Окаянная Гл. 5

Гл. 5

Первым незнакомого человека во дворе соседей увидел Алексей, когда возвращался из школы. Семена он не помнил, хоть и видел мужчину в раннем детстве. Да и трудно было теперь в нем узнать того черноволосого красавца, каким был тот до войны.

Волосы, давно не стриженные, на висках поседели, а лицо так и вовсе как-то почернело все, даже глаза стали тусклыми и как будто уменьшились в размере.
 
Приняв мужчину за вора или беглого зэка, мальчик к себе не пошел, помня предупреждение матери о заключенных. От них надлежало прятаться, что ребенок и сделал, углубившись в ближайшие посадки и оттуда наблюдая за происходящим во дворе Лукерьи.

Семен тем временем поправлял повалившийся и местами прогнивший плетень. Он уже успел обойти жилище со всех сторон и понял, что дом не брошен, в нем живут, и не кто иной, а его любимая Лушка. Мужчина заглянул в окно и увидел аккуратно заправленную кровать,  стол, накрытый белой скатертью, ту же домотканую дорожку на полу и их совместный портрет на стене в простой деревянной рамке.

Под яблоней на потемневшей от дождей веревке висели женские чулки. Свирепый ветер раскачивал их из стороны в сторону, переплетал, закидывал на ветку дерева.  Этот маленький предмет женского гардероба согрел мужчине сердце.
 
Чулки были еще влажные от ночной сырости. Взяв трикотажное полотно в руки, Семен поднес его к лицу, вдохнул глубоко, пытаясь уловить запах родной женщины. Волна безудержного желания накатила с неимоверной силой, предвкушение скорой встречи буквально захлестнуло.

«М-м-м», - вырвалось самопроизвольно, Семен тряхнул головой, чтобы отогнать нахлынувшие воспоминания. Дальнейшее ожидание и неведение стало невыносимым. Мужчина взглянул в сторону соседского дома, пытаясь определить, есть кто там, или тоже закрыто. Постоял с минуту и двинулся к дому Степаниды.

- Стеша-а-а! – громко позвал, едва ступив во двор. – Мария-а-а! Есть кто?

Алешка догадался, что дядька не чужой и бояться его не следует. Мальчик вышел из укрытия и направился навстречу незнакомцу. Семен тоже увидел сорванца, улыбнулся, узнавая в нем толстого карапуза Лешку, каким помнил его до войны.

- Алешка, ты? Как ты вырос! Я тебя не узнаю, пацан! Ну, дай пять! – Семен протянул свою широкую ладонь для приветствия.

То, что незнакомец назвал ребенка по имени, окончательно сняло остатки подозрений, и Лешка смело подошел к мужчине и вложил свою мальчишескую ладошку в протянутую руку.

- Не узнаешь меня? Я – дядя Сема, ваш сосед.

- Я тебя не помню, - виновато покачал головой Алексей.

- Ясно! Конечно, ты же еще маленький был… Ну да ладно! А где все? Мамка? Тетя Луша? Сестренка твоя? Небось, Мария уже девушка совсем взрослая? А папка? Папка вернулся? – Семен забросал мальчика вопросами, радуясь и понимая, что он теперь действительно дома.

- Папка не вернулся, - в первую очередь мальчишка ответил на самый главный для него вопрос, - мамка и тетя Луша на работе, а Машка теперь в Кизеле живет, она сюда редко показывается. Мамка говорит, что она совсем от рук отбилась, не слушается, на шахту пошла работать, со взрослыми мужиками.
 
- Машка на шахту пошла? А как же школа?

- Так она закончилась уже. Я тоже, когда отучусь, на шахту пойду.

- Пойдешь, пойдешь, сынок! – согласился Семен с доводами рассудительного мальчика, но его больше интересовал другой вопрос. - А тетя Луша?

-  Почему ты меня сынком назвал? Ты не папка мне. А моего папку ты на войне не встречал? – вопросом на вопрос ответил Алексей.

У Семена сердце защемило - детские глазенки смотрят с надеждой, ждут утвердительного ответа. Разве можно такие глаза обмануть, сказать неправду? А правда та какова, этого он не знал. Может быть, погиб Андрей, раз не вернулся до сих пор. Или еще что…

- Нет, Алексей, отца твоего я на фронте не встречал, - как мужик мужику сказал, но, чтобы надежду у пацана не отнять, добавил. – Еще не все солдаты домой вернулись, сынок…

- Мамка тоже так говорит, а сама плачет по ночам. А про тебя… похоронка пришла, но тетя Луша не поверила, она все время ждала, - Алешка все секреты открывал, полагая, что доброе дело делает.

- А где сейчас тетя Луша, скажешь мне?

