок, бетонных артерий и единственной двери покрытой слоем стильного цвета, скрывая
старые царапины и вздутое дерево. Никаких опознавательных табличек. Через приоткрытую
щель разливался дневной свет. Я постоял, подумал, быть может здесь мне подскажут
правильный путь, затем немного откашлявшись, привлекая шумом топающих ботинок
предупредил о своем появлении и толкнул дверь. Помещение было большим, и не душным.
Спокойствие и флегматичность стекались с углов в центр. Пол был старый, облезлый, с
редкими кусками красок. Слева от входа стоял суровый, дубовый стол, засыпанный круглыми
пластиковыми стерженьками, листами бумаги и цветными корешками картона.
На столе откинувшись назад сопела особа трудно определяемого возраста. Я видел таких
всего несколько раз за жизнь. Она сильно разнилась со стариками моего мира. Дряблая,
сухонькая, напоминала старый фрукт. Кучерявые седые волосы, стеклянные очки сползли с
носа и качались на веревочке.
- Эй? - Она лишь слегка повернулась на другой бок. Ничему уже не удивляясь я прошел
дальше и оказался лицом к лицу со стеллажами.
Полки были прибиты кипами спрессованных, желтых листов под обложкой. Рука осталась в
пыли после того как я потянул одну на себя. Я ничего не понял. Полистал. Ну и. Поставил на
место. Я стянул вниз несколько книг и быстро покинул помещение незамеченным. Я понятия
не имел зачем их взял.
На выходе стоял автомат с едой. Оплата с помощью персонального браслета, но тот связан с
чипом, а потому работать не будет. Есть еще карточка как запасной вариант. Я купил
молочный коктейль, и кучу шоколадных батончиков.
Весь вечер у меня болел живот и я читал у себя. Я постоянно уставал, хотелось бросить это
дело и просто лечь спать, но что-то толкало меня к развязке. Любопытство, и как я выяснил
позже чувство сопричастности. Я прочел о приключении Графа Монте-Кристо, и это надолго
врезалось мне в память. Я грезил сокровищами и местью всему живому, но в один момент
осознал ирреальность в получении и того и другого.
Так день за днем я подзарос волосами и жирком и чувствовал себя вполне сносно. Заходил
иногда за книгами, возвращал прочитанные, брал кипу новых. Кресло пустовало, никого я
там больше не видел.
Потом я вернулся в старый, заброшенный район, где и проводил дни, то цепляя к ним ночи.
Было тепло, я грезил любовью, людьми похожими на меня. Как-то на одной из крыш нашел
стаканчик из под кофе, показалось что не мой. Я пробегал с ним несколько часов поисках
кого-то, а потом вспомнил, что сам его там когда-то оставил. На каждой крыше, доме, заборе
я написал время и адрес, когда нахожусь здесь. Без ответа.
В полдень черный лимузин, с затонированным стеклянным корпусом проезжал в сторону
небоскребов, а спустя полчаса уезжал на кольцевую развязку. Я прочитал капитал Марка,
труды Энгельса, много всего, что могло бы взрастить семена сомнений. Может это она и
есть? Власть имущая? Но чтобы я сделал? Выскочу перед длинной черной машиной. И начну
возмущаться поголовным насыщением, крепким здоровьем и устоявшейся экологией?
Нелепы же будут обвинения, что я вовсе не я. И что это лишь видимое довольства, и никого
толку.
Меня просто прожуют и выплюнут, или вообще не остановятся. Прибавят газу.
Пора заканчивать, мыслей у меня еще полно, есть что изложить, и я очень надеюсь проходить
еще долго без умственного истощения, но рассказ мой не систематизирования собственных
умозаключений, и не повесть, о прозревшем, осмыслившим жизнь и взирающим с верхушки абсолюта. Денег у меня отсталость не так уж и много. Они закончатся и закончится моя
подпольная борьба. Что я буду делать дальше? Не знаю. Вернусь на работу, устроюсь на то
же место, хотя это не принципиально. Постараюсь забыть обо всем, как о коротком,
мимолетном лете.
Я сижу на старой, проржавевший пятнами крыше. Поверхность обжигающе сияет остатками
чистого железа. Лучи бледно-желтого солнца, что высокого забралось на горизонт, невольно
заставляют щурится. Нас погубили ни пришельцы, ни боги, ни власть ни запреты, ни страх и
не слабости. Мы погубили себя сами. Но мы живы и будем жить даже тем, что осталось.
Писатели фантасты ошибались.