Родительская Суббота

Мишка уже доделывал уроки, когда подошла бабушка Прасковья и попросила составить в очередной раз поминальный список. На завтра была Родительская суббота, и бабка собиралась пойти в церковь к обедне, чтобы там подать список батюшке о поминовении усопших и о здравии ныне живущих. Родительская суббота выпадала в этот раз на второе ноября и была последняя в году, по этому к ней бабка готовилась тщательно: подготовила церковную сряду , припасла что положить в церкви на «Канон», истопила баню чтобы прийти в храм готовности душой и телом. Мишке было не в первой исполнять такое поручение и он «закруглив « уроки принялся за работу: вырвал из тетради двойной листок, поточил  простой карандаш и дело закипело. Бабка всегда поощряла его рвение в этом деле: «стольник» в конце работы был ему обеспечен. Таксу установила сама бабка. Не смотря на то что бабка куда то ушла, он смело обрабатывать первый листок, написав в верху: « Об упокоении усопших».  Он знал уже, что первыми в списке должны быть бабкины родители: Аким и Анна . Затем шли её братья «на поле бранью  убиенные»: Иван и Михаил. В честь него и назвали Мишку при крестинах. За тем шли другие родственники, безвременно умершие по разным причинам: Константин- дядя Мишки, умершей лет десять назад: покалечило трактором во время ремонта; Николай- умер от вина, тоже родной дядя; жена его Нюрка, умершая от рака; двоюрный брат Мишки – Серёга, сын Николая и Нюрки, умерший от передоза наркоты. На нём список об упокоении и заканчивается. Второй листок « О здравии» Мишка хоть и подписал, но заполнять без бабки не мог, а она куда то пропала словно. Парень нервничал  т.к. был договор встретиться на улице. Но он решился… Первым делом записал бабку, себя, тёток, матереных сестёр Марию и Пелагею, а на матери споткнулся. Мать уехала с подругой из соседнего села на строительство Бама, в надежде подзаработать, а если повезёт и замуж выйти – оби были безмужние. Мишка остался без отца, когда ему было два года, отца он и не помнил. Сказывают, что живёт где то в Нижнем, у него другая семья, теперь уже как 10 лет. Второй год и от матери не слуху, не духу, не письма, не весточки. Размышления его прервала бабка: «Ну написал об Упокоении? Теперь давай  О Здравии». И бабка начала перечислять всю родню, начиная как раз с матери. Когда закончили бабка попросила прочитать всю записку – не пропустил ли  кого. Мишка прочитал.
Бабка осталась довольна, но попросила дописать в список  О Здравии ещё Михаила. Мишка возразил « Так написал уже Михаила», имея  ввиду себя.
«Это другого Михаила»- возразила бабка. Но Мишка знал, что не какого другого он не какого раньше не писал, поэтому недоумевал и тормозил.
« Это не Зурабова ли ты хочешь вписать в записку?» - спросил догадливый внук.               
« Его Миша, его. Ты по глянь как его народ , то ругает за льготы , а он разве виноват? Ему приказали». Мишка решительно положил карандаш и заспешил на улицу, мысленно попрощавшись и с Зурабовым и с обещанным «стольником». Бабка не стала удерживать внука: в конце концов основное он сделал. Она взяла список, свернула аккуратно листы в трубочку и перевязала ленточкой, чтобы всё было пристойно. Деньги, окромя  обещанного «стольника» положила вместе со списком в платочек и перевязала узелками концы. Всё это и кг крупы «На Канон», да пяток сваренных яиц положила в сумку, Нинкину – и готова к завтрашнему. А раненько утром, побудив мишку и наказав, что сделать по хозяйству6 курей покормить, котёнка – направилась в церковь, в соседнее село. Уже подходя к  Б. Овражкам нагнал её рейсовый автобус, но бабка махнула рукой и пошла дальше. И видно было ей как среди сошедших на остановке баб и старушек , замелькало красивое одеяние молодой женщины, но она оторвалась от толпы и быстром шагом пошла в село. И словно знакомой показалась фигура этой женщины, словно видела она её раньше. Сошедших с автобуса богомолок она встретила у церкви: они стояли, и не спеша в приход , что то обсуждали. Бабка многих их знала, и поздоровавшись первым делом спросила про молодую , что с ними сошла давеча на остановке. Бабы принялись ей толковать почти в один голос: « Дак ведь Маруська это нашенская, Безухова, с Баму   она третьего дни приехала тоже по родителям подавать будет, Да видно к магазину заспешила к открытию».
« Уж не та ли, что с моей Нинкой укатила тогда?» - подумала бабка, но решила промолчать и отошла в сторонку. Она решила дождаться прихода Маруськи из магазина. Богомолки стали входить в храм, а бабка всё ждала и ждала. И вот показалась Маруська. Бабка узнала её, приходила она к дочери пару раз. А вот Маруська не признала, и было прошла мимо бабки. Та за рукав  её и остановила на ходу. И сразу про Нинку вопросы. Смутилась бабёнка и поняла бабка, что не приятную новость принесла ей Маруська : слёзы на глазах у ней увидела бабка и горечь на лице. «Я к вам прийти хотела сегодня, да вот встретились как» - с трудом проговорила Маруська , а бабка всё поняла - и в слёзы. И рассказала ей Маруська всю горькую правду. Пол года проработали они на железной дороги с Нинкой, посуду мыли в столовой, а потом всё расстроилось: работяги стали разъезжаться, деньги стали задерживать, продукты – кое какие, впроголодь жили даже столовские. И РЕШИЛИ ОНИ С Нинкой махнуть в Китай. Сказывали , что в Харбине полно русских, жильё там дешёвое, посудомойки нужны везде. И они уехали сначала по Бама до Хабаровска, а оттуда в Харбин. В Харбине первое время жили нормально: работать стали Чайн Тауне: и сытые и при деньгах. Думали: подработаем, приоденемся, и в Россию вернёмся. Но получилось, не как хотелось: принуждать стали хозяева к плохому, а откажешься – бьют. «Нинку так и убили в прошлом году, схоронили мы её в Хорбине, а я после этого уехала в Хабаровск» - поведала под конец Маруська. « Приехала вот могилки навестить родительские, да родных повидать». «Опять уеду в Хабаровск, там сейчас по лучше стало, вторую ветку Бама строить начали»- говорила Маруська, но бабка её уже не слышала. Она стояла опершись на подожок и слёзы текли из её закрытых глаз. Тихо, как  от уснувшей, отошла от неё Маруська  и заспешила в церковь. Долго ещё стояла бабка как изваянии по среди дороги, пустынной и чужой, а когда вышла из оцепенения пошла обратно домой: мимо церкви, мимо редких прохожих понесла своё тяжкое горе вместе с теми узелками и платочками, не тронутыми и теперь уже не нужными.
Родительская суббота обернулась для неё родительским горем, тяжёлым и неизбывным  до конца дней.