Господа коммуноверцы!

Жил-был бандит, грабил, убивал, насиловал. Потом состарился, одряхлел, притих. Потом и вовсе умер. Когда умирает даже и нехороший человек, всё равно, немножко грустно.

Коммунистический режим пал, нравится вам это или нет. Так падает сгнившее дерево; когда-то ему нипочем были страшные бури, но вот сгнило - и рухнуло само по себе, без всякой видимой причины. И слава Богу: дерево это было ядовито, как пушкинский анчар. И вот чудо, совершенно нами не заслуженное: дерево упало, но нас не раздавило. Нет, раздавило многих, и продолжает еще давить; но, согласитесь, обычно падение великих империй сопровождается великими войнами и смутами, а в данном случае этого пока нет. А мы, неблагодарные, ворчим, ворчим, ворчим. Колбаса, видите ли, подорожала.

Грех огорчаться слишком сильно тем мелким неприятностям, которые нам приходится терпеть в связи с падением коммунистической империи. Но рано и радоваться, что миновали нас крупные неприятности. Ведь мы стоим у края пропасти. Горбачев с высоты генсекства увидел эту пропасть тогда, когда большинству казалось, что до нее еще далеко. Поэтому он и затеял Перестройку, хотя понимал, конечно, чем это ему грозит. В результате в пропасть мы не упали, удалось затормозить у самого края. Но телега наша не выдержала такого маневра и развалилась. И слава Богу.

И вот мы топчемся у самого обрыва. Место не очень приятное. Одни уговаривают двигаться побыстрей, другие - помедленней. Но быстрое движение в таком месте, очевидно, опасно, а медленное тоже опасно, потому что чем дольше мы находимся у края, тем больше шансов туда упасть. К быстрым переменам люди не успевают приспособиться психологически. Медленные перемены не успеют остановить экономический спад раньше, чем он достигнет опасной черты. И то, и другое грозит хаосом, войной, диктатурой.

Семьдесят лет лучших людей России убивали или изгоняли. Мудрено ли, что оставшиеся не могут решить, как им быть. Растерялись, сетуем на судьбу, ругаем друг друга. Экономисты говорят: нужна приватизация. Может быть. Но охвативший нас кризис не столько экономический, сколько моральный. Больше, чем спад экономики, людей беспокоит подъем преступности.

Возврата к прошлому не хочет никто. Даже те, кто считает, что оно было лучше настоящего, догадываются: возврат к нему невозможен. Ведь оно потому и рухнуло, что было невозможно. Удивительно не то, что рухнуло, а то, что так долго простояло. Но и это можно объяснить: Россия очень богата, потому ее ресурсов и хватило на столь продолжительный эксперимент. Но и они подошли к концу. Кое-кто хотел бы вернуться к коммунизму, но очищенному от тех или иных извращений; однако у большинства от коммунистической идеи оскомина, так что объективно своими действиями неокоммунисты лишь расчищают дорогу для жириновских и стерлиговых. Время красных прошло, максимум, на что они могут расчитывать, - быть подпевалами у коричневых. И наши красные не брезгуют этой ролью.

Но хотя возвращения коммунизма почти никто не хочет, коммунистические предрассудки глубоко засели в нашем подсознании. Ругаем спекулянтов, ждем от правительства, чтобы оно нас накормило, предпочитаем стоять в очередях - лишь бы всё было подешевле; даже если это очередь продолжительностью в полжизни, как очередь на квартиру.

Да, справедливость - вещь прекрасная и полезная; социальная защищенность - тем более. Но наш трагический опыт показывает, что эти прекрасные вещи таят в себе страшный соблазн. Наши предки возжелали их слишком сильно, так сильно, что готовы были добиваться их любой ценой, точнее, ценой насилия. Решили: цель оправдывает средства. Потом цель отошла на задний план, а средства делались всё более кровавыми. Будем надеяться, второй раз мы не соблазнимся. Можно спорить, что лучше - справедливость и социальная защищенность или свобода и экономический прогресс; точнее, в каких пропорциях лучше сочетать эти блага. Но нельзя насилием устанавливать оптимальную пропорцию. Уж лучше пусть будет самая дурацкая пропорция, пусть вовсе не будет ни справедливости, ни экономического прогресса, лишь бы обошлось без стрельбы.

