4 романа для...

Летний сад
2018
Четыре романа
для гурмана
и меломана
Георг Альба
2
Георг Альба
УДК 821
ББК 84 (2Рос=Рус) 6
44
Георг Альба.
Четыре романа для гурмана и меломана
/ Г. Альба. Э.РА
Летний сад, 2018. – Москва.
Редактор Юрий Саркисян
Главный редактор Э. Ракитская
ISBN 9785988562870
All rights reserved
© Георг Альба, 2018
Книги Георга Альбы – неоднозначны, современны,
во многом хорошо отрадают жизнь современной
окололитературной и околомузыкальной “тусовки”.
Ирония и сарказм автора непобедимы. Каждый читатель
здесь для себя что&то знакомое и узнаваемое.
3
Гены от Гогена
СОДЕРЖАНИЕ:
Империя джаза (фантазм на тему...)
Глава 1. Ристалище, два товарища и «джем»........................11
Глава 2. Список растет. Телефонный разговор. Дневник
Еремы. Никанор Глава 3. Джаз
Клуб «Империя перца».
Брутман во всей Глава 4. Пьеса Глава 5. Параджанов и пора джаза. Словоблудие.
Продолжение Глава 6. Сад «Эпатаж». Посетители. Товарищеский «стёб».
Встреча с Глава 7. Чтение пьесы продолжается...................................41
Глава 8. Лаборатория лабрадоров.........................................45
Глава 9. Продолжение пьесы................................................51
Глава 10. Действие Глава 11. Конец пьесы Глава 12. О «тятрах». Большой скандал. Невезение
Глава 13. Оперетта и мюзикл (дурацкая беседа).................72
Глава 14. Муки творчества. Скаканье по Каналам..............74
Глава 15. Муки творчества. Вожди лежат валетом.
Непристойное Глава 16. Памятник Защитникам Девственный Плевы......83
Глава 17. Служить на почте ямщиком… Дирижер
человек.
Индийские и прочие частушки, и стишки........................ 88
Глава 18. Парад джаза и показательная экзекуция..............97
Глава 19. Крутизна. «Шарманка». Три трупа.....................105
Глава 20. «Бедные люди». О тятрах. Две оперы и «два сапога
– пара». Визит в «Салон» ...................................................112
Глава 21. Министерский джаз. Авианалет.........................115
Глава 22. Аудиенция. «Вдовья доля». Новый Вавилон.....119
4
Георг Альба
Глава 23. Заседание сената. Бал Сатаны............................126
Глава 24.На Брестской. Бардовский бардак......................133
Глава 25. «Водосток» и сходка Апельсиновцев. Выборы...140
Глава 26. Новый Распутин. Перекуем «Буран» на «Кинг

Конга». Некая «фабрика». Дуэли. Раздумья
Страна Попсовия, или “Мертвые туши”
(продолжение “Империи джаза”)
Глава 1. «Пора корпорации», – сказали по рации.............156
Глава 2. Евангелие, оно и в Англии Евангелие...................162
Глава 3. Восшествие. Придворные.
Новое время – новая песня.)..............................................169
Глава 4. В мастерской.
Разгул реакции. Допрос с частушками...............................175
Глава 5. В опочивальне. Высокая поэзия.
Вольтеровские письма. Земфира
Зоя творит......................183
Глава 6. О политике. Визит министра. Манифестанты.
Явление царя. Супруги трудятся. .......................................190
Глава 7. В Госдуме. Соревнование поэтов...........................197
Глава 8. ЛТП. «У Никитских». «У плетня». ........................202
Глава 9. Диксиленин. В царской бане.
Совет Глава 10. О Любви. Худсовет.
Концерт русской Глава 11. В Мавзолее. Загадки и отгадки не столь гадки.
Новое о Чапаеве. Судьба актрисы...................................... 227
Глава 12. Происшествие в Мавзолее. В больнице.
Сеанс Глава 13. Беседа вождей. Мужская палата.
У царицы на 5
Гены от Гогена
Глава 14. Снова в палате, но не Общин. Награждение.
Починка пушки. Поэтический поединок...........................248
Глава 15. Ночной рейд. Выстрел..........................................256
Глава 16. В министерстве. У генерала. «Нервная клетка».
Тяжелая Глава 17. Снова в палате. Опять в Мавзолее. .................270
Глава 18. Беседа поэтов. В курилке.
Поэтесса и Глава 19. В госпитале. ......................................................285
Глава 20. Словарь
справочник. На приеме. Пьянка......292
Глава 21. О ядах. Операция..............................................299
Глава 22. Разговоры больных. В Мавзолее. На приеме......305
Глава 23. Экскурс. У царицы. ЗЖЛ................................ 313
Глава 24. Творческая семейка. Конец Петра. ...............319
Глава 25. В Глава 26. В Госдуме. Монолог..........................................329
Глава Глава 28. «Антисемизм» и словоблудие.
Визит в обитель Глава 29. Об Икаре и вообще… Попытка отравить. ......348
Глава 30. Творческая семейка.
Мавзолейные Глава 31. Отравители. На Лубянке. Примирение.
Отчаянный Глава 32. Визит скульптора.
Писатели в тоске и в рифмах..........................................372
Глава 33. «Три медсестры». Учёные за работой.
В мраморном Глава 34. Культурное заседание......................................389
Глава 35. Охота в Охотном ряду. .....................................396
Глава 36. Визит Ватрушкина. Позирование........................404
Глава 37. Госдумцы
недоумцы. Родная палата...................409
Глава 38. Женские Исправительные Курсы........................416
Глава 39. 6
Георг Альба
Гены от Гогена (шизофрения в стиле постмодерн).
Роман+пьеса.
Часть первая
Глава Глава Глава Глава Глава пятая Глава Глава Глава Глава Глава Глава Глава Глава Глава Глава Часть вторая
Глава Глава Глава Глава Глава Глава двадцать первая Глава двадцать Глава двадцать Глава двадцать Глава двадцать Глава двадцать Глава двадцать Глава двадцать Глава двадцать Глава Послесловие
резюме 7
Гены от Гогена
Зона Кобзона (роман+стёб), продолжение романа «Гены от
Гогена»
Глава 1. Переписка с Курбским...........................................572
Глава 2 .Смена власти и съезд партии................................578
Глава 3 Петля времени. Полемика. На вокзале..................584
Глава 4. Заботы Глава 5. Вновь Бухарин. Визит на Голубянку.....................592
Глава 6. Новое издательство и новое назначение..............597
Глава 7. Телепортация. В усыпальнице. .............................602
Глава 8. Свадебное путешествие. Лекция Троцкого...........610
Глава 9. Подслушанный разговор........................................617
Глава 10. В Глава 11. Лекция и дальнейшие безобразия........................626
Глава 12. Дар Глава 13 Шагреневая кожа. Полёт.
Аварийная Глава 14 (а).Божественный Юлий. Корчагин Кафка... 641
Глава 15.Божественный Август.
Замок, в котором закалялась сталь.................................647
Глава 16. Тиберий. Хоть сигары.
Сенсация в Мавзолее и пожар........................................652
Глава 17. Гай Калигула.
На крыше Дома Пашкова................................................658
Глава 18.Божественный Клавдий.
Кончина высокого чина..................................................662
8
Георг Альба
9
Гены от Гогена
Империя джаза
(фантазм на тему…)
10
Георг Альба
11
Империя джаза
Глава 1
Ристалище, два товарища и «джем»
На двери подъезда белел клочок бумаги:
«В связи с проведением специального мероприятия, убе

дительная просьба с 12.00 до 15.00 часов 22.07.2006 года, дер

жать закрытыми окна, форточки и балконные двери в своих
квартирах.
Благодарим за понимание и оказание содействия.
Руководство ОВД Пресненского района УВД ЦФО г. Мос

квы».
Что случилось? Почему окна и форточки закрывать? Газо

вые учения? Ах, вспомнил! По телику сообщалось, что сегод

ня, почему
то у нас на ипподроме, который находится на
Беговой (мост перейти), состоится встреча глав государств
«восьмерки». И мимо нашего дома проследуют эскорты. Вон
оно в чем дело… Не высовывайся, кому не надо, и не смей
целиться из ружья или рогатки. Так, значит, и движение лиш

него автотранспорта перекроют, да и снайперы должны, по
идее, сидеть карлсонами на крышах. Выглянул в окно: дей

ствительно, на доме, что наискосок, где некогда было обще

житие трамвайщиков, на крыше – видны фигурки: с понтом
крышу починяют. А вдоль всей проезжей части, как версто

вые столбы, выросли будто бы непричастные к событию ми

лиционеры. За оградой кладбища, что слева, между крестов
и надгробных изваяний, виднелись недвусмысленные ство

лы винтовок с отражавшими солнце оптическими прицела

ми. Так что путь важных особ надежно обезопашен. Дело в
том, что на ипподроме состоится невсамделишный поеди

нок глав государств – верхом на лошадях и облаченных в ры

царские доспехи, как на средневековых турнирах. Цель по

единка – выяснить, у кого джаз лучше, а потом уж и подпи

сать нужные документы о сотрудничестве и заключить обо

12
Георг Альба
юдовыгодные договоры. Наш император джаза, Валентин
Валентинович Шпицрутин, с детства занимался, помимо
игры на саксофоне, фехтованием, верховой ездой, как и по

ложено в уважающих себя царских семьях, а также и модным
каратэ, исходя из соображения, что на охрану надейся, но
сам не плошай. Принимали участие в торжестве, в качестве
музыкального сопровождения, аж четыре биг
бэнда: Егора
Жораняна, Антония Тролля, Викентия Лифчикова и Игна

тия Брутмана. Все они должны услаждать слух почетных гос

тей звуками приятных и знакомых мелодий. Оркестры рас

положились по четырем углам огромного поля и для коорди

нации действий пользовались сотовой связью. По окончании
основного мероприятия прямо на поле должен был состо

яться гала
концерт с участием звезд эстрады, рок и поп
ко

манд, который из
за обилия артистов грозил затянуться до
глубокой ночи. Как известно, император не особо жаловал
отечественную эстраду в отличие от Госдумы, где все только
и бредили цыганщиной, блатягой (шансон) и попсой. По

этому между парламентом и государем часто возникали раз

ногласия, и каждая из сторон не терпела одна другую. Еще в
правление прежнего императора Ельца Первого, тоже по

клонника джаза, подобное противоречие дошло до крайних
степеней. Представители несговорчивого парламента запер

лись в Белом Доме, вместо работы приглашая к себе в гости
популярных эстрадных артистов и слушая их пение изо дня в
день. Это не могло не привести в бешенство царя и он прика

зал своему маршалу Скворцову расстрелять из танков непо

корных парламентариев. Мудрому и единственно правиль

ному решению рукоплескал весь цивилизованный мир, а не

бывалое зрелище транслировалось в прямом эфире на всю
Вселенную. Белый дом от копоти возникшего пожара почер

нел и с тех пор стал зваться – Чёрным: что даже лучше, чтобы
не путать с Емерихамским Белым Домом, где тогдашний «их

ний» президент баловался с секритуткой Моникой, бросив
все государственные дела. Пока девушка делала Клинтору
минет, коварный Беня Ладын готовил свой исторический
теракт с вонзанием самолетов в небоскребы. Но это все в про

шлом, и президент у них теперь другой, более серьезный.
13
Империя джаза
Другой, по имени Мунш, приехал дружественно сразиться с
нашим молодым императором, дабы выяснить в поединке,
чей джаз лучше и джазовее. Все предшествующие годы Рос

сия не только отставала в этом жанре от Емерики, но и боро

лась с ним, насаждая в своем идеологическом «огороде» бойкие
сорняки, как
то: псевдо рок, попсу, цыганщину и блатягу.
И вот всадники, облаченные в доспехи и шлемы с опущен

ными забралами, с пиками и щитами в руках, с мечами на
боку, по сигналу рефери, чью обязанность в данном случае
исполнял Огородный артист России Иона Газон, ринулись
навстречу друг другу. Оркестры одновременно заиграли – в
четыре «смычка» – знаменитую «Takethe “A” Train». Всадни

ки сшиблись, полетели искры от железных доспехов, но ни

каких взаимных увечий не последовало: лишь копья слома

лись о непробиваемые щиты. Представитель фирмы
“Reebok” покраснел от смущения (копья некачественные):
это его фирма изготовила экипировку. Бойцы снова разъеха

лись, вынув мечи из ножен, и приготовившись к новой атаке.
Остальные главы государств, сидя на почетных трибунах,
свистели и улюлюкали, сливаясь в едином порыве с осталь

ной VIP
публикой, чьи «Мерседесы», «Бэнтли» и прочие
«Гранд
чероки» – дружно вздрагивали на специальной сто

янке, переживая за своих владельцев. Вдалеке облизывались,
как масленичные коты, угонщики, тоже нагрянувшие к мес

ту торжества, надеясь поживиться, но усиленная охрана не
давала им такой возможности. Всадники сблизились вновь и
скрестили мечи. Заохали и завскрикивали дамы, в их числе и
сентиментальная Ангела Меркель, но опять обошлось, и го

ловы бойцов остались на своих местах. Наш император – от

личный фехтовальщик, в отличие от техасца Мунша, не дер

жавшего никогда в руках ни шпаги, ни меча, а лишь кнут.
Поэтому было видно заметное превосходство нашего. Далее
Мунш не только выронил меч, но и сам вылетел из седла и,
откинув забрало, подал знак, что сдается. Оркестры заигра

ли с удвоенной силой, сделав одновременно модуляцию на
полтона вверх. Рефери засвистел, заглушая оркестры, будучи
мужчиной мощного телосложения, с большим объемом лег

14
Георг Альба
ких, натренированных исполнением в течение долгих лет
бесчисленного количества песен советских композиторов.
Наш император тоже спрыгнул с коня, снял шлем и, обняв
коллегу, стал приветливо махать рукой болельщикам. Трибу

ны ревели, оркестры поочередно исполнили гимны двух
стран: российский – «Мурку», принятый и одобренный Ду

мой еще в двухтысячном году, и ихний, Емерихамский (Ка

кой у них там? Леший его знает!). Откланявшись, бойцы ушли
с поля брани, и обещанный концерт хлынул мутным пото

ком, словно прорвало канализацию. Первой выступала груп

па «Оторвало ногу». Успех неимоверный. За ними – команда
«Вырви глаз». Когда те и другие вдоволь накричалась, их сме

нил целиком девичий коллектив «Вопящие» – и тоже обрел
бурный успех. После них вышел с одинокой гитаркой быв

ший санитар «Скорой помощи» Шлагбаум. За ним завереща

ла сутулая дылда Угорелик со своим мерцающим (то бывший,
то настоящий) муженьком – низкорослым, но наглым Цим

бало; а за ними – странный дуэт: Придурченко и Моисей
Борисов… Остановимся, господа! Будя! Всех не перечесть.
Пусть не обижаются кого забыли – потому что, как говорит

ся в Евангелиях: «имя им – легион». К счастью любителей
джаза, погода не дала бесчинству длиться слишком долго –
ударил проливной с градом, будто небо возмутилось непот

ребным «искусством», и пришлось сворачивать лавочку. Дип

ломаты, главы государств и вип
персоны, под охраной вер

ных секьюрити, побежали к своим авто и, нырнув в них, пом

чались в резиденции, «мариотты», «президент
отели» и на
«Рублевку».
Два друга, поэт
драматург Фома Никудышников и компо

зитор
аранжировщик и вообще джазмен Ерема Неудачников,
сидели за столом при свете настольной лампы – поздний ве

чер – и беседовали «за жисть». Конечно, на столе присут

ствовало и нечто спиртное – не без того, но речь, разумеется,
шла об искусстве. Драматург собирался писать пьесу на акту

альную тему и решил почитать товарищу из написанного –
пока лишь перечень персонажей.
– Итак, слушай, – обратился Никудышников, – действу

ющие лица: Альт
Герман, седой граф, джазмен, играющий
15
Империя джаза
на альтгорне вечно не в тех тональностях, как принято у
людей; Марк Нахалов, передовой режиссер, первым
предложивший выбросить ненужного больше вождя
мирового пролетариата на помойку и отдать усыпальницу под
филиал, вверенного ему тятра «Немецкий Комсомолец»;
Марк Грозовский, тоже передовой режиссер, прозванный за
свои дерзкие эксперименты «грозой традиции», и
прихвативший под свой тятэр старинное зданьице у
Никитских ворот; Марк Пинков, известный композитор,
пишущий для тятра и милиции; Марк Пикапский,
руководитель ансамбля ударных инструментов,
исполняющий только евангард…
– Что это у тебя сплошные «марки»? Никак дело на почте
будет происходить? – ухмыльнулся Неудачников.
– Сейчас пойдут и «конверты» … Марки кончились! Слу

шай дальше: Щетинкин, режиссер
евангардист из молодых,
ставящий в своих пьесах все с ног на голову; Чернокотов, ком

позитор, классик эстрадной песни, симпатизирующий джа

зу или даже более того – не чуждый: сам пописывал; Газон
Иона Добрынич, корифей эстрадной песни, мэтр, всячески
заслуженно
загруженно
народно
огородный. Что ни попро

си – все споет. Баритон, к тому же… – Никудышников пре

рвался, чтобы глотнуть вина. – Далее: Некочегаров
Неплот

ников Спиридон Родионыч, муж известной плясуньи и ком

позитор, пишущий для нее балеты и переделывающий на
балетный лад все, что она ни попросит.
– Это ты по моему учителю прошелся! Я у него занимался
в хонсерватории, – заметил Неудачников и тоже выпил.
– Пугалова, девичья фамилия Ухвачева, Анна Емельянов

на – мать русско
советской эстрады; Укоров, ейный моло

дой супруг, тоже певун.
– Это та, что с «Арлекино» начала? – уточнил Ерема и
долил себе и товарищу.
– Да! Дальше: Троекуров Аполлон Аполлоныч, известней

ший поэт с шарфиком на шее; Глызманов, лихой певун
пры

гун, делающий сальто на сцене в свои пятьдесят. И вирши и
музыка всегда его. Злопыхателями прозванный «хорьком в
шинели» … Теперь снова из мира тятра: Пинкус да Гамма, ре

16
Георг Альба
жиссер
новатор испанских кровей, чей девиз – «Шиворот
навыворот!»
– Как много действующих лиц! – слегка подустал слуша

тель.
– Еще чуток потерпи! Иуда Мудашкин, грек, известный
модельер маленького росточка с челкой и улыбкой под ней.
Для кого только не шил! Щебеньщиков, известный бард с
буддийской бородкой; Шлагбаум, другой бард, способный,
стоя один на сцене с гитаркой, делать аншлаги в зале «Рос

сия» целую неделю. Оба ленинградцы… – Драматург пере

вел дыхание.
– Еще не все? – забеспокоился Неудачников.
– Дело к концу идет, не волнуйся! Последние… Брутман,
великий русский народный саксофонист, сокращенно –
ВРНС; Раскорякин, артист тятра и кино с монгольской вне

шностью и русской душой; Сиюминуткин, популярный эст

радный певун, любимец домохозяек и дам, у которых вот

вот «улетят последние грачи»; Сукинсынов, хрипун, утверж

дающий, что родился на краю проруби – мать хотела уто

пить поганца (жаль, что не сделала!).
– Ну, все? – не выдержал Неудачников.
– Двое последних: Миллиграмм, режиссер
новатор, по

клонник Чекасина и его окрестностей и, наконец, Небодай

те, певунья, дочь ранее названной матери советской эстра

ды. Ух, устал! – Никудышников опрокинул полный стакан и
стал икать, отдыхая.
– Прямо как у Горького в «На дне… открытых дверей!», –
потянулся за второй бутылкой Неудачников. (Для справки:
пили сухое вино, устав от крепких и крепленых напитков). –
Сколько всего исполнителей?
– Двадцать три.
– Уж добавил бы для ровного счета еще одного. Например,
этого… Как его? Ну…
«Наклонись, я тебя клонировать буду.
На что ты меня хочешь склонировать?»
– Ах, этого! Пидора, что ли? Ну, пусть будет еще и Моисей
Борисов.
– Вот теперь порядок!
17
Империя джаза
В рамках саммита «большой восьмерки», помимо риста

лища на ипподроме, состоялись встречи – «джемсэшнс» и в
столичных джазовых клубах, с участием джазменов из Еме

рики и Евросоюза. Наиболее впечатляющим стал «джем» в
«Ля
бемоль – клубе», что на Поганке в помещении прослав

ленного тятра Юрия Всемилюбимова. Набилось много обо

жателей горячей музыки, несмотря на кусачую цену входно

го билета. Непопавшие толпились у входа, в надежде уловить
случайные звуки, долетающие до них сквозь толстенные кир

пичные стены здания или из иногда открывающихся вход

ных дверей для впуска запоздавшего важного гостя. На сцене
бушевал блюз. Солировал емерихамский гость Рэнди Брек

кер, толстый как Тартарен из Тараскона – дядечка с не до
конца седой бородой и дурацкой шапочкой на лысеющей го

лове. Играл он в так называемой «современной манере», ког

да черное становится белым и наоборот. Аккомпанемент оте

чественного пианиста полностью стилистически соответ

ствовал солисту – за роялем молодой талант Яшокунь (фа

милия такая). Емерихамца сменил наш седой граф Альт
Гер

ман с флюгельгорном и заиграл еще современней, заткнув,
как говорится, ентова гостя «за пояс». Так вам, емерихамцы!
Коль наш император победил вашего президента на поле бра

ни, то и на сцене мы вам покажем «кузькину мать», как гова

ривал некогда один из русских царей – Сергей Никитич Хря

щёв. Третьим заиграл великий русский народный саксофо

нист Игнатий Брутман, полностью «убрав» ранее отзвучав

ших мастеров. Потом на сцену полезли все кому не лень, и
благое начинание постепенно стало превращаться в привыч

ную вакханалию…
На «джем» неожиданно явились оба участника поединка
– ряд кресел в небольшом, но уютном «Ля
бемоль клубе» пу

стовал и охранялся специальными людьми. Главы государств
пришли поболеть каждый за своих представителей. Как мы
знаем, всех забивал своей неуемной игрой ВРНС (Великий
Русский Народный Саксофонист). Он, в отличие от осталь

ных участников, не только дудел в свою дуду, но и делал это
«в полете» – порхал над сценой, будучи привязан тросом или
18
Георг Альба
канатом за спину. Емерихамская делегация такой прыти не
ожидала и была морально подавлена. Снова назревала побе

да русского оружия. Император Джаза бурно аплодировал
находчивости соотечественника и все поворачивался к по

грустневшему Мушу: «Как мы вам, а?» Полезли на сцену и
наши ветераны: Алексей Баранов со своим ансамблем «Казе

мат», исполнявшем давно набивший всем оскомину джаз
рок
и «фьюжн»; Жоранян с возрожденной «Гармонией». Но ус

пеха не имели. Нервно и покорно дожидались в очереди –
Викентий Лифчиков с биг
бендом и Антоний Тролль с «Мы
из жести». Выглядывал из сортира и застенчивый Абросимов
с сопрано
саксофоном в руках, давно прекративший таскать
тяжелый футляр с тенором – здоровье не позволяло. Но его
все время оттесняли молодые и нахальные братья Григ – даль

ние родственники и потомки великого норвежского компо

зитора. Они считались непревзойденными мастерами «пур

ги» (такого стремительного перебирания клапанов), что со

ревноваться в скорости с ними мог только их отец, профес

сор джазового пианизма, Огородный артист России. Но ле

тающий, как вагнеровская валькирия, ВНРС и их «убрал»,
так что равных ему не было и не могло быть. Даже если бы
сам покойный Джон Колтрейн воскрес, то, наверняка, бух

нулся бы в ноги нашему гению: научи, мол, браток! Как это
ты так умудряешься? За Чарли Паркера, конечно, не ручаем

ся – неизвестно, как бы он отреагировал на игру ВРНС, буду

чи очень щепетильным в вопросах точного обыгрывания гар

монии и в вопросах стиля.
Глава 2
Список растет. Телефонный разговор. Дневник Еремы.
Никанор Невезучкин.
«Пожалуй, все же в моей будущей пьесе маловато действу

ющих лиц, – подумал Никудышников и стал припоминать,
кого бы еще воткнуть. – Ну, вот этот… Как его? Автор песни
«Темная мощь». Ага, вспомнил: Никита Зубословский, ост

19
Империя джаза
ряк и хохмач. Так, есть один… А как же без «отца Советского
джаза»? Конечно, и он тоже – Леонид Мудёсов! Но это все
старшее поколение, так сказать – ушедшие. Теперь надо со

временных повспоминать из мира «попсины» и не только…
Ну
ка, ну
ка… Есть такой популярный персонаж среди ис

полнителей классики, – он хоть молод, но давно Огородный
– Юрий Паштет. Та
а
к, хорошо! Вот и среди балетных есть
яркий плясун – Сухаридзе и блестящая плясунья – Сволоч

кова. Теперь непосредственно попсовики: Николай Квасков.
Он, правда, и нашим и вашим – и классику и попсу, но хоть у
человека голос есть; тут сразу надо и композиторов из этого
жанра припомнить – два Игоря (Всмяткин и Фекалиев). Не

плохо, неплохо… Певица, поющая под народ, Швабкина
Надюха… Ветеран эстрады – не то тигр, не то лев – Блещенко
(уже за шестьдесят, а выглядит на все сорок!); и дружбан его
– шутник Бедокур. Конферансье, любимец публики Пидо

росян. Теперь из молодых: недавний победитель «Еврееви

денья» Фима Еблан. А вот еще… такой писклявый и таин

ственный – Фикус. Теперь группы: «Аморальный поступок»,
«Смердящие», «Руки в брюки», «Ипотека доверия», «Кости
из будущего», «Два сапога – пара», «Кофе втроем», «Подлив

ки» … Теперь солисты: Рома
звереныш, хотя у него тоже есть
команда «Зверюги»; легендарный Шура
Мура, то с зубами,
то без оных, то ли мужик, то ли баба – мерцающей ориента

ции; стилист и новоиспеченный певец Степан Зверьков.
Стыдно как
то рядом с таким хмырем ставить «заслужен

ную», но придется – Лариса Обездоленная; теперь певичка
из Нальчика Катя Клей, и певица из недавних (захотелось и
все тут!) Чанита Пой; два грузина – Пиявкошвили и Марме

ладзе, два Дриснякова (старший и младший) и, наконец, су

пер
пупер
популярный писатель Борис Бакунин, праправ

нук известного революционера и анархиста. Ну, пожалуй,
достаточно, хотя, несомненно, многих мы упустили, но и
такого количества хватит на собрание сочинений самого
«Шекспирта». Одно лишь их перечисление похоже на дей

ствие или сцену из пьесы. Передохнем. Позвоню
ка Неудач

никову». Фома потянулся к аппарату, набрал номер. Долго
20
Георг Альба
трубку не брали. «В сортире, что ли сидит?» Наконец – зна

комый голос:
– Такие звонки я называю «снайперскими», потому что
они раздаются точно в момент излития струи.
– Извини! (Значит, правда, в сортире был) … Напомнил
мне, спасибо!
– За что?
– Да группа такая есть – «Срочные снайперы».
– А зачем они тебе?
– Всё увеличиваю список действующих лиц. Вот теперь и
этих включу.
– Ты что, одурел? Зачем столько народу?
– А ничего! Пока каждый на сцену выйдет, тут и пьесе ко

нец.
– Ну ты евангардист, Фома!
– А что? Врага надо бить его же оружием, дорогой Ерема.
– Зачем позвонил?
– Хочу рассказать, что недавно слышал по радио «Россия».
– Расскажи. Интересно.
– Диктор моложавым голосом объявил: «Послушайте луч

ший голос двадцатого века». Я насторожился – кто имеется в
виду? Пласидо Доминго? Но зазвучал Фрэнк Синатра. Явное
преувеличение. Конечно, он узнаваем, но голоса по
настоя

щему ведь нет.
– Пожалуй, ты прав. У него голос скорее «бытовой», не то,
что у оперных…
– Фрэнкзапел “The Girl from Ipanema”. Я, к своему стыду,
и не знал, что он босса
новы пел. Это явно не лучшее у него.
– Да, верно.
– После Синатры второй куплет запел сам автор – Анто

нио Карлос Жобим. Неподражаемая манера! Удивляюсь, по

чему диктор не сообщил, что будет дуэт?
– Забыл, наверное…
– После Жобима – снова Синатра. Но вот музыка отзвуча

ла, и диктор опять за свое: «Прозвучали лучшие голоса…», –
похвальная попытка исправиться, думаю – «…двадцатого
века: Фрэнк Синатра и Элла Фитцджеральд». Вот тебе и ис

правился! Комментарии, как говорится, излишни…
21
Империя джаза
– Что тут сказать? Совок он и есть Совок, несмотря на то,
что назвались теперь «Империей джаза». Ведь совсем недав

но были «Империей зла».
– Да. Знают обо всем, но не точно.
– Веселенькая передачка… А ты пьесу начал писать?
– Да все не раскачаюсь. Пока одни действующие лица прут
– никак не остановлюсь.
– Ну ладно, как начнешь – звони. Пока.
– Пока, пока!
Повесив трубку, Ерема Неудачников вернулся к писанию
дневника, который вел нерегулярно, а лишь под впечатлени

ем и воздействием каких
то особо раздражающих и волную

щих жизненных ситуаций: «28
е марта, вторник. Посещение
в качестве «члена» секции «Общества взаимного восхищения»
(ДомКома). В автобус вместе со мной вошла «семейка» (мать
и сын с собакой на веревке): пьянь таврическая. Возвращаясь
из «Союза Суэцких Кымпазитыров», снова ехал вместе с
ними, хотя о времени поездки мы не договаривались – опять
бес шутит! На сей раз «семейка» пила водку «из горла» при
всем честном народе. Бедная собака, наверное, голодная,
жалобно смотрела на пьющих: может, нальют?
31
е, пятница. На экране «ящика» пылко болтает пианист
Никодим Ветров, помесь слона со свиньей, радетель за все
русское с «нехорошим» отчеством Гарольдович – папа тоже
был юрист – отсюда и неуемный патриотизм!
5 апрель. Появились в миру композиторы с очень стран

ными, неблагозвучными фамилиями: Айги, Алябов, Батагов,
Чекрыжов, Гарнизов, Пантыкин, Шелыгин (лучше бы – Про

щелыгин). Произнесешь такую и сплюнуть хочется, не то
чтобы еще и их «музыку» слушать. Про Батагова можно ска

зать, что без пяти минут классик – гнусные музыкальные за

ставки на канале «Культура» мастырит. Бить бы его батогами
за такое творчество. Тьфу ты, какая погань! Появился, кажет

ся, из Ленинграда и еще один «гений», да покруче других (Де

вяткин), так как уже в****ился даже в Очень Большой Тятэр,
22
Георг Альба
придясь ко двору одиозным деятелям, подвизающимся там
на руководящих постах и покровительствуемых министром

шутником от культуры, перекочевавшем в наши дни со стра

ниц известного романа – Жорж Бенгальский собственной
персоной! Жаль только, что нет достойного кота на роль Бе

гемота, который бы оторвал его лысую непутевую голову, но
– взаправду! В Очень Большом поставили оперу Девяткина –
«Внуки Розенблюма»: про ****ей и педиков. Либретто свар

ганил очень популярный писатель, пишущий про порнуху и
говно: Скворцов. Директор Игреков и молодой дирижер Ве

деркин дали шедевру жизнь. Дирижер – сын известного пев

ца
баса, трудившегося в том же тятре ранее, и, за свою хамс

кую внешность и специфику устройства носа, прозванного
«две ноздри» эта деталь морды лица сразу бросалась в глаза.
И сын унаследовал своеобразность внешности, хотя и в ос

лабленной степени, но по части хамства, кажется, даже пре

взошел родителя.
10 апрель.«Почему не платите членские взносы?», – спро

сили меня в Союзе. «Думал, что, напротив, – Союз должен
мне их платить за то, что я осчастливил его своим вступлени

ем».
…Введем еще одного героя, по фамилии Невезучкин, он
тоже композитор, но «сурьезный», пишет академическую
музыку, а не джаз. Приятель Никудышникова и Неудачнико

ва, а зовут Никанор. Теперь хоть будет возможность героям
сообразить «на троих». Невезучкин рассказывает:
– Понес я свой балет в тятэр Сандуновского и Рабинович

Данченко. Побеседовал с главным балетмейстером Тамбов

цевым. Тот и говорит: «Я сейчас на днях по делам уезжаю в
Прагу, а по возвращении мы с вами этот вопрос подробней
обсудим. Заходите через месяц». Пришел я спустя месяц –
говорят, что он не только еще не вернулся, но и вообще бес

следно исчез. Заявили в международный розыск, но резуль

тат нулевой. Возникло несколько версий: так как он участво

вал в тамошнем гостиничном бизнесе и повез с собой круп

ную сумму денег, то пало подозрение на компаньона – армя

23
Империя джаза
нина из России, проживающего в чешской столице, хотя ни

каких доказательств причастности этого типа к криминалу
не обнаружилось; прослеживалась и «голубая» линия, не чуж

дая балетным людям мужеского пола, но тоже никаких улик
ни на кого… Вышел, понимаете, человек из отеля и не вер

нулся, и тела нигде не обнаружилось, словно черти уволок

ли. Еще в бытность его в тятре, затеяли капитальный ремонт
– обновили зал, улучшили акустику, расширили помещение,
приобрели современную аппаратуру, и уже хотели пускать
объект в эксплуатацию, как возник пожар, и все труды на

смарку. Загорелось ночью, когда в здании не было ни души.
Чертовщина какая
то! Спустя год, погоревав о судьбе глав

ного балетмейстера и погорелого бедного тятра, директор,
изыскав немалую сумму, снова затеял ремонт, и вновь слу

чился пожар, и опять все к ****и матери! Кстати, снова но

чью, словно действует какой
то «неуловимый мститель» –
поджигатель
партизан. Вот не везет так не везет. Но неуто

мимый директор вновь изыскал средства, привлек солидных
спонсоров и опять затеял ремонт. Дело идет к концу и все с
нетерпением ожидают очередного возгорания; даже шутни

ки придумали тятру новое название «Огненный». Надо ли
пояснять, что вместе со всем имуществом, костюмами и де

корациями, сгорели и мои ноты?
– Ну и дела, – воскликнул Неудачников. – Кто поджига

тель?
– Милиция не искала? – спросил Никудышников.
– Искали, да все без толку, – и Невезучкин продолжил
печально: – Потерпев такое фиаско на балетном поприще и
даже чувствуя чуть ли не свою вину в том, что произошло,
решил я посетить другое заведение, расположенное недалеко
от злополучного тятра, – издательство «Музыка», предложив
издателям ряд своих работ. Там заинтересовались, взяли, и
мы расстались на летний отпуск. А летом и у них случился
пожар, и всему, в том числе и моим нотам, настал ****ец! Что
вы на это скажете, друзья
товарищи? Как быть?
– Ну, и н**уя больше никуда соваться, раз такое огненное
****ство везде, – посочувствовал Никудышников.
24
Георг Альба
– Да, сильно не везет тебе, брат, – всхлипнул Неудачников.
– Нам теперь только остается сообразить «на троих», правда,
я в «завязке».
– Ну, а что тогда душу травишь, предлагая? – окончатель

но помрачнел Никанор.
– А что с пьесой? – обратился к Фоме Ерема, решив сме

нить пластинку.
– Да, начал, – покраснел драматург.
– Ну, давай послушаем! – предложил Ерема.
Фома полез за тетрадкой, достал, раскрыл.
– Названия еще нет, но пролог написал… При закрытом
занавесе выходит из левой кулисы Пьеро и заявляет: «Боязнь
несоответствия времени и месту всегда отпугивает человече

ство от познания возвышенного». Из правой – показывается
Арлекин и вещает: «Большинство людей испытывает священ

ный трепет перед словами, которые не могут понять и счита

ют признаком поверхностности автора, если они его легко
понимают». В выгребной яме играет оркестр, занавес раздви

гается, Пьеро с Арлекином сматываются. Сцена представля

ет собой лесную поляну, усеянную яркими цветами, на зад

нике нарисован лес. Поют в магнитозаписи птички, оркестр
продолжает пиликать тихую музыку. Появляется первый ге

рой с котомкой за спиной и посохом в руке. Это Свекловод.
Он громко заявляет в зал: «Я каждой маске рад, идя на маска

рад». Затем усаживается на пенек, снимает котомку, развязы

вает, достает одну за другой свеклу и раскладывает перед со

бой на бутафорскую траву. Входит другой герой, Кукловод, с
тряпичным куклёнком, надетым на правую руку. Подходит к
сидящему на пеньке и громко спрашивает: «Сколько раз ты
облетел солнце?» Свекловод вздрагивает, не заметив, как тот
подкрался, но быстро отвечает с гордостью: «А я не космо

навт!» «Балда! – ругается Кукловод. – Это иносказание. Дру

гими словами: сколько тебе лет? Мы с тобой верхом на зем

ном шаре облетаем Солнце за год». «А! Ишь ты, хитер, бра

тец! Спрашиваешь, да с подковыркой… Хочешь свеклы? Уго

щайся». «На хрен мне твоя свекла, мне и моего куклёнка дос

25
Империя джаза
таточно». «А ты штоль кукольником работаешь?» «Сам ты –
кукольником! Кукловод я. Чувствуешь разницу?» ...
– Ну и так далее, – захлопнул тетрадь Никудышников. –
Дальше пока нету.
– Эх, жаль, жаль, – посетовал Неудачников. – Начало ин

тригующее, захватывающее!
– А про лесной пожар будет? – спросил с надеждой Неве

зучкин. – Я так к ним привык …
Глава 3
Джаз+Клуб «Империя перца». Брутман во всей красе
Викентий Лифчиков всегда имел деловую хватку, хотя был
лишь пианистом
любителем. Но когда грянула Перестрой

ка, он свою хватку эффективно использовал, став бизнесме

ном. Все усилия направил на торговлю перцем – как черным,
так и красным. Каждая домашняя хозяйка знает, как необхо

дима эта специя в приготовлении блюд. При этом он ни на
мгновенье не переставал быть ярым любителем и энтузиас

том джаза. Кстати, джаз и перец – достаточно близкие друг
другу вещи: оба остры и необходимы для правильного пище

варения. И наш герой успешно совмещал одно с другим –
музыку и бизнес – и, с годами преуспев, открыл на свои кров

ные джаз
клуб «Империя перца». Вернее построил шикар

ный ресторан в стиле «хай
тэк», убухав уйму денег. К сожале

нию, место выбрал не самое удачное – не в центре, да еще и
затерянное среди многочисленных зданий и проходных дво

ров, вдалеке от большой дороги. Поэтому с непривычки не
сразу отыщешь, и ресторан начал страдать отсутствием над

лежащего количества посетителей. А на рекламу по радио и
ТВ или на рекламные щиты с афишами денег жалко. Правда,
верным признаком, по которому можно отыскать объект, яв

лялось наличие среди прохожих чихающих граждан. И чем
их больше, тем значит «Империя перца» ближе. В носу ще

кочет… При клубе Викентий организовал биг
бэнд, чтобы са

26
Георг Альба
мому петь в его сопровождении шлягеры из репертуара лю

бимого Фрэнка Синатры, а также солировать как пианист.
Один день в неделю в клубе отдан под «джем» с бесплатным
входом – всяк приходи и играй до упаду. В остальные дни
выступают попсовики, кочующие по всем клубам и казино,
собирая, чуждую джазу публику и создавая ей хорошее на

строение: они и «делали план», не давая хозяину разориться.
У Лифчикова имелся конкурент, но не финансовый, а ско

рее моральный. Это саксофонист Игнатий Брутман, музы

кальный директор и пайщик клуба «Ля
бемоль», о котором
мы ранее упоминали. В том клубе и состоялся грандиозный
джем – поединок наших и «емерихамцев», с участием в каче

стве почетных гостей глав государств. У Брутмана тоже имел

ся биг
бэнд, притом, из
за дефицита музыкантов, одни и те
же люди работали и там и сям, благо дни выступлений не
совпадали. Как иллюстрация – пословица: «Ласковый теле

нок двух маток сосет». Имелся даже общий аранжировщик,
хотя и живущий постоянно в Риге, но большую часть време

ни проводящий в Москве, где у него имелось всегда много
заказов. Он, как и большинство талантливых людей, страдал
российским недугом, периодически уходя в дальнее «плава

ние» и часто подводя заказчиков. Брутман постоянно при

глашал выступить в клубе еще непогасших звезд
стариков из

за океана и модный молодняк, так как лично знаком со мно

гими, ранее поучившись в знаменитой “Berkley School” и
потусовавшись порядочное время в Штатах. К тому же он на

чал дело раньше Лифчикова и успел успешно «раскрутить

ся», одно время ведя даже передачу на ТВ с психиатричес

ким названием «Джазомания», в коей освещались все после

дние джазовые новости, транслировались особо примечатель

ные концерты и проводились беседы с отдельными выдаю

щимися мастерами джаза. Естественно, что, в виду малого
объема эфирного времени, передача имела характер «гало

пом по Европам» – отрывочная информация от одной до двух
минут на каждый сюжет. Поэтому хорошая затея превраща

лась в несерьезный калейдоскоп. Джаз требует обстоятель

ного подхода и не терпит отношения как бы вскользь или
27
Империя джаза
мимоходом. Коль так, то лучше совсем никак. Невольно воз

никает сравнение с передачами незабвенного Виллиса Ко

новера с его двухчасовыми программами: первый час – “Music
USA”; и второй – “Time for jazz”. Эти программы транслиро

вались на протяжении полувека и никогда не отменялись, не
взирая ни на какие потрясения и катаклизмы. А «Джазома

ния», поблуждав по эфирной «сетке» – то за полночь поста

вят, то рано утром воткнут (верный признак скорого «хара

кири»), – благополучно исчезла с экранов, разделив судьбу и
других подобных передач, пытавшихся периодически «при

строиться» то на Радио, то на ТВ. Назвались «Империей джа

за», унаследовав все замашки «Империи зла» ... Ещё о бурной
деятельности Брутмана. Надо сказать, что он стал настоящей
звездой телеэфира, почти не вылезая из «ящика», будучи при

глашаем на бесчисленные шоу
программы порой сомнитель

ного свойства. Это очень нервировало Викентия, потому что
его самого никто ни на какие эфиры не звал…! Лифчиков из

завидовался успешности и популярности конкурента, оправ

дывая его шустрость непреодолимой разницей в возрасте –
саксофонист на 20 лет младше перечного магната. Был мо

мент, когда ВРНС вдруг временно исчез с экрана, уехав в дли

тельную гастроль на родину джаза. По возвращении встреча

ет его седой граф Альт
Герман и с тревогой спрашивает: «Дав

но тебя не видел по «ящику». Не заболел ли?» Ну, хватит о
Брутмане и его благих делах!
Лифчиков тоже время зря не терял и открыл магазин «Пе

рец и джаз», притом в самом центре, на Пушкинской улице,
арендовав за бешеные деньги помещение. Ассортимент ши

рок: от музыкальных инструментов и нот, до известной и ра

нее «Перцовки» нескольких сортов, перцовых пластырей и
различных целебных настоек на перце. Заведение представ

ляет собой нечто среднее между аптекой, бакалейной лав

кой и музыкальным салоном. В подвальном помещении на

ходится уютный бар, где, забившись в дальний угол, играет
тихую музыку ансамбль. Иногда и сам хозяин садится за
клавиши, чувствуя, «что есть еще перец в перечницах».
28
Георг Альба
Глава 4
Пьеса
– Ты понатыкал столько «попсовых» действующих лиц, а
пьеса начинается с каких
то Свекловода и Кукловода,– уко

рил Неудачников товарища.
– Да, слишком много действующих лиц! Сам не рад. К тому
же писать о всей этой шушере – слишком много чести. По

добный сброд не сходит с экранов, а о них – еще и на теат

ральной сцене? Хотя не исключаю, что все же этой клоаки
коснуться придется... В общем, решил писать пьесу абсурда
как Ионеску.
– Похвально, – заметил Невезучкин. – К тому же и более
современно.
– Где тут современность? – возразил Неудачников. – Тра

диционные «замыленные» Пьеро и Арлекин, да и остальные
два героя как у Островского: Счастливцев и Несчастливцев.
– Ну должна же оставаться какая
то связь с традицией?
Мои герои будут изъясняться сплошь пословицами и пого

ворками, а сюжета никакого, что весьма новаторски, – пояс

нил драматург и зашелестел тетрадными листами. – Послу

шайте, что я еще написал...
– На днях слушал «Новости» ОРТ. Диктор сказал вместо
«налогообложения» – «налогообнажение», – перебил Неве

зучкин и засмеялся. – А еще в «Новостях» на РТР в интервью
ректор МГУ Садовничий ляпнул: «Так продолжаться дальше
нельзя». Вот какой культурный ректор!
– Везет тебе, а еще Невезучкин, – улыбнулся Никудыш

ников и начал: «Кукловод присел на соседний пенек рядом
со Свекловодом и быстро затараторил: «Коррида и
коррупция, реквизитор и композитор, рак и дурак, опасные
пассы, злейшие излишки, тюрьма и кутерьма...»
«Ну и что из того?» – лениво зевнул Свекловод, окучивая
маленьким совочком грядки с высаженными плодами.
«...пальцы и шупальцы, спина, Спиноза и заноза, царская и
Швейцарская, ребро и серебро» – продолжал увлеченно Кук

ловод, делая кукленком, надетым на руку, таинственные пас

сы. «А знаешь такие двустишия? – пошел в наступление Свек

ловод и продекламировал:
29
Империя джаза
«Любитель каши кашалот
По морю один плывет.
Посади кота в мешок –
У него случится шок.
Другому могилу не рой –
Сам получишь геморрой!
Тут водятся ежи и ежевика, –
Сказала Вика».
«Да ты, братец, – поэт! – воскликнул Кукловод и скорчил
от зависти кукленком «козью морду». – А ты знаешь, что Се

рафим Саровский был засекреченным физиком
ядерщиком
древности?»
«Впервые слышу».
«То
то! Так что чеши «репу» и думай, как улучшить свою
репутацию!»
«Ты меня ударил, как Обуховой по голове. Но я не оби

жусь, а отвечу новыми двустишиями и поговорками:
«Всю весну в Венесуэле
Снились ели
Нашей Элле.
Гениталии
Всегда ниже талии.
«Хорошая оранжерея», –
Говорил он, всё жирея.
При головной боли
Слушайтесь советов Оли.
«Ой, какой красивый вид», –
Вымолвил Давид.
Ракета «Протон»
Весит много тонн».
30
Георг Альба
«Ну, довольно! – взмолился Кукловод и сунул кукленка в
карман. – Так как я не ссамши и не срамши, то пойду. Поке

да, сраный Свекловод». (Уходит в кулису. Вдогонку ему летит
свекла. Занавес)».
– Ну, ты даешь! – захлопал в ладоши Невезучкин.
– Занятненько, занятненько, – сдержанно похвалил Не

удачников. – И в какой же тятэр ты собираешься это предло

жить?
– Пока не решил. Когда закончу, тогда и буду думать.
– Смело неси во МХТ или в Очень Малый, – ехидно улыб

нулся Неудачников. – Они там любят традиции Островского.
Глава 5
Параджанов и пора джаза. Словоблудие. Продолжение
пьесы
– По каналу «Культура» мелькнул некто Иван Близнец, –
сообщил Никудышников, собираясь продолжить чтение пье

сы. – Лучше бы «****ец».
Рассмеялись непристойности, а Невезучкин добавил:
– «Чехов бездонен», – сказала в эфире актриса Ольга Ост

роумова, но из
за невнятной дикции, прозвучало, как
«****онен». Шире надо раскрывать рот, когда произносите
рискованные буквосочетания, дамы и господа!
Снова общий хохот. Неудачников тоже внес свою лепту:
– «С партнерами надо обходиться по
партнерски», – ска

зал на НТВ некий деятель Главкосмоса Семенов. А на РТР
диктор изрек: «капитулироваться» вместо «катапультировать

ся» … Ладно, хватит балагурить! Послушаем продолжение
пьесы.
– «Картина «Вторая» – сообщил драматург. – Сцена пред

ставляет собой Зоопарк. Кругом клетки с дикими зверями.
Где
то играет оркестр, а орангутанги танцуют свое любимое
«Орангутанго». Появляется Свекловод с мешком за спиной.
Останавливается у клетки танцующих обезьян. Развязав ме

31
Империя джаза
шок и достав из него крупную свеклу, пытается просунуть ее
между прутьями решетки.
«Что делаешь? – кричит внезапно возникший Кукловод.
– Руку отхряпают!»
«Они не дураки, чтобы кусать кормящую руку», – огрыза

ется Свекловод и продолжает совать корнеплод между пру

тьев. Обезьяны, увлеченные танцем, не замечают его стара

ний.
Тем временем из левой кулисы высовывается Пьеро и кри

чит в зал:
«Саксофон и саквояж! Что лучше?»
«Кому что ближе» – отвечает из правой кулисы Арлекин и
сообщает в зал:
«Между прочим, учитель Ушу ушел уже на обед!»
«А всемирно известный Эрнст Неизвестный…» – кричит
Пьеро.
Но Арлекин перебивает его:
«Болезнь Шнитке – парализован до нитки!»
«Гони этих идиотов в шею!» – сердится Кукловод и корчит
очередную «козью морду» куклой, надетой на руку.
Свекловод запускает в Арлекина свеклой, которую хотел
скормить обезьянам. Снаряд попадает в цель и пораженная
мишень скрывается в кулисе. Метатель достает другой кор

неплод, чтобы поразить и Пьеро, но тот, видя участь партне

ра, исчезает, не дожидаясь свеклометания.
«Судья Семисынова и подсудимая Бездетная» – говорит
Кукловод, дразня куклой Свекловода. Тот опять пытается
всунуть меж прутьев новый «экземпляр». Обезьяны равно

душно продолжают танцевать огненное «Орангутанго», не
обращая внимания на его рвение.
«Свекла слишком крупная уродилась, – констатирует Кук

ловод, злорадно улыбаясь. – Разве помельче нету?»
«Тебя не спросил! – гневится Свекловод. – Вот режиссер
Сокуров все чего
то искал, искал, искал и.... вернулся пус

тым из Канн!»
«Без приза, что ли?» – уточняет Кукловод, продолжая драз

нить кукленком.
32
Георг Альба
«Да, без». Свекла, просунутая наконец в клетку, катится
по полу под ноги танцующих. Оркестр почему
то резко умол

кает, словно дирижера сразила киллеровская пуля, а танцу

ющие пары продолжают по инерции топтаться. Наконец ка

кой
то самец замечает корнеплод, поднимает его и отправляет
в пасть. Остальные особи с завистью смотрят на жующего.
«Интернат и Интернет, – весело кричит Кукловод. – На
Интернет и суда нет!»
«Самара есть сама редкость, – отвечает невпопад Свекло

вод, довольный, что протолкнул свеклу. – А в Приморье пря

мое президентское правление!»
«Да что ты! – изумляется Кукловод и прячет кукленка в
карман. – Бондар… «Чук и Гек». Читал такую книжку?»
«Я ничего кроме надписей на заборах не читаю, – хвалится
Свекловод. – Это режиссер, что ли, такой?»
«Да! Унюкальная находка для кино… Хай живе! Шан…хай
живе!»
«От такого слышу, – тычет сквозь прутья очередную свеклу
Свекловод. – Ты украинец?»
«Нет, китаец!» Занавес закрывается», – сообщает автор и
захлопывает тетрадьш.
– Ну и нах**чил ты, Фома, – говорит Никанор Невезучкин,
почесывая нос.
– Да уж, действительно, – присоединяется к критике Ере

ма Неудачников.
– Дальше еще похлеще будет, – обещает Фома Никудыш

ников и таинственно улыбается.
– Увлекаясь Еврипидом, можешь заразиться СПИДом, –
сострил Невезучкин, снова встретившись с приятелями за
бокалом доброго вина.
– Актриса Окочурикова, – засмеялся Никудышников. –
Правда, хорошая фамилия?
– Есть еще лучше, – сказал Неудачников. – Лесбиян! Ред

кая армянская фамилия. Встречается лишь у женщин.
– А есть телеведущая с фамилией Кукарекина, – снова ска

зал Невезучкин.
– Диктора с такой фамилией лучше использовать в утрен

них передачах, – расхохотался Никудышников, – чтобы бу

дить заспавшихся граждан.
33
Империя джаза
Разговор друзей делался сбивчивым, поэтому не будем от

мечать, кто что сказал, а пустим их потоком.
– Знаете такого молодого режиссера с подведенными глаз

ками и серьгой в ухе?
– Теперь без серьги – какой ты режиссер? Засмеют.
– «Беглая» магия и черная.
– Семеро одного не жгут, а вот шестеро или пятеро вполне
могут.
– Аэропорт Шереметьево надо сделать шире и получше
разметить взлетную полосу.
– Гладиолусы произошли от манеры гладить волосы.
– «Страдивари» – антикварная модель средневековой
снайперской винтовки.
– Блин и блиндаж – «Блин дашь?», – требует посетитель.
– Мыс и кумыс – курортный мыс.
– Антисоветский антиквариат.
– Композитор Глинка, а река – Неглинка.
– Перелом ключицы случился у кинорежиссера Митты,
когда он злоупотребил метафорой.
– Пиноккио и Киноккио (название кинофестиваля).
– Не ной, Ной, а строй свой почтовый ящик
ковчег – и не
кочевряжься!
– «Жизнь придурков прекрасна» – развлекательная пере

дача на СТС под началом веселого экс
министра культуры
Жоржа Бенгальского.
«Почему, – спросит внимательный читатель, – нет ни сло

ва о Параджанове, заявленном в названии главы?»
«Потому, – ответит автор, – что так надо. И не задавайте
впредь подобных вопросов!»
– В каком жанре твоя пьеса? – спросил Невезучкин Нику

дышникова. – Комедия или трагедия?
– Это «милодрама», то есть – милая сердцу.
– Что там дальше? – поинтересовался Неудачников.
Автор с готовностью зашелестел листами толстой тетра

ди, бывшей всегда под рукой:
34
Георг Альба
«Картина третья: «Пляж». Набегает ласковый прибой, зо

лотится незагаженный песок. Почему
то безлюдно. Возмож

но, дикий» ...
– А речной пляж или морской? – перебил Невезучкин.
– Конечно, черноморский. В Сочи дело происходит, но
вдали от основных зон отдыха…
«У самой воды примостился Свекловод. Он лишь в плав

ках, но мешок рядом. Свекловод достает один за другим кор

неплоды, втыкает в песок и окапывает, как бы сажая. Он ув

лечен и не замечает приближение Кукловода. Тот тоже в од

них плавках и весьма загорелый, но с неизменным куклен

ком, надетым на правую руку. Кукловод незаметно подкра

дывается. Шум прибоя заглушает шаги приближающегося.
«От режиссера до банкира – один шаг! Это про кого?» –
кричит он над ухом Свекловода.
Тот вздрагивает, но мгновенно отвечает:
«Да про Гусинского! Про кого же еще… Ты хоть бы поздо

ровался для начала».
«Здравствуй, друг! Прошу твоей руки… – наивный Свек

ловод подает руку, а коварный дружок протягивает кукленка
и заканчивает предложение: –…в долг! Ха
ха
ха!»
«Орест, близок твой арест!» – обиженно отдергивает руку
Свекловод» ...
– Орестом зовут Кукловода, – поясняет автор.
– А как зовут другого? – интересуется Невезучкин.
– Свекловода зовут Орнетом.
– А фамилия его не Колман? – спрашивает джазмен Не

удачников. – Есть такой авангардный саксофонист.
– Фамилии еще, извиняюсь, не придумал… Но слушайте
дальше.
... «Виски с сотовой связью любишь?» – спрашивает Ор

нет, втискивая очередную свеклу в песок.
«Да у тебя тут целый огород, дружище!» – восхищается
Орест.
35
Империя джаза
«Я бы посадил и виноград, но град уничтожает виноград,
– отвечает Орнет
Свекловод и принюхивается: – Почувство

вал Гарин запах гари».
«Какой еще Гарин? – удивляется Орест
Кукловод. – Гага

рина знаю, а Гарина нет».
«Ты что же, не читал «Гиперболоид инженера Гарина?»
«Нет».
«А Гейне, поэта геев?»
«Тоже нет, хотя знаю, чем отличаются первопроходцы от
заднепроходцев».
По пляжу пробегает бездомная собака.
«Этот пес исправно службу нес» – замечает Кукловод, про

вожая взглядом животное.
«Оглянись окрест, Орест!» – призывает Свекловод и, беря
пригоршнями морскую воду, начинает поливать высаженную
грядку.
«Кто же поливает соленой водой?»
Занавес».
– Браво! Бис! – восклицают слушатели, а автор захлопы

вает тетрадь.
Глава 6
Сад «Эпатаж». Посетители. Товарищеский «стёб».
Встреча с ментом.
Это место в городе одно из уютнейших и пользуется боль

шой популярностью у горожан. Подышать незагазованным
воздухом приходят сюда как молодые мамы с колясками, так
и преклонных годов пенсионеры, а также и прочий праздно

шатающийся люд. Сад тенист и спасает людей от зноя летом.
Зимой заливается каток и – пожалуйста, приходите отды

хайте от трудовых будней. Со стороны Садового кольца к ог

раде примыкает огромное здание кооператива артистов эст

рады. Жили здесь и Бруно Борисов, и Марк Бельмесов, и Раду
Эмильев, и, наконец, сам отец или вернее дедушка российс

36
Георг Альба
кого джаза Осип Леонидович Обрывов. Он частенько заха

живал в сей дивный сад и сиживал на скамеечке в тени дере

вьев, вдыхая кислород и вспоминая бурную молодость: «Ве

селых щенят». Сад славился и «Зеркальным театром», где
некогда автор сих строк слушал выступление джаз
оркестра
знаменитого Луи Стрема. Но сейчас помещение занято од

ним из многочисленных московских театральных коллекти

вов. «Театр занят театром». Звучит, как «масло масляное».
Занято место «Театром миниатюр» – и никакого вам джаза!
Пока покинем сие гостеприимно
тенистое место, попутно
заметив, что над входом болтается красочный транспорант

афиша: «60 лет плясуну Васильеву – вся жизнь в пляске!»
Наверное, недавно отмечали и забыли снять, а, может быть,
только собираются праздновать и повесили заранее. Появи

лось двое, судя по походке, вышедших из ресторана, что рас

положен в том же саду. Они оживленно беседовали:
– Как увидел в Японии я пони – сразу я понял, что это не
кони.
– Почему ты только пил, а не ел? А еще риелтор!
Первый достал бумажник и сильно качнулся:
– Ищу тыщу… на такси.
– Поедешь на вокзал? Ты ведь из города, где делают мины?
– Да, из Минска я! Там ждет меня рота родственников.
«Ну, что привез из Москвы?», – спросят. К нам туда недавно
приезжал Высокий гость низкого роста.
– Понятно о ком речь… О нашем императоре джаза. Ваш
Батька музыку толстых на дух не переносит. Вот и не хочет
объединяться.
– Да! Так оно и есть. Ну, покудова, – товарищ прыгает в
подошедший трамвай. – Догони, агония! Ведь в вагоне я!
Один укатил, другой стал ловить такси или левака, стоя у
кромки тротуара, постоянно делая неверные шаги и оказы

ваясь на проезжей части. Как спешащая к обеду ложка про

неслась, воя сиреной, неотложка. Оставим товарища за бе

зуспешным занятием – никто не хочет сажать в умат пьяного
(салон может заблевать, а то и обоссаться). Появились де

вушка с юношей. Видно, с концерта вырвались, потому что в
37
Империя джаза
ушах ковыряют, доставая как серу фальшивые ноты ретивых
исполнителей. Идут ошалевшие по аллее.
– Говнеминус Тамада, – сказал девушка, – плясун, пара

зитирующий на имени известной балерины. Слышал, она в
суд подала?
– Нет, не слышал… А за что?
– Без ейного согласия стал выпускать кремы, духи и мыло
от ее имени.
– Молодец! Проворный вор!
– Что
то совсем неслышно трио Говнуллина. Куда делся?
– Давно на исторической родине. Ты не знала?
– И что же, знаменитое трио распалось?
– Ишь чего захотела! Таких не задушишь не убьешь. Иног

да воссоединяются и опять за старое: горбатого могила…
– А почему сегодня было «безбендно»? Ни одного боль

шого оркестра.
– Потому что они «бигбедствуют». Кризис жанра. Моло

дежь не любит – подавай попсу, рок или блатягу. Хотя неко

торые держатся на плаву – Брутман, Тролль, Лифчиков. Вот
и Жорагонян, возглавив оркестр имени Луи Стрема и идя на

встречу вкусам невзыскательной публики, играет «У самова

ра я и моя Маша» и «А нам все равно!» Послушай лучше ко

роткие анекдоты, поговорки и даже отдельные фразы.
– Слушаю, говори.
– Ветром ударило об раму Абрама.
– Ха
ха
ха!
– Ветчинка выделки не стоит.

Хи
хи
хи!
– Сбежала Рая в Израиль.
– Хо
хо
хо!
– Из Нового Завета: «Возлюби Брежнева, как себя самого».
– Ну это – не актуально!
– Вот актуально: что нужно пенсионеру для бесплатного
проезда в метро?
– Социальную карту?
– Нет… Пояс шахида.
– Слишком черный юмор.
38
Георг Альба
– Смотрела новую версию сериала «Богатые тоже плачут»?
– Нет, а о чем там?
– О нападении на Емерику 11 сентября!
– От кого наберешься – с тем и поведешься!
Оставим циничных молодых людей и прислушаемся к дру

гим прохожим. Вот идут двое пожилых.
– Смотрел недавно «Вести» на РТР. Диктор сказал «гыр

натомет» вместо «гранатомет». Ну и грамотеи!
– А мне нравится молодой певец Децыл!
– Как, как?
– Децыл.
– Уж лучше – ****ецыл!
– Недавно показывали фильм советского кинорежиссера
Ивана Упырьева про упырей и вурдалаков. Не смотрел?
– Я такие фильмы
ужасы не смотрю. Скажи лучше мне,
каков член у Челентано?
– Говорят не маленький, но мне он не показывал. Ха
ха

ха! А знаешь композитора, загнавшего музыку в концлагерь?
– Нет, не знаю. Кто?
– Адольф Шнитлер.
– Впервые слышу.
– Отстаете от жизни, батенька. Позор, позор!
– Не «позор», а лучше по
испански – «позорро» или про

сто «Зорро».
– А еще лучше русский романс – «На позор ты ее не буди…»
(Надо ли объяснять читателю – да он, наверное, и сам до

гадался, – что эти вздорные прохожие нам давно знакомы.
Это Никудышников и Неудачников. А где же Невезучкин?)
Из ближайшей подворотни выныривает Невезучкин. Ле

гок на помине.
– Что там делал, Никанор? – спрашивают в унисон при

ятели.
– Как что? Облегчал мочевой пузырь. Еле дотерпел. Чуть
не обоссался.
39
Империя джаза
– Пива что ли много пил?
– Нет. Чаю напился перед выходом. Только и всего.
– Скажи что
нибудь веселое, Никанор, – просит Ерема.
– Давай, давай! – присоединяется Фома.
– Ответьте мне, что такое «Грубёж»? – лукаво лыбится Не

везучкин.
– Грабеж, что такое знаем, а «грубёж» – нет, – опять в
унисон отвечают приятели.
– Грубёж означает «грубая кража». Вот!
– А разве бывает ласковая или вежливая?
– Вежливая вполне возможна… А что такое «одеялизиро

вать»?
– Ну ты даешь, Никанор! Откуда вымучиваешь такие сло

вечки? – солирует Фома.
– Не знаю, – сдается Ерема.
– Укутываться одеялом, господа. А что значит «одеяльное»
и «пододеяльное»?
– Опять постельное белье! – солирует снова Фома.
– Нет, неправильно! Это превосходные степени, степени
возвышенного, от слова «идеальный».
– Ну и выдумал! Молодец, – восхищаются Фома с Еремой.
– А вот еще вопрос на засыпку, – торжествует Невезучкин.
– Что такое признательность?
– Это каждый знает, – благодарность, – почесывает ухо
Ерема.
– Почти правильно, но не совсем.
– А что же? – ковыряет в носу Фома.
– Награждение призом, – смотрит на товарищей победи

телем Никанор. – А что такое «телозрители» в отличие от
«телезрителей».
– Ну, это и коню ясно, – икает Ерема. – Кто
то меня вспо

минает… Что
то связанное с телом. Правильно?
– А что «связанное»?
– То, что вяжут. Свитер, например, – пошел по неправиль

ному пути Фома.
– Неверно! Причем тут свитер? Тут «зрители» имеются в
виду. Ну? – торжествует Невезучкин. – «Телозрители» озна

чает «подглядывающие».
– Ну и ну, – подавлено вздыхают Фома с Еремой.
40
Георг Альба
– Последний вопрос: где родился Будда?
– Где, где? В ****е, – грубит Никудышников.
– Это слишком простой ответ, – возражает Невезучкин. –
Мы все родом оттуда, из «****етства», но ответ неверный.
– Где
то на Востоке, – вспоминает Неудачников.
– Наоборот, на Западе! В Будапеште.
Мимо мчится лимузин, разгоняя всех мигалкой и сире

ной. На светофоре, как ни странно, притормаживает, и про

хожие замечают знакомое женское узкоглазое и скуластое
лицо депутата Госдумы, Иветты Хоккоманды. Публика ап

лодирует, дама кивает головкой: «Спасибо, мол, граждане!
Всю себя отдаю на благо вам». Загорается зеленый, взвывает
сирена и видение исчезает.
– Восточная женщина, – мечтательно глядит вслед Фома.
– Недаром Будду вспомнили.
– Вас точно… обманет и нас тоже, – ерничает Никанор.
Подходит пьяный милиционер в чине старшины и спра

шивает Невезучкина:
– Ты татарин?
– Нет! Я тотален … во всех отношениях, – дерзит Никанор.
– Ваши документы? Кем работаете?
– Грабителем гробниц, – говорит серьезным тоном спра

шиваемый.
– Мавзолей хочешь ограбить? – сердится блюститель и
достает рацию. – «Гроза, Гроза»! Я – «Роза»! Тут явная угро

за… власти. «Гроза, Гроза». Я – «Роза»! Я – «Роза»!
Но ни ответа, ни привета – видно, батарейки сели.
– Ах, ****ь! – мент в гневе с силой бросает рацию об ас

фальт и начинает топтать. – На тебе, ****ая техника, полу

чай, получай!
Из
под каблуков летят «брызги шампанского». Друзья,
воспользовавшись моментом (морально подавленным мен

том), линяют и скрываются в той подворотне, где облегчал

ся Невезучкин, знающий все проходные дворы в данном рай

оне.
– Какой у мусора ****ский позывной – «Роза», – возмуща

ется Невезучкин.
– Пидор, наверное, – предполагает Фома.
41
Империя джаза
– Да, в их среде – сколько хочешь, – подтверждает Ерема.
– Избежал я камеры, – радуется Никанор. – Нет, точнее –
«привыкамеры», привычки сидеть. А ведь случалось, что и
забирали по киру… Что вы можете сказать про кур и петухов,
коль с представителем власти столкнулись?
– А причем здесь? – в унисон снова не поняли приятели.
– Про… кура… тура, – развеселился Невезучкин, – Про…
петух… тура.
– Да просто – дура! Что с нас взять? – сказал Фома. – Мы
простые смертные.
– Нет. Мы сложные и бессмертные! – не согласился Ерема.
– Вернее, сложные смертные и простые бессмертные, –
подытожил Никанор. – Вон и наш троллейбус!
Они успели выбежать на Садовое кольцо, как раз к
остановке «Б», который, на счастье, подъехал. Дверцы рас

крылись, они вспрыгнули в салон и покатили в сторону «Па

велецкого». В этот момент из подворотни выскочил взмылен

ный блюститель
мент и залился свистом Соловья
разбойни

ка, но транспортное средство равнодушно увозило наруши

телей.
Глава 7
Чтение пьесы продолжается
– «Действие второе. Картина четвертая – «Палуба речного
прогулочного теплохода» – Зашелестел листами тетради
Никудышников. Слушатели обратились в слух. – Мелькают
берега, светит искусственное солнце, из кулис гонит воздух
вентилятор, изображая легкий ветерок. Орест и Орнет удоб

но расположились в шезлонгах, принимая воздушные ванны
и загорая. Оба лишь в плавках и белотелы. Сидят лицом к
зрителям и рядом друг с другом. Возле ног Свекловода неиз

менный мешок, из которого он вынимает корнеплоды и, по

любовавшись на то какая хорошая свекла уродилась, снова
убирает. Кукловод играется кукленком, надевая его то на одну,
то на другую руку. Заметно, что эти манипуляции нервируют
Свекловода, так же как и действия соседа раздражают Кук

ловода. Первым открывает рот Свекловод:
42
Георг Альба
«Наш корабль тонущий, экипаж стонущий».
«С чего ты взял?»
«Ни с чего. Просто так. В рифму».
«У, вкусное блюдо! – сказал ублюдок».
«Это о ком?» – насторожился Свекловод и достал круп

ный корнеплод.
«Не о тебе. Не волнуйся, – миролюбиво ответил Кукловод,
насадив кукленка на руку поглубже. – Знаешь, что такое ро

тация?»
«Знаю! Раскрывание рта».
«Молодец! А как называется лоб пилота НЛО?»
«Этого не знаю, – нахмурился Свекловод. – Что за дурац

кий вопрос?»
«Вопрос на смекалку, – торжествовал Кукловод. – Лоб
инопланетянина называется – эн
лэ
об».
«Ну и скажешь! – возмутился Свекловод. – Тогда ответь
мне: кто написал мюзикл «Ворона, ты не бойсь!», поставлен

ный в тятре «Немецкий комсомолец» режиссером Мраком
Нахаловым?»
«Знаю, знаю! – Завертел перед носом соседа кукленком
Орест. – Композитор Рыбнинский».
«Убери свою сраную куклу, – замахнулся свеклой Орнет. –
Скажи лучше, как называют живущих на селе?»
«Да это каждый дурак знает, – насадил куклу на левую руку
Орест. – Население!»
«Ишь ты, какой сообразительный… А что значит «аккли

матизация»?»
«Опять какая
то подъебка? Не знаю» – сдался Кукловод и
нежно прижал игрушку к груди.
«Ага, не знаешь? – победно зарычал Свекловод, потрясая
над головой корнеплодом. – Это значит: преобладание не

цензурной лексики. Аккли…матизация! Понял?»
«Понял, понял! А что такое «Гондураз»?»
«Тоже удивил… Страна такая».
«А вот и нет! Это детская считалка».
«Это как же?» – смутился Кукловод.
«А так: гонду раз, гонду два, гонду три и так далее. Как я
тебя уел?»
43
Империя джаза
«Ну, держись! – подпрыгнул в кресле Орест и снял с руки
кукленка. – Что значит «Мания Вэ Ильича»?»
«Хотел совершить мировую революцию, что ли?» – убрал
в мешок свеклу Орнет.
«А вот и нет! Все проще: «мания Вэ Ильича» есть мания
величия».
«Смотри на небо» – указал вдруг куда
то вверх Свекловод.
«Ну, и что особенного? – задрал голову Кукловод. – Вижу:
самолет летит».
«Что хорошо летает, то плохо падает, – сделал морду лица
серьезной Свекловод. – И наоборот…».
«Ты философ, как я погляжу, – улыбнулся Кукловод. –
Мудрость из тебя так и прет!»
Мимо друзей нетвердой походкой проходит молодящая

ся дама. Свекловод – ей вслед, но тихо:
«Покажи личико, алкоголичка».
«Откуда ты знаешь, что она пьет?»
«Знаю, вместе выпивали не раз!» – улыбается Свекловод и
тихо напевает: «Шумел камыш». (Дама скрывается в кулисе).
– Тебя не раздражает, как я пою?»
«Нет. Я и сам не лучше» – не хочет обострять отношения
Кукловод.
«Кстати, слышал такое вокальное трио?» – прекращает
петь Свекловод.
«Какое?»
«Сючкин, Сучкин и Щючкин».
«Нет, не слышал. У меня «полночь» полномочий, так что и
слушать некогда. Кстати, а может и нет: на свою пенсию
купил недавно «Пентиум».
«Такая большая пенсия?» – с завистью спросил Свекло

вод.
«Не так чтобы, но на компьютер хватило» – отвечает ра

достно Кукловод.
Мимо проходит официант с подносом, уставленным бу

тылками вина и минералки. Он что
то насвистывает в такт
своей развязной походке.
«Не свисти, трансвестит! А то выручки не будет», – отпус

кает вслед колкость Свекловод, но тихо.
Вслед за официантом проходят две дамы.
44
Георг Альба
«Да мы ведь с вами, дамы» – не оставляет и их вниманием
Свекловод.
«Ну и язык у тебя, Орнет, – говорит Кукловод. – Ты как
пулемет или «Блиндамет».
«Уж тогда как блиндаж или миномЕт, – смеется Свекло

вод. – А правильнее: первый блин, да мет комом!»
«Орбакайте, Орбакайте! Вы не пейте, а макайте» – разве

селился и Кукловод. «Знаешь поговорку?»
«Какую?»
«Мини» на «макси» на переправе не меняют».
«Хорошая поговорка» – смеется Кукловод.
«А ты читал книгу… рецептов Гиннеса?» – снова подъёбы

вает сосед и вновь из мешка достает крупную свеклу.
«Нет, – теребит кукленка Орест. – Знаешь, что значит го

лый прокурор?»
«Да, знаю! Это значит: генеральный прокурор! Нашел, чем
удивить, – размахивает свеклой Орнет и бросает ее через го

лову за борт. – Пущай и в реке произрастает. Может, водорос

лью станет? А ты знаешь, какое сейчас атмосферное давле

ние?»
«Я не ношу с собой барометр» – почему
то посмотрел на
кукленка Кукловод.
«А я знаю, – достал другую свеклу Свекловод и отправил
ее вслед за первой. – Семьсот сорок миллиметров рвотного
столба. Ха
ха
ха!»
«Зачем засоряешь реку своими свеклами?» – возмутился
Кукловод.
«Не засоряю, а засеваю» – поправил Свекловод и полез за
третьей.
«Наш дредноут весьма быстроходен» – констатировал Кук

ловод.
«Дредноутбук и Notebook – две большие разницы» – за

бормотал Свекловод и, бросив очередную свеклу, отчаянно
захрапел. Занавес», – захлопнул тетрадь автор и с надеждой
посмотрел на слушателей. – Ну, как?
– Вот так ты нахуячил, – сказал восхищенный Неудачни

ков.
– Вот так ты нахуюжил, – сказал восторженно Невезучкин.
– Это дело надо отметить. Пошли в магазин, пока не поздно…
45
Империя джаза
Глава 8
Лаборатория лабрадоров
Автор предупреждает, вернее уведомляет, что название
главы никакого отношения к ее содержанию не имеет. Лишь
приятное сочетание слов.
– Я, помимо писания пьесы, решил составить словарь

лексикон поколения «Вау» (Wow), – сказал Никудышников,
взяв в руки листок бумаги. Неудачников с Невезучкиным на

вострили уши – что за лексикон такой? – Послушайте: «катит
или не катит», «блин» (вместо хорошего русского слова
«****ь»), «гребаный» (вместо хорошего русского – «****ый»),
«классно», «прикольно», «как бы» (бесконечное употребле

ние к месту и не к месту), «фиолетово», «по фигу», «реаль

но», «отстой», «ниже плинтуса», ранее упоминавшееся «вау»
(восклицание по
емерихамски), «колбасить», «прибамба

сы», «грузить», «по барабану» … Вот пока все. Может, что
подскажете?
– Кстати, о барабанах, – сказал Неудачников. – Барабан

щик Баламутов написал учебник «Философия удара по
коже». Не читали?
– Не довелось, – сказал Невезучкин и добавил не по теме.
– Как
то потрогал жену ласково за попу, а она и говорит: «Спа

сибо, что напомнил! Совсем забыла тебе укол сделать». Мне
врач уколы приписал…
Фома и Ерема рассмеялись.
– Все забываю тебя спросить, Фома: какие актеры будут
играть твою пьесу? – спросил Ерема.
– Актеры будут универсальными – с немытыми волосами,
сальными, – не замедлил с ответом Фома.
– А вы знаете, что мир делится на две половины? –
спросил Неудачников.
– На два полушария? – уточнил Невезучкин.
– Кто этого не знает, – укоризненно посмотрел Никудыш

ников.
– Я не о полушариях! Я имею ввиду, что одна половина
мира хлопает на первую долю, сильную (ХНПД), а другая –
на вторую, слабую (ХНВД). Западный мир, привыкший к
46
Георг Альба
джазу, – на вторую, а Россия с ее кабаками и цыганами – на
первую. Вот поэтому джаз здесь и не приживается, несмотря
на переименование страны и на все усилия императора. По

явление компьютера улучшило положение в отечественной
поп
музыке: фонограммы («фанера») стали четкими, благо

даря машине стало совпадать то, что никак раньше живьем
не хотело (бас с барабанами), но хлопать на сильную долю
так и не перестали. И не только люди старшего поколения, а
и молодежь (поколение «Пепси» и «Вау»).
– А я люблю Битлз, – мечтательно заявил Никудышников
и стал напевать “Yesterday”.
– А я поклонник Питерсона, – сказал джазмен Неудачни

ков.
– А люблю обоих, – улыбнулся симфонист Невезучкин, –
и Питлз, и Битерсона, а вдобавок и «Женщину, которая орет»
– Аду Ухвачеву!
– Вот и баста, друзья! – хлопнул себя по колену Никудыш

ников. – Еще люблю не тенора, а Бас… нера и Блантера заодно.
– Ну и люби! – сказал Невезучкин. – Недавно по телику
видел клип… так это сплошной всхлип.
– Чей клип? – спросил Неудачников.
– Да этого… как его? Моисея Борисова. Он еще там поет:
«Старая ливрея не к лицу еврею». Не видели?
– Старый парикмахер бороды не испортит, – заметил
Фома. – Знаете такую поговорку?
– А такую знаете? «Пришел, покушал, наследил… грязной
обувью», – спросил Ерема.
– Ну прямо как один мой знакомый, – улыбнулся Никанор
Невезучкин, – Юлик Цезерман.
– Коль уж коснулись римлян, – заговорил Фома Нику

дышников, – то «кому хлеба и зрелищ», а «кому зрелищ и
семечек».
– Это кому же? – не понял Невезучкин.
– Тому, кто бросил курить. Надо же чем
то занять рот, сидя
у телевизора.
– Посмотрите в окно: холод и все опять о****енело,– ска

зал Неудачников, открывая форточку и доставая пачку сига

рет. – Полное о****енение!
– То
то! В связи с «о****енением», не видно ни одной
****и, – подошел к окну и посмотрел на улицу
47
Империя джаза
Никудышников. – Такая холодрыга, что все разбежались…
Угости сигаретой, Ерема, а то у меня кончились.
– Прошу, – протянул пачку Ерема и полез за спичками. –
А ты будешь, Никанор?
– Спасибо. У меня свои есть, – достал курево Невезучкин.
– Дымить так дымить!
Дружно закурили и задумались каждый о своем. Некото

рое время царило, царствовало, королевствовало и импера

торствовало молчание, которое первым нарушил драматург.
– Написал Пятую картину, послушайте, – и, получив мол

чаливое согласие, начал читать: – «Сцена представляет со

бой зал ресторана «Метрополь». Сверкают зеркала и люст

ры. День. Посетителей мало. За одним из столиков – наши
герои. Одеты прилично, в строгие костюмы. У Кукловода
повязан красивый галстук. Свекловод в бабочке, но с меш

ком у ног. (Непонятно, как в приличное место пропустили с
грязным мешком. Возможно, дал взятку…). Кукленок лежит
на скатерти. Оба клиента пристально вглядываются, каждый
в свое красной кожи с золотым тиснением меню. Вдалеке на
стреме официант, наблюдающий выбирание блюд и готовый
броситься как на амбразуру – принять заказ.
«Ты слышал, – обратился Орнет к Оресту, – как некстати
выпал град, погубив весь виноград?»
«Где?» – отложил меню Орест.
«В Грузии. Где же еще?»
«Смотри вон за тем столом, что левее, – кивнул Кукловод,
– известный поэт Клеветанский засунул ЭнЛэОжку в рот».
Свекловод покосился: «Почему ЭнЛэОжку?»
«Потому что он недавно опубликовал поэму «Неосознан

ный Ласкательный Омлет» и, кажется, нужно вызывать нео

тложку вытаскивать ложку».
«Что за чушь? Что за название? – отодвинул в сторону меню
Орнет и посмотрел на поэта, который действительно не мог
вытащить изо рта столовый прибор на потеху сидевшим с ним
другим литераторам. – Задохнется! Может, помочь?»
«Да сиди, – успокоил друг. – Без тебя разберутся. Ведь не
в жопу…».
Официант, решив, что пора, подлетел и навострился:
«Чего
с изволят, господа?»
48
Георг Альба
«Мне селедку под норковой шубой, солянку и антрекот,
ну и водочки грамм двести» – быстро отреагировал Свекло

вод и, подняв с полу мешок, полез в него.
Официант, боязливо косясь, записывал.
А мне заливного мудака
судака, борщ по
московски, бифш

текс с голубой кровью и море водки, а так же и минералки», –
отрапортовал Кукловод, надевая теперь на левую руку
кукленка и дразня им соседа.
«Море – это сколько?» – уточнил официант.
«Ну, пол
литра для начала!» – выпалил Орест и заносчиво
посмотрел на Орнета – что, мол, мелочиться… какие
то две

сти грамм… уж выпить, то как следует.
«Понятно
с, – записывал официант. – А минералки тоже
море?»
«Нет. Лучше озеро… то есть пару бутылок «Боржоми».
«Хорошо
с» – официант отвалил.
«Надраться решил?» – тревожно спросил Свекловод и,
достав из мешка крупный корнеплод, брякнул его на ска

терть.
Тем временем соседи по столу спасали Клеветанского,
таща изо рта ЭнЛэОжку как репку в известной сказке, дер

жась друг за друга. Их было трое.
«Поэт в Росси больше, чем поэт, – философски заметил
Орнет и надкусил грязную свеклу. – Есть охота. Пока прине

сет, весь желудочным соком изойдешь. Ты уж извини, что
немытую…».
«Да, в России поэты долго не живут… комфортно, потому
что пьют камфорный спирт» – грустно заметил Орест и стал
пеленать кукленка, заворачивая в крахмальную салфетку, как
бы понарошку укладывая спать.
Кстати, поэта Клеветанского товарищи спасли и вызов
неотложки не понадобился.
«Значит, не от ложки погибнет» – констатировал Свекло

вод, громко жуя и хрустя.
«А от пули… Дантеса» – добавил Кукловод, заметив, что к
их столику приближается какой
то фольклорный типаж с
газетным свертком под мышкой.
«У вас не занято?» – указал на свободный стул подошед

ший.
49
Империя джаза
Одет в русско
плясовом стиле: ярко
красную косоворотку
подпоясывает тонкий ремешок, плисовые синие шаровары
заправлены в начищенные до зеркального блеска сапоги.
Рожа под стать рубахе – красная с веснушками, волосы ог

ненно
рыжие, глаза – мутно
серые. Одним словом – мразь!
«Свободно» – ляпнул Свекловод и чуть не подавился.
«Приятного аппетита, – пожелал гость, усаживаясь и кла

дя на стол газетный сверток. – Разрешите представиться? Я
– Оскар Свиновод!»
«А я – Орнет Свекловод» – прокашлялся поедатель кор

неплода.
«Орест, – буркнул недовольный наглым вторжением Кук

ловод и указал на кукленка. – В тятре Ебразцова работаю кук

ловодом».
«Очень приятно, рад знакомству, – заворковал Свиновод,
разворачивая сверток и шурша газетой так, что за соседними
столиками стали оборачиваться. – Сальцем угощайтесь, про

шу! (Выложил на стол огромный шмат) Если вам, конечно,
религия не запрещает».
«Не запрещает… вот водку принесут, тогда и можно» – от

ветил Кукловод и поморщился, страдая в душе от веролом

ства незнакомца.
«Так у вас приняли заказ?» – огорчился Свиновод.
«Да» – почувствовал надежду на спасение Кукловод.
«Тогда пересяду за другой столик. Извиням
с!» – прихва

тив сало и газету, Свиновод свалил.
«Слава Богу, – прошептал Кукловод и толкнул укоризнен

но соседа. – На хрена сказал, что «свободно»?»
«Прости, вылетело нечайно», – покаялся Свекловод и,
подавившись, вновь закашлялся.
«Она тебе в глотку не лезет» – стал стучать друга по спине
завернутым в салфетку кукленком Орест.
Как показалось, кукленок от подобной грубости ожил и
запищал.
«Цыц, недоносок!» – прикрикнул Кукловод и завернутый
затих.
«Спасибо, друг, – поблагодарил Свекловод, засунув недо

еденную свеклу в мешок. – И в правду лишь перебью
аппетит…»
50
Георг Альба
«У вас не занято?» – снова раздалось, но в отдалении.
«Кому по «емэйлу», а кому и по морде» – рыгнул Орнет,
косясь на нового нахала.
Тот испуганно отшатнулся. Удаляясь, продолжал спраши

вать направо
налево как заведенный: «У вас не занято? Здесь
свободно?» Наконец где
то осел. Со стороны сцены внезап

но полились одинокие, не в меру задушевные, звуки скрип

ки. Местный Егуди Егозин зарабатывал на хлеб, играя «Шер

бурские пончики». Неожиданно к сцене метнулся кто
то.
«Ах, ты, ****ь!» – мысленно ругнулся Кукловод, узнав в
нем нового знакомого с салом.
Тот, положив к ногам скрипача шмат, попросил:
«Сыграй нашу! «Барыню!» Вот тебе презент!»
«П
п
пгезент или б
б
бгезент, – закартавил гордый музы

кант, – но сало есть елигия запгещает, догогой товаищ».
«Так ты…» – замялся заказчик.
«Да, он самый… а что бы не было вам вреда, обращайтесь в
реда…кцию».
«В какую редакцию?» – опешил Свиновод.
«Ну, к нашему метг
г
гдотелю» – заявил Егозин и запилил
«Семь сорок», отчего спасенный поэт Клеветанский выско

чил из
за стола и пустился в пляс. У кого
то поблизости заз

вонил сотовый.
«Есть просто сотовый, – отреагировал на звонок Кукло

вод, – а еще и разновидности: мини
сотовый и макси

сотовый».
«А в Емерике, – добавил Свекловод, – и миннесотовый по
названию Штата Миннесота. Это совсем другой масштаб».
«Масштаб – это когда в штабе масса народу?» – сострил
Кукловод.
Подошедший с полным подносом официант не дал начав

шемуся очередному приступу словоблудия продолжиться. На
столе выросли графинчики с водкой, «Боржоми», хлеб и за

куски.
«Ну, положим, «салата» я уже отведал» – еще раз отрыгнул
свеклой Орнет и придвинул к себе селедку. Они разлили каж

дый свою водку по рюмкам и без тоста, но со словами «Ну, с
Богом!», чокнулись и выпили. Крякнув, закусили: один –
чудесной норковой селедкой, другой – волшебным заливным
судаком
мудаком. А Свиновод, взяв назад сало и держа его в
51
Империя джаза
руке, заплясал вприсядку. Глядя на него и на поэта, из
за дру

гих столов повыскакивали увлеченные фрейлексом танцоры,
и вскоре весь зал ходил ходуном. Занавес» – захлопнул тет

радь драматург и с надеждой (похвалят?) посмотрел на слу

шателей.
– Из зала не будет видно, какая там селедка – под шубой
или под пальто? И какой мудак твой судак, – резонно заметил
Невезучкин. – Зачем указывать, что «под шубой» или «залив

ной»? Ты ведь не роман пишешь.
– Если в тятэр не возьмут, переделаю в роман, – защитился
Никудышников и нервно закурил, взяв сигарету из пачки
Неудачникова не спросив.
– А если и роман не примут? – спросил Невезучкин и тоже
задымил.
– Ну, тогда в печку как Гоголь второй том «Мертвых душ».
– У тебя Пятая картина, то есть дело к концу движется, а
«Германа», то есть действия как такового, нет, – покритико

вал Неудачников и взял из отощавшей пачки последнюю си

гарету. – Где драматургия?
– Я предупредил, что пишу в жанре абсурда! Чего еще
надо? Разве не увлекательно? Вот и новый персонаж с салом
появился. Думаю, он себя еще проявит…
– Что такое порно
двигательный аппарат, в отличие от
опорно
двигательного? – спросил об ином Невезучкин, видя,
что автор критику не приемлет.
Все молчали.
– Пенис, – не стал мучить друзей Никанор.
Глава 9
Продолжение пьесы
Друзья снова собрались у Никудышкина послушать про

должение занудной пьесы. Автор одолел Пятую картину и
собирается порадовать друзей.
– «Сцена представляет собой Красную площадь. Кукловод
с кукленком на руке и Свекловод с мешком за спиной подхо

дят к Василию Блаженному. Вдалеке за ними крадется Сви

52
Георг Альба
новод с газетным свертком под мышкой. Одеты в те же наря

ды, что в ресторане. Полдень. На площади много гуляющих.
Свекловод, указывая на скульптурную группу:
«Две зеленые кикиморы из бронзы с надписью на цоколе».
Кукловод, близоруко щурясь:
«Что написано?»
Свекловод подходит ближе, читает:
«Начало замазано, а кончается датой – лета 1818».
Кукловод, поднимая повыше кукленка, чтобы тот тоже
увидел:
«А кому памятник?»
Свекловод, ухмыляясь:
«Минёру и пожарнику».
Кукловод (не только плохо видит, но и глуховат):
«Кому, кому?»
Свекловод, смеясь:
«Херу одному!»
Кукловод:
«А почему их двое?»
Свекловод, снимая с плеча мешок:
«У тебя глюцинация после вчерашнего ресторана, вот в
глазах и двоится!»
Кукловод:
«Не, «глю…», а «галлю…». Эх, грамотей!»
Свиновод, подкравшись:
«Причем здесь чья
либо нация, антисемиты?»
Свекловод, достав крупную свеклу:
«Ты откуда здесь, свинопас?»
Свиновод:
«Попрошу не оскорблять! Я свиновод, а не то, как вы вы

разились».
Свекловод, угрожающе играясь корнеплодом:
«Кто сказал, что Оскар – блять? Я такого не говорил. Мо

жет, ты, Орест?»
Кукловод, жестикулируя кукленком:
«Я не говорил!»
53
Империя джаза
Мимо проходит группа туристов. Они глазеют на памят

ник и лопочут по
своему. Лица их весьма арабисты и одежда
тоже.
Свекловод:
«Смотрите, плистинцы!»
Кукловод:
«Во
первых – не «пли…», а «пале…», а во
вторых – сам ты
пастила!»
Свиновод, разворачивая сверток:
«Это никакие не палестинцы, а израильтяне! Господа, саль

ца не желаете?»
Переводчик группы туристов:
«Товарищ, им религия запрещает».
Восточные люди, увидев богомерзкое сало, шарахаются в
сторону. Переводчик успокаивает гостей столицы, лопоча по

ихнему, и уводит от греха подальше.
Свекловод, угрожая огромной свеклой:
«Что же ты, свинорылый, распугал туристов?»
Свиновод, оскорбившись, молча бьет Свекловода шматом
сала по мордасам. Тот в ответ пускает в ход корнеплод. Завя

зывается драка. Кукловод бросается разнимать и роняет кук

ленка, которого дерущиеся топчут. Собирается толпа зевак.
Мимо проходят два искусствоведа в штатском. Один – друго