- Я же говорю, в госпитале она, на дежурстве. Она часто там ночует, говорит, что не может больше дома одна оставаться. Теперь ты приехал, не будет она больше грустить. А нашего папки нету, - Алексей шмыгнул носом.

Вряд ли ребенок что-то понимал, но видел настроение обеих женщин, слышал почти все их разговоры, вот и повторял, как заученное.

- И папка твой вернется, - уверенно объявил Семен, жалко стало рассудительного мальчишку, особенно слезы на его глазах впечатлили.

Все он видел на войне: кровь, смерть, слезы взрослых мужчин и женщин, а вот детских слез как-то не пришлось. Растрогался, представил, что это его сынок. Сколько раз в нелегкую годину пожалел, что не оставил после себя никого. Вот что главное теперь - наверстать упущенное, за все потерянные годы отлюбить, детей с Лушей нарожать целую дюжину. Верил, коль спас ему жизнь Господь, то не для чего-то иного.
 
И от атеистических убеждений, можно сказать, не осталось следа. Там, в пекле войны, каждый молился про себя, а кто и вслух, и крестились мужики, и нательные кресты целовали перед боем. Да только у Господа на каждого свой план…

- Дядя Семен, айда к нам, - Алешка потянул мужчину за рукав. Соскучившийся по мужской ласке, ребенок не хотел от себя отпускать своего нового знакомого. – Мама вчера шанежек испекла, мне велела после школы покушать, и каша гороховая в чугунке есть.

Упоминание о еде было совсем некстати. Семен уже несколько дней ничего толком не ел, желудок свело от голода, он сразу дал о себе знать неприятным подсасыванием. Два яблока, которые он нашел на дереве в своем дворе, лишь разожгли аппетит.

- Нет, сынок, мне в город надо, я не могу больше ждать.

- А-а, – обиженно протянул мальчик, – просто, мамка сейчас приедет, она до трех часов сегодня, и как раз дядя Коля будет возвращаться после рейса, до развилки ее подвезет.

Поразмыслив, Семен приглашение принял, понимая, что в ближайший час он все равно до города не доберется. Да и как бы не разминуться с Лушкой, вдруг ей сердечко подскажет, что он дома, да она сюда сама сейчас явится. Решил со Степанидой поговорить, вот тогда и  решится, что ему дальше делать.

Как же радовалась Стешка, когда Семена увидела! Ведь это же настоящее чудо, что он вернулся, значит, и Андрей еще тоже может быть на пути к дому.

- Семушка, дорогой, а ведь Лушка знала, что ты живой. Вот те крест! Кулаком себя в грудь била, кричала: «Нет! Он не погиб!» Мне бы такую веру!

- А ты верь, Степанида! Понимаешь, эта война… Не могу я всего тебе рассказать… Когда на поле боя клочка земли, не взрытого снарядом, не остается, когда трупами солдат усыпано все, кровь с землей вперемешку, там человека потерять, раз плюнуть. Так со мной и вышло. Без сознания лежал, засыпанный землей. Как бойцов считают? С разведки не вернулся, значит, нет больше солдата. А что там дальше, одному Богу известно.

- Я тоже думаю, похоронка пришла бы, если что…

За столом сидели, разговаривали. Семен вдруг тяжело голову опустил, как будто одолели его невеселые думы, и такое у него лицо в этот момент стало, что у Степаниды мурашки по спине побежали.

«Это сколько же вынести пришлось мужику, что от молодого и красивого осталась одна оболочка?!" - думала Стешка, разглядывая собеседника, и мысли ее опять к Андрею вернулись, свое, оно ведь всегда больше болит.

- А воевал ты где? На каком фронте? До Берлина дошел? Расскажи! – женщина опять зацепила Семена, чтобы от дум его тяжелых оторвать.

Разве думала, что больно царапнет по живому, разве она знала о той войне?! Здесь в тылу, конечно, тоже выживать пришлось. Когда эвакуированных привезли, еды в городе не хватало. Чтобы с голоду не умереть, людям землю раздали под участки, семена, лопаты, да только, когда это  свое еще вырастет...

А работали как? По две-три нормы выработка была, на одном патриотизме, считай. Дети с двенадцати лет за станками стояли, чтобы выжить, девушки молодые в шахту спускались, отбойные молотки в руки взяли.  Это тоже фронт, если разобраться, разве что не под пулями, но на износ. И умирали люди от напряжения, не без того, и на шахте заживо горели, всякого хватило.

- Ага, - отозвался Семен, - дошел! – и такая боль в глазах, что у Стеши комок к горлу подступил.

- Прости, Семушка, не хотела я тебя растревожить… Ты ешь, ешь. После поговорим…

Продолжение следует http://www.proza.ru/2017/12/04/1770