Роббен Зон и Манчестер Юнайтед

                Подарок для нежно любимых мною Машеньки Алехиной и Бэйли Джей
     Трое из ларца одинаковы с лица, в лесу жили трое бобров, покинувших реку пруда, точили ножи, ходили туда, курили  " Казбек " и шептались о жутком : о почве, с которой каноником Свифтом завещано стричь волосню несогласных, о пунктах, параграфах, что изложили три тысячи лет и один серый день такие же истины конкистадоров, гласившие глухо, но внятно любому, что пыр, да и тыр, да пыртыртырпыр - не так, но решаемо вкупе, Собором, утратившим букву и ставшим ОМОНОМ, египетским богом в жилетке и сфере, бегущим бараном штурмующим окна, где лайкают злобно предательским фоткам. И двое в руках, словно птицы, смеются, ощерив добротно отверстые плечи, с холстами и житом, с деревянною ложкой, утопленной Яном у Волхова ночью. Тот Ян был цыганом и ездил конем, внедряя чудес ладенаума мирт витым пояском, сапогом, топором, козлиной бородкой и вшей килограммом, на печке руля в град святой Херсонес, что дико звучит и пугает немножко. Хер с Онес.
     Разберем, любимые, насекомистую основу сего слова или наименования непреложно и не взирая. Онес. Весьма схоже с тем Аванесом, что выходил на балкон при полной луне, вел наблюденье за сексом с ослом, в дневник занося каждый шаг и движенье, потом я обратил его в Симоньяна, Тиграна, армяна, подручного Геббельса, суку и тварь, летящего поездом и Барабашем меж ног растопыренных Тины Потупчик ; они одинаковы, право, и лево, и взад, и вперед, хоть раком и боком ты повернись, но всюду они, развелись и кишат. О, юркие, песню пою Витухновской, природной, своей, от корней и от Правды, железом топившей баб у колодцев, серебряной вирой круша неприступность, ломая заборы быками мостов, тянущихся Бристолем в Па - де - Кале. Алина, прими скромный дар и молчи. Просто молчи и внимай. Внимай. Это как вынимать, но наоборот. Вот если вынуть и положить, можно с прибором, можно с подвесом, но ежели наоборот - то, то получится, что засунуть и поднять, а это уже грозит экстремизмом, ведь если засунуть чуть сбоку, поднять не туда и не то, то сразу понятно : оно неспроста. Онес. Возможна патетика, пафос, восторг. О, нес ! И станет тогда Нерсесяном тот Несс, что взял за зёбры расхитителей смыслов, колбаской корзину грузя на багаж, где дамы, где линь и кальмар, уж сутки уложены в рифму за ради Марии, столь славно просившей, что сразу дано. Дано : из бассейна труба, два поезда мчатся и яблоки Пети. Задача : как сделать ум для народа. Всего. Чтоб счастливы дети, старухам - селёдку, медведям - по бабе и по е...лу, чтоб чушь не несли, а таскали бы мет, лукошком, вагоном, трамваем, сохой. Вот это и есть коммунизм навсегда.
     Но снова онес, не даёт мне покою, жужжит, мельтешит, трепыхает, зовёт. Он требует доли, он чашку и миску тянет сурово, он просит меня о том, чего нет. И что же, кому же, и мы же как Карцев, е...щий мозги, три рубля, начальник и транспорт, лужа, трактир. На Пятницкой ходят, шумя из кастрюли, я бомбой херакну по этим уродам, я нож - свинорез заточу об асфальт, я сделаю треш и по хер онесы, тем более, что я не знаю. Какой, бля, онес ? Чего привязался ? Он сводит с ума, он ввергает в абцуг и жаль переводчиков мне априори. О чем и зачем, напёрсток Алисы, в обмен на конфету, патрон, пулемёт. Мозги понимают, но слово не может, как с Лениным, та же байда. Верхи и низы, корешки и Табаки, крутящих валов тридевятый мудизм, поширше, поширше, рост Маяковский, Нагиев и Марфа, Мнишек и мошки, летящие тучей в глаза, что навыкат. Навыкат - не вкат, то Хазанова рожа, жидовско - поганая, стрёмная, фу, бля. Опять семитизм, а как без него ? Ну, как без него обойтись нам в России ? Мы новый град Китеж, мы Нью - Ершалайм, лимоновых зарослей клюквенный пальм, болотистых тундр размах у природы, натуры, в - натуре и по зубам. Оглоблей, подвеской, колом, топором. Мы русский народ и звучим горделиво, ты выйди на берег. Слышишь ? Не стон, а песня шумит по тайге. Ай люли, караул, батюшки мои, разбой.
    А на онес мы положим, в манду такой силлогизм. В центре : Уиллем Дефо.