му, указывая на дерущихся: «Какая плохая режиссура, Шура!»
Другой: «Реже ссущие пустяки, Андрей!» У кого
то из тран

зистора доносится песня группы «Чай втроем»:
«Кругом всё бабы, бабы, бабы.
А где растут тут баобабы?»
Из другого транзистора – новости: «Блок депутата Грача
идет на выборы сгоряча».
Из третьего: «Издательство Архарова выпустило в свет но

вый роман Бориса Бакунина «Крутые времена». Герои рома

на – Фрол Иваныч Крутой…». Из
за шума дальше не слыш

но. Со стороны Мавзолея доносится хоровое пение предста

вителей КПРФ во главе с Зюгадовым:
54
Георг Альба
«У него своя харизма –
Он строитель коммунизма!
Ненавистник он царизма,
А оружие – лишь клизма!»
На шум и безобразие, творящиеся на главной площади
страны, примчался начальник районного отделения мили

ции Иван Киллерчук. Пройдя мимо политически и социаль

но близких, толпившихся у Мавзолея, бросился к дерущим

ся. Свиновод лежал на брусчатке, над ним восседал Свекло

вод, долбя поверженного здоровенной свеклой по кумполу.
Кукловод тем временем силился вдохнуть жизнь в растоптан

ного кукленка. Тут
то и произошло явление Явлинского на

роду: почти как на известной картине из Третьяковки. Его
все узнали и расступились, а подбежавший Киллерчук даже
опешил и убрал пистолет в кобуру.
Явлинский, обращаясь к массам:
«В голове сплошное столоверчение от того, что устал со

бою восхищаться!»
Толпа повернула головы и дерущиеся утихли, обратив взо

ры на «явление».
Явлинский, не замечая восторженных взоров:
«Я и раньше, еще при Советской власти, всегда ратовал за
социализм с человеческим яйцом!»
Явление известного демократа заметили представители
КПРФ, и бросились к нему, крича:
«Он достоин костра или кастрации!»
Явлинский обратился к недругам
коммунистам:
«Коль вы про костер, огонь или пожар, то на пожары и их
тушения нужно направить Примакова Евгения! А я лишь пре

тендую на последнее согревание
кремацию, с последующим
заложением праха в кремлевскую стену. На мавзолей уж и не
претендую из скромности!»
Затем Явлинский сказал (ни к селу, ни к городу):
«Плутал я как Плутарх и выплутал на философию, а Пла

тон мне, хоть и друг, но голову морочит…»
Молвив последние слова, политический деятель распла

кался горькими слезами. Оказавшийся рядом «унтер При

шибеев» от музыки – отец популярного молодого
55
Империя джаза
фальцетного певца – стал депутата утешать, гладя по головке
и причитая:
«Успокойтесь! Согласен, что музыка «Волшебной флейты»
до того классическая, что лучше бы ее заменить на что
то
более свежее и современное. Ну, например, я смогу
написать…».
Поэт
спринтер Невский, тоже оказавшийся рядом как
«рояль в кустах», присоединился к «Пришибееву:
«Не столь был шумен бал, как вы потели… А Рерих совсем
рехнулся! Сибирячка Дульсинея на морозе стоит, синея!»
Глядевший выпученными глазами на этот шизофреничес

кий шабаш, начальник милиции, достал рацию и связался с
институтом имени Молотова и Серпского, чтобы прислали
машину и военизированных санитаров. А Явлинский вдруг
запел нехорошим голосом нечто рифмованное:
«Приехал Жора
Из Ижоры!
У них высокие заборы,
У всех там крепкие запоры».
«В институте судебной психиатрии, – подумал Киллер

чук, – и забор высокий, и запоры крепкие. Стоит вам там
немного отдохнуть, народный избранник!»
«Я требую, – продолжал сквозь слезы Явлинский, – же

лезную дорогу из Петербурга в Москву назвать в честь автора
одноименного романа: «именем Радищева!» Также требую
объявить Думе бойкот!»
«Правильно! – загалдели вокруг. – Не Дума, а сборище
бойких котов!»
«А метро «Сухаревская», – продолжал Григорий, – пере

именовать в «Сукаревскую», потому что там вокруг бродит
много бездомных собак.».
«А разве кобели не бродят? – резонно спросили из толпы.
– Только одни суки?»
«Видите ли, как я предлагаю, – возразил депутат, утирая
слезы, – расходы меньше: всего в названии одну букву заме

нить – «ха» на «ка», а если как вы, то…»
56
Георг Альба
Вдалеке раздались пронизывающие звуки сирены. Звуки
приближались со стороны Арбата. Там и находится грозный
институт. Все встрепенулись и стали быстро рассасываться
от греха. Ретировались и Свекловод с Кукловодом, а за ними
– Свиновод, забыв про сало, оставшееся лежать на брусчат

ке. Депутат оказался в одиночестве. Киллерчук поднял кусок
и сдул пыль. Зачем добру пропадать?
Вот и машина появилась. Блюститель призывно замахал
руками – сюда, мол, сюда! Занавес» – изрек автор и захлоп

нул тетрадь. Слушатели переглянулись. Во дает! Ну, прям,
новый Шекспирт! Гений, да и только…
Глава 10
Действие третье
Никудышников продолжил чтение абсурдистской пьесы.
Слушатели слегка изнывали, но не подавали виду, не желая
обидеть товарища, да и было все же интересно узнать, чем
закончится этот бред.
– «Действие третье и последнее. Картина шестая.
При закрытом занавесе из левой кулисы выглядывает Пье

ро, обращаясь к публике:
«Не Мирей Мытьем, так катаньем мы, господа, продол

жим наш высокохудожественный абсурд. Добрый вечер!»
Из правой кулисы появляется Арлекин и заявляет:
«Вой с тоски, Войнович! А актриса Целиковская так цели

ком песню в фильме и не спела».
«В каком фильме? – спрашивает Пьеро. – И причем здесь
Войнович?»
«Войнович здесь – пришей кобыле хвост, то есть не при

чем. Просто попал на язык, – отвечает Арлекин. – А название
фильма забыл… Какой
то старинный, пятидесятых годов».
«А я знаю, – похвалился Пьеро. – Фильм тот снят во время
войны и называется «Два яйца», да и песня там целиком по

ется, хоть и не Целиковской, а Бернесом. Песня композито

57
Империя джаза
ра Микиты Боголюбского называется…» (Пьеро силится
вспомнить и напрягает маску лица, с которого сыплется шту

катурка грима. В зале раздаются смешки).
«Песня называется, – подсказывает Арлекин, – «Склочная
дочь».
«Сам ты склочник! «Темная ночь» – поправляет Пьеро.
Из
за занавеса высовывается голова кукленка и говорит
голосом Кукловода:
«Кончайте базарить! Мы здесь совсем заждались. Когда
начнется действие?»
Ниже кукленка высовывается большая свекла, разрисован

ная под мордочку – глаза, рот, нос – и объявляет голосом
Свекловода:
«Действие происходит на стадионе. Прошу занавес!»
Занавес шумно распахивается, открывая взору зрителей
футбольное поле, на траве которого сладко спят игроки обе

их команд. Судья ходит между спящими и пытается растор

мошить – мол, вставайте, пора продолжать игру! Судье по

могает – на добровольных началах – Свиновод, сующий под
нос лежащим новый аппетитный шмат сала. Старый кусок,
как помним, уволок милиционер Киллерчук.
«Под лежачую нерешительность вода не течет» – укоряет
исковерканной поговоркой спящих Свиновод.
Свекловод, размахивая в такт мешком, напевает песню
военных лет Соловьева с Ялдой: «Свиновод, свиновод, не
будите команд! Пусть команды немно
о
го поспят!» Ему, на
найденном в кустах баяне, аккомпанирует Кукловод. Голова
кукленка торчит из кармана брюк баяниста. Судья подпева

ет, но жутко фальшивит.
«Судью на мыло!» – кричат из глубины сцены Пьеро и
Арлекин.
На трибунах почему
то очень мало болельщиков. Очевид

но, устав ждать продолжения матча, многие разошлись. Да и
погода подкачала – не по
летнему холодно. Вдруг появляет

ся располневший, но все еще популярный длинноволосый
певец в очках.
«Персона нон Гратский! – кричит ему Свекловод. – Спой
нам, светик, не сердись!»
58
Георг Альба
«Я спою новую песню композитора Светова, живущего
напротив магазина «Свет», что на Пресне, – охотно соглаша

ется знаменитость. – Она называется «Свет в конце туннеля».
Певец берет в руки найденную тут же в кустах гитару (Не ку

сты, а музыкальный магазин!) и вопит фальцетом:
«Как голодны мы были…».
Игроки один за другим поднимают головы, просыпаясь и
протирая глаза. Просыпаются то ли от громкого пения, то ли
от запаха сала, действующего как нашатырный спирт. Судья
радостно свистит, призывая продолжить матч. Игроки вста

ют, отряхиваются, зевают, потягиваются. «Персона нон» про

должает петь, залезая все выше и выше, и, наконец, пускает
петуха. Футболисты смеются. Сон как рукой сняло в резуль

тате того, что певец сорвал голос. По радио громогласно
объявляют:
«Матч на приз маршала Стукачевского продолжается».
С особо чистого (конструктивистского) неба волшебным
образом падает мяч. Футболисты кидаются отнимать его друг
у друга. Судья одобрительно свистит. Тем временем потеряв

шего голос певца сменяет решительная певица Ирина Бого

хульская, в руках у которой сверкает микрофон. Нонгратс

кий хотел выпендриться без усиления – вот и обосрался.
Появляются тренеры. Один смышлёноглазый кричит своим:
«Не раз****айтесь по полю!»
Другой смышлёноокий кричит нападающему:
«Тебе минус!»
«Ерунда! Где минус?» – отвечает Гедиминас Таранда.
Команда «Га
га
чий путч» (ГГЧП) теснит команду «Ну

Ну». Тренер последних, Барий Прибамбасов, нервничает и
кричит своему защитнику греческого происхождения:
«Эдип, ты на х..!»
«Кто бы смог развеять смог?» – спрашивает в ответ защит

ник, указывая на дымовую завесу над воротами противника.
«Ну и погода! – ежится Свекловод на трибуне. – Это не
лето, а какой
то Лютославский!»
«Да, лютый холодрыга! – соглашается Кукловод. – А кто
такой Лютославский?»
«Современный польский композитор передовых устрем

лений».
59
Империя джаза
«А
а
а… – Свекловода не интересует современная
польская музыка. – Ну и пошел он на…».
В отдалении Свиновод аппетитно поедает сало для согре

ву и дразнит своих врагов становящимся все меньше и мень

ше куском. Увидев это, Свекловод от отчаянья начинает грызть
немытую свеклу, делая вид, что вкусно. Кукловод, которому
нечего отправить в рот, по
прежнему забавляется надетым
на руку кукленком. Ни того, ни другого, ни третьего игра,
кажется, совсем не интересует. Между тем «Гагачий путч»
забивает «Ну
Ну» гол. Жидкие трибуны взрываются густыми
аплодисментами, криками, улюлюканьем и свистом. Тут и
наши герои встрепенулись. Выясняется, что Свекловод тай

но болеет за «Ну
Ну». Он нервно кричит Кукловоду, потря

сая огрызком свеклы:
«По поводу этого гола, этой футбольной диверсии, есть
две версии!»
«Какие?» – спрашивает, скрытно болеющий за «Гагачий
путч», Кукловод и теребит кукленка, будто тот знает ответ.
«Тут целый спектр проблем и причин, – продолжает Свек

ловод, – и нужен футбольный инспектор…».
«Гайдай, гол дай!» – кричит Кукловод. (Гайдай – тренер
«Путча», однофамилец известного кинорежиссера).
«Это какой
то «Джордж из джунглей джаза»! – ворчит в
отдалении Свиновод, почти доевший аппетитный шмат и ни
за кого не болеющий. –Это Гудермес и Гудериан в одном фла

коне… Да и что есть рай для самурая?»
Его безумные слова слышит сидящий рядом на трибуне
писатель Патрис Лумумбакунин. Он чешет лысину и громко
заявляет:
«Мой любой роман на порядок выше общего литератур

ного мелко*****я!»
«Да, вы правы! Любит Солженицын отдыхать близ Ниц

цы» – отвечает в целом невпопад Свиновод, но все же час

тично касаясь писательства.
Затем Свиновод из
за пазухи достает новый кусок сала, а
недоеденный бросает под скамейку:
«Угощайтесь, гений вы наш!»
«Нарежьте сало военно
патриотическим способом» –
предлагает Лумумбакунин.
«Это как?»
60
Георг Альба
«Как попало!»
Тем временем первый тайм заканчивается, и команды
покидают поле. Свиновод достает перочинный ножичек и,
нарезав на газетке сало, предлагает соседу.
«Эх, если бы подо что
то!» – щелкает писатель пальцами
как кастаньетами.
«Это мы мигом» – достает Свиновод из вместительной за

пазухи еще и сверкающую неземным кристаллически
алмаз

ным блеском пол
литру.
«Из горла что ли? – у Патриса некоторое смущение. – Так
вот, при всех? А что скажут писатели
завистники? Вон они
засели целым скопом на противоположной трибуне…»
Свиновод откупоривает емкость, срывая зубами серебря

ную пробку и смотрит в указанном направлении.
«Расселись по старшинству – продолжает Патрис, отхле

бывая, морщась и закусывая кусочком дармового сала, – Вась

ка Поросенков, Данила Гранинский, Валера Поповский, Ан

дрюха Биг
битов, Пиленинин
сталин Владимир Иосифович,
Большой Быкович, Липскхер, Устиновская, Сорокинд, Каш

кова, Урицкая и прочие…»
«И бабы среди них? – удивляется Свиновод, делая боль

шой глоток и крякая. – «Выпьем за дам», сказал Клод Ван
Дам
м
м!»
«А как же без прекрасного пола? – жует сало Лумумбаку

нин. – А мы ведь с вами еще не познакомились».
«Оскар» – сует ручонку Свиновод.
«Патрис» – пожимает ее писатель.
Чтобы скрасить тоску антракта, на поле выходит балала

ечник и начинает тренькать «Камаринскую». Оскар с Патри

сом пускаются в хмельной пляс, не сходя с места. Издалека за
этим безобразием наблюдают Свекловод с Кукловодом.
«Если бы балалайка попала в хорошие емирихамские руки,
то у нее давно бы уже появились собственные Паркер и Кол

трейн» – философски замечает Кукловод.
«Это ты о ком?» – спрашивает невежественный Свекло

вод и прицеливается, чтобы запустить корнеплод
снаряд в
танцующих.
«Ты не знаешь… Красиво все временное! Разве красива по

луистлевшая мумия какого
нибудь фараона или Ленина,
ставшая как бы «вечной»?»
61
Империя джаза
«Не долетит ведь, – примеривается к броску Свекловод. –
Далековато, зараза!»
«А какова идея иудея?» – совсем расфилософствовался
Кукловод.
«Не долетит, б…!» – скрежещет зубами от бессильной зло

бы Свекловод и малодушно отказывается от намерения бро

сить.
«Матч продолжается. Второй тайм» – объявил громкого

воритель, и заиграла бодро
футбольная музыка, заглушив
тихого, неозвученного микрофоном, «народника» (балала

ечника)».
– Пока все, – закончил чтение Никудышников. – Какие
будут соображения?
– А можно не по теме? – спросил Невезучкин и начал о
наболевшем. – Недавно слушал Первую сонату Шостика…
– Ну и как? – заинтересовался Неудачников, помимо джа

за не чуждый и академической музыке.
– Омерзительный клизматик… Тьфу! – сплюнул Невезуч

кин. – Жуткая гадость! И еще… Слушал по РТР Новости, где
диктор сказал «путёвые» заметки вместо «путевых». Срамота
да и только!
– А я слышал, – улыбнулся Неудачников, – как Император
Джаза, закончив официальный прием, сказал: «Ну и морока
с этим королем Марокко! Совсем джаз играть не умеет».
– Каждый хохочет, как он хочет, – грустно заметил автор
пьесы, наверное, обиженный тем, что у друзей не нашлось
ничего по поводу услышанного. – Я вот тоже недавно слушал
молодого, но уже звезду, пианиста Дубину Стаеросова. Так
играет, что рук не видно, и плавится рояль!
– Особенно он горазд играть псевдо
джаз в дуэте с Арамом
Жорагоняном, – добавил Неудачников.
– Этот молодой талант здоров как бык перед корридой, –
зло заметил Невезучкин.
– Так о пьесе нет мнений? – обиженно напомнил автор.
– Да все клёво, чувак! – в унисон похвалили слушатели. –
Давай, валяй дальше!
62
Георг Альба
Глава 11
Конец пьесы
– Картина шестая, последняя, – возвестил Никудышни

ков, зашелестев листами рукописи. –
«Сцена представляет арену цирка. Оркестр играет бодря

щую музыку. Коверные клоуны потешают публику. В них уз

наются Пьеро и Арлекин.
Первый клоун (Пьеро) делает вид, что читает книгу, лежа

щую у него под ногами и произносит отдельные буквы.
«А… Бэ… Вэ… Гэ… Дэ…».
Второй клоун (Арлекин) говорит назидательно:
«Книгу читают, а не изучают по ней алфавит».
Первый:
«Пусть даже яйца будут столь же крупны как у страуса, все
равно они не должны учить курицу!»
Второй:
«Так ты, значит, курица?»
(Покатывается со смеху).
«А ты, выходит, – яйцо!»
(Тоже заливается смехом).
Второй, прекратив смеяться, обиженно:
«Каждый хохочет, как он хочет…».
Первый, указывая на лысину коллеги:
«Оброс ты, Арлекин, как Абросимов – стричься пора! (сно

ва углубляется в «чтение», бормоча отдельные буквы)».
Второй, погладив себя по голове:
«Волосы выпадали, но не сдавались!»
И затем продолжил назидательно, но не по теме:
«Не надо ждать гадостей от природы: делать их самим –
наша задача!»
Первый, перевернув страницу книги носком башмака:
«Ты что, мичуринец?»
Второй:
«Нет, я – вахтанговец! И вообще… Стремитесь к лучшему,
но помните, что лучшее – враг хорошего».
Первый:
63
Империя джаза
«Ты не прав, вахтанговец, хоть и любишь «танго». Лучшее
– друг наилучшего!»
Второй:
«Не спорь со мной, дружок… Раз я – Пьеро, то могу вотк

нуть тебе в жопу перо! (агрессивно бросается на коллегу и
они вместе убегают)».
По рядам пробирается опоздавший Свиновод, играясь кус

ком сала. Оглядывает трибуны, замечает Свекловода с Кук

ловодом, сидящих в первом ряду и направляется к ним. Зави

дев его, антиподы настораживаются: один вооружается ог

ромной свеклой, другой делает кукленком угрожающие пас

сы. Но неприятный тип усаживается на свободное место вбли

зи друзей, ничуть не смутившись.
Свиновод (к ним):
«Ну что, напугались? Мои намерения самые миролюби

вые. Хочу лишь угостить вас первоклассным сальцем».
Свекловод:
«Твое сальце вот где (показывает себе на шею)! Лучше от

ведай нашей свеклы. А если будешь ею и свиней своих кор

мить, то сортность твоего сала резко повысится».
«А как твоя настоящая фамилия, Оскар? – в лоб спраши

вает Кукловод. – Извини, конечно, за нескромный вопрос».
Свиновод, помявшись и покраснев:
«Чтобтебепустобыло… Обычная украинская фамилия. И
что дальше?»
А дальше Свекловод и Кукловод от услышанного теряют
дар речи. В это время оркестр стихает и нарядный конферан

сье объявляет фанфарным голосом:
«А сейчас, дамы и господа, выступает Засушенный артист
России, лауреат премий Троцкого, Каменева и Бухарина…
(интригующая пауза) обладатель черного пояса…да вы его и
сами знаете, каратист настолько умный, что головой может
разбить кирпич! Прошу любить и жаловать! Маэстро Башко

витый!!»
«Опять хохол, – зло посмотрел в сторону Чтобтебепусто

было не любивший украинцев Свекловод».
64
Георг Альба
«Да, кругом они, – согласился Кукловод. – Даже евреев
потеснили…»
Зал захлебнулся аплодисментами, а на арену выбежал под

жарый моложавый атлет в черном трико с иссиня
черными,
явно крашенными
перекрашенными, волосами. Знать, не так
молод! Ассистенты приволокли тележку с грудой красных
кирпичей. Артист взял первый, положил его на специальную
стойку, также принесенную ассистентами, откинулся назад
и с размаху вдарил лбом по камню, отчего тот раскололся
надвое. Оркестр заиграл туш, а артист стал поклонами отве

чать на бурные аплодисменты и крики бис. На его лбу не было
никаких повреждений – лишь на лице сверкала парикмахер

ская улыбка как на уличных вывесках. Он теперь положил на
стойку два кирпича. Тем временем, увлекшийся зрелищем
Свекловод, решил повторить трюк мастера и стал упорно бо

дать лбом свеклу, но безуспешно. А артист под нервную дробь
барабана оттянулся и тяпнул лобешником по преграде. Два
кирпича дружно лопнули посередине. Шквал оваций, ор

кестр играет туш, поклоны и улыбка мастера летит в публику.
«Ну и башка у него, – восхитился Кукловод и спрятал кук

ленка от греха. – Не даром Башковитый!»
Снова барабанная дробь. На стойке три кирпича. Публика
волнуется, перешептывается, – как бы лоб не разбил? Но
смельчак делает замах и вонзается в преграду. Кирпичи с пе

чальным хрустом, как раздавленное печенье, сыпятся на уст

ланный опилками пол арены. Рабочие сцены с совочками и
метелками сгребают обломки.
«Ай да сукин сын! – восторгается Свиновод. – Во наши
дают!»
Кстати, цирковым оркестром дирижирует сам Егор Ара

мович Жорогонян, известный джазмен, не гнушающийся
никакой работы, где прилично платят. Он не только руково

дит этим конкретным оркестром цирка на Многоцветном
65
Империя джаза
бульваре, но и является главным дирижером
начальником
объединения всех цирковых оркестров страны. На то он и
носит звание Огородного артиста России. Но вернемся к ар

тисту
каратисту. На стойке четыре кирпича. Башковитый под
нервную дробь ходит вокруг да около, сосредоточиваясь.
Подходит к стойке. Зал замирает, затихает в ожидании, а кое

кто и в тайной надежде – вот бы лоб разбил, сволочь. Выдох,
замах … Трах
тарарах! Остатки кирпичей сыпятся как обвет

шалая штукатурка. Зал взрывается, многие дамы описывают

ся от восторга (это те, которых знаменитый Кашпировский
не долечил от энуреза, но соседи, поглощенные небывалым
зрелищем, не замечают подобных мелочей.
«Он нас обманывает! – кричит с завистью недоверчивый
Свекловод. – Этого не может быть!»
«Орнет, прекрати! – одергивает и толкает в бок соседа Кук

ловод. – Как тебе не стыдно? Человек старается…».
Но к цинику присоединяются и другие недоверчивые в
разных местах зала. Тем временем неугомонный артист укла

дывает на стойку пять штук.
«Не верим! – голосом Станиславского кричит неприми

римый Свекловод».
«А ты выйди на арену, да сам попробуй, – заступается за
артиста Свиновод».
«Идите сюда, господин хороший, – приглашает пискля

вым дореволюционным голосом явившийся на помощь кон

ферансье. – Идите, проверьте!»
«Я? – вдруг смутился Свекловод и от смущенья стал грызть
грязный корнеплод».
«Да, да, вы, вы! Со свеклой, – поманил ручкой сомневаю

щегося конферансье. – Идите, не бойтесь! Вас не съедят!
Львов и тигров у нас сегодня не будет, обещаю. Идите спус

кайтесь!»
«Иди, иди, – замахал салом на врага Чтобтебепустобыло. –
Испугался?»
«Ну и пойду! – поднялся решительно Орнет, как комму

нар на последний и решительный бой, и, закинув за спину
66
Георг Альба
свой весьма отощавший мешок (много потратил плодов),
полез на бруствер, отгораживающий арену от зрителей. Зал
засвистел, то ли от восторга, то ли от негодования».
Конферансье подвел Свекловода к мастеру боевых ис

кусств. Тот любезно поклонился – пробуйте, мол. А на стой

ке, как помним, пять кирпичей.
«Лбом, что ли? – смутился Свекловод».
«Ну зачем же? Рукой, – успокоил конферансье, радужно
улыбаясь. – Мешочек
то положите. Не бойтесь, никто не
сопрет».
Свекловод, небрежно бросив мешок на опилки, подходит
к кирпичам и тычет в них пальцем. Затем берет из кучи один
кирпич и хочет его переломить, но безуспешно.
«Ну что, батенька? – голосом, переполненным ехидства,
спрашивает конферансье. – Крепкие у нас орешки?»
«Да, все честно, – признает Свекловод и хочет идти на ме

сто».
«Погодите, мил человек, – удерживает его за рукав торже

ствующий победу конферансье, – поглядите фокус с близко

го расстояния».
Оркестр взвизгивает страшными аккордами и заливается
барабанной дробью. Все затихают. Артист подходит к стой

ке. Пять кирпичей! Вы только подумайте: пять! Это толстен

ная стена» …
Автор неожиданно замолкает.
– Дальше
то что? – нервничают слушатели. – Чем кончи

лось?
– Ничем.
– Как ничем?
– Внезапно погас свет. Во всем городе погас. Авария. По

нимаете?
– Ну, вот на этом самый раз и закончить, – предложил
после некоторого раздумья Невезучкин.
67
Империя джаза
– Да, действительно! – присоединился Неудачников. –
Это даже очень оригинально!
– Пожалуй, вы правы, друзья, – согласился автор. – На
этом и поставим точку.
Глава 12
О «тятрах». Большой скандал. Невезение Невезучкина
– Смерть – это отсутствие обратной связи, – философски
заметил Никудышников и глубоко затянулся.
– Чтой
то ты о грустном? – полез за сигаретами и Неве

зучкин.
– Ведь так и есть? – продолжил Никудышников. – Мы об
ушедших говорим, а они с нами – не могут… Вот ведь в чем
фокус или феномен смерти, господа…
– Ты лучше скажи, в какой тятэр понесешь свою чудную
писанину? – заговорил о насущном Неудачников.
– «В какой, в какой...», – передразнил Фома. – Ну, конеч

но, предложу самому Табашникову в ЭмХаТэ!
– И не боишься? – усмехнулся Ерема. – А вдруг от ворот
поворот?
– Ну и что? Пойду в другой – их много в Белокаменной. Я
бы даже сказал: расточительно много. К тому же каждый бо

лее или менее известный лицедей обзаводится своим соб

ственным, притом не вкладывая ни одной личной копейки,
а уповая на щедрость и доброту градоначальника…
– Многие тятришки ничего кроме красного петуха и не
заслуживают, – заметил Никанор Невезучкин, тоже имевший
печальный опыт общения с тятрами, но музыкальными. –
Что уж говорить обо мне? Они там бесцеремонно обошлись и
с самим Шустроповичем, а ранее – с известнейшим дириже

ром Нездешненским.
Хозяин порылся в ящике письменного стола и извлек вы

резку из газеты «Труп» (Неудачников с Некудышниковым на
сей раз находились в гостях у Невезучкина). Развернул лис

ток и начал читать: «Заметка от второго декабря двухтыщь

пятого года. Совсем свежак! Заголовок: «В Очень Большом –
скандал все больше. Размолвку с великим музыкантом здесь
68
Георг Альба
считают рабочим моментом». И далее: Руководители Очень
Большого тятра один за другим демонстрируют олимпийс

кое спокойствие в ситуации, когда Всеслав Шустропович от

казался участвовать в премьере спектакля «Война и мир». В
тятральной практике, говорят они, подобное не редкость. Ну,
подумаешь, начал репетировать один дирижер, а на премье

ру выйдет другой. Именно так полагает, например, музыкаль

ный руководитель ОБТа Ляксандыр Ведеркин. Генеральный
директор тятра Антиохий Игреков даже проявил своего рода
великодушие, подчеркнув: «Несмотря на происшедшее, про

должаю считать Всеслава Леонардыча своим другом». От бо

лее подробных комментариев дирекция отказывается. Пара

докс в том, что Шустропович, хлопнувший нынче дверью в
Очень Большом, сам же был инициатором постановки. Он
неоднократно говорил, что исполнить «Войну и мир» было
его мечтой. Ведь с автором оперы – великим композитором
Сергеем Прокопычевым – Всеслава Леонардыча, тогда со

всем молодого музыканта, связывали близкие доверительные
отношения. Для Севы Сергей Сергеич написал Симфонию

концерт для виолончлена с оркестром. Да и в оркестровке
«Войны и мира», говорят, юный друг принял участие – посо

ветовал некоторые эффектные детали» ...
– Ну это, положим, художественное преувеличение, – не
согласился с последними словами Неудачников. – Вряд ли
даже столь талантливое яйцо могло учить такую супергени

альную курицу! К тому же Сергей Сергеич чаще всего оркес

тровал не сам, поручая эту нудную работу своему безотказно

му «негру» Петру Ламму.
– Да, пожалуй, малость приврал Шустропович, – согла

сился Невезучкин.
– То, что Шустроповичу «Война и мир» близка, – продол

жил Неудачников, – согласен, так как сам в студенческие
шестидесятые годы присутствовал на спектакле, когда за
пультом Очень Большого стоял Шустропович, а пели: его суп

руга Полина Черешнева, Юрий Пузырек, Ляксей Сальников,
Ляксандыр Ведеркин
старший, Евгений Ебкало – непрев

зойденные звезды.
– Опера громаднейшая! – воскликнул Невезучкин. – Че

тыре часа музыки, двести действующих лиц, не говоря о хоре.
69
Империя джаза
– Помню, что пролетела, словно, на одном дыхании, –
добавил Ерема.
– Слушайте, что дальше пишут, – зашелестел газетной вы

резкой Никанор: «…к дирижерской технике уникального ви

олончлениста специалисты издавна предъявляли серьезные
претензии. Сколько копий по этому поводу ломалось, напри

мер десять лет назад, когда Всеслав Леонардыч ставил в Очень
Большом «Гованщину»! Музыканты оркестра, да и певцы
жаловались, что не понимают его жестов. Конечно, спасала
гигантская увлеченность Шустроповича музыкой, его фан

тастическая воля и магнетизм. Но, увы, не всегда: ансамбли,
случалось, «хромали», а оркестр играл слегка «враскосяк». То
же самое, но еще резче, похоже, проявилось и теперь. Видя,
что желаемого результата все нет и нет, Шустропович потре

бовал дополнительных репетиций. Но на это тятэр пойти не
захотел. Может, Всеславу Леонардычу стоило подождать,
пока пройдет период реабилитации после перенесенной им
совсем недавно в Парижске серьезной операции и уже с пол

ностью восстановленными силами вставать за пульт? С дру

гой стороны, всякий поймет 78
летнего музыканта, торопя

щегося с исполнением заветного замысла. Да и так ли уж он
неправ, обвиняя нынешнюю труппу в нерадивости, прохлад

ном отношении к музыке? Вот ведь и прославленный хореог

раф Альберто Алонсо, восстанавливая недавно в Очень Боль

шом «Бармен
сюиту», жаловался, что нынешнее поколение
артистов «холодновато душой». Жестокое прагматичное вре

мя наложило на них свой отпечаток. А кое
кто из артистов
старшего поколения, с кем довелось переговорить, утверж

дает, что при подборе постановочной команды «Войны и
мира» дирекция была фантастически небрежна и легкомыс

ленна. Пригласили молодого режиссера Ивана Поповски,
который уже три месяца бьется над одними и теми же мизан

сценами, но не в состоянии их толково выстроить. Не идет
ни в какое сравнение с прежней хореографией прославлен

ного мастера Захарова и работа нынешнего балетмейстера,
чье имя нет смысла называть – оно мало кому известно… Как
после этого не понять возмущение Шустроповича? Так или
иначе, Очень Большой тятыр и большой музыкант расста

70
Георг Альба
лись не в войне, но и не в мире. Шустропович не будет на
премьере, даже в зрительном зале, – он улетит по делам в
Парижск. Ведеркин, который встанет 9 декабря за пульт, дал
всем понять, что он прекрасно справится с задачей и без
Шустроповича».
Невезучкин закончил чтение и вопросительно посмотрел
на друзей: ну, что, мол, скажете?
– Даже такого мэтра прокатили, а ты полез туда со своей
оперой, – покачал головой Неудачников. – Отчаянный ты у
нас какой!
– На что рассчитывал, посылая? – спросил Никудышни

ков, и рассмеялся. – Поставят? Только вот чем? Раком?
– Ну что хоть ответят, – промямлил Невезучкин, краснея.
– Неужели выбросят мои ноты в мусорную корзину?
– Так Очень Большой ведь закрылся на длительный ре

монт, – сказал Никудышников, – твои ноты так и бросят, коль
там такие сейчас хамы – директор и дирижер?
– Конечно, – подтвердил Неудачников.
– Очень жаль, очень жаль, – захныкал Невезучкин, заку

ривая с горя. – А рассказать, как я посылал в Камерный тятэр?
– Который при Бутырской тюрьме? – пошутил Неудач

ников. – Расскажи, расскажи!
– Ни при какой ни при тюрьме, а на Никольской улице,
недалеко от Очень Красной площади, – нахмурился Ника

нор. – Дело было так…
– Извини, что перебиваю, – встрял Никудышников. – А
что ты все почтой? Почему не самому принести?
– Да потому, что сейчас кругом охрана, которая с тобой и
разговаривать не хочет. А по телефону долго объяснять: я вот,
такой
то сякой
то, хочу вам предложить… и прочая чушь! Да
и номера телефонов узнать невозможно.
– Понятно, – махнул рукой Фома. – Ладно, рассказывай.
– Ну вот, я снова послал вначале либретто двух опер: од

ноактной – «Письма печали» по повести Платонова «Епи

фанские шлюзы» и двухактной – «Приключения на болотах»
по «Собаке Баскервилей».
71
Империя джаза
– Ты же, кажется, «Собаку» в тятыр Оперетты посылал, –
вспомнил Неудачников.
– Да, посылал, но эта версия совсем иная. То, что в опе

ретту – ближе к мюзиклу, а этот вариант – комическая опера.
– Что в сюжете Конан Дойла комического? – не понял
Никудышников. – Скорее, криминальная драма…
– А я сделал, чтобы было смешно, – пояснил Никанор. –
Автор имеет право на свое прочтение. Притом, хочу заметить,
у меня каждая опера существует в двух или трех вариантах.
Так уж получилось.
– Ты, что ли, самих Моцарта, Вагнера и Верди перещего

лял! – воскликнул Ерема. – У них в одном варианте. Не по

мню в истории музыки подобных примеров.
– Я вот такой – не довольствуюсь одним вариантом, – зар

делся гордым румянцем Невезучкин. – Так вот, значит, снова
ни ответа, ни привета. Тогда посылаю клавиры и в сопутству

ющем письме убедительно прошу как
то отреагировать. И –
о чудо! – пристыдил старика! Ответ пришел, но не по почте…
– Какого старика? – не поняли друзья.
– Главного режиссера Бориса Ковровского, которому за
девяносто, а он ни в одном глазу: бодр и спектакли ставит, –
пояснил Невезучкин и зашелестел новой бумагой. – Могу
зачитать письмо от него.
– Интересно, – оживились слушатели.
– Он пишет: «Уважаемый Никанор Трофимович! Мне труд

но убедить Вас в том тяжелом творческом положении, в ко

тором я сейчас нахожусь. Речь идет не только о старости и
болезни, речь идет еще и о том, что я сейчас не имею возмож

ности интересоваться материалом, который может послу

жить репертуаром нашего театра. Как и все театры, мы выки

нуты в «рыночные отношения». Короче говоря, без опреде

ленного заказа работодателей, мы – театр, а значит и я, не
можем и мечтать о творческих и репертуарных перспективах
нашей деятельности. Мы не можем ставить даже классичес

кие понравившиеся нам и нашей публике спектакли. Мы
вынуждены ставить то, что нам заказывают зарубежные им

пресарио. В таких условиях знакомиться с новым произведе

нием и давать еще дельные указания – безосновательно. По

72
Георг Альба
этому мы, как рабы, исполняем указания зарубежных парт

неров – покупателей наших спектаклей. К сожалению, ина

че мы и наш театр не может существовать. Это горькая прав

да, извините меня за нее. Остаюсь с надеждой. С уважением,
Борис Ковровский». Естественно, текст набран на компью

тере, а подпись его авторучкой. Я был тронут и даже присты

жен своими домогательствами…
– Крик души! – воскликнул Неудачников.
– Жаль старика, – добавил Никудышников.
– Жаль
то жаль, – сказал Невезучкин, пряча письмо, – да
только вот дед меня надул: вскоре по радио услышал, что его
тятэр готовит премьеру – оперу московского композитора
дагестанского происхождения Ширвани Чалаева на сюжет
Гарсиа Лорки «Кровавая свадьба» и еще какую
то оперу «все

проникающего» Башкевича, который, кстати, ранее просла

вился музыкой к телесериалу по Конан Дойлу. Так что, где уж
мне бедному…
– Да, тяжела твоя участь, Никанор, – похлопал по плечу
приятеля Фома. – Думаю, что и меня ждет подобная участь с
моей пьесой.
– Всех нас ждет одно и тоже, – подытожил Ерема. – плохо
быть никому неизвестным и еще хуже, поздно спохватив

шись, решить наверстать.
Глава 13
Оперетта и мюзикл (дурацкая беседа)
– Чем отличается мюзикл от оперетты? – спросил друзей
Невезучкин.
Никудышников и Неудачников стали думать. Наступила
пауза. Прошла минута, другая.
– Может количеством действий или действующих лиц? –
предположил Никудышников.
– Нет, – отрубил Никанор.
– Может специфическим сюжетом? – предположил Не

удачников.
73
Империя джаза
– Снова нет!
– Может музыкой? – опять предположил Фома.
– Дело не в музыке…
– Оркестром? – вновь предположил Ерема.
– Нет, нет и нет, господа! – торжествовал Невезучкин. –
Отличается тем, что в мюзикле во втором акте на сцену выс

какивают террористы и берут зрителей в заложники. В опе

ретте подобного еще не случалось.
– Ну, подумаешь! – недовольно фыркнул Фома. – От зах

вата никто не застрахован. Даже и Очень Большой.
– В Очень Большом это удобно делать на спектакле «Иван
с усами», – добавил Ерема. – Поляки, с понтом, захватывают
главного героя и он их ведет в лес, а там из
за бутафорских
деревьев выходят люди кавказской наружности в камуфляже
и с автоматами, после чего все начинает происходить взап

равду.
– Надо надеяться, ставя очередной спектакль в Очень
Большом, какой
нибудь новатор
режиссер заранее
договорится с банд
группой и включит ее в действие, –
предположил Ерема. – Успех будет грандиозный!
– Ну, ладно! Хватит глумиться над трагедией, – посерьез

нел Никанор. – Сменим тему… Тут я как
то шел мимо Кон

серватории, а там – лозунг: «К 70
летию маэстро! Слышим
Бизе, говорим – Щедрин, слышим Щедрин, говорим – Бизе».
Прямо как про Ленина. – А я вот стишок сочинил, – похва

лился драматург. – Послушайте!
Маклай Миклухо
Был глух на ухо.
Поймал он муху,
Приставил к уху.
Не слышит ухо,
Жужжит как муха!
– Ты гений, Фома, – похвалил Ерема. – А как дела с пье

сой? Носил куда
нибудь?
– Носил, носил, но всюду отсос, как и у Никанора с опе

рами. Буду теперь с горя писать роман. Назову его «Горе без
ума». Почти как у Мухомороедова.
– А кто это Мухомороедов? – не понял Ерема.
74
Георг Альба
– Как «кто»? Тот, кто грибочками увлекался. Грибо… едов,
значит. Да наелся не тех и помер в расцвете творческих сил, –
засмеялся Ерема.
– Жаль, что не будет больше ни Свекловода, ни Кук

ловода, ни Свиновода, – посетовал Невезучкин.
– А они и героями романа станут, – успокоил Никудыш

ников. – Так что не волнуйтесь. Еще услышите о них.
– Это хорошо, – обрадовался Никанор.
– Не люблю Шумана, а предпочитаю тишину, – сказал
Ерема и сладко зевнул. – Что
то вы расшумелись или точнее
– расшуманились… А уже поздний час.
– Когда начнешь писать роман, Фома? – спросил Ника

нор.
– Завтра с утречка и начну, – пообещал драматург, тоже
зевнув. (Как известно, зевота заразительна). И надеюсь, что
мой роман будет на порядок выше общего литературного мел

ко*****я, как говаривал писатель
террорист Бакунин.
– Дай Бог, дай Бог! – растянул рот, заразившийся зевотой
от друзей, Невезучкин. – Я записываюсь в первые читатели!
Идет?
– Не волнуйся, – успокоил Никудышников, – роман, как
и пьесу, буду читать по мере написания вам обоим вслух.
– Будем ждать, – разорвал рот в повторной зевоте Неудач

ников. – Я сегодня не выспался…
Глава 14
Муки творчества. Скаканье по Каналам
– Йогурт, твою мать, – выругался Никудышников, уста

вившись в белый лист экрана компьютера. – И о чем писать
роман, ума не приложу?
«Посмотрел с тоской в окно,
Почесал затылок.
Ох, немытое оно.
Мыслей не возникло».
75
Империя джаза
В голове вертелись всякие каламбуроподобные глупости,
типа: «сага о Форсайтах и сага о порно сайтах…», «протестан

тка и проститутка…», «папоротник – растение мужского
рода, а маморотник – женского (от «папа» и «мама») …», «из
Пушкина – по воробьям…»,
«Вновь призывно взглянул в окно.
Может, какая подсказка явится?
Грязным стало давно стекло.
Пьяный прохожий на вывеску пялится».
Вспомнилась очередная ерунда, как диктор ТВ назвал Вла

дивосток Обалдевастоком, и не только не извинился, но и не
заметил своей ошибки. (Три раза «не» – ну и стилист!). На

верное, название города произошло от глагола «обалдевать»
или от прилагательного «обалденный». Впрочем, вполне
справедливо. (Хотя «от» два раза!) Фома когда
то бывал в тех
дальних краях – действительно, место живописное. Когда

то и Никита Хрящевский, побывав там, назвал город
«русским Лос
Анжелесом». (Вот и «когда
то» подряд два
раза!). С тех пор ничего в лучшую сторону не изменилось…
Ерема потер переносицу и в мозгу пронеслась очередная
чепуха: «паранойя – пора Ноя», «время отплытия ковчега –
Ной, не ной, а отплывай!» Вслед за ней и другая:
«телекомпания Останкино (Отстань, кино!)». А далее – и
третья: «радоновые ванны и у роддома котлованы раскопали,
****ь, что не подойти поссать…». Фу ты, какая чушь лезет!
Фома с горя пошел на кухню заварить крепкого чая. Может,
тогда в башке начнется просветление и творческий процесс?
Подвергшийся недавно «евроремонту» закопченный чайник
(обвязывание ручки тряпкой, чтобы не жгло) призывно
чернел на плите. Набрал воды, зажег газ, насыпал в кружку
две столовых ложки «Цейлонского». (Того самого, как в
былые времена!). Заварочные чайнички не признавались. Что
за церемонии? Заваривалось непосредственно в кружке. А
кипяток периодически подливался по мере выпивания
содержимого. Поэтому закаленный чайник, чтобы не
остывал, всегда стоял рядом с маленьким огнем. Дабы не
76
Георг Альба
сидеть без дела в ожидании пока закипит, пошел снова за
компьютер. В башке завихрило: «туризм – тур в Турцию…»,
«монашка божья Нина часто грешила, любя буженину…»,
«слива Тоскливая (сорт такой) …», «бес смерти – бессмер

тие, а бес жизни – безжизненность…». Горе
писатель нажал
на клавиши и напечатал: «НЕГР – НЕ ГРажданин». Очень
хорошо выстраиваются буквы. А что дальше? Телефонный
звонок прервал творческие муки. Голос Неудачникова звучал
необоснованно весело. Спросил, как дела. Фома сообщил,
что засел за писание.
– Желаю творческих… узбеков, таджиков, туркменов и ка

захов! – в заключение схохмил Ерема.
– И тебя туда же! – поблагодарил Фома и пошел на кухню
посмотреть, не кипит ли.
Гад
чайник и не думал. Лишь шумел. Вернулся за компь

ютер. Напечатал: «Идя по перрону, курю папиросу». Хотя
папиросы, на самом деле, никогда не курил, считая их гадос

тью. Что же, начало вполне интригующее. Впрочем, не обя

зательно придерживаться какого
то сюжета. Это несовре

менно. Да и этих мудаков Свекловода, Кукловода со
Свиноводом не охота больше использовать. Вспомнил, что
когда
то очень давно, в младшую школьную пору, читал
повесть то ли Толстого, то ли Аксакова «Детство Багрова

внука». В голове тут же переиначилось на «Детства багровые
муки». Вспомнил, как старшие мучили во дворе… Зевнул и
снова поплелся на кухню. Чайник пыхтел, исходя паром.
Закипел, гад, наконец! Свершил таинство заварки и понес
кружку в комнату, где компьютер. Завертелась новая, но вряд
ли пригодная для романа, фраза
дилемма: «Когда одно говно
говней другого, не знаю, что и предпочесть?» Впрочем, мысль
вполне применимая к «творчеству» многочисленных новых
российских «писателей» и «писательниц» из числа поп
звезд
(певички, певуны и телеведущие), депутатов Госдумы,
олигархов, их жен и прочих обитателей Рублевки. Глотнул
чаю, обжегся, выругался и написал: «Сколько бы дитя не
свешивалось, лишь бы из коляски не падало». А что? Даже
77
Империя джаза
очень остроумная интерпретация старой поговорки. Решил
ненадолго прерваться и включил «ящик». Угодил под
«Вести». Телеведущий выдал очередные перлы:
«Шарикомасштабная акция» и «кривопролитие» (?!). Затем
последовали сообщения о том, что «медведи
гризли охотника
загрызли», а вокруг знаменитого художника Михаила
Шемякина, в связи с оформлением им балета «Щелкунчик»
в Мариинском театре, поднялся «шемякин шум». Показали
и выступление дамы из Думы. «Любовь Слизка изворотлива
и склизка», – подумал Никудышников и переключил канал.
Какой
то седой доктор болезненной внешности сообщил, что
бывает «варикозное, а также баррикадное расширение вен».
Затем он поведал, что у человека имеется и два голоса –
верхний и нижний. Фома стал соображать, как это. Что ли
один изо рта, а другой… из жопы? Доктор тем временем,
достав «спрятанную в кустах» гитару, запел самокритичные
куплеты:
«Если хочешь быть здоров,
Понаплюй на докторов,
Суп вари из топоров,
Ешь помет из
под коров».
Никудышников обиделся и переключил на «спорт».
«Спорт» вещал о «Спартаке». Кому это интересно? Фома не
болельщик. Переключил на «Культуру». «Евангелие и в Анг

лии евангелие» – вещал некий культуролог в очках. Показали
два портрета. «Этот – композитор Лист, – пояснил ведущий,
– а тот – Лука
евангелист». Фома глотнул чаю и крякнул от
крепости, а на экране кочевряжился современный поэт:
«Мел, лень и ум
Дают миллениум!
Вот и выходит, что насильно миллениум… не будешь!»
«Ай, да поэт, – подумал Фома и, глотнув еще, поперхнул

ся. – Не в то горло!» Затем какой
то пожилой искусствовед
стал делиться воспоминаниями о том, как художник Петров

Водкин, прежде чем написать знаменитое полотно, купал в
водке заранее выкрашенного красным коня.
78
Георг Альба
– Ну и ***ня! – рассердился в рифму Фома и попал снова
на «Спорт».
Комментатор декламировал:
«За буйки заплыл пловец
И почувствовал ****ец.
Будет кто его спасать
Или все ушли поссать?»
Фома снова переключился на «Культуру. Там лауреат мно

гочисленных конкурсов, известный пианист Рабинович, иг

рал чью
то сонату в ре
миноре. «Раз так, то уж лучше – Реми

нович!» – подумал Фома и снова скакнул на «Россию», где с
пеной у рта кричал что
то бессвязное и неприличное Сын
Юриста: «Македония и Закидония! Это не путешествие, а
«петушествие» – шествие гордых петухов!» Снова переклю

чил на «Культуру». Какой
то Засушенный артист России чи

тал что
то из персидской поэзии:
«Ебя Шехерезаду,
Воткнул свой хер ей сзаду!»
Никудышников вспомнил о компьютере и романе. Вык

лючил гнусный ящик и пошел на кухню долить кипяточку.
«Извините, вы из Венеции?» – спрашивало на кухне радио
голосом известного артиста. И отвечало невпопад женским
голоском: «Я – Филумена Мортурано, и встала нынче очень
рано». Никудышников, наливая кипяток, прислушался. «Сла

ва Везувия – лава» – сообщил снова известный артист. «Что

то из итальянской жизни, хотя как
то абсурдно» – подумал
Никудышников и перелил через край. – Вот, ****ь, мимо на

***чил, растяпа! «Там может располагаться там… ожня?» –
спросил женский голос, принадлежавший известной артис

тке. Но какой – Фома не мог вспомнить. «В той же мере, как
и Мэрия» – ответил популярный актер.
– Как же её, гадину? – вслух спросил, вытирая со стола
пролитую воду. – Артиста угадал – Юрий Зляковлев. А вот
ее, суку, никак!
79
Империя джаза
Радио внесло ясность: «Вы слушали запись спектакля «Фи

лумена Мортурано» в постановке Мрака Нахалова. В глав

ных ролях: Юрий Зляковлев и Людмила Придурченко»
– Как же я эту паскуду не узнал? – самокритично возму

тился слушатель и переключил на «Маяк».
«Газпром и Господь Бог вещи почти равновеликие, – вещал
политический обозреватель, – так же как Поленов и Палес

тина».
– Что за бред? – переключил на третью программу.
«В армии еврейтор – большой человек» – поведала третья
программа.
– Опять оговорка, – возмутился Фома и выключил радио
к ****е фене. – Что же они «ефрейтора» «еврейтером» назы

вают? Или так принято в израильской армии?
Ушел из кухни. Сел к телику. Включил «Культуру». Заиграл
симфонищенский оркестр. Камера наехала на фаготиста, и
появилась подпись: «Валторнист такой
то…». В гневе пере

ключил канал и услышал: «Застойное достоинство Ка, Пэ,
Эр, Эф…». В гневе выключил и направился снова на кухню
доливать. Не заметил, как нервно окучил полкружки.
Глава 15
Муки творчества. Вожди лежат валетом.
Непристойное рифмоплетство
«Делать карьеру – в любом случае, подонство» – подумал
Фома Некудышников и включил компьютер. На окне сидела
любимая кошка и с интересом наблюдала за действиями хо

зяина. «Кошка сидит и на меня подробно смотрит» – снова
подумал Фома и посмотрел на пустой экран. Тем временем
кошка улеглась на подоконнике и закрыла глаза. «Она очень
настойчиво спит» – подумал хозяин и посмотрел на термо

метр за окном. При отсутствии солнца присутствовало всё же
5 градусов тепла. Для марта совсем неплохо. Из соседней ком

наты лился ярко горящий свет: лампу забыл выключить. Но
80
Георг Альба
вставать и идти гасить – лень. Пущай себе горит! Что напеча

тать? Голова пуста как вакуумная камера. А ведь в слове «ваку

ум» содержится «ум». Если «ваку» отбросить, то останется
«умная камера» – голова с мозгами. Похваленная голова тут
же отреагировала мыслью. Вспомнились годы застоя, когда
страна называлась «Империей зла», а не джаза. Вспомнилась
и популярная песня тех лет «Русское поле». Вспомнились
авторы: композитор Ян Френкель и поэтесса Инна Гофф.
Хорошая песня, хоть и не джазовая. Душевная. Кошка потя

нулась и зевнула. «Эх, кота бы ей!» Возраст – десять лет, а все
еще девушка. «Не кота ей, а катализатор (кота лизатор)».
Фома почесал репу. Почему в голову лезет лишь чепуха? «На

верное, у меня депрессия…». Что это такое? Это диверсия в
собственном организме. Как с ней бороться? «Кир» не помо

гает, а лишь может усугублять. Вот опять словечко сомнитель

ное. Вторая его половина – ругательство. Богат русский язык
подобными словообразованиями. Недаром – Великий и
Могучий! Вот и со словом «оскорблять» тоже самое. Здесь,
правда, имеется в виду конкретное лицо – Оскар… Ах, ****ь!
Совсем забыл о своих недавних героях – Оскар
свиновод,
Орест
кукловод и Орнет
свекловод. И пьесу совсем забросил.
Все проклятая депрессия
диверсия! Друзья придут в гости, а
им и почитать нечего. Правда, я ведь пьесу фактически за

кончил. Три действия, шесть картин. Ну и хватит. Куда еще
развозить… подарки Деда Мороза? И так – предостаточная
муть. Недаром главный режиссер Олег Табачников даже не
дослушал до конца, забрыкал ручками
ножками – пощадите,
мол, господин автор! – и стал ссылаться на каких
то моло

дых, но уже преуспевающих, братьев
драматургов Дрисня

ковых, от чьих актуальных пьес «вся Белокаменная с ума схо

дит». «Которые «Онанизм» написали?» – осведомился, бу

дучи в курсе, подавленный Фома, с обидой собирая листы
рукописи. «Да, она самая, – подтвердил Табачников. – Гени

альная вещица! Рекомендую ознакомиться. На злобу дня, так
сязать… Там и про другие извращения: мастурбация, муже

ложство, некрофилия и еще что
то хитрое. Публика валом
валит. Сплошные аншлаги! А что у вас? Какие
то куколки, да
свекла… Кому это интересно в наше рыночное время?» Фома
81
Империя джаза
вспомнил, как ушел оплеванный. «Ушу, что ли заняться с
горя? – подумал тогда он. – Или для успокоения послушать
музыку Ушуберта, Ушумана, Ушупена, а то и Ушустаковича?»
Шел долго пешком по бывшей Тверской, переименованной
в Новоорлеанскую? Как догадывается читатель опера «Орле

анская дева» Чайковского здесь не при чем, а при чем – изве

стный всем любителям джаза город в Емерике.
Пешие прогулки всегда успокаивали Фому. Так он дошле

пал до площади Диззи Гиллеспи, бывшей Пушкинской, и
поплелся дальше в сторону бывшей площади Маньяковско

го, буквально на днях переименованной в площадь имени Луи
Армстронга, в связи с чем на месте снесенного памятника
сумасбродному поэту воздвигался новый – Великому Труба

чу. Мастырил скульптуру сам Гурам Цинандали, ближайший
друг передового градоначальника Долгорукого Юрия Мои

сеевича. После того, как Цинандали украсил своим «Перлом
Петра» стрелку Москвассипи
реки, а Манеж превратил в
выставку чугунного литья (если завтра война, то не один вра

жий танк к Кремлю не подберется), градоначальник
мэр
окончательно уверовал в талант грузинского мастера и разре

шил ему поганить столицу, как тому заблагорассудится. Да,
времена настали иные, джазовые. Только вот «попса» вместе
с «коммуняками» (термин мадам Стародворской) выказыва

ли всяческое недовольство и тайно готовили заговор по свер

жению демократического джазового строя. Они часто про

водили митинги на Крестной площади у Мавзолея, в частно

сти негодуя и по поводу того, что на усыпальнице красова

лись теперь два имени: «Ленин и Ельц Первый». «Зачем под

ложили этого баламута к вождю народов?! – гневно сканди

ровали они. – Позор осквернителям!» А над их головами кра

совались транспаранты: «Вон дерьмократа
джазиста из свя

того места!», «Требуем, очисть склеп от нечисти!», «Не при

касайтесь грязными лапами к святым мощам!» Говорят, что
подкладывали новосёла тайно ночью, минуя всенародный
референдум, по личному указанию наследника престола,
императора Валентина Валентиновича Шпицрутина. Это
особо возмущало несогласных. К тому же, говорят, в момент
82
Георг Альба
подселения, потеснили старого жильца, чуть не вывалив его
из хрустального гробика: рабочие так боялись своего свято

татства, что упились вусмерть. Поэтому им никак не удава

лось втиснуть и водрузить огромный новый гробище на пье

дестал, так как покойный император был мужчиной круп

ным, под два метра, не чета мелкокостному, да и усохшему от
времени, вождю мирового пролетариата. К тому же и про

клятая моль его сильно поела… Особенно возмущало протес

тующих, что положили покойников валетом (?!). Мы, госпо

да читатели, сильно увлеклись описательством и совсем за

были про нашего героя Фому. Пришло ли, наконец, к нему
вдохновение или экран монитора по
прежнему пуст как бе

зоблачное небо над Сахарой, где никогда не идут дожди?
Фома посмотрел в окно. Небо затягивалось тучами. «Муд

рые облака», – родился в голове поэтический образ и Нику

дышникова потянуло на рифмоплетсво. Он прикоснулся к
клавишам и вывел крупно заглавие: «Поступление и показа

ние». Ниже – помельче и в скобах: (поэма). Еще ниже – кур

сивом: «Посвящается братьям
близнецам Федору Николае

вичу и Льву Михайловичу Толстоевским (Дрисняковым).
Ох, уж эти насекомые!
Всюду ходят босиком.
Ходят эдак: так и сяк,
А навстречу им – босяк.
Засадил босяк косяк
И теперь он в кайфе.
А дружок его, Абрам,
Проживает в Хайфе.
Эмигрировал подлец
И теперь тоскует,
В Израиле жизнь – ****ец,
А дружок психует.
Ох, уж эти насекомые.
Лица, рожи – все знакомые».
Вот опять эти матершинно
безграничные возможности
Великого и Могучего: «психуй = пси + ***».
83
Империя джаза
– Ну что же… Первый блин, как говорится, хором! – вос

кликнул автор и застучал по клавишам энергичней.
«Негр не греет негритенка,
А над Вислой нависла мгла.
На руки возьмите котенка,
Проводите меня до угла».
«Прямо Блок! – мысленно похвалил себя, а кошка, словно
отреагировав на написанное и вспомнив свое котеночное дет

ство, мяукнула во сне, потянувшись. – Вот и она одобряет!»
Автор вдруг вспомнил о яснополянском старце.
«В хоре восторгов пою о графе,
О графе Толстом.
И пишу в графе:
«Спорил с Христом».
Но постился потом постом.
А крестился ли он крестом?
Балет напишу о графе я.
Вот ведь какая хореография!»
«Это уж скорее по части Никанора Невезучкина. Он ведь у
нас сурьезный кымпазитыр». Тут же, по аналогии с балетом,
про оперу вспомнилось и напечаталась теперь некая гадость:
«Оперуполномоченный
Пока живой, а не «замоченный».
Уполномочил Никанора оперу писать,
А тому такое, как два пальца обоссать».
Глава 16
Памятник Защитникам Девственный Плевы
По многочисленным пожеланиям «трудящих», т. е. чита

телей, автор решил выпустить героев дурацкой, отвергнутой
солидными тятрами, пьесы Никудышникова, на свободу. Ре

шил предоставить им возможность стать равноправными
84
Георг Альба
участниками нашего увлекательного романа, наряду с
другими: Фомой, Еремой и Никанором.
Сидят освободившиеся от оков драматургии герои, втро

ем на скамеечке в сквере возле Политехнического музея, пе

реименованного, кстати, совсем недавно в Полистилистичес

кий и носящий теперь имя Великого Композитора Земли
Русской (ВКЗР), Арнольда Ниткина. Музей – по правую сто

рону. Сидят лицом к Марасейке. По левую – возвышается
абстракционистская громадина скульптора Никомунеизвес

тного (даже ему самому!) – «Памятник защитникам Дев

ственной Плевы». Монумент представляет собой увеличен

ное в размерах гинекологическое кресло, в коем распласта

лась обнаженная пациентка в нужной для медосмотра позе.
Над ней склонился мужчина
гинеколог в белом халате. Он
поднял вверх большой палец: мол, все в порядке – девствен

ность налицо. Согласитесь, что при всем благородстве идеи,
положенной в основу произведения – блюсти целомудрие –
воплощение столь натуралистических подробностей имеет
сомнительную ценность. Да и зрители, в особенности под

росткового возраста, ведут себя неадекватно. Норовят в от

сутствии свидетелей, ночью, лишить скульптуру невиннос

ти, засовывая ей в промежность то палку, то железный прут, а
то и лом или обрубок трубы. Так что регулярно случается, что
девственность, хоть и каменную, приходится восстанавли

вать. Пытались организовать круглосуточную охрану как у
Мавзолея, да коммуняки
зюгадовцы запротестовали: «Зачем
нужно охранять какую
то проститутку?! Делать, что ли влас

тям больше нечего?» Злые языки говорят, что в качестве мо

дели позировала всем известная тусовщица, дочь в прошлом
влиятельного «демонократа», Клавдия Норисчак. В народе
скульптуру прозвали «Клава
шалава». Героиня гордилась, что
ей при жизни поставили памятник и во всех интервью заяв

ляла: «Я не такая! Я мужикам лишь голову морочу, а на самом
деле – целка! И вообще фригидная, хоть и с легким уклоном
в лесбиянство». Но ей не верили и считали про*****ю, кото

рой клейма ставить негде – сплошные татуировки.
85
Империя джаза
Облюбовали это место для встреч и лица сомнительной
ориентации, рассчитывая, что их сборища не вызовут ничь

их возражений, потому «плева» им, как говорится, до фени.
Нормальные граждане возмущались: «Превратили историчес

кое место в вертеп, в очаг разврата! Куда власть смотрит?»
Сомнительно ориентированных часто разгоняли, как граж

данственно настроенные прохожие, так и коррумпирован

ная милиция. Но не помогает. Слетаются снова как мухи на
говно. Да и оставим их в покое, вернувшись к нашим героям.
– Ел я как
то подсолнечник, а там оказалось очень мало
семян подсохнувщих, – пожаловался друзьям Свекловод, луз

гая семечки и придерживая мешок с корнеплодами возле
себя.
– Свекла надоела? – подковырнул кукловод, сосавший
мороженое «Пломбир». Кукленок в его левой руке жадно по

глядывал на лакомство пуговичными глазками, не осмелива

ясь попросить
– Надо иногда менять рацион, – заступился за Свекловода
Свиновод, разворачивая в противовес своим словам масля

ную газету с традиционным увесистым шматом.
– Кукленка мороженым не угостишь? – пошел в атаку
Свекловод, выплевывая шелуху себе под ноги.

Вы тут поменьше свинячьте, – предупредил Чтобтебепу

стобыло, поднося кусок ко рту и собираясь закусывать зеле

ным луком, росшим чудесным образом у него из рукава.

Ты у нас – ходячий ботанический сад, коль у тебя из всех
дыр зелень произрастает, – удивился Свекловод, запуская в
рот очередную горсть семечек. (Он «грыз» странно: набивал
полный рот, потом долго и тщательно жевал, выдавливая
масло, затем выплевывал труху бурным фонтаном).

Осторожней плюйся! – возмутился Кукловод, позволив,
наконец, кукленку лизнуть лакомство. – Ты так нас и всю
округу своим пометом заговняешь.
– Говорю, чтобы вели себя приличнее, – снова заволно

вался откусивший сала, закусивший луком и рыгнувший
(правда, в сторону) Оскар. – Здесь поблизости Кооператив
86
Георг Альба
Государственной Безопасности, где наш Валентин Валенти

нович комнату в коммуналке снимает. С ними шутки плохи!
Могут и замести.
Был солнечный веселый полдень. Прохожие по
весенне

му шманялись взад
вперед. Непосредственно возле монумен

та образовывались легкие тусовочные стайки молодых лю

дей, говоривших девичьими голосами и изредка целовавши

мися в засос. Между ног скульптуры торчала лопата, встав

ленная кем
то из борцов за нравственность очевидно ночью.
Орнет Свекловод потянулся всем телом от радости жизни и,
бросив взгляд на расположенного невдалеке лубянского ис

полина, отрыгнул громко и весело:
– Работа в Органах есть половой акт!
– Сам придумал? – с завистью спросил Орест Кукловод.
– Сам! А что?
– Ничего, – понурился спросивший.
– Не забывай об аресте, Орест, – снова пошутил Орнет.
– Орнет, я подарю тебе лорнет, – съехидничал Кукловод.
– Лучше кларнет! Я давно хочу научиться на нем играть, –
принялся грызть очередной корнеплод Свекловод.
– Чем отличается живой песец от мертвого? – спросил
Свиновод.
– ****ец? – не расслышал Свекловод.
– Не ****ец, а писец! – поправил Оскар.
– Который письмоводитель? Писчий? – переспросил
Орест.
– Нет. Животное. Мелкое такое, – занервничал Оскар.
– Не знаем, – ответил за обоих Орнет.
– Мертвый писец – это зверек, а живой – живописец. Ху

дожник! – торжествовал Свиновод, доедая шмат, закусывая
росшим теперь из ширинки луком и беспрерывно рыгая.
Мимо прошествовал, поигрывая дубинкой, коррумпиро

ванный блюститель. Стайка «не так ориентированных» веж

ливо его поприветствовала. Он галантно поклонился, опер

шись на дубинку, как на шпагу, и, бросив равнодушный взгляд
на торчавшую из монумента лопату, понимающе усмехнулся,
прошествовав дальше по маршруту следования.
87
Империя джаза
– Как будет по
грузински «милиционер»? – полушепотом
спросил развеселившийся Свиновод и, не дав друзьям на

прячь извилины, ответил: – Ментатешвили.
Коллеги натужно улыбнулись.
– Кто смотрел по телику засериал «Московская сажа» по
одноименному роману Васьки Поросенкова? – спросил Кук

ловод и зачем
то, пощекотав загрустившего кукленка, про

тер своим грязным пальцем ему мордочку и глазки
пуговки.
– Я лучше схожу на сеанс массажа, – отрыгнул Свиновод.
– А я вступлю в масонскую ложу, – пошутил Свекловод.
– У главного героя такая мерзкая рожа, – продолжал де

литься впечатлением Кукловод. – Не сюжет, а мазутная лужа!
Все время на экране царит жуткая стужа!
– В Антарктиде снимали? – спросил не страшившийся хо

лодов просаленный Свиновод.
– В Арктике, – поправил рассказчик. – Но не совсем, хотя
на Севере. В бывшей Коми АССР. Действие происходит в ко

миссионном магазине. Времена ведь еще советские. По сю

жету советский чиновник поет арию из оперы «Севильский
цирюльник». Среди местного населения процветает бартер
– меняют, например, пачку риса на полкило ириса. А в это
время в стране под звуки «Болеро» претворяется в жизнь план
ГОЭЛРО. Один местный житель
басурман по фамилии Вас

серман дружит с арестантом по фамилии Аристотель, поса

женным за то, что возил «Икарами» икру из Кракова…
– Хочу вареных раков! – икал, икал и вдруг воскликнул
объевшийся сала.
– Короче, фильм, – продолжил прерванный, – о бездоро

жье, бесколбасье и обо всех прочих видах национального раз

гильдяйства.
– Ну и муть, – вздохнул кимаривший на солнышке Свек

ловод. – И чего только по «ящику» не показывают, иху мать…
Смотреть тошно! То славянофильство, то славяносвинство…
«Почему у вас, уважаемый автор, герои только то и дела

ют, что сыпят сомнительными каламбурами?»
«А чем вы не довольны, дорогой читатель? Каламбуры все
же лучше, чем горы кала. Согласитесь».
88
Георг Альба
Глава 17
Служить на почте ямщиком… Дирижер+человек. Индийс+
кие и прочие частушки, и стишки
«Дорогой автор, – спрашивает внимательный читатель, –
что
то вы совсем забыли про сурьезного кымпазитыра Ника

нора Невезучкина? Как он, что с ним?»
«Не волнуйтесь, дорогой читатель, – отвечает автор, – у
нас как с героями Великой Отечественной Войны – никто не
забыт и ничто не забыто. Пожалуйста, сейчас расскажем о
деяниях Никанора».
Никанор, несмотря на безответность, продолжал одоле

вать почтовые отделения своей округи, отправляя бандероль
за бандеролью. Из
за частоты почтовых отправлений он эту
деятельность именовал, перефразировав название известно

го русского романса «Когда я на почте служил ямщиком», –
«служить на почте ямщиком». Работницы отдела бандеро

лей запомнили его, но реагировали по
разному: одни радо

вались, что вот снова этот безумец пришел «делать план»
(обычно дневная выручка невелика), другие напротив – даже
поувольнялись, устав обслуживать докучливого клиента. От

правив, пребывал в счастливом ожидании. Ответят или нет?
Регулярно проверял свой почтовый ящик. Вдруг – по почте.
Но ни по почте, ни по телефону, ни по почте электронной
известий не поступало. Конечно, в глубине души Никанор
понимал, что поступает как сумасшедший и что так настоя

щие дела не делаются, и никто из трезвомыслящих деятелей
искусства давно не ожидает никакого наплыва непризнан

ных гениев, да еще таким «ямщицким» способом. Но все

таки, помня евангельское, что надо сеять и, возможно, ка

кое
то зерно упадет на благодатную почву и прорастет, слал,
слал и слал. Наконец в почтовом ящике обнаружился квиток
– извещение на бандероль. Радостно «погнал коней» на по

чту. Отстоял очередь и… получил собственную бандероль,
вернувшуюся к отправителю. Эх, отправитель
отравитель!
Номер дома, видите ли, не тот указал. Оказывается, невоз

89
Империя джаза
можно найти второй по значению столичный театр, хотя ули

ца указана правильно. Речь, конечно, идет о тятре Сандунов

ского, расположенном в центре столицы недалеко от Очень
Большого. Вот и первый блин… хором! «Всё, что ни делает

ся, к лучшему», – подумал огорченный, но не очень, автор и
снарядил новую посылку.
И, наконец, долго спавший телефон проснулся. Звонили
«оттуда». Голос вполне ****юшачий. Наверное, секритутка.
Пояснение: с некоторых пор Никанор стал именовать со

временных тощетелых представительниц прекрасного пола
46
48
го размера, с «попками», которые уместятся в кулаке
(непременно «блондондычки») и которые ездят в огромных
«джипах» с наворотами, – ****юшками. По– культурному –
бизнес леди.
– Никанор Невезучкин? – пропищало веселое молодеж

ное сопранко.
– Да, – встрепенулся кымпазитыр, как Ассоль, ждущая на
бреге морском появления Алых парусов.
– Вам звонят из Очень Новой Оперы. Почему не смотрите
электронную почту?
Никанор кинулся к компьютеру, открыл, отыскал,
прильнул к экрану. «Уважаемый, госп. Невезучкин, ознако

мившись с Вашим произведением, думаю, что оно, без со

мнения, могло бы представлять определенный интерес для
дирижера филармонического оркестра. Поскольку я являюсь
главным дирижером оперного театра, то, к сожалению, это
не моя специфика и не специфика театра. Более того, вы

нужден признать, что в моих творческих планах и планах те

атра, расписанных на несколько лет вперед, отсутствует воз

можность заниматься какими бы то ни было проектами, не
связанными с оперным жанром.
С уважением, главный дирижер Московского театра
«Очень Новая Опера» им. Е. В. Колобова…».
– Ноты можете забрать в любое время у охранника на вхо

де, – сообщила дополнительно трубка. – Если что, звоните.
Назвала номер и заверила, что она каждый день на работе.
90
Георг Альба
Никанор встрепенулся, как будто побывал на премьере
своего сочинения. Какой отзывчивый дирижер оказался.
Даже ответил. Наверное, потому что эстонец. Русский бы
послал или, как в Очень Большом – Великая Китайская Сте

на – не пробить, не объехать. Только раздуваются от сознания
собственного величия за дирижерским пультом Две Ноздри
и палочка
махалочка в твердой руке… А этот – человек! Ди

рижером можешь ты не быть, но человеком быть обязан, как
говаривал один великий русский поэт (заядлый охотник, мот
и картежник). Ответил, ответил, ответил! Хоть и отказом.
Радость, какая! На следующий день помчался, окрыленный
вежливым отказом, несмотря на гнусную погоду и ужасный
гололед. Как известно, Очень Новая Опера расположилась в
знаменитом саду «Эпатаж». Здание в стиле модерн. Огром

ные массивные двери с бронзовыми резными ручками. Ни

канор потянул на себя. Пружина тугая как тетива скифского
лука, но справился. В предбаннике, слева за стеклом, угрю

мый страж в униформе с аппетитом уплетает лапшу «Доши

рак». Угодил, ****ь, не вовремя, в обеденный перерыв. Если
даже собаку отрывают от еды, она огрызается и может тяп

нуть, а уж охранник тем более.
– Вам кого?! – рявкнул страж.
– Мне должны оставить ноты, – чувствуя себя заранее пре

ступившим закон, вымолвил визитер.
– Нет никаких нот, – повел вокруг себя цербер, опьянен

ным лапшой взглядом.
– Мне ска
а
за
ли, ч
что должны быть, – окончательно
смутился проситель и стал заикаться.
– Вон внутренний телефон. Звоните!
Никанор позвонил пару раз, но трубку никто не брал. «На

верное, поссать вышла. И здесь попал впросак: между жопой
и ссаками. Раз уж не везет, так не везет!» Поплелся к выходу.
Огромная дубовая дверь со всей скифско
пружинной силой
дала под зад, довершив унижение…
Ты удовлетворен, читатель, узнав кое
что о Невезучкине?
Думаю, что пока достаточно. Главное не залупотреблять (надо
же: два ругательства в одном слове). Перейдем теперь к Фоме
Никудышкину. Он ведь собирался сменить ориентацию и,
91
Империя джаза
бросив никому не нужное писание пьес, заняться еще более
никчемным делом – рифмоплетством. Получается ли?
«Слышна рага
Из оврага.
Там индусы пили брагу,
На закуску съели рака.
Из
за рака
Вышла драка!»
Фома отбросил фирменное гусиное перо – таким и Пуш

кин писал – откинулся в кресле – в таком и Вольтер сидел,
тот, который вольтметр изобрел – и задумался. Как назвать?
«Индийские частушки» или «Куплеты индийского гостя»? Но
подобный гость есть в опере «Садко
садист» Финского
Хор

сакова. А частушки, кажется, индусы не поют? Вот они, вот
они – муки творчества окаянные! Тяжело быть поэтом на
Руси, потому что, как сказал великий Иссушенко – «Поэт в
России больше, чем поэт. Он еще и строгий редактор!» Прав,
прав автор «****ской ГЭС»! Да никто и не спорит. «Разве это
поэзия? – раздался откуда
то с галерки гадливый внутренний
голос. – Это бездарное рифмоплетство, непригодное даже
для пионерской стенгазеты в былые времена».
– Пожалуй, сукин сын прав, – согласился творец и снова
обмакнул частичку гуся в антикварную чернильницу, из ко

торой, как говорит легенда, сам Наполеон в походах чай пил
за неимением под рукой в нужный момент кружки. – Попы

таюсь снова.
«Гармонист, гармонист,
Ты душою гуманист.
Твой любимый автор – Лист,
Но по вере ты баптист!»
Тоже частушка выкакалась, но в расчете на консерваторс

кую публику, хотя там на гармонях не играют (но орган Очень
Большого Зала и есть огромная гармонь). «Словно заперто
все до рассвета», – запел с галерки внутренний голос.
– Это слова известной песни Сухоусова «Одинокий гор

мон», – сказал автор и тут же покритиковал себя, помня, что
92
Георг Альба
в России поэт больше редактор, чем поэт. – Причем здесь
баптисты и композитор Лист? Дурь какая
то выходит! Попыта

юсь еще. Как говорил Отец народов: «Попитка нэ питка».
Снова гусиное перышко, испив чернилушек, отрыгнулось
четверостишием исторической направленности:
«Будет август, будет путч!
Так уж повелось.
Реваншистов тех живучих
Много развелось!»
«Делаешь успехи, – раздалось с «галерки». – Это значи

тельно лучше и главное – гражданственно!» Похваленный
автор аж зарделся и снова склонился над папирусом, пода

ренным другом
египтологом (спёр из гробницы одного из
фараонов). Папирус вызвал древне
исторические ассоциации
и буковки стали бодро выстраиваться в слова:
«Все повымерли шумеры,
Коль ни в чем не знали меры!
Вот напьются натощак,
А потом весь день пищат:
То и это им не то,
То и это им не это…
Очень жарко нынче лето.
Кто б поставил граммов сто?
Ну, какой же ассириец обходился без похмелья?
Его спаивал сириец винами из подземелья.
Клинописи заявляли,
Что шумерский воин стоек.
Но события являли,
Что он просто алкоголик».
На галерке зааплодировали: «Можешь смело нести в му

зей Востока!»
– Ну, ты и скажешь, – заскромничал автор и покраснел.
«Во всяком случае, дело спорится, – продолжали наверху,
– и прогресс на лицо!»
– Сейчас еще что
нибудь зафигачу, – обрадовался автор.
– Аппетит приходит во время беды!
93
Империя джаза
«Какой кошмарный сон, друзья,
Сегодня мне приснился:
Я будто фугу сочинил
И поутру женился».
Требуется редакционное пояснение: подобное признание
может принадлежать композитору, злостному холостяку, не
терпящему полифонию. «Посвящается другу, композитору
Никанору Невезучкину», – приписал сбоку автор и задумал

ся. На «галерке» тоже молчали. Общаясь с кымпазитыром,
поэт поднатаскался в вопросах музыки и знал названия мно

гих опер и балетов, хотя и не все слышал. Поэтому написал
следующий стишок о гастролях балетной труппы:
«Дафнис и Хлоя»
Вернулись из Ханоя.
Были во Вьетнаме,
А теперь вот с нами».
«Так себе! Фигня», – пискнули с галерки.
«Что за дама ходит в феске?
Неужели Анна Веске?» – метнулся из балета в эстраду
«поэт», а далее снова вьетнамская тема:
«– Что ты ноешь всё и ноешь,
Словно житель ты Ханоя?
– Не ходил давно в кино я.
Оттого все время ною».
«Опять дрянь порядочная», – крикнули сверху. В ответ ав

тор обиженно заскрипел пером:
«Дома хорошо и складно,
Есть стиральный порошок.
А на улице прохладно.
Не посрать ли мне в горшок?»
«Опять похабщина! Как не стыдно?» – попенял внутрен

ний глас.
94
Георг Альба
«Из тюремной лирики», – написал Фома подзаголовок и
перо весело побежало:
«Тюрьма проводит семинар,
Приготовили семь нар.
– Будьте ровно в «семь» со своею ложкой,
Будем угощать картошкой.
Если не придете точно в срок,
Значит, любите вы «рок».
А коль любите вы «рок»,
Вам впаяют новый срок!»
«Надо посвятить джазмену Ереме. Он рок ненавидит и бу

дет доволен, – Фома удовлетворенно просмотрел написан

ное. – А ничего! Дело помаленьку подвигается. Надо будет
показать самому Иссушенко, хоть он и столь же занятой, как
социализм был развитой». Решил теперь накрапать что
то
эдакое, разудало
веселенькое из кладбищенской лирики,
благо на «галерке» заткнулись, а «Ваганьково» за окном, че

рез дорогу.
«По кладбищу ночью шёл,
Яму свежую нашёл.
Мертвый, воя и пища,
Вылез, съесть кого ища.
Наш герой не растерялся:
Хоть струхнул, но рассмеялся.
– На кого ты, ****ь, напал?
Мертвый пёрнул и пропал!»
На «галерке» скрипели зубами от гнева и Фома решил за

молить грехи чем
то шутливо
детским:
«Бегом от кого
то
Бежит Бегемота.
Она испугалась – и бух в болото.
Пусть там и лежит, коли ей так охота».
95
Империя джаза
Наверху лишь хмыкнули: не то одобрили, не то возмути

лись? Захотелось теперь написать что
то о недавней истори

ческой эпохе и ее деятелях.
«О сколько овец
Украл Сосковец!
О сколько баранов похитил Кобец!
А сколько отар
Угнал Гайдар!
Как много лис
Поймал Бурбулис!
А сколько капканов
Поставил Зюганов!
А сколько для дачи привёз кирпичёв,
Громивший парламент, маршал Грачёв!
Одна лишь приличной была, как и надо,
И то дочь японца, мадам Хакамада!»
Сверху вписал название: «Браконьеры в заповеднике».
Поставил точку и вспомнил, что в те времена при Ельцине
министром внутренних дел был некто Милиционерцин. Го

ворят, застрелился на посту, оскоромившись во время вели

кого поста, выпив всего лишь водки полста. Рука снова потя

нулась к заметно отощавшей бонопартовской чернильнице и
тутанхамоновскому папирусу. На «галерке» запели песню
былых лет:
«Дан билет ему на запах,
Ей – в другую сторону.
Уходил джазмен с джазменкой
На чеченскую войну».
Фоме снова захотелось порадовать детишек:
«Насрала синичка
В книгу на страничку.
Сделав это дело,
96
Георг Альба
Тут же улетела.
В руки взял я книгу
И увидел «фигу».
В виде фиги кучка,
Сделанная птичкой.
Ах, ты, ****ь, синичка!
Вырву я страничку.
Не кладите, дети, вещи как попало,
Чтобы еще кто
то в книгу не насрало!»
И в заключение «Поэма про непутевого аспиранта».
«Надо ль аспиранту,
Физику
гиганту,
Думать о богине

Девушке Ирине?
Любит он Ирину
Как свою перину.
Вот сейчас на ней он спит
И отчаянно храпит.
Видит сны он про пиратов,
Как пират пропил свой клад
И был этому лишь рад.
Видит он и сны другие,
Неприятные такие:
Получил во сне он рану
От рогов самца
барана,
В ужасе проснулся рано.
Голова его в дурмане,
Видит все кругом в тумане.
Был он накануне…
Где бы, вы подумали?
Нет и нет, не в бане.
Был он в ресторане.
Там он бурно под селедку
Пил ерша из пива с водкой.
А теперь вот и расплата –
Кажется, закован в латы.
97
Империя джаза
Где уж тут опохмелиться?
Больно даже шевелиться.
Вспомнил вдруг и об Ирине,
Девушке
богине.
Где ты, где, Ирина?
Дай мне аспирина!»
И гадость на прощанье:
«Бери Зина резину,
Да клади в корзину.
Отзимуешь зиму –
Выбросишь резину».
«Какая резина имеется в виду? – придрались на «галерке».
– Боты, галоши или презерватив?» Чувствую, как негодует
читатель. Зачем превращать роман в сборник похабных час

тушек? Каюсь! Немного переборщил. Но автор искренне хо

тел полней высветить одного из персонажей, переменивше

го ориентацию и ставшего писать вместо абсурдистской пье

сы маразматические стишонки. Не пора ли вернуться к теме,
заявленной в названии произведения – «Империя джаза».
Клянусь и повинуюсь. В следующей главе непременно вер

нусь!
Глава 18
Парад джаза и показательная экзекуция
Вот и пригодилось заявленное ранее – «Параджанов и па

рад джаза». Идея проведения подобных мероприятий на
Очень Крестной площади ему первому, известному звукоре

жиссеру, стукнула как по барабану в его большую кудлатую
голову. «Чем мы хуже их, строителей авантюризма?» – спро

сил он себя и других, и ответил: «Кому ризм, а кому лизм (ка

питализм)!» Правительство дало согласие на проведение
мероприятия, рассчитывая этим попугать и приструнить как
отечественную, так и мировую попсу. А молодой император
98
Георг Альба
добавил, процитировав своего давнего предшественника
Петра Первача: «Отсель грозить мы будем миру!» Заменил
словечко «шведу», потому что группа БАБА к тому времени,
набив всем оскомину, распалась. Под давлением мировой
общественности давно отказались от военных парадов в честь
победы Александра Градского над немецко
половецкими зах

ватчиками при композиторе Бородине. К тому же надоело
делать из площади каток, изображая Чудское озеро. Больше
всех распалялись емирихамцы: «Почему мы не проводим
смотры войск в честь победы колонистов над индейцами или
– северных штатов над южными?» К ним присоединились
испанцы: «И мы не проводим ничего в честь победы конкис

тадоров над коренными жителями Америки!» Французы
встрепенулись: «А победы Наполеона почему не отмечаем?»
Израильтяне тоже заворчали: «И мы не торжествуем ежегод

но по поводу нашей молниеносной победы над арабами?» И
даже монголы вспомнили о завоеваниях Чингисхана, римля

не – про Юлия Цезаря, а греки – про Алексашку Македонс

кого (не путать со знаменитым киллером). Пристыженный
Прежнев отменил шествия, а Ельц Первый восстановил на
брежнем месте Обжорскую часовню, преградив танкам и бал

листическим ракетам въезд на Очень Крестную площадь.
Но времена изменились и проклятущая попса, как неког

да фашизм, стала грозить миру. Не на шутку распоясались и
так называемые афро
америхамцы, отказавшись от джаза и
придумавшие «рэп» и «хип
хоп». В связи с этим в Сенате ста

ли раздаваться голоса «ястребов»: «Не пора ли всех черных
снова заковать в кандалы и отправить в их родную Африку,
сделав исключение лишь для Мандализы Райс, дамы, хоть и
смуглой, но приятной во всех отношениях». Короче, миро

вое сообщество сильно обеспокоилось. Обеспокоилась и одна
шестая часть суши (не путать с японским блюдом). По тра

диции парад решили провести в мае, чтобы не пользоваться
лыжами и коньками. Тем более, что стужа напоминала о не

удачной Финской войнушке с ее неприступной Линией Ман

нергейма.
На трибуне Мавзолея стоят члены правительства во главе
с императором. Валентин Валентинович держит над головой
на высоком шесте портрет Параджанова, издали очень
похожего на товарища Сталина. Как известно, все кавказцы
99
Империя джаза
чем
то похожи между собой. Это создает ощущение
преемственности, что очень нравится зюгадовцам, но злит
баронессу Стародворскую. Одесную императора стоит ми

нистр бескультурья Жорж Бенгальский, которому, когда он
еще был героем знаменитого романа Михаила Афанасьеви

ча, кот Бегемот оторвал его лысую голову. Но передовые со

ветские хирурги и лично сам профессор Преображенский из
«Собачьего сердца», пришили ее, да так, что комар носа те

перь не подточит. И вот Жорж с обновленной «головой про

фессора Доуэля» дослужился до министра. Это теперь назы

вается «карьерным ростом». Рядом с Бенгальским во весь рост
возвышается вечно угрюмый фотокорреспондент Ювеналий
Рост, который ой как не прост, хотя это кажется поначалу. (И
его в правительство приняли на работу). По левую руку –
министр гламурного джаза Игнатий Брутман. Возле него –
увешанный орденами и медалями, как некогда главный жо

кей кавалерии Муденый – руководитель всех джаз
оркестров
страны Антоний Тролль. По соседству виднеется и кепка
бу

меранг губернатора Обкома Саламандрыча, который не сго

рел при смене императоров и теперь активно застраивает сто

лицу элитными домами с башенками. На мавзолее толпилось
еще много народу, но не будем утомлять читателя перечисле

нием, а понаблюдаем за происходящим. Вначале из ворот
«Склизской» башни, названной так в честь нашей «Манда

лизы» – председателя родного парламента, выскочил на ли

хом коне главный церемониймейстер. Он выполнял эту мис

сию после Жукова и Малиновского при всех последующих
режимах. В прошлом известный певец, Огородный– артист,
а ныне – директор всех московских элитных кладбищ (мо

жет по блату приличную могилку устроить). Зовут Иосиф
Виссарионович Гробсон (не путать с ихнем Полем Робсоном.
К тому же, тот – черен как сапог, а наш загорает в солярии).
Гробсон дождался, когда куранты заиграли “Take the “A”
train”, что требовалось по протоколу. Дойдя до припева, часы
вдруг сбились на «Мурку», сделанную в начале тысячелетия
по просьбе сотрудников НТВ государственным гимном
(дружно распевали ее на Новогоднем «Голубом Огоньке» вме

сте с ранее упоминавшимся министром бескультурья). Эту
мерзость затем отменил указом новый император. Но, по

видимому, некие диверсанты с НТВ взобрались на башню,
100
Георг Альба
чтобы испортить празднество. Император покосился на гра

доначальника – что, мол, за шутки? Тот кликнул главного
звонаря Аскольда Париковского, по совместительству джа

зового барабанщика. Тот помчался исправлять. Вспорхнул,
несмотря на годы, на самый верх и в момент починил. Часы
доиграли мелодию Билли Страйхгорна, как положено, и це

ремониймейстер протрубил в матюгальник громовым бари

тоном, что парад открыт и дал отмашку демонстрантам. И
началось...
Первыми появились грузовые автомобили, в открытых
кузовах которых переливались перламутром и никелем
ударные установки всех фасонов. Барабанщики изгалялись в
причудливых полиметрах и полиритмах. Далее тащились, как
раньше, танки Тайваньской дивизии имени Дзержина Фелик

совича Эдмундовинского, самоходные рояли многих фирм
(«Стэйнвеи», «Ямахи», «Блютнеры»). На водительских местах
восседали молодые пианисты
гаденыши, ученики
знаменитого профессора Григля (он, кстати, а может и нет,
находился на трибуне) и наяривали «ладуху» и всяческую «со

временку» в манере Чик Кории и Херби Хэнкока. Далее ря

дами «нонаккордов» – построение из девяти человек в ше

ренге – шествовали духовики. Первый ряд – трубачи, второй
– тромбонисты, третий – саксофонисты. Они дружно игра

ли на память и без дирижера, знаменитую «Атласную куклу».
За ними тащили свои бандуры контрабасисты, на ходу дер

гая струны в пиццикатном упоении джазом. Вот появились
седовласые ветераны, увешанные, как новогодние елки, пра

вительственными наградами. Они помнили еще самого Дик

силенина. Кстати, о наградах. С некоторых пор ввели в оби

ход орден «Шут гороховый» трех степеней. За особые заслуги
всеми разновидностями первым наградили министра гламур

ного джаза Игнатия Брутмана. Помните, как он, играя на сак

се, летал на проволоке во время «джема», посвященному съез

ду глав «Восьмерки». Награды сейчас сверкали начищенным
блеском на его молодецкой груди хоккеиста и фигурного ка

тальщика. Заметим, что вообще с гламуром власть боролась,
но гламурный джаз, как доступный народу, допускался. Ше

ствие демонстрантов замыкала странная многолюдная ко

лонна пленных гитаристов поп и рок музыки – тех, кого
101
Империя джаза
успели отловить. Среди них, позвякивая кандалами, плелись
и два короля Попсы и Гламура, главный рэппер страны,
косящий под негра, и три дамы – каратистка Клавдия
Норисчак, всенародная сваха Розита Угорелик (Кто не видел
в течение нескольких лет по ТВ ее программу «Без горестей»,
тот ничего не видел!), и певичка Лёля Трель. Лица пленных
печальны. Их конвоируют пожилые музыковеды в штатском
и молодые, преданные императору «нашисты» с
«калашниковыми» наперевес. Когда колонна поравнялась с
памятником «Каунту и Бэйси» (раньше бывший – Минкину
и Поджариновскому) и подошла к Лобковому месту, раздался
зычный глас Гробсона:
– А сейчас, дамы и господа, вас ждет показательная экзе

куция. Приступить к выполнению!
Сначала вперед вывели обоих королей, сорвали с них мод

ные шмотки и поставили на колени.
– Дать каждому по десять шомполов! – крикнул тонким,
но грозным голосом в микрофон, сам Валентин Валентино

вич Шпицрутин.
Вдруг над его головой взвилось легкое облачко и в нем про

рисовались лица императоров
предшественников – Павла
Первого и Николая Первого, очевидно прорвавшихся в наш
мир из мира параллельного. Павел пискляво закричал:
«Шпицрутенами их, подлецов!» Николай пробасил: «Палка