* * *

А от предрассудков надо избавляться. Мы ругаем спекулянтов, сокрушаемся: все бросились в торговлю, никто не хочет заниматься производством. А ведь это совершенно нормально. В прошедшие десятилетия у нас в торговле и обслуживании была занята гораздо меньшая доля работающих, чем в цивилизованных странах. Теперь, когда Бог освободил нас от власти кащеев, стала восстанавливаться нормальная пропорция. Сейчас торговля, как всякая недозаполненная ниша, приносит больший доход, чем ниши давно заполненные и переполненные. Пока эта новая ниша не заполнится, приходящие в нее будут получать повышенный доход - награду за мобильность, за то, что не стали ждать, пока их сократят на никому не нужной службе, а сами ее оставили и занялись делом. Ведь посредник между производителем и потребителем так же необходим, как и сам производитель; не можем же мы за каждой вещью ехать на завод, может быть, за тысячи километров; и производители не могут разносить товар по квартирам: не желаете ли приобрести? Да, спекулянт, покупающий вещь в магазине и продающий ее вдвое дороже около магазина, бесполезен для общества. Но он и безвреден: вещей не становится ни больше, ни меньше. Да, он даром ест хлеб, это, конечно, грех. Но почему такую ненависть вызывает именно спекулянт, а не чиновник-бездельник, тоже вполне бесполезный; или чиновник, мешающий делу - этот уж хуже, чем бесполезен; или рабочий, делающий никому не нужные танки, расходуя при этом металл и отравляя среду. Я уж не говорю о кагэбэшниках, которых в годы расцвета застоя было, наверно, больше, чем сейчас спекулянтов. А когда в магазине можно будет свободно купить всё, что захочешь, никто не станет покупать около магазина вдвое дороже. Мало кто станет покупать около магазина даже и вдвое дешевле - мало ли что там могут подсунуть. И спекулянту волей-неволей придется заняться чем-то полезным для общества, например, брать товар малыми партиями на заводе и везти его туда, где его не хватает (но и тут ему не легко будет конкурировать с крупными оптовыми фирмами). Ну а пока магазин не может повышать торговую надбавку, а спекулянт может, он не исчезнет. Но не будем ему завидовать: работа у него хоть и выгодная, но тяжелая и опасная.

Наш панический страх перед ростом цен мешает не только налаживанию торговли. К страшному извращению приводят бесплатные квартиры и низкая квартплата. Ведь если возможность приобретения вещи не ограничивается ее высокой ценой, то она неизбежно должна ограничиваться чем-то другим. Чем же? Очередью, отсутствием знакомств. В случае жилья - еще и пропиской. Естественно, что в социалистическом лагере все мы были как цепные псы привязаны к конурам, ведь это очень удобно хозяину. Сколько было из-за этого трагедий: люди не могли по своей воле съехаться или разъехаться. Мы воспринимали это как рок, но это был порядок, установленный человеками, нашими хозяевами. Я уж не говорю про то, что миллионы людей не могли спокойно увеличить свой доход, поменяв свою квартиру на меньшую; а другие миллионы не могли спокойно поменять свою квартиру на большую, даже имея деньги или готовность работать сверхурочно. Так кто же проиграет от повышения квартплаты? Нам кажется, что рост цен уменьшает наше потребление. На самом деле потребление всегда равно производству. Многим не нравится, что дорожает бензин; а мне не нравится, что мой бензин продают по дешевке - ведь я как гражданин России являюсь совладельцем ее недр. Но может быть, низкие цены стимулируют производство? Да, в условиях затоваривания. Но затоваривания пока, кажется, нет. Нет и домов, не заселяемых, потому что квартиры там никому не по карману. Так давайте же перестанем ныть и будем больше работать.

В последнее время часто стали говорить о "распродаже страны". Что при этом имеют в виду? Что иностранцы покупают наши заводы, строят на нашей земле новые, современные? Но они этого, как раз, не делают, боятся вкладывать капитал в непредсказуемую страну. А опасения, что они нарочно раздувают нашу смуту, чтобы нас ослабить, - полный бред. Может быть, они, в самом деле, не хотят усиления России; но в обозримом будущем оно и не грозит. А хаос, гражданская война, аварии на атомных станциях - желать такое соседям по планете могут только самоубийцы. Но может быть, наши соседи, пользуясь нашей неразберихой, покупают за бесценок наше сырье? Это, безусловно, есть. Но и коммунисты активно торговали нашим сырьем; только тогда доходы шли верхушке, а теперь - коммерсантам. И это не прекратится, сколько бы денег мы не потратили на устройство застав и таможен, пока будет существовать такой перепад цен, как сейчас: при существующем курсе рубля почти всё у нас во много раз дешевле, чем за границей. Я, конечно, не за то, чтобы подстегивать инфляцию; но если хлеб дорожает у нас быстрее, чем доллар, то это очень хорошо.

* * *

Сознаю, что всё написанное выше немножко цинично. Я призываю не ныть, не огорчаться - ведь всё идет не так плохо. А в это время идет война в Карабахе, в Осетии, в Абхазии, в Таджикистане. Людей убивают, а я говорю: всё ОК. Но был ли хоть один год в истории Земли, когда бы где-нибудь не шла война, не страдали многие люди? Никогда не должно радоваться жизни настолько, чтобы забыть об этих страданиях. Всё в мире взаимосвязано, нет ничего, о чем можно сказать: это нас не касается. Но конечно, наша возможность влиять на события разная в разных случаях. Война в Афганистане была развязана нашими хозяевами. И почти все мы несем свою долю вины: ладно бы, не протестовали только потому, что боялись; но ведь большинство из нас считало, что ничего особенного не происходит, Россия вечно всем помогает, вот и сейчас помогает Афганистану. Сейчас у нас меньше возможности остановить войны в Закавказье и в Средней Азии, чем в свое время остановить войну в Афганистане. Всё же события в Закавказье и Средней Азии касаются нас больше, чем когда-то события во Вьетнаме и на Ближнем Востоке. Об этом грех забывать.

декабрь 1992