ми, палками, негодяев! Недаром меня прозвали Николаем
Палкиным». Видение так же внезапно исчезло, как и возник

ло. Никто, наверное, и не заметил, кроме автора романа
– Исполняйте! – приказал церемониймейстер двум здо

ровенным палачам с розгами в руках, очень похожим на из

вестных артистов эстрады – Владимира Бедокура и Тигра
Блещенко. Но возможно, сходство обманчиво.
С виновников спустили штаны, оголив разновеликие зад

ницы: тощенькую короля Гламура и упитанную попкоролев

скую. Читатель догадывается, что в последний момент мяг

косердный Валентин Валентинович заменил очень болезнен

ные шпицрутены – обычными розгами, и палачи приступи

ли к делу.
– На первый раз каждому по десять, – уточнил с трибуны
совсем раздобревший император.
102
Георг Альба
Розги засвистели, оставляя на мягких местах красные по

лосы, что на жаргоне палачей называлось «делать зебру».
Хотя вместе с имеющимися на теле угрями и пупырышками,
похожими на звездочки, полосы дополняли картину, превра

щая разукрашенный зад в известный всему мир звездно
по

лосатый флаг. Надеюсь, емерихамцы не обидятся? После
первых трех ударов поверженные короли завопили.
Гламурный восклицал: «Звезда в Шоке! Сексуально!»
Попсовый вопил: «Алла, Акбар! Алла, Акбар!» Но та, к кому
он обращался, на помощь не шла – не надо, мол, вбухивать
мои кровные в никому ненужный мюзикл «Апчхикаго»!
После окончания процедуры, наказанным смазали
воспаленные места вазелином и отправили на консультацию
к знаменитому проктологу Моисею Борисову, что не обещало
ничего хорошего.
– А теперь приглашаются дамы! – зычно объявил распо

рядитель «бала» и из толпы пленных вывалились три ранее
упомянутые знаменитости.
– На кол их, на кол! – гневно выкрикнула лучшая джазовая
певица страны Огородная артистка Людмила Обездоленная.
Она давно ненавидела конкуренток
нахалок, и мечтала
свести с ними счеты. Правда, и сама для денег не чуралась
попсы: «не джазом единым сыт человек, но и …» Ей проща

лось – зачитывалось героическое партизанское прошлое в
катакомбах Одессы. Действительно, возле Василия Блажен

ного из брусчатки торчали несколько острых деревянных ко

льев, обклеенных для пущей суровости наждачной бумагой.
Экзекуторы поволокли бедных к орудиям пытки. Пригово

ренные отчаянно визжали, брыкались, норовя укусить пала

чей. Но палачи – ребята крепкие, бывалые, у них не забалу

ешь. Первой водрузили на кол каратистку. Она извивалась как
спирохета под микроскопом, но не подавала виду, что стра

дает и, с натужной улыбкой на искаженном болью лице, дер

зко выкрикивала: «А что? Прикольно!» Когда насаживали
всероссийскую сваху, кол подломился под грузной дамой и
она грохнулась на брусчатку, сломав свою деревянную ногу.
На помощь кинулся, ранее непредусмотренный сюжетом,
бывший муж, а ныне телевизионный фокусник Цимбало, с
103
Империя джаза
просьбой взять грешницу на поруки. Чтобы не помещать ее в
госпиталь – инвалидов не казнят, дожидаясь полного изле

чения, – отдали. И фокусник как жук, который тащит ог

ромный шар из навоза, толкая задними лапками, покатил
бывшую супружницу вниз по Васильевскому спуску, чтобы
утопить без свидетелей в Москвассипи
реке (До того достала
своими телевизионными откровениями). Пощаженная на
радостях распевала «во все своё воронье горло»: «Не винова

тая я!» За третью жертву заступился один из палачей – Тигр
Поликарпыч Блещенко, обратившись непосредственно к са

мому императору – благо, глотка луженая, крикнул без мик

рофона – беру, мол, засранку этакую на поруки и перевоспи

таю, не позволю больше никаких «муси
пуси». Добрый Ва

лентин Валентинович уступил, и Трель отпустили, правда, с
подпиской о невыезде.
– Продолжаем дальше наш «концерт»! – прогремел над
площадью громовой глас Гробсона. – На десерт, так сказать,
дамы и господа, показательное отмывание. Но не денег, а лже

негра Юнуса Тимурова.
Знаменитого рэппера подвели к оказавшейся случайно «в
кустах» поливальной машине и подставили его разрисован

ное бесчисленными татуировками мускулистое тело фитнес

бездельника под мощные струи. Гуталин быстро смывался
вместе с липовыми рисунками. Вымытого, ставшего бледно

телым, тусовщика отпустили в костюме Адама на все четыре
стороны.
– И еще один «фрукт» у нас на закуску, – пообещал распо

рядитель и махнул дланью.
«Нашисты» вывели на середину площади дрожащего мел

кой трелью главного свата страны Савла Глистермана.
– Будешь ли впредь заниматься своим паскудным сводни

чеством? – грозно спросил император. – Доколе будешь снаб

жать хулилигархов провинциальными ****юшками?
– Больше не буду, Ваше Величество, – заблеял пленник и
штаны его отчетливо увлажнились сзади и спереди. При этом
очёчки соскользнув с нервно вспотевшего носа, шлепнулись
под ноги в образовавшуюся лужицу с прощальным «дзинь».
– Прочь гнать с земли русской! – махнул дланью осерчав

ший Валентин Валентинович и приказал приступать к зак

104
Георг Альба
лючительной фазе торжества, к показательному сожжению
осточертевших гитар.
И как на первом параде победы к подножию Мавзолея
победители бросили фашистские знамена и штандарты, так
и сейчас пленные поп и рок
гитарасты бросали свои инстру

менты к ногам победителей. И вскоре выросла огромная куча,
а пленные все шли и бросали.
– Надо же, сколько наплодилось, – возмущался кто
то из
правительства. – И вправду, «имя им – легион».
Наконец, последний гитараст расстался со своим оруди

ем производства и по команде императора кучу с вертолета
облили бензином, а сам Валентин Валентинович прицельно
метнул зажженную зажигалку как в емерихамских боевиках,
когда подрывают истекающую бензином машину. Пламя
взметнулось до небес, а оркестр кремлевских парашютистов,
притаившийся за Мавзолеем, заиграл туш. В этот момент над
площадью на низкой высоте промчались, рыча моторами,
военные самолеты.
– Полетели бомбить проклятую «Трехрублевку», – заметил
снова кто
то из правительства и напялил противогаз.
Эти спецсредства выдали всем присутствующим на пара

де заранее, учитывая, какой едкий и ядовитый дым будет от
горящих гитар. Приехавшие в очередной раз в столицу с инс

пекцией – Воланд и его свита, по обыкновению, базирова

лись на крыше Пашкова Дома, любуясь новыми наворотами
скульптора Цинандали и молодых гламурных архитекторов
при попустительстве мэра Саламандрыча.
– Сколько высотных домов понастроили, – воскликнул
Черный Маг. – Сколько башенок и всяческих, как говорится,
прибамбасов.
– Понастроили, Ваше преосвященство. Скоро не отличим
Москву от Нью
Йорка.
– А что за клубы черного дыма в районе Очень Крестной
площади?
– Наверное, снова Коровьев с Бегемотом шалят.
– Никак Ленина сожгли?
– Да уж пора бы, Ваше Благородие! Сколько ему еще лет
тухнуть?
105
Империя джаза
Глава 19
Крутизна. «Шарманка». Три трупа
Передовица газеты «Правда джаза» носила заглавие «Про

тив крутизны в искусстве». Написал статью известный кан

дидат искусствоведения, в прошлом популярный киноартист,
долгие годы проживавший в Парижске, но при новой власти
вернувшийся на родную родину, Ждан Габенович Марэ. В
статье автор клеймит некоторых деятелей отечественной
культуры, так называемого шоу
бизнеса, за необоснованную
пристрастность к «крутизне» в самых недопустимых и вопи

ющих ее проявлениях. Речь идет не только о творчестве
«звезд», но и об их образе жизни, поведении в быту, в кругу
семьи, вплоть до постели. Автор не жалеет красок, описывая
жизнь попсовой богемы. Им ставятся в вину необоснованно
большие гонорары, дорогущие автомобили и роскошное жи

лье. В статье говорится, что многие из них, имея сверхдохо

ды, скупают элитные квартиры, превращая их в доходные
дома как при царско
сельском режиме. Они владеют коттед

жами и загородными виллами, огромными территориями
заповедных лесных угодий. «Это отхряпанная у населения
земля, огороженная высоченными заборами с охраной (со

баки и автоматчики), – возмущается автор. – Помимо домов
на родине, «крутые» обладают недвижимостью и за бугром.
Особо обожаемы ими пляжи Майями в ненавистной просто

му населению Емерике, Лазурный берег, Ницца, зимние за

бавы в Куршавеле и в прочих Круасанах». Короче говоря, воз

мущенный искусствовед советовал правительству срочно
принимать меры, не дожидаясь народных бунтов – «крова

вых и беспощадных», волнений и восстаний под предводи

тельством новых Стенек Разиных, Емелек Пугачевых и Ива

нов Болотниковых. Собрался президентский совет – нынеш

ний вариант брежнего пол
литр
бюро. На повестке дня тема,
затронутая в газетной передовице. Валентин Валентинович,
как модно сейчас выражаться, «озвучил» статейку и окинул
взглядом собравшихся: ну, мол, какие будут соображения?
106
Георг Альба
Народные депутаты выступали один за другим, клеймя «кру

тых» кровопивцев народных, но не предлагали ничего опре

деленного. Видя, что все топчутся на месте, слово взял попу

лярный клоун
радикал, защитник русского народа и сын
юриста.
– Надо создать спецгруппы и начать ночами штурмовать
особняки и коттеджи. Это однозначно! – выкрикнул он гнев

но и, покачиваясь с пяток на носки, круговым движением
руки утер вечно слюнявый рот, точно так, как некогда делал
это Великий Дуче.
– У самого
то огромный парк иномарок и несколько до

мов, – зашептал какой
то злопыхатель из зюгадовцев. – Как
бы самого вверх тормашками не вздернули.
– Мы готовы создать штурмовые группы, – сказал при

нявший слова сына юриста за чистую монету энергичный
предводитель молодежного движения «Наши люди в
Голливуде», видя в подобном деянии перспективу для своего
карьерного роста.
– Отберем фабрики, заводы, дома и пароходы, – запели
хором на мотив «Интернет
сионала» представители левого
движения.
– Когда можем приступить к операции? – полюбопыт

ствовал председатель.
– Да хоть сегодня ночью! – заверил «нашивец».
– Приступайте! Докладывать лично мне. Господа, все сво

бодны.
Депутатское стадо шумно устремилось в президентский
буфет, круша все на своем пути.
Ночь. (Луна по сюжету не предусмотрена). Ночь не на
«Лысой горе», как у Дримского
Борзокова, а на нескольких
горах, именуемых Воробьево
Ленинскими. Когда
то в этих
живописных местах, глядя на распластанную внизу красави

цу Москву, молодые революционеры Ленин и его соратник
Воробьев поклялись, как некогда Герцен с Огаревым, переус

троить Россию. Одному из них это, как знаем, удалось, а вто

рой закончил дни в Соловках. Но не будем о грустном… Там,
107
Империя джаза
на горах, проходит широкая аллея, улица имени Косыгина,
по левую сторону которой, над крутым берегом Москвасси

пи
реки нависают стройной шеренгой типовые особняки,
похожие друг на друга, как и все попсовые песни между со

бой. Они, особняки, прячутся от завидущих глаз за высоки

ми заборищами, опутанными колючей проволокой и выкра

шенными защитной зеленой краской под цвет окружающей
среды. Чтобы врагу и с самолета трудно было разобрать, если
родное ПВО просрет, как просрало Руста, читавшего в полете
Марселя Пруста. Это знаменитые бывшие правительствен

ные дачи. В одной из них до своего свержения проживал из

вестный волюнтарист и любитель чудесницы полей, кукуру

зы, Микитка Хрюшкин. Сейчас в его просторных хоромах на
втором этаже «прописался» один из представителей новой
элиты, всенародный любимец и Огородный артист, кымпа

зитыр Егор Всмяткин. Егор за десять лет сделал головокру

жительную карьеру, благодаря смене режима. Никому неиз

вестный баянист, услаждавший своей игрой пьяных шахте

ров Донбасса в местном ресторане, вознесся до самых верх

них верхов – выше только на Луну (Недвижимость в Майяме,
разумеется, имеется, а еще – яхта и личный самолет). Эта

жом ниже обитает не менее известная личность, но из старых
партейных кадров, тезка кыпазитора, тоже Егор, но Лягач

кин. Лягачкин после перестройки сделался очень набожным
и часто до верхнего соседа летом сквозь открытые окна доно

сятся слова молитвы, завершающейся обычно дежурной фра

зой: «Иисус, ты не прав!» Сегодня теплая летняя ночь, как в
увертюре Мендельсона «Сон в летнюю ночь». Поют неуто

мимые соловьи, но их пенье забивает, как некогда советская
глушилка вражьи голоса, звонкий тенор. Брошенный женой
и сошедший с ума, певец Никодим Квасков, взобравшись на
сосну, круглосуточно исполняет хит жильца верхнего этажа,
песню про шарманку, у которой «душа первой скрипки». Эта
«шарманка» и принесла автору его заслуженные миллионы.
Но автор, по
прежнему, пребывает в тоске («Никак не могу
попасть на страницы журнала “Forbs”), что сильно печалит
миллионера.
Спецотряд рассредоточился вокруг объекта.
108
Георг Альба
– Лягайте в траву и кусты! – приказал командир, одетый в
костюм «ниндзя» из оперы «Чио
чио
сан», взятый, по обык

новению, на прокат в Очень Большом Тятре.
Остальные бойцы вырядились запорожцами с известного
полотна, где они пишут знаменитое письмо султану Бруней

ра. На головах развеваются чубы, под носами – тараканьи
усища, одеты в атласные шаровары и красные сапожки, в
руках – острые сабли и кистени, за плечами – тугие луки и
колчаны со стрелами. Командир в прибор ночного видения
разглядывает объект:
– Окна, в связи с теплой погодой, на всех этажах и во всех
комнатах открыты, что облегчит процесс проникновения.
Охрана мертвецки спит, пребывая в запое еще с минувшей
пасхи, а собаки отправлены на передрессировку в цирк на
Цветном бульваре, лично к Никулину
сыну. Давайте через
забор по одному!
Бойцы, выполнив команду, оказались в саду. Трава выше
колен – садовник тоже в загуле – щебечут кузнечики и про

чие насекомствующие мелочи. На сосне, по
прежнему, оди

ноким гормоном вопит брошенный тенор.
– Может, стрелой сбить его? – предложил кто
то из бой

цов.
– Пускай себе заливается, – возразил главный. – Он шу

мовое прикрытие создает. Докладываю обстановку: нижний
сосед крепко спит, приняв снотворное. (От Прежнева научил

ся.) Верхний пребывает в одиночестве. Жену с детьми на днях
отправил в Майями, а прислуга в отпуске. Но случайно в по

стели у хозяина может оказаться очередная «бабочка», меч

тающая стать звездой. Ну, с Богом!
Бойцы кинулись к зданию, еще не знавшему штурмов,
кошками взобрались на второй этаж и залезли в окна. Огром

ные хоромы, обставленные антикварной мебелью, пустова

ли. Только из
под двери спальни просачивался слабый свет
ночника. Командир ударом кованого сапога выбил дверь.
– Всем лежать, вашу мать! Секретная служба императора.
Ослепленные мощными яркими фонарями, щурились об

нявшись – лысый господин средних лет и две тощих блон

донки
болонки, в страхе подтянувшие к подбородкам про

стынь.
109
Империя джаза
– Оружие, наркотики, доллары в вентиляции!? – продол

жал пугать ниндзя, а остальные «запорожцы» с нездоровым
любопытством осматривали шикарную обстановку, зеркаль

ный потолок, стены, увешанные картинами эротического
содержания. Всеобщее внимание привлекло полотно модно

го гламурного художника Фикуса Сапронова «Венера стро

чит минет Гераклу».
– Что вам угодно, господа? – ничуть не смутился бывший
баянист. – Вы из какой оперетты?
Нарушая торжественность момента и серьезность обста

новки, за окном «рыдала шарманка».
Что ж выходит: «Жену в Майями, а сам с ****ями!?», –
сострил «ниндзя» и для устрашения взвел курок.
– Не ваше собачье дело! – задерзил хозяин и стал нервно
давить на секретную кнопку и изголовья кровати.
– Не старайтесь! Они мертвецки пьяны и спят богатырс

ким сном.
– Всех уволю! – взревел Огородный артист и столкнул ба

рышень с кровати. – Пошли вон!
Перепуганные голые будущие звезды
певички, прикры

вая ручонками козлиные груденки и промежности, жались к
стене, мечтая провалиться сквозь пол, будучи еще не до кон

ца испорченными. Но пол оказался крепкий, паркетный, и
провалов не допускал.
– Девушки, идите по домам, – великодушно разрешил
ниндзя и приставил дуло к лысой голове развратника. – Где
доллары и евро?
Девчушки, подняв с пола тряпье, покинули комнату и заш

лепали босыми ногами по лестнице.
– Доллары в банке, а евро в биде, – нагло рассмеялся кым

пазитыр. – Разрешите одеться?
– Одевайтесь! А ты Иванов, – обратился командир к од

ному из запорожцев, – иди проверь!
– Где, где? – переспросил спецназовец. – В ведре?
– Сначала все стеклянные банки проверь, а потом и биде,
– пояснил ниндзя. – Иди в ванную, там увидишь.
Служивый бросился исполнять, твердя как «Отче наш»:
«Не оставляй друзей в бидэ!» В этом момент из сада донес

лось истошное «…с душою первой скрипки!», послышался
хруст ломаемых веток и шумное падение тела.
110
Георг Альба
– Ёбнулся, наконец, – злорадно засмеялся автор, натяги

вая кружевные трусы.
– Почему он пел на дереве? – поинтересовался менее стро

го командир.
– Жена выгнала, я приютил по доброте душевной, так он
и меня достал. Орет денно и нощно. Свихнулся, наверное?
Из сада доносился лишь треск кузнечиковой мелюзги.
Певец наконец умолк.
– Наверное, шею свернул, – радостно предположил автор
популярного шлягера. – Пристал как банный лист к жопе в
парилке – напиши, мол, продолжение «Шарманки»! – Ком

позитор встал, застегивая ширинку.
В это время в дверях появился посланный за «евро». В ру

ках он держал вырванное с корнем биде:
– Все банки перебил – пусты. И здесь нет никаких денег!
Вот сами посмотрите.
– Значит, обманули? – взревел командир и замахал перед
носом врага Стечкиным.
– За поломку имущества ответите! – пригрозил Огород

ный и достал из кармана брюк украшенный бриллиантами
сотовый телефон: – Сейчас позвоню куда надо и вы пойдете
под суд за вероломное вторжение в частное владение.
Ниндзя ловким приемом кун
фу выбил из рук Всмяткина
дорогущий аппарат. Телефон, совершив пируэт, ударился об
стену и разбился, усеяв персидский ковер блестящими ка

мушками.
– И за это ответите, – снова пригрозил хозяин. – Телефон
стоил пятьдесят тысяч евро.
– Сергеев, сходи в сад, посмотри, почему певец замолк, –
приказал другому запорожцу командир.
– Слушаюсь! – затопал по лестнице сапожищами спецна

зовец.
– Иисус, ты не прав! – раздалось вдруг напевно с нижнего
этажа.
– Ну вот, и этого мудака разбудили, – осклабился хозяин. –
Сейчас молитвами заебёт!
– Как вы грубо отзываетесь о бывшем члене пол
литр

бюро? – возмутился командир. – Если человек уверовал, так
что же в том плохого?
Шумно вбежал в комнату посланный в сад.
111
Империя джаза
– Упавший не подает признаков жизни. Позвонить в «Ско

рую»?
– Звони, Сергеев.
– «Скорая», «Скорая»! Я «Алмаз», я «Алмаз!» Вы слушаете?
Немедленно приезжайте в бывшую резиденцию Хрюшкина
на Воробьево
ленинских горах! Как не знаете? Здесь теперь
живет композитор Всмяткин. А его знаете? Ну, «Шарманку»
сочинил. Вот и хорошо, что знаете. Что случилось? Знамени

тый певец Квасков с сосны ёбну… упал! Зачем полез? За шиш

ками, наверное. Едете? Всё! Конец связи.
Боец выключил рацию, устав от длительного диалога. В
этот момент композитор метнулся к окну, очевидно, собира

ясь выпрыгнуть. Но реакция «ниндзя» оказалась мгновенной
и пуля настигла беглеца, угодив точно под левую лопатку.
Подстреленный вывалился из окна. И раздалось не обещаю

щее ничего хорошего «Хрясть!»
– Убит при попытке к бегству, – убрал пистолет в кобуру
командир и добавил хладнокровно: – Так и запишем в прото

коле… Сергеев, снова звони в «Скорую», чтоб захватили вто

рые носилки.
– «Скорая», «Скорая»? Я «Алмаз»! Вы слышите? Это опять
я. Захватите еще носилки. У нас два тела.
– Иисус, ты не прав! – снова донеслось с нижнего этажа и
раздался выстрел.
– Ну вот и этот мудак, кажись, счеты свел, – устало сказал
командир и сбросил с лица теперь ненужную маску «нинд

зя», оголив простую славянскую морду жителя средней по

лосы России. – Бог троицу любит! Снова звони, Сергеев, чтоб
и третьи носилки захватили.
Боец вновь затараторил по рации. Командир, окинув взо

ром доброго старшины
батяни ряженых, заметил философ

ски:
– Вот как выходит. Сначала спорил с Ельцем. Помните
знаменитое: «Борис, ты не прав?» Потом – с Христом:
«Иисус, ты не прав!» А теперь – пулю в лоб… Сам оказался не
прав!
Округа огласилась пронзительным воем сирен, а небо на
востоке окрасилось алым. Майская ночь уходила, теснимая
новым, частично очищенным от скверны, днем. Проснулась,
112
Георг Альба
наконец, от шума не вполне протрезвевшая охрана и приня

лась открывать ворота. Во двор, давя нескошенную траву, въе

хало три кареты, потому что каждой машине по прейскуран

ту положены лишь одни носилки. Молодой врач
практикант,
ничуть не удивившись мертвым знаменитостям, констати

ровал у всех летальный исход. Санитары с проворством ус

тавших профессионалов упаковали тела в черные пакеты с
молниями. Носилки с усопшими погрузили в машины. «Ско

рые» теперь без сирен – куда спешить, раз дело кранты – по

катили в морг на улице Хользунова, что расположен недале

ко от места событий.
Глава 20
«Бедные люди». О тятрах. Две оперы и «два сапога – пара».
Визит в «Салон»
Как только выйдете из метро «Тредиаковская» в сторону
картонной галереи и окажетесь на улице Большая Пердын

ка, то идите решительно по правой стороне в направлении
речки Кляузы. На левую сторону, всю в рекламных щитах,
застроенную шикарными офисами в стиле «хай
тэк», не заг

лядывайтесь. Лучше приглядитесь к стороне правой, наби

той жалкими, лезущими друг на друга, полуразвалившимися
лачугами, да подайте, коль не жалко, милостыню бесконеч

ным скоплениям нищих и бомжей, сидящих возле покосив

шихся хибарок. Вот такие они, контрасты развитого капита

лизма, господа! Пройдя два пересекающих Пердынку пере

улка, заверните в третий без названия (вывеску кто
то спер
намедни) и увидите прямо перед собой надпись мелом на сте

не: «Бедные люди», а рядом – зачеркнутое слово «Бомбоубе

жище». Не пугайтесь. Здесь недавно фильм о войне снимали.
Под белой надписью покосившаяся деревянная дверь, как в
домах на снос. Это и есть джаз
клуб. Но клуб для любителей
с низкими доходами. «Как будто есть любители музыки по

жилых с доходами высокими», – возразит сведущий читатель
и будет прав. Пожалуй, лишь только министр гламурного
113
Империя джаза
джаза Жутьман и руководимый им оркестр получают хоро

шо. Остальные зарабатывают значительно ниже среднего,
поэтому и бегают с халтуры на халтуру, вместо того, чтобы
записывать шедевральные альбомы для потомства на века.
– Почему у вас, господин
товарищ автор, одни и те же пер

сонажи по ходу повествования меняют имена. Например,
Брутман стал Жутьманом. Почему?
– Потому что, во
первых, за ними не уследишь, ведь их
так много; во
вторых, так даже веселее, а в
третьих, – какое
это имеет значение, если и так понятно, о ком идет речь?
* * *
Древнееврейский тятэр «Салон» находится у черта на ку

личках. Как и для Биробиджанской АССР поблизости на об

ширных российских просторах места приличного не нашлось,
так и тятру выделили помещение где
то за «Автозаводской»,
да еще на автобусе – четверть часа. Неужели в центре все за

нято? Вон, например, «усатому няню» отдали шикарное
здание в Замоскворечье под его «Луну». Хотя у него есть и
другое помещение вблизи Патриарших. А Петру Наумычу гра

доначальник Саламандрыч воздвиг новёхонькое здание, хоть
и на месте бывшего еврейского кладбища, но рядом с Куту

зовским проспектом и домом родного дорогого Прежнева и
всеми любимого до сих пор Юрь Владимирча
Красно Сол

нышко. Очень живописное место на высоком берегу Моск

вассипи
реки, как раз напротив прущего в небо Москва
сити.
Любители джаза пристают к императору, чтобы новому тятру
Фоменки присвоить имя Эллы Фитцджеральд. Тоже ведь на
«Фэ», но более соответствует духу эпохи. А тятру «Салон» тре

бовали присвоить имя знаменитого емирихамского кымпа

зитыра Ирвинга Берлина (Исайя Бейлина), родом из Тюме

ни, автора знаменитого «Александр
рэгтайм
бэнд». Но дело
с места не сдвинулось ни в первом, ни во втором случае. Элла,
мол, нам не указ! У нас своя есть не хуже. Она к тому же член
Имперского Совета. А Тюмень слишком далеко. Пусть там
свои тятры переименовывают…
114
Георг Альба
Оставим скользкую тему и перейдем к делу. А дело в том,
что Никанор Невезучкин сочинил две оперы. Одну двухакт

ную по мотивам Франца Кафки – «Играй, скрипка», другую
одноактную по повести Куприна «Суламифь». Либретто пер

вой написал, друживший тогда с Никанором, режиссер Эду

ард Рацер, брат известного драматурга и сценариста с той же
фамилией. Эдуард с братом отношений не поддерживали.
Эдик презирал родственника за коньюктурщину в творчестве.
«Не пропадать же добру? – подумал композитор. – А не рис

кнуть ли предложить в тятыр «Салон»? Ведь по специфике
подходит». Решил и кафкианскую оперу тоже показать заод

но. По Интернету выяснил координаты и, собравшись с ду

хом, поехал, захватив клавиры и аудиокассеты. На дворе фев

ральская слякоть и гнусный ветер, а Никанор с некоторых
пор стал ярым противником излишне быстрых перемещений
масс воздуха в пространстве – ветер действовал на нервы.
Несмотря на трудности, он все же набрел на искомое здание.
Для начала, чтобы морально подготовиться, поинтересовал

ся репертуарным стендом у входа. «Тевье
склочник», «Скри

пач на крышке», «Узбечка» Юрия Шерлинга и что
то по Ба

белю с музыкой вездесущего Дружбина. В основном упор на
Шолом
Алейхема. «Похоже, мне здесь не светит, коль тут
прошелся плодовитый Дружбин, оставляющий после себя
только выжженную напалмом его таланта землю», – подумал
Никанор, но потянул все
таки дверь на себя. Седой сторож с
пейсами и с автоматом «узи» в дрожащих от Паркинсона ру

ках спросил проникновенно:
– Вы яврей?
– Нет. Просто я сегодня плохо выгляжу, – искренне при

знался Никанор.
– Проходите, – разрешил страж, оценив остроумие гостя.
Состоялась задушевная беседа с главным режиссером,
бывшим участником славного в прошлом дуэта «Радио

няня», распавшимся в результате отъезда одного из участни

ков на Землю Обетованную. Кафку с порога отмели, несмот

ря на его ветхозаветные корни. А Куприна посчитали взяв

115
Империя джаза
шимся не за свое дело и тоже забраковали. Вот так и закон

чился этот рискованно смелый визит. «Надо было, как пос

ледний аргумент сказать, что у меня отчим – еврей», – запоз

дало подумал автор, входя в вагон метро. «Осторожно, двери
закрываются!» – объявил правильный женский голос, и кто
то
последний впрыгнувший больно шибанул Никанора в спину.
Глава 21
Министерский джаз. Авианалет
Лексикон молодежных бастардов: «типа, короче, то есть,
ну
у
у, позиционировать, озвучивать, в принципе, реально…»
Это лирическое отступление, вернее отупление, читатель.
У нас речь пойдет снова о джазе.
Расположено «Министерство попустительства» на Нью

Ореанскойплощади, что возле метро «Колтрейновская». В
центре площади – десятиметровый обелиск ей, Нью
Орле

анской деве с трехметровым веслом в руках. В сумме получа

ется тринадцать, но уж так вышло. Кстати, веслом каменная
девушка указывает на ранее «озвученное» министерство. Оно,
как и другие заведения подобного типа, имеет свой джазо

вый оркестр. Мы знаем о существовании джаз
оркестров при
«Министерстве путей ложных сообщений», при «Министер

стве интимной связи», при «Министерстве модно
водного
транспорта» и многих других. Но не будем утомлять читате

ля дальнейшим перечислением. Самый известный из них, ко

нечно, Ка
Гэ
Бэнд, курируемый лично Валентином Вален

тиновичем. Но мы не о нем, хотя уважаемый коллектив зас

луживает самого пристального внимания, по крайней мере
со стороны правоохранительных органов…
Пока не забурлило увлекательное повествование, сообщим
обеспокоенному читателю, что любимые им персонажи –
Кукловод, Свекловод и Свиновод – никуда не подевались, а
116
Георг Альба
вступили в едином порыве в «Союз Бравых Сил» и сейчас
дружно посещают все собрания. Им пока не до нас. Но автор
искренне заверяет, что с ними мы еще непременно встретим

ся на страницах нашего любовного романа.
При попустительстве ленивого часового, упоенно слуша

ющего в наушниках любимую группу «Ногу оторвало», вхо

дим вместе с Еремой Неудачниковым в роскошно
мрамор

ное здание ранее «озвученного» нами министерства. Пригла

сил сюда Ерему давний знакомый и старший товарищ – Ефим
Александрович Сутулых, в оркестре которого наш герой ра

ботал в младые годы. Пригласил на репетицию джаз
оркест

ра, где он сам пристроился в качестве советника
консультан

та, типа Воланда районного масштаба. Вместо того чтобы
мирно почивать на заслуженном отдыхе (за восемьдесят) и
резаться с себе подобными в картишки или забивать «козла»
во дворе высотного дома на Котельнической. (Там с помо

щью черной магии заполучил шикарную квартиру еще при
самецской власти.) Так нет, неутомимый старец не дает по

коя ни себе, ни тем, кто помоложе, сыпля идеями и фонта

нируя захватывающими проектами. Вот и сейчас заморочил
голову руководителю оркестра, предлагая сделать програм

му в «Джазе только дедушки». Ерему привлек в качестве арон

жировщика и заказал обработать известную мелодию из еме

рихамского фильма «Джордж Буш из Джинки
джаза». Ерема
послушно исполнил поручение и сейчас пришел послушать,
как «озвучил» партитуру оркестр. Обработка всем понрави

лась и руководитель, полковник такой
то, предложил Неудач

никову поступить к ним штатным арон
жировщиком, зная,
что на своей основной работе Ерема получает гроши. Здесь,
правда, платили тоже не мешками с золотом. Министерство
оказалось прижимистым. Это вам не министерство финан

сов. Но, все
таки, копеечка плюс копеечка дадут две копееч

ки, а это в любом случае лучше, чем одна. Сутулых тоже под

держал идею полковника, соблазнявшего слабовольного
арон
жировщика тем, что и на работу
то ему регулярно хо

дить не обязательно. Сиди себе дома и пиши, выполняя за

казы. Но, не раз попадавший впросак, (между Сциллой и Ха

117
Империя джаза
рибдой), Ерема вспомнил, что, начавшись с джаза, заказы
переходят постепенно на эстрадную похабщину и все конча

ется любимой неисправимым народом «Цыганочкой». Это

го
то Ерема больше всего опасался, предпочитая не марать

ся эстрадой, которую терпеть не мог. «Хоть озолотите, а эту
гадость писать не буду!» – в сердцах говорил Ерема и с горя
опрокидывал стакан водки, впадая в протестный запой. Не
продавал наш Ерема душу дьяволу ни за какие коврижки, но
победа над собой давалась нелегко. Не было исключения и
на сей раз. Как говаривал автор «Маленького принца»: «Ис

кушение есть соблазн уступить доводам разума, когда дрем

лет дух». Разум подъялдыкивал: «Соглашайся! Работа не бей
лежачего». К тому же соблазняли в два смычка – полковник
и консультант. И Ерема, поддавшись, взял анкеты, чтобы за

полнить дома. Придя домой, по пути частично освободив

шись от чар, начал читать строгие документы. Дойдя до пун

кта «Указать, где расположены могилы ближайших родствен

ников, номера могил и описать общий вид крестов и надгро

бий», Ерема бережно сложил листы и спустил их в мусоро

провод. Проснувшийся дух победил искусительные доводы
разума. Порадуемся за нашего героя!
* * *
Девятое мая. Парад победы. Радио трещит, ведя репортаж
с Очень Крестной Площади. Композитор Акакий Отступник
нежится в джакузи с тремя тощими блондондычками, кото

рых собирается сделать очередными поп
звездами. Девушки
расплачиваются натурой, как и предусмотрено в контракте.
Они из категории тех, кто на вопрос «Девушка, что вы сегод

ня вечером делаете?» отвечают: «Всё делаю». «Жена в Майя

ми, а я с ****ями, – весело думает Великий Человек. – Почти
как Борис Годунов в опере «Мусоргского» («Достиг я высшей
власти…»)». Тяжелое детство в глухой провинции. Есть такая
«черная дыра» – Каменец
Подольск. Но он вырвался из ее
гравитационного плена и рванул в Белокаменную. Затем уче

ба в Бауманке. Потом – обладатель лучшей в Москве бас
ги

тары. Фарц
мажор помог. Только никто в ансамбли не брал,
потому что плохо читал ноты. Но зато теперь сам раскручен

118
Георг Альба
ный автор. И стартовая цена песни $ 25 000. Вот и трехэтаж

ный особнячок себе выстроил за три лимона зеленых. А сту

дия какая! А аппаратура! А рояль! Уважаемый человек. Ре

жиссеры борются за него. Чтобы только он писал музыку к
их фильмам. Какой молодец и, ведь, всего достиг сам! Но что
это? Он прислушивается к радиоточке военных времен, куп

ленной за большие деньги в антикварном (вошедшая снова в
моду «черная тарелка», хоть и не летающая). Радио бубнит
невероятные вещи о какой
то показательной экзекуции,
кого
то сажают на кол, сжигают чьи
то гитары... Что проис

ходит в стране? Куда смотрит будущая императрица Анна
Емельяновна? Что позволяет себе нынешняя джазовая
власть? Народу ведь попса нужна. Откуда
то издали доносит

ся нарастающий гул, переходящий в рев. Он выскакивает из
джакузи такой весь из себя обнаженный, тонкий
звонкий в
свои пятьдесят с гаком. Хоть и совсем сед как профессор
со

сед, но кудряв как барашек на заклании. Напяливает модные
круглые очёчки
велосипед, когда
то принадлежавшие лите

ратурному критику ХIХ века Белинскому и украденные на
заказ из его музея
квартиры. Распахивает окно. О, ужас! Над
«Трехрублевкой» пикирует эскадрилья бомбардировщиков.
Вой падающих бомб. Прямое попадание в особняк. Тяжелый
фугас пробивает два этажа и взрывается. Дальнейшее, доро

гие читатели, описанию не подлежит. Снимем мушкетерс

кие шляпы с перьями, котелки, цилиндры, сомбреро, кеп

ки
бумеранги... и склоним головы. Элитные особняки рушат

ся и горят. Между образовавшимися воронками мечется низ

корослый коротышка – модный кутюрье с внезапно посе

девшей челкой.
– Господи, что они творят? Я же одел и обул их армию в
новые наряды. Темно
вишневые шали для офицеров, сапоги
на шпильках для солдат… За что, за что? Анна Емельяновна,
где вы? Помогите! Убивают!
Вмиг «Трехрублевка» превратилась в пылающие руины, как
когда
то славный Дрезден после бомбежки союзников.
119
Империя джаза
Глава 22.
Аудиенция. «Вдовья доля». Новый Вавилон
«В белом плаще с кровавым подбоем» … вышел на террасу
под колоннадой бывшей сочинской резиденции Иосифа Ве

ликого нынешний повелитель Империи Джаза и обладатель
Черного Пояса Караоке – В. В. Шпицрутин Первый (и, воз

можно, последний). Сладко потянулся, погладил по голове
огромного пса Буцефала и, хлопнув в ладоши, позвал главно

го советника, Марка Мухобоя. Пока тот шел, сбивая на лету
огромной стальной мухобойкой римской работы надоедли

вых насекомых, император вспоминал прошедший парад и
радовался внутренней незаметной со стороны радостью, те

ребя за уши верное животное.
– Отчет о прошедшем мероприятии принесли?
– Вот извольте, Ваше Всемогущество, – протянул огром

ный пергаментный свиток Мухобой.
Сами почитайте вслух, – отстранился рукой в перстнях
правитель, вспомнив, что вчера вечером еще в самолете сел
на свои очки, раздавив их дотла.
– Как будет угодно, – зашелестел свитком, побрякивая
латами, Марк Мухобой и громоподобно прокашлялся, отчего
стая любопытных ворон в страхе покинула облюбованный
ими кипарис. – «Пора радоваться! Парад прошел удачно,
показав всему враждебному попсовому миру кузькину мать
наших достижений в области джаза. Были продемонстриро

ваны все виды новейших вооружений. Всех поразили концер

тные межконтинентальные рояли «Лирика», коим не страш

ны ни жара, ни холод, ни радары. Произвели фурор ударные
установки прицельного огня и контрабасы для игры под во

дой, а также…».
– Хватит, хватит! Дальше сам знаю. Расскажите, как про

шла экзекуция?
Хоть император вчера и стоял на крышке Мавзолея, лю

буясь достижениями, а сегодня ночью примчался на сверх

звуковом саксофоне в любимую южную резиденцию, – тем
не менее, ему было приятно повторно просмотреть «полю

бившиеся кадры», как бы отмотав пленку истории назад.
120
Георг Альба
– Экзекуция прошла успешно. Как следует выпороли обо

их «королей», отмыли злостного рэппера, посадили на кол
двух барышень. Под одной кол подломился и она, упав, сло

мала ножной протез; а другой хоть бы хны – лишь нагло ора

ла: «Как оригинально я лишилась невинности!»
– Так она, несмотря на свои телевизионно
развратные вы

кобенивания, девственницей оказалась?
– Представьте себе, Ваше Преосвященство!
– Тогда утопить «блондинку в шоколаде»! И прилюдно,
что бы другим не повадно…
– Бу сделано, Ваше Высокоблагородие!
– А гитар много сожгли?
– Хоть и много, но еще жечь да жечь. Столько напроизво

дили. Тьма тьмущая! Притом, всё импорт проклятый. Своих
так и не научились делать. То балалайка, то автомат Калаш

никова получается. Хитрый инструмент, понимаешь!
– Не прекращайте отлов гитарастов! Лично проверю!
– Слушаюсь, Ваше….
– А что с «Трехрублевкой»? Бомбили? – перебил Вождь
– Да, ваша Вседозволенность! Камня на камне не оставили!
– Вот за это отдельное спасибо! Будете представлены к
награде.
Пес жалобно заскулил и поднял вполне человечьи глаза на
хозяина, в которых читалось: «Хочу пи
пи, Ваше Собаковод

ство!»
– Иди, иди вон туда под колонну.
Животное послушалось и задрало заднюю лапу у подно

жия мраморного обелиска Ельцу Первому. Затем убежало по
своим животным делам.
– Доложи теперь про радио и телевидение. Говорят, везде
засели агенты мировой поп
индустрии и упорно развращают
население на деньги политэмигранта Бориса Бронштейнов

ского?
– К сожалению, это так, Ваша Честь!
– Позвать ко мне Председателя Кооператива Гос
мос
газ

безопасности!
Кланяясь и пятясь, Мухобой удалился. Между колонна

ми появился одетый в рясу и тогу (и то и другое одновремен

121
Империя джаза
но – на голое тело по последней моде службы внешней раз

ведки) человек тщедушного теловычитания с большой про

плешиной на голове.
– Слушаю вас, дорогой Игнатий Лойолыч. Как наши де

лишки?
– Прежде всего, хочу доложить, что главные песнетворцы

развратители ликвидированы.
– Ура! – по
детски захлопал в ладоши Прокуратор.
– Сам по себе погиб и Позолоченный Голос Россини, сва

лившись с сосны.
– Поделом! Нечего лазать без страховки по деревьям.
– Наложил на себя руки и бывший член ЦК ВКПБ.
– Который спорил то с Марксом, то с Христом?
– Он самый.
– Туда и дорога. Все равно от него не было проку. А еще
кого порешили?
– Пока все, Ваша Любознательность.
– Теперь про средства массовой информации докладай!
– «Ящик» целиком погряз в педерастенизме и парной гра

фии. Внедренные агенты донесли, что на двери кабинета
Главного висит табличка «Входить только задом». Завели у
себя молодежную передачку «Комеди
****ки». Юмор ниже
плинтуса и сплошной мат. Вот до чего докатились. А радио

станцию «Маньяк» захватили молодежные подонки обоего
пола и после прогноза погоды, вместе с приглашенными на
интервью подобными себе уродами, ржут и хохочут с утра до
вечера. И никакой полезной информации. А ведущие радио

станции «Ухо тоски», содержащейся на деньги белоэмигран

та Гусятинского, банкира и режиссера, без конца хамят ра

диослушателям, когда те звонят по телефону с осуждением
их передач. Особенно отличаются сам главный редактор Бе

недиксон и его помощник Дивновольский. Отличаются и
дамы. Двум ведущим: Бляриной и Бедровской пальцы в рот
не клади. В миг отхряпают. Изображают из себя интеллекту

алок
эрудиток, а сами допускают «ляп» за «ляпом». Недавно
вторая назвала известный емирихамский фильм, классику
Холливуда – «Мост через Ватерлоо». А когда радиослушате

ли ее уличили, стала отнекиваться – это, мол, позвонившие
так выразились, а я знаю, как правильно. Вот, нахалки!
122
Георг Альба
– Почему вы терпите такое безобразие? – топнул ногой
Вождь, отчего даже лямка сандалии порвалась. – Доколе?
– Извините, не велите казнить, Вашее Мудрейшество.
Руки пока не дошли. Другим были заняты, не менее
полезным.
– Чем? – порвалась от вторичного топанья лямка и на дру

гой сандалии. Вождь, заметив неполадки, в гневе сорвал обувь
и бросил в ближайшую пальму, с которой упорхнула стайка
подслушивавших волнистых попугаев, засланных вражеской
разведкой. Птички полетели докладывать через море, туда,
где «берег турецкий» и ближайшая военная база НАТО.
– Сожгли проклятый очаг разврата «Дягилев» – приста

нище лиц нетрадиционной ориентации. Ранее сожгли подоб

ное заведение в тятре «Немецкий комсомолец». Стрип
клуб
пригрел у себя под крылышком уважаемый режиссер Мрак
Нахалов. Обрушили «Парижский рынок», где торговали ин

тим
услугами (надувными резиновыми бабами и прочими
вибраторами), да еще и «Аквапарк», где мужчины вместе с
женщинами мылись как в греческих банях.
– Вот за это спасибо! Дайте вашу руку. Вы достойны не

медленной награды.
Гость протянул трясущуюся ручонку. Вождь напялил ему
на палец один из своих перстней. Награжденный чуть не
вскрикнул от боли – колечко оказалось узким, – но стерпел
и поцеловал дарящую руку. «Не колечко, а испанский сапо

жок» – подумал про себя награжденный.
– Служу Императору Джаза! Разрешите идти?
– Нет, постой! До меня дошли слухи в обход вашей развед

ки, что появилась новая молодая певица Джазмин, и что ее
за джаз бьет муж, хулигарх
попсовик. Правда?
– Правда, но он вместе с остальными буржуинами погиб
под бомбежкой на «Трехрублевке». А Джазмин гастролиро

вала в это время по стране.
– Все равно приставьте к ней незримую виртуальную ох

рану.
– Бу исполнено, товарищ Император! Можно отваливать?
– Нет, погодь! Слышал я также, что молодой певунок Де

била Биплан зазнался после того, как съездил на Землю Обе

тованную и поучаствовал в «Евреевиденье». Попросил пре

123
Империя джаза
доставить ему в отеле золотую ванну. А мраморную ванну,
которой его наградили за Второе место, в гневе разбил. Из
за
этого, говорят, и поссорились муж с женой, спонсировавшие
нахала. Муж
хулигарх, кстати, брат жены Саламандрыча,
выгнал свою супружницу, продюсера Братковскую с совмес

тно нажитого приусадебного участка и отобрал у нее общих
малолетних детей. Супруга теперь плачет, убивается и хочет
перелезть через высоченный забор, рискуя своей драгоцен

ной продюсерской жизнью, чтобы вернуть малюток. Разбе

ритесь, пожалуйста!
– Непременно разберемся, Ваше Великокняжество!
– А этого молодого нахаленка выпорите как сидорову козу!
Теперь идите.
Император
прокуратор, оставшись один, поскрёб одной
босой ногой другую и вспомнил – кстати, о ванных, – что
давно ванну не принимал. Весь в делах как в шелках! «Не за

казать ли Мудашкину домашние шлёпанцы на шпильках?»
Позвал любимую собаку, чтобы чесать ей за ухом, успокаива

ясь сам. «Почему я должен заниматься всей этой мерзостью?
Хорошо Жорику Муншу, там в его Емерике, где всяк сверчок
знает свой шестокович и все заняты своим делом. Здесь же,
по генсековской традиции, взваливают всё на одного: и сви

новодство, и свекловодство, и кукловодство, и черт знает что
еще. Нету, нету больше сил моих! Брошу все и уйду. Уйду как
Толстой в Оптину Пустынь. И не вернусь, сколько бы меня не
упрашивал известный добросердный режиссер. Пущай воз

водят на престол так всему любимую Анну Емельяновну. Ус

тал, устал, устал…».
* * *
Среди развалин «Трехрублевки» чудом уцелело лишь одно
здание. Издательство «Вдовья доля», организованное светс

кой писательницей Краусанной Гробской, чтобы печатать без
ограничения романы
мемуары, побывавших в рабстве у ху

лигархов дам. Романы шли нарасхват и поэтому штампова

лись миллионными тиражами, принося предприимчивой
дамочке сверхдоходы. Вся Россия хотела знать, как тяжело
живется простой русской женщине в условиях развитого джа

124
Георг Альба
зового капитализма. До чего довели женщину. Ту самую, не

красовскую, с русой косой до копчика, которая раньше не
только в горящую избу (теперь особняк) могла войти, не об

жегшись; и не то, что коня могла на скаку остановить, но и
слона, при том оторвав ему его длинный, любопытствующий
хобот. И до чего ее теперь довели эти проклятые импотенты

хулигархи? Вы только полистайте страницы мягких изданий,
да, не ленясь, почитайте. Почитайте, почитайте! Не оторве

тесь! Горькими слезами изойдете! Какой там Максим Горь

кий. Он бледнеет, становясь сладким. Даже сам Максим Зу

боскалкин в восхищении. А исписавшийся грузин
японист,
автор некогда популярных бульварных романчиков, так из

завидовался, что сделал себе харакири, давно висевшем на
стене заржавевшим самурайским мечом. Так ведь мог и зара

зу внести, но, слава Богу, не выжил. Поэтому, как говорится,
отрубив голову, по волосам не плачут. К тому же она лысая
была, несмотря на еще нестарые лета. Но вернемся к изда

тельнице. Поистине, ее вклад в культур
мультур не поддает

ся оценке. Ее можно сравнить лишь с такими историческими
личностями, как Софья Ковалевская и Софья Перовская,
хотя род занятий обеих Соф разительно отличался: одна грыз

ла гранит науки, другая бомбы в губернаторов метала. Прав

да, дам объединяло то, что ездили они в каретах. Наша геро

иня, будучи дочерью нового времени, предпочитает средства
передвижения несколько иного рода. Ее личный автопарк
пополняется все новыми и новыми «Бентли» и «Майбаха

ми», а «Лексусы» и «Хаммеры» уже и за машины не считает.
Притом, если спустит колесо, то мадам по «сотке» вызывает
другое авто с шофером из своего безразмерного гаража. Про

винившегося «коня» бросает на дороге, отдавая на разграб

ление и запчасти окрестным, недавно освобожденным от
крепостного права, крестьянам или вездесущим коррумпи

рованным гаишникам. Последние, зная о приближении щед

рой автомобилистки и передавая ее с поста на пост по рации,
специально подкладывают на пути незаметное препятствие
с шипами. Уловка всегда имеет успех. Разгневанная издатель

ница
писательница бросает поврежденную «тачку» и вызы

вает свежую.
125
Империя джаза
О разгромленном «новом Вавилоне» затрещали все вражьи
голоса. Вот что, мол, позволяет себе джазовый режим Шпиц

рутина. А еще в Евросоюз рвутся. Не успели отменить смерт

ную казнь, как стали практиковать массовое истребление
богатой части населения. Все жены «трехрублевских» хули

гархов, скопом отдыхавшие в Майями, узнав из СМИ о про

исшествии в России, чартерными рейсами срочно вылетели
на Родину. Оказавшись на пепелище и разом став вдовами,
все как одна кинулись к Гробской, – помоги, мать! Как у де

душки Крылова – «приголубь и отогрей». Милосердная и
смекалистая мадам выдала всем вдовицам по раскладушке,
ноутбуку, принтеру, пачке бумаги и поселила на своем про

сторном ранчо в палатках, благо погода теплая. Пишите, мол,
девушки, воспоминанья о своем житье
бытье, о том, как му

чили вас жестокие хулигархи, принудительно высылая в Май

ами, а сами развратничали здесь с любовницами
певичками,
обещая каждой дать «зелененьких» на запись диска и съемку
клипа. И вдовы застучали по клавишам, ломая длинющие
ногти и дорогущий маникюр, впервые в жизни сталкиваясь с
непреодолимыми трудностями русской фонетики и орфог

рафии, ранее не писавшие ничего, кроме извещения на про

дуктовой или табачной палатке: «Ушла на базу». «Ничего, –
успокаивала их издательница, предвкушая сколько новых
романов появится на прилавках. – Вы излагайте, а об исправ

лении ошибок позабочусь я. Заставлю свою пенсионерку

маму, бывшую учительницу русского языка, стать литератур

ным редактором». И процесс пошел, как говорил мастер пе

рестройки и гласности.
На пепелище, в своре в одночасье потерявших хозяев по

родистых собак, бегал на четвереньках совсем одичавший
кутюрье и сбивчиво (заикался и раньше, до бомбежки) рас

сказывал каждому встречному и поперечному, как геройски
погиб знаменитый композитор Отступник, прикрыв своим
тощим, но жилистым телом, как Александр Матросов амб

разуру, трех перспективных девушек, укрывшихся в джакузи.
Но рухнувший трехэтажный особняк не пощадил никого.
126
Георг Альба
Специальная группа санитаров в масках собирала убиенных,
сортировала, нумеровала и развозила по моргам. Другой от

ряд занимался собиранием сейфов и несгораемых шкафов.
Третий, вооруженный почему
то лишь бейсбольными бита

ми, отгонял от места трагедии охочее до халявы и ликовав

шее население окрестных деревень, не позволяя ему всласть
заняться мародерством.
Поскорбим и мы: прямо новое Бородино, Куликово поле,
Герника или, на худой конец, Ходынка.
Глава 23.
Заседание сената. Бал Сатаны
Над мрачно
мраморным зданием сияет сусальным золо

том вывеска «Сенат имени Фрэнка Синатры», а ниже, на чер

ной клеенке белилами и рукой, говорят, что самого Пиро

смани, хотя проверить трудно, приписано – «В буфэт очен
вкусни шашлик. Захади, дарагой!» Неискушенные прохожие
ловятся на приманку, но в дверях их встречает строгий швей

цар Иона Кобзловский. После вопроса «есть ли депутатское
удостоверение» и ответа «нету», следует пинок под зад. Вслед
исполняется поставленным голосом песня “My Way”, если
дело происходит днем. А если под вечер, то звучит песня
“Stranger in the night”. В случае, коль удостоверение забыл,
например, космонавт, то ему вслед раздается “Fly me to the
moon”.
– Туда первыми емерихамцы высадились, – недоумевает,
понимающий по
ихнему, ветеран космического спорта.
– Тем более, – по
русски отвечает страж. – Не хрена было
отставать от них в космической гонке.
Войдем и мы, не предъявляя никакого удостоверения,
прикинувшись “Invisible man”, став как бы персонажем зна

менитого романа Герберта Уэллса. Войдем незаметно в давно
мечтающий о кворуме зал и присядем на свободное местеч

ко, коих непозволительно много. Председательствует, по тра

127
Империя джаза
диции, мадам Склизкая, женщина с трудным комсомольс

ко
райкомовским прошлым и железной волей. В зале сплошь
мужчины, среди которых блестит безукоризненной абсолют

ностью лысина бывшего врача «Скорой», а ныне Огородного
артиста, барда
леопарда Александра Шлагбаума. У него по
обыкновению в руках гитарка и он в окружении кучки крас

номордых здоровяков – губернаторов Обкомов разных обла

стей, исполняет в полголоса недавно сочиненную патриоти

ческую песню о житье
бытье палестинских казаков, защит

ников Малой Родины от арабов. Силою искусства слушате

ли, в прошлом ярые антисемиты, превращаются в сочувству

ющих неравной борьбе детей Сиона за свою независимость.
– Песня, конечно, хорошая, душевная, товарищи, – вме

шивается в творческий процесс спикер парламента, – но про

должим наше заседание. Тише, тише, господа!
Для верности дама все же бросает в зал наступательную
шумовую гранату и публика затихает окончательно. Санита

ры выносят временно оглохших. Остальные все во внимании.
– Сегодня на повестке один, но большой, вопрос: «О на

шествии на столицу попсовой лимиты. И как с этим бороть

ся?» Довожу до вашего сведения, что для желающих развлечь

ся вечером состоится бал, посвященный недавно прошедше

му параду… Первым слово для доклада, предоставляется
всеми нами любимому режиссеру и актеру – Сергею
Никитичу Махалкину.
На трибуну вбежал седой, но поджарый докладчик в
спортивно
оздоровительном костюме.
– Извините, господа, что одет не по протоколу. Только что
с сафари, из Африки! Наводил там баланс в природе. Хищ

ников отстреливал. Ну там всякую мелочь: слонов, львов, тиг

ров… Но я не об этом. Что же друзья получается? Понаехали
тут, понимаешь! Со всего бывшего Союза. И пляшут и поют…
пародисты, юмористы, стилисты…
– Попрошу поконкретней, – вмешалась спикерша.
– Пожалуйста, буду поконкретней: Зульфия из Уфы, а
раньше оттуда и Ткачук. Воют и воют на собственные стишки.
Нет, чтобы делом заняться. Из Средней Азии валом валят.
Какая
то «Бэ
студия», «Город 213». Что за названия такие?
128
Георг Альба
Из Таганрога – «Рома Звереныш». На всю страну вопит как
кастрированный педофил.
– А что? Кастрировать надо, тогда и успокоятся, – послы

шалось гадкое предложение с галерки.
– А с женщинами что прикажете? – вмешалась спикерша.
Кричавший не нашелся, что предложить.
– То
то же! Не надо нам легкомысленных решений. Про

должайте, Сергей Никитич!
– Из Магадана – Диана! Из Владивостока приперся не

кий… – заголосил почему
то фальцетом прерванный режис

сер. – Как его? «Мумиё», кажется. Хорошо хоть, что англи

чане его к себе прибрали. Им теперь тоскливо без ихних Бит

лерсов. Из Одессы приперлись: Бенедиктин Джокер, пищал

ка Фикус. Второго, кажись, китайцы приютили и теперь от
него глохнут. Так им и надо. С Украины и Белоруссии прут:
Клодиты, Цимбалы, Засрючки, Колдуны, Продольские…
Неужели у нас на Руси своих талантов мало?
– А из Нижнего приперлась парочка братьев
куплетистов,
– возмутился кто
то в первом ряду. – И назвались
то по
ду

рацки – «Умный штурман № 2»!
– А этого, что в женских колготках, в валенках и ушанке,
кто позволил выпустить на сцену? – закричали с бельэтажа.
Оратор, подавленный наплывом желающих излить душу,
внезапно заплакал горючими как бензин слезами. Отчего на
полу под ногами от капель взвились яркие язычки пламени.
– Успокойтесь, дорогой Сергей Никитич и перестаньте
рыдать! Не хватало еще пожара. Хватит и того, что поп
экст

ремисты Манеж спалили и гостиницу «Москва», что напро

тив, взорвали. Да и «Националь»!
– А гостиницы «Минск» и «Россия» – тоже их рук дело!
Камня на камне не оставили, сволочи! – еще кто
то подлил
масла в огонь
– Больше не буду, – извинился режиссер и стал
интенсивно затаптывать очаги возгорания. На ковре
образовались прожженные дырки: явный материальный
ущерб.
– Вы садитесь, Сергей Никитич. У кого будут конкретные
предложения?
129
Империя джаза
– Надо выдать всем снайперские винтовки, – предложил
с места в карьер автор фильма «Ворошиловский стрелок».
– У них ведь тоже есть «Ночные снайперы», – возразила
ведущая. – Снайпер снайперу, как говорится, в глаз не выст

релит.

Надо устроить на границах Московской области КПП и
выяснять с какой целью пожаловали. И на вокзалах чтобы
ходили патрули, проверяя билеты и спрашивая, зачем при

ехали, – с пеной у рта предлагал делегат из Кенигсбергской
области. – А как заметят в руках гитару, так об колено и выд

ворять из столицы.
– Не из ваших ли мест пожаловал к нам «есаул»? – съехид

ничал некий делегат
москвич. – Поселился в «Серебряном
бору» и еще имеет генеральскую квартиру на Саввинской на

бережной.
– Его не троньте! – заступилась «мать» Сената. – Он те

перь Огородный артист, написал Гимн Москвы, личный друг
нашего уважаемого мэра и на сцене в свои пятьдесят тройное
сальто крутит. Это вам не хала
бала!
Перебранка, перепалка и пикировка длилась еще долго,
пока не объявили перерыв и табун устремился в столовую

шашлычную, к щедрому кавказцу дяде Нико.
Сытые и добродушно настроенные, с завязшими в зубах и
зубных протезах кусочками мяса и перышками зеленого лука,
вернулись делегаты на свои места, хотя многих не досчита

лись. Обычно некоторые просили в шашлычной временного
«политического убежища», чтобы успеть управится с саци

ви, лобио, люля
кебабом и шашлыком по
карски. Оно и по

нятно! Эти кушанья – дороже всех указов, законов и полити

ческих решений, принимаемых тугодумной думой. Ты ее хоть
Сенатом, хоть Парламентом, хоть Кнессетом, хоть Народным
Хуралом назови, а все равно кавказская кухня самая лучшая в
мире! Делегаты сытно подремывали в уютных креслах, спе

циально сконструированных французом Клодом Дебюсси
для безмятежного «послеобеденного отдыха фавнов». И
«фавны» мирно похрапывали, давая возможность страдаю

щим бессонницей вегетарианцам
коллегам принимать муд

130
Георг Альба
рые государственные решения. Так прошло несколько обяза

тельно
принудительных часов и спикер (она постилась – и
никакого мяса) объявила, одаряя ласковой улыбкой спящих:
– А сейчас, господа, переходим в танцзал, этажом ниже,
где состоится традиционный весенний бал.
Судебные исполнители с красными бригадмильскими
повязками на рукавах ходили меж рядов, теребя за плечи и
опрыскивая из газовых баллончиков особенно разоспавших

ся и храпевших, напоминая рев желающего спариться слона.
* * *
Все возможности пятого измерения в архитектуре давно
освоили инженеры, обслуживавшие Госдуму (Сенат), поэто

му танцзал казался необъятным как космодром Титомир,
чьим директором являлась ныне бывшая поп
звезда Богдан
Бойконур. Организаторы, поначитавшись Булгакова, реши

ли дать бал с настоящим воландовским размахом. Над офор

млением трудился, в прошлом киевлянин, художник
поста

новщик Борис Краснович, знавший все прикиды постмодер

на как свои шесть пальцев (имел такую отметину гениально

сти на правой ручонке). Он наворотил черти что, правда, не

укоснительно следуя любимому роману. Конечно, огромная
мраморная лестница, как в «Бровеносце в Потёмках» Сергея
Узиштейна. Лестница вела вниз и упиралась, как и положе

но, в огромный камин без огня. Оттуда и должны появляться
гости. Наверху, на специальном возвышении – трон короле

вы бала. Вместо надоевшей из года в год Маргариты Терехо

вой – сама Анна Емельяновна. Рядом с ней Воланд в бело

снежном фраке от Мудашкина. Роль Сатаны исполняет Ве

ликий поэт
песенник Яков Обрезкин. Более импозантной
фигуры на эту роль и не сыскать. Королева в обычном своем
прикиде: черное мини
платье
балахон, черные лакирован

ные сапоги до колен, но не выше. Колени оставлены для по

целуев. На голове нечто рыжее лахудрообразное: то ли парик,
то ли пучок соломы. На груди золотая цепь и медаль, полу

ченная некогда в туманной юности за «Арлекино».
По краям лестницы на обширных балконах расположи

лись симфонищенские оркестры. Справа – Теодор Пивоков,
131
Империя джаза
слева – Юлий Бушлат. В резерве прибережён и женский джаз
Светланы Безбедной. Имеется про запас и дирижер, на слу

чай гибели кого
то из основных (по сюжету предполагается
стрельба). Это нахальный молодой грек, осевший в России.
Тоже Теодор, но с другой фамилией. Над всеми высоко под
куполом, будучи подвешенным на проволоке, порхает везде

сущий Брутников с саксофоном в руках. Куда, как говорится,
лошадь с копытом, туда и рак с клешней! На ногах у него по

чему
то коньки, хотя май. Но так захотел постановщик. На

верное, будет сюрприз. И долгожданный час настал. На
«Склизской» башне пробили двенадцать шомполов и оркес

тры одновременно грянули знаменитую «Миллиард злющих
ос». По гениальному замыслу постановщика (Краснович в
детстве учился музыке) оркестр Пивокова заиграл в Ля
ми

норе, как известно,– песня печальная. А бушлатовский взлаб

нул на полтона выше, в Си
бемоль миноре. Летающий на
проволоке солист – ему всё равно, в какой тональности – на

чал импровизировать еще выше на полтона (в Си
миноре),
так как парит над всеми. Образовавшаяся какофония стала
наилучшим фоном для появления гостей, которое и после

довало. Первой выскочила из камина певица Даша Распут

ница и быстро, по
спортивному, одолев лестничную крутиз

ну, припала к оголенному колену королевы бала.
– Я в восхищении! – улыбнулась Емельяновна.
– Следующий! – голосом прораба строек коммунизма про

басил Иван Василич Воланд, тыча кургузым пальцем, отяго

щенным огромным перстнем
печаткой, в длинный список,
который держал в руках. Рядом стояли Коровьев в исполне

нии юмориста Ветрова и Кот Бегемот – Юрий Гальцев. Роль
Азазелло взял на себя композитор Максим Дундуковский. Он
стоял у колонны, вертя в руках «Смит энд Вессон» сорок пя

того калибра, доставшийся ему по наследству от папы, коим
родитель и застрелился. Но мы отвлеклись.
Следующей выпрыгнула Ирина Андантова и стала караб

каться вверх, то и дело срываясь со ступенек – годы брали
свое. Следом выпорхнула вечная невеста, хохотушка Король

кова. Ее хахаль, силач и стриптизер Нарзан, застрял своими
плечищами (косая сажень), но все же выкарабкался, чуть не
разворотив камин.
132
Георг Альба
– Поосторожней, батенька! – заворчал из суфлерской буд

ки постановщик. – Вам здесь не бои без правил!
Мы забыли упомянуть, что по условиям мероприятия, все
дамы обязались быть нагишом, что мешало музыкантам иг

рать – шеи выворачивали, чтобы подсмотреть. Вдруг бухну

лось что
то грузное, рыхлое, оказавшееся знаменитым тре

нером Татьяной Саврасовой.
– Ну и растолстела дама, – заворчала королева. – Коль не
можешь сесть на шпагат, садись на диету.
Выскочившие вслед за тренершой два молодых Гадика

юмориста – Варламов и Сортиросян – взяли под руки Савра

сову и потащили наверх. Заметим, что мужчинам полагалось
быть в плавках. Оркестры изгалялись в исполнении нон
стоп
«Миллиарда ос», а вверху разливались пассажи порхавшего
валькирией Великого Русского Народного Саксофониста
(ВРНС). Из очага вывалились двое: Лайма Дракула, ставшая
вампиршей и ее очередной обескровленный “boy
friend”. Он
в плавках, она – без всего. «Сладкая» парочка бодро побежа

ла к королеве, у которой начало помаленьку вспухать колено.
За этой парочкой выпорхнула и другая, но цельно мужская:
знаменитый хоккеист Метисов со знаменитым композито

ром, автором исполняемого в данный момент хита. Стран

ная дружба, заметим, но не наше дело! Одиноко выскочила
восходящая звезда из Минска, за ней выпорхнула воробьем
известная юмористка, а за ними степенно вышел, отряхива

ясь от сажи и паутины – камин давно не чистили – всеми
любимый Моисей Борисов, но почему
то без Придурченко.
Очевидно, партнерша одна уехала в Ленинград. Грохнулся об
пол мешковатый директор Эм
Ха
Тэ Табачников. Его
то ка

ким смогом сюда занесло? Плавки явно малы и все любвео

бильное содержимое грозит вывалиться. За ним выскользнул,
вечно что
то жующий или собирающийся что
то сказать,
композитор
тусовщик Дружбин. Бодро выпрыгнул Дрисня

ков младший, а за ним послышались и «шаги командора» стар

шего, с гривой волос и с бутафорским сопрано
саксофоном в
руках. За ними повалили как из дырявого решета. Недавно
133
Империя джаза
поротый король гламура с криком: «Сексуально»; спортсмен

ка Поркина и несдающаяся Катя Дрель; Юля Мечталова и
композитор
продюсер Коробыш; стареющий композитор
Писетский («Спорная лаванда») и улыбчивый Дима Шма

риков, заболевший «пианоманией»; неприкаянный Вибров
(«Чем бы еще заняться?»). И, наконец, легендарный Билли
Скокарев в плавках и в цветастом галстуке на голой шее («… а
я маленький такой»). На этом маскарад исчерпал свои позна

вательные возможности и оркестры одновременно заткну

лись. Сорвался с проволоки – завистники подпилили – и
расквасил нос ВРНС. О саксофоне и говорить нечего – вос

становлению не подлежит…
Кто хочет узнать, что было дальше, откройте роман Булга

кова на соответствующей странице и почитайте. А мы зак

ругляемся!
Глава 24.
На Брестской. Бардовский бардак
На улице Брестской, что недалеко от вокзала имени Лек

сан Григорича Лукашенки, в помещении бывшей пельмен

ной возник новый анклав джаза – дело рук неутомимого Эди

ка Опельмана, зажегшего очередной очаг, несмотря на про

тесты попрятавшейся по районным управам и ЖЭКам по

псовой власти. Для виду в каждом ДЭЗе, у каждого домоуп

рава, помимо долларов в вентиляции, на стене висит портрет
Дюка Эллингона. Но на деле хозяин кабинета исповедует со

всем иные принципы…
Над входом в джаз
клуб красовалось упреждающее напо

минание, напечатанное на машинке: «Ждет того, кто едет в
Брест там немедленный арест!» Явно дело рук конкурентов.
Вчера не висело. Значит, ночью повесили. Дело в том, что
сегодня здесь состоится собрание полулегального общества
«Союз Бравых Сил». И гадкое объявленьице должно смутить
новых членов, недавно влившихся в ряды. Таких, например,
134
Георг Альба
как наши старые знакомые – Кукловод, Свекловод и Свино

вод. Они
то и смутились, подойдя к двери.
– Меня, ждет арест? – всполошился Орест.
– Не психуй, – успокоил Свиновод, – а то получишь «...!»
– Как вы грубы, Чтобтебепустобыло, – заступился Орнет,
жуя свеклу.
– Не ваше свекольное дело! – откусил сала Оскар.
– Так заседание отменяется? – спросил у охранника Кук

ловод.
Но любезный охранник, помахивая гостеприимной дубин

кой и успокоив гостей старой поговоркой «Писаному не
верь!», пригласил войти. Вошли. Вниз вела крутая каменная
лестница, закончившаяся неким предбанником, где за сто

ликом сидела ранее упоминавшаяся Тамара и аккуратным
почерком верной подруги
декабристки или полевой жены в
отставке записывала имена входящих в толстую амбарную
книгу в дорогом кожаном переплете с толстым золотым тис

нением и названием «Малая Земля».
– Имя? – спросила Тамара, любуясь кукленком. – Вы его
сами сделали или купили?
– Зовут меня Орест. Сделал сам.
– А фамилия?
– Моя или кукленка?
– Ваша, ваша!
– Кукольник. Я потомок поэта, дружившего с Пушкиным.
– С отцом Оксаны Пушкиной, что ведет грустные переда

чи по телевизору «Мужской взгляд»?
– Да, как есть, ейный батюшка, – не стал спорить Куколь

ник и отошел в сторонку.
– А ваше имя и фамилия? – обратилась метресса к Свек

ловоду, продолжавшему жевать.
– Имя Орнет, фамилия Колман.
– Не родственник ли известному саксофонисту?
– Да, да! Самый что ни на есть. Седьмая вода на киселе…
– Почему же вы не негр?
– Побелел, сидя на свекольной диете. Знаете, как отмыва

ет? Родная мать не узнает!
135
Империя джаза
– А в мешке у вас саксофон?
– Нет. Корнеплоды.
– Оставьте мешок на вешалке, господин Орнет. К тому же
свою свеклу приносить и распивать строго запрещено.
– А не сопрут?
– Лично прослежу. Не волнуйтесь. А ваше имя и фамилия,
любитель сала?
– Оскар Чтобтебепустолобыло! – отрапортовал он как кос

монавт, благополучно вернувшийся на землю.
– Вы, наверное, украинец?
– Чистейший хохол!
– Оскара Питерсона любите?
– Любимый пианист.
– Тогда проходите. Только сало оставьте, с салом нельзя.
– Конечно, конечно, – Оскар брякнул на столик заверну

тый в промасленную газету «Крамольная правда» огромный
шмат. – Угощайтесь, коль не брезгуете.
Вытянутый как селедка зал переполнен и перекурен. В ту

манно
дымной дали, на небольшой сцене восседает прези

диум. На трибуне вещает в микрофон коренасто
очкастая
бабенка, сама баронесса Стародворская.
– Коммуняки придумали себе новый герб, – сообщила
докладчица. – Ленин в виде двуглавого орла, держащего в
когтях серп и молот.
В зале покатились со смеху. Заметим, что публика сидела
за столиками, уставленными выпивкой и закуской, как в рес

торане. Многие сильно навеселе. К трибуне подошел Чубай

кин.
– Хочу сообщить дорогим присутствующим, что я разра

ботал новый план ГОЭЛРО, в котором главное место уделено
джазификации России. Выпьем за джаз, господа!
Оратор вынул из
за пазухи чекушку и засосал из горла, за

тем, крякнув, сел на место. К микрофону подошел вечно мо

лодой аспирантского вида Неземнов.
– Когда я работал в правительстве Ельца Первого, мы бы

вало так заслушивались джазом, что даже забывали про тен

нис. Как Козел на саксе взвоет, так какие уж там корты, ра

кетки и мячи?
136
Георг Альба
– Нашли тоже, кого слушать, – возмутился родственник
Орнета Колмана и бросил объедком корнеплода в выступав

шего. Случился недолет и никто безобразия не заметил.
– А теперь, господа, – Опельман почти вырвал микрофон
на правах «хозяйки гостиной» из рук еле стоявшего на ногах
Неземнова. (Тот в последнее время стал закладывать по
чер

ному.) – предоставим слово нашему прославленному гостю,
поэту
шестидесятнику… да вы его и сами знаете… (в после

днее время у Эдика все чаще случались провалы в памяти –
тоже не юноша).
Иссушенко одет во все пестрое. Начиная с кепочки и кон

чая штиблетами. Бодро вскочил на пьедестал, заявив в мик

рофон:
– Послушайте мою новую поэму, посвященную несгибае

мому русскому мужику, строителю джазового капитализма.
– Почему вырядился как павлин на скачках? – завопил из
глубины зала явно нетрезвый недоброжелатель.
Поэт пропустил колкость мимо ушей, не расслышав. Стра

дал старческой тугоухостью с тех пор как исполнил роль Ци

олковского в одноименном фильме. Как и герой фильма, сам
пристрастился приставлять к уху трубу от дореволюционно

го граммофона фирмы «Пате». Когда же начинала пилить
очередная, двенадцатая по счету, молодая жена, то «слухо

вой аппарат» водворял на место и заводил скрипучие плас

тинки с остатками голоса друга Максима Горького, великого
певца Вшляпина.
– Отрастил Иван власы
Наподобие косы,
Отрастил Иван усы
И заправил их в трусы,
Отрастил затем он бороду
И пошел гулять по городу.
Люди в ярости кричат:
– Ах ты, волосатый гад!
137
Империя джаза
Отвечает он толпе:
– Вы завидуете мне!
Под кошмарный визг и вой
Возвратился он домой.
От гулянья пропотел,
Да и спать уж захотел.
Волосистый наш Иван
Лег одетым на диван.
Не пришло на ум Ивану,
Перед сном принять бы ванну…
Возмущал Иван народ –
Норовит наоборот.
От него не ждали радостей,
А одних лишь только гадостей.
Говорят, Иван в дальнейшем
Стал спокойным и милейшим.
Но пока таков, как есть:
Озорство одно и спесь.
Как
то съездил он в Европу
И показывал там жопу.
Ну, подумайте вы сами –
Стыд и срам под небесами!
Вот и все вам об Иване.
Пусть он дрыхнет на диване.
Он во сне лицом сердит:
Коль не пернет, то храпит.
Гром аплодисментов потряс подвальное помещение, пос

ледний приют «Бравых Сил». Аплодировали стоя, кричали
«бис» и «браво». Воспользовавшись неистовством публики,
юркие добры молодцы, одетые кришнаитами, замелькали
меж столов, предлагая купить недорого только что вышед

ший из печати роман «Фломастер и Маргарита» молодого и
модного писателя Подминаева, о современной тусовочной
жизни богемы. Многие «оскоромились» и купили. Придя
домой и начав читать, тут же повыбрасывали гадкие издания
в камины, паровозные топки и газовые печи. На сцене в угол

ке скромно притулился рояль фирмы «Ублютнер» (расстро

138
Георг Альба
енный «Блютнер»). Заметив это, находившийся в зале везде

сущий и всепогодный композитор Дружбин пращой метнул

ся на сцену и, сев за инструмент, завопил куплеты Фиделио
из собственного мюзикла «Бетховен». Все затихли, слушая
божественные, хоть и подпорченные расстроенным роялем
звуки. Наиболее пьяные не в тон подпевали, придавая талан

тливому сочинению дополнительное очарование. Получив
свою порцию «браво», исполнитель отвалил. На смену ему
взошел на сцену разговорник Запорнов, страдавший несва

рением и искренними задержками стула, но не обращавший

ся к врачам, надеясь на самолечение. Шутками
прибаутками
лечил себя и других.
– Кто такой «астроном» вы знаете, – затараторил он, как
пулемет Максим в Гражданскую. – А кто такой «гастроном»?
– Это и ежу понятно, – скривился какой
то циник за бли

жайшим к сцене столиком.
– А вот и нет, господин хороший, – торжествовал Запор

нов. – «Гастроном» – это голодный астроном.
Остряк одиноко расхохотался и продолжил:
– Чем отличаются «обед» от «обета»?
– Ничем! – крикнул тот же циник.
– Ан нет! – снова торжествовал шутник. – «Обед» должен
быть горячим, а «обет» холодным.
Поверженный циник затих, а Запорнов торжествующе
потер переносицу. Это заметила зоркая баронесса Стародвор

ская.
– У вас чешется переносица, господин Тлетворнов?
– Я Запорнов.
– Какая разница нам, Бравым Силам! Раз чешется пере

носица, значит ваш концерт переносится!
– Дура! – обиженно соскочил со сцены юморист. – Вот
поэтому тебя, стару деву, никто замуж
то и не берет!
– Как не берет? – оскорбилась девственница
демократка.
– Недавно сам Ампилов сватался! Вот!
– Господа, не надо ссориться, – призвал к плюрализму
добрый, еще сам кое
как державшийся на ногах, Неземнов,
поддерживая за плечи в дрибадан упившегося Чубайкина.
Главный электрификатор отчаянно бил себя в грудь:
139
Империя джаза
– Далась всем эта приватизация и ваучеры, вашу мать! Я
ведь хотел, как лучше…
Воспользовавшись суматохой, на сцену заскочил извест

ный бард с гитарой и странной фамилией «Жопалицейма

ко», и с места в карьеру запел и забренчал весьма неактуаль

ные частушки:
– После смерти Сталин
С пьедестала свален,
А от злого Берия –
Только пух и перья!
Некто с брюшком и прищуром на заплывшей жиром мор

де лица, снявший некогда популярный у перестроечной мо

лодежи фильм «Касса», подпевал барду:
– Часто слушая частушки,
Засоряешь себе ушки.
Это вовсе не игрушки,
И кончается в психушке!
Отвлечемся на мгновенье от музыки и заметим, что на всех
столах красовались бутылки израильского вина «Абрам Дюр

со», очень крепкого, отчего посетители массово «косели» друг
у друга на глазах. Не слушая частушечника, за одним из сто

лов все говорили шумно и одновременно:
«Лень, о лень! Как мне побороть тебя? – взревел тюлень и
прыгнул в море себе на горе», – распалялся какой
то гражда

нин в морской форме.
«В младые годы Ганди, – орал человек в чалме, но чистом
русском, – подвержен был толстовской пропаганде!»
Вечер бурлил как вода, врывающаяся в пробоину корабля,
но близился к завершению. По издавна заведенной советс

кой традиции все театральное, музыкальное и творчески жи

вое должно «умереть» к «полонезу Огинского» (половине
одиннадцатого). Железное правило не нарушалось даже при
демократах. Эдик Опельман доволен состоявшимся мероп

риятием. Хоть и под сухую, без джаза, но прошло культур

140
Георг Альба
ненько и без мордобоя. Один лишь энтузиаст джаза трубач
Артем Тормозян, временно попросивший политического убе

жища в чистом как «Блендомет» сортире, жалобно выгляды

вал из кабинки. Так и не удалось сегодня ни с кем поджемо

вать. Публика присутствовала, согласитесь, хоть и прогрес

сивная, но «левая». А еще Бравыми Силами себя называют!
Кукловод, Свекловод и Свеклодел (допустим и такой вари

ант) тоже ушли недовольными: им очень хотелось предаться
«упоению джазом» (видели на стенде такую афишу). А полу

чился какой
то бесформенный бардовский бардак.
Глава 25
«Водосток» и сходка Апельсиновцев. Выборы
Клуб “Wood
stock”, а по
нашему «Водосток», организован

ный работниками водопроводно
канализационной системы,
находится недалеко от метро «Грязные пруды» в переулке
Дейва Брубека. Если идти вниз по бульвару к речке Кляузе,
то сразу налево. Там сегодня собралась провести очередное
заседание полулегальная партия национал
большевистско

го толка – «Апельсиновцы». Партия обзавелась и собствен

ной малотиражной газетенкой: «Апельсинкой», печатаю

щейся на коленке. Гимном сделали, конечно, знаменитый
марш из оперы Прокофьева «Любовь к трем апельсинам» в
исполнении ансамбля «Арсенал». Партия так ароматнодуши

сто назвалась по фамилии организатора и бессменного лиде

ра (в свои за шестьдесят, а все за девочками приударяет). Зо

вут его Эдвард, но не Радзинский, как вы сразу подумали, а
Эдвард Апельсинов. Он в годы перенастройки приемника
общественной жизни эмигрировал из опостылевшей Емери

ки. Туда – то ли слинял, то ли был сослан в годы простоя

отстоя лично товарищем Прежневым. Там диссидент сразу
заделался известным писателем. Кто не читал его одиозный
роман «Это я, педичка!», с высокохудожественным и мастер

ским описанием, как герой «сосал у негра». По уровню даро

вания – под стать обоим Толстым, как Льву, так и Тигру. Но
141
Империя джаза
простим ему эту маленькую, хоть и отвратительную шалость
с «сосанием». Кто в молодости не выкаблучивал? С годами
писатель поседел, постарел, обзавелся усиками и бородкой
«всесоюзного старосты Калинина» и превратился в крупного
политического деятеля, которому стала тесна заокеанская
самодостаточная сытая страна, всего лишь с двумя партиями
и мелко
****скими проблемами. То ли дело на Российских
просторах! Снова революция, хоть и бескровная. Снова вле

зание, если не на броневик, то на танк (еще круче!). Снова
расстрел «Зимнего», замененного в последний момент «Бе

лым». Жаль, что не было под рукой нового Узинштейна, –
такой фильм потеряли! Снова «Аврора», но подмененная тан

ками Тайваньской дивизии. Как тут усидишь в стране «разви

того капитализма»? И он примчался и сразу на баррикады
возле Горбатого моста, под которым прятался или справлял
большую нужду бывший Генсек Горбаткин, ища, чем подте

реть изрешеченный пулями восставших, уставший от долго

го сидения в президентском кресле, да к тому же лишенный
загара – зад. Но вернемся в клуб. Раньше здесь, в соответ

ствии с названием, бушевали рокеры
поперы, но с наступле

нием «джазового режима» зачастили поклонники музыки
Толстых, Достоевских и Чеховых. Как
то раз довелось здесь
выступить и Неудачникову Ереме. В памяти остались лишь
два обстоятельства: заждавшееся выноса на помойку расстро

енное трофейное пианино времен Великой Отечественной и
девственный, еще незатронутый евроремонтом, сортир, с
проваливающимися досками пола, обколотым покосившим

ся унитазом с неизменной «братской могилой» в нем, и с веч

ным ручьем свернутого крана. Но если для джаза это есть
морально
физические помехи, то для политической партии
лишь смешные мелочи. Но несмотря на неизбалованность
политиков сервисом, серьезный человек в штатском все же
орудовал разводным ключом возле крана.
– Что здесь будет проистекать? – обратился к сантехнику,
ринувшийся в сортир посетитель.

Грамоты должны вручать,
Раз умеешь ты молчать, – ответил в рифму водопроводчик.
– А, – скуксился вошедший, видя, что занято.
142
Георг Альба
– Коль ручей не ясно чей –
Никогда не ссы в ручей! – закончил народной мудростью
сантехник, окончательно отпугнув посетителя.
Теперь опишем как помещение, так и его содержимое. Тон

кая кишка подслеповатого подвала заполнена людьми обо

его пола, одетыми в оранжевые куртки, как дорожные рабо

чие. В подвале душно, но раздевалка не предусмотрена. Все
курят или нюхают что
то белое с ладони. Короче – весело.
Вдалеке над низкой сценой завис, как капризный компью

тер, красный транспарант. Надпись первоапрельски шутила:
«Вот не ждали, не гадали – оказались в Магадане!» Все до
одного из присутствующих верят в идею и готовы в любой
момент стать политзаключенными. Поэтому и лозунг таков.
Совсем забыли о президиуме. Он, разумеется, восседает на
сцене за столом с традиционной красной скатертью. В числе
почетных членов и певица «Диана из Магадана». К движе

нию также примкнула и трезвомыслящая парочка, знакомая
нам еще по роману «Зона джаза». Композитор
поэтесса Дул

лина и ее муж архитектор
инсталлятор
художник Мойша
Мессершмидт. Он прославился на последней выставке в Ма

неже – во время грандиозного, потрясшего всю Москву, по

жара, – своим несгораемым полотном «Израненный Изра

иль». Ранее шедевр украшал галерею Уффици в Уфе. Живо

писцу приписывают известный афоризм: «Полотна не горят,
горят лишь поленья». Чета примкнула к молодежному дви

жению, чувствуя, что «эра джаза» подходит к концу и, что
император хочет, надев пуленепробиваемые вериги, отпра

виться пешком на покаяние в Оптину Пустынь к знаменито

му старцу
оптику, известному в прошлом врачу
окулисту с
ныне утраченной фамилией. При этом рекомендует после
себя назначить всеобщим тайным голосованием новую им

ператрицу. Хоть и не первой свежести, но до неприличия
любимую народонаселением Анну Емельяновну Долбачеву.
– А что, – возражал Валентин Валентинович, валявшемуся
у него в ногах режиссеру. – У немцев же правит эта Меркель.
И у Емерихамцев, глядишь, скоро в дамки вырвется Моника
Левински, обогнав законную претендентку («Не ты же суп

143
Империя джаза
ругу своему минет строчила? Я имею все права!) Да и у нас на
Руси одно время бабы буйствовали: Елизаветы, Екатерины,
Анны! Вот и нынешняя – тоже Анка, хоть и не пулеметчица…
– На кого нас сирых покидаешь, отец родной? – рвал на
себе последние седые волосы (не страшно – стилист Тодчук
новые вставит!) один из сыновей автора государственного
гимна старого образца. Новый заказали поэту
есаулу и тот
усиленно работал, тренируясь в фитнес
клубе. Умоляльщик

режиссер, пятясь, все дальше отползал к двери (как бы не
опоздать?). Там внизу ждал на всех парах «Джип
Мерседес

Лексус Чероки», чтобы срочно умчать в аэропорт, где под

прыгивал от нетерпенья как передутый презерватив личный
самолет, желая унести хозяина в далекую страну Лим
по
по

нию, к доктору Айболиту на любимое сафари. Охотник лю

бил посещать и другие страны: Танзанию, Тамзанию и Здесь

занию. Режиссер ранил зверей, а доктор их лечил. Очень даже
гуманно! Когда проситель свалил, император подумал про
него с исторически
обоснованной тоской: «Ведь лжешь как
ложка дегтя, лицемер!» Но вернемся к нашей, новообращен

ной парочке. Все стены подземелья, уставлены инсталляци

ями и завешаны картинами мастера. Вождь Апельсинов яв

лялся искренним ценителем и почитателем творчества, как
живописца, так и его супруги. Дуллиной приписывали зна

менитые слова: «У всякого композитора в творческом порт

феле есть свой «Черный кот», но далеко не у каждого – своя
«Весна Священная». Даму немедленно попросили почитать
стихи. Она, смущаясь и ковыляя – новый западногерманс

кий протез легированной стали, надежно скрывал брючный
костюм, хотя отдельные остроконечные шарниры выпирали
– доплелась до стойки микрофона и вцепилась в нее как мат

рос за мачту в девятибалльный шторм (Помните картину Ай

вазовского?)
– Прочту последние свои переводы из древнекельтской
поэзии.
Зал одобрительно загалдел, любя возникшую моду на
кельтов, готтов, гуннов, англосаксов, франков и прочих вар

варов.
144
Георг Альба
– Вдалеке журчит ручей.
А вот это голос чей?
А вот эта сумка чья,
Что лежит возле ручья?
Голос грозно стал ворчать:
– Ты верни мою печать!
Я в кустах стал замечать
Звон и скрежет двух мечей.
Рыцари в кустах дрались
Из
за гербовой печати.
Так жесток был поединок,
Что один насрал в ботинок!
Зал застонал и зашелся от восторга, отчего со стен сорва

лась пара полотен. Но рамы не разбились и холсты не вспых

нули («полотна не горят…»). Поэтесса зарделась румянцем
смущения.
– Раз понравилось – еще прочту. Теперь шуточное.
Ожидал я вдохновенья,
Прилетел ко мне Пегас.
В результате дуновенья
На плите и газ погас!
Все снова встрепенулись. Послышалось: «Прочтите еще!
Еще! Еще!» Поэтесса вновь зарделась как молодая заря. Не
помнила такого успеха со времен оттепельной читки у под

ножия изваяния поэту
бунтарю. От волнения решила сделать
паузу и присела у края стола президиума, нечаянно уколов
соседа острою частью протеза. Тот непроизвольно вскрик

нул, вспомнивкак в давние советские времена от укола отрав

ленного зонтика погиб болгарский диссидент Марков.Сан

техник,наконец,починил кран и присоединился к слушате

лям. Указывая на даму
билетершу, заметил соседу тоже в риф

му:
– У девицы, что у кассы
Груди, прямо, маракасы!
145
Империя джаза
Сосед не понял, не зная о существования латиноамери

канского ударного инструмента, состоящего из полых тыкв с
высушенными семенами внутри.По рядам тем временем по

шел некий деятель партии с сеткой апельсинов в одной руке
и кипой листов в другой. Он вручал каждому листок и апель

син в придачу, приговаривая:
– Чтоб заполнить бюллетень,
Отойди со света в тень.
Заполняй там бюллетень
Не спеша, хоть целый день!
В бюллетене для открытого тайного голосования значи

лись кандидаты, с припиской красным карандашом рукой
самого Апельсинова:
1) Иона Кобзловский – свое отпел;
2) Король гламура – молод еше;
3) Поп
король – всем надоел;
4) Угорелик – утоплена бывшим супругом;
5) Норисчак – утоплена в шоколаде;
6) Пробабкина – слишком громко орет;
7) Квасков, Всмяткин, Отступник – погибли при испол

нении;
8) Биплан – пускай пока попрыгает еще;
9) Цимбало – ростом не вышел, и нечего ссылаться на
Бонапарта;
10) Николай Игорев – прописан в Майами;
11) Бедокур – слишком седой, хоть и веселый;
12) Анна Емельяновна Долбачева – самое оно!
Все дружно зашелестели бумагой, заполняя бюллетени и
неся их к мусорному ящику у входа. На ящике мелом кто
то
написал, низвергая прежнего кумира: «Бард Гребенщиков –
павлин на сносях». И ниже – другим почерком:
– Отпускают нынче барды
Друг за другом бакенбарды.
146
Георг Альба
Бороды, усы не в моде»,

Думают про них в народе.
Кто
то, опустив бюллетень, весело продекламировал:
– Катит быстро наша Катя
Вдалеке на самокате.
Платье новое на Кате
На рекламном как плакате!
Опуская бюллетень, юноша призывного возраста молвил
радостно как в военкомате на комиссии:
– Одна единственная строчка –
Глядишь от армии отсрочка!
– Хитрый и бывалый гад,
Этот старый адвокат! – указала девица своему бой
френду
на пожилого человека, проникшего на молодежное сбори

ще.
Со стороны бросалось в глаза, что публика изгаляется в
стихоплетстве, точно простуженный в кашле и чихании.
– Заразили вы нас, поэзией, Земфира Рамазановна, – сде

лал сомнительный комплимент поэтессе сам Апельсинов,
угощая даму ненавистным ей лимоном.
А возбужденная публика сыпала и сыпала новыми рифма

ми:
– Вот всегда, когда не надо,
Появляется торнадо.
Издавна идет молва –
Натощак вредна халва.
Покорил певец весь мир,
Стал всеобщий он кумир.
Я исполню ваш каприз,
Ждите от меня сюрприз!
147
Империя джаза
Прикинувшийся водопроводных дел мастером, Коровьев
злорадно улыбался: «Пущай теперь посочиняют стишки до
усрачки, пока их в клинике профессора Стравинского не вер

нут в нормальное состояние. Пусть знают, что такое “коровь

евские шутки”!» Набрал «03» и заговорил женским склочным
голосом:
– Скорая? Здесь у нас массовый психоз. Публика стишка

ми бредит. Сколько человек? Да весь зал. Адрес? Клуб «Водо

сток» в переулке Дэйва Брубека, что у метро «Грязные пру

ды». Кто говорит? Виллис Коновер говорит. Как не знаете? Я
много лет на «Голосе Америки» джазовые передачи вел, пока
не окочурился. Какой я больной? Сами вы больные!
Сантехник в сердцах бросил на рычаг трубку, отчего рычаг
запал, а аппарат жалостно запипикал.
Глава 26
Новый Распутин. Перекуем «Буран» на «Кинг+Конга». Некая
«фабрика». Дуэли. Раздумья императора
Он шел один пешком, в лаптях, с посохом и котомкой за
плечами, набитой рукописями собственных сочинений. Шел
и зимой и летом по лесам и болотам, переплывая бурные реки,
и лишь изредка – «зайцем» на поезде или автостопом. Шел
из Сибири, из Кемерово. Простой русский мужик среднего
роста и огромного таланта. Он чувствовал, что Белокаменная
ждет его, что только его единственного ей не достает. И ра

неевистории Государства Российского в смутные временав
столице объявлялись самозванцы – Гришка Отрепьев при
Борисе Годунове, Гришка Распутин при Николае Втором.
Таким стало и нынешнее неустойчивое время – подгниваю

щая Империя Джаза. Народ не принимал новую музыку, по

прежнему упиваясь блатягой и цыганщиной. Так что время
ждало своего пришельца
избавителя. И он явился. Тоже
Гришкой зовут, а фамилия Трускавец (есть такая минераль

ная вода). Но вода в данном случае никакой роли не играет.
Новый Распутин в царскую семью не кинулся, а органично
148
Георг Альба
влился в дружную многодетную семью московских тятров,
коих тьма тьмущая. Актеров расплодилось как тараканов в
старой московской коммуналке. А потому, что их поточным
методом выпускают и «Щука», и «Вобла», и «Сазан с сомом»,
и другие менее известные театральные богадельни. Но Гриш

ке из всех многочисленных очагов Мельпомены больше при

глянулся расположенный на Суворовском бульваре экспери

ментальный тятэр режиссера Пакгауза. Там ставились пье

сы, ненаписанные драматургами: это устарело. Актеры имп

ровизировали пьесу, лепя от фонаря все, что им в голову при

дет. Подобным талантом обладал и сибиряк. Он и актер, и
режиссер, и чтец, и драматург, и писатель, и даже певун. И
всё в одном яйце. Таланты пробудились в нем сами по себе.
Будучисыном крестьянина, он с трудом окончил два класса
церковно
приходской школы (ЦПШ), сохранившейся как
пережиток феодализма вплоть до наших переперчено
пере

соленных перестроечных дней.Заметим, что в охваченном
нашим вниманием тятре и раньше имелся некто по имени
Топчан. Неизвестно из каких краев взявшийся. Он тоже на
все руки от скуки: и жрец, и жнец, и на дуде игрец – сочиняет
бардовские песни, исполняя их под собственный гитарный
аккомпанемент, играет в спектаклях и пишет романы. Но

вый же гений – его далеко переплюнул. Мог один весь вечер
удерживать полный зрителями зал, исполняя «соло» сочи

няемую по ходу пьесу, и тут же ее режиссируя. Подобным не
владел даже основатель русского театрального искусства –
знаменитый высокий и седой господин с моноклемпо про

звищу «Не верю». Правда, в наше время выискался конкурент,
депутат думы, бывший врач «Медленной помощи», лысый
как Юл Бриннер – бард Шлагбаум. Он один лишь с помощью
гитары и хриплого голоса делал недельные аншлаги в ныне
разрушенном многотысячном концертном зале «Россия».
Потеснившийся Топчан, понятное дело, невзлюбил конку

рента и положил себе на сердце камень зависти: «Предста

вится случай – отомщу гаду!»
На Гришкины светопреставления ходила вся продвинутая
Москва. В знак глубинного уважения к таланту артиста
са

мородка рекламщики
креативщики (правильнее – «крети

149
Империя джаза
нивщики») украсили улицы столицы огромными щитами с
изображением небритой Гришкиной хари с хитрыми мыши

ными глазками. Издательства пали ниц пред новым спасите

лем России, дерясь за право первой публикации его гениаль

ных романов. А он бесперебойно штамповал их как пресс ста

лелитейного завода «Серб, но молод» в лучшие времена или
как конвейер завода Лихачева в лучшие свои годы. Прилавки
столичных магазинов украсили романы: «Рубашка», «Гал

стук», «Трусы», «Штаны» и так далее...Перечислялись все
детали одежды вплоть до шнурков. Продвинутая публика
читала взахлеб. Книги шли нарасхват, как горячие пирожки.
Издательства допечатывали новые и новые миллионные ти

ражи. Гришка разбогател, построил нечто грандиозное на
«Трехрублевке», сменил лапти на «Бентли», великие сибирс

кие реки теперь преодолевал не вплавь, а на яхте класса
«Люкс». Подумывал о личном «авиа», но боялся высоты. При
этом, как и положено всем Распутиным, заинтересовался
политикой, сблизившись с «Апельсиновцами» и часто теперь
выступал с сольными концертами в их клубе «Апельсин», что
на Малой Дрезинской улице. Кстати, и ранее упоминавший

сяодин из наших героев Эдик переименовал свой старый
«Опель» в «Апель», идя в ногу со временем. «Джаз теперь ни

кому не нужен» – признавался в сердцах Эдик за стопкой доб

рой «Первачевки» (водки Петровского разлива, выпускаемой
винными заводами Гурама Цинандали, как параллельный
бизнес). Занялся скульптор виноделием неспроста. Планета
давно стонала под тяжестью его многопудовых монументов.
Тут вам и размером с Эйфелеву башню Христофор Колумб, и
ростом со Статую Свободы Васко да Гама, и выше Останкин

ской башни Магеллан, да мало ли кто еще. Ваятель сам устал
от своих монстров и решил, выйдя на пенсию, заняться ме

нее затратным, но не менее прибыльным делом. Тем более,
что и национальность располагала. Единственно, что омра

чало его поседевший от неимоверных усилий ум, так это воз

никший слух о неких темных силах из космического «Объе

динения имени Сухого», желающих переоборудовать, томя

щийся за ненадобностью в Парке Культуры имени Гершвина
космический челнок «Буран» в некоего Змея Горыныча
150
Георг Альба
(Кинг
Конга). Чтобы раздолбать им с лету опостылевшую
москвичам фигуру «Петра под парусам». Опасаясь подобно

го, Гурам предлагал землякам перевезти монумент в Тбилиси
и установить на горе Мтацминда. Но те, не желая расставать

ся с телевизионной антенной, от такого подарка отказались.
Говорят, даже в Пантеоне,что на горе, появлялись протесту

ющие призраки царицы Тамары, Давида
строителя и Грибо

едова, – на хрена, мол, нам такого шумного соседа?
Коль не на шутку отвлеклись от Гришки, то коснемся бла

гостных деяний и других грузин московского розлива. Что
касается певца Сосо, подчеркивающего всячески любовь к
женщинам, – то пускай себе поет или «починяет примус»,
никому не мешая. А вот двое других – братья Мармеладзе –
развили буйно
бурную деятельность, организовав на канале
НТВ (Насильственное Терзание Вседозволенностью) некую
«фабрику» по подготовке кадров шахидов
камикадзе для
свержения существующего джазового строя. Под присмот

ром опытных педагогов молодые таланты изучали все много

численные, отработанные веками, способы борьбы с джазом.
Сюда включается изучение как цыганских, так и блатных
песен, как похабных одесских куплетов, так и матерных час

тушек. К ужасу императора, в учителя нанялись ранее извес

тные в джазовом мире уважаемые исполнители, такие как
Армен Жоронян, Иван Брутмансон и Таисия Обездоленная.
Как фиговым листом прикрываясь: якобы учат молодых свин

гу и импровизации. Но почему
то в эфире с утра до ночи зву

чит только «Мурка», «Две гитары», «Шаланды полные фека

лий» и тому подобное. Императора это сильно расстраивало.
«Только ты меня не предашь, мой Буцефал, – гладил верного
пса по головке Валентин Валентинович и обдумывал план
своего скорейшего ухода в Оптину. «Что за народ? Ты им хоть
колом бей по плеши, а они продолжают хлопать на «раз», на
первую долю. Нет, не могу я такими подданными управлять.
Уйду! Да теперь, говорят, еще новый Гришка отыскался и тоже
смущает народ. Хорошо еще, что у меня, слава богу, нет сына,
больного гемофилией, а то точно бы привязался: «Я
народный целитель, сама Джуна Лолобриджида меня при

знала! Отчего хошь лечу и клопов вывожу!»
151
Империя джаза
Да, все тяжелей делалось императору. Окружение на гла

зах опопсовывалось. Былые рьяные любители джаза теперь
тайно под одеялом слушали блатягу и рэп. Поговаривали и о
возвращении улицам, площадям и паркам их прежних, зас

тойных названий. Дошло до того, что в продажной Думе ста

ли раздаваться гаденькие предложения: «А не вернуть ли на
его законное место, так некогда любимый горожанами бас

сейн?» Короче, как в песне: «Тучи над городом в страхе, в
воздухе пахнет козой…».
Теперь снова о Гришке. Из
за него поссорились даже две
модные писательницы, две Татьяны – Толстикова и Устино

вич. Обе по уши на старости лет втрескались в молодого со

блазнителя. Как говорится: «Уж осень близится, а грачи еще
не улетели… Один лапкой за ветку зацепился и повис…». Пос

сорились до такой степени, что меж ними состоялась дуэль
на вязальных спицах. Произошло это на популярной програм

ме Владимира Соловьева
Седого (родственника автора «Под

московных вечеров близ Диканьки»). Программа называется
«Бег с барьерами». Название условное. Никакой беговой до

рожки нет, а «барьерами» являются постоянные перебива

ния гостей ведущим. Он имбуквальнослова не дает сказать,
перетягивая «одеяло» на себя. На сей раз бабы себя смутить
не дали и без лишних слов начали тыкать друг в друга спица

ми. Поединок сопровождался нетленной песней «Две Татья

ны под окном жалобно стонали» трагически погибшего ком

позитора Всмяткина. Дуэлянтки так искололи друг друга,
что пришлось срочно вызывать врача, роль которого испол

нил находившийся в зале бард Шлагбаум. Победила более
молодая и искусная в детективах Устинович. А Толстикову
поместили в Боткинскую с гипертоническим кризом. Так что
теперь ночную передачу «Школу славословия» пришлось в
одиночестве вести Нюре Спиртновой.Передача
дуэль имела
огромный рейтинг, и зрители в своих письмах, телеграммах,
эсэмэсках и телефонных звонках умоляли продолжить серию.
Ее продолжили. На сей раз бард и актер Владимир Топчан
вызвал на поединок ненавистного Гришку Трусковца. Сра

жаться собирались томами собственных книжек. Поначалу
152
Георг Альба
преимущество за Трускавцом. Он принес с собой три мешка
собственной макулатуры, а противник, издаваясь реже, рас

полагал лишь одним мешком. По правилам боя дуэлянты дол

жны стараться съездить друг другу по роже. Угловые судьи
засчитывали очки – количество попаданий: чем чаще, тем
лучше. Особенно болезненными ударами обладали книги в
твердых переплетах. Они приводили к нокаутам. Мягкие пе

реплеты опасности не представляли, быстро распадаясь на
отдельные листы.
– Кто за вами, подлюками, убирать будет? – ворчала убор

щица с ведром и метлой, стоя на стреме у ринга и исповедуя
идеи зюгадовской КПРФ. – Ишь, как распустились! Книжки
рвуть… А если бы «Капитан» Маркса или труды Тленина?
Бой подходил к концу, но игра шла в одни ворота. Запас
«боеприпасов» у редкопечатаемого Топчана иссяки он отма

хивался локтями. Перевес на стороне Трусковца. Но вот вне

запно в руке побеждаемого мелькнул никелированный «Смит
энд Вессон» сорок пятого калибра (одолжил у композитора
Максима Долбондянского). Прогремело, плеснуло огнем.
«Новый Распутин» пополз по воображаемому льду Малой
Невки, чтобы, нырнув в полынью, уберечься от следующей
пули. Но следующая порция свинца настигла его.«Феликсу
Юсупову слава!» – загремел хор Надежды Пра
пра
бабкиной,
оказавшийся случайно в кустах, и трансляция прервалась по
техническим причинам.О происшествии сразу доложили
императору.
– Баба с возу – кобыле легче, – сказал Валентин Валенти

нович, складывая в котомку зубную щетку и мыло, носки и
смену белья. – Убивца в институт Сербского к профессорам
Преображенскому или Стравинскому. По дороге сильно не
бить. Все
таки доброе дело сделал человек.
– Бу исполнено, – Ваше Преосвященство, – взял под ко

зырек министр Мос
Газ
Без
Опасности.
– Иди. Только закажи мне на рассвете коляску, желатель

но одноколку и непременно гоголевского фасона, в ней мень

ше трясет.
– Все
таки решили в Пустынь, Ваше Благородие?
– Не в Сахару же? До нее морем надо. А тут за МКАД отъе

деми далее пешочком.
153
Империя джаза
– Понятно, Ваше Святотатство!
– Ты тут смотри, не балуй, Ведь один самый надежный у
меня остался. Кремль без боя не сдавай. Мавзолей взорви к
чертовой матери!
– А там Ельц Первый… Кузьмича
то не жалко: итак всего
моль изъела. А Ельц как новенький еще!
– Нучто поделаешь? Мертвые сраму не имут! Ему все равно
теперь. Не какой
нибудь там Аменхотеп или Тутанхамон, а
лишь бывший Секретарь Свердловского Обкома.
– Кстати, о Свердловске, Ваше Единоначалие.
– Что еще? – отбросил в сторону электробритву импера

тор: «Отращу бороду, чтоб не узнали». – Что Свердловск?
– Опять там злые силы восстановили Ипатьевский дом,
который Ельц разрушил. Хотят, будто бы вас с семьей и с со

бакой арестовать и, как царскую семью, там порешить.
– Кто тебе сказал? – встревожился император.
– Разведка донесла, Ваше Летоисчисление.
Император призадумался и почесал начинающуюся лы

сину.
– Эта новость плохая, Ваше Степенство, но есть и хоро

шая.
– Какая? Не томи!
– Из ЦРУ пришла шифровка. Они знают о вашем шатком
положении. И вот, сам Муншпредлагает укрыть вас на своем
ранчо.
– Как же туда попаду? Ведь ПВО сейчас в руках противни

ков режима.
– А под водой, – улыбнулся министр. – Они ведь наш
«Курск» тайно подняли, погибших похоронили с воинскими
почестями на Арлингтонском кладбище. Лодку починили и
могут за вами прислать, если пожелаете.
– Мысль свежая… Но лодка несчастливая, понимаешь! А
сейчас иди, оставь меня одного. Дай подумать. Только охра

ну утрой, чтобы комар носу не…
Оставшись один, император позвал любимого Буцефала,
воссел на трон, поправил корону – жмет, зараза, у висков.
«Надо отвлечься». Нажал кнопку мобильника.
– Абрамович слушает, Ваше Всемогущество.
– Ты где сейчас, дружок?
154
Георг Альба
– В Ницце парюсь. На яхте пробоину заделываю.
– Я вот по какому поводу. Хочу поблагодарить тебя за от

личную работу на Чукотке.
– Служу Отечеству, Ваша Межконтитентальность.
– Ты знаешь, после твоей плодотворной деятельности
наши чукчи перестали просить политического убежища в
чистых туалетах. Ха
ха
ха! Как ты такого добился?
– Заставил каждого в его яранге сделать евроремонт, вы

делил средства, так что теперь даже иностранные туристы
любуются их сортирами.
– Ну молодец, молодец!
– Слышал, Ваша Метагалактичность, что реакция в стра

не поднимает голову и хочет реставрировать попсовую мо

нархию. Со своей стороны все сделаю, чтобы этого не допус

тить.
– Спасибо, но пока ничего страшного… Лучше скажи, как
там наши сыграли?
– Опять продули, Ваша Универсальность.
– Ах, сукины дети! Всех накажу… Ну, пока, Аркашка! Госу

дарственные дела ждут.
Спрятав мобильник и открыв рот, пощупал пломбу с
цианистым калием – старая немецкая школа. В «Штази» сам
Маркус Вольф научил.«Ишь, чего захотели? В Ипатьевский
дом меня? Нет, живым не дамся!» Поднял вещмешок. «Эх,
тяжела котомка Мономаха, зараза!» Вынул подаренный
Свиноводом шмат и бросил в пылающий камин. Сало весело
затрещало. «Собаке жирное вредно». Пес понимающе облиз

нулся.
14.04.08.
155
Гены от Гогена
Памяти Н.В. Гоголя посвящается
Страна Попсовия
или
«Мертвые туши»
(продолжение
«Империи джаза»)
(роман – поэма)
156
Георг Альба
Глава первая
«Пора корпорации», – сказали по рации
(Название к содержанию отношения не имеет)
Один из героев нашего романа, дорогой читатель, – неуга

симый поэт, с виду губошлеп, в вечном шарфике, по кличке
«помещик Троекуров» (языкастые соседи по даче прозвали).
Не скроем – не молод, но и не так чтобы стар… как Ринго
Стар. Многие из его собратьев уже «вознеслись», а он все ни

как и продолжает творить на бумаге чёрт те что. Вот и сейчас,
склонившись над листом формата «А4», при свете изящной
настольной лампы в виде «фиги» (кукиша), выводит импорт

ным куриным пером каллиграфические каракули. Любитель
вымучивания слов, их искажений, он создает так называемые
«неологизмы». По образованию архитектор, поэтому имеет
профессиональную тягу ко всяким балясинам, бельведерам,
консолям и прочим излишествам. Питая слабость к музыке,
притом серьезной и дружа со многими известными компози

торами и исполнителями, решил посвятить им нечто вдох

новенное
Ода скрипачам.
Ой, страх!
Этот Ойстрах.
«И» идущее за «И»
Приведет нас к Изаи.
Порхает, легок, без оков,
Любитель пива Спиваков.
Часто игрою своею растроган
Сам Леонид Коган.
Хоть ты падай, хоть ты плач,
Коль смычком владеет Грач.
Очень мил соседке Нине
Этот дьявол
Паганини.
Поэт работая, много курил, несмотря на запреты врачей, и
поэтому вечно переполненную пепельницу называл «окурки
табака», вспоминая о любимом блюде из цыплят.
157
Страна Попсовия
«Вот играет сам Менухин, Словно муха бьется в ухе!»
(Пожалуй, вышло не очень! Но оставим. Потом переделаю.
Не надо прерывать процесс!)
Есть скрипач и Хейфец Яша –
Мировая гордость наша!
(Это лучше!)
Стерн еще есть Исаак,
Но не едет к нам никак.
(Похоже, ступор наступает. Надо завязывать и сделать пе

рерыв.)
Поэт включил радио, где горланил хор волго
донских ка

заков знакомо
щемящую с детства песню:
«Муравьи, муравьи, не кусайте солдат!
Пусть солдаты немного поссат…»
В гневе выключил приемник. «Что за кощунственное из

менение текста? Вот до чего довели новые вольные нравы! И
вообще, эта пресловутая русская душевность с топором за па

зухой! Ну и народец! Довелось нам с Пушкиным здесь родить

ся…»
Включил телик. Шла вульгарно
пошлая реклама.
«Этот сыр Эдамский
Вкусен. Верно!
В туалете дамском
Пахнет скверно.
В очередь за сыром
Встали дружно дамы.
Очередь наддала –
Выдавили рамы».
Гастрономический стишок вызвал у поэта шок: «Куда смот

рит начальство?». В гневе переключил канал и услышал сето

158
Георг Альба
вание футбольного болельщика: «Что же, Джаваньоли, твой
«Спартак» проиграл?». Значит, нынешний тренер – однофа

милец знаменитого писателя? Что творится, господа! Вык

лючил с треском проклятый «ящик» и вспомнил, как недав

но смотрел неплохой боевик с Брюсом Уиллисом в главной
роли. А не посвятить ли ему стишок? Присел к столу.
Вот вчера я, как на грех,
Расколоть хотел орех.
Крепким оказался, гад
Ну, и эдак! Ну, и так!
От ударов он звенел
Словно был железнотел.
От усилий я вспотел.
Он колоться не хотел.
Молотком я посильнее
Хряп по пальцу – тот синеет.
Я от злости весь не свой.
«Что ж ты крепкий
то какой!»
Не колите впредь орех,
Коль не светит вам успех.
Курам все пойдет на смех,
Опозоритесь при всех!
Кажется, достойно телевизионного конкурса «Минута
позора». «Да, изменяет мне вдохновение. Кажется, мой Пе

гас давно угас!». Покопался в кипе исписанных листов. На

шел недавно написанное. Название глумливое – «Так не го

ворил Заратустра!»
Снится Ницше Заратустра.
Он сидит в пещере.
От безделья ест капусту.
Дух все крепнет в теле.
Дух настолько уж окреп,
Что на волю хочет.
Заурчало в животе –
Дух внутри хохочет.
159
Страна Попсовия
«Выпустить его пора,
– думает пещерный житель.
– Ох, какая здесь жара!
Вот бы освежитель».
В задний дух прошел проход.
Спящий улыбнулся.
Сна прервался мерный ход.
Ницше вдруг проснулся».
– Ты гений тоже! – раздался над головой сиплый тенорок
коллеги – долговязого, скелето
подобного, но живуче
живу

чего Иссущенко, к тому же еще и способного к осеменению
(недавно в сотый раз женился).
– Как ты незаметно подкрался, Арсений!
– На то я и гений, чтобы всюду проникать как эльф. Дверь
ты не запер по своей «борисо
пастернаковской» привычке.
Только у тебя и спереть
то нечего. У того хоть «Живаго» без
прописки проживаго…
– Да ты прав, – беззубым ртом покаялся хозяин.
– Я тоже намедни частушку сварганил, – похвалился
гость. – Послушай, дружбан:
Тимофей пришел с трофеем –
Подстрелил он зайца.
А Иван принес в портфеле,
Как ни странно, яйца.
Продал ушлый Тимофей
На базаре свой трофей.
А Иван стал яйца кушать,
Чтоб обмен веществ нарушить.
– Ну каково? – заржал троянским конем поэт и, наконец,
присел к столу, положа одну конечность на другую, напоминая
своим остро
угловатым видом хищное насекомое богомола, из

готовившегося к нападению на беззащитную гусеницу.
– Лихо, лихо, брат! Но как
то похабненько, – запищала
«гусеница».
– А твой Заратустра не «похабненько»? Сейчас, брат, та

кой расклад! Называется – «ниже пояса». И поэт как свиде

160
Георг Альба
тель эпохи должен идти в ногу – тоже ниже… Эх, порой про

стота хуже простатита, дружок!
– Да, истина, конечно, бескорыстенна, – согласился «Тро

екуров». – Вот так эпоха! Эпохолодало
то как!
– Теперь Тургенева знаешь, как называют?
– Как?
– Мастургеньев!
– Выходит по аналогии, что и ты у нас не Арсений, а Мас

турсений.
– Ну, это уж хватил лишнего! Одно с другим не вяжется.
Короче, не зная Заболоцкого, не суйся в Бродского!
– Это верно. Не зная броду – не суйся в моду!
– Любит Абрам говорить о Брамсе! – расхохотался весе

лый гениальный гость.
Хозяин на мгновение напрягся и выдал экспромт:
Прежде, чем пойдешь ты в тир,
Загляни в мужской сортир.
Очень развивает меткость
Тамошнего духа едкость!
– Браво, браво, дружище! Есть еще перепела в перепели

цах! Кстати, а может и нет! Ты слышал?
Из Парижа в Ленинград
Приезжал Мишель Легран.
Выступать был очень рад,
А затем махнул в Иран.
– Ты меня, если не Мирей мытьем, так катаньем! – засме

ялась «гусеница»
поэт. – Французом хочешь удивить?
– Ах, не лай ты, Менелай! – снова троянским конем зар

жал хищный «богомолец».
– Долго жил в Бухаре Нассредин,
– Много он там наследил! – огрызнулся Троекуров.
А гость, войдя в раж, посыпал как из рога Браззавиля:
161
Страна Попсовия
Любознательный Иван
Почитать лег на диван.
Яростный Иван читатель,
Детективов почитатель.
Но, уснув под скрип пружин,
Он забыл про свой ужин.
Хозяин тоже не хотел сдаваться без боя и начал, чуть не воя:
На выставку Пикассо
Огромный хвост у кассы.
В дверях и свалка, и возня.
Как привлекательна мазня!
– С каких пор Великого Кубиста не уважаешь? – возму

тился Иссушенко и вздыбился своими остроконечностями.
Стал похожим не на богомольца, а на скорпиона или фалан

гу, бегающую по потолку в общем вагоне поезда «Бухара —
Ташкент».
Восточный лекарь Ибн Сина
Лечил сверчка за печкой,
– сказал невозмутимо Троекуров.
Не знал тогда он керосина –
Лечил при свете свечки.
О бедном архитекторе замолвим мы словечко,
– съязвил фаланга
скорпион.
Страдал он комплексом мемориальным,
Создал проект мимореальный,
сверчком подох за печкой.
– А пошел бы ты, – обиделся хозяин, – на Канары!
– От такого слышу! – хлопнул дверью и вышел Иссу

шенко.
Я во всем ортодоксальный!
– крикнул вслед Троекуров.
Взял билет в вагон я спальный.
162
Георг Альба
И, зайдя в буфет вокзальный,
скромно встал за столик сальный.
– Эй, прислуга! Стол протри! –
Крикнул я сурово.
Появилась с тряпкой грязной толстая «корова».
– Эт меня, што ль, ты зовешь,
Не мужик, а дохла вошь?
– Попрошу не оскорблять,
Вытри столик, стара ****ь!
– Больно говорлив, соколик!
Перейди за тот вон столик.
– А я здесь стоять хочу
И с тобою не шучу.
– Хошь, шути со мной, миленок,
Только не обсерь пеленок!
Да, русской бабе сальце в рот не клади – вмиг им закусит!
Глава вторая
Евангелие, оно и в Англии Евангелие
Осенив себя пятиконечным масонским крестом, Троеку

ров подумал с тоской: «Религия учит следовать не логике ума,
а зову сердца. Вот и композитор Лист тоже был евангелист».
Радио на стене после минутной паузы взорвалось дружным
детским хором:
«Если хочешь быть здоров,
Щи вари из топоров!
Если хочешь не болеть –
Применяй на ужин плеть!
Если хочешь жить беспечно –
Нужно быть голодным вечно!
Если хочешь долго жить –
Брюки следует ушить!»
Музыка кончилась, и женщина
диктор объявила ласково:
«Дорогие радиослушатели, вы прослушали «Бодрую песен

163
Страна Попсовия
ку» композитора Вшеинского на слова одного из «Вредных
советов» поэта Григория Фостера.
«Тоже мне поэт, – обиделся Троекуров и затянул на шее
шарфик потуже, делая так всегда, когда нервничал. – Что он
написал? Да таким советам только на заборе место! Поэт ви

дите ли! Да я вон на весь мир… Одна рок
опера в театре «Не

мецкий комсомолец» чего стоит? А он что? Ну, ладно бы
Хармс. Тот спятил и ему простительно, да к тому же к стенке
поставили…». Настроение бесповоротно портилось, а тут еще
и ноги зачесались сил нет. Проклятое баррикадное расшире

ние вен. Вон Арсенька, сукин сын, ничем не болеет, да еще
как папа Карло «буратин» одного за другим стругает в свои
семьдесят пять! Наверное, варит щи из топоров, гад!».
В ответ на вредный совет в животе забурлило. Задался фи

лософским вопросом: «Почему человек обладает двумя голо

сами: верхним (обычным) и нижним (неприличным)?». За

гадка природы! И решив ее не разгадывать, дал волю голосу
нижнему. Обернулся, нет ли свидетелей? У окна покачива

лось кисейно
прозрачное существо в греко
римском одеянии.
«Все
таки какая
то падла подслушала!».
– Извините, вы из Венеции? – спросил поэт, взяв себя в
дрожащие ноги
руки.
«Лаконизм это экономное использование лака!» – реклам

ным слоганом протрубило радио.
– Медведи гризли охотника загрызли, – почему
то мечта

тельно пролепетало видение и интенсивно заколыхалось, как
бы тушуясь.
«Наверное, сам Петрарка пожаловал», – подумал Троеку

ров и спросил робко, боясь спугнуть гостя:
– Кто вы по профессии?
– Я швея, – ответил призрак, синими губами шевеля.
«Баба? – разочаровался поэт. – Какая досада!»
– Люблю я борщ из щавеля, – добавила швея.
– А я из топора, – рявкнул поэт и заметил в руках гостьи
небольшой сундучок. – Что это у вас?
– Швеящик, – опустила глаза дама.
– Так вы женщина? – глупо спросил поэт.
– Я женьшенщина, – гордо заявила она. – В ящике со

бранные мною целебные корни.
164
Георг Альба
«А сейчас, дорогие друзья, послушайте стихи известного
русского поэта Буратинского», – нарушило возникшую паузу
радио.
Троекуров в гневе потянулся к вилке и розетке. «Разве мож

но так коверкать известные имена?». В гневе выключив, за

метил, что швея исчезла вместе с ящичком. «Видения начи

наются. Пора измерить ораториальное давление!». Вынул
аппарат, стал мерить. «Повышенное! Вот поэтому и венеци

анская швея пожаловала, наверное…». Включил для разно

образия «ящик». Оттуда донесся очередной рекламный сло

ган: «Телефон имея сотовый, чаще пейте виски с содовой!». А
еще говорят, что дума запретила всякую рекламу спиртного.
Лицемеры и прагматики как жители Праги! «Холстомер», –
возникло в башке. – Лев Толстой. А также холстомер – прода

вец холста. Ну уж, а «костюмер» – личный портной Кости
Борового. Правда, у меня и помимо него есть много богатых
знакомых. Жаль только, что все они повернуты ко мне лишь
безденежным своим боком!».
За окном приближался хор демонстрантов
манифестан

тов под предводительством лично товарища Зюгадина.
«Выпьем мы за Мавзолей!
До краев лей, не жалей!
Без закуски пить
то злей!
Защитим мы Мавзолей!».
«Зачем этот задиристый режиссер Длинноносов всё время
злит коммуняк постоянными провокационными выпадами с
экрана: «Вышвырну скоро я ваше чучело!». Ведь не сделает –
кишка звонка: а людей злит. Как пить дать, подожгут его те

атр в отместку! И декорации к моему спектаклю сгорят вмес

те со всем инвентарем. И зачем злит? Не подаваться же мне на
старости лет в какой
нибудь там Голливуд? Даже наглый Ар

сений туда прорваться не может, несмотря на своих много

численных американских жен. Куда уж мне скромному? Вон
и Кончаломотальский там потусовался
потусовался, даже
пару фильмов снял, а потом и выдавили его как раба или пере

зревший угорь. Так что, как говорят старые мудрые евреи – «Гол

ливуд ты, Голливуд! Пасть любому там порвут!».
165
Страна Попсовия
«Живу на свою скромную поэтическую пенсию да жиде

ющие гонорары – и ладно. Ведь пенсия как пенис: может быть
и маленькой, и большой. У меня, слава богу, средняя! И от
говна говна не ищут. Грех! Не от мира всего я, а от части его.
Прости, господи! Все три стадии испытаний я прошел: и огни,
и воды, и медленные трубы».
Встал, подошел к книжной полке, взял в руку увесистый
томик. «Предпринять ли третью безуспешную попытку про

честь «Замок»? Стиль Кафки – детализация несущественно

го. Но ведь гением считают. А за что, непонятно! Прав Аль

берт Эйнштейн в своем письме по поводу философии Арис

тотеля: «…большинство людей испытывает священный тре

пет перед словами, которые не могут понять и считают при

знаком поверхностности автора, если они его легко понима

ют». Прав, прав старик! Черт меня «попутин» читать в третий
раз (поставил книгу на место)! Кстати, о книгах: Что такое
«томление»? В одном смысле – том Ленина, в другом – дол

гое лежание в Мавзолее». Снова, тоскуя по информации,
включил радиоточку. Она тявкнула: «Черномырдин и Гор про

вели разговор». И после паузы: «А сейчас послушайте про

должение радиопьесы «Евграф Монтесумов – покоритель
Сибири». Что за бред передают? Не написать ли и мне что

нибудь прикольное и не снести ли в какой
нибудь молодеж

ный журнальчик? И понесло, как после передозировки пур

гена. Начертал название:
«О Ермаке Тимофеевиче» (поэма)...
Говорят, что и Ермак
Потреблял для кайфа мак.
Был он злостным наркоманом,
Покорял Сибирь обманом.
Он лихой был атаман –
Наводил в умах туман.
Он стрелял прямой наводкой,
Баловался также водкой.
Всех, согнув в бараний рог,
Из врагов испек пирог…
166
Георг Альба
«Ну, это, положим, очень слабо!». Дальше дело не пошло.
Само по себе включившееся радио (происки не совсем чи

стой силы) сообщило о «конгрессе вирусологов в Ирусали

ме». И добавило, что Чарльз Дарвин считал «обезьян прелю

дией к человеку». Стенные старинные часы, пробив какую

то десятичную дробь, проговорили электронным голосом:
«Часовня – ночное время, то есть буквально «час сов».
Поэт ответил на происки нечисти полистилистическими
частушками в духе композитора Ниткина:
Бежит курица
несушка,
А за ней ее подружка.
Вслед за ними и петух,
Разгоняя стаи мух.
Любит слушать санитар,
Как вдали звучит ситар.
А играть
то на ситаре
Ведь сложней, чем на гитаре.
Видите тот дом, где арка?
В нем, наверно, жил Петрарка?
Если летом было жарко,
Он гулял в аллеях парка.
Неприемлил он советы,
Сочинял свои сонеты.
«Вот и сонет вышел. Аккурат 14 строк! Пищат, значит, еще
перепела и перепелицы». В голову вдруг резко шибануло, как
от шампанского – «К Шекспирту!»
– Ну, Отелло, ты нахал!
– говорит ему супруга.
– Ты ведь спал с моей подругой?
Вот каков страстей накал!
Вспомнилось о бедных австралийских аборигенах.
Белый вот уже сто лет
Применяет пистолет.
У туземца ниже ранг –
Ему служит бумеранг.
167
Страна Попсовия
Затем все завертелось политематическим «винегретом»:
Нарядились все во фраки,
Пятятся теперь как раки.
Эти добрые все люди
В гости напросились к Люде.
Как кузнечик застрекочет,
Так наш кот и прыгнуть хочет.
Не терпел ничей стрекот
Наш ленивый рыжий кот.
Заблеяла в траве коза,
Чертит в небе узор стрекоза,
Замычала вдали корова.
Раз мычит – значит, здорова!
Теперь двустишия:
Почему поэт притих?
Сочиняет он триптих.
Точно как ракеты пуск
Устремились все в отпуск.
Возбуждается наш кот,
Как услышит птиц клекот.
«А теперь нечто социально
обличительное. Например, про
плохое медобслуживание в недавнее советское время (как буд

то бы сейчас оно улучшилось!)»
Отключили свет в больнице.
Мрак в палатах, как в темнице.
По ошибке все больные на анализ сдали кал,
В темноте насрав в бокал.
– Почему же не в горшок? –
С главврачом случился шок.
– Потому что Горсовет
Отключил в больнице свет, –
Вот такой был дан ответ.
«А теперь немного про коммунистов. Как же без них?»
О, какой же мерзкий гад,
Этот лысый делегат!
168
Георг Альба
Тянет время как резину,
Превращая речь в трясину.
Он фигурой мускулист.
Значит, точно коммунист!
«Ну и чуть
чуть о народе
богоносце».
Чтоб взломать замок ворот
Вор достал коловорот.
Сторож спал, разинув рот.
Вот такой у нас народ!
Поэт отпрянул от стола и окинул написанное репинским
взором живописца. «Да, батенька, сплошная графомания
прёт. Жаль, что бросил архитектуру. Сейчас всласть строил
бы дома с башенками, потрафляя абажурно
канареечному
вкусу градоначальника Обкома Саламандрычу. И денежка бы
хорошая шла. Не то, что за стишки. Сейчас их каждая сволочь
накрапать может. Эх, где мои семнадцать лет? Переставить
бы цифры в обратном порядке». Но настырное перо снова
устремилось к бумаге и быстро напакостничало:
Женщина ты иль мужик?
От закона раз бежишь,
Тут совсем не важен пол,
Коли ищет Интерпол!
От природы хам сей зол,
Хоть и носит он камзол.
Под балконом, если надо,
Он исполнит серенаду.
Поднял паруса фрегат.
В плаванье уходит гад.
На фрегате – верный раб,
Взятый в плен в войну араб.
Сколь, земля, ты не рожай,
Не убрать нам урожай.
Лучше мы возьмем огниво
И спалим дотла всю ниву!
Было раньше место пусто.
Вдруг здесь выросла капуста.
Любит есть в обед Мишель,
Не пюре, а вермишель.
169
Страна Попсовия
Глава третья
Восшествие. Придворные. Новое время – новая песня
Она въехала в Склизские ворота на шести белоснежных
лимузинах, запряженных цугом. На облучке сидел главный
поэт
песенник Воланд местного значения – Яков Обрезни

ков. Фалды его белоснежного фрака со стразами развевались,
придавая дополнительное изящество импозантной фигуре.
Стоявшие на страже по обеим сторонам ворот – обнаженные
блондинки модельных пропорций с золотыми саксофонами
в руках – продудели что
то приветственное из «Серенады сол

нечной долины».
– Опять этот завязший в зубах "In the mood”, – возмути

лась госпожа. – Пора бы заменить на что
нибудь из "Beatles”.
– Бу сделано, Ваше Величество! – встрепенулся сидевший
за спиной канцлер Зубоскалкин.
– А кто сейчас занимает спальные апартаменты супруги
Хрупского? – поинтересовалась барыня.
– Сейчас там спальня
музей и никого не пускают. Опеча

тано.
– Вот там я и буду почивать!
– Как изволите, Ваше Вселучезарность!
– А предшественник, правда, в «Пустынь» подался или это
лишь тактическая уловка?
– Истинная, правда, матушка
голубушка. Каяться пошёл
с последующим пострижением в монахи.
Кортеж въехал в Кремль и остановился возле Кремлевско

го театра.
– Отныне только здесь и буду выступать, – заявила прима

донна. – Сколько можно шманяться по всяким Мухосранс

кам и телеканалам?
Царицу отвели в ее покои, сдув вековую пыль с гамбсовс

кой мебели из мореного дуба, долгие годы страдавшей от ин

тервенции жуков
древоточцев и от одичавших от голода без

работных клопов. К тому же Профсоюз Невостребованных
Привидений (ПНП), под председательством лично товари

ща Крупского, работавшего на два фронта – то в Мавзолее, то
170
Георг Альба
у Надежды Константиновны, – возликовал и срочно провел
летучку, на повестку дня которой поставил вопрос: как лучше
и достойно обслужить новых хозяев? Старые, то есть недав

ние, в силу своей идеологической испорченности, не прини

мали всерьез усилия творческого коллектива и никаких при

знаков удивления или испуга не выказывали. Особенно, этот
последний, который все свое свободное время уделял восточ

ным единоборствам, а, едва завидев тщедушный призрак,
натравливал своего лабрадора «Буцефала», от которого уда

валось убежать только лишь с помощью безотказной левита

ции – взлетев к потолку, а там – в форточку или печную вьюш

ку. Тяжело приходилось работникам инфернальной сферы
обслуживания, хотя смету утвердил еще сам «первопроходец»
вождь мирового пролетариата, в кругу нечистой силы звав

шийся «дедушкой Сатаной».
Императрица, не раздеваясь – прямо в своих пуленепро

биваемых балахонах и лакированных охотничьих сапогах, –
бухнулась в пышную постель, подняв облака вековой радио

активной пыли, как при ядерном взрыве (образовался даже
всем знакомый «гриб») и закашлялась.
– Где пылесос, вашу мать? – в гневе сорвала с головы и
забросила высоко на люстру свой рыжий парик. Оказавшись
стриженной «под мальчика», теперь не казалось такой свире

пой.
– Ваше Всепроницательность, – заскулил канцлер, – сия
пыль считается священной, поэтому и…
– А! Так бы и сказал. Дай
ка мне что
нибудь почитать, дру

жок, чтобы успокоиться.
– Вон слева от вас на туалетном столике свеженькие газе

ты и журнальчики.
– Ага! Кроссворды и загадки, – схватила первое попавше

еся издание и напялив, купленные в Швейцарии усыпанные
бриллиантами очки для электросварки, зашелестела страни

цами. Тут же отыскался и огрызок карандаша, замусоленного
самим Лениным.
– Ты иди пока, милок. Понадобишься, кликну.
– Осваивайтесь не спеша, осваивайтесь, дорогая Анна Еме

льяновна.
171
Страна Попсовия
Царица уткнулась в газету. Вопрос: как невзлюбил Гера

сим Муму?
Недолго думая, вписала ответ: по максимуму. Вопрос: сто

лица Бирмы? Вписала: Бирмингем. Вопрос: чем отличается
корпус Кадетский от детского? Написала: кадетский – для
детей в колясках. Вопрос: что такое мелодрама? Подумала и
написала: в ней мало драмы. Наконец занятие наскучило и
газетенка, как «Спейс
Шатл», полетела на «орбиту» скрасить
одиночество парику. Хлопнула в ладоши. Вмиг явился Зубо

скалкин.
– Чего изволите?
– Позвать этого цыгана, который из Болгарии, но предки
армяне!
– На коленях вполз лупоглазый, косматый, в цветастом
восточном халате, со стотысячным «Ролексом» на правой руке
бывший фаворит, неизменный любимец домашних хозяек и
их животных,– Филимон Стоеросович Попкорнов.
– Значит, считаешь себя королем попсы?
– Да, Ваша Вселенность! Не я, а публика так считает.
– Хорошо тебя тот раз выпороли! Чтоб впредь не грубил
журналисткам в розовых косточках.
– За дело, барыня, за дело!
– И придурка того гламурного тоже хорошо отделали.
– Ой, хорошо, мать родная!
– Меня
то все любишь? Иль фифочку каку нашел?
– Вот крест, люблю! Хоть ноги целовать буду, – и по
плас

тунски (служил, говорят, в пехоте) пополз к трону.
– Успокойся, – царица на всякий случай подтянула свои
«охотничьи», чтоб ненароком не заслюнявил. – Верю, верю.
Пошел прочь!
Поп
короля как сквозняком унесло.
– Какой уж тут эпос, – тяжело вздохнула примадонна, –
сплошные псы!
...«Коленвал» я выпивала, «Калевалу» распевала, – замур

лыкала вдруг себе под нос что
то из трудного детства.
Дверь приоткрылась, и показался длинный, как авиано

сец, нос.
– А это ты! Заходь. Хоть частушкой развесели старушку.
– С сильным не дерись коллегой, – начал с прибаутки
Обрезников, – Чтобы вдруг не стать калекой.
172
Георг Альба
– Ха
ха! Молодец, Яков! Что
то мне креветок захотелось…
– Это мы щас мигом:
Горизонт предгрозовой.
Едет транспорт грузовой.
Первый грузовик везет лишь ветки,
А второй – одни креветки!
– Ха
ха
ха! Лихо у тебя получается… Ты мне лучше скажи,
Яков, как там дела с башенными часами? Неужели опять эту
джазовую муть будут отзванивать?
– Никак нет, госпожа! Мною лично послан мастер. Сей

час он приводит механизм в порядок.
* * *
На загаженной многими поколениями голубей балке, рис

куя жизнью, сидел лучший звонарь страны, да и всего право

славного мира. Он – мастер крупнопанельных часов, а в про

шлом джазовый барабанщик. Теперь старательно ковырялся
в упрямом механизме, заставляя его, вместо набившей всем
оскомину американщины, заиграть милую сердцу русского
человека любого сословия «Мурку». Эпоха реставрации на

чалась. И каждому времени своя песня.
Где
то там внизу, в казарме, сводный военный оркестр крем

левских подводных пловцов рьяно репетировал «Миллиорд
злющих ос», ставший государственным гимном. Автор пре

жнего, еще Сталина помнивший, хитро посмеивался в седые
усы: «Ничего, ничего! Вот увидите, скоро снова меня позовут
писать четвертый вариант».
Газеты и журналы пестрели сенсационными заголовками
и статьями: «Чудесные исцеления доктора Куропаткина». «С
помощью На
на технологии, стволовых клеток и генной ин

женерии вернули к жизни великих композиторов Всмятки

на, Отступника и Позолоченного соловья Россини Кваскова.
Воскресили и Гришку Трускавца, а Топчана
убивца посадили
лишь на гауптвахту (добрая царица заменила казнь). Неудача
только постигла бывшего члена Поллитр
бюро Лягаткина. Он
отказался воскрешаться. «Ну, вас к Шпицрутену! Мне и на
том свете хорошо! Тут уже давно коммунизм построили». Его
оставили в покое, торжественно предав земле у кремлевской
173
Страна Попсовия
стены. В связи с чем, композитор теперь занял оба этажа в
известном ленинскогорском особняке. Аклимался от времен

ного помешательства и знаменитый кутюрье азартно присту

пил к разработке костюмов для подводников с русалочьими
хвостами, как у героини сказки Андерсена. Короче, все вер

нулось на круги своя: и волки целы, и овцы сыты.
Федя Глистерман тоже вернулся к сводничеству и, чтобы
развеяться от былых потрясений, махнул в Штаты, где, гово

рят, переженил пол
Калифорнии.
Но самое главное – интенсивно начали возрождать и вос

станавливать «Трехрублевку». Она теперь становилась еще
роскошнее и гламурнее, и стала зваться «Пятирублевкой».
Цена на землю резко подскочила в пять раз! Свято место пус

то не бывает, а Земля Русская щедра талантами! Подвалил из
провинции новый контингент женихов с длинным рублем,
так что многие ранее вдовствовавшие особы перестали быть
таковыми и обзавелись новыми семьями. Усилиями доктора
Куропаткина возвращены к жизни и две утопленницы – Но

рисчак и Угорелик. Правда, первая с тех пор возненавидела
шоколад и принимает исключительно молочные ванны, а
вторая устроилась русалкой в оперу Даргомыжского того же
названия и теперь, сидя на бутафорской коряге опустив в воду
хвост, соблазняет проходящих мимо молодых мужчин и то

пит их, не прекращая мстить своему давнему соблазнителю
Цимбало. Последний отоварился инструментом, носящим
почти его фамилию (цимбалы) и теперь играет то Баха, то
«как зверь она завоет» в Очень Большом зале Консерватории,
что напротив подлежащего сносу одряхлевшего памятника
устаревшему Чайковскому. Говорят, народ охотно валит на его
концерты, хотя частенько по старой памяти просит сыграть
что
нибудь из «Академии бронетанковых войск».
Прошел слух, что и Кремль скоро начнут реставрировать в
стиле «хай
тэк». По личному указанию Саламандрыча за дело
взялась его миллионерная супруга. Нарастят и надстроят баш

ни, возведут новые гламурненькие башенки, построят «таун

хаусы» с соляриями, с подвесными садами Семирамиды и вер

толетными площадками. А также пророют линию элитного
метро для вип
персон из Кремля в «Пятирублевку». Проект
поручили делать всемирно известному архитектору немцу
174
Георг Альба
(фамилия забылась). Какая
то на «Вэ»! То ли Вольфсон, то ли
Викланд, то ли Воркман…
Никогда не теряющий драгоценного времени композитор
Отступник снова начал возводить новый, теперь пятиэтаж

ный, особняк, благо основная часть денежек оказалась на

дежно припрятанной «за бугром». Учтя горький урок, на кры

ше теперь решил установить радары и ракетный комплекс
«Игла» для защиты от возможно новых происков каких
ни

будь отмороженных бомбометателей. На входной двери по

весил и новую бронзовую табличку с указанием расценок:
«Стартовая цена песни от 50.000 У.Е.». Но это ничуть не от

пугнуло молодых бабочек, стремящихся приобщиться к «вы

сокому». Поэтому разросшееся «джакузи» по
прежнему вме

щает всех желающих.
И Всмяткин решил превратить жилье в укрепрайон, обло

жив здание железобетонными блоками, наставив в саду про

тивотанковых ежей и заминировав ведущие к особняку ал

леи. Окутав забор колючей проволокой, пустил по ней 5 000
вольт, отчего вся живая мелкота, включая воробьев и кузне

чиков, повымерла. Теперь лишь один Квасков, продолжая
восседать на сосне
минарете, как неутомимый муэдзин на

рушает ночной покой: к сожалению, сдвиг по фазе исправить
не удалось. Лишь расстелили под деревом надувной матрас
на случай непредусмотренного подчинения закону всемир

ного тяготения. Охрану заменили новой, взяв с каждого под

писку, что «в рот ни грамма». Пока держатся. Императрица за
мужественное поведение (ведь хотел выпрыгнуть в окно) да

ровала своему придворному композитору титул графа и раз

решила повесить над вратами герб, придуманный лучшими
«кретинивщиками» ее императорского двора. Два яйца, с че

ловеческими лицами, окруженные лавровым венком и под

писью золотой вязью: «Варить всмятку!»
175
Страна Попсовия
Глава четвертая
В мастерской. Разгул реакции. Допрос с частушками
Над входом в мастерскую Мойши Мессершмидта висит
плакат: «БОЯЗНЬ НЕСООТВЕТСТВИЯ ВРЕМЕНИ И МЕ

СТУ ВСЕГДА ОТПУГИВАЕТ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО ОТ ПОЗНА

НИЯ ВОЗВЫШЕННОГО». Имя автора умных слов закраше

но, но отдельные части букв проступают немым укором. Вид

нелись: «Эд…р П…».
– Зачем ты замазал имя? – стала капризной по пустякам
Земфира
Зоя, да и западногерманский протез иногда стра

дал от неизлечимого ревматизма.
– Что ты придираешься, милочка? Кто сейчас помнит о
каком
то Эдгаре По? «Лим
пом
по» еще знают! Что такое
«перегар» – тоже. Нынешняя молодежь – это не мы с тобой…
Эх, были времена!
Мойша сосредоточенно (по памяти) работал над полот

ном «Восшествие императрицы Анны на престол», забросив
свои штучки дрючками (инсталляции) и решив чем
то суще

ственным послужить Отечеству, так как в его немаленькой
копилке орденов, полученных от прежних царей, не хватало
вновь утвержденного сверкавшего бриллиантами на голубой
ленте ордена Святой Анны «Арлекинской».
Поэтесса
композиторша предавалась своим околоземным
размышлениям, иногда чиркая что
то в блокнот (компьютер
не только из принципа, но из
за невозможности освоить – не
тот склад ума – игнорировался): «Будет Будда и в будущем…».
– А сколько сейчас на улице? Глянь на градусник, дорогая,
ты ближе к окну.
– Двадцать
много градусов, – соригинальничала супруга,
любя жару в начале лета, и добавила: – Много званых, да мало
Сезаннов! Так что, хоть планктон мне и друг, но водоросли
дороже.
– Ты уж совсем исфилософствовалась, дорогая. Так неда

леко и до «Кащенко».
– Всякая рыба перестраивается с головы. Чем я не рыба?
Ох, и мала для меня Гватемала!
– Ты сегодня лекарства принимала, дорогая?
176
Георг Альба
– Вот чёрт! Забыла.
– То
то тебя понесло… Прими немедленно. Зачем же док

тор Куропаткин приписал? А то по примеру других, как он
станет бардом, подобно врачу «Скорой», ныне депутату Гос

думы, так и начнутся с рецептами проблемы. Без рецепта
никто нейролептики теперь не отпустит…
– Сейчас приму, – кинулась к аптечке поэтесса, сбивая
стальной ногой все препятствия на пути. – Глазу нов ли Гла

зунов?
– Опять ты за свое. Что он тебе дался? Человек давно завя

зал, открыл Академию Кройки и Шитья и теперь спокойно
починяет примусы… Приняла?
– Да!.. Чуть не подавилась… Всегда гаркнешь под руку!
– Ну и славненько. Глядишь, скоро и вдохновение с люст

ры ножки свесит…
– Пора и мне снизойти со своих интеллектуально
роман

тических высот и написать что
нибудь простенькое, обще

доступное (Судя по отрезвлению мыслей, лекарство начина

ло действовать).
– Да, что
нибудь попопсовее! Забудь про свои годы и бо

лячки! Не верь, что только прозаик пишет про лисиц и заек, а
поэт – лишь про тьму и свет!
– Вот послушай! – нервно застучал протез об пол. – Не

много несовременно, но лиха беда начало!
Все сотрудники НИИ
Были на собрании.
Их набился полный зал.
Дружно многие храпели.
Те, кто сзади, песни пели.
Лишь один, кто опоздал,
Неприличный звук издал.
– Неплохо, но где сейчас ты найдешь какие
то НИИ? Дав

но везде фирмы, корпорации и холдинги! Долго еще тебе при

дется из себя выдавливать раба социализма, дорогая!
177
Страна Попсовия
* * *
Многих джазменов арестовали, начались повальные обыс

ки. Искали джазовые ноты, магнитофонные записи и записи
на компакт
дисках, конфисковывали музыкальные инстру

менты. Все записи размагничивались. Начались допросы с
пристрастием (пытки и дознания). Площадям, улицам, са

дам и скверам возвратили их прежние, периода «Империи
Зла», названия, хотя и собирались вскоре присвоить новые в
соответствии с именами новых деятелей и героев попсы, хип

хопа и рэпа.
Бутырки. Следственный изолятор. Притушенный свет, да
едва слышное шлепанье по каменному полу штиблет призра

ка Емельки Пугачева.
За столом молодой кучерявый прокуратор
следователь со
скрещенными гитарами на погонах (внешне постаревший
«битл»). Перед ним на табурете – сгорбившийся пожилой
гражданин в американских шмотках, считавшихся модными
лет сорок назад. Как и положено – яркая лампа бьет в лицо
допрашиваемого.
– Ваше имя?
– Мое?
– Свое я знаю!
– Козел на саксе.
– «Козёл» имя? «На саксе» фамилия?
– Так точно, ваше благородие.
Писарь, лихо заломив шапку, увлеченно заклекотал чер

нильницей.
– С чего начиналась ваша подрывная деятельность?
– Был стилягой, слушал «Голос Америки», учился в МАР

ХИ…
– Да, мы с вами коллеги. Я тоже окончил, только позже…
Продолжайте!
– Затем увлекся «музыкой толстых», а дальше вы и сами
все знаете: «Арсенал», джаз
рок, фьюжн, брейк
данс…
– И ни одной песни не сподобились?
– Да, слов подходящих не было.
– Как не было? Столько поэтов, столько… Скажите уж
честно – не хотели, и вам смягчат.
– Ну, не хотел.
178
Георг Альба
– А если сейчас слова предложат, смогёте?
– Попробую, ваше благородие.
– На «квасофоне», говорят, всю жизнь играете?
– Да, на нем самом и еще в преферанс.
– И не надоело?
– В преферанс?
– Да нет же. Это хорошая игра. Сам слаб до нее. Я про «ква

софон»?
– Да уж сил нет!
– Ну, тогда – за песню, пока не поздно!
– Раньше я считал, что жизнь Иисуса – пример антикарь

еры, но когда узнал, что Эндрю Ллойд Вебер получил за свой
мюзикл миллионы, так думать перестал.
– Вот и хорошо, что все поняли.
– Но все равно, если Америка дает безбедность, то Россия
– бессмертие.
– Тем более что смертную казнь у нас отменили. К тому
же, Америка живет вчерашним днем: у нас уже сегодня, а у
них еще вчера! Кстати по милостивому указу императрицы, в
наказанье поклонникам жанра, передача «40 лет с джазом»
будет демонстрироваться в течение сорока лет.
– Вот это гуманно! Лишь бы дожить, ваше Высокородие.
– А вы, говорят, и тайный мастер хулиганско
блатных пе

сен? Ну
ка, сбацайте!
Подследственный вскочил, сразу помолодев, и стал отка

лывать коленца, напевая скрипучим тенорком:
Любит он, покушав сала,
Искры высекать кресалом.
Навострила мышка ушко
– где
то ждет ее ловушка?
Возвратясь в одесский порт,
наш моряк привез импорт.
Кот забрался на карниз,
Не боясь паденья вниз.
Что пристал как банный лист
К пациенту окулист?
На один лишь только миг
Выключи свой динамик!
179
Страна Попсовия
Припаял не тот диод
Этот мастер идиот.
Писчий бросил перо и схватив стоявшую в углу, среди вин

товок и автоматов балалайку, стал лихо подыгрывать солисту.
Положил он ровно в ряд
и гранаты и снаряд,
а потом пошел в наряд
сразу раза три подряд.
Часовой стоит в шинели.
Сосны все кругом да ели.
Кашу всю бойцы доели,
А еще просить не смели.
Плясун
певец перевел дух: не молод уже. Бутафорско
ре

зиновые стены камеры прогнулись и заколыхались от скоп

ления за ними слушающих.
– Давай еще, сыпь да погорячей! – слышалось из
за кулис.
– Давайте еще, коль контингент просит, – разрешил кол

лега
архитектор в погонах.
Вот идет по полю Машка,
У нее в руке ромашка.
Порвана на ней рубашка.
Вслед идет приятель Сашка.
Нужен мне в хозяйстве веник,
Да вот только нету денег.
Говорят, что только в Вене,
Их дают без всяких денег.
Бурный «челноков» поток
Устремился на Восток.
Друг на друга наступают,
Шмотки в Турции скупают,
А затем везут в Россию.
Цену сбавить не проси.
Получить хотят навар
За говенный свой товар.
180
Георг Альба
Наконец резиновые стены не выдержали и камера запол

нилась слушателями, обладателями разных уголовных статей,
но не доходов. Кто в кандалах, кто в наручниках, кто вольно

отпущенный. Все, как по команде, уселись в кружок, оставив
достаточно места для шаманствования выступающего, и под

бодряюще хлопали в такт, конечно, на первую (православ

ную) долю.
Мне вы дайте острый серп, –
Вопрошает старый серб.
Жопу вытирать без ваты
Мастера одни хорваты!
А воинственны как горцы
Среди них лишь черногорцы.
Любят спать, открыв оконца,
Не боясь, лишь македонцы.
Пьяные вокруг все лица,
Словно буквы «кириллицы».
Покупают бабы бусы.
Мимо мчатся автобусы.
Закрутил купец усы,
Гирю бросил на весы.
В конуре тепло и сухо.
Мирно спит с щенками сука.
Пете села на нос мушка,
Загремела погремушка.
Гордо реет красный флаг,
А под флагом тем – Гулаг.
– Ну, вы с этим поосторожней, – одернул следователь!–
Продолжайте!
Джаз играет тенорист,
Взрыв готовит террорист!
– Весьма самокритично, хоть вы и альтист по первому ве

роисповеданию!
181
Страна Попсовия
Жил во Франции Стендаль,
Получил за труд медаль.
Если пить аэрозоль –
Будет в животе мозоль.
(Зэки понимающе засмеялись).
На коне тонка и звонка
В лес въезжает амазонка.
(Напоминание о женщине вызвало одобрительный ро

пот).
Чем прославился Тацит?
В печке жег он антрацит.
В общежитье на Плющихе
На ночь щи едят ткачихи.
За стеной завыл клаксон.
Ну, какой теперь уж сон?
И действительно засигналил «воронок»: новых доставили.
А «козел на саксе», войдя в раж, не мог остановиться. Упоен

но слушал его и похожий на Макара Андреевича следователь.
Коль в башку ударит хмель,
То полезешь и на ель.
Вам известно, что де Ниро
Ест все блюда без гарнира?
Поглотила лошадь тина:
Эх, печальная картина!
Тучи скрыли горизонт.
Открывать пора нам зонт.
Если глубока траншея,
То не страшна пуля шее.
Прочитав поэму Блока,
Съешьте два иль три яблока.
Варится в котле уха,
Расцвела черемуха.
Прожужжав над правым ухом,
На говно уселась муха.
Пес нашел на свалке кость.
182
Георг Альба
Вот как развита меткость!
Но пришел незваный гость,
Пес залаял, бросив кость.
Вьется пыльная дорога,
Ногу сводит судорога.
Подтвердилась ваша версия.
Не случайность, а диверсия!
– Это вы о чем? – насторожился следователь и стал гроз

ным бывалым основателем «Мышиной премии». – Всем ра

зойтись по камерам! Конвой! Охрана! Стены привести в над

лежащий вид!
– Ты наш, чувак! – похлопали по плечам певуна и танцора
вырвавшиеся из параллельного мира призраки Стеньки и
Емельки. Но никто этого вольнодумства, конечно, не заме

тил. Писарь отложил балалайку и взял в руки перо.
– Итак, товарищ «Козел на саксе (Козел Насаксе?)», учи

тывая вашу, ранее скрываемую, невероятную подкованность
в народных жанрах, будем лично ходатайствовать пред импе

ратрицей о смягчении вашего наказания, вплоть полного про

щения с возвращением домов, усадеб и крепостных. Вы сво

бодны. Стража, увести Семена Алексеича.
– Благодарствую, господин следователь. Только позволь

те я на прощанье еще сбацаю.
– Ну, что ж, валяйте, коль не устали!
И он, несмотря на свои «года – его богатство», пошел по
кругу вприсядку, приговаривая:
Перед выходом в эфир
Диктор пьет всегда кефир.
Коль устали от «программов»,
Засадите двести граммов.
Чтоб не скучно было в Мэрии,
В ней торгуют парфюмерией.
Какой вождь,
Не любит дождь?
Но если надо,
Стерпит и торнадо.
183
Страна Попсовия
«Козел на саксе» остановился и сказал: – А в заключение –
совет старого повара:
Вместо мяса бросьте в щи
Неизвестно чьи мощи!
Глава пятая
В Опочивальне. Высокая поэзия. Вольтеровские письма.
Земфира+Зоя творит
Императрица
барыня дернула свисавшую над альковом
кисть звонка. Примчался седой придворный поэт и сел на
шпагат, что означало полную преданность (в его
то семьде

сят).
– Чего изволите, Светлейшая?
– Чтой
то мне с утра тоскливо, – потянулась, зевнув, ца

рица. – Прочел бы стишок
другой, да позабористей, как это
ты могешь.
– Слушаюсь, Милейшая!
– Погоди! Сначала хочу тебя спросить, как знатока вся

ческих изобразительных и невообразимых искусств.
– Спрашивайте, Ваше Величество.
– Правда, что авангард с человеческим лицом есть модер

низм?
– Истинная правда, Ваше…
– А, правда, что вы, мужики, Пизанской башней называе

те недостаточную эрекцию?
– Истинно так!
– Ха
ха
ха! Точное определение, меткое… Да ты со шпага

та
то встань, хватит выпендриваться! И так верю, что пре

дан… Подожди минутку, я подружке звякну.
Достала из
под подушки платиновый «двухсотовый» те

лефон ($200.000). Нажала клавишу.
– Алло! Это Анна! А Лолы нету? Опять русалкой на ветвях
висит? – отключила в досаде. – Какой удивительный Иуда,
этот ее новый… тьфу! Ну, уж давай, читай!
184
Георг Альба
Приняла позу Данаи со знаменитой картины, слегка от

бросив покрывало. Натренированный светотехник с неболь

шого балкончика под потолком спальни послал запрограм

мированный по сценарию луч света, как бы солнечный, что
давало понять визитерам мужеского пола «что забеременеть
я могу только от этого божественного луча».
– Ну, читай уж, что молчишь!
Преодолевая боль в суставах от экстремального шпагата,
седой поэт начал. Заметим, что он одет все в тот же серебрис

то
белоснежный смокинг «а
ля Воланд
Ихтиандр», который
то ли годами не менял, то ли имел сотни копий.
– «Рыбацкая байка»! – объявил чтец.
– Ох, люблю рыбалку! – заегозила пойманной щукой ца

рица.
Возле этого буя
Рыбы просто до ***!
А вон видишь дальний буй?
Там поймаешь только ***!
А вот возле бакена
Всячины любой до сраки,
Хотя у плотины
Есть одна лишь тина.
А вон, видишь, где паром –
Рыбу черпай хоть ведром!
А у нового моста
Банки, склянки и тоска.
– Браво, браво, Яков! Ты наш новый Пушкин, убивший в
себе Дантеса.
– Если изволите, могу и еще.
– Валяй!
– «Рыбацкая поэма!»
Выплывают лебедя.
Намочил рыбак мудя.
Думаете обоссался
Он, конечно, непременно?
Ими он воды касался,
185
Страна Попсовия
Стоя по колено.
«Ах, вы ****и
лебедя!
Где теперь сушить мудя?» –
Причитает наш рыбак.
Рыба не клюет никак.
Поплавок тонуть не хочет,
А вода мудя лишь мочит...
– Подожди читать! – остановила царица. В дверях показался
канцлер Зубоскалкин, держа в руках золотой поднос с бумага

ми.
– Снова отвлекают, предаться высокому искусству не дают!
Что у тебя?
– Трудящие, в связи со сменой власти, требуют переиме

новать свой мясокомбинат.
Взяла в руки листок: «Все работники мясокомбината про

сят разрешения у Ее Императорского Величества переиме

новать их заведение из ненавистного американского "In a
mellow tone” в родное русское "In a Mikoyan”». Это там знаме

нитые микояновские котлеты делают?
– Там
с! – щелкнул каблуками канцлер
пародист.
– Разрешаю! – подмахнула подпись. – Яшка, читай
дальше!
...Рыболов наш недоволен,
Но рыбалкой с детства болен.
Долго он еще сидел
И лишь какать захотел.
Он зашел в кусты покакать.
Лягушонок начал квакать.
«И посрать
то не дадут», –
Возмущается рыбак.
Люди к берегу идут.
Он все тужится... Никак!
Люди в сторону свернули,
Лягушонок вновь заквакал,
Сквозь листву лучи сверкнули.
Наконец, герой покакал!
186
Георг Альба
Вышло солнышко пригрело.
И от радости такой
Потянулся он всем телом,
Стал от счастья сам не свой.
На воду рыбак наш глянул:
Что там изменилось?
Гром далекий в небе грянул,
Солнце снова скрылось.
Поплавок запрыгал, сука!
Значит, кто
то клюнул.
Рыболов азартно сплюнул.
Вмиг прошла и скука.
Удочку он сильно дернул,
Потянул что было сил.
От натуги громко пёрнул,
Песню вдруг заголосил.
Песню про «Варяга»,
Что гордо не сдается.
Вытащил корягу
И как засмеется.
Он смеялся и смеялся,
Смехом исходя.
По реке, меж тем, проплыли
Снова лебедя.
«Лебедя, вы лебедя!– вскрикнул рыболов. –
Высохли мои мудя,
Хоть и плох улов!»
Закончив, поэт снова растянулся в шпагате, но на сей раз
менее удачно: послышалось что
то рвущееся по швам.
– Браво, браво, Яков! Ты гений и достоин премии. Жаль,
что «Ленинскую» отменили, но я утвержу новую, свою! И ты
станешь первым лауреатом!
Она дернула за висевшую «виноградную» кисть сигнала и
ввалился огромного роста мажордом
дворецкий в камзоле с раз

вевающимися пего
седыми патлами и огромным, двухметро

вым, отлитым из чугуна, жезлом в виде сопрано
саксофона.
– Песняков
старший, помоги человеку встать со шпагата:
ведь не балерина, чай!
187
Страна Попсовия
Верзила оторвал несчастного от пола вместе с фалдой его
замечательного фрака.
– Шлагбаума кликни с «Медленной помощью»!
– Бу сделано, – потащил дворецкий поэта в состоянии
«невменяйки» и с распоротым задом.
– Поосторожней надо, Яков Абрамыч! Вы все ж не Татья

на Тараскина и конькобежно
конным спортом не занимались.
– Вам письма от Вольтера, госпожа, – появился Зубоскал

кин с увесистой пачкой на подносе.
– Что ж он «эсэмэсками» не может отделаться, философ
окаянный, а всю норовит бумагу марать?
– Ну, почитай вслух о чем пишет просветитель!
– Патриция Каас рада приветствовать вас! – начал канц

лер.
– Сама знаю! А дальше? Кстати, пока не забыла: сослать
всех уцелевших джазменов в Биробиджан и переименовать
город в Биробиджаз! Пусть помнят мою доброту.
– Сошлем всех до единого! Читать дальше
то?
– Читай! Надоел черт старый со своими советами: «Так
переустроить Россию, сяк переустроить…» Сама знаю, как!
Ну, читай уж!
– На сей раз не совет, а стишок. Я сделал перевод с фран

цузского.
То случилось возле Ниццы.
Вышла рано в поле жница.
Одиноко ей. Не спится.
В небе пронеслась синица
Точно дрогнула ресница.
Нет у жницы мужика,
Но сильна ее рука.
Жнет да жнет, не устает.
Глядь, и солнце уж встает.
Утренним лучом светило
Всю округу осветило.
Недалёко от посевов
Была кузница соседа.
Там подковы он ковал
188
Георг Альба
И по бабе тосковал.
Увидал он жницу в поле
И, дремавшее дотоле,
Поднялось внутри желанье,
Вспыхнул молодой огонь,
Вздыбился в нем резвый конь.
Положил кузнец клещи,
Стал варить к обеду щи.
Он решил к обеду жницу
Пригласить в свою светлицу.
Та упорствовать не стала,
Так как без мужчин устала.
Взяли в руки они ложки,
Сели рядом, нога к ножке...
Ну, а дальше как бывает:
Он подол ей задирает,
Место нужное находит,
И туда свой орган вводит...
Он от страсти распалился
И всем телом навалился,
Расплескал котел со щами,
Потекли они ручьями...
Влындил наш кузнец той жнице
Член до самой поясницы,
Так что после наша жница
Даже залегла в больницу.
Вот какой он был ебец,
Этот молодой кузнец.
И подпись: «Преданный Вам Вольтер!»
– Что себе позволяет этот старый паралитик? Да, я про

светленная императрица, но не до такой же степени! За кого
он меня принимает? Я же не такая!
– Ответьте ему чем
нибудь из Гамлета. Ну, например:
Там у Шекспирта в пьесе Гамлет
Что
то про «быть и не быть» мямлет.
Мучит вопрос тот всех сотни лет,
Ну, а ответа все нет и нет!
189
Страна Попсовия
Немедленно отправьте по Интернет
голубиной почте.
Пускай старый развратник призадумается!
* * *
Другая поэтесса нашенская азартно предавалась мукам
творчества, пока ее всепогодный муженек лепил в гипсе торс
непревзойденной императрицы.
Стараясь своей стальной ногой идти в ногу с молодежным
временем, она делала титанические усилия над собой, безжа

лостно наступая на горло собственной возвышенно
философ

ской лирике.
Вырастил большой пион
У себя в саду шпион.
Устремил он гордый взор
На то место, где был сор.
Отошел затем он в тень,
Поправляя свой перстень.
В перстне яд и в нем спасенье,
Коль провал и невезенье.
Предался раздумьям он,
Сохранив один патрон.
«Просидеть смогли бы ночку
Вы в тюремной одиночке?
А сыграть могли бы «соло»,
Если пальцы сводит холод?»
– Дорогая, хорошо, но опять серьезно! Старайся полегче,
полегкомысленеее! – раздалось из
за спины редакторское
слово.
– У тебя глаза на затылке? – огрызнулась Земфира
Зоя и
снова начала чиркать пером.
Так велик был снега вес,
Что обрушился навес.
Кама Сутра иль Суматра?
Можно так сойти с ума!
Невысоки стали цены
На спектакли этой сцены.
190
Георг Альба
Гаже может быть чем мент
Лишь плохой ангажемент!
– Уже актуальней и лучше. Особенно про Кама Сутру. Хотя
лучше бы про Гаму Пинкуса, но бог с ним… Вполне молодеж

ноподобно. Но поработай еще самую малость…
Поэтесса снова уткнулась в лист и разразилась частушкой.
Получил большой навар
Продавец за свой товар.
Ложкой черпает навар
Старый опытный повар.
Потребляет весь народ
Атмосферный кислород,
распахнув пошире рот.
Углерод наоборот –
Зажимай покрепче рот!
Поднимает демократ
Все проблемы как домкрат.
Вот и новая интрига –
Заграницей стала Рига.
Сбросив русские вериги,
Хорошо теперь ей, Риге!
– Вот это гениально! Молодец! Пойдем пить чай!
Глава шестая
О политике. Визит министра Манифестанты.
Явление царя. Супруги трудятся
В честь вождя кубинской революции царским указом рус

ский город Кострома переименовали в «Кастрома». По всему
городу открылись «Кастрономы», торгующие сахарным тро

стником – любимым лакомством бывших костромичей. Сам
вождь, чувствуя вековую усталость от былых побед, амери

канских блокад и нездоровья, решил добровольно покинуть
191
Страна Попсовия
пост и слечь еще живым до срока в «Мавзолей», который по
проекту Щусева (как московский) выстроили на Острове Сво

боды. С единственной разницей, что в связи с теплым клима

том, здание воздвигли не из мрамора, а из бамбука и кокосо

вой крошки, чтоб в жару лучше вентилировалось. Внутри уст

роили нечто вроде пятизвездочного отеля и даже, помимо
телевизора и телефона, провели Интернет. Так что он пока,
будучи жив, может спокойно управлять страной, не вставая
лишний раз с почетного ложа. Об ультрасовременном сорти

ре скромно умолчим. Еще одной оригинальной прихотью
Фиделя стало то, что он назначил своим приемником ни сва

та, ни брата, ни племянника, ни сына, ни внука или внучку, а
жителя далекой страны – Григория Ляксандрыча Мукашен

ку. Известно, что кубинский вождь пристально следил за ер

шистым поведением бывшего председателя Мелкорусского
колхоза, ни за какие коврижки и посулы не желавшего объе

динятся с Попсовией, будучи не в силах ей простить то, что
она в одночасье перестала быть «Империей Джаза». ( Жанр,
который славный песняр любил с детства). Фидель очень бла

годарен Батьке за регулярные поставки тракторов «Мелка

русь», которые он тайно переоборудовал в танки, тем самым
укрепляя свои рубежи. Учтя печальный опыт Грущева с заво

зом в 60
е годы ядерных ракет, чуть было не приведшем к Ка

рибскому кризису, команданте решил действовать тоньше и
осмотрительней.
Анна Емельяновна тоже очень довольна таким решением
кубинского царя. Ведь в результате подобной рокировки на
Бинском престоле воцарялась родственница, победительни

ца очередного Евреевидения и супруга бывшего зятя (Песня

кова
Младшего) Надежда Подпольская. Дружеские связи с
соседней страной укреплялись, тем более что коварные хох

лы все
таки вступили в НАТО и приблизили свои танки и ра

кеты к границам Попсовии. А хитрый Мукашенка свои «трак

тора» приблизил к их опочивальне. Теперь в США правил
новый президент, без имени и фамилии по кличке "cents 50”.
Да к тому же злостный рэпер и афро
американец, что чрез

вычайно оскорбило испаноязычную часть населения. Но ос

тавим политику…
Царица проснулась в дурном настроении. «Каждый при

192
Георг Альба
вратник любит приврать», – подумала она и позвала люби

мого штатного одевальщика, по совместительству и банщика
(безопасен как селедка без гарнира):
– Моисей, Моисей! Нету нужных мне вещей!
Вбежал Борисов с черными лакированными сапогами в
зубах и встав на колени, стал натягивать их на слегка отекшие
ото сна, сражавшие некогда наповал всех мужчин планеты,
ножки.
– Ой, жмут окаянные! Полегче, полегче! Я тебе чай не «за

бил снаряд я в пушку туго…»
– Извините великодушно, Ваше Примадоннство!
– Не напоминай мне об этой нахалке! Тоже мне: какая
то
мелкая шлюшка возомнила себя «мадонной» и шастает по
свету. Тьфу, тварь проклятая! Лифчик
то поаккуратней засте

гивай. Тоже, что ли, мал стал?
– Не надо пивком увлекаться, Ваше Величество!
– Водку нельзя, коньяк нельзя! Разве это жизнь? Да брошу
все и пойду в пельменную посудомойкой.
– Один вот тоже... бросил все. И где он теперь?
– А, правда, что в Америке, с приходом рэпера к власти,
стали саксофоны разгибать? Опять мы отстаем.
– Никак
с нет! Мы первые были. У нас еще при Сталине
начали.
– Тогда хорошо! Прикажи, чтоб продолжили.
– Да уж сами сообразили и на заводе «Серд, но молод» от

крыли прокатный цех.
– А что у нас с космосом? – облачилась императрица в пу

ленепробиваемый балахон.
– Скоро, ко дню Вашего Коронования, запускают межпла

нетную станцию «Палата № 6 имени Чехова» на новую «боль

ничную» орбиту.
В дверях появился громила в камзоле с чугунным сопрано

саксофоном в руке. Он троекратно постучал им как жезлом об
пол и известил:
– С визитом министр бескультурья Жорж Бенгальский.
Впустить?
– Впущай! Одеться не дадут! Одолели эти министры.
Застегнувший последнюю пуговичку Моисей Борисов эле

гантно отпрыгнул, успев поцеловать самый замусоленный
край свисавшей до пола простыни и солнечным зайчиком
193
Страна Попсовия
(осветитель с балкона сымитировал) забился в уголок между
креслом и камином.
– Ну, с чем пожаловали?
– Решили на коллегии, Ваше Преосвященство, переиме

новать некоторые города в соответствии с их прямым назна

чением, – бухнулся в ноги министр.
– Зачитайте, – тайно нажала на кнопку слухового аппара

та императрица, огромный раструб которого вмонтировали в
потолок, аккурат под люстрой. – Да встаньте! Здесь не сеанс
аэробики.
Отряхнувшись, министр открыл рот.

Почему отряхиваетесь, мил человек? Или считаете, что
здесь не подметают?
– Извините! Это я так, по привычке. У нас, видите ли, убор

щица в Израиль иммигрировала, так все никак замены не най

дем. Одни антисемитки прут…
– Я вас внимательно слушаю, – сказала строго, как Мак

сакова в роли Офелии, царица и зевнула.
Министр зашелестел длинным списком и надел очки:
– Вот, например, Челябинск, где регулярно проводятся
конкурсы имени Шустроповича, решили переименовать в
Виолончелябинск.
– Очень хорошо.
– Город, где регулярные конкурсы флейтистов – в Флей

тастрахань.
– Прекрасно.
– Гобоижевск, Кларнетомск, Фаготоренбург, Валторнона

бережные Челны, Трубульяновск, Тромбонобилиси, Тубал

мата, Литаврия, Хабарабановск, Арфангельск, Челестамбов,
Саксомск, Скрипказань, Альташкент, Контрабаку, Контра

баскунчак…
Искренний храп императрицы заставил чтеца остано

виться.
– Вы, батенька, – министру на ушко нежно замурлыкал
мойщик
одевальщик, – на цыпочках, на цыпочках и гуляйте
себе. Усыпили совсем барыню. Как поется: «Муравьи, мура

вьи, не кусайте солдат…».
Бенгальский попятился к выходу, сворачивая бесконеч

194
Георг Альба
ный рулон, и был безболезненно выдворен из покоев. «Эх,
забыл ей сообщить, что в Америке в честь нее переименовали
штат из Индиана просто в Анна».
– А как быть с утверждениями названия городов? – поин

тересовался в предбаннике министр у канцлера, направляв

шегося в покои с подносом, уставленном яствами.
– После пасхи яйцами не машут, – съязвил глумливый Зу

боскалкин и скрылся за дверью.
– Да… Яблоня от яблока недалеко падает, – вполголоса
сказал министр и схватился за сердце.
– Гражданин, турникетик ищете? – подлетел некто в клет

чатом пиджачке, с треснутым как у Молотова пенсне и с глум

ливой рожей. – Если на рельсы, то направо. Трамвай у нас там
ходит, да и масло уже пролито.
* * *
По, вновь ставшей «Прекрасной», площади шла колонна с
плакатами. Коммунисты вновь воспрянули. «Попсовия», ра

зумеется, милей их заскорузлым сердцам, чем «Империя
Джаза». Но, несмотря на свою идейную стойкость, не чура

лись они и рыночных отношений. Поэтому один лозунг гла

сил: «Ленин умер, но могила его живет!»; а на втором – более
практично
бытовое: «Покупайте крем «Мавзолен» – лучшее
средство от мозолей». Шедший за старшими, отряд молодой
смены распевал исторически
иронические куплеты:
Горько он слезами каплет,
Сидя в сталинском ГУЛАГЕ:
«Я зачем к ней приставал
И проходу не давал.
Ишь в кого нашел влюбиться?
Не по рангу выбрал птицу!».
Не кадрись к Светлане, Каплер,
Изложи все на бумаге!
То посланье вождь прочтет
И пошлет тебя в Европу,
И раскаянье учтет,
Подтерев бумагой жопу!
Недавно по телику в серии «Исторические хроники» Ни

195
Страна Попсовия
колая Сванидзе прошел фильм о взаимоотношениях дочки
вождя и известного сценариста. Вот и появились актуальные
частушки.
Выкрикивали лозунги: «Фидель Кастро – от капитализма
лекарство!», «Долой симфонизм вместе с сионизмом!», «Да
здравствует Сталин – кремлевский горец и Хоннекер – не

мецкий Магнитогорец!»...
Кто не знает: Вождь ГДР Хоннекер в младые годы участво

вал в строительстве Магнитогорска.
Тут внезапно появились апельсиновцы и накинулись на
зюгановцев с криками и бейсбольными битами.
– Сам покойник, а дело его воняет!
– Клятва плутократа – обещания КПРФ!
– Победа пиррова иль не пиррова?
– А зачем убили Кирова!
Глядевший из кремлевской бойницы, стоя у стены, в бе

лом фраке с кровавым подбоем придворный поэт покачал го

ловой.
– Когда моль ест пальто, то можно остаться и без «Шине

ли» с одним лишь «Носом». Простите, великий Николай Ва

силич, меня за ёрничество!
Отделившийся от стены призрак Ивана Грозного в испол

нении Николая Черкасова из одноименного фильма, увидев
импозантного господина во фраке, спросил, боязливо крес

тясь:
– Извините! Я, кажется, заблудился. Где вход в историю?
– Да зачем тебе «Третьяковка»? Там все равно туалет на
ремонте. Ссы прямо здесь. Если стесняешься, я отвернусь.
– Да я, господин хороший, по
большому хотел. Можно?
– Отчего нельзя? У нас демократия!
– Как, говорите? – спросил приседая царь. – Дерьмом кра

сите?
– Да, бывает. Вот только сейчас с туалетной бумагой опять
напряг. Нечего вам предложить.
– Это с подтиркой, што ль? Да мы люди не гордые и хала

том подмахнем.
Поэт взглянул на площадь. Там демонстранты дубасили
друг друга, угрожая снести как «Мичмана с Пожарскими кот

196
Георг Альба
летами» (известная парная скульптура), так и «В Василия
деньги вложены» (знаменитый собор). Вырывали камни из
мостовой и кидались ими.
– Вот так всегда. Сначала митинг – потом кровопроли

тинг! – заметил философски поэт.
– А чой
то они мордасы себе драють? – спросил облегчив

шийся царь. – Да и памятник каким
то двум монахам
кикимо

рам... Кто поставил? Я указаний не давал. За Ваську Блажного,
помню, ваятеля лично отблагодарил. Зенки ему выколол, чтоб
не повадно было впредь клонированием заниматься…
Поэт с удивлением повернулся к знающему такие словеч

ки царю, но от того осталось лишь едкое облачко серы да мо

гучая куча: свидетельство реально случившегося.
– Да, прав Булгаков! «Никогда не разговаривайте с неизве

стными». Кто вот только экскременты убирать будет? Не мне
же, придворному поэту?
* * *
Зоя
Земфира продолжала свои поэтические попс
экзер

сизы, а живописец упоенно выписывал складки одежды пла

тья императрицы, представляя себя то Рубенсом, то Ван

Дейком, то Веласкесом, то Никасом Пикассоновым.
Наш Роман влюбился в Машку,
Подарил он ей ромашку.
Машка нюхает цветок,
Отрывая лепесток.
– Ты не порть ромашку, Машка, –
Говорит ей наш Роман
И отняв цветок у Машки,
Он кладет его в карман.
– Теперь нечто стилизованное под французов. Послушай.
Нота «ля»
Для Эмиля Золя,
Нота «си»
Для Дебюсси,
Нота «ре»
Для Жана Марэ,
197
Страна Попсовия
Нота «до»
Для Бельмондо!
– Ну, как?
– Опять ты за свое упадничество принялась, да еще и му

зыку вспомнила! Послушай
ка лучше, как музыканты шутят.
Вопрос: «Глухого играешь?» (Это значит Бетховена). Вопрос:
«А отравленного?» (Это значит Моцарта).
– Представь себе, что не знала. Как забавно! А послушай

ка о домашних животных.
– Ну
ну?
– Кошка замедленного действия? Что это?
– Не знаю.
– Только что проснувшаяся кошка. А коварная кошка?
– Ну?
– Поначалу ведет себя прилично, а потом начинает пи

сать в хозяйскую постель.
– Прямо как у нас!
– А что такое бурное одиночество?
– Игривая собака, оставленная в квартире без присмотра.
– Тоже как у нас! Ну, хватит. Не отвлекай. У меня самая
ответственная складка на платье не получается.
– Последний вопрос на засыпку. Любимый композитор
чекистов.
– Не знаю…
– Ка Гэ Бах!
Глава седьмая
В Госдуме. Соревнование поэтов
Заседание Госдумы в самом разгаре. На трибуне брызжет
слюной неугомонный сын юриста.
– Советский чиновник это не севильский цирюльник!
Однозначно!
– «Сибирский цирюльник»! – кричит кто
то из задних
рядов. – Фильм Смехалкова.
198
Георг Альба
– Кто сказал? Вызову на дуэль. Однозначно.
– Однозвучно! – передразнивает кто
то.
– И тебя вызову. Встань! Что за спинами прячешься?
– Господа, господа, успокойтесь, – призывает исполняю

щая роль матери Терезы Склизка. – Что вы как малы дети, в
самом деле! У нас на повестке еще масса серьезных вопросов.
Вот, например, госпожа Хакамада, бравируя своим японским
происхождением, просит отдать ей Южные Курилы, Саха

лин и Камчатку в бессрочное пользование. Чтобы обмануть
назойливых самураев. Отдадим ей? Она хоть и японка, но
наша.
Грузный мужчина в первом ряду поднял руку.
– Слово предоставляется представителю КПРФ, товари

щу Семипугало.
– Я ей покажу, засранке такой, где крабы зимуют, а не ост

рова! – стал малиновым делегат.
– Попрошу не выражаться, – отключила микрофон Склиз

ка. – Я лишаю вас слова!
– А почему не отдать? – заголосил кто
то без микрофона.
– Все равно ведь засрем!
– Да и билеты на самолет кусаются, – поддержал другой.
– Не больно туда налетаешься.
– Может она, как Абрамович, там из говна конфетку сде

лает, – присоединился третий.
Зал зашумел, мнения разделились, кое
где были пущены в
ход кулаки и затрещали делегатские кресла, становясь весо

мыми аргументами, будучи оторванными от пола.
– Предлагаю проголосовать: синяя кнопка – за, красная –
против, – призвала «мать Тереза». И зал притих, ища нужные
цвета.
– Ну, вот и хорошо, – подытожила спикерша. – Большин

ство решило отдать. Что добру пропадать. Поздравляем Ири

на Мацуоловна («маца» здесь не причем).
Виновница торжества поклонилась на все четыре сторо

ны, пряча торжествующую улыбку под неизменной челкой.
– Следующий вопрос: известная певица Анита Вой про

сит сдать ей в аренду всю Сибирь вплоть до Урала сроком на
490 лет, ссылаясь на то, что рано или поздно ее все равно зах

199
Страна Попсовия
ватят прожорливые китайцы, так как им давно тесно в их пе

реполненном клоповнике.
– Она же кореянка? – справедливо заметил кто
то.
– Какая разница? – вставил разумное Вольфович. – Разрез
глаз тот же и примут за свою. А она
то наша. Вот и обманем
китайцев!
– Ура! – взревел зал и проголосовал в едином порыве.
– А я хочу стать губернатором Иркутской области, так как
родом с Байкала, – предложил верзила Бацуев и, встав, выр

вал задницей с корнем кресло, на котором сидел: узко в бед

рах оказалось.
– Коль так хорошо играешь на хвыртепьянах, то и будь им»,
– совсем подобрел зал. – Никто не претендует на твои аховые
гонорары и пятидесятиградусные морозы на малой родине.
– А мне бы Приморский край, – пропищал Илья Магу

тенко. – Я родом из Владивостока!
– Бери! – ухнул хор.
И пошло
поехало. Вмиг нарезали ломтями одну шестую
часть суши как праздничный пирог. Татарию с Башкирией
поделили Хевчук с Цемфирой; Кате Клей достался Северный
Кавказ (Обещала всех примирить своими «муси
пуси»); Бе

лоруссию возглавила, как помним, принцесса Надежда Под

польская; В Средней Азии назначили совместное руковод

ство группы «Бэ
студио» и «Города 666»; в Магадан попроси

лась Диана Горбенина. Только вот неясно с Грузией. Канди

датов много: сразу три грузина. А она в НАТО шмыгнуть норо

вит. Так до конца не окончив деления, заседание объявили
закрытым. Мужская часть депутатского корпуса кинулась эта

жом ниже – в шашлычную дяди Нико, а исполнительная мадам
Склизка поехала в Кремль лично докладать императрице.
* * *
«Театр новых интертрепаций» режиссера Пакгауза прово

дил очередной день поэзии, собиравший в укор спектаклям
уйму гостей. Воскрешенный с помощью «На
на»
технологий,
стволовых клеток и генной инженерии, сибирский прише

лец Гришка Трускавец собирался прочесть свою новую поэму.
В кулисах прятался завистливый Топчан, но без оружия: пис

200
Георг Альба
толет предусмотрительно отобрал хозяин. Добрейший Пак

гауз соперников, конечно, помирил, оставив обоих работать
в театре, но, как говорится, осадок остался. К тому же Топчан
тоже приготовил свой «наш ответ Чемберлену» и ждал очере

ди. Разумеется, первым на сцену выскочил молодой и про

ворный Гришка. Топчан в последнее время более отдавал пред

почтение настоящему мягкому топчану (уже за пятьдесят, а
этому сукину сыну едва тридцатник!).
– Поэма о том, как некто Яков решил переехать на ПМЖ в
Югославию. Посвящается всем известному светскому льву и
поэту
песеннику Якову Обрезкину, – объявил Гришка и скор

чил кислую козью морду, пугая неподготовленную часть пуб

лики.
В зале зашептались: «Неужели? Он уезжает? Вы слышали?
Почему?». Чтец прервал шушуканье распутинским жестом и
начал:
Очень долго плыл наш Яков,
Но вот все же встал на якорь.
По дороге он в Загреб
Ел один лишь черный хлеб.
Был убит он сильно горем,
Потому что плыл лишь морем.
Он с трудом покинул Русь,
Впав душою в чёрну грусть.
Залечить желает раны.
Вот подул и ветер рано.
В Загребе течет река
Под названьем Эврика.
Оказалось то все ложь,
Что растет кругом здесь рожь.
Яков почесал голень.
Тело все чесать уж лень.
Зачесался левый бок.
Кто б налил вина кубок?
Взял он спичек коробок,
Ниток взял потом клубок.
«Их на палку наверчу,
Сделаю себе свечу».
201
Страна Попсовия
Запалил свечу наш Яков,
с борта перед тем покакав.
Облегчившись, старый Ян,
В руки взявши свой баян,
Горькою слезой заплакав,
Заиграл «Катюшу» Яков.
Дамы в зале дружно рыдали. А мужики зафыркали, зас

моркались, закашлялись, с трудом сдерживая скупую мужс

кую слезу. Успех полный. Гришку вызывали неоднократно. Тут
же около него обнаружилась и спутница
распутница, виснув

шая на поэте со словами: «Ты целуй меня везде. Я сгожусь
тебе, звезде». Смущенный поэт не знал, куда или кому при

строить непредусмотренную поклонницу.
– А сейчас, дамы и господа, нас порадует своим искусст

вом другой поэт, давно всеми признанный и любимый Вла

димир Топчан.
Представленный, чтобы быть пооригинальней, вышел с
гитарой. От внезапно зазвонившего в зале сотового подстро

ил первую струну, поблагодарив владельца «камертона». Зыч

но
рычным голосом (раньше подражал Высоцкому) запел
нечто самокритичное:
Всем известный бас Архип,
Наконец, совсем охрип.
И теперь свое хрипенье
Предлагает вам как пенье.
Раздались одинокие гаденькие смешки – не о себе ли?
Плыл кораблик еле
еле.
На пути то риф, то мели.
Все преграды одолев,
Целым он доплыл до цели.
Опрокинув кружку кваса,
На коня накинув лассо,
Кинулся как в смертный бой
Оседлать коня ковбой.
Вздыбился упрямый конь.
От копыт летит огонь!
202
Георг Альба
– Вот вам и сонет вышел, – пояснил чтец. – А теперь дальше:
На поезд спешит Пьеро.
В жопу вставил он перо.
Входит Пьер в огромный зал.
Сразу видно, что вокзал.
Он проходит на перрон,
В мягкий хочет сесть вагон.
Место нужное находит.
На беду кондуктор входит.
– Покажите ваш билет?
– У меня билета нет.
–Что же вместо вам дано?
–Вот лишь в заднице перо!
Зал взорвался в буквальном смысле. Прорвало батареи цен

трального отопления, не ремонтированные со времен вели

кого Станиславского. Пар и кипяток ошпаривали зрителей.
Случилась суматоха, обмороки, обморожения и поносы,
вплоть до преждевременных родов. Над сибирским выскоч

кой одержал явную победу надежный, проверенный и про

дезинфицированный от клопов Топчан.
– «Скорая», «Скорая»... «Пожарная»... «Милиция»...
«911»... – набирал в ужасе все подряд режиссер Пакгауз, тай

но радуясь в глубинах своей постановочной души: «Не было
бы счастья, да несчастье помогло! Теперь
то, наконец, мэрия
проведет за государственный счет капитальный ремонт! Ах,
Топчан, Топчан! Как помог. Правда ведь говорят, что старая
****ь полыньи не испортит!».
Глава восьмая
ЛТП. «У Никитских». «У плетня»
«Барвиха». Новый фешенебельный санаторий «Три мед

сестры» имени А.П.Чехова для работников Госдумы, постра

давших от неполиткорректности коллег. По
простому, лечеб

но
трудовой профилакторий (ЛТП), но облегченного типа.
Конечно, это совсем не то, о чем вы подумали? Здесь никакие
203
Страна Попсовия
не алкаши, а лишь слегка тронувшиеся на почве бурной де

батско
парламентской деятельности. Люди вполне образо

ванные и воспитанные, хотя есть и вкрапления буйно
шан

дыбинского типа. Наверное, помаленьку стали забывать прав

долюбца, ленино
сталинца, непреклонного борца за чаянья
народные. Один пудовый кулак да ослепительная лысина чего
стоят! Сначала, за неимением слов, деморализовывал против

ника, сияя лысиной как лучом лазера, затем следовал сокру

шительный хук в челюсть. Согласитесь, какие здесь нужны
еще доводы?
Сжигаемые любопытством, заглянем в столь загадочное
лечебное заведение. Сначала в тенистый сад, по аллеям кото

рого – кто парочками, кто «на троих», а кто и поодиночке –
прогуливаются государственные мужи различных созывов.
Они разные: кто толст, кто тонок, кто молчалив, кто криклив,
кто тенор, кто бас… Но объединяют их всех традиционно
байковые безразмерные халаты. У кого – до пят, у кого – выше
щиколоток, у кого – не сходится на животе, у кого – треснуло
на спине, кто набросил на могучие плечи, как тореадор
накидку… Сзади у каждого халата, как положено в спорте
(хоккей, футбол, да и в любой командной игре) проставлен
номер, по которому больных и кличут работники заведения.
– Эй, пятый! Пора на процедуры. Седьмой, на уколы. Де

сятый, принял таблетки? Тридцать второй, к окулисту!
Мы незаметно погуляем с больными по саду и тайком по

слушаем, о чем они тихо, а то и с выкриками «убью, сука»,
беседуют.
– Еврейская интеллигенция есть цвет русской нации.
– Да, вы правы, но об это ни
ни, Абрам Соломоныч.
– Карл украл у Маркса «Капитал», – бубнил скороговорку
себе под нос некий, на вид малоинтеллигентный, депутат
(Сохраним инкогнито, не будем указывать номер. Пускай ос

танется тайной).
– Наша фирма давно перешла на самофинансфирмование,
– догазывал моложавый более старшему собеседнику.
– Эх, Гватемала, Гватемала! – отвечал тот невпопад. – Гов

на тебе мало!
– Вот Рубинштейн – еврей, а Рубен Штейн наполовину
армянин.
204
Георг Альба
– Это называется «адская смесь».
– Я пролетарий! – бил себя в грудь больной «шандыбинс

кого» типа. – Гегемон!
– Ты не «гегемон», а «гегемонстр», не знающий пределов
своего свинства, – отвечал ему демократ первого созыва.
Заметим в скобках, что данные пациенты находились на
лечении не один год. И, как правило, улучшений ни у кого не
наступало. Так что здесь настоящая, как говорили классики,
«обитель скорби».
– Что у тебя за пятно сзади на халате? – спросил один
пролетарий другого. – Оно явно говенного происхождения.
– Это я давеча исчерпывающе посрал!
– Чека, чебурек, чека, чебурек, – твердил как считалочку
прошедший мимо бывший работник Органов. – А в России
много рек! Рек, рек, чекабурек…
Какой
то тип культурного вида под номером… (чуть не
проговорились) мечтательно «облокачивался» на облака
взглядом и твердил, то ли разгадывая, то ли составляя крос

сворд: «Чернослив и водослив, камертон и Камерун, керами

ка и камер
юнкер, реакция и редакция, морской котик, кор

тик и наркотик, Сталин и ставни…». Среди пациентов ока

зался даже переводчик с итальянского. Он сидел на пеньке и
записывал в блокнот: «"Andante dolorosa” означает – Эй, Дан

те, долой розу!». Его никто не задевал, потому что все пани

чески боялись любого иностранного языка. В школе если и
проходили, то на «три с минусом».
Каким
то чудом в депутаты пробился поэт, но вскоре бог
наказал тихим помешательством и теперь он коротал здесь
свои деньки.
– Айседора, – читал поэт вслух, ни на кого не обращая
внимания, –
Любила помидоры.
А Гарсиа Лорка –
Известь и хлорку.
Случайно съел он помидорку
И тут стошнило Лорку.
– Укус змеи как уксус сладок, – томно заметила дама за

205
Страна Попсовия
поздавших лет, проходившая мимо (Женским полом заведе

ние тоже не обделено).
Снова появились два старых еврея.
– Абрам, вы знаете, кто такие «летучие голландцы»?
– Опять вы про этого антисемита Вагнера?
– Нет. «Летучие голландцы» это те, кто некогда сидели
возле Голландского посольства в ожидании визы. Тогда с Из

раилем не дружили.
– Тоже вам вспомнили. Когда это было?
– Не скажите! Все может повториться…
Мимо проходили с всклокоченными волосами демокра

ты. Один доказывал другому:
– Советская система это больное животное, которое мож

но попытаться вылечить, лишь усыпив, иначе укусит!
– Чем усыплять будете? Карболкой или стрихнином?
Прошли двое. У них из
под халатиков виднелись рясы.
– Есть благоустройство, а есть богоустройство.
– Помни «Заветы Ильича», как Старый, так и Новый!
Трое красномордых хохмачей, сидя на лавочке, шутили:
– Потология – наука, занимающаяся вопросами потовы

делений. Ха
ха
ха!
– Швея легкого платья и швея легкого поведения – две
различные специальности. Ха
ха
ха!
– Московская улица «Армянский переулок» зовется в на

роде не иначе, как задний проход. Ха
ха
ха!
– Носов, Подносов, Доносов и Несуйносов, – крикнул врач
с террасы, – На выезд!
Бригаде «Скорой», работавшей напрямую с Госдумой, оче

видно непосредственно с заседания требовалось забрать но

вых клиентов.
– Полотенца и смирительные рубашки не забудьте! – крик

нул вдогонку главврач.
* * *
Театр «У Никитских ворот». Режиссер Мрак Позоровский
решил не отставать от коллеги Пакгауза и тоже закатил у себя
поэтический шабаш с участием лучших умельцев пера. При

скакал на своих ногах
ходулях, как паук
водомер Иссух
Пе

тух, совсем почти усохший, став похожим на нетленную му

206
Георг Альба
мию из Киево
Печерской Лавры. Привезли парализованного
Троекурова в неизменном шарфике, к которому добавилась и
морская фуражка с кокардой, как у Микитки
режиссера. Под

ковыляли Зоя
Земфира с Мойшей. На правах молодых при

перлись Трусковец с Топчаном. Музыкальное прикрытие
обеспечивал давний друг режиссера, сам «Козел на Саксе»,
все еще по недосмотру новой власти гулявший на свободе.
Первым, конечно, напросился Гришка, ссылаясь на лозунг
«Молодым весь день у нас морока».
Налетел с разбега лыжник
На огромнейший булыжник.
Без конца мелькают лица –
Потому Москва столица!
Обуяла Жучку скука,
На Луну завыла сука.
Было теплым нынче лето –
Не снимал я сандалеты.
Свою «репу» долго тер
Неумелый репортер,
Сел затем писать статью...
Написал галиматью!
Развеселый видит сон
Заговорщик и масон
Видит он в весеннем сне
Композитора Массне.
Молодец Корчагин Павка –
Спал всю жизнь на твердой лавке.
Стал богат сосед наш Славка,
Заимел мясную лавку!
– Хватит, хватит, молодой человек, – застучала об пол
стальным протезом Дуллина. – О Славе и я хочу высказаться.
– Пожалуйста, барыня, – уступил микрофон вежливый
Григорий.
Ростропович, друг наш Славка
Жопу уколол булавкой.
Позабыв слова и ноты,
207
Страна Попсовия
Гимн запел из «Гугенотов»...
– Если кто не в курсе – у композитора Мейербера есть опера
того же названия, – подсказал эрудированный Мессершмидт.
– Точно есть! – согласился какой
то знаток в зале.
– Господа, можно мне продолжить? – томно спросила по

этесса, поскрипывая западногерманской сталью.
– Будьте так добры! – отозвались в зале.
... Враг его, сказав, «пардон»,
Обнажил свой эспадрон.
«Как же можно петь без нот?»
Славу охватил цейтнот.
Враг нанес ему б урон,
Не сломайся эспадрон.
– Хорошо, но сложно, – заметили из зала. – Просим гос

подина Иссушенко.
Вмиг в два прыжка «паук
водомер» завладел микрофон

ной стойкой, бесцеремонно оттолкнув поэтессу.
Тараканы пришли в шок:
Ну и крепок порошок,
Тот, которым их травили,
Но потом любовь привили.
– Какой вкусный порошок!
Можем съесть его мешок.
– А теперь немного из застойного прошлого,– пообещал
поэт и насупился.
Прежде, чем попасть в ГУЛАГ,
Пелагея пила лак.
А теперь она завмаг.
Крепок у нее кулак.
– Совсем исписался бедняга, – посочувствовали дамы в
первом ряду.
– А сейчас музыкальная пауза, – вмешался Позорновский.
208
Георг Альба
– Послушайте в исполнении нашего «Козла на саксе» балла

ду, посвященную Элле Фитцджеральд, под названием «Эл

лада». То есть «Элла» плюс «Баллада».
Ансамбль загнусавил всем известную "Sophisticated Lady”,
отчего дамы в первом ряду зарыдали, вспоминая бурную мо

лодость. В одной даме опознавалась в прошлом любительни

ца джаза, а ныне известная писательница Курицкая. Она осо

бенно убивалась.
– Трус ты, Трускавец! – послышался зычный глас Топчана,
начавшего снова ссориться с конкурентом. – Я тебя сейчас
уделаю! И возникший с гитарой в руках у микрофона бард
захрипел:
Переходит реку вброд
Всякий самый разный сброд.
Не идет никто на мост –
Там стоит военный пост...
– О Чечне? – послышалось из зала.
..У солдата стара форма.
Скоро в армии реформа!..
– Мудашкин их отреформировал давно! – снова крикнул
задиристый тенорок.
...По реке плывет ладья,
А в ладье сидит семья:
Папа, мама и ребенок,
Что визжит как поросенок.
Он нассал себе в коляску
И устроил в лодке тряску.
С неба пялится Луна
На проделки шалуна.
– Браво, браво, браво! – зашелся зал в едином порыве, пи

тая слабость к теме детства и материнства.
Оттолкнув поимевшего успех Топчана, к микрофону под

везли Троекурова и, сняв со стойки микрофон, сунули ему в
руку. Поэт в морской фуражке и шарфике тут же ринулся в
поэтический бой, объявив: «Разговор с женой».
– Коль, а Коль,
Купи «Линкольн»!
209
Страна Попсовия
– Ну уж да! Я не дурак.
Мне милее «Кадиллак».
– Ой, люблю блестящий лак.
Не отвыкну все никак.
– А теперь шуточное из мира балета, – пообещал Троеку

ров и опасно близко подъехал к краю рампы.
Всем известно, что Ирина
В прошлом – прима
балерина.
Вот однажды в выходной
Театр пошел в поход грибной.
Шастает в траве Ирина,
Но пуста ее корзина.
Вдруг под ножкой что
то: «скрип»!
Оказался белый гриб.

Гриб от радости как дерну,
Да на всю округу перну,
Что заквакала лягушка,
Принялась кричать кукушка!
Испугалась и лиса,
Убежав в глухи леса.
А на родненьком носу
Ощутила я осу.
– Про Сволочкову, что ли? – догадался какой балетмей

стер
плясатель и зааплодировал, взорвав весь зал.
Автор на радостях случайно отпустил тормоз и по наклон

ной сцене, гася свет рампы разбиванием лампочек, съехал в
партер, давя коляской дам в первом ряду, тех что восхища

лись игрой «Козла на саксе».
* * *
Передача «У плетня» по НТВ. Ведущий и нападающий на
гостей – низкорослый крепыш, опоясанный серым «поясом
каратэ», Вольдемар Соловей с Ялдой. Что такое «ялда» никто
не знал, но и не спрашивали, подозревая что
то неприличное
или в лучшем случае нечто каратистко
японское. Подскажем:
«ялда» – это, действительно, нечто вроде православного кис

теня. Она в виде тяжелого шара на веревочке. Ею награждали
210
Георг Альба
самурая, достигшего определенной высокой степени в осво

ении боевых искусств. В нашем случае она нужна ведущему,
чтобы разнимать дерущихся дискуссиантов, когда по исчер

панности аргументов спорщики переходили в рукопашную.
Как знает просвещенный телозритель, суть передачи
игры
заключалась в следующем: встретившись у бутафорского плет

ня, два парубка начинали обмениваться колкостями. И кто
кого перещеголяет, тот и победил. В игре участвовали телоз

рители, телефонными звонками и эсэмэсками добавляя очки
тому или иному спорщику. На сей раз сошлись два добрых
молодца — Соловей Генштаба (как звали злые языки), писа

тель
поэт и ярый полемист Прохамов и демократ, успевший в
свои младые годы послужить в правительстве Ельца Первого,
Внеземнов. Совсем недавно он эмигрировал на Международ

ную Околоземную Станцию (МОС) на ПМЖ, иногда спуска

ясь на Грешную Землю, чтобы в очередной раз сразиться с
ярым коммунякой.
– Итак, диалоги «у плетня» считаю открытыми, – отмах

нул ялдой ведущий. – Приступайте, господа!
– Все достижения вашего социализма – это дырявые шта

ны и клизма, – бросился в атаку демократ. – А сам социализм
– это советская власть плюс черноболизация всей страны! Что
и является достойным продолжением дела Ленина по истреб

лению излишков населения.
– Вы все сказали? – спросил оппонент.
– А знаете, кто такие «запорожцы»? Это те, кто живут за
порогом бедности!
– Партия – сила,! – крикнул неожиданно растерявшийся
Прохамов, что для него было совершенно нетипичным.
– Но нечистая, – съязвил Внеземнов.
– А вы знаете, что все народные умельцы были евреями? –
перешел на любимую тему Соловей Генштаба.
– Не знал. Просветите.
– Левша, например, происходит от Левин или Левенштейн!
А Кулибин – от Кулль или Кулибман! Вот и композитор Фран

сис Лей тоже еврей. Лейбман!
– Прекратите антисемитничать! – замахнулся ялдой веду

щий.
211
Страна Попсовия
– Ох, какая старина,
– Все деянья Сталина, – переключился на другое оппо

нент. – Партитура – это устав партии. А в закрытом обществе
и бутылку открыть нечем!
– Ривьера и евреи, – продолжал твердить свое Прохамов.
– Как только правителя начинают называть «родной
до

рогой», так сразу с прилавков исчезают дорогие конфеты и
недорогая обувь, – пошел в атаку Внеземнов.
– Это вы о ком? При Сталине все было!
– А при «родном
дорогом» Брежневе?
– Не трогайте святое! – взъерепенился Прохамов.
Тут слово назидательного комментатора взял ведущий:
– Ненависть есть признание правоты противника. Источ

ники ее – обида и зависть. Ненависть это также – безответ

ная любовь. Короче: «Иисус, ты не прав, – сказал Пилат».
Или: «За одного Набокова двух Битовых дают!».
Дискуссия явно не клеилась, и обладатель ялды обратил

ся за помощью к залу, какие, мол, будут вопросы к оппонен

там?
– Что такое «прелюбодеяние»? – обратились к Прохамову.
– Это нехорошее деяние при Любе. И производные от него:
прилюбо
одевание и прилюбо
раздевание, – парировал Про

хамов.
– А почему вас называют «Соловьем Генштаба»? – спро

сил «ниже пояса» ведущий.
– А почему вас называют «Соловьем НТВ»? К тому же я
всегда ратовал за антистрессовое законодательство – за но

вую конституцию!
Ведущий проглотил шпильку и обратился к Внеземнову:
– Что
то совсем затихли, голубок вы наш?
– Эксгумация «гуманного социализма» произошла на 28
м
съезде партии, – напомнил Внеземнов. – Но случился апока

липсис: кризис КПСС!
– Вы прямо не в Диброва, а в глаз! – сострил ведущий.
– Евреи это как вино! Оно на радость нам дано! – потеплел
Прохамов.
– Давно бы так, – похвалил ведущий.
– Марксизм – это когда бредни ума выдают за откровения
духа! – снова подколол оппонента Внеземнов.
212
Георг Альба
– А ваш художник Рубенс был Раббенс, от «рабби», – взял

ся за старое Прохамов.
– Я недавно видел, как у нас под окнами в траве, – загово

рил ведущий, – спал неизвестный гражданин, подстелив под
себя картон. Он, скорей всего, не был евреем, потому что ка

кой же уважающий себя еврей будет спать на картоне, да еще
в траве.
Публика одобрительно загоготала. Но дискуссия по
пре

жнему не клеилась, как ни манипулировал с ялдой ведущий.
Передачу он закончил фразой, претендующей на шутку: «К
исполинской голове Курчатова, торчащей из земли на пло

щади его имени, следует добавить для полноты архитектур

ного ансамбля послечернобыльской эры конную статую Рус

лана с копьем и, для фона, но не радиоактивного, пустить из
репродукторов музыку известной оперы Глинки, то Людмила
сама на звук явится!»
Ничего не поняв, публика на всякий случай загоготала.
Но всех забивал иерихонски
антисемитский глас проиграв

шего: «Я чист перед партией, как чист ее перёд, а не зад! Межу
прочим, и Леонид Ильич написал доброжелательную книгу
об Израиле – «Малая Земля!»
Глава Девятая
Диксиленин. В царской бане. Совет Старейшин
Только на Склизской башне пробило двенадцать «шомпо

лов», как вдруг из
под сводов траурно
морозильной установ

ки, именуемой «Мавзолеем», полились странные звуки.
Сначала кукарекнула труба, затем чирикнул кларнет, потом
взвыл тромбон и ухнула туба. Что за полуночный оркестр за

велся в таком святом месте? Заглянем своим нескромным взо

ром под, казалось бы, непроницаемые мраморные своды.
Откинув стеклянный колпак, в гробу сидел Ильич, держал у
губ трубу и перебирал клапанами. Ему подъялдыкивал некто
в пенсне с кларнетом в руках, прибывший из Мексики. За
поясом кларнетиста торчал альпинистский ледоруб (альпен

шток). Кларнетист выводил контрапункт к теме, которую
213
Страна Попсовия
пытался исполнить Ильич. Третий гражданин в сапогах, во
френче защитного цвета и с усами – явно кавказской нацио

нальности – двигал заржавевшей кулисой тромбона, попле

вывал на нее, стараясь добиться плавного скольжения. Чет

вертый субъект, одетый в костюм царя Гороха, с бутафорской
короной на голове и длинной редкой бороденкой – явно ар

тист провинциальной оперетты или спившийся солист Боль

шого – сидел на корточках в углу и, держа в руках огромную
тубу, извлекал из нее вполне фундаментальные, но малопри

стойные звуки. Пятый, мелкотелый с жиденькой бороден

кой и усиками, с умилением поглядывал на ничейный пио

нерский барабан, дремавший на полу, не решаясь к нему по

чему
то притронуться. Палочки валялись рядом.
– А ты, Бухагчик, сядь за багабанчик! – повелел ласково
Ильич.
– Слушаюсь, – схватил инструмент «любимец партии» и
завинтил такую виртуозную дробь, отчего покойник огром

ного роста, лежавший в соседнем гробу встрепенулся и отки

нул стеклянный колпак, как летчик, готовясь прыгнуть с па

рашютом.
– Что за бедлам? – пробасил проснувшийся. – А еще гово

рили: «вечный покой, вечный покой…»
– «Покой нам только снится», – процитировал эрудиро

ванный и начитано
перечитанный кларнетист.
– Тэбэ не покой, а запой! – рявкнул грубый кавказец.
– Попрошу не оскорблять! Я вам не Брежнев какой
ни

будь или Хрущев, а китайский император Цин
Ель!
– Это ты, что ли, Мао? Ишь, как изменился! И глаза не
столь узкие…
– Товаищи, товаищи! – закричал Ильич. – Я вас сюда пгиг

ласил не для спогов, а для совместного музицигования. А вы,
товаищ Цин
Ель, возьмите на себя функцию диижёа, что вы
с успехом делали, когда выводили войска из Гегмании. Я там
пголетал эльфом и видел…
– Это мы могем, – пробасил китаец, вынимая из гроба уве

систую дубину в форме огромного сопрано
саксофона чугун

ного литья, который нам приходилось видеть в ручищах дво

рецкого в покоях Анны Емельяновы (то ли спер, то ли взял
214
Георг Альба
напрокат).
– Все настгоились? – заволновался Ильич. – Лев Давы

дыч, дайте нам ваше «ля».
Троцкий издал дрожащий звук. Остальные попытались тот
же тон сымитировать на своих инструментах. Особенно труд

но пришлось царю Гороху (Ивану Грозному).
– Вы Иван Василич, так не тужьтесь, – посоветовал Иль

ич. – Как бы чего не вышло. А то, сами понимаете, здесь все

таки не убогная, а усыпальница вождей.
– Дорогой Владимир Ильич, – обратился к трубачу но

сивший кличку «этот пгоститутка Тгойцкий». – Прежде чем
мы начнем, я хотел бы товарищу Кобе вернуть должок. – И
он протянул ледоруб кавказцу. – Возьмите, я уже убит и инст

румент мне больше не нужен.
– Зачем мнэ? Ты Рамону Мэркадэру возврати. Это он тебя
хряпнул!
– Но по вашему ведь наущению?
– Это еще доказать надо!
– Все равно возьмите. Может, еще кого закажете.
– Да что ты пристал? Я сам тебя им еще раз хряпну, коль ты
такой живучий!
– Товаищи, товаищи, не ссорьтесь. Бухагчик, раздай ноты
пготеста.
Барабанщик бросился вручать каждому смятые нотные
листы. Дирижеру поставил на пульт партитуру «Сильно устав
от партии». Дирижер вылез из гроба, разгладил помявшиеся
брюки и брови, разгладил пиджак, пригладил волосы и взял в
руки сопрано
жезл.
– Я готов, товарищ Ленин.
– Вот и славненько! Откгойте номер пегвый. "When the
saints go marching‘in”.
Музыканты зашелестели, у кого
то листы попадали на пол.
У тех, кто нагнулся поднять, раздался скрип заржавевших су

ставов и стук выпадающих челюстей. У кого
то вставной стек

лянный глаз повис на единственном нерве, грозя оторваться.
– Как? Как называется? – стали переспрашивать, шурша
бумагой и играя ксилофонами скелетов.
– Па
грузынски нэлзя? – заворчал кавказец.
215
Страна Попсовия
– А по
китайски? – спросил Цин
ель.
– В пегеводе на гусский: «Когда святые магшигуют», –
ответил трубач. – Мы ведь с вами святые! Не пгавда ли?
– Самые они! – ответили музыканты хором.
– Тогда поехали! – и дирижер по кивку Ильича бухнул
жезлом четыре раза в пол, дав счет.
Знакомая всему миру мелодия весело зазвучала под скорб

ными стенами усыпальницы. Вслед за ней исполнили «Сент

Луис Блюз», «Лунную серенаду» Глена Миллера, потом что

то из Гершвина и Дюка Эллингтона. Ночные часы лились не

заметно и прекрасная музыка просветляла ночь, пока где
то
за МКАД не прокукарекал предутренний совхозный петух –
и все исчезло.
* * *
Мойша
мойщик усердно тер мочалкой барыне спину. Та крях

тела от удовольствия и оргазмически «ойкая», причитала:
– Мой до дыр! Мой до дыр! Пониже чуток. Еще, еще! Да
три сильней, я и не такое выдерживала. Поясницу, копчик.
Ниже не лезь! Я сама.
– Повернитесь на бочок, Ваше Величество. Вот так
так.
Императорская баня славилась своей красотой и богатым
убранством. Мрамор, мозаика, самоцветы и глазурь, краны
золотые, трубы серебряные, кругом зеркала от пола, чтобы
любоваться красотами своего обремененного жирами и цел

люлитом тела. По стенам скамьи для отдыха, шайки и бас

сейн с голубой водой, цвет которой особенно нравился лейб

банщику Моисею Борисову, по прозвищу «Мойша
мойщик».
– На другой бочок пожалуйте. Не горячо?
– Не бойся, три сильнее! Я тертый калач.
Мойщик старался, выбиваясь из сил. Читатель догадыва

ется, что императрица пребывала в костюме Евы. Мойщик
тоже обнажен как Адам, но в портках. Он тер, напевая про
себя популярную песенку группы Пума
штурман «Пелагея –
мечта Гея».
– Теперь на спинку лягайте, Ваше Величество. Животи

ком займемся.
Императрица послушно повернулась, вспомнив молодость
216
Георг Альба
и частые поводы, при которых приходилось принимать столь
естественное горизонтальное положение.
– Моисейчик
голубок, так побрей мне и лобок.
То была наиболее ответственная часть банной процеду

ры. Мойша – мастер на все руки (маникюр сделает) и ноги
(извольте и педикюр). А уж, какой парикмахер! Специалист
по самым интимным частям тела! Такое и самому Швереву не
снилось.
Одна странность лишь имела место. Барыня любила, что

бы брили остро отточенным как у гильотины топором. Ну что
ж, у кого их нет, странностей?
Банщик
парикмахер и в столь рискованном деле прекрас

но справлялся со своими обязанностями: ни разу не то что
пореза, но и царапины не допустил.
И на сей раз, мобилизовавшись, как опытнейший нейро

хирург, со всей полнотой ответственности взялся за дело.
Императрица томно постанывала, следя сквозь прищурен

ные очи за деликатной работой кудесника.
– Чтой
то у тебя штаны оттопыриваются, старый грехо

водник, а? Неужто, меня захотел? А всю жизнь претворялся
коалой!
Парикмахер вздрогнул от неожиданности, наконец, чуть
не царапнув царицу.
– Извините, госпожа
барыня! Сердцу не прикажешь. Ваша
нетленная красота и у мертвого поднимет, не то что у гея.
– Конечно, спасибо за комплимент, но не надо тебе забы

вать пить таблетки. А то уволю, коль начнешь менять ориен

тацию. Мне здесь кобелей не нужно! Устала от них вусмерть…
Как таблетки называются?
– «Анти
виагра». Как назло вчера кончились. Вот он,
окаянный, и встал.
– Ну, ничего. На первый раз прощаю. Закажу, чтоб Вольтер
из Хранции побольше прислал. Даже он поборник воздержа

ния в его
то сто с гаком.
– Готово, Барыня!
Чисто выбритая царица ласточкой бросилась в бассейн,
подняв фонтан брызг. Поплыла по
собачьи. Затем как бы за

мерла, и вода вокруг окрасилась желтым: долго терпела. Бан

щик стыдливо отвернулся.
217
Страна Попсовия
* * *
Вечерами по средам в потайной комнате Большого Крем

левского Дворца собирался Совет Старейших
Мудрейших. В
него входили: Семен Мигалкин («Дядя Штепа») – 95 лет,
Режиссеры – Морис Погробский и Юлий Всемилюбимов
примерно такого же возраста, а председательствовал самый
старый долгожитель
рекордсмен, художник
карикатурист
Булат Ебимов (сто с гаком). Совсем недавно Совет покинули
по естественным причинам два его уважаемых члена – ком

позитор, автор «Шаланд, полных фекалей» (кажется, 94) и
балетмейстер Борис Моисеев (104), не путать с ныне здрав

ствующим Моисеем Борисовом, о ком речь шла выше. А еще
говорят, что климат в Москве не высокогорный!
Члены восседали за круглым, покрытым, вместо скатер

ти, богато расшитым государственным флагом распавшегося
Союза по личной просьбе старцев. Он будил воспоминанья
молодости. С боку
припеку восседал секретарь
стенографист,
долженствующий запечатлевать высказывания мудрецов для
истории и потомства.
– Движение – дьявол, покой – бог. Живя, имеем дьявола,
умирая, обретаем бога.
Первая мудрость прозвучала и стенографист заскрипел
пером ручки «Паркер». Компьютер у стариков не в почете,
считаясь дьявольской игрушкой.
– Альт Кобы – тембр голоса Сталина.
– Единственный тезис, который реализовался в условиях
развитого социализма – это то, что «жизнь есть борьба за су

ществование».
– Человек в забое – шахтер, человек в запое – алкаш.
– Социализм есть независимость от свободы.
– Помните, что партия обещала к 2000 году каждой семье
предоставить, если не отдельную квартиру, то могилу. А до
того обещала всех «селить» в братские!
– Эстрадное искусство, попса – опиум для народа!
– Буквально, в кровном родстве с человеком состоят кома

ры, вши, блохи и прочие неприятные паразиты.
– Знаете, кто что дал миру? Англичане – английский за

мок; испанцы – испанку (болезнь); корейцы – корейку (мяс

218
Георг Альба
ное блюдо); индейцы – индейку (вывели породу птиц); ин

дийцы – «индийскую защиту» (шахматы); финны – «финку»
(нож).
– Если Дания страна увядания, то Иордания, напротив,
страна процветания.
– Комитас Государственной Безопасности (КГБ Арме

нии).
Глава десятая
О любви. Худсовет. Концерт русской песни
– Для многих жизнь есть лишь выпускание дыма из нозд

рей, – сказал задумчиво Семен Мигалкин, пустив огромное
сизое облако. – Вот уж, сколько десятилетий курю, а все не
старею. И ни тебе – ни рака, ни креветки, ни какой
нибудь
другой медузы. Эх, спасибо родителям! Крепким уродили.
Даже стишок о самом себе сварганил. Послушайте:
Ни рассветы, ни закаты,
Ни предутренние росы
Не волнуют меня так,
Как простые папиросы.
– И курю всю жизнь не какие
нибудь там французские
«Еби ля мур», а родной, нашенский «****омор».
Остальные члены Совета Старейшин только пожали пле

чами, вспоминая, чтобы высказать тоже нечто этакое.
– Женщина с большими формами – тело, – заметил Все

милюбимов, – а с маленькими – антитело. Маленькие жен

щины имеют маленькие радости, а большие – большие.
– Вряд ли у кого встанет на промокашку? – спросил Булат
Ебимов, славившийся не только своими политическими ка

рикатурами, но и победами на личном фронте.
– Любовь – улица с односторонним движением, где за ру

лем женщина, – мечтательно заметил Морис Погробский,
когда
то ставивший на сцене Большого «Не только любовь»
Шведрина.
219
Страна Попсовия
– Аппетит приходит во время еды,
Удаль нужна для верховой езды,
а вот любовь приходит из п…! – закрякал смехом куриль

щика «Дядя Штёба».
Старики распалялись и развязывали языки.
– Не оставляй сперму на завтра, если хочешь кончить се

годня, – посоветовал циничный карикатурист.
– Сперма Вселенной, – добавил Всемилюбимов, – это
Млечный Путь, но был у нас и Млечный Путин.
– Импотент – идеальный муж для уставшей на работе жены
(не пристает), – заметил многоопытный Погробский. – А
мечта проститутки – кастрат (не пристает, тем более!).
– Знаете, что такое женская тоска? – хитро ухмыльнулся
Мигалкин.
Старики пожали скрипучими плечами.
– Это когда кругом одни вздыхатели да обожатели, а изна

силовать некому!
Вошел прислужник и поставил на стол поднос с дымящи

мися чашками кофе.
– Бог послал,
А дог посрал, – заметил мудрый поэт, делая первый гло

ток.
– Ни квасом единым ссыт человек, но и пивом божьим, –
сбогохульничал старейший карикатурист.
– Нынче пол
литра водки и «бутылка» Библии в одной
цене, – заметил создатель театра на Поганке.
– Наш строй – это развитой гомосексуализм! – выпалил
Погробский, недовольный сомнительно мужским пополне

нием своей труппы.
Загасив очередной окурок в хрустальной пепельнице в виде
Магиндоида – подарок Голды Меир лично Леониду Брежне

ву – баснописец хитро улыбнулся и начал заикаться, от рас

пиравшего его смеха.
Что за хижина вдали?
Это домик дяди Тома.
Из трубы раз дым валит,
Знать, хозяин дома дома.
220
Георг Альба
Женщину к себе позвав,
Он ее уж так ****,
Что когда закончит, встав,
То ей память отшибёт!
Старики поперхнулись напитком и дружно стали хлопать
друг друга по спинам, чтобы восстановить работу бронхов и
легких.
А баснописец, торжествуя, заявил:
– Приходя в гости, никогда не оставляйте за дверью или
на вешалке своих теней. Не стесняйтесь входить с ними в дом.
И еще совет: Коль полетите на самолете: «Крепче держитесь
за отваливающиеся подлокотники своих кресел при ударе о
землю!».
Тут вдохновение обожгло Всеимилюбимова:
– «Тихий Донжуан» – неоконченный роман Шолохова.
Любимые духи Гоголя – «Шинель № 5». Любимое место от

дыха Чехова – «Палата № 6». «Ясная» и «Неясная» поляны –
любимые места отдыха Толстого. Театр это то, что начинает

ся с вешалки, а заканчивается засыпанием в кресле.
На подоконник раскрытого окна сел заблудившийся во

робей и, прочирикав голосом певца Семиградского «Как мо

лоды вы были!», упорхнул, оставив автограф в виде пахучей
«точки с запятой».
* * *
Гришка Трускавец на худсовете читал свою новую пьесу для
одного актера. Завистники и почитатели, среди них Топчан,
притаились в темном зале. Гришка на сцене один. Как всегда
по
модному небритый и по
модному в рваных джинсах.
– Давай, валяй! – скомандовал Пакгауз, и Гришку по

несло:
– Коль, а Коль!
А где твой кольт? –
Спрашивает Николая
Старая соседка злая.
– Без оружья я сегодня.
Я на праздник новогодний
собрался пойти под вечер,

221
Страна Попсовия
Отвечает он беспечно.
– Коль, а Коль!
Ты глаза
то не мозоль,
И не сыпь на раны соль, –
Снова говорит ему она,
Та соседка, баба злая.
– Успокойтесь, дорогая!
Что вам надо, не пойму,

Отвечает Николай
На соседкины придирки.
(Тесно жить в одной квартирке!)
– Коль, а Коль,
Не ешь фасоль!
А то станешь ты пердеть
И не дашь концерт глядеть.
– Не волнуйтесь, тетя Маша,
То забота уж не ваша.
Юмористы – русский люд:
Все подумают – салют!
– Ну что ж, браво! Вполне гениально, – похвалил Пакгауз.
– Что тут гениального? – вспылили притаившийся в углу
Топчан. – Позвольте и мне прочесть?
– Прочти, прочти! Пока я добрый.
В три прыжка Топчан достиг сцены и захватил микрофон.
Трускавец опасливо отошел в сторону на безопасное расстоя

ние.
– Ох, какая чертовщина!
Не заводится машина.
Трехэтажна матерщина!
Лопнула к тому же шина.
– Очаровательная жанровая сценка, – похвалил из темно

ты Пакгауз. – Дальше валяй!
– И нашла коса на камень –
Не могу я сдать экзамен!
222
Георг Альба
Уронил он наземь знамя,
Тот солдат, что в руку ранен.
– Хорошо! – одобрили из темноты. – Нечто гражданствен

ное…
–Вот росой покрылся камень.
Наконец, я сдал экзамен!
– Непонятно только, причем здесь экзамен. И по какому
предмету?
– По актерскому мастерству. Я как бы изображаю ранено

го солдата.
– Ну, тогда ясно! Читай дальше.

Дальше – частушка:
Очень длинная коса.
Знать, и девица краса!
Ухажер ее косой,
Да к тому же и босой.
– Ну это, положим, не очень… Хватит пока. Пусть Григо

рий Наумович продолжит.
Обиженный Топчан спрыгнул в зал.
– Пятясь, уползает рак Снова в свой пещерный мрак,
– съехидничал в след ему Трускавец и завладел микрофо

ном.
– Прёт со стройки ночью вор
Не цементный ли раствор?
– огрызнулся с места Топчан и схватился за то место, где у
ковбоя положено быть кобуре.
Гришка заголосил:
– Не любил певец Карузо
Натощак есть кукурузу.
Наконец, высокий тон
Взял наш баритон Антон.
Обмакнул свой длинный ус
Сальвадор Дали в соус.
Снова вдруг в Европе в моде
Возвращение к природе.
Раньше сам Жан
Жак Руссо
223
Страна Попсовия
В Сене плавал без трусов!
– Где же Бендер наш Остап
Размещал свой главный штаб?
– крикнул ни к селу, ни к городу Топчан.
Трускавец невозмутимо продолжил:
– Вы куда, миледи, мисс? –
Крикнул бравый Арамис.
Простудившийся Портос
Утирал сопливый нос.
Сидя за столом Атос,
возгласил заздравный тост.
Ну, а где же д’Дартаньян?
Как всегда мертвецки пьян!
Снял решительно шинель
С плеч коварный Ришелье.
Он надел вечерний фрак.
А за окнами лишь мрак.
Ришелье любил футбол,
Ненавидел Интерпол.
– Я думаю, что такую современную трактовку Дюма мы
можем себе позволить. Чем мы хуже театра Рабиновича и Ста

ниславского
Данченко? Там Китель поставил «Майскую
ночь» Корсакова
Римского так, что оторопь берет. Парубки
за панночками бегают с автоматами и пулеметами наперевес,
имитируют здоровое молодежное половое влечение и хоро

шую эрекцию!
Присутствующие на прослушивании зашумели: кто за, кто
против.
– Господа артисты, – призвал к порядку главреж, – не пре

вращайте наше маленькое «поле» в большую полемику!
– Едет летом он в Алжир,
Чтобы там согнать свой жир,
– пожаловался сосед на соседа.
– Гол как сокол
Этот черный щегол!
– заворчали недоброжелатели Трускавца, не видя в нем
таланта.
224
Георг Альба
Какие
то две дамы жарко спорили о диете:
– Суп – сама, а вот рагу
Лучше ты отдай врагу.
Чаще кушай курагу,
Не жалей и творогу!
* * *
Императрица вызвала канцлера. На полусогнутых вбежал
юморист Зубоскалкин.
– Послушай, друг мой! Я как
то намедни, стоя у окна, лю

бовалась природой средней полосы России, как вдруг вижу,
что какой
то тип в костюме не то царя, не то боярина, присел
на бруствере кремлевской стены. Ну, думаю, плохо человеку
– надо «срочную» вызывать. А он, как ни в чем не бывало,
встал и пошел, оставив после себя кучу внушительных разме

ров. Далее остановился у бойницы и стал делать по
малень

кому. Но это «маленькое» у него, ой
ой, целый поток, как пос

ле двенадцати кружек пива. Что за странный тип? Он так нам
всю стену зассыт и засрет!
– Да это же сам Иван Василич Грязный, бывший Иван Гроз

ный, какими
то мерзавцами тайно оживленный с помощью
новейших технологий.
– Может, он этими своими действиями выражает какой

то протест? Может, ему не нравится, как я правлю?
– Похоже на то, Ваше Высокопреосвященство.
– А кто у нас этими нА
нА
технологиями руководит?
– Ну, конечно, Карим Борисович Прибамбасов.
– Попросите его ко мне на прием. Но не сейчас.
– Слушаюсь, Ваше Рукоприкладство!
– Да, вот еще что… Чуть не забыла! Говорят, ночами и в
«Мавзолее» тоже творится какая
то чертовщина. Непотреб

ная музыка звучит. Этот самый запрещенный джаз. Кто по

зволил? Куда смотрит охрана и тайная служба.
– Обязательно разберемся, Ваше Вашество!
Из
за кулис раздавалось истерически страстное народное
пение и стук каблуков как в пляске.
– Извините, Ваше Высокомудрие! К вам сейчас с концер

225
Страна Попсовия
том рвется ансамбль Пра
пра
прабабкиной. Говорят, вы им
назначили.
– Назначила, назначила… Ой, люблю русскую песню!
Зови!
Двери распахнулись и влетел табор развеселых, удалых
певуний с лужеными глотками, покоривших своим заборис

тым искусством не только Землю, но и все планеты Солнеч

ной Системы, вплоть до необитаемых. Они не раз предпри

нимали дерзкие попытки пускаться в межгалактические гас

троли. С тех пор инопланетяне в страхе перестали посещать
землю, довольствуясь лишь такой отдаленной периферией,
как Туманность Андромеды или Магеллановы Облака. И хор
ворвался, взревел и заплясал.
Укачала вас дорога?
Ой, какая недотрога!
Коли жизнь не дорога –
Лезьте к черту на рога!
Вот нальем мы вам вина.
На закуску ветчина.
Если пьете без закуски,
Значит, пьете вы по
русски!
Мы бы спели дифирамбы,
Если б угодили вам бы?
Привлекает вас Боливия?
Ну, а чем вам хуже Ливия?
Член у боливян побольше,
А у поляков втрое толще!
Там везде проблема с водкой.
Твердой ходит люд походкой.
Не найти ее и днем,
Даже если и с огнем.
То ли дело жить в России.
Хочешь выпить – попроси,
И нальют, не медля,
Коль не привередлив.
Вспомни о родных просторах!
Не охватишь все их взором.
226
Георг Альба
Широка и длинна Волга.
На ветвях сидит иволга…
– …и поет иволга волком, – перебил певуний, ворвавшись,
поэт
кардинал Яков Обрезкин.
– От таких стишков нет толку. Пошли вон отсюда!
Бабы в страхе разбежались, растеряв свои кокошники, лен

ты и бриллиантовые перстни. Даже сама запевала опешила и
смылась вместе со всеми – настолько влиятельна эта правая
рука царицы, граф Шереметьев
Обрезкин.
– Зачем вы их так, батюшка вы мой?
– А нечего им здесь халтурой заниматься и насаждать дур

ной вкус! Послушайте
ка! Я вам прочту нечто серьезное о сво

ем престарелом отце.
– Ну уж давайте, коль ворвались, как Брюс Ли в курятник.
Он прошедшие все годы
Лишь испытывал невзгоды.
Осудил его Ягода
И он стал «врагом народа».
Он колымскую погоду
Полюбил, как и природу.
Он душою застывает,
Вспоминая Колыму.
Сердце скорбью разрывает,
Да и пакостно уму.
Поэт зарыдал и умолк. В это время никем не замеченный
Иван Василич шастал по стене в своем широкополом халате,
скрывавшем все его пороки и недоразумения, ища, где бы еще
нагадить, потому на стене практически живого места не оста

лось. Откроем секрет его производительности. Являясь сверх

человеком, о котором значительно позже мечтали Ницше и
Гитлер, он поедал огромное количество пищи, будучи при

крепленным к Кремлевской столовке. Она в ночные часы об

служивала терминаторов и прочих придурков не от мира сего.
– Не надо так убиваться, Яков Абрамыч. Не одна ведь ваша
семья пострадала, но и тысячи других. Прочтите еще что
ни

будь, но менее холокостное, желательно более постное.
227
Страна Попсовия
Обрезкин смахнул скупую мужскую слезу, запахнул полу
своего белоснежного плаща с кровавым подбоем и сказал:
– Не идет на ум веселое, Ваше Всепроникновенство! По

слушайте, что есть. Называется «Из зала суда».
Услыхал свой приговор
Наконец матерый вор.
Долго был он на свободе,
Наживался на народе.
Но теперь конец настал.
Суд идет, и зал весь встал.
Вынес суд свой приговор,
Но смеется старый вор.
– Да, мало утешительно… – призадумалась Анна Емелья

новна. – Кто
то конкретный имеется в виду?
Поэт громко промолчал и откланялся.
Глава одиннадцатая
В мавзолее. Загадки и отгадки не столь гадки.
Новое о Чапаеве. Судьба актрисы
– Признайтесь, Ёсь Серионыч, как на духу, – посмотрел с
укоризной сквозь пенсне на своего убивца создатель Красной
Армии? – Что тут кокетничать, коль мы с вами, так сказать,
вошли теперь в историю и стали инфернальными существа

ми.
– Попгошу не заимствовать у меня выгажений! – грозно
поднялся с лежанки Ильич. – «Так сязать» это мое фигмен

ное, и нечего его тганжигить, походя.
– Извините, дорогой Ильич! От частого контакта с вами
заразился. Буду следить за речью.
– И сифилисом тоже от меня? А ведь у нас контакта не
получилось, хоть вы и напгашивались.
Троцкий скромно опустил глаза и пощупал долго не зажи

вавший шрам на затылке. («Эх, как он меня, сукин сын, сада

228
Георг Альба
нул! А я
то к нему всем сердцем: «Меркадерчик, Меркадер

чик, дорогой…»).
– В чем признаться? – чиркнул спичкой Коба, собираясь
раскурить трубку, чтобы наполнить смрадным дымом низкие
своды усыпальницы.
– Здесь вам не общественная кугилка, Ёсь Сегионыч, –
вспылил хозяин «Мавзолея». – С вас не убудет, если выйдете
на Кгасную и покугите там.
– Там возможны покушения, – предупредил многоопыт

ный Брежнев, выглянув из форточки параллельного измере

ния. – А у вас сигаретки не найдется, Ёсь Серионыч, а то свои
постоянно кремлевские врачи отбирают.
– А вы пгячте получше, – посоветовал мноопытный конс

пиратор Ульянов.
– В носки суйте, – порекомендовал и бывалый узник Ту

руханского края.
– Да, кури здесь, дорогой Коба, – разрешил легко шедший
на компромиссы Бухарин.
– А все
таки, Ёсь Серионыч, скажите: за что вы меня так
по буйной
то головушке да топориком, – настаивал на своем
Лев Давидович.
– Не я, не я твой лиходей! – процитировал Годунова час

тый ходок в Большой театр Сталин. – Испанец тот тебя при

ревновал, вот и огрел! Оперу Щидрина «Бармен» помнишь?
– Прекратите тартарарам! – возмутился дремавший в углу
в обнимку с тубой Иван Василич. – Будете так шуметь, свого
Малюту Скуратова кликну. Он усы да бороды мигом вам по

обрывает!
– Испугал бабу ***м, – засмеялся желтозубой усмешкой
Коба. – Я вот как сейчас Лаврентия позову, то и будет на твою
скуратовскую жопу *** с винтом!
– Не ссогтесь, товагищи! Тут вам не заседание Вгеменного
Пгавительства. Давайте лучше снова помузицигуем, – Ильич
достал из дерматинового дешевенького футляра трубу, кото

рую доблестная советская разведка спёрла у самого Луи Арм

стронга, но, к сожалению, от этого игра вождя мирового про

летариата мастерства ничуть не приобрела. А потому что в
детстве учился из
под палки. Уж как хотел папенька сделать
229
Страна Попсовия
из сына главного капельмейстера пожарных оркестров всей
Симбирской губернии. Уж так хотел, уж так мечтал!
Троцкий послушно извлек из
под полы драпового пальто
мексиканского пошива эбонитовую штуковину и подвязал
ниточками неменявшуюся годами трость.
Откроем читателю маленькую тайну: в данном спектакле
роль кларнетиста исполнял знаменитый американский ар

тист
комик и режиссер Вуди Аллен. Один в один – Троцкий.
Даже Ленин со Сталиным не заметили подвоха. Роль Ивана
Грязно
Грозного, по
прежнему, исполнял Николай Черкасов.
Сталина играл – Геловани, Бухарина – неизвестно кто, а Лени

на – его лучший исполнитель всех времен, Максим Штраух.
– Бухагчик, где твой багабанчик? – весело спросил Иль

ич, надувая щеки как Диззи Гиллеспи, но, не издавая звука:
какой
то негодяй засунул в раструб меховую варежку, засур

динив инструмент до полного отсутствия звука.
– Какая пгаститутка мне испогтила тгубу? – занервничал
Ильич и свесил тощие, изъеденные молью и клопами ноги из
гроба.
– Не я, не я, дорогой Ильич! – бил себя в дохлую грудь
Вуди Аллен. – Это вон тот, который Мао
Дзе
Дуна изобра

жает.
Из
под закрытой, горного хрусталя, крышки гроба разда

вался перестроечный храп.
Наконец Ильич, будучи смекалистым, обнаружил помеху
и вынул рукавицу из раструба, затем постучал по крышке со

седа.
– Вставай пгоклятьем заклейменный, – взвизгнул Ильич
голосом кастрата Фаринелли и бесцеремонно приподнял хру

стальное забрало. – Поднимайтесь, товагищ Мао
Цин
Ель!
Дигижиговать пога. Снова вывод войск из оккупигованной
страны Вагшавского Блока.
И трубач довольно виртуозно зафигачил «Варшавянку»,
мигом пробудив императора Поднебесной.
– Маршала Грачёва на вас нету, понимаешь, – приподнял

ся с лежанки царь перестройки. – Ну, чаво надо?
– Чтоб вы нами пгодигижиговали!
– Это я могу. Чаво будем лабать? – схватился за увесистый
жезл дирижер.
230
Георг Альба
Сталин со страху рассыпал ноты и ползая между гробами,
собирал их. Бухарчик повесил на грудь барабанчик и был на

готове. Иван Грязно
Грозный пару раз дунул в свое медное
чудище, сымитировав взорвавшийся унитаз и доказывая тем
свою боеготовность. Троцкий
Аллен покорно дожидался
взмаха дирижера, слюнявя мундштук. Цин
Ель выпрямился
во весь свой баскетбольный рост, что и танк «Тайваньской
дивизии» не понадобился и дал отмашку. И полились под
скорбными сводами цитадели веселящие даже души усопших
звуки знаменитой "Sweet Georgia Brown”.
* * *
Смирительная дача для бывших и нынешних партаппарат

чиков «Три медсестры» памяти Андрея Александровича Жда

нова и имени Чехова функционировала на всю катушку.
Некий, в прошлом видный, партейный деятель, но свих

нувшийся, став демократом (нельзя менять веру!), одиноко
сидел в парке на скамеечке. Разгадывал спец
загадки, рассчи

танные лишь на пациентов данного заведения. Они печата

лись отдельной брошюркой в местной типографии закрыто

го типа. Разгадывая, напевал с маниакальным упорством:
«Коль растет лебеда, то и горе не беда!». Страдал редкой фор

мой оптимистического бреда.
– Ага, вопросик: «Торт и реторта». Пишем: «То, чем режут
торт». Другой вопрос: «Пыль, лесть и тина». Подумав и поче

сав «репу», вписал ответ: «Пылестина». Далее: «Лес и околи

ца». Ну, это пустяк! «Опушка леса». «Хор и вихор»? Долго ду

мал, поглядывая вокруг – как бы какая сволочь не помешала?
Но у всех «сонный час» и интеллектуальным делом занят лишь
он один… Осенило: «Хор выпускников!». Дальше пошло по

быстрее. (Так что и мы, чтобы сэкономить место, будем изла

гать более компактно). «Роза, гроза? – Громадная роза». «Уг

роза? – Роза угрожающих размеров». «Есть и месть? – Мед

ленно есть, тщательно пережевывая». «Акула, скула, Драку

ла? – Виды морских животных».«Што такое Шостакович? –
Композитор». «Шары и кошары? – Кошачьи экскременты».
«Меч, мечеть и метать? – Виды холодного оружия». «Акация
и провокация? – Породы деревьев»... Плут он был этот Пла

231
Страна Попсовия
тон! – в сердцах отбросил пациент брошюру и явно перенап

ряг своё IQ. Чтобы развеяться и набраться умственных сил,
взобрался на высокую лиственницу и стал куковать кукуш

кой, что немедленно заметили внимательные сидевшие в за

саде санитары. Они разделились на две группы. Одни пошли
за стремянкой и веревками. Другие – за полотенцами и вак

цинами.
* * *
В качестве ненавязчивой интерлюдии, вне всякого сюже

та, автор хочет Вам предложить новую версию гибели народ

ного героя и героя многих анекдотов Василия Ивановича Ча

паева. Рукопись обнаружили при производстве ремонтных
работ в Историческом музее. Авторство пока не установлено,
но литературоведы, филологи и графологи склонны припи

сывать произведение известному поэту Демьяну Бедному (Уж
больно беден язык!). Коль наш роман есть роман
поэма, то
не обессудьте и наберитесь терпения. Постарайтесь, не пере

ворачивая страниц, выдержать очередной напор рифмован

ного текста. Итак, нечто «апокрифическое» о народном ге

рое.
При Чапаеве та Анка
Была ****ь и куртизанка,
А совсем не партизанка,
Не москвичка, а рязанка.
Вот Чапаев как
то Анку
Затащил к себе в мазанку,
Положил на дров вязанку,
Ну и начал дрючить Анку.
Во весь голос та кричит,
Словно пулемет строчит.
Кончил в Анку наш герой,
Потрясая кобурой.
Белые меж тем слыхали
Эти крики и прознали,
Где те красные укрылись,
И напасть на них решились.
К мазанке они подкрались,
232
Георг Альба
К той, где крики раздавались.
Гаркнул белый офицер:
– Эй, Чапаев, ты там цел?
– Цел
то, цел, – Чапай ответил.
«Как же я их не заметил»?
– Выходи и в плен сдавайся,
А не ****ством занимайся, –
Продолжает офицер,
Глядя на врага в прицел.
«Дело худо, дело плохо», –
Мысленно герой заохал.
– Ах ты, Петька! – заорал,
– Неужели ты предал?
– Петька твой здесь не причем.
Он взапой читает книгу.
Увлечен он Ильичом,
А тебе он строит фигу, –
Офицер сказал тираду
(За Чапаева награду
Он от Врангеля получит).
– Выходи ты вместе с сучкой!
– Как ты даму называешь?
– возмутился наш герой.
– Быть расстрелянным желаешь
Ты предутренней порой?
– во все горло заорал
В гневе белый генерал.
– Перед смертью я хотел бы,
– заявил Василь Иваныч, –
Переплыть реку Урал.
Разрешите генерал?
– Разрешаю, можешь плыть!
«Буду впредь я добрым слыть».
– Только сдай свое оружье.
Лишний груз тебе не нужен.
– Ты пловец лихой, надеюсь,
А в обмен на твой наган,
– раздобрел белогвардеец, –
233
Страна Попсовия
Мы нальем тебе стакан.
Выпил спирта полководец
И добавки попросил.
Смерть красна при всем народе!
Спирт прибавил ему сил.
Подошли к обрыву двое.
И Чапаев в воду прыг.
Анка под нос себе воет,
Ведь ее сжигает стыд.
И поплыл он в даль речную,
Анку к белому ревнуя.
Вдруг и выстрел за спиною...
Так пришел конец герою.
И еще небольшое стихотвореньице о горестном положе

нии актеров во времена перестройки.
В прошлом любимая всеми актриса
Нынче не может купить себе риса.
– Не могу я купить себе и хлеба, –
Рыдает актриса, взывая к небу.
Она возле театра у самой кассы
Сидит причитает и рвет свои власы.
– Прохожий, воды хоть актрисе налей!
Ни риса, ни хлеба, ни главных ролей!
Глава двенадцатая
Происшествие в Мавзолее. В больнице. Сеанс массажа
Обитатели мертвецкой (Мавзолея) постепенно сдружи

лись. То ли от организующей воли Ильича, то ли от твердости
руки дирижера Цин
Еля, то ли на поприще общей любви к
ныне запретному, но тем более притягательному джазу. И
даже персонаж доисторической эпохи Иван Грязно
Грозный
тоже подтянулся до общего «партминимума», овладев совре

менным жаргоном и манерой поведения. Правда, пакостить
на кремлевской стене не перестал и количество куч росло,
чуть ли не в геометрической прогрессии.
234
Георг Альба
В перерывах между музицированием, обитатели дома скор

би пристрастились к азартным играм, чему способствовали
профессиональные революционеры, тюремные сидельцы:
Ленин со Сталиным. Играли обычно в подкидного дурака, а
не на деньги, коих не имели. Проигравшего подбрасывали,
благо он, будучи как и остальные особой эфемерной, веса не
имел. Для игры в картишки снимали с гробов их стеклянные
пуленепробиваемые крышки (в рифму получилось!), а сами
гробы, перевернув, придвигали друг к другу, превращая в ров

ную поверхность импровизированного, почти ломберного,
стола. После игры обычно тянуло на анекдоты, различные
истории, а то и хоровое пение революционных песен. Осо

бенно понравилось представителю минувших эпох Ивану
Василичу «Мы смертию пали…». Он рыдал навзрыд и приго

варивал: «Эх, мало я боярских бошек порубал, мало!» При этом
укоризненно бил себя в иссохшую грудь и туберкулезно каш

лял, хотя, как известно, загнулся от иного.
– Эх, Иван Василич, Иван Василич, – подсаживался в эти
минуты к нему Сталин, – а я
то всегда хотел походить на вас,
но в жестокости, кажись, вас так и не догнал. Я всегда зада

вался вопросом Маяковского – «делать жизнь с кого?». С то

варища Дзержинского, как советовал поэт, мне – горцу, как

то не к лицу. А вот с вас в самый раз! Делать жизнь с кого? С
Ваньки Грозного! Эх, эх, а вы тут нюни распускаете… Вот,
послушайте
ка лучше веселый стишок. Как свидетельствуют
биографы, я, кажется, в юности стишками баловался. А кто
без греха? Киньте в меня ледоруб, если я не прав!
Вздрогнувший Троцкий судорожно прижал альпеншток к
себе – тоже имел поэтические грешки. И вождь, отложив не

докуренную трубку, начал:
Есть у нас, соседка, старая грузинка.
Все ее в округе называют Зинка.
Любит слушать Зинка,
Как поет Доминго.
Но и по грибы с корзинкой
Ходит часто Зинка.
Вместе с ней живет давно пес по кличке Динго.
235
Страна Попсовия
Воет он порой не хуже, чем поет Доминго.
Правда, часто он от скуки
И в тоске по суке,
Любит рвать ботинки
И лизать всем руки.
Ласковый он все же пес,
И в зубах однажды
Он хозяйке в дар принес
Щетку для массажа.
Этой щеткой наша Зинка
Чистит каждый день ботинки.
Не ботинки,
А картинки.
Ни одной на них пылинки.
Дружно жили Зинка с псом,
Но однажды радость
Повернулась колесом,
И настала гадость.
Раз в трусах у Зинки
Лопнула резинка.
Вот какое горе, бля!
Ведь у Зинки ни рубля
– Кто поможет, братцы, мне? – вопрошает Зинка.
Но вот с помощью как раз, кажется, заминка.
– Без резинки я в дерьме, –
Причитает Зинка.
– Кто теперь поможет мне?
Где достать резинку?
Без трусов ходить прохладно ей
Будет круглый год.
Но не дал и трех рублей
Скупердяй
народ.
В пору ей писать, но лень,
Самому Доминго.
Воет с голоду весь день
Пес по кличке Динго.
Каждый из слушателей стал нервно проверять крепость
своих резинок. Не понимавший о чем речь Иван Грязно
Гроз

236
Георг Альба
ный затянул потуже кушак. Снаружи резко постучали. Все
кинулись приводить гробы в божеский вид и укладываться
по местам. Пока незваные гости долго скрипели ключами,
обитатели, что не были «прописаны» (Грозный, Сталин, Троц

кий и Бухарин) успели приклеиться к затемненному потолку
и слились с ним воедино, став неразличимыми. Вошли два
мордоворота в военной форме с ослепительными фонарика

ми в руках.
– Какая сволочь здесь так накурила? – потянул носом один.
– Наверное, вентиляция барахлит, – сказал другой. – Надо
главному вентилятору втык сделать!
– Ильич
то при жизни не признавал табака. Может, опос

ля предался пороку от скуки.
– Какая скука? Ему ведь подложили соседа, хотя тоже не

курящего.
Вдруг с потолка что
то свалилось и со стуком ударилось о
мраморный пол.
– Ты глянь
ка, – поднял служивый с пола альпеншток. –
А это откуда?
– Может, строители, когда ремонтировали, забыли? За

бывают же врачи скальпели в теле больных.
– Всяко бывает. Но при чем здесь альпинистский топо

рик? Ильич по горам не лазал. Бывший жилец Сталин, хоть и
горец, но тоже подобным спортом не увлекался.
– Может, кто хочет расколоть крышки гробов и заранее
припрятал орудие?
– Ну, ты, Федя, прям как доктор Ватсон! Надо доложить,
куда следует.
– Доложим, только вот давай посидим отдохнем чуток, а я
пока сапог сниму. Из
за этого хождения на шпильках, при

дется увольняться на гражданку – сил нет.
– Ну и обувь придумал Мудашкин! В такой обуви только с
Суворовым через Альпы. Я тоже сниму. Ноги затекли.
Убивающий все живое, как гамма
излучение, портяноч

ный дух заполнил помещение. Покойники вздрогнули, но
вида не подали. Еще и не так во времена мрачного царизма и
гонений пытали революционеров! Один лишь Грозно
Гряз

ный, будучи при жизни неоднократно отравляем парламент

ским большинством (боярами) в течение столетий вырабо

237
Страна Попсовия
тал стойкий иммунитет. Он лишь ощутил легкое чувство жаж

ды: «Эх, кто бы уксуса налил!».
На дальней стене висел, забытый всеми сменившимися
властями и засранный мухами как картина художника
пуан

тилиста, выцветший лозунг
плакат: «Любовь к партии – на

циональная особенность русского народа».
– Петьк, глянь! А на топорике запекшиеся следы крови.
Никак им кого
то замочили.
– Ну
ка, ну
ка, дай взглянуть!
– Это меня, молодые люди, Ёсип Высрионыч, им вдарил,
– раздался из
под потолка мяукающий голос как у артиста
Вицина. (На самом деле – голос Троцкого).
Бросив топорик, сапоги на шпильках, в развевающихся
портянках военнослужащие кинулись прочь, на ходу крестясь
и твердя как молитву вдолбленное с детства: «Партия – наш
рулевой! Партия – наш ру…, Партия наш – Отче наш!».
* * *
Пострадавших босых солдат срочно доставили в специа

лизированную психбольницу закрытого типа при санатории
«Три медсестры» имени Антона Павловича Жданова. Лично к
профессору Стравинскому (или Мравинcкому?), бывшему в
то утро на дежурстве. Вновь доставленные, будучи сильно
возбужденными, твердили в унисон одно и то же, точно отре

петировав: «В Мавзолее засел артист Вицин и уверяет, что
топориком его сам Сталин вдарил!».
– Артиста видели? – ласково спросил доктор и велел мед

сестре (одной из тех трех героинь, в честь которых и названо
заведение) записывать.
– Нет, – дрожали солдаты. – Он из
под потолка пищал.
– Так вы его самого не видели?
– Только голос слышали.
– Так
так, значит слуховые галлюцинации… А что за то

порик?
– С потолка свалился и был окровавлен.
– Почему с собой не захватили как вещдок?
– Так перепугались, что…
238
Георг Альба
– Эх, эх! И чему там вас в армии учат? Только одна дедов

щина и процветает.
– Их в какую палату? – поинтересовалась медсестра.
– Ну конечно, в «чеховскую», в палату № 6. Там контин

гент хоть и буйный, но литературоведческий. Скучать не бу

дут.
– А Вицина
то вы с потолка снимите? – забеспокоились
бойцы.
– А как же не снять? Сейчас и пошлем снимать! Вот толь

ко… Сестричка, бригаду санитаров сюда да с полотенцами.
Не успела сестра нажать тайную кнопку, как ввалилась
дюжина мускулистых ребят с безразличием римских гладиа

торов в глазах. Они вмиг скрутили больных, вкололи что надо
и сколько надо, и поволокли к указанной палате.
– Сталин
то ведь давно в Мавзолее не лежит, – резонно
заметил врач. – Еще с хрущевских времен. Да и Вицин умер
своей смертью, хотя и в нищете, но это к делу не относится.
Да и вождь народов никому лично голов не рубил. Правда,
был грешок с Троцким. Но поручение выполнил другой. Что
же их так напугало?
* * *
Барыня
императрица, разморившись в баньке, возлежала
на мягких подушках, набитых миллионами алых роз (каждый
день набивали новые), попивая пивко из высокого хрусталь

ного бокала Екатерины Великой. И покуривала кальян, по

даренный ей некогда самим Саддамом Хусейном. Анна Еме

льяновна находилась в любимой позе Данаи, а потаенный
осветитель с балкончика ласкал ее телеса лучиком нежно
ро

зового цвета. У ложа стоял допускаемый «в ближний круг»
канцлер Зубоскалкин и веселил барыню экспромтами, кла

дезем коих являлся.
– Вот совет любителям попариться, – вытянулся вопро

сительным знаком Зубоскалкин. – Читать?
– Валяй!
Ходил я в парную не даром,
Ошпарился там паром!
Ходите в баню во всем старом
239
Страна Попсовия
И вас пустят задаром.
– Я так и делала, когда была молода. Давай дальше!
Не хвалитесь летним загаром,
Наслаждайтесь банным жаром…
А лучше, чтоб белье не украли,
«с легким паром» вслед не орали,
Туда не ходите совсем.
Советую чистюлям всем!
– Ну ты и посоветуешь тоже… Смотри
ка у меня на животе
прыщик вскочил.
– Каждый прыщ живет своей вялой прыщавой жизнью! И
какой же прыщ не стремится стать нарывом?
– Ты меня достал своим натужным юмором! Позови
ка
лучше Мойшу
мойщика, пусть массаж сделает!
Пока звали массажиста, царица напевала какую
то старую
песенку из своего обширного репертуара:
И вновь звучит в лесу вокал.
Звучит как треснутый бокал.
Принадлежит вокал волкам,
чей страшен всем клыков оскал.
Курей колхозных волк таскал
И, перед тем как съесть, ласкал!
Вошел с поклонами массажист и принялся за дело, приго

варивая:
У паука одна наука:
Плетет он сеть, – какая скука!
– Надоело, что ли массаж делать или я тебе разонрави

лась? А?!
– Да что Вы, Ваше Величество! – это я так, тоже стишками
балуюсь. Чем я хуже других?
– Да, оказаться в жопе – удел многих, – философски заме

тила царица, «лягая» на спину. – Ишь, как хорошо выбрил
лобок, голубок! Точно, я после аборта… Сильный всего лишь
тот, кто никогда не признается в своей слабости! Чем не афо

ризм?
240
Георг Альба
– Вы гениальны, Выша Всекантактность! Теперь на бочок
вертайтесь…
– Мне тут на днях рассказали о ссоре двух джазовых певиц
Сары Воан и Эллы Фитцджеральд. Послушай:
«Пошла вон, Сара,
Без лишнего базара!
– сказала Элла
И шумно запердела!»
– Я вас, если позволите, тоже повеселю?
– Повесели, голубок.
– Верблюд – самец, вер****иха – самка, верблюдок – де

теныш, верблюдо – место, где они совокупляются.
– Сам придумал? Молодец! Скоро у графа Обрезникова
хлеб отнимешь. Он, кстати, стареть стал и кроме, как только с
матом, теперь не может. Что ты скажешь на то, что хохлы к
американцам присоединяются?
– Пусть, хоть в НАТО – только без мата.
– Делаешь успехи! Хочу район Москвы, где живут поклон

ники знаменитого певца, назвать Элвис Пресня. Как счита

ешь?
– И правильно, Ваша Безграничность… Ну, готово дело.
Одевайтесь.
Глава тринадцатая
Беседа вождей. Мужская палата. У царицы на приеме
«Разве так уж идеален
Этот самый Вуди Ален?
Ростом мал он как пигмей,
А по паспорту – еврей!»
– Возмутился Сталин, оставшись наедине с Лениным. Ос

тальные персонажи внезапно отлучились по своим инфер

нальным делам. – Неужели более подходящего актера на роль
Троцкого не смог найти этот, не по заслугам знаменитый,
Стивен Спилберг?
– А что вы имеете пготив явгеев, гогец вы наш? – закарта

241
Страна Попсовия
вил Ильич и стал хлопать в ладоши, стараясь прибить летаю

щую кругом моль. – Я ведь тоже не чист. По дедушке Бланк.
Лучше, чем заниматься расовыми вопгосами, похлопотали бы
насчет нафталина. Заела моль пгоклятая! Вам
то ничего. У
вас кожа толста как ваши негвы, а вот я чуток и тонок. Кстати
Спилберг тоже из наших. Пгедки из Одессы…
– Поручил этому, который целину поднимал, тому, что с
жирно
шоколадными бровищами.… Ну тому, красивому мол

даванину. Он обещал достать, но как намедни уполз в свой
подкоп, так и ни слуху, ни духу… А вы, наш дорогой Ильич,
пока отгадайте загадку.
– Извольте! Всегда готов, – засунул палец в кармашек жилет

ки вождь, тем самым непроизвольно раздавив затаившуюся там
молевую семью. – Мне любая загадка истогии по плечу!
– Что нельзя сделать из топора и что нельзя сделать што

пором?
– Что можно сделать топогом – мы видим на пгимеге Тгоц

кого, а вот что нельзя? – Ильич задумался, попутно шаря по
многочисленным кармашкам жилетки в поисках новых скоп

лений насекомых. – Нет уж, батенька, увольте! После многих
инсультов мой чегдак совсем не вагит. Сдаюсь!
– Эх, дорогой Ильич! Все очень просто. Надо знать рус

ский фольклор, а вы вместе с «буревестником революции»
Таксимом Смешковым крестьян ненавидели. Ответ таков: из
топора кашу не сваришь, а штопором пустоту не откроешь.
Пробежала насквозь голодная – желудок просвечивается
– кошка.
– Откуда здесь домашние животные? Бгысь! – возмутился
Ильич. – Достаточно с меня и насекомых.
– Тут у нас даже мыши, с вашего позволения, не водятся, –
посетовал любитель собачек и кошечек Сталин. – Вот она и
прозрачная как намек.
– На что вы намекаете, товагищ Джугашвили? – взъерепе

нился Ленин.
– Успокойтесь, товарищ Ульянов, а то я к вам Наденьку
приставлю. Она вам и после смерти житья не даст: похорони

те, да похороните его по
христиански!
– Ой, не надо! Мне и мумией быть хогошо.
242
Георг Альба
Неожиданно над входом в усыпальницу люминесцентным
светом вспыхнуло табло: «В качестве нежного фона исполь

зуйте звук саксофона!».
– Сигнал, что скоро Троцкий появится, – вслух догадался
Ильич. (Артист Штраух иногда забывал картавить. Но про

стим ему эту маленькую погрешность). – Правда, не с саксо

фоном, а с кларнетом. Но это – один хрен!
– На надпись этого табло
Смотреть мне просто западло!
– рявкнул бывалый политзэк и стал набивать трубку не

давно собранной и хорошо высушенной травой «куриная сле

пота». – С детства люблю этот вкус! Позвольте задать вам и
еще один вопрос, потому что даже дважды пораженный ин

сультом мозг все
таки надо упражнять.
– Задавайте!
– То, где тренируются в стрельбе, на Западе называют
«тир». А как это называется на Востоке?
– Пунктир, например, – ляпнул Ульянов, подумав не тем
полушарием.
– А вот и нет, – желтозубо ухмыльнулся горец, пыхнув го

рящей «куриной слепотой».
– А как?
– Ориентир. Так как «ориент» – восток.
– Ну, вы и хитрец.
– И последний вопрос: где обитают боги?
– Вы же знаете, что я не вегю в «опиум для народа». Откуда
мне знать? Ганьше, пока не появился Циолковский, считали,
что на небе!
– Опять мимо кассы, дорогой Вождь! Боги обитают на Ба

гамских островах. А сейчас не по теме: вы пили пиво из кра

пивы?
– Нет, не пил и «кугиной слепоты» кугить не пгобовал.
Разве что анашу пагу газ по молодости. Но не понгавилось…
– Ложись! По окопам, – скомандовал вдруг защитник Ца

рицына. – Сюда направляется делегация «крестоносцев»,
работников похоронных бюро и кладбищ. Наверное, им все
же донесли, что у нас здесь ночами творятся вакханалии. Идут
с проверкой.
Сталин отпрянул от смотровой щели в двери как бывалый
243
Страна Попсовия
танкист и полез в свой прорытый к кремлевской стене под

земный ход.
Заметим, что третий, лежавший в соседнем гробе, мерт

вецки крепко спал, смертельно устав за годы буйной пере

стройки.
* * *
Мужская палата «буйных писателей» переполнена. При

вязанный к кровати резиновыми жгутами, протестует писа

тель Суракин.
– Я автор «Дня тряпичника»! Я предсказал будущее Рос

сии! За что меня сюда?
– Я получил три «лимона» за свой роман о Бастернаке, а
меня сюда упекли! – возмущался полнотелый и кудрявый,
даже, не побоимся этого слова, жирный журналист из про

граммы «Новое бремячко»
– Я «Буккера» получил, – орал кто
то малоизвестный, но
привязанный крепче других.
– А я победитель «Заветной мечты», – ворчал детский пи

сатель, отнюдь не детского возраста.
– Я каждый год издаюсь, режиссирую, веду «Ночной на

лет», – стонал заросший седой гривой крупноформатный
Максим Андреев. – Моя передача самая культурная на про

грамме «Культура». А меня сюда! За что?..
Крики, стенанья и стоны раздавались из разных углов ог

ромной палаты, стены которой из гуманных соображений
обиты толстым поролоном. Но некоторые наиболее любоз

нательные труженики писательского цеха кое
где успели ото

драть обшивку и бились головами об оголившуюся каменную
кладку, красноречиво доказывая этими биениями всю неспра

ведливость своего здесь местонахождения.
Солдат – Федьку и Петьку, босых и перепуганных, чьи
то
невидимые руки втолкнули в этот писательский гадюшник,
ввиду переполненности других емкостей, клеток и террариу

мов.
– Вы тоже писатели? – поинтересовался располагавший

ся ближе всех к входной двери Суракин. – Братья Дрисняко

вы, наверное? Всё пьески пописываете…
– Нет, мы не писатели, – в унисон обиделись солдаты. –
244
Георг Альба
Мы в Мавзолее актера Вицина видели! Вот!
– Он Ленина теперь играет? – продолжал допытываться
автор «Дня тряпичника».
– Сначала Вицина голос раздался, а потом и топор упал с
потолка, – понесли ахинею военнослужащие.
– Топор в наше лихое время не редкость, а средство утеше

ния! А почему босые?
– Сапоги мудашкинские очень жали, вот и сняли.
– Этого придворного кутюрье, что ли?
– Его, его! На шпильках. Сам бы, гад, походил…
– Ну, ладно! С вами все ясно. Ноль интеллекта, – потеряла
интерес к новичкам знаменитость. – И кого только теперь
сюда не селят? Видите ли, Вицин им с топором привиделся –
какая невидаль!
– Педаразм – это старый педераст в маразме, – сострил
автор романа о Бастернаке и в одиночестве расхохотался. Вви

ду того, что в палате людей иной ориентации не нашлось, все
посмотрели на собрата с укором.
– Дай миллион, – голосом Паниковского обратился к шут

нику бедный детский писатель.
Крупно
бурнотелый пропустил бестактность мимо ушей
и сострил повторно:
– Изнанка маразма – разум!
В этот момент санитарка Настя распахнула дверь настежь:
– Максим Андреев, на процедуры! И мешок своих рома

нов прихватите. Будете врачам дарить.
– Спасибо, милая! Чуть не забыл.
Больной с мешком ушел, а детский писатель продолжал
подковыривать жирнотелого:
– И за что только сейчас миллионами направо
налево швы

ряют? Плюнул – миллион, сморкнулся – миллион, воздух
испортил – миллион… Ну и власть пошла!
– Вы на власть баллон не катите! – вскипели в унисон сол

даты. – А то доложим куда надо!
– Вы сначала с Вицином да с топором разберитесь! – на

ступил на больную солдатскую мозоль вопрошавший голо

сом Паниковского.
Подавленные контратакой бойцы умолкли, решив боль

245
Страна Попсовия
ше с ушлыми писателями не связываться. Им слово – они
десять в ответ. Уж больно умны!
– Вспомнил я свой пессимистический стишок времен пе

рестройки, посвященный Льву Толстому и певице Валентине
Толкуновой, – зевнул устало Суракин. – Хотите послушать?
– Давай валяй, – разрешил хор страстотерпцев.
Пьер Безухов,
Как сера в ухе.
Присутствие духа
В море слухов.
Навозной мухой
Дремлет старуха.
Кругом разруха
Бредет потаскухой.
Река разбухла
Рыбой тухлой.
Рукою пухлой
Поглаживай брюхо.
На улице сухо.
Есть хлеба краюха.
Кушай, Кирюха,
Да слушай Валюху.
– А кто такой Кирюха? – спросил прикованный к батарее
центрального отопления писатель
фантаст Глупьяненко.
– Разуй разум, – обиделся рассказчик.
Шумно раскрывшаяся дверь впустила нового посетителя с
хаотично бегающими, как сперматозоиды под микроскопом,
глазками. Он сразу представился:
– Автор знаменитой «Тухляти» и «Тёлок
перепелок». Фа

милия Минеткин. Бизнесмен в свободное время.
– Вот снова про тухлятину, – обрадовался автор стишка. –
Очень кстати!
– Ну, хоть ты дай миллион? – продолжал канючить голос
Паниковского.
Вернулся Максим Андреев с весьма отощавшим мешком
на спине.
– Двадцать экземпляров втюрил!
246
Георг Альба
– Эх, как бы сюда самого Всхлипскерова упекли – вот было
б дело! А то по всей Москве съестные заведения понатыкал и
хорошую денежку с них имеет. «Трава» называются. Не заха

живали? Советую. Там каждого гостя при входе сначала – по
балде поленом, а потом за счет заведения морсом отпаивают, –
понес компромат на конкурента Минеткин.
* * *
– Докладаю, Ваше Величество, что тринадцатизвездоч

ный отель «Попсква», – рапортовал градоначальник Юрий
Саламандрыч Кепкин, – на месте снесенной «Москвы», фак

тически построен. Осталось только заминировать на случай
ядерной войны, чтобы врагу не досталось.
– Хорошо, хорошо, – помахала царица веером мадам Пом

падур, подаренным ей хулигархом, скупщиком яиц Фабер

же. – А как дела с бывшей «Россией», взорванной террорис

тами?
– С ней тоже все на мази. Кладем тринадцатый этаж. На

зываться будет «Попсовия».
– Название хорошее. А почему так любите тринадцать?
– Потому что, Ваше Святейшество, иностранцы – народ
суеверный, боятся чертовой дюжины и туда не селятся. По

этому мы весь этаж отдаем спецслужбам с их сверхновыми
техническими устройствами.
– Понятно. Чтобы неприличные анекдоты подслушивать?
– рассмеялась собственной шутке царица.
– И для этого тоже.
– А когда ваша супруга, господин мэр, приступит к рекон

струкции Кремля?
– Скоро, скоро, Ваша Вселюбознательность! Уже есть до

говоренность с самым наимоднейшим западным архитекто

ром, сэром Финкильштнейном
Запойным.
– Запашных знаю, братьев
укротителей. А Запойного? Да
у нас, пожалуй, каждый третий такой, если развяжет… Ну,
ладно. Шутки в сторону! Ко мне намедни приходила делега

ция от поддержавшей меня на выборах партии апельсинов

цев во главе с самим господином Апельсиновым. Так вот, они
предлагают придать кремлевским башням вид апельсинов,
247
Страна Попсовия
нарезанных дольками. Дольки как бы заменяют прежние бой

ницы. Мне их предложение по душе. Думаю и вы не станете
возражать.
– Ваше желание для меня закон, Ваша Всезаконодатель

ность. Все пожелания передадим заморскому строителю.
– Все
таки у него фамилия какая
то подозрительная. Ну, с
Финкельштейном понятно, но причем здесь Запойный? Как
бы не загулял ваш немец.
– Говорят, человек достойный. Ну, а фамилия уж какая
есть.
– Еще бы не мешало починить эту окаянную Царь
пушку.
Сколько еще она будет стоять без дела и ржаветь? Я хочу, на

конец, сама из нее пальнуть.
– Немедленно приступим к ремонту, Ваше Вашество.
– Да вот еще, чуть не забыла. Как мне доложила «наруж

ка», в Мавзолее ночами творятся безобразия. Говорят, что
бомжи проводят там свои оргии. Может снести сарай к чер

товой матери, чтобы вида площади не портил. А Ельца, как
наиболее приличного правителя, на Стародевичьем про

писать, пока там места еще есть. Ульянова
Крупского на
помойку!
– Барыня, но ведь зюгадовцы восстанут. Их еще повсюду
много. Особенно по ЖЭКам, РЭУ окопались и ведут оттуда
свою подпольно
диверсионную работу, отключая внезапно
то горячую, то холодную воду.
– Ну ладно, коль пока снести нельзя, то хотя бы органи

зуйте ночные рейды и отловите тех, кто там оргии устраивает.
– Бу сделано, Ваше Царственное Всемогущество.
– Ну, иди пока. Только кепку не забудь! А то у меня уже
целый склад твоих ранее забытых головных уборов. Поклон
супруге!
– Благодарствую, Ваша… – движущаяся дорожка как на
мосту Багратиона утянула губернатора Обкома, не дав ему за

кончить предложение.
«Ну и поручений надавала барыня, – вытирал испарину
градоначальник, садясь на заднее сидение своего брониро

ванного лимузина. – Два отеля, Кремль, Царь
Пушка, Мав

золей! Да разве под силу все это одному? Зачем я на свою го

248
Георг Альба
лову в Нижний Новгород Павлиныча отправил? Конкурен

ции, видите ли, испугался. Подсидит, мол, более молодой…
А этот Цой только тем и занят, что делает из своей супруги
супер
пупер
звезду. А дела побоку. Работать
то Пушкин, что
ли, будет али Лермонтов?».
Ехали по Пречистенке.
– Почему переулок «Померанцевым» называется? – спро

сил пассажир.
– Во время одной военной компании, еще при Брежневе,
иранцам помощь оказали, – ответил эрудированный в своей
области шофер
телохранитель. – Вот и в честь этого.
Глава четырнадцатая
Снова в палате, но не Общин. Награждение. Починка пушки.
Поэтический поединок
По радио передавалась симфоническая сказка Сергея Про

кофьева «Пенис и Волк». Музыка отзвучала и диктор
жен

щина объявила: «А сейчас послушайте русскую народную сказ

ку «Жили были…» в исполнении Засушенного артиста Рос

сии Георгия Вицина». Радио в палате ничейное с розеткой
под потолком, поэтому покуситься на выключение весьма
проблематично. В связи с чем, недовольные смирялись или
затыкали уши пробками от шампанского, которое им на де

серт выдавалось каждый вечер перед сном по инициативе
главного врача как антистрессовое и антисептическое
средство. По бутылке на троих, как и положено по русской
традиции. Несмотря на свою форму, напоминающую фугас
или палицу, опустевшие сосуды не по прямому назначению
не использовались, хотя соблазн огреть собрата по балде столь
увесистым «аргументом» был весьма велик. Но, делая
ежевечерний обход, санитарка Нюра неумолимо отбирала
пустую тару, кладя ее в большую авоську и, тем самым лишая
потенциальных единоборцев их эффективного оружия.
Сейчас в палате по расписанию сонный час и многие больные
дремали или делали вид. Солдаты Петька и Федька
249
Страна Попсовия
насторожились, услышав знакомое имя. Радио заскрипело
запомнившимся по Мавзолею голоском: «Жили, были три
ёжика: ёжик
кошка, ёжик
собачка и ёжик
птичка. Жили они
дружно. Ёжик
кошка мяукал, ёжик
собачка лаял, ёжик

птичка чирикал. И все бы ничего…».
Радио предательски заткнулось, заверещав лишь через две

три минуты: «Так что, дорогие ребята, береженного ёжика и
Брежнев, и бог бережёт».
И снова пауза.
– Ну и муть, – сказал равнодушно Петька.
– А голос
то его, – сказал Федька с тревогой. – Почему
нам не верят и упекли в дурдом?
– Чем тебе здесь плохо? Сидишь, а служба идет.
– А еще все радовались: вот мол, счастливчики – попали в
кремлевскую роту!
– Да не ной, успокойся! Они так увлеклись разговором,
что пропустили мимо ушей передававшуюся по радио бод

рую детскую песенку. Донеслись лишь последние слова:
«Мы картинку рисовали,
Долго в жопу рис совали,
Дружно песенку орали,
А затем пошли посрали!»
– До чего эта перестройка довела нравственность! – воз

мутился проснувшись детский писатель, лауреат премии «За

метная мечта».
– Знаешь поговорку? – спросил кореша Федька.
– Какую еще?
– Морскую. «Лучше пробоина в трюме, чем буй в океане».
– Я получше знаю: «Лучше синица в жопе, чем *** в небе».
– Прекратите материться! – возмутился писатель
фантаст
и, оторвав в гневе от стены батарею центрального отопления
(фантастически силён, оказался), стал ею вертеть вокруг го

ловы, как межпланетную космическую станцию вокруг зем

ного шара.
– Ну, ты, фантаст
фонтамаст! Полегче, – дружно возму

тились проснувшиеся остальные члены писательского со

общества.
250
Георг Альба
Вскочив с постели, крепыш Пыков, тот что три «лимона»
отхватил, вырвал из рук безумца его импровизированное ору

дие и засунул к себе под койку со словами:
– А ты моё «Жэ Дэ» читал?
– Нет, – внезапно обмяк Глупьяненко. – Дай почитать, а?
– Если будешь себя прилично вести, дам… Нечего психо

вать. Нам всем нелегко. Кто знал, что демократическая власть
сменится так быстро?
– Я знал, – сказал Суракин. – Я всё предсказал в своем
«Дне тряпичника».
– О чем они балакают? – Спросил Петька Федьку и потер
одну босую ногу о другую. Портянки утерялись во время по

зорного отступления. А с традиционным армейским вопро

сом «Товарищ старшина, когда будем менять портянки?» об

ратиться не к кому. Приведем и ответ старшины: «Иди ты на
***!». И недовольную реплику просителя: «Всё только обе

щаете…».
– Сидел я как
то на «губе» две ночки в одиночке, – начал
Федька. – И вот один «экс
педитор» (бывший педераст)…
Радио снова заиграло на бис детскими голосами, чтобы
придать форме нашего повествования классическую реприз

ность:
«Мы с подружкой рисовали,
Долго в жопу рис совали,
А потом пошли посрали.
Ну и снова рисовали!»
– Который час? – спросил кто
то.
– Четвертый час одиннадцатого, – ответил некто.
Прервемся, господа, на этом сомнительном во всех отно

шениях месте и сменим «пластинку» или компакт
диск. Кому,
как больше подходит. Кстати есть и современное ругатель

ство на сей счет: «Компакт
диск, твою мать!»
Награждение работников культуры состоялось в Очень
Большом зале Кремлевского дворца и началось ровно в на

значенный срок: то ли четверть, то ли двадцать минут две

надцатого по наиточнейшему казанскому времени, хотя дело
251
Страна Попсовия
происходило в Столице. Сверять время не по Гринвичу, а с
Казанью – целое наказанье. Но так заведено. Еще со времен
покорителя татар Ивана Грозного. Ныне, ставши Грязным,
он обитает в канализационном люке под Мавзолеем, где тай

но хранит свою легендарную библиотеку, доставшуюся ему
по наследству от покойной супруги родом из Византии Соф

ки Пылеолог. Но мы, господа, непозволительно отвлеклись.
А протокол промедления не терпит.
Императрица сидела на троне с подогревом для зимнего
времени года и с охлаждением для летнего. Сейчас время лет

нее – и легкий ветерок приятно освежает, закованные в лаки

рованные рыбачьи сапожища, царственные конечности.
Справа от трона – канцлер Зубоскалкин с длинным списком,
скатанным в рулон и огромным серебряным блюдом на под

ставке, заваленным блестящими безделушками. Слева, в не

изменном белом смокинге с кровавым подбоем – придвор

ный поэт граф Обрезников
Шереметьев, обязанный коммен

тировать происходящее. Толпа награждаемых томилась в
предбаннике, наслаждаясь щедротами и изысканностями
привилегированного кремлевского буфета. В основном нале

гали на черную икру, но не брезговали и красной. Буфет по
типу «шведского стола». Поэтому обслуживай себя сам, лов

ко уводя из
под носа зазевавшегося соседа очередное лаком

ство. Старцы не поспевали за молодняком, потому остались
полуголодными. Наконец прозвенел третий звонок и тамада,
роль которого возложил на себя Иосиф Виссарионович Коб

зловский, назвал имя первого из равнодостойных.
Высокий бодрый старик подшкандыбал (слегка прихра

мывая, заметим для справедливости) к царице и опустился
на одно, но здоровое колено. Два пажа в плюмажах в испол

нении артистов пляс
театра «Фаллос» подхватили его под
белы рученьки, когда он после свершения ритуала самостоя

тельно подняться не смог, от волнения перепутав колени (ока

залось, что на больное оперся). Зубоскалкин повесил награж

денному на шею золотую гирьку на алюминиевой цепочке с
царским вензелем и изречением: «Не суй нос в чужой донос!».
А Обрезников прокомментировал:
252
Георг Альба
– Ты свой большой потенциал
За просто так не танцевал.
Награжденный оказался старейшим танцором. Его быст

ро отвели за кулисы, даже не дав сказать слов благодарности,
и вусмерть напоили валерьянкой. Следующим шел какой
то
знаменитый артист драмтеатра. Он тоже присел, традицион

но скрипнув мениском. Зубоскалкин вручил ему нечто в раме,
но допустимых размеров. Обрезкин отреагировал:
– На стене висит офорт.
В дом привносит он комфорт.
Награжденного также поспешно уволокли и напоили чем

то сильно успокаивающим. Третьей оказалась звезда отече

ственных порно
сериалов. И она присела, что, в силу моло

дости, непредсказуемых последствий не имело. Ее награди

ли набором косметики и противозачаточных средств.
Обрезкин прокомментировал:
«Одного хочу лишь Дамма, –
Страстно прошептала дама. –
Всю себя ему отдам,
Коль захочет взять Ван Дамм!»
В конце процедуры, когда толпа награжденных постепен

но рассосалась, циничный канцлер с гадкой улыбочкой
продекламировал:
– Коль награда дорога,
Лезьте к черту на рога.
Всех героев ждет премирование,
А затем уж и кремирование!
Запел под утро жаворонок,
подъехал к дому «воронок».
Бегите прочь со всех вы ног,
А то посадят вас в острог!
Надеюсь с читателя достаточно этого весьма непривлека

тельного эпизода. Поэтому закончим с наградами и пустимся
на поиски чего
то более увлекательного.
253
Страна Попсовия
* * *
Лейбмана Соломона Шлёмовича по прозвищу «Левша»
специально выписали из Израиля. Там он во время арабо
из

раильского конфликта так подготовил всю артиллерию Мой

ше Даяна, что тот в два счета навел порядок на Синайском
полуострове. Уже не первые сутки колдовал над Царь
пуш

кой мастер, стараясь вернуть ее к прошлой боевой молодос

ти. Вспоминая тяжелое детство в белорусском местечке, бор

мотал себе под нос:
– На равнине на раввина норовит нарыв напасть. Почему
дело не ладится? Не боги же, в конце концов, горшки обсира

ли? И удачно Иуда предал… Пёс
семизм – порода собак, вы

веденная в Израиле.
Дело явно не клеилось и он, чтобы подбодрить себя, запел
неприличные частушки:
– Заходи, не бойся, дура,
В процедурный кабинет.
Ждет тебя там процедура:
Сделать доктору минет.
Раз минет, не миномет –
Сразу кто и не поймет.
Нужно снова все начать
И подольше не кончать!
Пошло на лад – удалось заделать трещину в стволе. Даль

ше опять остановка, и последовала очередная припевка:
– Посади сначала сад,
А потом уж строй посад.
Приукрашивай фасад,
Но не забывай про зад.
– Эх, бывшая родина
огородина! Вот мой брат Давид –
индивид, потому что на моем иждивении. Ах, вспомнил! На
кошерную тему…
– На неделе как
то вдруг
Позвонил мне старый друг.
Говорит товарищ в трубку:
254
Георг Альба
«Одолжи мне мясорубку.
Я решил поесть котлет,
А вот мясорубки нет».
Другу я помог, конечно,
Мясорубку одолжил.
И теперь он с ней навечно –
Мясо
то ведь все из жил!
Оставим мастера за его нелегким трудом и на миг заглянем
на очередной поэтический вечер в театр Пакгауза, где едкоя

зычный артист Константин Штрафт читает дружеский шарж
на коллегу.
У артиста, у Хваши
Завелись на теле вши.
Гонит их он, неспеша,
Потому что он – левша.
У левшей «налево» – «вправо»…
Где на вшей найти управу?
Иль бежать к домоуправу,
Доставляя всем забаву?
Воет дома он как леший,
На работу ходит пеший.
Нет машины у него,
Да и театр недалеко.
От чесотки ошалевший,
Он спектакль играет плохо.
Утирая лоб вспотевший,
Говорит: – Уж лучше блохи!
Чем питается артист?
Может в том и есть причина?
Иль душою он не чист,
Что и вызвало кручину?
Утром ест Хваша как кашу
Не кефир, а простоквашу.
Поминает «мать он вашу»,
Если вошь запрыгнет в чашу!
– Браво! – взвизгнул зал и присутствовавшего среди пуб

255
Страна Попсовия
лики героя поэмы стали качать на руках. Успех полный, и чтец
решил прочесть «на бис». Вши бросились врассыпную и зара

зили весь зал.
– Теперь нечто музыкальное, – объявил он и встал в позу
Наполеона в период пребывания последнего на острове Свя

тая Елена. Затаившиеся в зале Топчан и Трускавец ерзали на
стульях – когда же кончит наконец, – чтобы самим ринуться
в бой.
– Каждый день и очень рано
Воет яростно сопрано.
А певец, поющий басом,
Отравился кислым квасом.
А певун, альтом поющий,
Оказался сильно пьющий.
Наверху взял тенор ноту
И надолго впал в икоту.
Как вы будете петь в хоре?
Не певцы, а просто горе!
Снова шквал, гром и молния успеха. Не выдержав испыта

ния, Гришка сорвался с места и выскочил на сцену:
– У меня тоже про оперу, хотя и в стиле «потока сознания».
Штрафт, пожав плечами, вежливо уступил нахалу место у
микрофона.
«Тара, тара, тара, тара»
Под окном бренчит гитара.
Вот красивый оборот –
У певца закрылся рот.
Темп «аллегро» взял на горе я –
Вместо серенады вышла аллегория!
Не сомкнул ни разу очи,
Отдыхать приехав в Сочи.
Сочи предадим преданию
И теперь поедем в Данию.
– Не твоя ли вот купюра? –
Говорит приятель Юра.
256
Георг Альба
– Выросла на поле рожь,
Мужика объяла дрожь, –
Отвечаю другу я:
– А купюра та моя!
Я затем про рожь сказал,
Что народом полон зал…
– Не длинна ли увертюра? –
восклицает снова Юра.
– Ты сиди себе и слушай, –
бормочу ему в ответ, –
Пирожок тихонько кушай.
Вот уже и гасят свет.
Публика недоуменно молчала. Тишину нарушил оттолк

нувший от микрофона Трускавца Топчан.
– Нечто туристическое, – объявил чтец.
Первозданен остров Мальта.
Там не встретите асфальта.
Все постройки из базальта.
Украшает все там смальта.
Все поют там лишь альтом,
И закончим мы на том!
Глава пятнадцатая
Ночной рейд. Выстрел
Спецотряд по личному заданию Её Императорского Ве

личества подъехал к Прекрасной площади на трех бронетран

спортерах аккурат к полуночи. Отзвучали двенадцать «шом

полов» (все никак руки не доходили придать колоколам иной
оттенок, нежели как при прежнем царе). Тремя небольшими
группами бойцы супер
спецназа приблизились к усыпальни

це и залегли метрах в трех от объекта. Разумеется, все подхо

ды к площади перекрыли отряды внутренних войск, так что
никакие свадебные, интуристовские и прочие праздношата

257
Страна Попсовия
ющиеся компании не предполагались. Командир направил
окуляры прибора ночного видения на вход в усыпальницу.
Надежный пудовый амбарный замок висел на своем месте.
Вдруг как дуновение ночного эльфа послышалась лиричес

кая мелодия кларнета, выводившая знаменитую "Moonlight
serenade”. Командир, в юности смотревший фильм
первоис

точник, тут же узнал знакомый мотив. «Кто там в такое время
может заводить магнитофон?» – подумал командир и схва

тился за кобуру. Тем временем к кларнету присоединился и
лирический тромбон. Командир был почти культурным, по

этому озадачился вопросом: «Кто так под Глена Миллера пи

лит?». К двум инструментам присоединился и третий – труба
с сурдиной, подхватив красивую мелодию. Вдруг плавное те

чение музыки прервал сухой неприятный и высокий голос:
«Ну и накурили же тут у вас, как на Курилах!». Чекистские
ноздри ощутили едкий, мало похожий на табачный, дым. Он
сочился голубой струйкой из щелей постепенно рассыхаю

щейся усыпальницы. Заметим, что в начале операции бойцы
понатыкали кругом очень чуткие направленные микрофоны.
И все происходящее записывали на твердый диск. Видеока

меры в ультракрасном режиме тоже вели постоянную съемку.
– Опять «куриную слепоту» смолишь? – спросил с укором
тот же голос.
– А тебе, черт старый, что нэ играется на тубе? Опят ноты
потерял, старый пэрдун?
– Да, нехогошо, Иван Василич, так легкомысленно отно

ситься к своей пагтии! Ведь ваша роль так важна. Вы – наш
фундамент и опога!
Картавый голосок знакомый каждому русско
советскому
ребенку бойцов насторожил: неужели Ленин ожил? Вдруг
вступил густой нравоучительный бас:
– Человек часто бывает лишь двуногой вешалкой для одеж

ды, а с вешалки известно, что начинается…
– Что, что, что? – спросило сразу несколько голосов.
– Театр, вашу мать, понимаешь! – обиделся бас.
«Это, Галкин Ельцина копирует!» – подумал командир и
тут же отбросил мысль, как греховную.
– Самым надежным политическим убежищем человека
раньше считалась могила, а я дал людям свободу, – продол

жал похожий на Ельцина.
258
Георг Альба
– А я построил импэрию! – сказал кто
то с кавказским ак

центом.
– Не лезьте без очегеди,– закартавил с детства знакомый.
– Пегвым был я!
– Если приятное не воспринимать таковым, то и неприят

ное не будет казаться столь досадным, – продолжал о чем
то
своем философствовать бас.
«Дело говорит мужик, – мысленно согласился командир,
терзаясь сомнением: приступать к штурму или еще послу

шать?». Преодолев соблазн, решился.
«Против любого индийского танца есть своя индийская
защита», – передал условную эсэмэску командир и отряд бро

сился на штурм. Как и положено, в оконные проемы полете

ли свето
шумовые гранаты, затем стали «болгаркой» пилить
замок. Он – гад не поддавался. Терялись драгоценные секун

ды. Наконец, вломились.
– Всем лежать! Бросай оружие!
Но, кроме двух застекленных гробов с их обитателями и
едкого дыма, то ли от гранат, то ли от предварительного куре

ния какого
то дерьма, в помещении «никого не стояло».
– Осмотреть все подсобки! Обшарить все углы!
Но лишь промелькнула худущая кошка и, мяукнув, исчез

ла в неизвестном направлении. «Операция провалена, – го

рестно подумал командир. – Одну звездочку с погона долой!».
* * *
На третий день «Левша» починил безмолвствовавшую не

сколько сот лет пушку и пригласил царицу принять личное
участие в показательных стрельбах. На секретном оборонном
заводе изготовили специальные ядра в стиле Фаберже и при

везли их в Кремль в день испытаний. Церемонией командо

вал человек с «кровавым подбоем». Для начала он прочел сти

шок
прибаутку:
– Колобок, колобок,
Ты не низок, не высок.
У тебя покатый бок.
Чисто выбритый лобок.
– На что намекаешь, старый кобель? Подсматривал, что
ли, как моюсь?
259
Страна Попсовия
– Это так, для рифмы, Ваше Величество. Я с дамским по

лом давно завязал, осталась только одна дама – поэзия!
– Ну, смотри у меня, а то сошлю в Израиль! Будешь там
счастлив, сидя с чашкой на пляже, иврит изучать. Лучше б
что
нибудь серьезное рассказал.
– Хотите о писателях? Например, о Достоевском?
– Валяй!
– Достоевский, до ста блюд отведав, сел писать роман о
своей любви к простому мужику, который, спустя время, всю
эту «достоевщину» и запретил, придя к власти.
– Тебя на прозу потянуло? Видно, стареешь.
– А о Маяковском хотите?
– Давай и о нем!
Лет до ста есть щи
Нам без устали,
Не прося ничьей
Даже помощи!
– Это лучше! Ну ладно, ты мне зубы не заговаривай, а да

вай ядро поднеси.
– «Забил ядро я в пушку туго... – начал было поэт из Лер

монтова и выронил снаряд.
– Эх, неумеха!
– Позвольте нам, – кинулись помогать Зубоскалкин и
Моисей Борисов.
Общими усилиями затолкали ядро в ствол.
– А порох не забыли?
– Никак нет, Ваше Артиллеристское Всемогущество, – за

верил Левша, подавая зажженный фитилек. – Прицел наве

ден, осталось только подпалить.
Анна Емельяновна перекрестилась как
то по
монгольски
(бабка была буддисткой) и запела песню Бренникова «Артил

леристы, Сталин дал приказ». Зажмурившись, поднесла фи

тиль к запалу. Ухнуло так, что все кремлевское воронье вмиг
спорхнув, сделало небо черным и закаркало птичьими непе

реводимыми проклятиями. Где
то в облаках мелькнул завис

тливый Мюнхгаузен. «Вот бы мне прокатиться».
Очевидно, какая
то вредительская гадина незаметно в пос

260
Георг Альба
ледний момент сбила прицел, и ядро угодило точно в цифер

блат часов Склизской башни, расколов его на куски и заста

вив часовой механизм исполнить внеурочный бой курантов,
прихрамывая то «Муркой», то «Цыганочкой». Часовых и ко

локольных дел мастер, бывший джазмен (но покаялся) Ас

кольд Париковский грозился талантливые часы обучить всем
блатным песням, фрейлексам и даже достаточно сложной в
мелодическом отношении «Хаве Нагиле». А теперь вот снова
корячиться, восстанавливать сложный и капризный меха

низм. «Эх, брошу все и пойду снова в барабанщики. Но не в
джазовые – джаз запрещен навек. В попсовые по возрасту не
возьмут. Придется – в военный оркестр на старости лет по

даться: «Ать, два, ать, два! Левой, левой, левой!».
Глава шестнадцатая
В «Менестрельстве». У генерала. «Нервная клетка».
Тяжелая ночь
Над входом в здание Менестрельства (от «менестрелей»)
Культуры висел плакат
пояснение: «Культура есть знание
меры вещей».
А за большим круглым столом на четвертом этаже в каби

нете Жоржа Бенгальского шло совещание деятелей этой са

мой «культур
мультур». Набилось много. Стол еле вмещал.
Понадобились приставные места. Заседание открыл сам Жор

жик.
– Доступ к телу, господа, еще не есть доступ к душе, –
зачем
то сказал он.
Собравшиеся одобрительно загудели растревоженным уль

ем, а шеф продолжал:
– Музыка есть систематизация звуков. Одним словом: афо

ризмы укрепляют наши организмы!
Последнее заявление всех развеселило – «приколы» в на

чале выступления являлись традиционным ораторским при

емом постоянного автора и ведущего популярной в культур

ных слоях телепередачи «Скульптурная эволюция».
– Кстати, господа, что касается предстоящих гастролей
Очень Большого Театра в Парижске, то хотелось бы из уст са

261
Страна Попсовия
мого директора услышать, что повезут на сей раз? – перешел
к делу министр.
– Конечно, по традиции: половецко
половые пляски из
«Князя Игоря». Без этого нас в Парижске не поймут, – сооб

щил господин Икс
игреков. – Разумеется, новую оперу по
мотивам «Ивана Сусанина» – «Жизнь за Ельц
царя», моло

дого композитора Девяткина. Ранее он прославился на на

шей сцене «Внуками Левенштейна», за что получил театраль

ную премию «Железная каска».
– В опере Гуно «люди гибли за металл». Но за относитель

но легкий по весу. За золото, – заговорил неугомонный и свар

ливый композитор Всюдушкевич. – А теперь на концертах
рок
групп гибнут за «тяжелый» (хэви метл), наверное, за чу

гун!
– Почему вы всегда ворчите? – вступился за передовое ис

кусство Дружбин. – Написали бы сами какую
нибудь Рэп

оперу.
– Посадил дед «рэпку», например, – схохмил композитор
Безрыбников.
– Кто посетил выставку Глазуньина, господа
товарищи?
– сменил тему живописец Ушилов.
Посетителей не обнаружилось, как и того, кто выставлял

ся. Это дало право, не опасаясь вызова на дуэль, выдать гнев

ную филиппику в адрес своего конкурента и личного врага:
– За такие натюрморты,
Чтобы было неповадно,
Натереть творцу бы морду…
– Вот и вышло б очень складно, – завершил четверости

шие находчивый министр.
После небольшой, похожей на общий нокдаун, паузы,
поднялся некий грузный господин, в давно неглаженном
пиджаке.
– Товарищ министр, наш прежний Союз Веселых Компо

зиторов после перестройки превратился в Союз Печальных,
– пожаловался нынешний секретарь. – Если б министерство
деньжат подкинуло. Бедствуем как бедуины. А на членских
взносах далеко не уедешь. Они не верблюды!
– Исключили Глюка, – снова заворчал Всюдушкевич, –
приняли Корнелюка! Достойная замена… И вообще музыка в
стиле «рок» есть восторг примитивного сознания. Рок – раб

262
Георг Альба
ство, прикрытое истерикой. А джаз – ничем неприкрытая
свобода, поэтому он и не приживается в России – стране ра

бов. Рок, напротив, свирепствует!
– «Молниеносный джаз», – подхватил тему некий люби

тель джаза, – это, когда только включишь телевизор или ра

дио, а он уж и кончился!
– Не каждая личность имеет наличность, – пахнуло пере

гаром иссеченное алкоголем, как резцом скульптора, лицо
старого ваятеля, фамилию которого все давно забыли.
– Кто этот интеллигентно
педерастичный? – спросил со

сед соседа, указывая на скульптора.
– То ли Роден, то ли Вучетич. А, может, Павел Антокольс

кий или Коненков?
– Скорее Эрзя, коль пьян до нельзя!
– Плохи у нас дела и библиотечно
музейные, – всхлипну

ла некая сухостойная дама, державшаяся весьма достойно. –
Трагично положение как «Маленьких трагедий» Пушкина,
так и «малых голландцев».
– Из Эрмитажа теперь воруют почем зря, – сознался, при

крывая горло вечным шарфиком, элегантный директор Пи

востровский. – Притом, сами сотрудники!
– Такие программы на телевидении, что и джазу негде
упасть, – всплакнул музыковед Одноухов, держась за щеку,
опухшую от флюса. А где флюс, там, как известно, и блюз…
– Джаз не только музыка толстых, но и вялых, – подколол
едкоязычный Дружбин. – Недавно был на одном концерте,
так чуть не уснул! Я больше люблю «пейджаз» – певческий
(вокальный) джаз!
– Я сделал открытие, – поднялся с места пожилой лите

ратуровед. – Настоящий автор романа «Как закалялась Элек

тросталь» – Кафка Ноевич Рабинович.
– Ну это, положим, еще требует твердых доказательств, –
осадил старика не любивший расовых разбирательств ми

нистр. – Я тоже слышал, что «Тихий тон» написал Кафка
Ковчегин. И ничего, молчу… Короче, начинка выпечки не
стоит! А в заключение заседания, господа, всеми уважаемые
артисты оперетты исполнят знаменитый дуэт. Раздвиньте
кусты и выкатите рояль, пожалуйста.
На выкатившийся самоходный (радиоуправляемый) рояль
облокотилась дама нестареющей наружности, о которых го

263
Страна Попсовия
ворят «она была свежа, но верилось с трудом», и подобного
же сорта господин, объявивший:
– Дуэт из оперетты Кальцмана «Мокрица».
– «Помню, я еще воробушком была», – заскулила дама го

лосом вороны на нищенской пенсии.
– «Помню, как
то в феврале ехал я на «Шевроле», – вто

рил ей господин с мефистофельским блеском в искусствен

ных глазах работы офтальмолога Федорова, и они слились в
вокализированном экстазе.
* * *
На приеме у генерала сидел, весь в мешках под глазами,
невыспавшийся майор. Генерал вертел в руках компакт
дис

ки и указывая на большой экран на стене кабинета, гневно
вопрошал:
– Почему и на дисках тишина, и на экране пусто?
– Всё записывали с начала и до конца.
– Такого не можно быть, майор Омонидзе! Техника перво

классная, западло
германская!
– Вот Вам Железный Крест, товарищ генерал, – перекрес

тился по
каратистски майор. – Собственноушно слышал му

зыку из «Серенады Подсолнечной Полины» и голоса.
– Чьи голоса?
– И Ленина, и гражданина шашлычной национальности,
и Ельцина, и еще кого
то…
– О чем они толковали?
– Убейте, не помню! Все стерлось.
– За такое и убить мало. А свидетели есть?
– Бойцы, кто рядом лежал в окопе.
– Даже окоп вырыли? Брусчатку испортили, значит. Ну,
зови свидетелей.
Вошла рота трясущихся спецназовцев. Столпилась у дверей.
Трудно поверить, что эти перепуганные ребята способны
разбивать лбами кирпичи, в огне не тонуть и в воде не гореть.
– Кто слышал на объекте голоса? – рявкнул генерал. – Кто
подтвердит слова вашего командира?
– Я не слышал... Я не слышал... Я не слышал… – прошло
по цепочке как на «первый
второй рассчитайсь!»
264
Георг Альба
– Идите! – скомандовал хозяин кабинета и бойцы строем
покинули помещение.
Крутанувшись в кресле и обратив взор на портрет импе

ратрицы работы Мойши Мессершмидта занимавший полсте

ны, генерал спросил тихо:
– Что я доложу Ее Величеству? То, что у меня на службе
полоумные поклонники группы «Смысловые галлюцина

ции»?
Генерал подошел к провинившемуся и выдернул из его
погона толстенькую майорскую звездочку. Предположение о
понижении в чине подтвердилось. Затем нужной кнопкой
вызвал конвой, и беднягу увели. У генерала от безысходности
вспотели и зачесались мозги. От волнения он прильнул к эк

рану компьютера и, выйдя на порно
сайты, немного успоко

ился. «Степень эрекции – показатель лояльности мужчины к
женщине». Эта светлая мысль согрела и отвлекла от гнетуще

го чувства проваленной операции. Но вскоре он призвал себя
к порядку: «Чем я занимаюсь в рабочее время?». Вспомнил
нечто из философии Йоги: «Борьба с удовольствием – тоже
удовольствие». В голове завертелся хоровод несвязанных, не

лепых выражений и дурацких высказываний: «Хоть она и лес

биянка, но сотрудник честный банка», «Я его терпеть не вы

ношу», «Работоспособность – мужская сила днем, постелес

пособность – тоже, но ночью»… Нет, нет! Заработался! Зво

ню шоферу и в «Сандуны». персонально
пожизненый номер
с бассейном, выпивкой и девочками. Надо расслабиться по
полной!
* * *
Разжалованного майора два конвоира подвели к двери с
табличкой «Нервная клетка». Ниже давалось пояснение: «Па

лата душевных больных». Переодели в больничную одежду и
усадили на персональную кровать. Расположившись на но

вом месте, он потрогал щеку. «Что
то зуб поебалевает». Огля

делся. В данной «печальной вселенной» оказался не одинок.
На других кроватях восседали подобные ему бывшие вояки.
Все
таки не рядовой дурдом, а военный госпиталь. То один,
то другой больной изрекали какую
либо «умную мысль».
Бывший майор Омонидзе прислушался.
265
Страна Попсовия
– Грудная клетка – маленькая клетка; лестничная – боль

шая клетка, – сообщил некто справа, похожий по возрасту на
полковника в отставке.
– А то, где мы – «нервная клетка», – вспомнил табличку
на двери бывший майор.
– Однозначно звенит колокольчик, – запел кто
то пропи

тым тенором слева.
– Шутка и парашютка, – послышалось с кровати у окна,
где лежал весь переломанный и перебинтованный бывший
летчик. – Не раскрылся, гад!
«Наверно, об землю так шмякнулся, – подумал Омонидзе,
– что спятил». В палате в целом достаточно цивильно: имел

ся «охлаждальник» (холодильник) и ванная комната со спа

ренным сортиром, так называемая
«гованна». Все
таки здесь
содержались на излечении офицеры, а не какая
нибудь сол

датская шантрапа. Из ванно
сортирной комнаты вышел се

доватый господин, придерживая рукой спадающие пижам

ные штаны. Из
за неплотно прикрытой двери раздавался рев
Ниагары спущенного бачка.
– Бачок раньше барахлил, но после того, как мы ему при

грозили вызовом сантехника, так испугался, что стал превос

ходно спускать, – заметил облегчившийся.
«Может и мой зуб так испугается вызова дантиста, что пе

рестанет болеть», – с надеждой подумал Омонидзе, но пол

ностью в это не уверовал.
– От сарказма до оргазма один шаг, – заметил
генералоподобный больной, читавший газету. – Мне врач
сказал, что у меня «маразмообразие» – редкая разновидность
слабоумия.
Омонидзе с сочувствием посмотрел на старшего по званию,
но зуб все еще не проходил. У зарешеченного окна сидел на
кровати веснушчатый мужчина средних лет в ошейнике, це

почка которого крепилась замком к решетке.
– Почему вы в ошейнике? – полюбопытствовал Омонид

зе. – Буйный что ли?
– А? Не слышу, – переспросил больной.
– Почему в ошейнике? – крикнул Омонидзе. – «Навер

ное, артиллерист раз глухой».
– Это алкошейник, – ответил плохослышащий. – Новое
266
Георг Альба
средство против пьянства, чтобы я не убегал в магазин.
– Как тут хорошо экстраполируют пол! – воскликнул но

вый голос.
– Что, что? – снова переспросил артиллерист.
– Ну, в смысле полируют паркет. Экстра
класс! До блеска.
– А… Эх, выпить хочется, – всхлипнул плохослышаший и
дернулся в сторону двери так, что оконная решетка зашата

лась и загремела.
Вошел надзиратель в белом халате, кстати, тоже с крова

вым подбоем. Но халат не столь белоснежен, а подбой не столь
кровав, как у придворного поэта. Все притихли.
– Зачем покорять Эверест, если боишься влезть на крышу
собственного дома? – спросил тихо, но твердо вошедший.
«Наверное, ссыльный философ», – пожалел надзирателя
Омонидзе.
– Минеральное удобрение есть моральное удовлетворение
почвы, – тихо затворил за собой дверь надзиратель
философ.
– Это не логика, а патологика, – заворчал генералистый и
зашелестел газетой.
«Куда я попал? – взмолился Омонидзе. – Это какой
то
симпозиум – собрание умов!»
* * *
– Ваше Ископаемое Величество, – обратился канцлер к
императрице. – Из доклада министра Газпромбезопасности
господина Ватрушкина, следует, что никаких нарушений в
усыпальнице не обнаружено. Проводилась специальная опе

рация, но слухи не подтвердились. Ни оргий, ни бомжей!
– Ну и хорошо! – зевнула императрица. – Злые языки, на

верное… А вот, который все на кремлевской стене гадил – сама
видела, – его изловили?
– Исчез бесследно, Ваша Всепрезентабильность, – щелк

нул каблуками Зубоскалкин. – Разрешите идти?
– Иди, но пришли Моисейку! Пусть мне постель взобьет.
Что
то меня в сон клонит.
– Так уж полонез первого, матушка! Вы засиделись.
– Постой
ка! Забыла спросить. Часы
то починили?
267
Страна Попсовия
– Как есть починили. Теперь они песню «Сталинные часы»
названивают.
– Хорошо! Ну, иди, зови Моисейку.
– Приятных сновидений.
Явившийся банщик, парикмахер и постельных дел мастер,
привел ложе в надлежащее состояние, придав ему вид хоро

шо взбитого праздничного торта.
– Теперь раздень меня, – закокетничала барыня.
– Всю?
– Ты же знаешь, я люблю спать, в чем мать родила.
Моисей Борисов с волнением приступил к ответственно

му заданию, хотя и делал это бесчисленное множество раз.
– Больно
то не заглядывайся на мой целлюлит, а то друго

го на службу возьму.
– Что вы, что вы? Я зажмуриваюсь и даже отворачиваюсь в
особо укромных местах.
– Надеюсь, анти
виагру не забываешь принимать?
– Не забываю! Регулярно пью. Три раза в день после еды,
как композитор Мармеладзе приписал.
– А что ж, опять оттопыривается?
– Ну, как говорится, не задушишь, не убьешь. Все считают,
что я того… а выходит нормальный, только лишь люблю пе

реодеваться в женские одежды.
– Ну, это извинительная слабость, мой шалунишка. Пус

тячок.
– Готово, барыня, – отстегнул последнюю пуговицу при

дворный. – Лягайте!
– И ты со мной в качестве грелки, но чтобы ни
ни, ника

ких поползновений. Я девушка строгая! Если что – повелю
кастрировать, как и прежних своих мужей, кои посмели…
– Я не такой, – прижался к царице цуциком Моисейка и
задрожал.
– Что дрожишь, как фаллоимитатор? Успокойся.
Не успела царица захрапеть, как оконная штора колыхну

лась и из
за нее вышел высокий мужчина в задрипанном ха

лате до пят, подпоясанном красным кушаком. Мужчина имел
длинную рыжую, но редкую козлиную бороду, орлиный
взгляд и меховую треуху, надвинутую на лоб. Он крадучись
подошел к ложу. Звуки шагов скрадывали сафьяновые сапож

268
Георг Альба
ки от кутюр и мягкий персидский ковер западногерманского
производства. Моисейка, перестав дрожать, тоже прикорнул.
«Знать, она себе полюбовника завела», – гневно подумало
привидение и схватилось за кинжал, спрятанный в полах ха

лата. Иван Василич склонился над спящими. От козлиного
духа, исходящего от царя, у Моисейки защекотало в левой
ноздре и он надрывно чихнул, разбудив и себя и соседку. При

зрак взметнулся к потолку и завис там вне зоны видимости и
законов гравитации. Свет тусклого ночника не доходил до
потолка.
– Простыл что ли? – ткнула в бок согревателя царица. –
Еще заразишь меня! А чем это так пахнет? Ты что ли воздух
испортил? Что себе позволяешь? Еще этого не хватало! Горох
на ночь ел?
– Никак нет, Ваше Святейшество! Одну минералку пил,
«Трускавец» называется.
– Может, это я сама согрешила? Тогда прости старую… Ну
и вонища. Козлятиной несет. В общем, хватит, понежился,
иди восвояси, пока я добрая.
Моисейка, подхватив спущенные портки, вышел, поже

лав царице «спокойной ночи».
Привидение под потолком злорадно заулыбалось: «Ну, щас
я ей влындю по самые помидоры! Будет знать впредь узурпа

торша, как занимать чужой престол!»
Иван Василич стал описывать над ложем круги как беспи

лотный самолет
разведчик, постепенно снижаясь. Но по мере
снижения, насильник все более терял уверенность, так как
«боеголовка» проявляла полную индифферентность к объек

ту и не собиралась наводиться на цель. Все же, как никак,
минувшие столетия давали о себе знать. «Как бы не опозо

риться? – закралась гаденькая мысль в царскую голову. – Это
тебе не взятие Казани. Тут пострашнее будет… А о какой та

кой анти
виагре они говорили? Это чтоб стоял или чтоб ле

жал? Надо бы у этого чудика выведать». Императрица тем
временем, не подозревая об опасности и привыкнув к запаху,
навзрыд храпела, сотрясая ложе, как бетономешалка во вре

мя работы. Наверное, во сне решался какой
то сложный воп

рос государственной важности и без храпа решенье не
269
Страна Попсовия
вытанцовывалось. Иван Василич вылетел в неприкрытую
дверь в поисках царицынова полюбовника и сразу его
обнаружил, свернувшегося клубочком на подстилке под
дверью. Привидение снизилось и зависло над спящим. «Стоит
ли будить? Ведь шум поднимет. Лучше поискать». Пошарил
по карманам валявшейся на полу куртки. И, о счастье, –
красивый пузырек с таблетками. «Наверное, то самое». Одним
махом заглотнул все содержимое – полсотни не меньше. «Ну,
щас я ей влындю!». Полетел в покои. Стал снова кружить над
ложем, прицеливаясь, как половчее овладеть, чтобы и
вырваться не смогла – бабища
то крупнотелая и может
зашибить. Целился, целился, кружил, кружил, сжигая горю

чее, как при аварийной посадке. Но никакого прилива боево

го потенциала не ощутил. Лишь в животе закрутило, заверте

ло, стало пучить и стремиться к выходу на свободу. «Неужели
слабительного нажрался? Перепутал. Надо было бы все
таки
у холопа
то спросить, прежде чем глотать. Эх, стар стал, как
Станиславский, и никому, как и он, не верю, а стоило бы,
наверное. В животе творилось что
то невообразимое. Точно
Февральская и Октябрьская революции одновременно. Рву

щееся наружу содержимое невозможно было сдерживать.
Мышцы заднего прохода за столько лет совсем атрофирова

лись. Забыв о своих первоначальных похотливых мыслях, бед

ный царь из последних сил спикировал к окну, отдернул што

ру, присел, приподняв полы не единожды засранного халата,
и дал волю чувствам. Это похлеще недавнего выстрела Царь

пушки. Кстати, она снова сломалась. Пол содрогнулся, как
земля космодрома при запуске многоступенчатой ракеты
«Энергия». Царица даже подпрыгнула, но не проснулась –
снилось морское путешествие в стиле Айвазовского, и корабль
попал в качку (знаменитый «Девятый вал»). Опозорившийся
царь выпорхнул в окно и полетел в Мавзолей, чтобы с горя
уединиться там в своем уютном канализационном люке.
И наступило оно, «утро стрелецкой казни»! Анна Емелья

новна проснулась от нестерпимого смрада и встала, чтобы,
отдернув тяжелую штору, открыть окно свежему утру. Тут
то
и вляпалась! Поскользнувшись, чуть не упала в озеро обиль

ных испражнений.
270
Георг Альба
– Негодяи! Кто это сделал? – взревела она, прикрываясь
испачканной простыней. – Моисей, Зубоскалкин, Обрезкин!
Вбежали государственные мужи и остолбенели. Дальней

шее не поддается описанию. Но выяснилось, что у Моисея
Борисова пропал целый пузырек слабительных таблеток. Он
сознался, что последние дни страдал запорами.
– Так это тебя пронесло? – топала ногами императрица,
перепачкавшись нечистотами.
– Никак нет, Ваше Славомудрие, – трясся Моисейка. –
Запор продолжается.
– Так кто же обосрался? – обратила убийственный взгляд
царица на канцлера и поэта. – Или, может, я сама?
– Вон он снова по стене гуляет, – указал Борисов в окно.
Все устремили взоры в указанном направлении.
Опереточный персонаж сидел в позе орла и продолжал
делать свое грязное дело. Всё никак не мог исчерпывающе
просраться бедняга.
– Так он, значит и в спальню проник? Всех казню лютой
казнью!
Глава семнадцатая
Снова в палате. Опять в Мавзолее
– Полк от полки, знаешь, чем отличается? – спросил Петь

ка Федьку, мечтая о любимой девушке.
– Нет.
– Полка это полк, состоящий из одних женщин
военнос

лужащих.
– Ты только доктору об этом не скажи, а то навек тебе здесь
сидеть. Понял?
– Понял, – сокрушенно покачал головой Петька. – А ты о
бабах думаешь?
– Я думаю не о них, а о том, что общего между «пиром» и
«драпировкой»?
– И что общего?

А то, что «драпировка» это драпать после «пира»?
– Натворил, что ли что на пиру?
271
Страна Попсовия
– Дурак! Ничего не понимаешь, – обидевшись, отвернул

ся к стене Федька.
– Ты тоже смотри, врачам об этом ни
ни, а то отселят к
буйным и мне скучно будет, – сказал примирительно Петька
и, невзначай, испортил воздух.
В другом углу палаты сгрудились писатели
интеллектуа

лы: Суракин, Пиков, недавно поступивший Прилипскин
(все
таки загребли, несмотря на наличие многочисленных
точек общепита) лауреат «Заметной мечты» без выясненной
фамилии, добровольно сдавшийся в дурдом, устав от своей
телепередачи «Гипофиз» – Атрофеев, фантаст Глупьяненко,
зашедший на «огонек» из соседней палаты Пропеллер под
ручку с Прохамовым (сдружились непонятно на какой почве).
Еще кто
то из менее известных. И перепалка
дискуссия на

чалась.
– Тверд, как подоконник,
Мой знакомый конник,
– выдал Суракин и поправил шевелюру. – Он когда на ло

шади сидит, то силы бедной не щадит… Что такое «контекст»?
Публика сосредоточенно молчала.
– Контекст – это ржание коней, – ошеломил окружаю

щих Суракин. – А консекс?
– Их совокупление, – догадался многоопытный Атрофе

ев и добавил: – Жаль, что Яков Протазанов так и не снял фильм
про Тарзана!
– Страна, живущая вчерашним днем – Америка! – загово

рил о своем, о наболевшем, Прохамов. – У нас уже сегодня, а
у них еще вчера.
– Ты здоров как Бык… ов! – засмеялся Пропеллер, но его
перебил Глупьяненко:
– Нищий духом тот, у кого за душой нет ничего, кроме
«Мерседеса».
Публика одобрительно заворковала, соглашаясь.
– Ваш коммунизм есть советская власть плюс отключение
всей страны от электричества, отопления и газа, – бросил
«перчатку» Пиков Прохамову. – А ваша преданность идее есть
«коммунизменность»!
– Заглушите свое сопло и утрите свои сопли, – огрызнулся
«соловей генштаба».
272
Георг Альба
– Можно говорить по
русски, а можно – по
депутатски,
– съязвил Пиков. – Почитайте лучше мое «ЖД»!
– Зачем мне ваше «Жэ Дэ», когда и так ясно "who is who”?
– Овечка мечтает о вечной дружбе с бараном, – философ

ски заметил Пропеллер и крикнул: – От винта!
– Ну и постные все эти ваши постмодернисты, – сплюнул
Глупьяненко.
– Вино несу Элле,
А она в Венесуэле,
– спостмодернизничал Атрофеев и выдал еще:
– Обанкротил биржу враг –Сирано де Бержерак!
Вспомнил морскую поговорку и солдат Федька (дядька
служил на флоте):
– Не страшна погоды сводка,
Если на борту есть водка!
Интеллектуалы повернули головы в сторону ментально
неблизких и недоуменно пожали плечами – тоже, мол, на

родные таланты выискались!
– Вы в Перми впервые? – непонятно кого спросил При

липскин. – Заходите ко мне в «Трава», отведаете не только
«суп истории», но и суд ее.
– Вы как без извести пропавший строитель, – сморозил
Глупьяненко и расхохотался.
– Домоуправ – это дом справа от дороги, – сострил Атро

феев. – А домкрат это кратчайший путь к дому.
– Какие они все умные, – восхитился солдат Петька.
– А ты думал! – согласился солдат Федька. – На то они и
писатели.
– А за что же их всех сюда упекли?
– Грибоедова в школе не проходил? «Горе от ума»!
– Не помню. Кажись, нет.
– Оно и видно.
Из радиопродуктора на стене раздался строгий межведом

ственный бесполый глас:
«Больных просят пройти в вестибюль для проверки лич

ных вестибулярных аппаратов!»
Писатели послушно гуськом засеменили к двери.
– Ах, какая все же сальность, – ворчал Суракин, – эта вот
парадоксальность.
273
Страна Попсовия
– А «парадогсальность», – уточнил Прилипскин, – это
кормление догов салом.
– А «раенимация» – служба, отправляющая в рай, – со

стрил Атрофеев и добавил:
– Энциклопедия – это история гомосексуальности, а эн

циклопедик – знаток в этой области.
– Подобные темы вы только и обсуждаете в вашей переда

че, – упрекнул Прохамов. – Кормление и Ленин! Кормленин!
Вот важная тема для обсуждения. Как вождь накормил голо

дающую страну…
В вестибюле, как и обещали, проверили у всех состояние
вестибуляторных аппаратов. Крутили больных, как космо

навтов на центрифуге, качали на качелях, заставляли крутить

ся на вертящемся стуле вокруг своей оси. Выдержал один
лишь Пропеллер. Остальных вырвало. Солдаты почему
то в
проверке не участвовали. Им и так поверили, отчего они, при

дя в хорошее расположение духа, запели складным дуэтом:
Шаланды полные фекалий,
Букет из первых ландышей!
«А где вы ландыши нарвали»?
– вопрос донесся до ушей.
– Ребята, вы здесь не в казарме, – призвал к порядку куль

турный Атрофеев. – Нельзя ли вести себя поприличней?
– Необуздан его гнев,
Яростен порой как лев,
От балетов ошалев.
Вот такой он Дягилев!
– припугнул солдат и Суракин, рассчитывая на то, что не

вежественные бойцы подумают – речь идет о каком
то важ

ном чине.
– Кому фига, а кому и фигурное катание, – ничуть не ис

пугался Петька. – Ведь верно говорю, а Федька?
– Сердце, тебе не хочется помоев? – хулигански поддер

жал кореша Федька.
– Если ко всему апатия,
То у вас
гомеопатия,
– встрял Глупьяненко и, как обычно, улыбнулся самодо

вольно.
274
Георг Альба
Солдаты окончательно распоясались и снова дружно заго

лосили:
Душман А и душман Б
Засиделись на трубе.
Надо снайпера позвать.
Их с трубы пора бы «снять»!
Глупьяненко тоже решил блеснуть и раскрыл рот:
– ЭнЛэОшадь кормят сеном,
ЭнЛэО неспешно село.
Стало небо темно
серым
И вокруг запахло серой…
– Уфологией увлекаетесь? – спросил знавший про всего
Атрофеев.
– Увлекаюсь и вам советую, – ответил с достоинством фан

таст.
– А где зародилась эта ваша уфология?
– Как где? В Уфе!
– Приглашу вас на очередную свою передачу, – пообещал
Атрофеев, – если, конечно, меня когда
нибудь отсюда выпу

стят.
– Колумбиец колумбийца
Колом бил – убийца,
– мечтательно произнес автор «Дня тряпичника», по
ви

димому,
обдумывая новый роман.
– Не ругай ты Уругвай,
Не ругай и Парагвай!
Поругай уж Гондурас
И притом один лишь раз,
Потому что в Гондурасе
Две лишь коренные расы –
Мудаки и пидарасы!
– решил поозорничать Дмитрий Пиков, набивший руку в
писании сатирических стихотворных колонок для журнала
«Уголек».
– Какой день победы невозможен в России? – задал кавер

зный вопрос Пропеллер.
275
Страна Попсовия
– День победы над пьянством! – в один голос ответили
сообразительные обитатели палаты.
– Сколько не кричи на свадьбе «Горький», писателем не
станешь, – мрачно заметил Суракин, испытывая очередной
приступ мук творчества.
– Эх, Эразм Роттердамский,
Оргазм ты наш дамский,
– тяжело вздохнул Минеткин и с тоской посмотрел в за

решеченное окно: там, где
то на свободе, «паслись» еще не
охваченные его писательским вниманием «телки».
– Посидеть бы по
хорошему, – мечтательно произнес Про

хамов. – Выпить бы как следует, но без мордобоя и полити

ческих дискуссий.
– Лучше лицезреть ублюдков в нищете, как у нас в России,
чем в достатке, как у них в Америке, – заворковал Пропеллер
и стал носиться по палате, урчаньем изображая мотор само

лета.
– Досытанаевшский любил хорошо поесть, – заметил хо

зяин сети ресторанов «Трава», – но от этого Толстым не стал,
оставшись худощавым...
И добавил ни к селу, ни к городу:
– Табачная лавка,
собачка Лайка,
вокзальная давка,
писатель Кафка.
На этих словах в палату вошла медсестра, в сопровожде

нии трех дюжих санитаров.
– Подставляйте зады, господа писатели! Сейчас всем вко

лю успокоительного, а то вы сильно расшумелись. Из сосед

ней палаты жалуются.
В ее мускулистой руке пловчихи или метательницы копья,
а то и ядра, блеснул молниеподобный шприц, и она помани

ла пальцем первую жертву. Санитары тут же изготовились на
случай возникновения внештатной ситуации, заиграв туги

ми как автомобильные шины бицепсами и длинными поло

тенцами. Первым спустил штаны и подставился Суракин,
276
Георг Альба
стоически перенеся вакцинацию. Из желающих уколоться
образовалась живая очередь и процесс пошел бодро.
– По второму разу хотите? – заметила гостей из соседней
палаты Прохамова и Пропеллера бдительная медсестра. –
Идите к себе. Нечего здесь пастись!
Прогнанные безропотно покинули помещение.
* * *
– Нэт человека – нэт и обиды на человека, – изрек очеред

ную мудрость Сталин и покосился на Ленина: как, мол, мыс

лишка?
– Я живу в своей голове, а не в окгужающей геальности, –
философски заметил Ильич, небрежно
элегантным движе

нием руки стряхивая с сюртука дохлую моль. – Что же ваш
Бгежнев нафталин не несет? Ского от моей одежды останет

ся только одно воспоминание. Не лежать же вождю мигового
пголетагиата нагишом? Помимо норм пгиличия, котогых я
пгодолжаю пгидегживаться – в этом я отнюдь не геволюцио

нер – здешний суговый климат тоже не гасполагает к отсут

ствию одежды.
– Я ему поставлю на вид! – притворно осерчал Сталин. –
Наверное, в своей Молдавии не одну юбку не пропускает? Вот
и про нафталин забыл.
В этот момент кто
то начал подавать условным стуком сиг

налы в стену. Сталин отодвинул нужный камень, и человек с
густыми бровями проник в помещение. В руках он держал
объемистый сверток, распространявший острый специфи

ческий запах.
– Легки на помине, молодой человек, – оживился Ильич.
– Пгинесли?
– Вот, пожалуйста, двадцать пачек достал, – развернул
сверток бровеносец. – Витамины от тети Мины! Куды сы

пать?
– Сыпьте под мышки, под воготник, в кагманы, в штаны,
– Ленин поворачивался то одним, то другим боком, точно
загорая на пляже.
«Красивый молдаванин» сыпал из пакетов, не жалея доб

ра. Внезапно с громким чихом проснулся сосед и, откинув
стеклянный колпак, уселся в гробу.
277
Страна Попсовия
– Что же вы так нафталином развонялись, господа? Даже
дурной сон приснился. Будто я читаю Нагорно
Карабахскую
проповедь…Это теософское ученье – просто мученье!
– Кем вы себя возомнили, товарищ Мао? – поднес спичку
к трубке Сталин и пыхнул «куриной слепотой», на время по

давив едкий нафталинный дух. – Клин клином надо выши

бать или Клима Ворошилова Климом!
– Здоговье не купишь, – ворчал Ильич, поворачиваясь и
так и эдак, – здоговье не кукиш!
– Сначала накапливай в себе раба, – заворчал разбужен

ный, – а уж потом выдавливай! Вот такая, понимаешь, тын

дэнцыя!
Брежнев все сыпал и сыпал пакет за пакетом, а дезинфи

цируемый нежился как под душем, приговаривая:
– Подызносиловался я совсем этой пгоклятой молью.
Спасибо тебе, догогой пгеемник
потомок!
– Я верный ленинец, товарищ Ильич, – заверил «краси

вобровый». – Коммунизм есть советская власть плюс муми

фикация всей страны!
– Когда в помещении жарко, то складывается потологи

ческая ситуация и все потеют, – появился откуда ни возьмись
взмыленный Троцкий с мокрым батистовым платком в руке.
– Уж не готовите ли вы, товарищи, мировую революцию?
Почему же обо мне забыли? И вообще «потомство» это актив

ное потоотделение…
– У нас никто не забыт и ничто не забыто, – вспомнил
знаменитый лозунг Цин
Ель и, приняв решение внезапное
как помилование, выскочил из гроба и пустился в пляс.
На шум из канализационного люка высунулась кудлатая
голова в малахае. Иван Василич тоже громко чихнул из обоих
стволов, закашлялся и пукнул.
– И вы вылезли, дорогой пердун
предтеча? – пыхнул зе

льем Сталин. – На вас администрация Кремля жалуется. Ве

дете себя как «сраус» – все кругом засрали!
Внезапно из
под потолка выпорхнул веселым воробьем
Бухарин и застрекотал под аккомпанемент своего барабан

чика:
– Музыка барочная, а практика порочная! Шапочка крас

ная, а тапочки классные! Секс и молот – эмблема мазохиста!
278
Георг Альба
– Поп попу не товарищ, – изрек древнюю поговорку Иван
Василич и уселся на мраморном полу, скрестив ноги по
та

тарски (от покоренных казанцев научился).
– Один мой знакомый, половой фабгикант (содегжатель
пгитонов), очень любил кагтину «Секстинская капелла»
(ггупповой секс), – вспомнил о своих молодых похождениях
продезинфицированный Ильич. – Наденьке только я об этом
ни
ни…
Глава восемнадцатая
Беседа поэтов. В курилке. Поэтесса и скульптор
– Ты представляешь? Звонят и звонят! Совсем одолели, –
пожаловался поэт Троекуров зашедшему в гости поэту Иссу

шенко.
– Когда очень надоедают, применяй тактику «выжженно

го» телефона – не снимай трубки, – посоветовал многоопыт

ный стихотворец и весело добавил: – Всяк сверчок знай свой
Шестокович!
– Шесть токович, пять токович, семь токович, – подхва

тил мысль коллега. – Получается считалочка.
– Скажи мне, какую музыку ты слушаешь, и я скажу, кто
ты, – выдал Арсений, шутливо нахмурив брови.
– Правду сказать? Ну, например, Россини.
– Согласен, что Россини – великий композитор, только
музыку его не заставляй меня слушать!
– А твой Шестокович лучше? Вот послушай мою прибаут

ку. «Ген, а Ген! Ты, чей ген? Не того ли, кто разрушил Карфа

ген? Нет. Я просто канцероген!».
– Ты, Андриан, по
прежнему, в своем репертуаре и с года

ми не меняешься.
– А знаешь страну, где водятся лишь рыси?
– Нет.
– Рыссия.
– Ну, даешь! А знаешь, кто такие «витязи в искусственных
шкурах» с гитарами?
279
Страна Попсовия
– «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели знаю, а этих…
– Это телевизионные ублюдки, подлежащие кастрации в
массовом порядке!
– Не любишь, что ли, рок?
– От кого поведешься, с тем и наберешься.
– А я очень даже люблю! И еще – «Бегемот» Равеля.
– В смысле «Болеро»?
– Да! Извини, оговорился.
– Верю, так как склад ума и склад продуктов – две боль

шие разницы.
– Должен тебе сознаться, как старому другу… – замялся
Троекуров и стал от смущенья оттирать пальцем застаревшее
пятно на письменном столе.
«Всегда пятно оттирает, когда от меня что
то утаит», –
подумал Иссушенко, давно привыкший к этому отвлекающе

му маневру.
– Дело в том, что императрица заказала мне написать текст
государственного гимна с учетом новых реалий, на сей раз, не
прибегнув к помощи потомственного, уважаемого, но пре

старелого гимнописца. От него скрывают, дабы он от обиды
не сыграл в ящик, который по нему давно не то что плачет, но
откровенно рыдает. Гимнописец, с упорством достойным луч

шего применения, следует совету Маяковского: «Лет до ста
расти нам без старости!».
Иссушенко мгновенно обиделся, (почему его – самого
гражданственного поэта, так подло обошли?) но, не подав
виду, схохмил:
– Знаешь, что такое гимназия?
– Учебное заведение, но причем…
– Гимназия – это есть Гимн Азии! Притом!
– Арсений, хватит шутить. Послушай, я тебе зачитаю на

чало. Хочу сразу предупредить: благодаря тому, что императ

рицу к власти привели апельсиновцы, то и тема цитрусовых
должна быть отражена в тексте.
– Интересно, как ты справился со столь нелегкой зада

чей? Читай, послушаю.
Поэт поправил шарфик и морскую фуражку, вытянулся в
своем импортном инвалидном кресле.
280
Георг Альба
– Сначала запев:
«Любовь к апельсинам народам свободным
Привила нам наша имперская власть.
Купив апельсины, когда ты голодный,
Ужраться сполна ими можешь ты всласть».
И припев:
«Славься, сок ты наш оранжевый!
Сила в тебе, в витаминах твоих!
Нас от несчастий и бед огораживай,
Спрячь от врагов и от происков их!»
– В целом неплохо, но только последняя строчка… «спрячь
от врагов». Это не к лицу Великой Державе. Да и словечко
«ужраться», по
моему, тоже некий эстетический перебор…
– Согласен. Последнюю надо переделать. Я подумаю. А
«ужраться» – связь с народной лексикой! Я народный поэт
как никак… Но в целом спасибо за совет, и с критикой согла

сен!
– Конечно, по правде говоря, зачем мудрить над новым
текстом, когда есть, бывшая в свое время очень популярной,
«Оранжевая песенка»? – уколол коллегу Иссушенко, затаив
обиду. «Его, авангардиста, предпочли мне, реалисту! Я новой
власти это не прощу!»
* * *
Депутаты сидели в курилке и, смоля одну за другой, обща

лись. Место сие называли то «курятником», то «курортом», в
зависимости от задымленности помещения. Оно уютно, по

тому располагает к милым беседам и откровенным разгово

рам. А над входом вывеска: «Терский казак любит терпкий
табак». И нарисован в стиле Пиросмани некий чапаевопо

добный гражданин в папахе, с лихо закрученными усами и
трубкой в зубах.
– Был на днях в Серебряном Бору, – сказал один, – но так
и не искупался. Лезть в воду испугался, и даже стишок сочи

нил:
«Август солнцем не густ,потому и пляж пуст.
Отдыхальщики все разбежались,
281
Страна Попсовия
Хотя толком не належались»
– Вы слышали, – воскликнул другой депутат, – что в игры
спортивные сборную Чили так и не включили?
– Иди ты! Да ну! – возмутились остальные курильщики.
– Был я намедни в одном уважаемом ресторане и наблю

дал забавную драку официантов, – поделился третий. – И
тоже стишок сочинил:
– Поставили ему синяк под носом,
Ударив по башке подносом.
Ударив по башке подносом,
Поставили ему синяк под носом!
– Тоже мне «мандельштамп» нашелся! У меня есть знако

мый милиционер, ставший фермером, – поведал четвертый.
– Так вот теперь он просит называть себя «ферментом».

Ха
ха
ха! – взорвалась курящая компания.
– Он, кстати, этот «фермент», брошенную неубранную
рожь называет «брошь». А сгоревшую ниву (алкаши
колхоз

ники поджигают регулярно) называет «огниво». Еще он име

нует сломанный трактор или спившегося тракториста «экст

ракт».
– Остряк твой бывший мент, – сказал пятый и спросил,
лукаво улыбаясь: – Как плывет севрюга: с севера иль с юга?
– А хрен ее разберет, – ответил шестой. – Я только знаю,
что хрен содержит витамин «Хэ», но все равно он редьки не
слаще.
– А в горчице – витамин «Гэ», – поведал седьмой куриль

щик и засовестился: – А не пора ли нам вернуться в зал?
– Не боись! – рявкнули хором. – Позовут.
– Помните, как накануне встречи с представителями села
сел у президента голос? – спросил вновь первый, смоливший
третью сигарету.

Это потому что он должен был посетить «психоз» (пси

ное хозяйство) в городе Пскове, где разводят псов, – пояснил
второй.
– А мой знакомый Иван поехал в Ливан, – поведал третий.
– Кто пробовал «ракету», помесь кеты с раком? – спросил
четвертый.
– Я пробовал, когда был в командировке в Володявостоке,
282
Георг Альба
– сказал пятый.
Раздался резкий, как приступ радикулита, звонок и депу

таты поспешно стали вбивать окурки в безразмерную мала

хитовую пепельницу, подаренную Думе уральскими добыт

чиками самоцветов
* * *
Вот едок наморщил лоб.
Очень жесткий эскалоп!
Почесал затем висок.
Дали и прокисший сок.
Зоя
Земфира, окончив четверостишие, подозвала мужень

ка, все еще лепившего императрицу, – ну как, мол?
– Опять у тебя, милочка, некий критический реализм, –
заметил Мессершмидт, – а нужна красота, безмятежность,
высокий сервис. Одним словом – гламур!
– Пристал ты со своим «мур
муром»! Что я тебе Гробская,
что ли, какая?
– Нужно, дорогая, идти в ногу со временем. Вот видишь, и
мою морду воротит, а я все же леплю. Глядишь, и премию, а
то и орденок какой схлопочу… Меня папенька парикмахер с
детства учил еще там, в Одессе:
«Жизни будет тяжка ноша.
Закаляй свой дух, юноша!»
– Кстати, ты есть не хочешь? – спросила внезапно как по

рыв ветра поэтесса. – А то в холодильнике – «супостат», ос

татки супа.
– Пока нет. Между прочим, мне приснился сегодня «фа

сон» (фантастический сон). Будто между нами «риссора»,
сора из
за риса.
– Из
за какого еще риса? Я забыла, когда его варила в пос

ледний раз.
– Ты раньше была известной «пловчихой», мастерицей
плова! А я был «пловцом», любителем его поесть!
– Если б ты знал, из какого «плова» порой растут цветы?
Время шло и угасало ремесло…
283
Страна Попсовия
– Согласен, что афоризмы укрепляют наши организмы.
Но не до такой же степени? Послушай
ка теперь ты:
«Пролив не чай, Но кофе,
Поставил я нечаянно
Пятно на кофту Софье».
Мойша и зарделся – вот, мол, и я немножко поэт.
– Любовницу, что ли, себе завел на старости лет? А скры

вал! Подтверждаешь, что «амуртизации» (влюбленности) все
возрасты покорны?
– Скорей попкорну покорны, – вывернулся скульптор.
– При чем искусство и твоя капуста? – возмутилась по

этесса и угрожающе придвинула к себе машинку «Эврика» (не
признавала никаких компьютеров, хоть режь!).
– После тебя, дорогая, я люблю лишь двоих – Антонио
Вивальди и Марину Влади, – признался скульптор и вернул

ся к работе.
Она, пошелестев исписанными листами, сказала более
примирительно:
– Все забываю прочитать тебе четверостишие, посвящен

ное Войновичу. Послушай!
«Мы с детства видим молот,
А рядом видим серп.
Не так уж ты и молод,
Хотя по папе – серб».
– Блеск! – похвалил муженек. – Я помню, у тебя что
то
было и про Губенко в свое время?
– Да было. Вот оно:
«У него губа не дура.
Он министром стал культуры.
Запретил пить политуру,
Кафку сдал в макулатуру»
– Его за глаза называли КаГуБенко, – добавил штришок к
портрету Мойша, погладив подошедшую киску, и выдал оче

редной «перл»:
284
Георг Альба
«Кого ни спросишь, у всех кошки
Едят, что дай, вплоть до картошки.
А наша киска – только рыбу,
Хотя и всех сортов на выбор»
– Почему тебя на рифмы, как на рифы, понесло? – зарев

новала супруга. – Смотри, не разбейся!
– А знаешь, как называется кошачий мир?
– Как?
– Кошмос.
– Ну и остряк натощак! Повторно спрашиваю: будешь есть
«супостат»? Или вылью в раковину…
– Раковина засорится. Лучше в унитаз! Подожди минутку.
Последние детали платья остались… Между прочим, наш со

сед по лестничной клетке завел себе собаку с негритянскими
глазами. Видела?
– Еще не успела.
– Порода называется «Африканский дог». Очень симпа

тичная псина!
– Ты лучше бы, чем всякую чушь молоть, вызвал слесаря.
Ровно неделю на кухне кран подтекает кипятливостью! Кста

ти, известно, что головы умных мужчин лысеют быстрее –
волосам «горе от ума». А ты у меня все еще кучерявый! К чему
бы это?
– К тому… вернее, потому, что работаю «по высшей мере».
Четверть века занимаюсь одним и тем же, что равносильно
расстрелу.
– И вдобавок страдаешь острой формой «графомании» –
непреодолимым желанием получать титулы и звания!
– Вот я – простая поэтесса, а ты – и Засушенный деятель,
и Огородный художник, и Лауреат… и бог знает что еще: все
не упомнишь!
– Не вижу в этом ничего плохого. Все звания и титулы, как
известно, уплотняют кошелек.
– Откуда такая вонь? – Земфира
Зоя метнулась в сторону
ванной. – Наша киска, насрав, под видом закапывания раз

мазывает говно по стенкам. Ах, зараза! Щас я тебя!
285
Страна Попсовия
– Часто подобное происходит и у людей, хотя и не бук

вально, – философски заметил скульптор, – но тоже под ви

дом закапывания. К тому же, природа не терпит, как пусто

ты, так и чистоты. Потому все и гадят! Если помнишь, киску
нам подарили… Есть поговорка: «Дареный конь дается бес

платно, бездарный – покупается за деньги, да и дантист да

реному в зубы не смотрит». Уж, какая есть кошка – вся наша!
– Ты развитой не по годам, как социализм! – рассердилась
поэтесса. – Короче: планетарий и пролетарий, соединяйтесь!
– «Мы с тобой два берега у одной реки», – запел Мойша,
завершая скульптуру. – Счастье это невоплощение мечты в
реальность, что позволяет постоянно гнаться за ним…
– Хочешь, я тебе прочту нечто раннее, времен начала пе

рестройки?
– Прочти, мне теперь все равно!
«Против газа
Нет указа!
Но ведь есть противогазы?
Так наденем же их сразу.
Не страшны нам Пуго, Язов!
– Залечим язву Язова, – добавил Мойша, тоже дежурив

ший у Белого дома на Горбатом мосту. – Путь нечистый у пут

чистов.
– Про нас можно сказать: «он – аналитик, а она – нытик»,
– самокритично заметила Земфира
Зоя.
Глава девятнадцатая
В госпитале
«Очень дружные ребята,
Ржете вы как жеребята!
Хватит смеха, успокойтесь.
В душ идите и помойтесь!»
Детский хор отгремел, и диктор объявил, что сейчас поэт
такой
то прочтет свои стихи.
286
Георг Альба
«С горы спускался лыжник,
А на пути булыжник.
Споткнувшись о булыжник,
Сломал лодыжку лыжник»
Бывший майор Омонидзе гневно выдернул вилку из розет

ки: больные, погруженные в свой богатый внутренний мир,
никак не отреагировали на умолкнувшую радиоточку.
– Каждый человек, лишенный плодов цивилизации, ста

новится Робинзоном, – заметил печально больной похожий
на генерала.
– Робинзонство – это полное самообслуживание, – под

хватил сосед слева.
– Робингудство – обслуживание других, – присоединил

ся сосед справа. – К тому же Робин Гуд – хороший разбой

ник, а Рубинштейн – плохой!
– А робингадство – назойливый сервис! – выкрикнул ле

жавший у окна, прикованный к решетке, и начал декламиро

вать нечто из античной поэзии:
– Подружились Спартак и Ада –
Родилась дочь Спартакиада…
Прикованного перебил похожий на полковника:
– Паскаль и пасха.
Одна ли краска?
«Пасха –
Душе ласка»,
– сказал Паскаль.
«Хоть ты и Паскаль,
Но зубы
то не скаль!»
– ответил ему вдруг
Старый друг
И поздравил с пасхой,
Глядя с опаской»
«Разве уже пасха наступила? – спросил себя Омонидзе. –
Значит, я здесь так долго сижу…».
– Бытие, неопределяющее сознание, есть кончина, –
мрачно заметил чрезмерно забинтованный летчик.
287
Страна Попсовия
Омонидзе вспомнил выученный еще в детском саду сти

шок и зачем
то прочитал его вслух:
– Бери, Зина, резину,
Да клади в корзину!
Отзимуешь зиму –
Выбросишь резину.
– Ножные ласты и зубная паста, – забормотал летчик, –
зубные ласты и ножная паста… Со мною случился «крахмал»:
крах, но маленький. Небольшая катастрофа. Двигатель отка

зал.
Зуб майора напомнил о себе резкой болью: «Эх, календулу
бы мне, но и Калигула сойдет!». Вспомнились шутки извест

ного грузинского комика Камикадзе: «комикадзе – грузин,
приехавший на заработки в КОМИ АССР», «Бах и Карабах –
спорные территории на Кавказе». И майор улыбнулся.
Очевидно, знакомый с творчеством импрессионистов, ге

нерал заметил, как бы про себя:
– Дега Гогену не рад,
Потому что тот дегенерат.
Но больше знатоков французской живописи в палате не
обнаружилось и глас, как и положено, оказался «вопиющим
в пустыне». В отчаянье Омонидзе снова воткнул вилку в штеп

сель:
– Я не пью и не ем,
Занимаюсь фехтованием,
– рассказывал какой
то спортсмен.
– А ваша жена, чем занимается? – спросил корреспондент.
– Ира? Я зову ее «рапира». Тоже фехтовальщица!
Омонидзе переключил программу:
«Болотная тина,
Пальто из ратина.
В углу картина,
На ней паутина.
Красотка Лена
Стоит у гобелена.
Её локоть
Запачкала копоть»
288
Георг Альба
«Опять, эта современная поэзия, будь она неладна!». Пе

реключил на третью программу:
«Ох, и горькая пилюля, –
Плачет Юля в конце июля!»
– пела группа «Смердящие». Омонидзе увел громкость на
нет.
– Вы уже в Ижевсе?
– Нет, я пока что в Ржевске.
Двое больных беседовали в дальнем углу.
– На крысу надейся, но сам не плошай, – оживился гене

рал. – Тело матери боится, а душа – отца!
Омонидзе, выбрав из двух зол меньшее: прибавил гром

кость.
«– Я благодарен Толстоногому –
Он научил меня многому,
– давал интервью Олег Гасилашвили. – У нас в Петербурге
погода все время «водочная». Посмотришь на хмурое небо и
выпить хочется
– А что для вас является счастьем? – спросил корреспон

дент.
– Это случайная встреча с неприятным человеком в не

подходящее время в неподходящем месте. Вот оно счастье,
но в кавычках.
– Что бы вы пожелали режиссеру Борису Ковровскому?
– Ну что пожелать? Имея на собственном лице такой «про

должительный» нос, нужно чаще ставить «Нос» Шостакови

ча и самому играть роль майора Ковалева, этот самый нос ут

ратившего».
В заключение передачи запел детский хор сирот, находя

щийся на попечении деятелей театрального искусства:
«Угольки сверкают: красный, голубой.
Вот сгорела елка. Ну и хрен с тобой!»
– Какая наша столица? – спросил больной полковничьего
вида.
– Ваша? Вашингтон, – ответил другой, на вид чином по

ниже.
– А столица мышиного царства?
289
Страна Попсовия
– Мышингтон.
В другом конце палаты включили телевизор и на экране
сначала мелькнули очки на жирном подбородке эстрадного
певца Говнелюка, а затем появился некто с брюшком и хит

рым прищуром – режиссер, поставивший нашумевшую «Кас

су». Его сменила «театральная инфузория» – артист Жестков
и стал рассказывать о своих творческих планах. После этого
зазвучал изгой телевиденья – джаз. Тут все больные разом
встрепенулись, возмутились, будто бы какой ненавистник
«музыки толстых» их подговорил и потребовали немедлен

ного переключения программы, что беспрекословно и про

изошло. На другом канале выступала министр по женским
вопросам Бэла Памфлетова. Она клятвенно обещала, но что
не ясно…
– Раз пятие, раз шестие, раз семие, – богохульничал сби

тый летчик, не слушая министра.
Устав от клятв Памфлетовой, переключили канал и попа

ли на юмориста, который рассказывал о том, как некая соба

ка поскользнулась на сковороде, оттого что сковорода стояла
почему
то на полу… Затем выступал студент архитектурно

селедочного института и рассказывал, как он приобретает
одновременно две полезных в жизни профессии: умение про

ектировать здания и разделывать селедку. Его выступление
вызвало искренний интерес всех обитателей палаты и у мно

гих даже потекли слюнки. Следующим номером – выступле

ние ансамбля половецких песен и плясок имени Бородина
под руководством бывшего князя Игорева. Но большого впе

чатления выступление не произвело и программу переклю

чили, попав на советы врача, который изрек, что простуда
это мятеж бактерий в организме и что он подавляется вита

мином «Цэ», и аспирином. Врач тоже быстро надоел и его
заменили молодежным каналом, который всех сразу заинт

риговал весьма вольным стишком в исполнении одного из
молодых юмористов
подонков:
«Невесть какие тити
У этой Нефертити.
И как вы ими не вертите,
Вы этим нас не удивите».
290
Георг Альба
Аудитория в студии бурно зааплодировала, и чтец, окры

ленный успехом, продолжил:
«Оля
Вышла в поле.
«Душа просит воли»,
– подумала Оля.
Снова буря оваций и новый шедевр:
«Наложил себе грим
Пилигрим
И пошел пешком по свету –
Презирает он карету».
Вновь восторг и очередной шедевр:
«Не укладывается мат
Ну, никак в такой формат.
– Не ругайся, братец, матом, –
Ставлю грозно ультиматом.
Опять восторг!
«Любил Брюс Ли бывать в Брюсселе.
Там жил в шикарном он отеле.
Приблизиться к нему не смели.
Ему лишь дифирамбы пели.
Он ведь великий был артист,
Известный миру каратист!»
Вдруг на экран выскочил непредусмотренный обличитель
рока и понес:
«Не музыка рок,
А гнусный порок.
Сломался твой рог,
О страсти порог.
Услышишь звонок,
Получишь урок!
Развяжешь шнурок
И делай рывок!».
291
Страна Попсовия
На этом передача прервалась рекламой, которая приня

лась энергично рекомендовать сорт туалетной бумаги под
названием «Бомарше» французского производства, пригод

ный даже для применения в походных армейских условиях,
что сразу привлекло внимание всех обитателей палаты скор

бящих военнослужащих.
– На нет даже брюнета нет, – сказал печально прикован

ный к решетке. – Надежда ведь тоже умирает, хоть и после

дней… А у него просто мания эта Германия! Хочет уехать туда
насовсем, но ведь нацизм
то не умер совсем…
Очевидно, речь шла о каком
то знакомом. Реклама кончи

лась, и с экрана продолжили литься рифмованные помои:
«Замела метель ель.
Лег учитель в постель.
На дворе с утра капель.
Сварил учитель кисель.
Висит на стене пастель.
Смотрит с нее газель».
«Люди мрут
За изумруд.
Раньше мерли за металл,
Но от них металл «устал».
Ну, а камешек зеленый
Очень крепкий, закаленный.
Будет влечь их изумруд,
Пока все не перемрут».
«Инцидент и прецедент,
Словно студень и студент.
Много схожего, но все же,
Раз ошибся – бьют по роже!»
– Равняйся на фланг, держи крепче шланг! – завопил при

кованный и стал дергать решетку, сотрясая здание больницы.
– Выпустите меня! Выпить хочу! Терпеть сил больше нет!
292
Георг Альба
Глава двадцатая
Словарь@справочник. На приеме. Пьянка
Академики Академии Наук – Скифман Лазарь Моисеевич
и Половецкий Абрам Аронович трудились над написанием
«Словаря
справочника Новейшей Истории Государства Рос

сийского». Инициатива создания подобного фундаменталь

ного труда исходила от самой императрицы. Словарь должен,
по замыслу коронованной особы, быть построен по принци

пу «вопрос – ответ», а вовсе не по принципу подборки мате

риала в алфавитном порядке, как это делалось ранее во всех
изданиях подобного рода. Притом материал должен подавать

ся в некотором юмористическом ключе, что ранее тоже не
практиковалось. Подобное императрице насоветовал канц

лер Зубоскалкин, долгое время подвизавшийся на сцене в ка

честве юмориста
вампириста. Задача, согласитесь, поставле

на непривычная и сложная в силу своей необычности. Каза

лась бы, при столь серьезной теме как история государства,
какой может быть юмор? Но, если внимательно проследить
весь многовековой путь Великой Страны, то обнаружится в
большинстве своем сплошная трагикомедия, несмотря на все
катаклизмы, невзгоды и потрясения, пережитые государством
и его многострадальным народом. А народ, как известно, во
все, даже и самые наитяжелейшие времена – чувство юмора
не терял, благодаря чему и смог выстоять и не погибнуть, как
какие
нибудь ацтеки, майя и прочие египтяне вместе с древ

ними греками и римлянами. И вот две седые головы согбенно
склонились над письменными столами заваленными слова

рями, справочниками, толстенными томами классиков мар

ксизма
ленинизма, трудами Карамзина и Соловьева, газета

ми, журналами, архивными документами и письмами трудя

щихся. Решили вначале работать бессистемно, по принципу:
«как бог на душу положит». А потом все упорядочить и при

дать стройность и логическую обоснованность.
– Что такое «мраморный шалаш»? – спросил коллегу Ла

зарь Моисеевич и взял в руку карандаш.
– Мавзолей Ленина, – быстро сообразил Абрам Аронович.
– Ну вот и положен первый камень во главу угла, – записал
293
Страна Попсовия
вопрос и ответ профессор. – А теперь ты ответь: Назови две
ведущие мировые религии?
– Иудаизм и ислам, – выпалил Лазарь Моисеевич.
– А вот и нет! Сообразуясь с нашей юмористической тен

денцией, это будут Христианство и Партианство.
– Да, пожалуй, ты прав, – согласился Скифман, излишне
сильно нажав на карандаш и крепко выругавшись. – Основ

ное положение шлагбаума закрытое, а грифеля – сломанное,
черт бы его побрал.
– Наверное, следует и праздники включать. Вот, напри

мер, 73
я «дедовщина» образования СССР.
– Правильно. Запишем. Только проклятый карандаш под

точу.
Заметим, что в углу просторного кабинета стояли нерас

печатанные коробки с компьютерами, сканерами, монито

рами и принтерами. Рядом пылились и пишущие машинки,
для которых в связи с повальной компьютеризацией переста

ли выпускать ленты. Они теперь походили на причудливые
виды транспорта, лишенные горючего. Понятно, что профес

сора, в силу возраста и профессионального упрямства, ника

кие новшества не признавали, надеясь уйти на пенсионный
покой, так и не развратившись знакомством с новейшей орг

техникой. Даже авторучками пользовались лишь для перепис

ки набело, а в остальное время – карандаш.
– Что такое «Вестсайдская история КПСС?», – спросил
Половецкий.
– Не знаю, – орудовал точилкой Скифман.
– Мюзикл новейшего времени, – улыбнулся коллега.
Далее, чтобы не утомлять ни себя, ни читателя, оставим
престарелых профессоров
академиков за их нелегким заня

тием и сменим тему.
* * *
– Ох, и бедная та роза, что завяла от склероза, – промур

лыкал жалостливо Обрезников, вспоминая о былом гранди

озном успехе песни, но не на свои слова, а на слова Троекуро

ва, никогда ранее не писавшего песен и неожиданно выдав

шего шлягер. «Теперь Троекуров не в форме. Напишу сам про

должение!».
294
Георг Альба
«Миллионы алых роз,
Коих погубил склероз…».
Но в голову лез не связанный с желанной темой бред:
Жалка у шпиона роль,
Коль забудет он пароль.
Тяжела и тверда лапа
У светилы
эскулапа.
Как несчастен Баксов Коля –
Ох, горька его юдоля.
«Нет, не могу сегодня творить, – признался себе поэт, –
пойду лучше, пообщаюсь с ней. Может, вдохновлюсь?». Роб

ко постучал условным стуком в царственную дверь и услышал
знакомое:
– Что скребешься, как дохлая мышь? Заходь!
– С добрым утречком, Ваше Величество! Как спали
с?
Клопы не беспокоят?
– Ладно, чтобы клопы! На них управа есть. Химия всякая.
А тут, понимаешь, призрак повадился посещать. Ну, ладно бы
просто так: пришел, полюбовался и ушел, а то ведь гадит,
точно ему здесь общественная уборная, а не спальня импе

ратрицы!
– Опять Иван Василич балует? – догадался поэт.
– Да, этот ряженый и немытый. От него козлом за версту
несет! Как бы все
таки его изловить и отправить назад в учеб

ник истории или хотя бы в баньке попарить?
– То каким огромным образом он посрал в прошлый раз,
является признаком хорошего здорового стула, – выскольз

нул из
за ширмы вездесущий Зубоскалкин.
– Скорей не стула, а хорошего трона, – добавил Обрезников.
– Вот и я думаю, наверное, на мое место метит гад, – пред

положила подозрительная, как все цари и царицы, Анна Еме

льяновна. – Ведь теперь с помощью новейших технологий
мои недруги вполне могут и не то ещё воссоздать?
– Могут, могут, – согласился канцлер. – Ой, как еще могут!
– Так, что же вы никак не найдете на него управу? – топну

ла царица. – Позвать ко мне министра секретных служб!
– Сейчас позвоним, – поднял трубку правительственной
295
Страна Попсовия
связи Зубоскалкин. – Ватрушкина, пожалуйста! Кто спраши

вает? Из императорской канцелярии. Как на месте нет? А где
он? Уехал на рыбалку?
– Какую еще рыбалку в рабочее время? – возмутилась ца

рица. – Совсем распустились! Слишком я с вами добра.
– На нет и кларнета, даже фальшивого, нет, – съехидни

чал канцлер. – Пора менять министра.
В дверь постучали и вошел дворецкий.
– Ваше величество, вам очередное послание из Хранции?
– протянул он опухлый конверт.
– От этого придурка опять?
– Да, от Вольтера. Очередное философское письмо.
– Дай канцлеру, пусть прочтет.
Передав конверт, дворецкий удалился шаркающей поход

кой, сгребая ковер и делая его складками, как волнующееся
море. Но никто непорядка не заметил.
– Эпиграф: «Пеки кур, эпикуреец!», – начал читать Зубо

скалкин. – Моя далекая венценосная подруга, хочу вам дать
ряд дельных советов: не превращайте налог в монолог, заве

дите у себя аккуратные куранты, не превращайте труд в труп,
если в первом не знать меру…
– Хватит с меня всяких «вредных» советов! – снова топну

ла царица. – Брось эту гадость в камин! Кстати, как дела с
написанием словаря
справочника, который я заказала Ака

демии Наук?
– Первый том готов, Ваше Благочестие, – отрапортовал
Обрезников. – Один из создателей, академик Скифман, пару
часов, как дожидается в предбаннике.
– Зовите ученого!
Зубоскалкин вышел и через минуту вернулся в сопровож

дении низенького лысенького гражданина в очечках с увеси

стым томом в руках. После положенного падения на колени и
целования краешка царицыного платья, ученому разрешили
подняться и приступить к чтению.
– Что такое «дублер»? – прочел Скифман и сам ответил. –
Отросток дуба? Что такое «демарш»? Прерванный марш. Что
такое «косынка»? Ребенок, страдающий косоглазием. Что
такое «дьявол»? Редкая порода вьючного животного. Что та

кое «договор»? Похититель догов.
296
Георг Альба
– Стойте, стойте! – захлопала в ладоши царица. – Соглас

на, что смешно, но причем здесь история государства рос

сийского?
– А история дальше будет, Ваше Величество, – задрожал
ученый, налету поймав выпавшую из рук книгу.
– Верю на слово. Тогда почитайте еще.
– Чем отличается граф от графита? Графит – младший в
династии. В чем разница между волом и стволом? Ствол это
старое животное, старый вол. Что такое Казанова? Новый
район в Казани.
– Ну, хватит! Спасибо, дорогой профессор, академик или
как вас там… Вы свободны. Продолжайте работу. Вскоре я
призову вас снова.
Ученый удаляясь, запутался в складках ковра, сотворен

ных нечаянно дворецким, и растянулся, выронив фолиант и
разбив очки.
– Аккуратней, батенька, – посочувствовала императрица. –
Хорошо, что ковер мягкий, а если бы…
Беднягу подняли, отряхнули и выперли за кулисы. Его
сменил дрожавший осиновым листом министр секретных
служб.
– Много ли рыбок наловили, дорогой товарищ Ватруш

кин? – поинтересовалась барыня.
– Да клёва совсем нет, Ваше Благородие, – от волнения он
запутался в званиях. – Извините, Ваше Содружество!
– Вместо того, чтобы ловить этого ряженого немытого
царя, вы рыбку ловить отправились? Так
так! И это называ

ется министр, отвечающий за мою безопасность!
– Не велите казнить! – бухнулся в ноги Ватрушкин и стал
лбом безопасно биться о мягкий, устланный ковром, пол. –
Отловим гада, дайте еще шанс!
– Вы знаете, чем отличается кал от вокала? – спросила
нахмурившись императрица.
– Нет, Ваше Святейшество.
– Тем, что «вокал» это волчье говно, каковым вы и являе

тесь!
– Да, оно самое! – ударил себя во впалую грудь министр. –
Дайте, последний шанс! Умоляю!
– Может, нам к помощи церковников обратиться? – пред

297
Страна Попсовия
ложил дельное Обрезников. – Как это делают в американс

ких фильмах
ужасах, когда на нечистую силу управы нет.
– Совершенно верно, – согласилась барыня. – Чем состав

лять протоколы, обзаведитесь колами, что втыкают в вампи

ров. Да и обратитесь к патриарху, пусть выделит вам роту свя

щенников. Пора кончать с этим безобразием!
– Слушаюсь, Ваше Величие! Бу сделано! Можно итить?
– Иди, мил человек, да помни мою доброту. Даю после

дний шанс. Если не выполнишь, не сносить тебе головы, то

варищ генерал
майор Ватрушкин!
Министр откланялся и по пути к двери тоже грохнулся,
запутавшись в коварном ковре. Но на помощь никто не при

шел – так тебе и надо – пришлось самому корячиться.
* * *
– Ты что читаешь, Иван Василич? – обратился Сталин к
Грязному, заметив в его руках толстенную книгу. – Никак из
библиотеки Софки Пылеолог?
Ряженый сидел, по обыкновению, в углу у канализацион

ного люка на полу, по
казански скрестив ноги, и листал объе

мистый фолиант. Остальные обитатели помещения дрема

ли: двое – в гробах; Троцкий висел, зацепившись альпеншто

ком за потолок, как альпинист над пропастью или как муха,
угодившая в липучку; Бухарин спал у входа, подложив под
голову барабанчик; Брежнев отсутствовал – очевидно, по ба

бам пошел.
– Нет. Эту книженцию я стырил в Академии Наук. Какой

то «Словарь
справочник» по истории Руси. Вот листаю, а про
историю ничего и нет. Какие
то всё фигли
мигли.
– Ну
ка, прочти вслух. Мнэ тоже интэресно, – достал труб

ку и «куриную слепоту» кремлевский горец, дабы совместить
приятное с полезным.
– Уха и ухажёр. Ухажер – это любитель ухи. Заика и мозаи

ка. Мозаика – это молчаливый заика. Мошка и гармошка.
Гармошка – это назойливая мошка.
– Занятно! – рявкнул горец и выпустил клубы едкого дыма.
– Давай дальше.
– Граф и географ, – продолжил Иван Василич. – Географ
– это граф
землевладелец. Тучка и летучка. Летучка – быст

298
Георг Альба
рое облако.
– Назарет, ты ее не буди, – проснулся со словами знаме

нитого романса на устах Ильич и сладко потянулся. – Чем вы
здесь занимаетесь, товагиши? Неужели читаете мои «Апгель

ские тезисы»?
– Нэт, нэ волнуйтесь, нэ ваши, нэ ваши, – замахал на него
трубкой Сталин. – Это будет, пожалуй, покруче Фауста Гете!
Продолжай, Иван Василич.
– Кость и тонкость. Тонкость – очень тонкая кость. Котёл
и костёл. Костёл – это котёл, в котором варятся кости.
Откинулась крышка второго гроба и проснулся Цин
Ель.
Он закашлялся от сталинского дыма и, выругавшись по ма

тушке, сказал:
– Не Детройт другому яму – сам можешь оказаться в Чикаго!
– Какой дед? И что роет? – переспросил Иван Грязный.
– Не волнуйтесь, пгедшественник, – пояснил Ленин. –
Пги вас Амегика еще не была откгыта. Читайте, читайте!
– Вор и творчество. Творчество есть воровство. Вино и ви

новность. Виновность – получение нового сорта вина.
– Эх, гдэ бы сэйчас Киндзмараули достать? – мечтательно
рыгнул дымом горец. – Может, красивого молдаванина гон

цом послать? Да куда
то он умотал спозаранку…
Массивный камень в полу отодвинулся, как это случалось
в замке Иф между камерами Эдмона Дантеса и аббата Фария,
и в проеме появились сначала густые шоколадные брови, а
затем и их обладатель с ящиком «Фетяски» в волосатых руках.
– Легок на помине, – удивился Сталин. – Стоило мнэ толь

ко подумать.
– Я ваши мысли на лету читаю, Ёсь Срионычь, учитель вы
наш! – почтительно поклонился Брежнев. – Только вот гру

зинского достать не сумел.
– Ну, сойдет и молдавское, – откупорил бутылку Сталин и
засосал из горла. – А ничего, ничего. На бэзрыбье, как гово

рится, и композитор Рыбников – рак!
– Ростовские звоны и ростовские мудозвоны, – напомнил
о себе Грозно
Грязный. – А мне нальете?
– Куда вам налить? Теперь пьют по
иному, не то что в ваше
патриархальное время, – протянул, предварительно откупо

299
Страна Попсовия
рив бутылку Ивану Василичу, Леонид Ильич.
– Может, тебе еще и закусить захочется? – засмеялся Цин

Ель, тоже успевший глотнуть дармового вина. – Это же не
водка! Закусывать – только вкус портить. В крайнем случае,
своим засранным халатом занюхай – сразу все отшибет!
– Устроили здесь пьянку, – ворчал под потолком Троцкий,
не питавший слабость к спиртному.
Бухарин же так крепко спал, что даже упавший на него аль

пеншток (Троцкий выронил, как ворона сыр в известной бас

не) не привел его в состояние бодрствования.
Глава двадцать первая
О ядах. Операция
– Как ты относишься к нашей императрице? – спросила
Угорелик бывшего муженька. – Я ведь в народе не меньше
популярна, чем она, да и значительно моложе ее. Вот бы мне
стать царицей. Как считаешь?
– Ну и стань. Что мешает?
– Нужна твоя помощь. У тебя мозги хорошо варят. Ты, со

ответственно, будешь тоже как царь.
– На это место претендует и дочь первого мэра Петербур

га, – ответил осторожный Цимбало. – Она в народе не менее
популярна, чем ты. И особенно у молодежи. Да и с экрана
телевизора не сходит, а твоя передача давно закрылась. Так
что у тебя имеется серьезная конкурентка.
– Как же быть? Отравить, что ли, ее. Но как?
– Проще простого. Она ведет сейчас программу «Блондин

ка в простокваше». Туда и надо подсыпать.
– Куда туда?
– В простоквашу. Куда же еще?
– А как это сделать незаметно?
– В том и заключается искусство отравителя, чтобы комар
носа не отдавил.
– А как быть с главной, с Емельяновной?
– И ей подсыпать.
300
Георг Альба
– Куда и как? Через кого?
– Через банщика
мойщика. Через кого же еще?
– Да, верно, я с ним в хороших отношениях.
– А к Струбчак через кого подобраться?
– Ну, через этого татарчонка, выдающего себя за негра –
главного тусовщика страны.
– Каким средством травить? Подскажи. Ты ведь имеешь
большой опыт, да и на химика учился.
– Учился
то учился, но давно. Уж все забыл. Тем более, что
по предмету «Отравляющие вещества» у меня трояк был. Не
понимал тогда значение этого важного предмета, не знал, что
в жизни ой, как пригодится. Помню только, что самым рас

пространенным из бытовых ядов является лак для локтей. Им
сплошь и рядом травят в быту и на работе. Очень эффектив

ное средство и следов не оставляет.
– Как это? – взволновалась Розита. – Расскажи поподроб

ней.
– Добавляют его обычно в абрис (обжаренный рис). Так

же добавляют яд в коньяк… Смазывают лаком кадык и полу

чается «Кадиллак». А когда его пьют – это настоящее лаком

ство! Добавляют иногда в сливки общества и в сметану его. От
совокупления яка с мышью получается мышьяк, тоже силь

нейший ядище…
– Ты, Сашок, какой
то бред несешь! Тебя о деле спраши

вают. Неужели так трудно бывшей жене помочь? Если не хо

чешь так и скажи и нечего придуриваться!
– Говорю тебе, что все перезабыл. Учился двадцать лет на

зад. Чего от меня хочешь? Обратись лучше к режиссеру Кари

му Матназарову. Он фильм о ядах и отравлениях недавно сни

мал и, значит, пристально изучал вопрос.
– Как его разыскать? Телефончик дашь?
– Дам как Клод Ван Дамм!
– Все шутишь. Серьезно спрашиваю.
Цимбало достал записную книжку, стал листать, напевая:
– «От полива мало толка,
Если здесь нужна прополка.
Зубы положи на полку
И завой, подобно волку».
301
Страна Попсовия
– Ты очень староумный! Остряк со старыми шутками, –
рассердилась Розита. – Говори номер!
– Нету у меня. Что пристала? Лист вырван, где был этот
номер записан.
– Ну и болван! Что ты мне голову морочишь, обрубок муж

чины?
– А ты – вольтова дуга в изгнании! Кстати, слышала про
такого композитора «Балакирев»?
– Слышала. И что?
– Так вот он пил лак и ни в одном глазу!
– Крепкий был такой? Или лак слабый?
– «Летят недолетные птицы,
– запел внезапно Цимбало,
– в далекие страны летят.
Тупые вязальные спицы
Вязать ничего не хотят.
А мы остаемся с тобою,
Родная моя срамота.
От девушек нету отбоя,
Кругом лишь одна нагота!».
– Тоже, что ли, в поэты подался?
– Не подался, а на поэзию поддался! Все кругом пишут, а
чем я хуже?
– Вот Челябинск и Чита!
Там сплошная нищета,
– ляпнула в рифму Розита. – И у меня получается!
– Не только нищета, но и ебизработица (отсутствие жен

щин), – добавил Цимбало.
– Хам! Только на всякую гадость горазд!
– Ни копейки в долг не даст
Этот старый пидораст,
– тут же отреагировал Цимбало.
– Это ты про кого?
– Про хера одного…
Разговор бывших супругов явно не клеился, поэтому оста

вим их в покое и сменим сиди
диск.
302
Георг Альба
* * *
Как и обещал министр Ватрушкин, создали спецгруппу из
сотрудников спецслужб и священнослужителей. Рота батю

шек в рясах с распятиями в руках шла впереди, читая молит

вы. За ними следовал вооруженный отряд и три бронетранс

портера на всякий пожарный случай. Операция началась ров

но в полночь. Эстественно, все подходы к площади блокиро

вали – дождевой червь не проползет – не то что бы (чтобы)
бедная мышь проскочит. Процессия со стороны ГУМа мед

ленно приближалась к уссыпальнице (от «уссаться»!). Оста

лось десять метров, девять, восемь… Остановились в трех ша

гах. Из здания не доносилось никаких внештатных звуков.
Новый огромный замок убедительно висел на двери. На сей
раз открыли чин чином – ключом, не прибегая к помощи эк

стремальной «Болгарки». Створки дверей распахнули и вош

ли в предбанник. Первыми – батюшки с распятиями в вытя

нутых руках. Вошли в зал, где помещались гробы. Голубова

тый свет спрятанных под потолком светильников наводил
ужас. Бойцы, шедшие сзади, от страха наступали друг другу
на пятки. Офицеры несли несколько осиновых колов, а ору

жие зарядили серебряными пулями, изготовленными на туль

ском оружейном заводе по спецзаказу. Непонятно, правда,
почему априори заподозрили обитателей усыпальницы в вам

пиризме? Но, как говорится, лучше пересрать, чем наоборот.
Да и вообще – обожжёного бог бережет. Батюшки не явля

лись специалистами
экзорцистами. Это дело, слава богу, в
России не приобрело такого размаха, как в Штатах. Поэтому
борьба с вампиризмом находилась пока на полулюбительс

ком уровне. Ни в Духовной Семинарии, ни в монастырях сей
предмет пристально не изучался. С пьянством в течение мно

гих веков не могут справиться, поэтому не до вампиров. Ба

тюшки встали шеренгами между гробов. Открыли стеклян

ные колпаки и, направив на усопших распятья, хором троек

ратно потребовали: « Изыди, Сатана!». Офицеры стояли с
колами наготове, а рядовые направили на объект автоматы,
сняв их с предохранителей... Несколько мгновений ничего не
происходило. Но вдруг первым заколдобился Цин
Ель. Он
открыл сначала один глаз, затем второй и, видя что творится
вокруг, быстро смекнул своим царским умом.
303
Страна Попсовия
– Вы, дорогие товарищи, меня за Влада Дракулу приняли?
Я – китайский император и к Валахии никакого отношения
не имею. Скорей соседушка мой на подобную роль годится,
понимаешь: сколько он кровушки людской пролил, –Цин

Ель стал тормошить соседа: – Вставай, проклятьем заклей

менный, к тебе гости пришли!
Ильич делал вид, что не слышит, но нервно сопел, выпус

кая из ноздрей облака нафталинной пыли вместе с дохлой
молью. Спецназовцы надели противогазы, а батюшки поза

тыкали носы, но щипало глаза. Подобное химическое воздей

ствие не могли предусмотреть.
– Да проснись! Неча из себя целку строить, – толкнул
посильнее соседа Ельц Первый.
Обалдевшие спецназовцы тряслись, еле удерживая в руках
оружие, а батюшки осеняли себя крестными знамениями сво

бодной рукой, не занятой затыканием носа. Такого быстрого
эффекта и такого разворота событий никто и представить себе
не мог, так как за долгие годы Советской власти даже многие
верующие стали в душе атеистами и в подобные чудеса не ве

рили.
– Кто меня беспокоит? – открыл подобно гоголевскому
Вию глаза Ильич. – Миговая бугжуазия что ли? Что вам угод

но, господа?
Монахи опешили, чуть не выронив распятия. Послышал

ся стук падающих осиновых колов: не удержали их в дрожа

щих руках офицеры, а многие бойцы и сами попадали в обмо

роки. Было от чего: увидеть живого Ленина и услышать его не
скрипуче
грамофонную, а живую речь с ее милой картавос

тью. Такое и во сне не могло присниться! Об этом можно рас

сказывать потом потомкам с котомками, мол, живого Ленина
видел и слышал…
– Я покончил сразу с разрухой! – похвалился Ильич
(Штраух тоже с перепугу забыл скартавить) и, приподняв

шись, сел для более удобной беседы. Монахи и военнослужа

щие в страхе отшатнулись, точно испугались, что Ленин их
укусит. – Не бойтесь, потомки, я не пгичиню вам вгеда. По

мните, как в анекдоте пго меня? Догогой сосед, будьте любез

ны, расскажите гостям, а то мне самому пгигодная скгомность
не позволяет.
304
Георг Альба
– Почему не рассказать? – тоже сел в гробу Ельц Первый
отчего гости отшатнулись еще дальше. – Он, понимаешь… ну
сосед мой, понимаешь, посетил детскую колонию и когда
ушел, дети и говорят: «Вот он, какой добрый дедушка Ленин
– вместо того, чтобы нас бритвой по глазам, конфетками уго

стил».
– Вот видите, с какой хогошей стогоны обо мне люди по

мнят, – прослезился Ильич. – А вы пгишли с осиновыми ко

лами вместо благодагности. В той
то колонии, поди, еще ваши
деды сиживали? А?
Среди гостей ощущалось явное смущение. Всё шло как
то
наперекосяк. Вождь мирового пролетариата воистину вечно
живой и какие
то нелепые подозрения в вампиризме. Что
то
тут не так или сплошная дезинформация, или происки импе

риалистических разведок, желающих подорвать светлый об

раз в сознании потомков.
– Моя цель – не доводить до цели, – брякнул Ильич и,
вынув из карманчика сюртука горстку дохлой моли, переме

шанной с нафталином, протянул гостям. – Угощайтесь, коли
не бгезгуете. Сушеная моль. Очень помогает пги поносе и ма

локговии.
Тут все пришедшие, словно по команде, повернулись на
сто восемьдесят и пустились наутек. В узких дверях началась
давка. Священники запутывались в рясах и падали на пороге,
по ним, как по мосткам, перебегали спецназовцы, задыхаясь
в своих противогазах. Командир отряда Тургениешвили (опять
грузин!), наконец, взяв себя в руки, дрожащим голосом по
рации связался с командным пунктом:
– Докладываю, что здесь совсем иная обстановка. Ника

ких бомжей и девиц легкого поведения не наблюдается. Есть
лишь вечно живые – Ленин и Ельц Первый, которые с нами
разговаривали, но мы позорно отступаем…
Где
то за МКАД прокукарекал спасительный петух и связь
прервалась. В штабе всё поняли: опять провал и умопомеша

тельство. Даже священнослужители не сумели, очевидно,
помочь.
– Срочно посылайте туда несколько бригад врачей из ин

ститута «Сербского и Молотова», – скомандовал Ватрушкин. –
«Что доложу ей? Не сносить мне теперь головы».
305
Страна Попсовия
– Может, как к последнему средству прибегнуть – обра

титься за помощью к Кобзону? – сказал помощник. – Он
то
уж, наверняка, все может…
Глава двадцать вторая
Разговоры больных. В мавзолее. На приеме
Поступивший в палату разжалованный подполковник Тур

генешвили сразу сблизился с бывшим майором Омонидзе.
Товарищам по несчастью было о чем поговорить и они вос

пользовались этой возможностью.
– И вам снегозадержание преступников не удалось? – по

сочувствовал Омонидзе.
– Там нечисть сплошная! Даже батюшки не справились.
Пришлось позорно отступить, – взволнованно объяснял Тур

генешвили.
– Вот видите, а меня сочли сумасшедшим. Ну, вы
то хоть
видели, а мы лишь голоса слышали и пытались сделать за

пись, но техника отказала.
– Ленина и Ельцина видел живыми, как вас сейчас.
– Вам больше повезло, будет что вспомнить.
– Так не верят! Считают – спятил.
– А что же священнослужители? Им
то, вооруженным рас

пятиями, бояться не к лицу.
– Что с них возьмешь? Тоже ведь люди… Раз спятил, два
спятил, то и распятие не помогает!
Беседующие замолкли, так как тема разговора болезнен

ными уколами тревожила душу, да и сейчас, в иной трезво

медицинской обстановке, случившееся начинало казаться
чем
то действительно бредовым, о чем, наверное, нужно по

быстрей забыть.
– Осетинов осенило осенью, – пробормотал тихо похо

жий на генерала и тут же громко добавил: – Было достоин

ство денежных купюр, но не было достоинства советского
человека!
– А этого за что сюда? – спросил Тургенешвили.
– За подобные разговоры. Но здесь об этом не принято
спрашивать.
306
Георг Альба
– В селе лекция на тему «Что такое селекция», – заговорил
кто
то в дальнем углу. – Я попросил сделать мне обезболива

ние, а получил отфутболивание.
– Прав человек, – согласился Омонидзе. – У меня боль

ной зуб выдрали без заморозки, сославшись на то, что спец

назовец должен терпеть любую боль.
– Да что вы, – поразился Тургенешвили. – Здесь как в кон

цлагере, что ли?
– Новое есть не очень хорошо забытое старое, – сообщил
очередной больной.
– Мысль правильная, – подтвердил его сосед и добавил: –
Я говорю, что надо мной висит дамоклов меч, а мне отвеча

ют: «На тебе надет намокший плащ!». Что тут будешь делать?
– Что теперь творится у вас в Закавказье? – обратился бли

жайший сосед к грузинам. – Это настоящее безобразие, вер

нее – Злокавказье!
Омонидзе и Тургеневшвили поняли, что летят камешки в
их огород и смущенно промолчали.
– Это потому, что сейчас сплошной «плюйрализм», – от

ветил тот, что сидел, прикованный к оконной решетке. –
Наплевательское отношение ко всему! Даже выпить нельзя…
– Плюрализм – это сплошной труллялизм, – согласился
генералоподобный, – состояние вседозволенности!
– Грузчики – это грузины в детстве, – пошутил затронув

ший кавказскую тему
– Известно, что Сталин выслал чеченцев с их родины. И,
как выяснилось теперь, выслал вовсе не в Казахстан, а в Мос

кву, в самый центр, на бывший Калининский проспект. Они
завладели там почти всеми точками общепита.
– Как только начались с ними военные действия, – пояс

нил знаток, – их оттуда быстро поперли.
– Зашел в магазин – пахнет мочой. Покупая колбасу, при

вык к запаху. Пришел домой, развернул, понюхал покупку –
опять пахнет мочой, – ворчал какой
то больной с взъерошен

ными седыми волосами и в очках с треснутыми стеклами. –
Что бы это могло значить?
– Посещение уборной по
маленькому на нашем языке оз

начает «иду на поссатку», – засмеялся забинтованный лет

чик. – Вот что это значит. Продавцы тоже люди и иногда хо

тят пи
пи, а отлучиться нельзя.
307
Страна Попсовия
– Эх вы, полковники, половники, паломники и полтин

ники, – послышалась скороговорка снова из дальнего конца
палаты.
И загалдели все кому не лень:
– Две посадки: посадка НЛО и посадка картофеля!
– Кто читал статью «Огонёк Ваганькова?» Как на кладби

ще жгут костры из венков…
– А Радионов радио изобрёл! А вовсе не Попов, вот!
– Среда обитания, четверг обитания, пятница и так да

лее…
– Урккомитет – объединение воров в законе.
– Ебиополе в отличие от биополя – дом терпимости. А
ебиоэнергетика – половая сила! Импотенция – нарушение
хозяйственно
половых связей.
– Дог
самец – это кабеледог!
– Антикварный и антисоветский магазины были очень
популярны в те годы…
– Ассыциация – союз писальщиков!
Думаю, что с вас достаточно, читатель, подобной мерзос

ти, так что перейдем к следующей теме.
* * *
– Говорят, у нас снова облава была? – дыхнул куриной сле

потой Сталин.
– Кто говогит? – переспросил Ленин.
– Крэмлевские стэны, – скривился диктатор в желтозу

бой улыбке.
– Говорят, вы догогой Коба, ганьше кугили «Гегцоговину
Флор». Зачем же пегешли на эту вонючую тгаву? – подколол
Ильич.
– Теперь нэ выпускают тех папирос, хотя «Беломор» про

должают, – погрустнел Коба и вернулся к первоначальной
теме. – Говорят, даже отцов церкви на вас наслали, дорогой
учитель.
– Да, попов пгигласили, чтобы на меня повлиять. А я, по

мните, как с попами
то гаспгавлялся?
– Помню, помню. Лихо вы с ними. Вот и они помнят вашу
обходительность.
– Стоило мне чихнуть, как все вгассыпную, – засмеялся
Ильич, звуками рассохшегося шифоньера. – И гаспятия им
308
Георг Альба
не помогли. Пго солдат и не говогю. Те мигом наклали в шта

ны, стоило мне чуточку пгиподняться в ггобу.
(Заметим, что сосед по
прежнему крепко спал под стек

лянной крышкой или только делал вид, но весьма натураль

но похрюкивал, похрапывал, посвистывал, попукивал, впол

не правдоподобно изображая спящего).
– Раньше
то вас всё ходоки донимали, а теперь черт зна

ет кто повадился, – посочувствовал Коба, продолжая ды

мить, отчего, наконец, Ельц Первый надрывно чихнул и
проснулся.
– Даже под крышку дым просачивается, товарищ Сталин,
хотя вы прекрасно знаете, что здесь вагон некурящих.
– Еще скажете, что и непьющих, – подковырнул Ёсь Ссы

рионыч и лукаво улыбнулся в щетку усов. – Знаем про ваши
шалости, товарищ Мао.
– Никакой я вам не Мао! Сколько можно объяснять, что я
китайский император Цин
Ель.
– Он не китайский, – стал ябедничать откуда
то взявший

ся Бухарин. – Это он, он, разрушил вашу империю!
– «Летят переплетные птицы, – послышалась песня из

под отодвигаемого камня в полу и показались молдованско

шоколадные брови. – Да это он – разрушитель! Прав ваш
любимчик партии.
– Что набгосились все на одного? – вступился самый че

ловечный человек. – Импегия ваша тгещала по швам, нагод
голодал, да и гонку воогужений пгоиггали. Если б не моя кон

чина, я бы такого позога не допустил!
– До меня Горбачев всю эту возню затеял, – устало сел в
гробу перестройщик. – Шеварнадзе еще был такой. Ваш, кста

ти, грузин.
– Про шимпанзе слышал, а пго «шивагнадзе» нет, – при

знался отсталый Ильич. – Новый вид обезьяны?
– Сам ты старая обезьяна, притом мартышка, – возник из
небытия проститутка Троцкий.
– Он был членом Поллитр
бюро, – ради справедливости
заметил Брежнев, – но уже не при мне, говорят.

Товарищ Коба, почему вы допускаете, чтобы этот гевизи

онист так меня оскогблял? – повернулся изъеденным молью
боком к Сталину Ленин. – Вот этот в пенсне. Заступитесь, в
конце концов, хоть раз за учителя!
309
Страна Попсовия
– Мало ему топором вдарили, – выбил пепел из трубки
Сталин в гроб Ельцина за его спиной. Тот не заметил подлян

ки. – Еще, наверное, хочет получить?
– Давненько, бояре, мы с вами музыку не играли, – вылез
на шум из канализационного люка Иван Грозно
Грязный и,
приставив медную тубу к губам, рявкнул так, что зазвенели
оконные стекла в соседнем Гумме. – У меня постоянный яич

ный неугомон, несмотря на возраст. Влындить кому
нибудь
хочется, а некому. Нонешней царице пытался, да позорно
обосрался.
– Давно пора кастрироваться, – сказал жестокий Троцкий,
– и не было бы проблем. Столько столетий мучиться – с ума
сойти! Пели бы женские партии в опере – красота!
– Хватит, товагищи, говогить о похабщине, – Ильич стал
нервно шарить возле себя – неужели трубу с****или: – Нет.
Вот она, голубушка! Взлабнем друзья
товарищи?
Троцкий
Аллен из
за пазухи достал свой «сучок» (клар

нет). Альпеншток торчал за поясом на случай агрессии со сто

роны Сталина. (Врага – его же оружием!).
– Я готов! Что хотите сыграть, товарищи революцио

неры?
Сталин неохотно взял постоянно ржавевший тромбон и
стал двигать кулисой, плюя на неё. Бухарчик застрекотал на
барабанчике соло из «Балеро» Равеля, так как был музыкаль

но эрудированным. Ельц лениво извлек из гроба дирижерс

кий жезл и сладчайше зевнул – так устал за годы своего прав

ления, что никак отоспаться не мог. А тут такие беспокойные
соседи попались. Притом многие прописаны в другом месте,
а лезут сюда. Сталин – у кремлевской стены, после выдворе

ния из Мавзолея, Бронштейн – за тридевять земель, в Мек

сике, Бухарин – неизвестно где, про Грязно
Грозного и вооб

ще ничего говорить – то было давно и неправда.
Решение что сыграть возникло в голове Ильича внезапно,
как помилование:
– Мугку!
– Что с вами, коллега? – удивился Вуди Ален. – Раньше
джаз любили.
– Надо идти в ногу со вгеменем! Сейчас иная власть на дво

310
Георг Альба
ге. Если будем баловаться джазом, Мавзолей к чегтовой мате

ги сроют! И где тогда будем пговодить наши пагтийные сход

ки?
– Ну, хоть Чайковского сыграть, – предложил разумный
компромисс Бухарин.
– Чей композитор этот Чейковский? – проявил завидное
невежество Брежнев.
– Ничейников, – рявкнул Сталин, будучи почитателем
русского гения и, наконец, совладав с непокорной кулисой,
выдернул ее совсем.
– А вы любите Моцагта? – задал провокационный вопрос
Троцкому Ильич.
– Предпочитаю мацу, – хоть с религией предков порвал
давно.
– Страдаю вшивинизмом, дорогие бояре, вши заели, –
пожаловался Иван Василичь. – Помогите! Раньше славился
своей чистоплотностью, а теперь – сплошная грязноплот

ность!
– Я стгадал от моли, но с помощью нафталина от этого
недуга избавился, – похвалился Ильич. – Мне помог вот этот
молодой человек с шоколадными бровями. Попгосите его.
– Молодой человек, – слезно обратился Иван Василич. –
Как вас по батюшке?
– Ну, положим, Леонид Ильич, – заскромничал Брежнев
(ведь сам Грозный обратился).
– Вы ихнем сынком, что ли будете? – указал грязным паль

цем Иван Василич на Ильича.
– Мы все его дети, – гордо ответил Ильич Второй. – На

фталин вам вряд ли поможет. Слишком дело запущено. Тут
нужна карболка или негашеная известь.
– Достаньте, ради Христа!
– Так уж быть, постараюсь. – Красивый молдаванин
скрылся в подкопе.
– Давайте все же сыггаем, – вернулся к теме Ильич Пер

вый. – Я думаю, никому ноты не нужны – это пгоизведение
каждый госсиянин впитал с молоком матеги. Товагищ Цин

Ель, пгодигижигуйте нами, пожалуйста.
Дирижер вылез из гроба, выпрямился во весь свой баскет

больный рост и вдарил жезлом положенное число раз, давая
311
Страна Попсовия
счет. Знаменитый блатной мотивчик полился в диксиленин

ском преломлении, приобретя доселе не свойственную ему
оригинальность. Кларнет Троцкого искусно обвивал трубу
Ленина, тромбон Сталина четко выводил средний голос, а
уханье тубы Грязно
Грозного создавало нужный фундамент.
Бухаринский барабанчик объединял всю музыкальную ткань
четким пионерским ритмом.
Монахи
послушники, поставленные на прослушку возле
Мавзолея, отметили положительную тенденцию в выборе
репертуара кремлевскими духами и поспешили по рации до

ложить куда
следует об услышанном.
* * *
«Примем мы любую тару,
Коль по радио – Ротару!»
– Мурлыкал себе под нос гимн продавщиц винных отде

лов Ватрушкин (Супруга когда
то трудилась в системе обще

пита – он тогда был лейтенантом на побегушках). Настрое

ние резко улучшилось, как только принял решение обратить

ся за помощью к всесильному Промзону. Тот, как помнит чи

татель, являлся единоличным владельцем всех московских
кладбищ и крематориев и, говорят, знавался с нечистой си

лой – какой же нормальный певец может давать по пять,
шесть, а то и семь концертов в день, доводя музыкантов
ак

компаниаторов до полного изнеможения. А сам, как говорит

ся, ни в одном глазу и может продолжать еще давать. Вот и
решил отчаявшийся министр обратиться к этому сверхчело

веку.
– Давид Иосифович в приемной, – доложил дежурный
офицер.
– Зови!
– Добрый день, Сидор Поликарпыч, – озарил сияющей
улыбкой просторный кабинет вошедший.
– Здравствуйте, здравствуйте, дорогой гость! Присаживай

тесь.
В огромное окно, выходящее на площадь, где снова воз

вышалась громадина Железного Феликса, врывалось радост

312
Георг Альба
ное солнце. Его лучи достигали огромного портрета маслом
Её Величества, работы придворного портретиста Мойши
Мессершмидта. Полотно висело за спиной хозяина кабине

та. Гость удобно расположился в кресле, привычно погладил
свой вечно
молодой неседеющий и нелысеющий парик и
спросил напрямоту:
– Значит, никак не можете одолеть этих, засевших в Мав

золее?
– Да, Давид Ёсичь. Хоть водой его залей, этот Мавзолей!
Не то, что спецназовцы, даже и священнослужители не могут
с ними справиться. Два моих лучших офицера бесповоротно
сошли с ума, а рядовые находятся на длительном лечении в
психоневрологических диспансерах. И даже батюшки, уча

ствовавшие в операции, завязали с православием и подались,
кто в ислам, кто в буддизм. Не атомное же оружие применять.
Последняя надежда на вас!
– Так
так
так, – почесал парик гость. – Плохо дело. Но,
как говорил фельдмаршал Суворов, безвыходных положений
не бывает.
– Мы, конечно, хотели срыть «мраморный шалаш» к чер

товой матери, да зюгадовцы протестуют – грозятся лечь ко

стьми, да и остановить фабрики и заводы по всей стране.
– Ну, может срывать и преждевременно. Стоят же пира

миды всяким там Хеопсам и ничего, услаждают своим вели

чием взоры нескончаемых туристов. Сюда тоже, наверное,
давно надо открыть доступ. Вот и не было бы нынешних бе

зобразий…
– Так как, Давид Ёсичь, справитесь?
– Вы рок
оперу Дружбина «Орфей, туда иди
ка» случайно
не слышали, дорогой Сидор Поликарпыч?
– К сожалению нет. Всё текущие дела. Нет свободной ми

нуты.
– Я, собственно, к чему про оперу… Там по сюжету знаме

нитый мифический персонаж певец Орфей, пением которо

го очаровываются все, спускается в ад, чтобы спасти свою
подружку Еврейдику.
– И спас?
– Он своим пением покорил всю нечистую силу и таки спас
девушку.
313
Страна Попсовия
– Вы ведь и есть наш Орфей, Давид Ёсич, – догадался ми

нистр. – Вам тоже всё покоряется. Так, может, сработает? Вы
ведь и в «Норд
Ост» ходили и в Беслан!
– Надо попробовать. Только сейчас у меня немного голос
того… уже не так звонок, как в младые
то годы, но все
таки
надо рискнуть.
Глава двадцать третья
Экскурс. У царицы. ЗЖЛ
По телику выступал джинсово
жилистый Андрон, клей

мя Голливуд, и рассказывая о том, как трудно там прижиться
человеку из России. Рассказал как в младые лета учился в кон

серватории. Поведал, какая там была «конспирация». Посто

ронних не пускали. В отличие от других высших учебных за

ведений, где, напротив, сплошная «рация» (заходи, кто хо

чешь). Там, в консерватории, учили не только по контрабасу,
но и на контролёра (ещё более низкий инструмент). Сам он,
как известно, учился на «хвортепьянах», но без большой охо

ты. Вспомнил, как поссорился с одним, ныне выдающимся
исполнителем
пианистом, хотя эта ссора с годами преврати

лась в «рессору» (забытую ссору). А вышло из
за того, что
Андрон придерживался передового «курса», а тот был сто

ронником «ракурса» (курса реакционного). В студенческой
среде существовало два понятия: «упражняться» – хорошо
учиться и «испражняться» – учиться плохо. Андрон находил

ся посередине. Он также рассказал, как посетил студенчес

кую общагу, где ему на кухне показали универсальный таз
(унитаз), в котором можно стирать, варить варенье и в него
же, в экстренных случаях, можно испражняться. Многие оби

татели, случалось, заболевали венерическими болезнями,
которые в шутку называли или «гонораром», или «канарей

кой». А страна в те славные годы распевала гимн покорителей
космоса «Вдоль по Юпитерской». Тогда еще тлела «оттепель»
и кругом ставили «Отелло – тёплое тело». В магазинах прода

вались импортные сорочки («Очки для Сары»), «Пеппи –
314
Георг Альба
длинный чулок» (колготки), косметические наборы (несес

серы и СэСэСэРы) и южные плоды – гранаты и гранатомё

ты. В общем, жилось хорошо, хотя религию не жаловали. Раз

давался в церквах лишь жалкий писк епископов, а не обстоя

тельные, как положено, проповеди. Правда, и клеймили за

печных дел мастеров – «сверчков», называя так бывших ста

линских палачей и душегубов. Позакрывали злачные места –
притоны и тритоны. Молились на Анастаса как иконостасу,
который от «Ильича до Ильича – без инфаркта и паралича».
Многие в те годы с удивлением узнали, что Канарские остро

ва есть родина милых птичек канареек. Популярной стала
профессия «инструмент» (милиционер
инструктор)…
На этом, дорогой читатель, мы прервем этот приятный
экскурс в недавнюю историю и продолжим наше увлекатель

ное повествование.
– Ваше Величество, к Вам директор всех кладбищ и крема

ториев, по совместительству Главный певец страны, Огород

ный артист Попсовии, профессор Давид Ёсич Промзон, –
доложил дворецкий Песняков
старший и вдарил троекратно
сопрано
саксофоновым жезлом. – Впустить?
– Запускай, – императрица только что закончила «кремиро

вание» лица и косметические излишества бросались в глаза.
– Доброго здравия, Ваша Всегалактичность, – попривет

ствовал вошедший и припал к оголенному для протокольных
поцелуев колену.
– Чмокай
то полегче, чисто символически, – посоветова

ла барыня. – А то уж и так кровяные мозоли не сходят.
– Я аккуратненько, нежненько, – едва коснулся губами
визитер.
– Ну, с чем пожаловал?
– Сначала хочу преподнести роман собственного сочине

ния, – достал артист из глубин своего бархатного халата, рас

шитого золотом, толстенную книгу в шикарном переплете.
– И ты, Брут, стал писакой? О чем хоть роман?
– Любовный. То, что любит Ваше Величество.
– Прочти начало.
Главный певец раскрыл книгу: «К ногам дамы полетели
сначала партбилет и сберкнижка, и только уже потом – рука
в гипсе и сердце из ситца, утыканное булавками!».
315
Страна Попсовия
– Как мило и оригинально. Давай, давай, с удовольствием
почитаю… Ну, так говори, с чем пожаловал?
– Министр мос
газ
безопасности поручил мне разобрать

ся с Мавзолеем, так как усыпальница тоже входит в систему
кладбищ, которые я курирую. Как раз по моему профилю.
– Значит, сам опять операцию провалил? А от меня скрыл,
подлец. Побоялся прийти с отчетом.
– Он говорит, что полностью переключился на более важ

ное и срочное дело.
– Какое? Я поручений не давала.
– Разведка донесла, что на Ваше Величество готовится
покушение.
– Как? – царица съехала с трона и канцлер с придворным
поэтом бросились ее сажать на место. – Кому я стала неугод

на?
– Пока конкретные лица не выявлены, Ваша Ослепитель

ность.
– Почему он сам мне не доложил?
– Не хочет вас беспокоить. Вдруг это лишь слухи. Вот и
поручил мне… Так что, возвращаясь к первоначальной теме
разговора, хочу доложить, что в ближайшую ночь посещу усы

пальницу и все выясню.
– На тебя последняя надежда, дорогой наш Голос Эпохи…
Да вот еще, чуть не забыла! Тут бродит и свинячит бывший
царь Иван Грозный, каким
то макаром вырвавшийся из ис

тории (говорят, нА
нА
технологи так пошутили). Его тоже
пристрой в приличное место – кладбищ ведь много – чтобы
перестал балагурить.
– И его обуздаем, Мать Ты наша Всемогущая! – Не дадим
царицу в обиду!
– А теперь спел бы что
нибудь нам на прощанье.
– Это мы могём, – встал в позу артист и заголосил, так что
зазвенели хрустальные висюльки на люстре:
«Не слышан Шуман городскому
Главе, который крепко спит.
И снится бедному Лужкому,
Что он не ранен, а убит.
Тревожат часто сны такие
316
Георг Альба
Его мудреную главу.
Испил таблетки уж какие,
Но видит все, как наяву.
И что же делать, мэр не знает.
Чем отогнать бредовый сон?
На одного он в мире уповает.
Поможет другу лишь Кобзон!»
– Какая печальная песня, – сказала императрица, – хотя
пророческая. Пора бы ему, если не на тот свет, то на покой.
Совсем заработался наш Кепкин
Фуражкин. А кто авторы?
– Иссушенко и Всмяткин, Ваша Всепоэтичность!
– Выпиши им звания, – повернулась она к Зубоскалкину.
– А исполнителю – Госпремию.
– Благодарствую, – попятился к выходу Голос Эпохи и,
кланяясь, скрылся в кулисах.
– У него, однако, голос как у ведомственного шофера из
Очень Большого театра, – съехидничал Зубоскалкин. –
Стареет маэстро…
– Следующий! – крикнул Обрезников, мысленно позави

довав награжденным.
– Известный мастер восточных единоборств Сергей Жо

палицо! – объявил дворецкий и впустил спортивного вида
мужчину.
– А вам что угодно? – стала пристально разглядывать по

сетителя царица.
– Я достиг высших достижений, – заявил вошедший, – и
хочу продемонстрировать их Вашему Величеству. Как извест

но цель йога – так изогнуться, что бы у себя отсосать.
Спортсмен загнулся в бараний рог, демонстрируя свое ис

кусство. Достигнув того, что обещал, объявил:
– А еще я обладатель всех поясов каратэ и караоке!
Царица опешила, но выйдя из шока, заметила строго:
– Господин каратист, натренировал ли ты свои яйца для
подвешивания тебя за них? Это и будет лучшая награда твое

му рвению в самоусовершенствовании! Стража, взять его!
Вошедший на зов Песняков
старший огрел сзади жезлом
необычного гостя и тот рухнул, как мешок картофеля на овощ

ной базе когда грузчик отвлекся.
317
Страна Попсовия
– Против дома нет домкома, – съехидничал Зубоскалкин.
– Унесите!
– Ещё посетители есть? – тревожно посмотрела на канц

лера царица.
– Нет. Этот последним записался, – пошелестел длинным
папирусом канцлер. – Сначала показался нормальным. Гово

рил, что чемпион, а оказалось вон что…
– У нас все дурдома переполнены, – продемонстрировала
осведомленность государыня. – Одних писателей столько,
что на них ни лекарств, ни докторов не хватает. Ладно, если
бы одни мужики, а то и бабы норовят побольше навалять.
Распустила их эта Гробская. Сама спятила без мужа и других
за собой тянет… А кто, хотелось бы знать, на меня покушение
готовит? Какая сука или кобель? А не писательницы ли эти
сраные?
* * *
Зона женщин
литераторов (ЗЖЛ) переполнена. Императ

рица решила, наконец, положить конец этому графоманско

му беспределу и изолировала плодовитых на писаное слово
дамочек в специальную колонию лечебно
закрытого типа.
Посадила всех во главе с самой Гробской, издательницей всей
этой псевдолитературной макулатуры. Закрыла к чертовой
матери ее издательский офис, а парк бесчисленных автомо

билей конфисковала в пользу государства, так нуждавшегося
в хороших класса «Люкс», транспортных средствах. Бывшие
трехрублевские вдовы теперь вместо писанины занимались
полевыми работами, трудясь в подмосковных сельхозартелях,
собирая свеклу, картофель, капусту, редиску и прочие нуж

ные человеку овощи, а в сезон созревания фруктов и ягод –
яблоки, сливу, клубнику, малину и так далее. Жили дамочки в
бараках, ходили в спецодежде, раз в неделю строем, как сол

даты, отправлялись на помывку
постирку и никаких вам джа

кузи и прочих атрибутов развитого капитализма.
«Я сама большую часть своей сознательной жизни в ком

муналке прожила, – думала императрица, подписывая указ о
пресечении деятельности очередного издательского очага. –
И ничего. Сумела даже прославиться своим «Арлекино», не

смотря на трудные жилищные условия».
318
Георг Альба
Между тем заключенные дамочки не унывали и свобод

ное от физического труда время проводили весьма весело.
Любая изоляция – будь то тюрьма или лагерь – очень спла

чивает людей. Мелькали одетые в серую робу знакомые лица.
Тут и Аринина (даже милицейские связи не помогли отма

заться), Крутицкая (и «Буккер» не защитил), Тонцова, Усти

нович, Толстикова, Грубина (не смотря на израильское граж

данство), Ташкова и куча поп
звезд с прорезавшимися даро

ваниями (не будем их перечислением пачкать бумагу). Как
выше сказано, дамочки в отсутствии мужчин, отрывались по

полной. И юмор ниже пояса не мог исчерпать себя ни днем,
ни ночью, ни утром, ни вечером. Истерический смех не смол

кал, доводя даже до выкидышей и преждевременных родов.
Естественно, что все записывалось спецслужбами с помощью
понатыканной всюду аппаратуры. Потом прослушивалось в
нужных кабинетах и по достоинству оценивалось. Послуша

ем немного и мы.
– Кто такой ****оискатель?
– Самец в поисках самки.
– Ха
ха
ха!
– Кто есть ****острадатель?
– Юноша, мечтающий о любви.
– Ха
ха
ха!
– Что значит «большому кораблю – большое плавание»?
– Совмещение большого пениса с большим влагалищем.
– Ха
ха
ха!
– Фронтовая шутка: проверено – мин нет, можно спокой

но делать минет.
Взрывы хохота как разрывы снарядов и смех со слезами на
глазах, и истерика.
– Полофабрикат – половой «фабрикат» – ребенок!
– «Вермишель» любви. Когда помимо Мишеля, много и
других любовников.
– Ебилей – первая брачная ночь.
– Костюм износился, а мужчина износиловался – ослаб

ление половой функции.
– Популярный женский журнал «Ебурда».
– Ебизусловно – брачный контракт.
– Город в Казахстане – Спермапалатинск.
319
Страна Попсовия
– Половые влечения: мужское – кобелизм, женское – суч

кизм.
– Сбербанк и спербанк – мужские яйца.
Наверное, с вас довольно этой мерзости, читатель. Вот что
позволяют себе эти «амазонки», лишенные мужчин, ноутбу

ков, принтеров и бумаги формата А
4.
Глава двадцать четвертая
Творческая семейка. Конец Петра
«Папа маму вдарил ломом,
И исчезла папиллома.
– Дуллина отложила перо и задумалась, затем снова
склонилась над бумагой.
Вновь мороз кусает нос.
Снежный за окном занос.
На диване дремлет котик,
Ни к чему ему наркотик.
Расул Гамзатов после пира
Рассол налил, а не кефира.
Любимые народом валенки
Сушите только на завалинке».
Поэтесса снова отложила перо и прочитала вслух напи

санное.
– Как ты думаешь, Мойша, дорогой, такие стишки акту

альны?
– Кто сейчас помнит какого
то Гамзатова? – возмутился
скульптор. – Ты, дорогая, по
прежнему мыслишь образами
ушедшей эпохи.
– Как же не помнят? Его знаменитые «Журавли» до сих
пор поют!
Зоя
Земфира обиделась и снова уткнулась в лист бумаги.
– Помнишь знаменитый американский фильм «Унесен

ные ветром», дорогая? Вот бы снова посмотреть! А ты про Гам

затова…
– Унесение ветром, донесение ветром и наказание за не

320
Георг Альба
донесение ветром, – огрызнулась поэтесса. – Одним словом
… Есенин!
– Слышал как недавно по радио сказали «боец скота». Раз

ве так правильно? – начал он подмазываться к обиженной
жене. – По
нормальному надо – «убойщик». Ведь так?
– Тебе
то что за дело? Лепи свою барыню. Уж вон какой
вариант, а все брак! А ты о каком
то «бойце скота»… Что
возьмёшь с нашего кота?
– Лекарство сегодня принимала? – почувствовал по строю
мысли супруги неладное скульптор.
– Тьфу ты, черт! Забыла опять.
– Прими немедленно, а то снова мозга за мозгу начинает…
Поэтесса зазвенела открываемым шкафом, графином, ста

каном. Зашуршало и забулькало.
– Вот и молодец, – успокоился муж. – Не надо забывать.
– Помню, как Горбачев постоянно говорил вместо «дис

куссировать» – «дискутировать», а вместо «дилогия» – «дио

логия». Ай да грамотей!
– Что ты хочешь от бывшего комбайнера? Нашла, что
вспомнить…
Город славный Винница,
Но славней Венеция.
Искривило пол
лица
От поездки в Грецию!
Прочитав четверостишие, поэтесса ждала реакции, нервно
и непроизвольно дробно постукивая западногерманским про

тезом.
– В этом что
то есть! – похвалил Мойша, лепя ухо царицы.
Частник, лавочки владелец,
Раньше просто земледелец.
Он хитер, как гад ползучий,
Но на деле невезучий.
– Вон как здорово действует лекарство – прямо шедевры
поперли! Давай, валяй дальше.
Тучи небо мраком кроют.
В Израиль летит семья.
321
Страна Попсовия
То как звери, они взвоют,
То заплачут как дитя.
– Ну что ж? Очень даже настальгично. Хорошо, что мы с
тобой не уехали, а то бы локти
пятки кусали. Ведь как хорошо
теперь стало при нынешней царице. Полная попса и свобода
творчества. Хотя, признаюсь, джаз я все
таки исподтишка
люблю и ничего не могу с собой поделать в силу возраста.
– Ну и люби! Слышал, снова переименовывают «Шоссе
энтузиастов джаза» в «Шоссе имени Димы Билана», а метро
«Элвисопесненскую» в «Прекраснопресненскую»?
– Не слышал, но согласен. На чём бы дитя не взвешивали,
лишь бы с весов не уронили! И вообще, за одного немытого
двух небритых дают.
– Это о ком?
– О погоде. Посмотри в окно – сплошные объедки, а не
облака.
– По
моему и тебе надо таблетки принимать. Смотрю –
ты совсем заработался. Восьмой бюст и всё брак. Что ли дар
свой растратил по пустякам?
– Просто устал. Столько лет мять глину…
Ляг на мягкую перину,
Выпей пачку аспирину,
выпей влаги из
под кранта
и освоишь эсперанто.
– Ну ты и посоветуешь, дорогая! А стишок ничего, юмор

ной. Видишь, как на тебя таблетки благотворно действуют.
Наш с тобой союз напоминает другой, известный в прошлом
всей Москве союз.
– Какой?
– Пидорлиак.
– Что за похабство?
– Это сокращение фамилий – пианист Святослав Рихтер
и его супруга, певица Нина Дорлиак. Вот и выходит «Пидор

лиак»!
– Но почему «Пи», а не «Ри»?
– Потому что «Ри» склонен был к «пи…» Понятно?
– Поняла. Хорошо, что ты у меня нормальной ориента

ции, хоть и при отсутствии «патента». Вот послушай – я еще
322
Георг Альба
накатала… Лекарство хорошее – такая бодрость мысли и духа
от него!
«Страна Ягославия славна народом,
Но и Баба Яга оттуда родом.
Герой «Отелло», мерзавец Яго
Многие годы провел в Санть
Яго.
Родной наш нарком, палач Ягода,
Сослан был в Чили на три года».
– За политику теперь принялась. Не боишься, милочка?
Поедем лучше в Ригу летом, послушаем там «Риголетто».
– И ты зарифмовал? Не суй свой окурок в чужую пепель

ницу! К тому же я больше люблю оперу «Руслан и ****ьмила»
Блинки!
– Как ты груба иногда бываешь. У тебя явное «состояние
отклонения от здоровья», как некогда с телеэкрана заявил
бывший министр спорта Русак. Но я тебя прощаю за твой та

лант! Кстати, протез
то не жмет? Не пора ли заказывать но

вый?
– Он, протез
протест, нас с тобой надолго переживет и
будет найден археологами в раскопках в трехтысячном году.
* * *
Каждую ночь, в течение всех летних месяцев, коих в Мос

кве не густо, к причалу Парка Культуры и Отдыха (ПКО), пе

реименованного из «имени Гершвина» в «имени Швыдкого»,
подплывала со стороны Лужников длинная баржа, гружен

ная чем
то громоздким, укрытым брезентом. Это громоздкое
выгружалось на берег, подтягивалось к стоящему неподалеку
«Бурану». И всю ночь в космоплане проводились какие
то
таинственные работы. Гудело, скрипело, завывало, постуки

вало, сверкали зарницы электросварки. Подозрительные
люди в серых халатах суетились вокруг долго стоявшей на при

коле гордости Советского Военно
Промышленного Комплек

са (ВПК). Шуровали внутри объекта, приводя его боеготов

ное состояние, чтобы он, наконец, мог взлететь. Но не в кос

мос. В космос из Парка Культуры не стартуют, иначе от вых

323
Страна Попсовия
лопных газов и пламени сопла все вокруг погорит. И колесо
обозрения в том числе. Если без этого бесполезного «Бура

на», ставшего лишь достопримечательностью, парк может
обойтись, то без колеса обозрения
обрезания никак. Кстати,
посетители проявляли болезненный интерес к достижению
отечественного ВПКа и, влезая внутрь, крутили и вертели всё
и всем, что под руку попадало, особенно там, где висели таб

лички «Руками не трогать». Также отламывали некоторые
детали и приборы, превращая их в сувениры. Любознатель

ность граждан приняла и более радикальные формы – стали
там втихаря мочиться и даже делать по
большому. Известно,
что в стране с традиционной нелюбовью к общественным
уборным, да теперь еще и платным, смекалистый и талант

ливый народ быстро превращал особо интересные достопри

мечательности в сортиры. Поэтому работники КБ имени Су

хого потратили много времени и сил, чтобы очистить объект
от фекальных наслоений, застарелых мочеотстойников и не

цензурных надписей. Так неужели хотели все
таки его запус

тить в космос? Никак нет. Без ракеты
носителя такую банду

ру на орбиту не выведешь. Чем же так старательно занима

лись сотрудники секретного КБ под покровом ночи?
Где
то в начальных главах нашего повествования мы уже
упоминали, что некие общественные объединения, недоволь

ные засильем в столице чугунно
монументального творчества
одного улыбчивого скульптора кавказской национальности,
решили положить этому предел. Как известно, скульптор не

позволительно распоясался под покровительством столично

го градоначальника. К тому же и другие страны, в коих добро

вольно
принудительно водрузили монстры
громадины, по

ставили в ООН вопрос ребром: доколе? Москвичей особенно
раздражал «Петр Первач» под парусами, напоминающими
занавески на окнах. Вот его
то и хотели убрать в первую оче

редь. Нашлись спонсоры. На их деньги и начались работы по
переоборудованию безжизненного «Бурана» в самолет
таран,
чтобы с его помощью покончить разом с ненавистным объек

том. На «Буране» установили ракетные двигатели. Он должен
совершить свой первый и последний полет, не дожидаясь
постепенного ржавления, засерания и растаскивания на мел

324
Георг Альба
кие детали по дачам и приусадебным участкам. И вот он день
«Икс», а вернее – ночь, настал. На борту космолета написали
крупно – «Кинг
Конг»: так назвали эту операцию. Космолет
должен лететь в беспилотном режиме – человеческие жерт

вы не нужны. Да и лететь
то всего не больше километра. Лишь
бы не задеть Крымский мост, а то возмутятся крымские тата

ры и татарские крымки. Но инженеры очень тщательно рас

считали траекторию, заложили в компьютер и… с богом! В
три часа ночи кнопку нажали. Машина взревела, пыхнула
пламенем и оторвалась от земли. Полет занял несколько се

кунд. Пролетев над мостом, аппарат прямой наводкой вре

зался в железное изваяние.
Хоть взрывчатку не применяли, но взрыв произошел –
взорвались двигатели – и ненавистный «Петр» полетел вверх
тормашками, распадаясь на горящие обломки. Так и покон

чили с монстром!
Глава двадцать пятая
В Мэрии
По радио, как обычно, звучал гимн «Миллиорд злющих
ос». Губернатор Обкома сидел за своим рабочим столом и под
музыку распекал нерадивых сотрудников.
– У врачей есть клятва Гиппократа, – говорил Юрий Сала

мандрыч. – Вы все её знаете: «Не наперди! Потому что в опе

рационной и так дышать нечем – духотища неимоверная».
Вот и у плутократов есть тоже клятва: «Не корчь рожу, срань
божья!». А у вас есть? Я вас спрашиваю! Есть?
Служащие стояли, виновато опустив головы, и молчали
как на экзамене по Истории КПСС. Кто
то в задних рядах,
чтобы не терять зря время, незаметно оттирал пятно на брю

ках. Кто
то подтачивал пилкой ногти. Кто
то – ещё что
то…
– Всё суета, кроме тишины! – выпалил один из впередис

тоящих.
– Мысль правильная, – одобрил мэр, – но разве это клят

ва? Кстати, где вы её вычитали?
– В «Бестолковом словаре» Сальвадора Даля.
325
Страна Попсовия
– Ах, там… Ну, понятно. Кто еще хочет высказаться?
– Телогрейка, тело грей
ка,
Заодно и вшей согрейка!
– заявил мужчина клизматического вида в очках.
– За что сидели? Это не годится!
– Несовместимы быт и я,
Как коммунизм и «Книга бытия»,
– высказался полный мужчина в мятом сером костюме.
– Наверное вы из диссидентов? Какая же это клятва? Это
скорей заявление. Ещё думайте, думайте!
Воцарилась гнетущая тишина, так как радио свернуло
музыку, очевидно, готовя какое
то сообщение или новости.
«Традиционный фестиваль «Московская тоска» есть ам

нистия музыкальным уголовникам, которые, получив вдруг
свободу, теперь с величайшим остервенением бушуют в сто

личных концертных залах» – сообщил диктор.
– Вот до чего демократия доводит, – заметил Саламанд

рыч, ничего не поняв, но почувствовав неискоренимым клас

совым чутьём нечто идеологически чуждое своей пролетарс

кой душе, и надвинул поглубже на глаза знаменитую кепку,
которую никогда не снимал – ни во сне, ни наяву, ни в душе,
ни в парилке, беря пример с популярного киноартиста, не
расстающегося с замызганной кожаной широкополой шля

пой. «Имидж, понимаешь!».
«А сейчас послушайте «Тихохренную сюиту» композитора
Бренникова» – продолжило радио и тихо заскулили скрипки.
– Расходитесь и сождайтесь по местам, – подобрел от му

зыки мэр. – Продолжим в следующий раз.
Все покорно, с непередаваемым облегчением, разбрелись
по кабинетам, вернувшись к прежним и обычным занятиям.
Мужчины – к решению кроссвордов и шарад, рассказыва

нию анекдотов, по большей части похабных; женщины – к
ускоренному чтению книг в мягких обложках, пристальному
изучению своих лиц в карманных зеркальцах: не постарела
ли? не появились ли новые морщинки? Короче, все занялись
обычными повседневными делами.
«Эх, даже клятвы у нас никакой не выработалось, – с тос

кой почесал фуражечный затылок мэр и стал в уме переби

326
Георг Альба
рать слова и фразы. – Вдруг сам рожу?». Но в голову лезла
одна дрянь: «Эрмитаж, этаж, вернисаж, гараж, пассаж… Эр

митаж и вермишель, Водолей, Галилей, Апулей, Франсис
Лей…»
«Вся музыка Щидрина – или прокисшие щи, или "Мёрт

вые души"» – продолжало клеймить радио.
«Крым, крем, кремль, – свирибило в мэровской голове, –
героин и героиня, Кентукки и Ессентуки, Полина и Полине

зия, нация и субординация. ЗАГС и Зевс. Ну, причем здесь он:
Зевс Абрам Ильич – бессменный директор ЗАГСА? Уважае

мый человек. Уж скольких переженил… Кеплер и капли, Ниц

ца, синица, капельница и кружевница… пепельница, нако

нец…». Голова начала потихоньку вспухать, отчего кепка по

казалась тесноватой. Он сделал редчайшее исключение и снял
головной убор, воспользовавшись одиночеством. При людях
– ни
ни! Протер сухой ладонью потную лысину. «Не гожусь
на хрен ни в поэты, ни в мыслители!».
В каком вагоне еду я?
Не у меня ль агония?
Накапал кто бы капли мне,
А то боюсь, что быть беде!
Надрывный голос Козловского вырвал градоначальника из
ступора. «И он про капли поёт! Какое совпадение! Опять этот
«Евгений – Он в неге», кажись… Уж оскомину набил!». Толь

ко успел напялить кепку, как в дверь лакейски постучали.
– К вам, Ваше Градоначалие, сам Гурам Шалвович в гости
пожаловали. Впустить?
– Ну как же такого человека и не уважить? Впускайте, впус

кайте!
На пороге возник невысокий, но грузный всемирно надо

евший скульптор. В одной руке – огромная корзина с фрукта

ми, в другой – корзина с торчащими из неё горлышками бу

тылок. Размашистая улыбка повисла на блинообразном лице,
а из глаз – потоки слез, как слепой дождь при ярком южном
солнце.
– Что с тобой, дорогой? – кинулся навстречу колобкооб

разный (жопу и пузо снова отрастил, давно не играя за сбор

327
Страна Попсовия
ную чиновников Москвы) хозяин кабинета. – Почему слёзы?
Что случилось? Присядь и расскажи всё по
порядку.
Цинандали бухнул корзины с дарами на пол и уселся, уто

нув в безразмерном гостевом кресле.
– Па
а
анимаш, кто
то разрушил мой Пэтра! – горючие
слезы хлынули ручьями из скульпторских глаз.
– Кто разрушил? Когда?
– Сёдня ночь, па
а
анимаш! Камня на камне нэ оставили.
Всо к чортови матэр!
– Ну, успокойся! Мы расследуем. Енто дело так не оста

вим.
Вошла секритутка – мэр тайно нажал кнопку.
– Машенька, обслужи нас!
Машенька, имеющая в прошлом большой опыт по обслу

живанию множества гостей и в частности – дорого кавказца,
регулярного на посещения, принялась за корзины. На столе у
окна, покрытого белоснежной скатертью, (специальный стол
для пиршеств и сабантуев) появились хрустальные вазы, в
которые перекочевали фрукты из одной корзины. Тут и от

борный виноград нескольких сортов, и мандарины, и апель

сины с хурмой, и изюм с инжиром, и абрикосы с черносли

вом, и, и, и… Другая корзина тоже опустела, одарив стол бу

тылками «Гурджаани», «Саперави», «Кинзмараули», «Цинан

дали», «Хванчкары» и еще какими
то сортами, названия коих
сейчас не приходят автору в голову. Но поверьте на слово –
все грузинские вина имели место. Хрустальные бокалы на

полнились искрящимся напитком. Сомкнулись, звякнув, и
опорожнились за встречу. Снова наполнились, ожидая ново

го тоста. Гость, приняв в себя божественный напиток, сразу
успокоился, как бы на время забыл о несчастном «Петре».
– У мэна сичас ест параллельни бизнэс, – перестав пла

кать, заговорил он. – Я аткрил сэт магазини дорогой марочни
вино и дело пошол.
– Давно бы так, а то все лепишь да рисуешь. Уж подустал,
наверное, – посочувствовал градоначальник, не снимая кеп

ки. Гость не обижался, будучи знаком со странностью своего
друга.
– Па
а
томки, понимаш, нэблагодарни! Я им дару красо

та, а они…
– Понимаю тебя, Гурам! Я вон сколько в Москве понаст

328
Георг Альба
роил, а тоже спасибо не говорят! Только ругают: «Аляповато!
Дурной вкус! Сплошные башенки!».
– Да и тэбэ чижало, Юрок… Давай за наш дружба!
Бокалы звякнули, опустели и снова наполнились.
– А над чем сейчас работаешь, дорогой Гурам, если не
секрет?
– Какой от тэба может бит сэкрет, да
а
арагой Юрок! По
заказ императрица лэплю памятник Джордж Дзержински вза

мен старого. Поставят на прежни мэсто. И ещо по заказ аме

рикански президент – памятник Феликс Эдмундович Ва

шингтон. Тоже хотят поставит вместо стари. У них сейчас ве

сели президент, рэпер. «Пятьдесят центов» или «полтинни

ком» зовут. Слышал, поди?
– Слышал. А как же…
– А рэп любишь?
– Супружница моя обожает. С утра до вечера только и «рэ

пает» вместо того чтобы дела делать!
– Тогда випем за жон! – предложил совсем развеселивший

ся Цинандали.
Опрокинули бокалы, закусили фруктами.
– Ей тоже от царицы заказ поступил: переделать Кремль,
– продолжал градоначальник, выплевывая виноградные ко

сточки (с детства учили не глотать во избежание аппендици

та). – Башни чтоб были в виде апельсинов, нарезанных лом

тиками.
– Интэрэсно, – стал быстро сдирать шкурку с оранжевого
фрукта гость.
– Нашли западногерманского архитектора по фамилии
Финкильштейн
Запойный.
– Какой странни фамили!
– То
то и оно. Царица тоже сразу засомневалась: мол, с
Финкильштейном всё ясно – не подведёт! А вот с Запойным?
И как в воду глядела. Уже проект готов, все оборудование под

везли, а он запил проклятый! И дело встало. Жди теперь, ког

да завяжет и протрезвеет. Но, говорят, при этом – гений. Всю
Европу засра… то есть застроил! Вот такие дела. А все шишки
на меня. Ты, мол, рекомендовал свою жену
миллионершу. Ну,
я! Ей, паскуде, хоть кол на голове теши – знай от своего рэпа
балдеет. Тоже как пьяница. Вот я влип, а ты говоришь Петра
329
Страна Попсовия
сломали… Ну, нового сварганишь. Долго ли тебе?
– Может, я чем сма
а
агу помоч в пэределка Крэмла? – с
надеждой спросил Гурам.
– Да царица говорит, что пока с нас и Манежного безобра

зия хватит, – лишнего сболтнул мэр.
– Значит, ей нэ панравился мой творени? – вновь затума

нился Цинандали и быстрые на реакцию слезы увлажнили
воспаленные бессонными творческими ночами веки.
– Не бери в голову, Гурамчик. Давай тяпнем за императри

цу, – поднял полный бокал градоначальник.
– За Ымпыратрыцу! – присоединился скульптор и за

рыдал.
Глава двадцать шестая
В Госдуме. Монолог
– Я предлагаю в связи с изменением общественного строя
переименовать город Питерсонбург, названный в честь изве

стного джазового пианиста, в «Собачий град» в честь нынеш

ней телекуртизанки и светской львицы, но еще не певицы,
хотя будем надеяться, что скоро завоет, – предложила спи

кер Склизская. – Ставлю вопрос на голосование. Кто «за»?
Взметнулись лес, роща, дубрава, тайга и тундра... рук.
– Единогласно. Переходим к следующему вопросу, това

рищи. Предлагаю изъять и уничтожить весь тираж народных
сказаний о том, как «легко Гараняну Жоре играть блюз в фа

мажоре», напечатанных еще при прежнем императоре, но
появившихся на прилавках только сейчас. Нечего развращать
население этим джазом. Голосуем! Кто «за»?
Снова взметнулись лес, роща, дубрава, тайга и тундра... рук.
– Единогласно, – зашуршала бумагами спикер. – Что у
нас дальше по плану? О поставках ананасов микояна с Кубы.
Стоит ли продлевать торговое соглашение с товарищем Му

кашенко? Кто «за»?
Опять – лес, роща, дубрава, тайга и тундра...
– Дальше, господа
товарищи! Стоит ли прекратить закуп

ку в США таблеток «Сатин долл» (Satin doll) и возобновить
330
Георг Альба
производство нашего отечественного валидола? Кто «за»?
Не зал — а джунгли единогласия.
– А сейчас объявляется короткая «переписька» с переку

ром. Но не рассаживайтесь «по
большому», так как у нас еще
масса нерешенных вопросов!
Народ кинулся в сортир и курилку, на ходу щёлкая зажи

галками, чиркая спичками, расстегивая ширинки, ломая не

покорные Zippers («зипперы»).
– Из Ебиларуссии к нам в село поступили тракторы и трак

таты к ним. Ни хрена непонятно! Всё на ихнем неприличном
языке, – жаловался депутат соседу по писсуару.
У другого писсуара ссущий, заглушая шум мощной струи,
громко читал стишок:
– Тесновата зона,
Для житья бизона.
Летнего фасона
Брюки у масона.
Любит есть Пеле
Рыбное филе.
– У нас в области водятся как одногрубые, так и двухгру

бые верблюды, – сообщил соседу делегат азиатской наруж

ности, нервно застёгивая ширинку.
В курилке шёл активный обмен мнениями, новостями и
прочими анекдотами.
«От гвоздя в стене торчит шляпочка,
Красная спешит по лесу Шапочка.
Вбили в стену сикось
накось ржавый болт,
Шастает игриво следом серый волк»
Моложавый депутат захлопнул книжку.
– Вот такие сейчас книжки выпускают для детей. Какое
безобразие!
– А я на днях купил себе новенькую ЕбиЭмВэ (БМВ)! Хо

рошая машина, – похвалился, дымя сигаретой, какой
то по
виду сибиряк.
– Я недавно «ошпарился», – пожаловался какой
то замо

331
Страна Попсовия
рыш, утопавший в клубах дыма. – Неудачно женился. Пло

хую себе выбрал пару!
– Пойду
ка, выдавлю из себя раба, – вошёл грузный муж

чина в кабинку. – Захотелось некстати.
– Смотри, унитаз не разломай! – загоготали коллеги. –
Особенно
то не засиживайся!
– Я сейчас ***мгуэя читаю, – сообщил мало похожий на
интеллектуала депутат. – «Старик и горе». Кажется так назы

вается… Не читали?
– Некогда. Всё дела! – ответили хором.
«Опозорившаяся мисс
Говорит про компромисс.
«Моё имя Аэлита,
Представитель я элиты»
– изрёк очередной доморощенный поэт.
Надо заметить, что увлечение рифмоплётством захватило
большую часть делегатов. Многие даже жаловались, что это
происходит помимо их воли. К тому же дурацкие рифмы ле

зут в голову, как правило, не вовремя в момент, когда требует

ся принять какое
то серьезное решение или обсудить важ

ный вопрос. Многие обращались к врачам
терапевтам, но те,
ссылаясь, что не их профиль, советовали пойти к психиат

рам. Как известно, наш народ как огня боится людей этой
ориентации. Кто же хочет добровольно сдаваться в дурдом?
Поэтому терпели, страдали и лишь обменивались гадкими
стишками, от которых лишь одно спасенье – напиться вус

мерть, так сказать до усрачки. Но это тоже, сами понимаете,
не выход. Так можно, если часто то до другой крайности дой

ти и познакомиться с «белочкой», как в народе ласково назы

вают белую горячку.
Прервем наши печальные размышления долгожданным
призывным звонком. Все, кроме одного, кто некстати решил
выдавить из себя раба, дружно повалили в зал.
– Рассаживайтесь, рассаживайтесь, – успокаивала делега

тов спикерша. – Продолжим наше заседание. Следующий
вопрос на повестке: об очередном переименовании станции
метро. Всем надоело название «Прекраснопресненская»?
– Да! – грохнул зал.
332
Георг Альба
– Предлагаю назвать «Напраснопресненская». Кто «за»?
Конечности взметнулись в едином порыве.
– Единогласно. Идем дальше…
– Можно мне? – раздался с места голос.
– Да, пожалуйста, депутат от Калмыкии. Только поближе
к микрофону.
– Я недавно в Очень Большом Театре смотрел «Лебединое
озеро». Так вот там Одетта слишком легко до неприличия оде

та! Прямо срамота – все прелести просвечивают.
– Откуда там прелестям взяться? – возразил депутат от
Тамбова. – Одна кожа да кости.
– Попрошу меня не перебивать! – обиделся друг степей. –
Сходите и сами убедитесь!
– Господа, не ссорьтесь! – вступилась спикерша. – Мы на
очередное заседание пригласим главных: балетмейстера с ре

жиссёром. И всё выясним. Эта тема, считайте, закрыта. Идём
дальше.
– Известно, что загадки без отгадки мерзки и гадки, – за

бурчал в микрофон очередной пораженный поэтическим не

дугом. – Купил ребенку книжку, а там и взрослому не спра

виться.
– Как называется? – спросила Склизска.
– «Палочка, что на пол упалочка». Вот такое дурацкое на

звание…
– Приведите примеры загадок. Может, мы сообща отгада

ем? – улыбнулась спикерша и застучала по столу перстнями
и кольцами в ответ на поднявшийся в зале шум. – Тише, тише,
товарищи, мы с вами не в Кнессете и не на одесском привозе!
– Ну вот например, – стал припоминать депутат. – Сочи и
что значит «сочинять»?
Зал замер, шевеля извилинами. Прошла минута, другая...
– Сочинять, значит бурно отдыхать в Сочи! – дошло до
какого
то толстяка в первом ряду.
Все одобрительно загоготали.
– А вот, например, что такое «кость» – ясно. А что такое
«ёмкость»?
Снова пауза, но менее длинная.
– Ёмкость – это очень вкусная кость, – осенило кого
то. –
Значит: ем кость!
333
Страна Попсовия
В зале общий восторг и улюлюканье. Наконец
то занялись
делом.
– Ещё пример, – не унимался потерпевший. – Чем отли

чается барометр от «наобарометра»?
– Ну это и клопу ясно, – мгновенно отреагировала Склиз

ска. – Барометр показывает хорошую погоду, наобарометр –
плохую!
Общий восторг и крики «Браво».
– Тихо, тихо, господа! И с этим всё ясно. Давайте сменим
пластинку. Хотя напоследок я тоже вам задам загадку. Что та

кое работница Нина и штанина?
– Рабочая одежда её. Штаны, – поспешил кто
то, не по

думав.
– Нет, неверно.
– Может брюки шьёт? – предположил другой.
– Нет.
– Не знаем, – загалдело несколько голосов.
– Так и быть, скажу: штанина – Нина, зачисленная в штат, –
Спикерша торжествовала. – Ну и последнее: Нина и станина?
– На станке работает, – выкрикнул делегат с Урала.
Наступила тугодумная, как и положено в Думе, тишина.
– Ладно! Не буду вас мучить. Станина это состарившаяся
Нина. Ну, а сейчас объявляется перерыв на обед.
Народ селевым потоком хлынул к гостеприимному дяде
Нико, что обосновался этажом ниже, сбив с ног входившего в
зал делегата, которому не вовремя приспичило выдавливать
из себя раба.
* * *
– Предъявите ваш портрет?
– попросил гаишник, поигрывая жезлом.
– У меня с собою нет.
– Ну, тогда давай права!
– Под колёсами трава…
– Значит, въехал на газон.
«Ух, какой ужасный сон, – проснулся Давид Ёсич в поту,
как и принято, в холодном. Даже парик слегка подмок. А су

шить целое дело. Ввиду того, что он к коже крепится клеем
«Момент», так любимом среди трудных детей
подростков,
334
Георг Альба
то сушить приходится, держа голову над газовой горелкой,
что, согласитесь, небезопасно. Ну что делать – надо, как го

ворится, Вася, надо! Ведь сегодня идти в ночь на боевое де

журство. На встречу с нечистой силой, а то и с самим Сата

новским (одна из конспиративных лже
фамилий Ленина, кто
не в курсе). Не мог же я отказаться, хотя, что кривить душой
пред самим собой – страшно. Пострашней Афгана, «Норд

Оста» и Беслана. Там, хоть и озверевшие, но люди. А с людь

ми, при желании, можно всегда договориться. Здесь же силы
ада, так сказать, потусторонние, Как с ними обходиться, ума
не приложу. А если погибну? Буду народный герой, как Алек

сандр Матросов… А наследство, состояние! А дела кому пере

дать? Сыну? Так он недотёпой вырос. Единственное, что ум

ное изрёк, так это, «что природа отдыхает на детях великих
людей, а дети отдыхают на природе, на даче». Ну что с него
возьмёшь? Женился, а внуков всё никак не подарит. Не в меня
пошёл. Уж чем
чем, а мужской силой я славился. Ну и голо

сом, конечно! Что делать если толстенная сберкнижка, как и
у многих творцов, является единственным моим «собранием
сочинений». Ну что поделаешь, раз не Фельцманом
Ельцма

ном уродился? Но зато как пропагандировал их сраные пес

ни! Из кожи лез… А теперь вот иди, погибай. Говорят, что
Иисус тоже накануне «премьеры» колебался и страдал: мол,
пронеси чашу сию… Но всё
таки решился. А если б отрекся?
Сказал бы: «Да я, ребята, пошутил. Чо вы, в натуре, как эти?».
И не случилось бы распятия, а мы бы не знали тогда, что был
такой… Главное – не отречься, то есть не отступить, тогда и
мир будет помнить в веках. Как поётся в песне Марка Пинко

ва: «Не отрекаются любя».
Глава двадцать седьмая
ЖЛТ
Женская литературная тюрьма (ЖЛТ) переполнена. Что
называется – яблоне негде увясть. Сейчас предзасыпальный
час, дарованный администрацией для праздных разговоров:
лясы поточить, душу отвести. Вот дамочки и «отрываются по

полной».
335
Страна Попсовия
– Слово «правительство» тут же у меня вызывает ругатель

ство, – заявила всекритично настроенная Тина Толстикова и
сплюнула по
блатному (даже недолгое пребывание на зоне
всему научает).
– Я знала одного окулиста,
Любившего музыку Листа,
– срифмовала Марья Тунцова.
– Святослава Фёдорова, поди? – догадалась Нина Отру

бина.
– Его, его! А то какого же ещё? – подтвердила автор иро

нических детективов. – Теперь не встретишь окулиста, пад

кого до звуков Листа.
Заметим, что эпидемия рифмоплётства просочилась и
сюда. Да и вообще, весь город начал сходить с ума, превраща

ясь чуть ли не в Древнюю Элладу, где, говорят, люди обща

лись только в рифму.
«Джавахарлал Неру
Любил плясать ни в меру,
А итальянец Франко Неру
Пускался в пляс под хабанеру»
– Произнесла нескладный стишок Светлана Варинина и
заявила: – Так и быть уйду в поэзию, потому что устала от
огромных гонораров. Там хоть платят гроши – отдохну от по

купок вилл, «Майбахов», яхт и самолётов.
– А я люблю балет и баллетристику и ни на что их не про

меняю, – сказала гордо Галина Ташкова.
«На стене висит икона,
Одолела вдруг икота,
Но и покурить охота.
Сигарету взяла Тина:
Душа просит никотина!
"В чем находится истина?" – задалась вопросом Тина»
– Толстикова повторно сплюнула, дочитав стишок: – Го

товлю сборник лирических стихотворений, но без мата.
– Почему «без»… ведь так сейчас не принято? – спросила
подружку Сонька Спиртнова. – Эх, веселая была у нас с то

бой передачка «Школа благословия». Жаль, что царице не
понравилось. Видите ли, её туда не пригласили. А о чём бала

336
Георг Альба
кать
то с ней? О Филимоне Пидорасовиче? Закрыла, зараза,
в один миг!
– Приезжаю в южный штат,
Но забыла термостат.
На башке от солнца каска,
А природа рядом – сказка!
– похвалилась Нина Отрубина недавним посещением Аме

рики.
Ох, хитра душа
душёнка
У поэта Эхтушёнко.
Выступал он как
то в Тушино –
Стадиона пол обрушено.
Вкус еды он чует тонко –
На столе всегда сгущёнка,
– выдала Сонька Спиртнова и довольно заулыбалась: вот,
мол, как я этого козла отмыла шампунем!
«В ссылке Ленин
Жил вместе с оленями –
С людьми жить лень.
Живя в ссылке,
Получал посылки.
Жаль, что сала
Присылали мало.
Слали «Правду»

И он рад был.
Чтоб не заметил враг,
Прятался в овраг.
Враг стал рыть ров.
Ленин сбежал на остров.
А там жила цапля
С глазом круглым как капля.
Пошёл Ильич прошвырнуться в поля:
Кругом сплошная конопля».
Светлана Варинина, окончив чтение, посмотрела на сосе

док: ну как?
– Гениально, Светк! Ты настоящий Бальмонт, твою мать! –
337
Страна Попсовия
похвалили подруги и из зависти замолкли.
– У нас здесь нормальный «сбыт», – сказала Нина Отруби

на, – то есть вполне сносный быт (сбыт).
– Жаль только, что сплошной «престол», – добавила Ма

рья Тунцова, – пресный стол, можно сказать – диетический.
– Что же здесь плохого? – вспомнила про свой гастрит Тол

стикова.
– Хотелось, чтобы был «апостол» (аппетитный стол)! –
возразила Ташкова. – Да и плохо, что нет здесь «молотка» –
лотка, торгующего молоком.
– Может, тебе ещё и официанта или офицера нужно? –
подковырнула ехидная с детства Спиртнова.
– Меня волнует, девчата, вопрос: почему никак не откро

ют вирус – возбудитель пьянства на Руси? – серьёзным тоном
спросила Тунцова.
– Тебе
то что? Ты, что ли, пьешь? – подала голос до того
молчавшая Устинович. – Лучше скажите, кто пользовался
«Палицей»?
– Что это? – не поняло общество.
– Крем такой для лица, называется «Палица», покрывает
пол
лица. Певица Холерия с мужем Ухоженным открыли в
Парижске линию по выпуску.
– Спасибо, не надо. Пусть сама мажется! – возразили хо

ром.
– Вы бывали в «Задницце»? – спросила снова Устинович.
– Где, где? – не расслышали подруги.
– Ну, на окраине Ниццы (зад Ниццы). Там ничуть не хуже,
чем в центре. Советую посетить.
– Иди сама в жопу, – послала резкая с детства Толстикова.
– Девочки, не ссорьтесь, – призвала Отрубина. – Так не

долго и до «томата» снизойти, то есть до товарищеского мата,
а уже час поздний и спать пора. Мы что
то сегодня не на шут

ку разговорились. Вот послушайте напоследок стишок о моём
пребывании в Норвегии.
«Побывала я в Осло
И купила там весло.
Греблей тайно занимаюсь,
338
Георг Альба
Потому от всех скрываюсь
Пригласил меня посол
На приём в своё посольство.
Хоть умом он и осёл,
Но известен хлебосольством.
Он сказал, что новосёл
Въехал в новый особняк.
Вечер весь сосал мосол,
На прощанье впал в столбняк».
– Я тоже прочту, – решила выпендриться мастерица де

тективов Устинович.
«Укрой обнажённое тело,
Отелло!
Что смотришь так обалдело
На рук своих черное дело?
Коль ты задушил Дездемону,
То выпей коньяк, занюхай лимоном,
Да труп убиенной зашей в мешок,
Иначе у всех будет искренний шок.
За эти делишки, вы – мавры,
Не претендуйте на лавры.
И на основе возмездия права
Найдётся на каждого мавра управа!».
– Посвяти домоуправу, – посоветовала Толстикова зевая.
– Кто знает, как в армии называют косметику?
Все молчали, пожимая плечами.
– Боеприкрасы! – выпалила, торжествуя ненавистница
«Чёрного квадрата» Шмулевича. – А как называется лоб лы

сеющего мужчины?
Контингент устало молчал.
– Озлобление! А как называют наказанного за ложь? – по

несло на всех парах даму.
Молчание.
– Заложник! А армейский балет называется – арбалет…
– Ты всё сказала? – возникла из тишины коллега по «Шко

ле благословия». – Успокойся! Все устали и спать хотят. Луч

339
Страна Попсовия
ше бы спела колыбельную.
– Ко сну располагает шансон, – не унималась Толстикова.
– Кстати, я родилась на Юпитере?
– Ты чё, уж совсем? – усомнилась подруга.
– Ни чё не «совсем»! Так называется южная часть Ленинг

рада: Питер и юпитер (южный Питер).
– Ах, вон что!
– Пора нам, девочки, сочинить оду, в которой будет очень
много во
о
о
ды, – сказала сонным голосом Варинина.
– Почему на ужин давали «список»– старый списанный
сок? – запоздало возмутилась Отрубина и отрубилась, мело

дично захрапев.
– Я решила написать маленькую повесть, скорей «повест

ку», – мечтательно произнесла Устинович, приоткрыв один
ещё не уснувший глаз.
– Дура и кандидатура – женщина в правительстве, – ни

как не утихала Толстикова под общий храп. – Гений и гинея –
женщина
гений, Она и налог – аналог… рост и хворост – ма

ленький рост (хворал в детстве)… дачник и неудачник – не
имеющий дачи…
Вскоре послышалось сопенье, переходящее в храп: нако

нец отдалась в объятья Морфея и Толстикова.
Глава двадцать восьмая
«Антиссемизм» и словоблудие. Визит в обитель печали.
– Что разинул рот, как банкрот? – спросила императрица
зевнувшего канцлера. – Небось, скучно тебе со мной? Поди,
надоела старушка?
– Что вы, Ваша Праведность! – всполошился Зубоскал

кин. – Не выспался сегодня, вот и зевнул. Извините Христа
ради.
– Ты же у нас неверующий. Зачем Христа упоминаешь?
– Так принято говорить. Вот и…
– Кто тебе спать не давал? Наверное, с какой
нибудь про*

***ушкой мне изменяешь?
340
Георг Альба
– Что вы? Что вы? – покраснел канцлер. – Я верен вам,
как горечь во рту больному циррозом!
– То
то … смотри у меня! Коль узнаю – велю кастрировать,
как и цыгана
болгарина этого. Теперь он сопранкой поёт про
семинары в си
миноре! Кстати, до меня дошёл слушок, что
ты недвижимость приобрёл за «бугром», а от меня утаил.
– Вот сегодня и хотел вам сообщить…
– Ну, сообщи!
– Островок возле Кубы прикупил. Маленький такой. «Ку

биком» называется.
– Кубиком
рубиком, что ли?
– Раньше так назывался, когда им владел Рубинович, кото

рый прежде носил фамилию Абрамович и дружил с чукчами.
– Он фамилию изменил? Я и не знала. Мне Ватрушкин не
докладывал.
– Абрамовичем был при прежнем императоре, а как вы
взошли, так и сменил.
– Отчего? Разве прежняя плоха? Ведь у нас антиссемизма
давно нет… или есть?
– Ещё как есть, – вмешался в разговор, стоявший у окна,
Обрезников. – Меня, например, то и дело достают: письма,
звонки и эсэмэски с угрозами… Окружила себя, пишут, цари

ца жидами – продыху нет… Вероятно, скоро нас всех ожидает
«Европа», то есть «еврейская тропа» – исход.
– Да, Ваша Величавость, – подтвердил Зубоскалкин. –
Граф прав! Но не будем о грустном… Я там на Кубике… вернее
в море, видел много китов и даже один раз… ракиту.
– Ракету? Как при Карибском кризисе, когда я ещё моло

душкой была? – проявила осведомлённость Анна Емельянов

на. – Разве не все их тогда вывезли при Никитке?
– Не ракета, а ракита, – поправил канцлер.
– Дерево? Там она растёт? Там же тропики!
– Ракита, Ваше Всепознаваемость, – это раненая самка
кита. Сокращённо: «ракита».
– Кто до такого додумался? – удивилась барыня.
– Ваш покорный слуга, – поклонился Зубоскалкин и по

тупил взор.
– У тебя не ум, а «пентиум», – похвалила царица. – Пяти

кратный ум. Вот за это тебе я всё и прощаю, засранец ты эта

кий.
341
Страна Попсовия
Канцлер смущённо покраснел, но, взяв себя в руки
ноги,
продолжил:
– Против вас готовится заговор, Ваша Безграничность.
– Да слышала ни раз! Нашёл, чем удивить… Говорят, что
даже не заговор, а «крюк»!
– Что ещё за «крюк»? – в унисон удивились придворные.
– «Крюк» – значит «коварный трюк». Не ожидали? Как я
вас? Я тоже могу всяческие дуросплетения из слов делать.
– Вы гениальны, матушка! – упали разом на колени Об

резников и Зубоскалкин.
Поднявшись с колен, придворный поэт неожиданно за

фонтанировал:
«Каховка, Каховка, родная спецовка!
Нам выдал её Комсомол.
И ковка, и бровка, и снова обновка!
Прими натощак бесалол!».
– А я думала, что ты совсем иссяк, мой дорогой, – удиви

лась императрица. – Ну, давай ещё запузырь что
нибудь!
« Ура! Поедем с тобой на Урал!
Лишь бы билеты никто не украл.
Кому кобура, а кому конура,
– спорят бойцы от утра до утра.
Какая ****а расщепила уран?
Ведь ядерный ждёт всех в итоге буран!».
– Ты теперь, батенька, без мата не можешь рифмовать?
– В мате сила русской поэзии, матушка! Но я могу и без… –
Обрезников призадумался. – Вот, например, на шахматную
тему.
– Теперь «мат» запрятался в середину слов: и «матушка», и
«шахматы». Действительно, без него язык обеднеет, – заме

тила царица. – Ну, давай про шахматы!
– Пускай он теперь про шахматы, – указал на Зубоскалки

на поэт, – а я передохну с вашего милостивого позволения.
– Отдохни, голубчик мой!
– Я могу лишь загадки загадать на шахматную тему, – ска

зал канцлер, – а стихи не моя стихия.
– Всё равно хорошо получилось, – улыбнулась Анна Еме

льяновна. – Стихи и стихия!
342
Георг Альба
– Что такое в шахматах «ход» все знают, а вот что такое
«доход»? – Зубоскалкин лукаво улыбнулся.
– Гонорар за проведенную игру? – предположил Обрез

кин
Обрезников.
– Ан нет, – канцлер сделал паузу и, не дождавшись ответа,
сказал: – «Доход» это состояние до начала шахматной партии.
До ход!
– Ой, хитрец, – похвалила царица.
– А что такое «коземат»?
– Укрепление? – не уверенно спросила императрица.
– Извините, но не то! – торжествовал канцлер, скаля зубы.
– «Коземат» – это козе мат!
– Разве козы в шахматы играют? – искренне удивилась
барыня.
– Если хорошо выдрессировать, то смогут, – обнадёжил
Обрезников
Обрезкин. – Я тоже хочу задать загадки.
– Задавай, но чтобы они не были слишком гадки, – сриф

мовала царица. – И я скоро в поэтессы подамся, если в посу

домойки не возьмут.
– Что такое или кто такие каракули?
– Плохой почерк? – клюнул на приманку канцлер.
– Каракули – это детёныши рака! – торжествовал граф.
– Как мило! – захлопал в ладоши Анна Емельяновна.
– Вот ещё из той же серии: что такое ракушка?
– Где рак живёт? – ляпнула царица.
– Нет, Ваше Всеблагородие! Это то, чем рак слышит – ушко
рака, ракушка. Сменим тему. Что такое мотыга?
– Ну, чем на огороде… – поспешила с ответом императри

ца. А Зубоскалкин насупился и молчал, понимая, что здесь
очередной подвох.
– Монгольско
татарское иго! А сокращенно – мотыга.
– Ну, господа, устала я с вами. Дайте передохнуть немнож

ко. У меня сплошное умаление, то есть ума лень… Вот и я от
вас поднатаскалась со словами всякие фокусы выкаблучивать!
– Браво, браво, Ваше Превеличество! – похвалили при

дворные.
В дверях показался дворецкий с положенным ему по ста

тусу жезлом в руках.
343
Страна Попсовия
– К Вам пожаловала госпожа Угорелик. Говорит, вы ей на

значили. Впустить?
– Ах, Розитка
паразитка! Пущай войдёт. А вы, мужики, пока
оставьте меня!
Зубоскалкин и Обрезников поспешно скрылись в боковой
двери, не плотно закрыв её: всё
таки интересно, зачем пожа

ловала эта стервь окаянная, на которой, как говорится, пробу
ставить негде – всё заляпано синяками от засосов, любовни

ков меняет как початки… кукурузы в момент уборки.
* * *
Он шёл по брусчатке, молча и сосредоточенно. Кругом ни
души. Спецслужбы позаботились, чтобы на Прекрасной пло

щади не появились праздношатающиеся. Операция готови

лась долго и сосредоточенно. Одежда напичкана «жучками»,
– происходящее должно транслироваться куда надо.
«Эх, некстати, – здесь не Ницца! –
Разболелась поясница.
Не курорт здесь, а гробница.
Очень захотелось пиццы…»
С некоторых пор и в его здраво
мудрой голове самопроиз

вольно складывались дурацкие стишки. Заметим, что эта гад

кая эпидемия захлестнула весь город. Кругом только и слы

шалось, что в рифму. Какая
то «стихия стиха», как метко вы

разился Зубоскалкин. Учёные ломали головы и бились над
созданием противоядья, но пока безуспешно. Импортных
лекарств тоже не появилось. Хотя, говорят, в Англии создали
таблетки «Анти
байрон». И Запад не стал исключением и
подвергся этому новому «птичьему гриппу». Только Америку
ещё не затронуло, потому что за океаном. Но эти таблетки
англичане держат в строгом секрете, и все старания службы
Ватрушкина успеха не имели. А болезнь распространялась и
распространялась. Теперь и бомжи, и рыночные торговцы
говорили стихами. Страдала и армия, а там, сами понимаете,
поэзия совсем не ко двору. Как приказы рифмовать? Сплош

ная потеха. Но мы отвлеклись…
344
Георг Альба
Наш герой приближался к усыпальнице, а зуб на зуб не
попадал. Общественный Голос России сам себя не узнавал:
«Что это со мной? Плохо, что я не православный… Да, и к
религии предков тоже равнодушен – в синагогу, как говорит

ся, и мацой не заманишь!
Пил из пиалы Пилат,
Любил пилот самолёт.
Ввязался, что сам не рад!
И руки холодны как лёд.
Если жив останусь непременно выпущу книжку стихов.
Сукой буду!».
До объекта оставалось всего ничего.
«Ноги стали ватными,
налились свинцом.
Где народ с плакатами?
Чешется яйцо».
Притормозил в двух шагах и непроизвольно перекрестил

ся – раввины не видят, а Саваоф простит. «Хорошо, что пока
разведка не научилась мысли читать, а то позор какой, если б
узнали, что творится в голове?
Кто поднёс бы мне бокал
Коньяку или водки?
Может, вырвется вокал
Из лужёной глотки?»
Набрав полные легкие, собирался гаркнуть: «Смело, това

рищи, в ногу», как вдруг услышал игру небольшого оркестра.
Музыка доносилась из Мавзолея, да притом знакомая – «Пут

ники в ночи». Он любил этот хит Фрэнка Синатры и иногда,
любуясь собой в зеркале и поправляя парик, напевал прият

ный мотив. Это как
то подбодрило. «Почему не предупреди

ли, что там в засаде, оркестр?». Подошёл к дверям. Теперь ясен
и состав: труба, кларнет, тромбон, туба и барабан. «Что ли
кремлёвские курсанты репетируют? Но почему в столь по

здний час?». Посмотрел на свои дорогущие швейцарские –
345
Страна Попсовия
остановились, гады, от страха. Метнул взгляд на башенные –
четверть второго. «Неужели так медленно пёрся? Ведь вышел
из ГУМа, где помещается ближайший пункт наблюдения, как
условились: без пятнадцати двенадцать. Или время тоже со
страху ускорило свой бег?». Увесистый замок на месте. Дос

тал выданный под расписку ключ. Вставил, повернул. Трень

кнуло. Запор открылся и музыка внезапно прекратилась. От

ворил дверь. Вошёл в могильно
склеповый полумрак. В нос
ударил резкий запах нафталина. Не удивился: «Наверное, для
дезинфекции так надо». Ступил в залу. Никаких признаков
оркестра. «Почудилось со страху? Слуховые галлюцинации?».
Гробы на месте, крышки закрыты. Голубой свет усугубляет
ощущение жути. Вырвался из уст стихийный, неуправляемый
волей экспромт:
На огне лежит шампур.
Вылил на себя шампунь.
Съездить захотел в Шампань.
Ты, Ильич, из гроба встань!
Крышка левого откинулась, будучи на шарнирах, и покой

ник воссел, как дитя в тазике когда купают. Дедушка Ленин,
пристально посмотрев на гостя, спросил приветливо:
– Вам кого, ггажданин хогоший?
Давид Ёсич от неожиданности лишился речи – «в зобу
дыханье спёрло», как говаривал другой дедушка менее опас

ный – Крылов.
– Я певец, – выдавил с неменьшим трудом, чем выдавли

вает из себя раба депутат Госдумы.
– А я думал, что очегедной ходок, – хихикнул Ильич и
почесал скособочившуюся от времени бородку. – Ох, как они,
пгоклятые, надоели со своими пгозьбами!
– Я не собираюсь ничего просить, – осмелел гость. – Зва

ния всяческие имею, в деньгах не нуждаюсь, женат, дети есть,
вот только внуков, пока…
– Ну за этим, как говогится, не загжавеет, – снова хихик

нул Ульянов
Крупский и ловким шлепком прибил севшую на
лоб моль. – А нафталину не захватили, мил человек?
– Так не знал! Если б заранее предупредили, целый грузо

вик мог бы…
346
Георг Альба
– Ну с ггузовиком погодите, а вот от бгоневика не отка

жусь. Помните, как когда
то я выступал у Финляндского вок

зала?
– В школе проходили, товарищ Ленин, – совсем освоился
в новой обстановке Промзон. Всё
таки не Чечня и не Афган и
пули не свистят, а только моль порхает.
– Так, может, споёте, коль вы певец? – убил очередную
насекомую на щеке Вождь.
– Не думай о секундах свысока, – начал из «Семнадцати
мгновений» и почувствовал, что забыл текст, поэтому, как ста

рая пластинка, перескочил дальше. – Свистят они как пули у
виска…
– В меня, знаете ли, тоже эсегка Каплан стгеляла, – пере

бил Ильич. – Ну, пойте, пойте!
– Мгновения, мгновения, мгновения, – текст окончатель

но забылся и мелодия прервалась. «Какой позор! Пред вож

дём облажался».
– А почему «не думай свысока»? – придрался Ильич. – В
наше время смотрели свысока, а не думали. Кто слова напи

сал?
– Известный поэт, но не Пушкин…
– Понятно, что не Александг Сеггеич! Он бы так не напи

сал. Это как
то не по
гусски. Вот если бы Коба написал, то
ему простительно – он кавказец…
– Чито мнэ пра
а
аститэлно? – раздался знакомый альт с
потолка.
И, как бывалый гимнаст с трапеции, Отец Народов мягко
спрыгнул с потолка, слегка крякнув, чем чуток подпортил себе
судейский бал – давно не выступал на соревнованиях по сда

че норм ГТО.
– Ёсь Серионыч, – изумился гость. – И вы здесь? А ведь
вас же давно в другое место переложили?
– Мало ли что «пэрэложили»… Мнэ здэс больше нравит

ца, чем там у стэны. Там сквозняки и пагаварит нэ с кем! А
здэс мой учитэл Илич…
– Ну да, ну да, – мысленно перекрестился певец, опять
допуская, хоть и тайную, но поли
религиозность.
– Так што мнэ прастително, дарагой Илич? – полез за труб

347
Страна Попсовия
кой и табаком в бездонный карман галифе Отец Народов. –
Надэюс, то, что праститутку Троцкого замочил?
– Да, именно это, – соврал Ульянов
Крупский. – Позномь

тесь с нашим гостем, догогой Коба.
– Промзон Давид Иосифович, – представился певец, внут

ренне ходя ходуном, но неожиданно вспомнил нечто спаси

тельное. – Ёсь Серионыч, вы меня, когда я был пацаном, на
руках держали. Я приехал с пионерской делегацией с Дон

басса и пел перед вами… вы похвалили…
– Каво я толко на руках нэ держал, – устало набивал труб

ку Сталин. – И Ольгу Аросеву, и Любовь Орлову, и Марину
Ладынину, и… Марлэн Дитрих… и …
Вождь щёлкнул пальцами и прикурил от загоревшегося
мизинца, так как давно научился обходиться без спичек. Пе

вец обомлел – таких фокусов ещё не приходилось видеть. «Та

кое ни КИО, ни Арутюну Акопяну не под силу… Воистину он
– великий человек!».
– Канэшно, великий, – прочитал мысль Вождь и выпустил в
сторону гостя в знак благодарности зеленовато
едкое облачко.
– Кто в этом сомнэвался, того к стэнке или в Соловки!
«Наша
то разведка читать мысли ещё не научилась, а он
вон какой мастер. Великий, великий!». Промзон всё больше
изумлялся услышанному и увиденному. В этот момент одна
из плит в полу начала как
то странно вытанцовывать, а потом
поднявшись отвалилась набок. Из отверстия сначала показа

лись густые бровищи, затем лицо и, наконец, весь товарищ
Прежнев с мешком в руках.
– Минеральный сиклитарь! – вырвалось у ошеломленно

го певца. – И вы здесь?
– Магомаев? – мгновенно отреагировал Генсек
дравосек.
– С концертами к нам, Муслим Иваныч или как? «Ах, эта
свадьба, свадьба, свадьба пе
е
ела и пля
я
я
сала!».
Генсек пустился в пляс по кругу.
– Дорогой Леонид Ильич, я Давид Промзон. Вы спутали!
Я «Семнадцать мгновений» пел. Помните?
«Не думай о сосисках с колбасой,
а лучше скушай булочку засохшую!
Но если смерть придёт к тебе с косой,
348
Георг Альба
Подсунь ей ты лишь кошечку подохшую».
– Да, хорошая была песня, душевная! И Гале моей нрави

лось, – прослезился Прежнев.
В это время Сталин, молча, отравлял атмосферу, а Ленин,
достав из
под себя трубу, перебирал клапанами.
– Извините, Муслим Сергеич, я сейчас делом должен за

няться, – он ушёл в дальний тёмный угол и стал условным
стуком вызывать кого
то. Из вентиляционного колодца по

казалась нескладная как жердь фигура царя московского.
Пахнуло застаревшими фекалиями. – Я вам, как просили,
известь негашёную принёс. Может, надо было гашёную?
– Ничаво, ничаво, и эта сойдет, – открыл варежку ряже

ный. – Я сам её загашу. Спасибо, мил человек! Давай сюды.
Прежнев протянул объёмистый пакет. Иван Василич на

дорвал, зачерпнул содержимого и как детской присыпкой
начал обрабатывать своё запущенное тело. Запах ископаемых
экскриментов быстро подавлялся едкой извёсткой.
«И Иван Грозный с ними, – изумился Промзон. – Куда я
попал? Не мавзолей, а Большой театр!».
Прервёмся на этом, дорогой читатель, потому что и дру

гие персонажи нашего глумливого повествования уже зажда

лись и от нетерпенья бьют копытами.
Глава двадцать девятая
Об Икаре и вообще… Попытка отравить
«Икал, икал Икар и доикался,
Летал, летал, да вдруг сорвался!
Об землю – грох,
И вскрикнул: «Ох!»
И подошёл к нему Дедал:
– Зачем так высоко летал?
Чего тебе я не додал?
– Хотел я к Солнцу полететь,
На пятна энти посмотреть…
– Чего тебе до энтих пятен?
349
Страна Попсовия
Ты стал уж слишком непонятен,
Ты стал глупей, как я заметил.
Как воск растаял, не приметил?
На новых крыльях полетишь –
Ты мне в копеечку влетишь!
– Не буду больше я летать!
Пойду теперь копьё метать,
И стать атлетом этим летом
Гораздо лучше, чем скелетом.
Могу я стать и дискоболом,
И озабочусь женским полом…
– Вот молодец, и не летай!
С судьбою в прятки не играй!
Хвалю тебя, сынок, за это.
В награду получи конфету!».
Троекуров откатился от стола и произнёс торжественно:
– «Поэма об Икаре и постигшей его каре». Посвящается
Дню Космонавтики! Что скажешь, коллега?
Иссушенко скукожился и выдавил, борясь с настырной
зевотой:
– Как
то, брат, глумливо очень. Могут за такое по шапке
дать, не посмотрят, что инвалид. Тем более, что инвалид и
инвалюта – вещи несовместимые.
– Ты так считаешь?
– Притом в тексте масса нелепостей, – продолжил Арсе

ний вести «огонь» дружественной критики. – В те времена…
и конфеты?
– В какие «те»? Это миф, – дёрнулся Андриан и снова
подъехал к столу, полюбоваться рукописью.
– И что значит «непонятен»? Наверное, имеется в виду
«непонятлив»? Оплошность не допустимая для литератора с
твоим опытом.
– Ищешь блох? Такой пустячок никто и не заметит.
– А выражение «сорвался». Разве он лез куда
то? Опять
неточность или небрежность…
– Ну ты меня совсем задолбал!
– А словечко простонародное «энтих» зачем? Разве они из
русской деревни?
350
Георг Альба
– Ну, привязался! Это связь с народом…
– К тому же, зачем посвящать космонавтам историю с та

ким печальным финалом? Они этому, ой как не обрадуются!
Послушай, в свою очередь, и мой опус.
Иссух
петух распряпил спину, поднял вверх руки
крылья
и загнусавил:
Геродот, когда один,
Потреблял героин.
Философии то средство
Помогало даже с детства.
Страшный хищник гложет кость.
В лампе ты прибавь яркость!
Теософ, надень носок,
Тиофос насыпь в горшок.
Любил любитель каратэ,
Ходить с подружкой в Варьете.
Любил играть он также в теннис
И вправить томной даме пенис.
«Непослушная ты, дочка,
Где же ключик от замочка?»
Вот захлопнулась форточка,
И на этом ставим точку».
– Ну как? – Иссух торжествующе посмотрел на приятеля.
– Ты врачу не показывался? – мстительно закусил губу и
туго затянул шарфик на собственной шее Андриан.
– Какому врачу?
– Психиатру, конечно. Такого бреда я давно не слышал!
Удавиться можно…
– Неужели не понравилось? Ну и удавись, коль застрелить

ся нечем. И станешь популярен, как Маяковский!
– Сам удавись! Может, тогда на Есенина станешь похож.
Такую беспомощную мерзость даже критиковать не хочется!
Ты не только иссушился, но и исписался, дружок!
– От такого слышу! Лучше ответь мне, что такое «кобелян

ство»?
– Откуда мне знать какую
то похабщину?
351
Страна Попсовия
– Вот то
то и оно
то, а ещё критикуешь! Знай: «кобелян

ство» – это половое созревание у юношей, а у девушек то же
самое называется «сучковатостью».
– Теперь я тебя спрошу: как Кашпировский помогал бара

банщикам?
– Не знаю, – поник плешивой головой Иссушенко. – На

шёл тоже, кого вспомнить! Шарлатана.
– «Даю ударную установку!» – вот как, – Троекуров торже

ствующе, но нервно стал кататься взад
вперёд.
– А ты знаешь, что Джордж Буш любит буженину? – вос

прянул вновь Арсений.
– Мало ли кто что любит! – прекратил катание Адриан. –
Я вот, например, люблю синие очки синоптика.
– А я уважаю продавца сена, сеноптика, – улыбнулся Ис

сух. – Хотя оптовый продавец – как правило, вдовец!
Пасёт частенько он овец.
– Коль тебя снова на рифмы потянуло, – оживился Трое

куров. – То получи и от меня:
На секс он наложил табу.
Конечно, можно – очень редко.
Нет секса, например, в гробу…
И заскрипела табуретка.
Любовь ведь в наше время редкость,
Но тем и ценна «табуредкость»!
– Ты о себе?
– Разумеется, не о тебе! Ты же в свои семьдесят пять ни
одну юбку не пропускаешь.
– Кстати… вернее, нет! Ты здесь сидишь, как в башне из
слоновой кости, никуда не выходишь и ничего не знаешь, а
весь город, как с ума сошёл. Все говорят в рифму – поэтами
заделались! Представляешь?
– Это очень хорошо, даже очень хорошо, – запел буратин

ским голосом Троекуров и ослабил тугой узел на шее, отчего
пение стало громче. – Мы же о том и мечтали, чтобы любовь
к поэзии захватила всё население. Отрадно узнать об этом!
Значит, наша взяла?
352
Георг Альба
– Взяла
то взяла, да уж слишком взяла! Никто не работает,
все только рифмуют. Уже начались в связи с этим перебои с
транспортом, как надземным, так и метро. Фабрики, заводы
останавливаются, магазины перестают работать, в армии бар

дак… Одним словом – ужас!
– Что касается армии, так там бардак давно и без поэзии…
Послушай
ка ещё:
Мужика зовут Георг,
Он на фабрике парторг,
Раньше был он лишь культорг.
А теперь там Сведенборг
Конкурентами заеден,
Да с ума почти что сведен!
– Браво! Первоклассный бред, Андриан! Тебе, как и мне,
и всей стране надо срочно лечиться…
– Спасибо за похвалу
пахлаву! Скажи
ка лучше, – ты зна

ком с успешным композитором Всмяткиным Егором Гитле

ровичем?
– Знаком. А зачем тебе?
– Хочу дать тексты для песен, так как совсем прохудился
мой кошелёк. После бешеного успеха «Миллиорда злющих
ос» бурная гонорарная река превратилась в маленький руче

ек, да и тот того и гляди вот
вот пересохнет. Монополия сей

час у этого шустрого Обрезкина.
– Ну так ничего удивительного – он при Ней придворным
выкобенивается! А Она, как только царицей заделалась, так и
совсем перестала выступать. А если и поёт, то срамное безоб

разие! Песни какой
то Параши… программистки из Донецка
по фамилии Подложная (падла ложная!). Или как
то в том
же духе.
– А сам
то ты после «Я грублю тебе, жизнь» тоже ведь ни

какой путной песни не написал. А?
– И я тоже сейчас на мели. Слава Богу, преподавание в
Штатах выручает.
– Что преподаёшь? Как плохие стихи научиться писать?
– И это тоже…
353
Страна Попсовия
* * *
– Вы кушайте, кушайте Анна Емельяновна! Торт ваш лю

бимый с битым стеклом, сама пекла, – Розита положила на
царицыну тарелку огромный ломоть.
В этот момент барыня зачем
то глянула в окно – наверное,
вспомнив о царе
насильнике (не гадит ли у стены?) – что
позволило гостье незаметно подсыпать в чашку с чаем стрих

нина для верности, если стекло не возымеет действия. Они
сидели за огромным обеденным столом в царской ризнице. В
центре – пыхтел пузатый самовар, стояли всяческие яства и
кулинарные излишества. Универсал Моисейка порхал вокруг,
меняя фужеры, тарелки, салфетки, прокладки… Барыня из
прислуги только ему доверяла. К тому же он выполнял и роль
«грибоедова» – первым пробовал блюда. Только вот сейчас
не успел. От того весь исстрадался – вдруг эта паскуда хочет
царицу отравить?
– Вкусная вещица, – причмокнула императрица, прогла

тывая лакомство и запивая чаем из блюдца, как на картине
Кустодиева. – Только стекло слишком мелко натёрла. Забы

ла, что я люблю, чтобы куски покрупнее попадались, чтобы
продрало горло, как следует. Это очень помогает связкам. Ты
же знаешь, раз сама поёшь, как мне доложила разведка. А то
мой женский бас превратится в писк Алсу, которая точно про

глотила осу. И ещё не люблю я Ротару!
– Лучше бы она продолжала принимать стеклотару, – под

лила масла в огонь Угорелик.
– Со своим обрубком, что ли, окончательно рассталась?
– Сколько можно терпеть? Представляешь, такой шкет, а
изменял мне!
– Мои кобели тоже мне… Но, не будем о грустном… Хо

чешь, будешь у меня в Парламенте диспетчер, как Маргарет
Тэтчер?
– Хочу, хочу, устрой, подруга!
– Ладно, предложу на днях…
В начале трапезы дамы «раздавили» бутылку коньяка и сей

час вновь захотелось.
– Эй, Борисов, подь сюды!
Балерун
попрыгун немедленно подскочил:
354
Георг Альба
– Слушаю, моя царица!
Вам достаточно еды?
Может, надобна водица?
– На хрена твоя вода,
Принеси уж творога,
Да ещё и «Хенесси»
Две бутылки принеси!
– Щас исполню ваш приказ! – Моисей нажал на «газ».
Принеся спиртное, Борисов разлил по фужерам и встал в
сторонке. Дамы выпили, крякнули, закусили (Чем дороже
коньяк, тем солонее огурчик!). И барыню потянуло на пение:
«Я взяла неверный тон,
А точнее – полутон.
Да и впала в полусон.
Распустились роз бутоны,
Съела я аж два батона.
Съехав в песне на тритон,
Заиграла в бадминтон!».
Певица остановилась и прокашлялась. Осколки стекла
вылетели из лужёной глотки.
«Ничто её не берёт, – огорчилась отравительница. – Толь

ко зря стекло толкла и стрихнина сыпала! Чем же её, гадину?
Боже правый, подскажи!».
– Слышала эту песню? Музыка Всмяткина, слова Обрез

кина. Нравится?
– Отличная! А клип сняли?
– Сняли, но получился не «клип», а «всхлип». А вот даль

ше послушай:
«Наш российский брадобрей
Перебрался на Бродвей.
Стал от этого добрей
И заметно здоровей».
– Эта песня на Брайтоне очень популярна! – похвалилась
царица. – Кстати, о Брайтоне. Ответь, подруга, что такое «за

падня»?
– Как что? Ловушка! – поспешила и царицу насмешила
355
Страна Попсовия
Угорелик.
– Сама ты «ловушка» – член тебе в ушко! «Западня» – это
когда в западном полушарии, там у них, день – «Запад дня».
Понятно? Налей
ка нам ещё, Моисейка!
Ещё засадили по фужеру и барыня, совсем охмелев, по

лезла целоваться.
– Ах ты, милая моя,
Что приходишь редко?
Едешь в дальние края –
Привози конфетку.
Я конфеты страсть люблю!
То тебе известно.
И фигуру я гублю –
Жопе в юбке тесно.
Тесто тоже уважаю –
Торт пришёлся кстати.
Хорошо, что не рожаю
Я детей в кровати!
– Анна Емельяновна, напишите мне слова, – пала на ко

лени гостья. – «Что же она, сука, не дохнет?»
– Моисейка тебе напишет. Он грамотный! Я разучилась
даже подписываться. Отпечаток перстня или пальца ставлю.
Ох, дорогая моя, Розитка
паразитка, я тебя так люблю! Так
люблю! Встань с колен! Верю, верю, что предана…
«Что ж её, окаянную, никакая отрава
то не берёт? – под

нялась гостья и сильно качнулась (тоже хорошо поднабра

лась). – Вот не смогла достать цианистого! В дефиците сей

час – каждый преуспевающий бизнесмен желает отравить
конкурента. Во всех аптеках спрашивала, даже и у Брынцало

ва!».
– Качает тебя? – заметила внимательная, хоть и пьяная,
царица. – Может ещё на посошок. Как поживает твой Са

шок?
– Он давно не мой!
– Отчего же онемел,
Комик коренастенький?
Может, в ресторане ел
356
Георг Альба
С Волочковой Настенькой?
– Нет, до неё ещё не добрался, – возразила Розита. – Руки
коротки, да там и муж ревнивый!
– Будешь тут ревнивый,
Коль имеешь «Ниву».
Купишь если ты «Майбах» –
Превратится ревность в прах!
– Так он давно на «Мерседесе». Какая там «Нива»?
– Это я так, к слову! – отрыгнула царица, и огромный ку

сок угодил Розите чуть ни в глаз.
– Не усваивает организм витамины, Ваше Величество. Что
называется: не в коня корм!
– Права ты, подруга! Не усваивает. Чего уж не пробовала: и
толчёный кирпич, и цемент, и извёстку с хлоркой, а всё назад
выходит. Вот такой несчастной уродилась. Другие люди как
люди, а я…
– Ну, не огорчайтесь! Что
нибудь придумаем, – успокои

ла гостья. – Пожалуй, пойду я. Вон как засиделись.
Долетел звук курантов, пробивших пятнадцать шомполов
девятого.
– Иди, иди, дорогая! Тебе ведь добираться далеко на элек

тричке. Всё так за городом и живёшь?
– Так и живу.
Глава тридцатая
Творческая семейка. Мавзолейные мытарства
– Только в поле осязаю полно Поля Сезанна в летний се

зон, – пробормотал Мойша Мессершмидт, лепя новую скуль

птуру «Императрица в отрочестве». Ту, что лепил до этого,
приобрела безразмерная Тредиаковка, хотя заплатила жи

денько, в соответствии с лозунгом, висящим на двери дирек

торского кабинета: «Нету денех, братцы!». Но всё равно при

ятно – всё
таки лучше пусть будет у них в запасниках пылить

ся, чем после смерти невежественные наследники на помой

ку выбросят, как Ленина собираются.
357
Страна Попсовия
– Что ты там себе под нос бормочешь? – не расслышала
поэтесса, крапая очередной вшидевр.
– Это я так… всякую ерундуллину. Не упрощай внимания»!
Пиши себе, дорогая.
– Послушай, что я наваляла:
«Папа был здоровьем хил,
Оттого что много пил.
ничего он маме бедной,
Хоть и злюке вредной,
Не дарил, а только пил.
Ласков тоже не бывал,
Всё до нитки пропивал.
Вдруг отец остепенился,
Букет купить не поленился.
Маме подарил он розы,
Сократив портвейна дозы.
Розы свежие с росой,
С притаившейся осой.
Потянулась мама к розе,
Подвергаяся угрозе.
К носу розу поднесла,
Тут и тяпнула оса!».
– Это нечто биографическое? – поинтересовался скульп

тор. – Или чистая выдумка?
– Я ничего не выдумываю, всё из жизни беру, – постучала
с лёгкой угрозой об пол протезом поэтесса: мол, лучше не зли,
а то испробуешь прочность легированной стали.
«Родной отец, хоть и татарин,
Служил исправно на таможне.
По службе был всегда исправен,
А дед – холодный лишь сапожник.
И несмотря, что мусульманин,
Российским мучался недугом.
Кумир его – великий Сталин!
Но выпивали часто с другом».
– Значит, тяжёлое у тебя было детство, дорогая, при пью

358
Георг Альба
щем
то родителе, – вздохнул Мойша. – Поэтому твой дар не
просто дар, а злоебучий скипидар!
– Прав ты, мой соколик! Кстати, а может и нет… ты обра

тил внимание, что наша царица не просто дама, а дамба?
– Почему «дамба»?
– Потому что полная телом как это фортификационное
сооружение.
– А! Понял.
– И вымя у неё примечательное.
– Грудь?
– Нет. Отчество. Имя это имя, а отчество есть вымя. Еме

льяновна (?!) Надо же! Кстати, раз уж заговорили о великих…
Как будет – Толстой в детстве?
– Он часто писался, коль писатель.
– Причём здесь мочевой пузырь? Я говорю: лобик!
– Не знаю. Не терзай меня!
– Толстой в детстве – значит «Толстолобик». Но имеется и
другое значение: толстолобик – умный ребёнок. А тонколо

бик – дурачок.
– Я вот смотрю, что таблетки на тебя совсем не действуют.
Надо будет попросить Трынди
Брынди
Брынцалова, чтобы
дал что
нибудь покрепче.
– Попроси, попроси… Послушай и про него экспромт:
«Брынцалов выстроил дворец,
Старался – затупил резец.
Тут залетел шальной скворец
И облупился вдруг торец.
Аптекарь от роду – борец,
Но в деле, видно, не творец,
Деньжонки он кладёт в ларец,
Не доверяя банку.
И любит жирный холодец.
Особенно ест спозаранку!
Таблетки у него – эрзац,
Провизором – халтурщик Зац.
Работают там оба брата –
Абрам и Мойша – за зарплату.
Их сокращают до – абцаз,
359
Страна Попсовия
Что означает: оба Зац!
Но возвратимся мы к природе
Богатой при любой погоде…
У дома посадил он сад,
Но обвалился и фасад».
– Молодец! Это ты сию минуту сварганила?
– Да! Я же говорю – экспромт, то есть «экспортные пром

товары» в переводе на русский. Обрати внимание, что не упот

ребила для рифмы словечко «****ец», хотя так и вертелось на
языке.
– Ты как настоящий мастер просеиваешь «горы словесной
руды». Молодец!
– Причём здесь твой замызганный Маяковский? Я сама
по себе и не хуже!
– Ну да, ну да! Не сердись.
– Кстати, бедный Брынцалов страдает тяжёлой участью
богачей – «миллиадом».
– Как, как?
– Милли… ад! Ад миллионера.
– Гениально!
– То
то же!
«Лепи свою отроковицу,
надев на руку рукавицу,
не утоми глазную роговицу,
жалей и мозга луковицу!».
– Ну тебя и понесло, дорогая! Вот и я тоже сочинил:
«Любимый мною Клод Моне
Имел тугое портмоне.
Хочу иметь я миллион,
А лучше бы – пигмалион,
Что означает «миллиард»,
Хоть я не Розенбаум
бард».
* * *
360
Георг Альба
– Дорогие предшественники, – обратился обжившийся в
помещении Давид Ёсичь, увидев в руках Ленина трубу. – Ког

да я подходил к вашей общаге, то слышал игру оркестра. Зву

ки неслись отсюда. Где же он прячется?
– Мы любому оркестру фору дадим! – заявил Сталин и
ловким движением поймал из воздуха тромбон.
– Чего
с изволите послушать? – спросил Бронштейн, вне

запно появившийся из ниоткуда с кларнетом в руках.
– И вы здесь, Лев Давыдыч? – удивился Промзон, вовремя
удержавшись чтобы не перекреститься.
– И я здесь! – вынырнул откуда
то снизу Бухарин с пио

нерским барабаном на груди.
– Тебя, бухарская харя, только нэ доставало, – прогневал

ся Коба и зашуровал кулисой, будто хотел её вырвать с кор

нем.
– А без меня какой оркестр? – подполз Грозно
Грязный с
тубой в руках и пахнуло как из выгребной ямы, про которую
забыли ассенизаторы.
– Коли все в сбоге, – изрёк Ульянов
Крупский, то пога бу

дить дигижёга. Он не сильно постучал трубой по соседнему
гробу, и только сейчас Промзон заметил ещё одного обитате

ля. Сразу вспомнил, что ведь Ельца Первого поместили, по
настоятельной просьбе трудящих и его личной инициативе,
рядом с Ильичем. «Я лично с ним знаком. Участвовал во мно

жестве правительственных концертов и в загородных пируш

ках». Спящий монарх немедленно отреагировал на стук, от

крыл глаза, зевнул и откинул стеклянную крышку. Затем сел
и удивлённо спросил:
– Опять, понимаешь, какой
то бардак затеваете?
– Не багдак, а «Гепетицию огкестга»! – возразил Ильич и
кукарекнул на трубе в высоком регистре. – «Гепетиция огкес

тга». Фильма такая есть не то Феллини, не то Пазолини. Не
помню точно, хотя и не смотгел – пги мне ещё не шло – да и
память всю пгоклятая моль съела. Нафталину, нафталину мне!
– Опять, што ль, дирижировать вами, понимаешь? – не

довольно взял в руки лежавший рядом жезл Цинь
Ель, выле

зая из гроба.
– Ах, дорогой Николай Борисыч! – воскликнул Промзон,
попятившись на всякий случай. – Меня
то вы помните?
Ельц перевёл мутный взор на гостя.
361
Страна Попсовия
– Ты, што ль, Гор али Клинтор?
– Я, я… – замялся певец, но решил не спорить с мумией. –
Да, я самый, который…
– Это Магомай Магомаев, солист балета Большого Теат

ра, – пояснил перепачканный известью Прежнев, до того
державший рот на замке, не решаясь вмешиваться в разговор
старших. – Он «Спартака» лучше всех танцевал и может нам
что
нибудь сбацать! Да?
– И спеть могу, – решил поправить гость.
– Луна есть, – посмотрел в дыру на потолке Ленин. – А где
Луначарский? Скучно без него…
Здание «приюта комедиантов» на Прекрасной площади
давно не ремонтировалось, тайно предназначаясь к сносу, как
только пройдут те недолгие сорок лет, которые Моисей во

дил своих соотечественников по пустыне перестройки, до

жидаясь пока все коммуняки повымрут.
– Ещё этого лунатика нам нэ хватало, – возмутился Коба,
окончательно вспомнив как играть на тромбоне. Стал пома

леньку забывать, давно не общавшись с Гленом Миллером:
тот на дне Ла
Манша живёт и поэтому не всегда доступен в
связи с частыми бурями и штормами.
– Хочу Анатоль Василича и немедленно, – закапризничал
Ильич, поднимая клубы нафталинной пыли, перемешанной
с живыми особями моли, по
видимому, приспособившейся к
отраве.
– Если будэш буянит, Надэнка кликну, – пригрозил Ста

лин, исполнив на инструменте угрожающее глиссандо. – Она
тэба, похлещи всякой моли, с потрохами съест.
– Во мне нет никаких потгахов, меня давно всего выпотго

шили меньшевики и эсегы по рецепту дгевних египтян, что
бы не тух и не разлагался, – сообщил Илиьч. – Внутги сеном
набит, как чучело огогодное!
– Но к охране садов и огородов нэпригодное, – добавил в
рифму Коба и жёлтозубо оскалился. (Как видим, «птичий
грипп» рифмо
эпидемии понемногу начал проникать и в это
священное место).
– Ёсь Высрионыч, когда начнёте играть? – заволновался
Промзон и вспомнил, что давно хочет по
маленькому.
362
Георг Альба
– Отлить хошь? – заметил прозорливый Сталин. – Делай
здесь! Не надо идти ни в «Третью ковку», ни в «Четвёртую»,
ни в «Пятую»… ни в, тем более, «Шестую…». Мы люди при

вычные! Как бывало в Туруханской ссылке? Из избы выйдешь,
а на улице всэ шестьдесят с гаком, даже струя на лету замерза

ет, поэтому приходится в горнице, в помойное ведро, а потом
классовому врагу в морду и выплеснешь. Но главное, чтобы с
мочой и ребёнка не … как говорится.
– А я, то ли в Шушенском, то ли в Разливе… моль окаянная
всю память выела… выползу, бывало, из шалаша, кучу сде

лаю, отолью по полной и назад – над критикой Каутского
работал тогда, – дополнил Ленин и издал не то трубой, не то
телом, неприличный звук.
– Помолчи, старче, – заткнул основоположника ученик.
– Лучше ноты вели раздать, о то у мэна слух са
а
авсэм испор

тился от твоего нафталина – всэ перепонки разъело.
– Значит можно? – уточнил Промзон, расстёгивая ширинку.
– Давай лей мне в тубу! – героически предложил находчи

вый, как все цари, Иван Василич и подставил вместительный
раструб. – Она глубокая, сюда и по
большому можно, если
желаете. Мы люди не гордые, услужить потомку рады!
– Действительно, ссы ему туда! – поддержал гадкое наме

рение Отец Народов. – Звучать будэт лучше!
Гость послушался доброго совета и пустил струю в указан

ное место. В раструбе зажурчало. «Будет о чём вспомнить! Буду
будущим внукам рассказывать, как мочился в Мавзолее. Да
вряд ли кто поверит? Скажут: совсем спятил дедушка!». Сде

лав, Промзон потряс достоинством, убрал его на место, под

твердив правило, что «сколько х… не тряси – последняя кап

ля в трусы». Публика молча наблюдала за процессом, а по
окончании взорвалась рукоплесканиями.
– А у тебя аргумент весомый, – похвалил Сталин. – Наш
человек!
– Облегчились, дорогой гость, ну и за дело, – сказал стро

го дирижёр. – Теперь спойте или спляшите, а мы вам сакком

панируем.
– Спою. У меня это лучше получается, – почувствовал себя
своим в коллективе Огородный артист. – Я, когда подходил,
слышал, как вы играли «Путники в ночи». Давайте её и ис

полним.
363
Страна Попсовия
Ельц взмахнул жезлом и оркестр заиграл восьмитактное
вступление и Голос Советской России открыл варежку. Запел
по
русски, так как не любил язык оригинала – английский
изучал в школе, а в Гнесинке – немецкий, притом сдавал едва
на тройку, как в шахматах: Е
2, Е
2 (едва
едва…)
«Путники в ночи,
Что ж вам не спится?
Бродите кругом
Вы по столице.
Каждый постовой
Вам путь укажет в Кремль.
Ночью по Москве
Гулять опасно,
Жулики везде
И возле Спасской.
Лучше вы назад
К себе в отель вернитесь!
Я пою для вас…».
– Какой талантливый молодой человек, – прервал певца
Отец Народов, почему
то прекратив играть.
Глава тридцать первая
Отравители. На Лубянке. Примирение. Отчаянный рейд
– Ты представляешь? Я ей стекла натолкла в торт, а она
говорит, любит чтобы кусочки попадались покрупней! Слиш

ком, говорит, мелко натолкла, – возмущению Розиты нет пре

дела. – Потом ещё стрихнину для верности подсыпала, когда
она отвернулась. А ей хоть бы хны! Всё стерва сожрала и ни в
одном глазу!
– Её, наверное, пора или канонизировать, или канализи

ровать, – заметил мудрый Цимбало. – Яду ей, говоришь,
мало? Расчленить на мелкие
мелкие кусочки как винегрет и в
канализацию…
– Мало! Не знаю, чем теперь травить! Ничто гадину не бе

364
Георг Альба
рёт, – Угорелик вздохнула в сердцах и закурила. – А потом
напилась, стала отрыгивать стеклом и целоваться полезла. Ну,
что ты с ней поделаешь, с окаянной?
– Может, ей «покушение на Чубайса устроить»? – лукаво
ухмыльнулся недавно назначенный директор развлекатель

ных программ первого канала. – И пустить в прямом эфире.
– Так с Чубайсом какая
то потеха вышла: и сам жив остал

ся, и покушавшихся освободили, – выпустила разочарован

но облако Угорелик. – Я ей хотела ещё тёртого кирпича пред

ложить, а она говорит: «Не томи меня витаминами». Вот за

раза!
– Я понял, понял! Я не японец!
– Кстати, очень похож, когда без грима.
– Потому что пользуюсь феном.
– Ты у меня феномен!
– Надо с ней обойтись более подробно, пуледробно – из
автомата!
– Где достать? Да и стрелять не умею. Нанять кого?
– Знаю одну «ежевику», подругу боевика, Вику.
– Познакомь!
– Они живут далеко, в городе, где много мух.
– Где это?
– В Мухачкале.
– Где, где?
– Коль глуха, старуха, стала,
То слезай ты с пьедестала!
И меня совсем достала.
Как сама
то не устала?».
– Ты тоже, что ли, стихотворным гриппом заразился?
– По всей стране эпидемия!
Как я не злился,
А тоже заразился!
Примитивен и дешёв
Этот режиссёр Меньшов.
– Что ты вспомнил вдруг он нём?
– Выжечь бы его огнём
365
Страна Попсовия
За «Москва слезам не верит»!
Морду вымазать углём,
Вот тогда Москва поверит.
– Отвяжись ты от Меньшова!
Жажду дела я большого,
Стать царицею хочу!
Между прочим, не шучу.
– Отвлекай её дразнилкой,
Ткни ей в морду острой вилкой.
Хоть один бы глаз потёк,
А ты сразу наутек.
Вот царица окосела,
Вместо славы в лужу села!
– Посоветуешь ты тоже…
Так мне поступать не гоже.
Лучше кончить всё добром,
По башке ей – топором!
А потом её, засранку,
Выдав как бы за путанку,
Сделать из неё рабыню,
Сдать в страну, где зреют дыни.
– Старовата для борделя!
Выгонят через неделю.
– Главное – её услать,
А что будет, так насрать!
– Может быть, отправить в Ниццу?
Там уютнее блуднице
Доживать остаток дней,
Будет там ей веселей…
Злодеи ещё долго строили планы, но ты уже устал, чита

тель, и мы сменим пластинку, заглянув в Кооператив Госу

дарственной Безопасности. Что там происходит?
Товарищ Ватрушкин вызвал к себе бывшего майора Омо

нидзе и бывшего полковника Тургенешвили, изъяв их из кли

ники. Решив, что сотрудники наказаны достаточно и, следуя
завещаниям предшественников, что разбрасываться кадрами
грех, генерал вознамерился поручить провинившимся новое
366
Георг Альба
дело, тем самым дав возможность реабилитироваться. Оба
офицера стояли по стойке смирно перед начальником, си

девшим за письменным столом под портретом императрицы
(старой авантюристки в молодости).
– Врачи считают, что вы вполне излечились и трудоспо

собны, господа офицеры. В связи с чем хочу поручить вам
новое ответственное задание. Посланный в Мавзолей певец
и депутат Промзон Давид Ёсичь не только не убежал со стра

ху, но даже слишком надолго там задержался. Вернее, скрыл

ся в бесследном направлении. Из чего следует: не решил ли
он там попросить политического убежища? Чем чёрт не шу

тит? Мы навешали на него, как на ёлку игрушек, всевозмож

ных микрофонов, но они безмолвствуют…
Офицеры внимательно слушали, не вполне понимая в чём
должна заключаться суть задания.
– Так вот, вам поручается отправиться на поиски Народ

ного Депутата, а возможно и спасти его… от злых чар. Что
скажете?
– Рады служить Отчизне,
Не пожалеем нашей жизни!
– ответили офицеры идеально бодрым унисоном.
– Может, у вас возникли какие
либо соображения? Выс

казывайте.
– А что если нам взять с собой Бэ
Эс
Пэ?
– Боевую Собаку Пехоты? А что – мысль дельная. Ведь
собаки очень чутки на нечистую силу, – сказал Омонидзе.
– Он прав, товарищ генерал, – поддержал Тургенешвили.
– Опять вы за своё! – огорчился Ватрушкин. – Значит, вра

чи мне наврали, сказав, что вы поправились?
– Возьмём с собой пуделя деловой породы. Только он очень
вспыльчивый – поднимает много пыли, – сказал Омонидзе.
– Разве Мавзолей пылигон? – спросил генерал. – Там же
регулярно убирают.
– Когда Ленин восстал из гроба, то поднял такую нафта

линную пыль, что… – сказал и осёкся бывший полковник.
Генерал пропустил мимо ушей бредовое сообщение – не
упекать же его снова? Так и сотрудников совсем не останется.
А вдруг и вправду там какое
нибудь шальное Эн
Эл
О заве

367
Страна Попсовия
лось? Но не самому ведь переть туда? Конечно, Ленина и Ель

ца очень уважаю, но не до такой же степени. Наступила ми

нута нелепого молчания, лишь где
то за стеной радио сооб

щило: «… по области – облачная погода».
– Ну так, если задание понятно, так сегодня в полночь и
приступайте, да и пса захватите.
– Можно идти?
– Идите… С Богом, как сейчас модно стало говорить!
Офицеры удалились, а генерал, встав из
за стола, подо

шёл к огромному аквариуму, занимавшему значительную
часть кабинета. Он про себя именовал его «клеткой для рыб»
и часто вглядывался в мутную воду (забывали менять) и водо

росли, отвлекаясь от нехороших мыслей. «Да будь, что будет:
пан или пропан (пан в прошлом, а не газ)!». Расправил усы,
длинные как радиусы. Вгляделся в своё отражение в стекле
аквариума. «Ну, пока ещё ничего – не так, чтобы стар как Су

пер
Стар! А, действительно, не наведаться ли самому в Мав

золей? Ведь дедушку Ленина видел в далёком детстве, когда в
пионерах ходил. Скоро, говорят, всё же снесут в связи с ре

конструкцией Кремля. И больше не увижу Вождя Мирового
Пролетариата. За одно и проконтролирую своих сотрудни

ков. Только надо будет загримироваться и переодеться бом

жом, как в молодости бывало, когда в заграницах сраных при

ходилось пребывать нелегалом. Вдруг и ещё к награде пред

ставят перед пенсией. Вот супружница
то будет рада! Пойду,
сукой буду, пойду. Никакая мне нечисть не страшна, коль в
перестройку выстоял. Засажу, конечно, для бодрости духа
грамм пятьсот коньяка и – в путь!»
* * *
Как ни странно, но Трускавец с Топчаном, прекратив враж

довать, сдружились и стали – не разлей вода. Всюду вместе: в
ресторан, в клуб, в Сандуны, по ****ям… Даже упрашивали
Пакгауза занимать обоих в одном спектакле. Получила под

тверждение буддийская мудрость, что ненависть всегда кон

чается любовью. Подобное заявление Гаутамы имело подтвер

ждение и в глобально
политическом преломлении. Ненави

дели Америку, участвовали в холодной войне и гонке воору

368
Георг Альба
жений, а теперь всё делают как там: кинофестивали и кон

курсы со вручением своих отечественных «Оскаров» (Святых
Георгиев); молодёжь круглый год ходит в маечках, девушки –
с голыми пупками, хотя Москва климатом совсем не Лос
Ан

желес. Да и рэп, и пирсинг, и «татуировки»! Как говаривал
незабвенный Остап: «Красиво жить не запретишь». Два при

ятели шатались по ночной Москве, обмениваясь шутками,
остротами, рифмами, хохотали, ржали и незаметно дошли до
Прекрасной площади. Захотелось послушать бой курантов с
новой мелодией «Миллиорд осиных орд и отвратных пьяных
морд».
– Кто почти негр? – спросил Трусковец.
– Мулат, метис, – неуверенно ответил Топчан, чувствуя
очередной подвох.
– Индеец! – Гришка торжествующе расхохотался.
– Подожди, я тоже тебя сейчас… – напрягся Топчан. –
Кто такие Маг и Продмаг.
– Продмаг – это продовольственный магазин, – ответил
Трускавец, живший в детстве при социализме.
– А маг?
– Фокусник?
– Но не обычный, а проделывающий фокусы с продукта

ми. Это для тебя просто… А вот что общего между Генсеком и
просекой.
– Не знаю, – сдался Гришка.
– Просека – проводы Генсека на пенсию. Счёт теперь один
– один!
– А что общего между – рожь и сторожь? – подковырнул
Трускавец. – Второе слово тоже с мягким знаком!
– Второе охраняет посевы… – неуверенно сказал Топчан.
– Сторожь – многолетняя (столетняя культура), сорт ржи.
– Мина и минарет? – пошёл в наступление Топчан.
– Не знаю, – не стал рисковать Григорий.
– Мина – понятно что, а минарет – минный склад.
– А что такое Бертольдо
Брехтский мир, как событие в
театральной жизни? – решил отыграться Григорий.
– Ну ты и завернул. Не знаю, – сдался Топчан.
– Постановка пьесы Бертольда Брехта, – заржал Труска

вец. – Что здесь сложного?
369
Страна Попсовия
Они подошли к Мавзолею. Площадь пустынна, словно
граждане забыли сюда дорогу.
– Странно. Почему ни души? – удивился Топчан.
– Очень странно, – согласился Трускавец. – Ведь час не
поздний.
– Наверно, молодёжь теперь всё больше по ночным клу

бам тусуется…
– Совершенно никакого патриотизма! Не то, что нашенс

кое племя…
В этот момент часы на каланче, отбарабанив двенадцать
ударов, заиграли любимую народом мелодию. По окончании
гимна друзья услышали другую музыку, доносившуюся со сто

роны усыпальницы. Звучала популярная «Путники в ночи»,
которую под аккомпанемент ансамбля пел по
русски прият

ный баритон.
– Может и Мавзолей теперь стал ночным клубом? – пред

положил крамолу Топчан.
– Вполне может быть в наше рыночное время, – согласил

ся Гришка. – Зачем добру пропадать? Территориально весьма
удобная точка.
– Смотри
ка, приближаются какие
то два типа с собач

кой на поводке, – указал в сторону ГУМа наблюдательный
Топчан. – Давай
ка спрячемся и проследим, не в клуб ли идут
очередные посетители?
Приятели метнулись к кремлёвской стене и укрылись за
ёлками. Тем временем незримый певец умолк и раздались
жиденькие аплодисменты, кашель и чихание.
– Не так уж там много публики, судя по тощим овациям,
да и простуженные какие
то: чихают и кашляют, – удивился
Трускавец. – Возможно, клуб для пожилых, так как не слыш

но «рока городского»? Откуда так нафталином несёт? Здесь
же не ломбард и не скупка ценного меха…
– Смотри, смотри, они к входу подошли, – указал на «пут

ников в ночи» Топчан. – К тому же лица кавказской нацио

нальности, да и собачка несолидной породы – пудель.
– Странности начинаются, – напрягся Трускавец и зажал
нос, боясь чихнуть.
Тем временем странники вошли в усыпальницу и собачон

ка истошно залаяла. Наблюдатели хотели вылезти из укры

370
Георг Альба
тия, но заметили, что по брусчатке ковыляет ещё какой
то
подозрительный тип.
– Смотри, а бомж
то как здесь оказался? – возмутился
Трускавец. – Похоже, пьяный в умат. Ишь, как его из стороны
в сторону бросает.
– Что здесь происходит? – возмутился строгий нравом
Топчан. – По
моему, пора милицию вызывать!
Бомж остановился в нескольких шагах от усыпальницы и
приложил ладонь к уху. А там заливалась собачка и слыша

лась непонятная возня.
– На кого так лает Боевая Собака Пехоты? – спросил вслух
бомж и в руке у него блеснула воронёная сталь пистолета.
– Ай да бомж, – шепнул приятелю Трускавец. – Скорее –
бандит, коль с оружием.
– Пожалуй, нам пора линять от греха, – смалодушничал
Топчан.
– Не боись! Где наша ни пропадала? – приободрил Гриш

ка, в своё время служивший на флоте. – Наш корабль имеет
пока лишь мечеть.
– Что, что? Какая мечеть?
– Мечеть значит мелкая течь. Так что не потонем!
– Зачем вы сюда собачку привегли? – послышался из Мав

золея визгливый картавящий голос. – Сюда с собаками нельзя!
– Здесь колыбель революции, понимаешь, а вы с кобелём!
– раздался зычный бас.
– Голос Ельцмана, – узнал Топчан. – А до этого голос на
Ленина похожий…
– Действительно, молодые люди, уберите псину! – послы

шался приятный поставленный баритон. – Тут собрался, так
сказать, весь цвет, а вы…
– Да это же голос Промзона Давида Ёсича, – узнал Труска

вец. – Что он там делает? Наверное, он и пел…
– Каму вам гаварат? – прогремел глас с кавказским акцен

том. – Па
а
акинтэ па
а
амещение!
– А сейчас на Сталина похож, – предположил Топчан и
внутренне содрогнулся: «Неужели с ума схожу? Или это бе

лая горячка вследствие последнего особо длительного за

поя?».
– Ну и дела! – воскликнул Трускавец и всё
таки чихнул.
371
Страна Попсовия
– Кто там? – направил пистолет на звук бомж. – Выходи, а
то стрелять буду!
– Что делать? – затрясся и заскрипел пружинами Топчан.
– Будем сдаваться?
– Заткнись, – приказал авантюрный Гришка.
– Считаю до трёх, – пригрозил бомж. – Ра
а
аз… Два
а
а…
Цифры «три» не последовало, так как мавзолейная дверь с
шумом распахнулась. На площадь выскочили два знакомых
нам офицера и пёсик с поджатым хвостом вслед за ними. Дверь
автоматически захлопнулась и зазвучал «Интернационал» в
инструментальном исполнении.
– Товарищ, генерал, – обратился дрожащим голосом Тур

генешвили, – а вы зачем здесь?
– Опять сдрейфили? – ехидно спросил начальник. – Я
пришёл, предполагая, что вы снова в штаны накладёте! По

мочь вам пришёл… И что же я нашёл?
– Вы как
то странно одеты, – заметил трясшийся Омо

нидзе. – Вас ограбили? Почему так бедно одеты?
– Тебе что за дело, как одет? – сунул под нос офицеру дуло
генерал. – Обоих отправлю под трибунал, коль дурдом вам не
помог!
Между тем пуделёк, задрав заднюю лапку, аккуратно по

писал на угол усыпальницы, подтвердив иное предназначе

ние архитектурного шедевра Щусева, как уссыпальницы –
разновидности общественной уборной союзного значения.
Надо ли объяснять, что, воспользовавшись удобным мо

ментом, Гришка и Топчан дали дёру – побежали вдоль стены
вниз к Москве
реке под прикрытием вечнозелёных ёлок.
– А Промзон, выходит, с ними за одно, коль не вышел вме

сте с вами? – спросил, чуть смягчившись, генерал.
– Так точно. Он с ними снюхался. Песенки им поёт, – до

ложил Тургенешвили.
– А сколько их там? – продолжил расспрос начальник,
опустив оружие. – Вернее, кто там поимённо?
– Ленин, Сталин, Троцкий… этот, как его? – замялся Тур

генешвили.
– Бухарин, – подсказал Омонидзе.
– Прежнев, Ельцман и ещё старинный какой
то царь
го

рох с бородой, – продолжил бывший полковник.
372
Георг Альба
– Сам Иван Грозный, – снова подсказал бывший майор. –
И наш певец!
– Царь в извёстке перепачкан, – вспомнил подробности
Тургенешвили.
– А Ленин весь в нафталине, – добавил Омонидзе. – И
моль вокруг него вьётся. Даже из ушей, ноздрей и изо рта вы

летает…
– В ценный мех одет? – догадался Ватрушкин, стараясь
припомнить, как пионером посещал обитель. – В шубу нор

ковую, поди?
– Какой там мех? Какая шуба? Одни лохмотья. Вот как у
вас, извините, сейчас, – пояснил Тургенешвили.
– Я так вырядился для конспирации, – наконец спокойно
признался генерал. – И никто меня не грабил… Что же де

лать, что же делать? Если бы напалм применить, как амери

канцы во Вьетнаме. Да без согласования с императрицей
нельзя. И неизвестно, как Геннадий Гексагенович со своими
собутыльниками отреагируют? Вдруг начнут «коктейль
Молотова» нам в лубянские в окна бросать? За ними не зар

жавеет!
Глава тридцать вторая
Визит скульптора. Писатели в тоске и в рифмах
– Ваше величество, давненько вы на сцене не выступали и
нас не радовали, – сказал заискивающим масленым голосом
Зубоскалкин и затих в ожидании реакции.
– Лучше хорошо сидеть в зале, чем плохо петь на сцене, –
незамедлительно последовал ответ.
– Вы у нас сама самокритичность, – добавил Обрезников.
– Даже, пожалуй, самокритичность в чрезмерной степени.
– Ты хочешь сказать, что королям надо иногда предостав

лять возможность показывать свою наготу? – свирепо посмот

рела в сторону поэта императрица.
– Что вы, что вы! – залебезил граф. – Я совсем не это имел
в виду.
373
Страна Попсовия
– А что же? Что имею, то и введу, как в анекдоте? – улыб

нулась барыня, прощая.
После стука вошёл дворецкий, чтобы объявить о приходе
очередного визитёра, но поскользнулся и чуть не грохнулся.
– Паркет скользкий, как полуостров Кольский, – съехид

ничал Зубоскалкин.
– К вам, Ваше Величество, с визитом величайший скульп

тор современности Гурам Цинандали! Впустить?
– Впущай!
Дворецкий ушёл, а Обрезкин дал короткую пулемётно
сти

хотворную очередь:
«У гостя – удачная дача,
А также умеренный нрав.
Какую хотите решит он задачу,
За дачу свою до конца всё отдав!».
– Ишь как лихо! Браво, – похвалила царица.
– Здравствуй, Велики Матушка! – показалась в дверях
улыбка, а затем и её обладатель. – Привэт тибэ из солнечни
Грузи!
– За
а
аходи, гостем будешь! За
а
чем пожаловал, да
а

арагой Гурамчик? – подпустила акцента царица.
– Я, матушка, с жалоба приди… – помрачнело блин
лицо.
– Что случилось, мой дорогуша? – насторожилась барыня.
– Мой Петр разрушил враги… ночь… ракета пустил, взор

вал! – первая скульпторская слеза упала на паркет (ковёр от

дали в химчистку). – Ви нэ слышал?
– Ай
яй
яй! Какое горе! – притворно стала сокрушаться
царица, так же, как и многие, ненавидевшая истукана. – Кто
осмелился? И мне не доложили.
– Га
а
аварят, «Буран», котори в Парк Культура стоял, –
вторая слеза выпала из скульпторского глаза.
– Какой «уран»? Атомной бомбой, что ли? – перепугалась
императрица. – А что же наше ПВО, или им Руста мало?!
– Он имеет в виду «Буран» – космический корабль, став

ший после перестройки аттракционом и общественной убор

ной в ЦПКиО имени Прежнева, – пояснил Обрезников.
– «Буран» – это уран после расщепления, – схохмил Зубо

скалкин.
– Но я всэ прощат! – продолжил скульптор. – Нэт худа бэз
374
Георг Альба
добро. Я решил на том мэсто воздивигат скулптур
мултур
Ваши Величество ешшо болши размер… во вся рост и весло в
рука. Какой ви на это будет мнени? Тоже из желэза. Будэш,
как статуй Свобода! Пачэму в Амэрик ест, а у нас нэт? Вай, нэ
хорошо!
– Я польщена, дорогой Гурамчик, и даю согласие! Нако

нец
то, хоть один догадался увековечить, как следует… Но,
прости, зачем с веслом? Я греблей никогда не занималась,
только е…лей, да и то в младые лета, а щас и забыла, как енто
делается. Хе
хе
хе!
– Вэсло патаму што рядом рэка… вода!
– Ну да, ведь Москва
река там! А паруса тоже будут?
– Нэт! Зачем паруса?
– Ну, слава Богу!
– Но толко, царица, надо, штоби обнажонни будэш…
– Прям без трусов, как и без парусов? Тогда уж лучше с па

русами, чем обделённая трусами!
– Савсэм голи, как Афродит Утёсова или Венер Склифа

совска, панимаш?
– Стыдно в «мои года – моё богатство» нагишом
то! Что
внуки скажут? Совсем, мол, бабка ошизела!
– Ну, внуки простит! Зато настоящи красота искусства,
панимаш?
Императрица призадумалась, а мастер экспромтов Обрез

кин воспользовался паузой:
«Так никак и не родит
Эта бедна Афродит!
А Милосская Венера
Пыль сдувает с шифоньера.
Надоели ей одежды –
Хочет шастать нагишом.
Все теперь её надежды,
Быть как девушка с веслом!».
– Гений, да и только! – захлопала в ладоши царица.
Скульптор нахмурился: ни черта не понял из сказанного
– не над ним ли смеётся граф?
– Я согласна, Гурамчик! Теперь позировать надо?
375
Страна Попсовия
– А как же бэз этот? Надо позироват, а то непохожа будэт…
– И когда приступим?
– Можно сичас. Я захватил што надо: мыло, мочалка, зуб

ни щчотка… – он хлопнул в ладоши, и ассистенты внесли ста

нок, глину и остальные прибамбасы. – Толка надо, штоби
лишни мужчин уходил и не мешал… я спокойна станет глина
мешал.
– Ну, идите, господа. Неужели непонятно?
Обрезников и Зубоскалкин, смущённые, направились к
дверям.
– Кликните Моисейку, чтобы помог раздеться, да прика

жите никого не впускать – мол, ушла на базу!
«Неприступная здесь зона,
Значит, дача тут Кобзона.
Коль захочешь сунуть нос,
Прошибёт тебя понос»,
– выдал напоследок Обрезкин вполголоса.
* * *
– Не плачу налоги я! Вот такая аналогия, – заявил радост

но Суракин и почесался.
Справка от автора: здесь в баню водят редко. А там то горя

чей воды нет, то холодной, то мыла не дают, то мочалку
с****ят. Попробуй
ка, помойся в таких экстремальных усло

виях!
– С ваших
то гонораров и не платите? – подковырнул
Пиков.
– А вы
то платите с ваших трёх лимонов премии? Чья бы
корова мычала…
– Я пожертвовал на детские дома.
– Благородно.
– Как загажена вся зона в этом штате Аризона, – подал
голос Глупьяненко, работая в уме над очередным «фэнтази».
– На безрыбье для меня и ракурс – рыба, когда я занимал

ся фотографией в момент рыбной ловли, – заметил в своей
заумной манере Атрофеев.
376
Георг Альба
– Что ни говори, а редактор и реактор – одинаково опасные
вещи, – глубоко вздохнул Прилипскин, вспоминая редакцион

ную борьбу за каждое слова, как за пядь родной земли.
«Шпагу вынул этот гад
И уселся на шпагат.
Распустилась рано почка,
порвалась у пса цепочка»,
– с выражением прочёл Пиков и с чувством превосходства
посмотрел на соседей
прозаиков: как, мол, я вас? У вас
то,
небось, кишка тонка! Затем продолжил:
«Шёл по полю генерал
И увидел минерал.
Наклонился, чтоб поднять
Изумруд, ****а мать!».
Все затихли в ожидании продолжения похабщины, но сло

во взял Минеткин:
«Ах ты Ната, ах ты Ната!
Ты шпионишь в пользу НАТО!
Сочинил и «Вальс для Наты»
Композитор Пётр Чайковский.
Написал он не за плату,
Бессребреник московский.
Закричала вдруг «ура»
Озорная детвора,
Убежала со двора
Вся, преследуя вора!
Чёрной бывает аура
Только в минуты траура,
А в минуты радости
Ожидаем гадости!
– Садовод, а садовод,
Почини водопровод!
– Мазохист, а мазохист,
Говорят, душой ты чист.
– Карабас ты Барабас,
Уезжай к себе в Кузбасс!
У тебя красивый бас.
По дороге пей лишь квас».
377
Страна Попсовия
– У вас, коллега, сплошной бред выходит, хотя и целую
поэму зафигачили, – засмеялся Пиков. – Поэзия – это вам не
про «тёлок» писать! Тут надо Пастернака знать, любить и изу

чать. А эти ваши горе
вирши пригодятся лишь на бирже!
Сидевшие до этого тихо, внимательно слушая интеллек

туалов, солдаты Петька и Федька решили внести и свой по

сильный вклад в этот пир абсурдности и глумливости.
– А вы, граждане, явреями, что ли, будете, раз такие ум

ные? – сморозил осмелевший Петька.
– Я – наполовину, – неожиданно сознался Пиков.
– А я – на треть, – раскололся и Суракин.
– Я, хоть и да, но русский душой, – потупил взор Прилип

скин.
– У меня дедушка неприличной национальности, – поде

лился Минеткин.
– Я и рядом не лежал, – гордо заявил Глупьяненко. – Хо

хол я!
– Оно и видно по творчеству, – уколол Пиков.
– Жид это мужской род, а жидкость – женский, – ляпнул,
собравшись с духом, Федька.
– Молодые люди, вы никак антисемиты? – спросил на

прямую Суракин. – Это, наверное, в армии поощряется?
– Антисемит и антициклон, – природные явления, – вста

вил Атрофеев. – Вот у меня отец тоже юрист, как у одного
народного избранника…
– В армии дедовщина поощряется, а больше ничего, – за

верил Петька. – К тому же, мы тоже нерусские. Наша нация –
ассигнация.
– Это что ещё за народность? – удивился Пиков.
– Ассигнация – это ассирийская нация, – пояснил Федь

ка. – По ассирийски «шест» – мужской род, а «шесть» – жен

ский…
– А это к чему? – не понял Суракин.
– К тому, что я, когда кончу службу, подамся в постамен

ты, – мечтательно заявил Петька.
– Куда, куда? – заинтересовался Прилипскин.
– Ну то есть, в постовые милиционеры. Мент на посту –
постамент!
378
Георг Альба
– А вставший в позу мент выходит, будет «позумент»? –
догадался Глупьяненко, оказавшись догадливым.
– Да. Вы откуда знаете? – удивился смекалистости писа

теля Федька.
– А я стану эгоистом, – заявил Петька, ободренный тем,
что нашёл с писателями общий язык.
– Это как понимать? – удивился Минеткин.
– Стану автоинспектором, – пояснил солдат. – Пойду ра

ботать в ГАИ. Вот и выходит эГАИст!
– Да вы ребята не так глупы, как показались вначале, –
похвалил Атрофеев. – Не позвать ли вас на мою передачу?
– Вы добры, как наш старшина! – обрадовался Федька. –
Старшина – это «старая шина».
– Гениально! – воскликнул, понимавший толк в маразме,
ведущий телепередачи «Параграф».
Солдаты неожиданно задекламировали:
«Круглый год мы носим каски,
Любим почитать и сказки.
Трезвым быть, то быть без смазки.
Выпьем как, то сразу – в пляски!».
– Вы, наверное, в армейской самодеятельности участво

вали? – догадался Пиков. – Сами сочинили?
– Да. И ещё могём! – совсем раздухорился Петька и начал
новый стишок:
«Коль башка твоя мала,
То носи фуражку.
Будет щедрой похвала –
Побегут мурашки!
Ну, а раз большой метраж,
Голова большая,
То носи на ней «фураж»,
Радости вкушая!».
– Вы гений, молодой человек! – воскликнул восхищён

ный Атрофеев. – Вам нужно ни в «постаменты», а срочно в
литературный институт. Я даже могу за вас похлопотать, за

молвить словечко.
379
Страна Попсовия
– Правда? – покраснел солдат, неизбалованный призна

ньями. – Во здорово! А где это находится? Там, где памятник
Ломаносому?
– Где памятник, там университет, – уточнил Атрофеев, –
а литературный… это, где Коровьев с Бегемотом пожар уст

роили?
– А… – ничего не понял Петька, но разъяснений требо

вать не решился, хотя признал: – Подлог и поджёг – очень
плохие дела!
– Давай, Петька, споём им «петиголосье», – предложил
Федька, обрадованный успехом приятеля. И они предались
частушкам:
«Моя матушка бурятка,
С нею видимся мы редко.
Выпьем вместе и – вприсядку,
Иль сломаем табуретку!
Подарил сынишке ранец –
Отыскал я на помойке.
Он же, этакий засранец,
В нём приносит только двойки.
Скотоложество позорно,
То ли дело – каталог!
Если тайно смотришь «порно»,
Это к худшему – пролог!
Чтобы совершить подлог
нужен ведь всегда предлог.
Громко лает этот дог.
Не плохой он и едок.
Он стеснительный какой
то!
Говорит, что от природы…
Очень трудны были роды
У гражданочки такой
то».
Невдомёк опытным прозаикам и неискушённым солдатам,
что это никакой ни поэтический дар в них прорезался, а лишь
заразились они «птичьим гриппом» рифмоблудства, вирус ко

торого проник и сюда, в столь изолированное от внешнего мира
помещение.
380
Георг Альба
Глава тридцать третья
«Три медсестры». Учёные за работой. В мраморном «шалаше»
В санатории
профилактории «Три медсестры» имени бра

тьев
близнецов – Антона Павловича Жданова и Андрея Алек

сандровича Чехова – сонный час, но многие больные, стра

дающие дневной бессонницей, беспокойно бродят по парку.
– Сколько времени? – спрашивает один прогуливающий

ся другого.
– Полтретьего, – отвечает другой.
– А пол второго?
– Какого второго?
– А пол третьего какой? Мужчина или женщина?
– Ага, теперь понял.
– Пол второго мужской, а третьего – женский.
– А пол шестого?
– Не знаю.
– Полшестого означает мужское время. Когда обе стрелки
опущены вниз.
– А! Вон оно что…
– Представляете? У них кончились глазные капли, – пожа

ловался первый. – И я теперь остался без закапанного глаза.
– Хорошо ещё, что без заплаканного, – стал развивать тему
второй. – И весьма хорошо, что без закопанного!
Мимо беседующих пробежала кошка маленькая, но гряз

ная. Почти котёнок. Вслед за ней мчалась стая разнопород

ных собак, среди которых выделялись собачий Аполлон –
персидский дог и корейско
финская лайка. И преследуемая,
и преследователи скрылись в дыре в заборе.
– Говорят, что ещё в прошлом веке богатый помещик Мар

киз де Сад посадил этот сад, – сообщил первый.
– Не маркиз, а марксизм Детсад, – поправил второй.
– Какая, в конце концов, разница? – сладко зевнул пер

вый.
Появилась снова стая собак, но другая. На сей раз – круп

нопанельных пород: овчарка, ньюфаундленд и ещё что
то
большое. Они с трудом пролезли в дыру в заборе. На парал

лельной аллее показались две женщины
пациентки. Они шли
381
Страна Попсовия
навстречу друг дружке. Поравнялись. Блондинка спрашива

ет брюнетку:
– Вы не мать молодого человека из третьей палаты, туды
вашу мать?
– Нет! Я его отец, – отвечает брюнетка.
– А почему в юбке?
– Шотландец я.
– Извините, в таком случае.
– Да ничего! Проехали.
Ранее беседовавшие мужчины, идя медленно, продолжа

ли неспешный разговор. Первый признался:
– Я в последнее время придерживаюсь жидкой концеп

ции стула.
– Страдаете поносом? – догадался второй.
– Люблю Карла «Марса» и Фридриха «Сникерса». Навер

ное, от этого?
– Разумеется. Перестаньте есть сладкое.
– Ем оттого, что здесь плохое обеспечение печением.
– А оно разве не сладкое?
– А вы откуда родом? – сменил пластинку, страдающий
диареей.
– Дубоссары, город в Молдавии. Я оттуда.
– Молдаванин, значит? Так
так…
– У нас есть народная песня «Сара срала в Дубоссарах».
– Спойте.
– Мотив забыл, да и слуха нет.
– Ну, тогда «но пассаран».
– Это по
каковски?
– По
испански.
– И что значит?
– Не посрала. Как раз под тему вашей песни.
В этот момент пробежала одинокая собака. На сей раз
цыганской породы – будулайка. И тоже нырнула в дыру.
– В природе бывает такая взаимообратимость, – мечта

тельно заметил первый. – Он – плохой человек, но хорошая
собака. И наоборот.
– Вы о ком?
– К тому же и абракадабра бывает двух типов: абракодоб

рая и абракозлая.
382
Георг Альба
Второй с тревогой посмотрел на попутчика: не укусит ли?
Но тот, будучи увлечен ходом своих мыслей, злых намерений
не выказывал.
– Вы любите чтение стихом Данте в темпе «анданте»? –
спросил первый.
– А кто это? – поинтересовался молдаванин.
– А вокальный цикл Шумана «Мастер и Маргарита за прял

кой» нравится?
«Да он очень какой
то культурный, – с тревогой подумал
уроженец Дубоссар. – Надо поскорей драпать от него».
– Так нравится или не очень?
– Не очень…
– Там ещё такие слова есть: «Налил он кошке кружку чая?».
Правда, божественно?
«Что привязался, проклятый?».
– У меня, знаете ли, не аппетит, а эпитафия.
– Плохой, что ли?
– Очень.
– Раньше любил мясные блюда: антрекот и антракт. А так

же – свежих раков и варёных (антраков). А теперь смотреть
на всё это не могу. Ем только «Марксы» и «Энгельсы»! Кста

ти, моя фамилия антивегетарианская – Мясоедов. А ваша?
«Да, тяжёлый случай, – продолжал негативно думать о
попутчике уроженец Дубоссар, но фамилию назвал и даже
имя с отчеством, но вымышленные – решил тоже прикинуть

ся шизиком:
– Сергей Декамеронович Киров.
– А в начале сказали, что шотландец.
– Предки из Шотландии, а осели в Молдавии.
– Не родственничек ли ему?
– Кому?
– Тому, которого некто Николаев в Смольном застрелил.
– Нет. Просто в честь назвали.
– А что вы скажите про фамилии членов конституционно

го суда? Аметистов, Аквамаринов, Агатов, Изумрудов, Опа

лов и Топазов. Сплошные драгоценные камни, а не судьи.
– Это потому, чтобы был неуместен вопрос: «А судьи кто?».
– Да, пожалуй. К драгоценностям не придерёшься… Ой, у
383
Страна Попсовия
меня на языке вертится стихотворение. Само сочинилось,
пока мы гуляли. Послушайте!
«Ещё этого не хватало!» – возмутился мысленно молдава

нин, но сказал:
– Давайте послушаем.
«Распустилась быстро почка,
Словно вспыхнула лампочка.
Уродилась толстой дочка.
Не обхватишь – точно бочка.
На горе стоит замок,
На дверях большой замок.
Пешеход насквозь промок.
Даже зонтик не помог.
Роет долго нору крот.
Весь землёй забился рот.
Роет он наоборот,
Лишний сделал поворот».
– А «банкрот» – это подкоп с целью ограбления банка, –
добавил слушатель. – Почему не употребили?
* * *
Скифман Лазарь Моисеич и Половецкий Абрам Ароныч
продолжали заниматься своим сизифовым трудом – состав

лением глумливо
исторического не то словаря, не то спра

вочника, не то сборника фраз и афоризмов сомнительного
содержания. Объем всё возрастал и грозился стать многотом

ным.
Лазарь Моисеич спросил коллегу:
– Как называется центр по учёту ценного меха?
Абрам Аронович задумался:
– Да уж не томи. Скажи.
– Норкологический центр. Ведь мех норки ценен?
– Да. Вопрос и ответ хорошие. Включай в словарь. В свою
очередь теперь тебя попрошу отгадать загадку: Носит доро

гое, а сам дёшев. Кто это?
Скифман призадумался, но ненадолго, и выпалил:
384
Георг Альба
– Новый русский!
– Ты гений, коллега. Ну, ладно. Будем работать молча.
Абрам Ароныч вывел на бумаге: «Удел волевых натур в ста

рости – маразм. Определение степени задымленности поме

щения – дымография. Соответствующий прибор – дымог

раф. Специалист по калу – дерьмотолог».
Заглянем через плечо и Лазаря Моисеича: «Пустой мечта

тель – мимореальный. Гигантский клоп – циклоп. Кассио

пея – ограбление кассы до приезда инкассатора».
(Что ж, недурно у них получается!)
– Дорогой коллега, – потянулся в кресле Половецкий. –
Стрелки часов зовут – пора прерваться на обед или попить
чаю.
– Охотно, коллега, – Скифман отложил карандаш и тоже
потянулся, подтверждая, что потягивание, как и зевота, за

разительно.
Они пошли в комнату, служившую кухней, где имелась га

зовая плита с чайником на ней, раковина с кранами и стол,
уставленный посудой. Также имелся холодильник, шкаф и
стулья. Скифман взял блюдо и тут же выронил. Блюдо разби

лось. Нагнулся поднять осколки:
– Было блюдо, а теперь стало ублюдком – разбитым блю

дом.
Половецкий насыпал в маленький заварочный чайник чай
из пачки. Ранее поставленный на огонь большой чайник с
водой кипел и возмущался, исходя паром.
– Дегустируй, – посоветовал Скифман.
– Ты о чём?
– Я говорю, делай пожиже, то есть «де» «густируй»!
– Понял, понял! Но я люблю покрепче.
– Кстати, о крепком! Чтобы кого
то отучить, например,
пить кофе, надо тому, не позволяя ложиться раньше четырёх
утра, подавать кофе не позже семи утра.
– А вот научить… например, попугая говорить – дело столь
же сложное, как и самому выучить иностранный язык. Знаю
на собственном опыте. После тридцати лет преподавательс

кой деятельности я отказался учить собственного попугая.
– Я тебе про кофе, а ты мне про попугая, – достал из холо

дильника нечто съестное Скифман. – Кстати, о попе… вер

нее, попу… гая… Только не гая, а гея.
385
Страна Попсовия
«Попу показали гея.
Он взревел, багровея:
– Доколе портить будут расу
То алкаши, то пидорасы?».
Половецкий чуть не поперхнулся первым глотком:
– Ты это тоже собираешься вставить в словарь?
– А почему бы и нет? Рифмованное изложение очень осве

жит содержание.
* * *
– Ну что, Муслим Иваныч, – обратился Прежнев к Пром

зону. – Что скажете по поводу того, что теперь в Мавзолей
даже с собаками лезут? В мою бытность такого кощунства не
наблюдалось!
– Это какое
то досадное недоразумение, дорогой Леонард
Кузьмич, – покраснел Давид Ёсичь. – Я разберусь с этим!
Обещаю.
– Этот паршивый пёс так напугал наших предшественни

ков, что они попрятались, воспользовавшись четвёртым из

мерением. Один Гжельцин – заведующий народными про

мыслами – не испугался, но видите, всё
таки сиганул в гроб и
крышку захлопнул. Теперь делает вид будто мёртвый… Да

вайте и остальных дружно позовём. У вас
то глотка лужёная,
а у меня вставная челюсть выпадает, поэтому орать не могу.
– Ну, ничего. Я один крикну. – Голос Эпохи набрал пол

ные лёгкие и заорал, что было сил:

Влади
и
имир Ильич, Ёсь Сри
и
ионыч! Никола
а
й Бу

у
ухарин! Извините, отчество забыл… Ле
э
эв Давы
ы
ыдыч,
И
и
иван Ва
а
асилич! Ау? Где вы? Возвращайтесь, опасность
минова
а
ала!
Неожиданно в пустом гробу появился, как из воздуха, Иль

ич с трубой в руке за ним и остальные: Сталин – с дымящей
трубкой в зубах, но без тромбона; Бухарин – с барабанчиком
на груди и в пионерском галстуке (до этого без галстука!);
Троцкий – с кларнетом в руках и топориком за поясом (до
этого без топорика); и, наконец, Грозно
Грязный с увесис

тым фолиантом в руках вместо тубы.
– Собака Баскегвилей убежала? – осведомился Ульянов

386
Георг Альба
Крупский и начал нервно перебирать клапаны. – Помню, как
мы мило беседовали с Гегбегтом Уэллсом, а потом он, пога

нец, выпустил пасквиль «Госсия во мгле», а меня назвал «кгем

лёвским мечтателем»… Вот мерзавец! И потом написал свою
«Собаку Баскегвилей»… Или он раньше её написал? Но не
важно…
– Товарищ Прежнев, – неожиданно заговорил Гжельцин.
– После вашей кончины, при перекройке
перестройке уп

равделами КПСС выбросился из окна, боясь, что возьмут за
жопу, но вышло, что зря поспешил.
– Я не понимаю, о ком вы, дорогой товарищ, – ответил
Прежнев.
– Когда вас оскорбляют, то у вас вырабатывается оскорби

тельская кислота, вредная для здоровья, – начал что
то муд

рёное Сталин, – в отличие от аскорбиновой кислота, кото

рая, напротив, полезна.
– А вошь и вождь – вещи схожие, – разговорился прораб
Перестройки. – Как правило, второй оказывается первой.
– На кого намэкаешь? – занервничал Сталин и зачастил
дымовыми выхлопами.
– При мне был один такой несговорчивый писатель. Мы
ему сказали «Иди, сидент!» и выдворили, потому что он ра

нее отсидел своё, – сообщил Родной
дорогой.
– Миссия любого ученика – предать своего Учителя, –
неожиданно по
умному заговорил Иван Василич. – Началось
с Христа, но продолжается и поныне.
– В своей кныжке вычитал? – спросил сурово, подозревая
в этом пороке всех и после смерти, Сталин. – Как называется
книжэнция?
– Называется «Иисус и ресурс», это мемуары Мимо Ауры,
– пробурчал недовольно царь и обнял фолиант покрепче,
очевидно боясь, что отнимут потомки.
– Кто автор? – полюбопытствовал Бронштейн.
– Я же сказал – Мимо Аура, японский философ.
Все уважительно промолчали, дабы не проявить невеже

ства. Повисла пауза. Голос Эпохи неожиданно нарушил ти

шину:
– Я, пожалуй, пойду, дорогие товарищи. До свиданья, вер

нее прощевайте, как по
простому гуторят хлопцы.
– Куды же вы? Даже чайку не попили, – всполошился гос

теприимный Гжельц. – Иван Василич вскипяти
ка свой мед

387
Страна Попсовия
ный самовар, а то как
то не по
людски.
– Это мы мигом! – достал из воздуха тубу царь и устраша

юще дунул в неё. – Только водицы где найтить? Тут раньше
недалече речушка Неглинка текла, так теперь её под землю
упрятали, окаянные потомки!
– Сунь ему под нос поднос! – продолжал грубить Сталин
и желтозубо улыбнулся.
– Ну, я, пожалуй, пойду, – напомнил о себе Промзон и
попятился к выходу.
– А я вам хотел, дорогой Муслим Сергеич, место своё усту

пить, – ласково промурлыкал Гжельцин и сделал гостепри

имно
приглашающий жест – располагайтесь, мол, как дома.
– Я давно вам почитатель! Сам на Стародевичье переберусь, в
надежде, что там соседи будут поспокойней.
– Спасибо, но мне пока рано, есть ещё много дел да по

петь хочется.
– Все дела не пегеделаешь, – поддержал предложение
Ильич. – Я вот тоже многое не успел. Зато товагишь Коба про

должил моё дело. Я лишь мечтал, будучи «Кгемлёвским меч

тателем», о лагегях, а Коба пгитвогил мечту в жизнь!
– Прав Ильич. Коль я для вас не авторитет, то хоть Ленина
послушайтесь! Лежали бы себе здесь в тепле и уюте, а как по

сетители придут, так бы и попели для них «Ах эта свадьба,
свадьба, свадьба пела и плясала!» – продолжал соблазнять
Гжельц.
– Што ты пристал к человэку? – возмутился Сталин. – У
тэбя не логика, а паталогика!
– Вы, Отец Народов, строили Коммунизь, а мы построили
Капитализь! – не унимался Гжельцин.
– Дорогой Мао, тебе твоего Китая мало?
– Я вам уже объяснял, что я не Мао! Вы меня с кем
то пу

таете, – Цин
Ель вылез из гроба и снова пригласил жестом
Промзона, занять его место.
– Вы знаете, – вдруг вспомнил певец, зачем сюда пожало

вал, – мне, собственно, поручили, дорогие товарищи, вас…
ну как бы… это самое… призвать к…
– В агмию? – всполошился Ильич. – Я давно не военноо

бязанный. Меня ещё в пегвую миговую пытались упечь, но я
в загганицу успел слинять. Вот!
– Я не про армию… как бы это выразить… – замялся ар

388
Георг Альба
тист. – «Ведь не скажешь им прямо – убирайтесь отсюда по
добру, по здорову? А то, мол, хуже будет».
– Па
а
ачэму мы должны убираться? – прочёл мысль Ста

лин. – Здэс наше за
а
аконное мэсто!
– Я этого не сказал, что убираться, товарищ Сталин.
– Но подумали, – описал Вождь трубкой в воздухе замыс

ловатый пируэт.
– Дело в том, – залепетал парламентарий, – что в ближай

шее время Прекрасная площадь и Кремль будут реконструи

роваться… это коснётся и Мавзолея… Так что… К тому же,
товарищ Сталин, вы заядлый курильщик…
– Нэ курильщик, а куряка, – поправил вождь.
– Дым от вашей трубки доходит до ноздрей её Император

ского Величества, а она не переносит табачный запах. Да, если
бы хоть вы как Пётр Первый курили голландский табак, ко

торый ароматен, а то…
– Табачок мой, значит, тэбэ нэ мил? – занервничал артист
Геловани и вспомнил об акценте.
– Был ли Рильке курильке? – вдруг спросил Троцкий, вер

нее играющий его Вуди Ален, не совсем грамотно по
русски.
– Где лучше всего находиться курильщикам в ситуации та

бачного кризиса, понимаешь? – пробасил Гжельцин.
– На Кугильских остговах! – выкрикнул петухом Ленин и
закудахтал курицей, борясь с остатками моли.
– Курилы у нас японцы требуют, – вспомнил Леонард Кузь

мич и горько заплакал. – Видите ли, тесно им у себя в Япо

нии!
– Не отдадим ни пяди, ни полпяди, ни какой ****е! – вы

ругался Сталин. – Что же, разве я виноват, что теперь Герце

говину Флор нэ выпускают? Вот и приходится курить «кури

ную слепоту», которая растёт вокруг Кремля… видимо
неви

димо.
– Ну ладно! Я уж пойду…
– Англичанин, не прощаясь, уходит, а еврей много раз
прощается, но не уходит, – заметил наблюдательный Троц

кий.
– Помолитесь, товарищ Магомаев, своей Магоматери, –
посоветовал зачем
то Прежнев и прекратил плакать.
389
Страна Попсовия
Гллава тридцать четвёртая
Культурное заседание
В менестрельстве культуры очередное заседание. Уважае

мые люди в сборе. Режиссеры театра и кино, живописцы и
скульпторы, прозаики и поэты, музыканты
исполнители и
композиторы заполнили конференц
зал и дружно скучают,
зевая и рассказывая анекдоты, в ожидании начала. Кучку му

зыкантов веселит неутомимый на рассказы и шутки Всюдуш

кевич. Он завсегдашняя душа компании, когда собираются
больше трёх.
– Композитор Шизахренников, хоть и душевнобольной,
но очень талантливый! А Шуман своей музыкой делал много
шума!
– А я как
то пил чай с Лимоновым, – признался компози

тор Безрыбников, – но без Сахарова.
– Как же тебя угораздило? – посочувствовал кто
то.
– А я помню, как мы на Наивысших Режиссёрских Курсах
в Курске, – начал кинорежиссёр Шмитта, но был прерван
появившимся с папочкой под мышкой министром.
– Итак, господа, – начал Жорж Бенгальский, осветив зал
лучезарной улыбкой и обдав присутствующих блеском своей
полированной как бильярдный шар лысиной. – На повестке
дня у нас множество вопросов, требующих безотлагательно

го решения. Во
первых, мы с вами должны, наконец, выяс

нить, почему гармонист играет на баяне, а гуманист – на ак

кордеоне? Во
вторых, нам небезынтересно узнать, почему
певица Порноровская поёт песни только о любви? Также хо

телось бы выяснить, кто в нашей среде занимается писанием
анонимок? Так два наших уважаемых режиссёра получили по
почте письма без обратного адреса и подписи.
Министр сделал выжидательную паузу, испытывая терпе

ние аудитории.
– О ком речь? – не выдержал кто
то в задних рядах. – Кто
получил письма?
– Многоуваемый режиссёр Николай Борисович Ковровс

кий получил письмецо, где к нему неизвестный отправитель
390
Георг Альба
обратился: «Эй ты, старый Туфленос!» А Мрака Нахалова не

известный, тоже в письме, назвал «Сабленосом»? Ну, разве
так можно, господа
товарищи? Мало ли у кого, какой длины
нос? Немудрено, что после этого для обоих режиссёров об

ширные худсоветы закончились обширными инфарктами.
– Вот, например, Навуходоносор, – подал реплику Всю

душкевич. – Здесь тоже имеется «нос»! Хотя в переводе с ас

сирийского это значит: «На ухо донос, сэр!»
– Вы всё мерите своим Шерлоком Холмсом с его «Овсян

ка, сэр». Ну, написали удачную музыку, денежку хорошую
получили и успокойтесь. Причём здесь донос? Это хулиганс

кая анонимка, – министр не был расположен к превраще

нию заседания в продолжение телепередачи «Жизнь прекрас

на и омерзительна».
– Как страшно жить, – раздалось из угла, где примости

лась кривляка из кривляк: актриска
сценаристка Влитвинс

кая, по девичьей фамилии Кикиморова.
– Эх, Аркадия бы Овирченко сюда с его ОВИРом! – мечта

тельно заметил Топчан. – Он бы всех отправил куда следует…
– Прошу тишины, как часто говорит на своей передаче
Кира Прошутинская, – улыбнулся министр, процитировав
телевизионную даму. – Я вижу, что слово просит режиссёр
Соловьёв. Пожалуйста, ваше соло!
– Я недавно, господа, при создании нового фильма, – при

поднялся со стула опухший толстяк, – испытал не только муки
творчества, но и тесто его!
– Это как? – поинтересовался Шмитта. – А то я сегодня
ещё как Неелова, то есть голодный до свежей информации.
– Никакая инфор… мац… ия, граждане, не заменит мацы,
– сострил министр. – И вообще громкие слова надо говорить
тихо.
Многие зааплодировали, другие засмеялись, третьи закаш

лялись. Никого острота министра не оставила равнодушным.
– Жаль, что Эмма уехала в эмиграцию, – посетовал седов

ласый скульптор. – Она была сама грация. И зачем ей эмиг

рация?
– Если всех самодовольных пижонов и пижонок поселить
в одном месте, – пробурчал сосед слева, – то место это будет
называться Америкой.
391
Страна Попсовия
– А вы сами
то были?
– Там не бывал только ленивый!
– Неизгладимая гадость эта ваша Америка! – добавил со

сед справа. – Там полиция сопровождает человека с детства
как поллюция!
– Меня, господа, перед началом, – взял снова слово Жорж
Бенгальский, – наш уважаемый поэт Андрон Нементьев по

просил предоставить ему возможность ознакомить аудиторию
с новой его поэмой, готовящейся к печати. – Предоставим?
– Пускай, прочтёт! – согласился нестройный хор.
Поджарый в свои с гаком пиит поднялся со стула в первом
ряду и повернулся к залу: – О дружбе русского и армянского
народов, но не только…
Вот улёгся наш Иван
На излюбленный диван,
А приятель Аветис
Накрошил в салат редис,
И затем потёр он нос –
Мучит авитаминоз!
Древний тот народ и стойкий!
Хороша страна Армения!
Двое нас у бара стойки –
Старый лишь бармен и я.
Посадил кудрявый кустик
В прошлом опытный акустик.
Прикорнула на кушетке,
Приняв роды, акушерка.
Застеклили нам окно.
Ели в детстве толокно?
Что такое толокно?
Как разбитое окно!
– Вот дубинка
аргумент, –
– заявил бывалый мент.
Все знают такую примету:
Когда Гора не звонит Магомету,
То сам он звонит Горе,
Сидя в своей квартире
норе.
392
Георг Альба
На инкассатора глазеет
Созвездие Кассиопея.
На небе много точек
звёзд.
Машиной правит чёрный дрозд.
Но перегрелся радиатор.
Мотор заглох,
Шофёр оглох.
Он в прошлом сбитый авиатор.
Грабитель
ирод вдруг возник,
А рядом с ним Иродиада.
Она
то преступленью рада.
И, как Крестителя когда
то,
На блюде подана глава…
О том теперь гласит молва:
Башку бедняге оторвали
И деньги целиком забрали.
Поэт закончил и скромно потупил взор. Зал взорвался бра

кованной китайской петардой и, как одного из героев поэмы
шофёра
дрозда, оглушил автора.
Успех бешеный и даже сам министр прослезился, очевид

но, вспомнив, как некогда кот Бегемот ему тоже башку отры

вал.
– А можно и мне прочесть? – поднял по
пионерски руку
Гришка Трускавец. Его, как молодого и многообещающего,
стали приглашать на заседания в менестрельство.
Бенгальский, отчетливо понимая, что процесс выходит из

под контроля, не стал противиться происходящему, придер

живаясь буддийского принципа: «потворствовать пороку с
целью его самоискоренения».
– Читайте, – разрешил министр. – Ничего. Текущие дела
подождут.
Отливали пулю
Для певца Мигули.
Клали в печку угли,
Прочитав «Маугли».
Солнце яркое в очи
393
Страна Попсовия
Светит в полдень нам в Сочи!
Дети любят сок и сочник,
Да игру в песочнице.
Нарубили свежий ельник
Аккурат в сочельник.
Гришка победоносно поклонился, но зал разделился в
оценках. Раздались разрозненные голоса:
– Халтура!
– Молодец!
– Модернизм!
– Очень хорошо!
– Бездарность!
– Талант!
– Словоблудие!
– Гениально!
– Говно!
– Друзья, не будем так строги к молодому автору, – занял
примиренческую позицию министр. – Он лишь в начале
пути, и будем надеяться, что автор в скором будущем пораду

ет нас более зрелыми стихами. Спасибо, Григорий!
– И я хочу! – поднял руку Топчан, иллюстрируя послови

цу: «Куда лошадь с копытом, туда и рак с клешнёй».
И опять министр смалодушничал, не желая ни с кем пор

тить отношения, и разрешил:
– Только прошу вас недолго. У нас ещё на повестке масса
вопросов…
Топчан встал в позу Маяковского и затрубил:
Череп овцы, черепа овец
Дают нам в итоге Череповец!
Ну, а теперь о другом:
Сколько рек, озёр и морей кругом.
Радостно всем купанье,
Но ни к чему замерзанье!
Чем же согрелся замёрзший пловец?
Он насыщался пловом,
Словно богатым уловом.
А для согреву на ихней Аляске
394
Георг Альба
Пляшут пловцы «Половецкие пляски».
Публика вяло зашумела, что свидетельствовало не в пользу
автора. Но Топчан не смутился и пустил в ход козырного туза:
Мой знакомый – альбинос.
У него всегда понос.
Он использует поднос
И ворчит себе под нос!
– Блеск! Лихо! Молодец! – послышались восторженные
оценки.
– Браво, браво! – захлопал в ладоши и министр. – Спаси

бо вам! Ну, теперь, как говорится, вернёмся к нашим бана

нам! Итак, дорогие друзья, поступило предложение провес

ти фестиваль музыки, которую любил философ Кант. Как вы
к этому относитесь?
– Положительно! – загудел хор басов.
– Кантата – любимый жанр Канта, – заметил эрудиро

ванный Безрыбников и прочёл стишок:
Кант
не был фабрикант,
Он был философ,
Имел лишь посох.
– Браво! Надо пригласить кантора из синагоги, – предло

жил кто
то сомнительное.
– Это ещё зачем? – насторожился неверующий ни в кого
министр. – Кант немец и синагога здесь не при чём. Вы учти

те, что нам предстоит много кантовать, кантоваться и окан

товываться! Какие ещё будут предложения?
Публика насторожённо затихла. Лишь слышался громкий
шёпот Всюдушкевича:
– Хренников всю жизнь делал «Много шума из ничего»,
следуя за Шекспиртом.
– Почему вы его так не любите, коллега? – заступился Без

рыбников тоже громким шёпотом.
– Тише, тише, товарищи, – призвал Бенгальский и посмот

395
Страна Попсовия
рел на часы: «Битый час мололи в ступе воду, а дело стоит». –
Кстати, надо подумать и о приглашении дирижёра. Какие
будут кандидатуры?
– Ну, конечно, Гергиев фон Караян, – поступило предло

жение.
– Он будет главным, то есть дирижаблем, – пошутил Всю

душкевич.
– Понькина! – выкрикнули с задних рядов.
– Это не дирижёр, а дирижопль! – продолжил обличение
язвительный Всюдушкевич.
– А как быть с пианистами? – спросил министр. – Кто
здесь Крайнев?
– Он не пришёл, а вообще пианистов, хоть пруд пруди, –
решил высказаться ранее молчавший Арнольд Николаевич
Бердов, профессор консерватории. – Я лично займусь этим
вопросом.
– Спасибо, Арнольд Николаевич, – расплылся в улыбке
Бенгальский и, что
то припомнив, спросил: – А где наш люб

веобильный музыкант?
– Сексофонист Брутман? – догадались в зале. – На оче

редных гастролях в Америке. Где же ему ещё быть? А недавно
был в Сексонии… После чего вернулся к себе в Бутово.
Поднялся для сообщения плотный как утюг режиссёр
Бигтюг.
– Я хочу поставить спектакль о Джуне д'Арк, нашей совре

менной целительнице и, можно сказать, волшебнице.
– Подождите, дорогой маэстро, мы ещё с Кантом не ра

зобрались, – всполошился министр. – Но предложение зас

луживает внимания, хотя и не в первую очередь.
Биктюг похоже обиделся и сел, насупившись и кривясь,
словно ел пересоленный суп.
– Товарищи, что вы здесь занимаетесь трубадурством? –
спросил строгий голос не вполне трезвого, но старого скуль

птора. – В России 74 года господствовал Иван Дализм, то есть
вандализм или точнее – советская власть! А вы со своим Кран

том, понимаешь?
Трускавец подал голос:
– Кант
Не был фабрикант!
396
Георг Альба
Он был философ,
Имел лишь посох.
Открыл рот и Всюдушкевич:
– Кому мил
Камил
Сен
Санс?
Тех просим остаться на следующий сеанс!
Министр понимал, что заседание проходит из рук вон пло

хо, но изменить ничего не мог, а лишь корил себя мысленно
за малодушие и слабоволие.
Глава тридцать пятая
Охота в Охотном ряду.
– Ты что здесь милиционеришь? – спросил депутат у ох

ранника, входя в здание на Охотном ряду.
– Да, на посту я, – растерялся охранник и отдал, на вся

кий пожарный, честь.
– То
то же, смотри у меня. Всегда будь начеку, – похлопал
по плечу служивого народный избранник, но удостоверение
показать забыл (или не захотел).
«Наверное, новый начальник, – тревожно подумал охран

ник, работавший совсем недавно и не успевший ещё запом

нить лица. – Тоже мне начальник на час! Поди, выскочка и
карьерист… у него удостоверение не посмотрел, а вдруг тер

рорист? Не бежать же следом, оставив пост? Будет тогда ка

кой
то пост
модерн! Эх, Вася, Вася, что же ты так, в самом
деле? Не видать мне замужества – награды за мужество… Да,
зла она, собака Мономаха!».
Пока охранник занимался самобичеванием, к входу при

близилась кучка шустрых молодых людей, которые беспрес

танно громко смеялись и нецензурно выражались, привле

кая внимание прохожих.
– Кто знает, чем отличается Тибет от минета? – спросил
товарищей высокий блондинистый молодой человек в чёр

ной кожаной куртке.
397
Страна Попсовия
Все молчали, пожимая плечами.
– Ну, уж так и быть, скажу! Тем, что Тибет это: во
первых,
минет тебе (тебет), а во
вторых, это минет в горных условиях
(например, в Тибете).
– Во даёт! – заржала компания, а весельчак выдал очеред

ной перл:
– А что значит: «служение ближнему»?
– Не знаем, – сдались слушатели.
– Это когда ебут не верхнего, а нижнего, то есть ближе к
нему!
В этот момент мимо проходил хорошо выбритый мужчина
– депутат Голощёкин. По всему видно, что шикарный муж

чина. Сплошной шик, а вернее – пшик. И мужчина, скорее,
пшикарный! А следом за ним – отвислощёкий депутат и пе

вец Тигр Блещенко. Впрочем, тоже весьма элегантный для
своих «за шестьдесят».
– Вы кто такие? Почему себя так ведёте? – обратился к
молодёжи Голощёкин.
– Мы… сквичи, а также геи! – ответил компания в один
голос. – А «тебе чего надобно, старче»?
– Даже Пушкина читали?
– В школе проходили. А что?
– Почему нецензурно выражаетесь?
– Потому что ещё Ельцин цензуру отменил.
– Да вы, ребята, того… полегче, – присоединился к бри

тощёкому отвислощёкий, любивший мирно разрешать кон

фликты. – Вы в Думу или как?
– Мы – околодумцы и пришли митинговать! – сообщил
заводила в куртке.
Они разом развернули лозунги и транспаранты: «Даёшь
параллельную любовь – совокупление парами!», «Да здрав

ствует половое общение по почте – переписька!», «Мы за зо

диакальные созвездия и за сзадианальные отверстия!».
На другой стороне улицы показалась ещё группа молодё

жи и тоже с транспарантами. Судя по лозунгам – защитники
природы и животных: «Долой зоологическую зависимость –
содержание зверей в зоопарке!», «Запретить попугайники –
клетки для птиц!», «Выпускать авариумы, начиная с 56
го
398
Георг Альба
размера, так как меньшие рыбам малы и жмут!», «Экологи

ческие коллеги человека – животные!», «Смерть кискадёрам
– мучителям кошек!».
– Какие они все аквари… умные, – сказал Блещенко, про

читав лозунги защитников животных.
– Это сплошное мещанство, когда некультурные люди хо

тят себя выдать за культурных, – ответил Голощёкин. – Но
это всё равно лучше, чем заниматься гомосектанством!
– Нанесение визита ниже пояса есть совокупление! – кри

чали геи. – Гей, хлопцы, не стыдись! Да здравствуют маркиз
де Сад и Садко!
– Ни копейки в долг не даст этот старый пидораст! – зади

рались с другой стороны улицы защитники животных. – Будь
проклят садомазохизм и да здравствует садоводство!
Охранник, наблюдая за происходящим, на всякий случай
позвонил куда надо и, довольный содеянным, с минуты на
минуту ждал приезда ОМОНа. Заметим, что он представлял
собой клизматического вида молодого мужчину, о которых
говорят, что «соплёй такого перешибёшь». Тот ещё охранник!
Раньше работал в театре осветителем
осведомителем. Но те

атр сгорел, а в другие не брали. Вот и пришлось переквалифи

цироваться… Он тайно любил «****ет» (эротические танцы),
поэтому явление геев народу в нём не вызвало положенного
бывшему советскому человеку гневного протеста и возмуще

ния. Нравится им сзади… ну и пусть! Сам он – человек скром

ных возможностей и желаний. Как говорится: «малому ко

раблю – малое плавание». Выражаясь по
морскому: «кабо

тажное». Не удаляясь далеко от берега.
В этот день стояла сильная жарынь, несмотря на апрель. И
прохожие, одетые по сезону, изнемогали и сдёргивали с себя
плащи, тёплые куртки, свитера и джемперы. Появилась кры

тая брезентом грузовая машина, битком набитая людьми в
касках со щитами и дубинками, имеющими «ударную уста

новку» – намерение непременно кого
то избить. Они ехали
со стороны нежной Манежной. Впереди, расчищая путь, мча

лись «ЖиГАИ», приписанные к ГАИ). Кругом все перешли на
«Мерседесы», а тут – нате вам! – музейное авто эпохи Родно

го Дорогого. Но нет правил без исключений! Есть же любите

399
Страна Попсовия
ли
мазохисты, которые старую «Волгу» даже на «Бэнтли» не
променяют? Им нравится не столько ездить, сколько все вы

ходные лежать под ней, постоянно починяя. Неистребима в
русском человеке эта жилка народного умельца: Левши, Ку

либина и незаслуженно забытого отечественного изобрета

теля паровоза – то ли Ползунова, то ли Черепанова. Все паро

возные лавры достались англичанину Джеймсу Уайту. Также
и Маркони досталась пальма первенства в изобретении ра

дио и телеграфа, а наш Попов остался где
то на задворках. О
лампочке Яблочкова
Ильича тоже не приходится говорить.
Но мы увлеклись историческим экскурсом, а ОМОН ждать
не любит.
Обе машина остановились перед думой (Думой). Из «жи

гуля» вылезли двое товарищей в форме: один с погонами май

ора, другой – лейтенанта и с баяном в руках. Они неспешно
подошли к толпе. Майор заговорил спокойно, даже ласково
(оказался «джентельментом» – вежливым ментом). Ему на
баяне подыгрывал «аккомпанемент» – аккуратный мент. Не
хватало им только «темперамента» – мента
живописца, ри

сующего темперой. Ну, коль нет так нет… Не сочинять же по
этому поводу сонет? Старший по званию говорил «базальтом»
(низким альтом), голосом, не относящимся к разряду мужс

ких, что сразу подметила гей
компания.
– Ребята, наш человек! Ура, не пропадём!
– Собаки, которые редко едят кости, принадлежат к ред

костной породе! – кричала толпа защитников с «другого бе

рега». На них работники правопорядка почему
то не реаги

ровали, посчитав очевидно, злом меньшим.
– Погода такая, что даже плохого хозяина хорошая собака
гулять зовёт, – посмотрел майор на безоблачное небо и вытер
ладонью вспотевший лоб.
– Что вы нам про собак? – удивился предводитель геев.
– Про собак на той стороне. Вы не к тем пришли, товарищ
генерал!
Когда военнослужащего по ошибке или нарочно называ

ют чином выше, то он всегда внутри розовеет или даже стано

вится пунцовым от удовольствия, по поговорке: «Какой же
солдат не мечтает стать генералом?». И майор не поправил
400
Георг Альба
обратившегося к нему. «Хоть и неправда, а приятно – а вдруг
дослужусь?».
– Вы секстант с собой захватили? – пошла в наступление
молодёжь.
Лейтенант
баянист мгновенно среагировал и заиграл «Рас

кинулось море широко…».
– Зачем, Иван? Я же не морской капитан, а сухопутный
майор! Мне этот прибор ни к чему.
– Вы не поняли, – захохотала толпа. – Секстант – при

бор, определяющий половую готовность!
Внезапно пробилась громкая связь с центром:
– Сообщите скорее по рации,
Как велика демонстрация?
Скольких смогли задержать
И где их теперь содержать?
– Богема, богема! Я Бегемот! Как слышите? – забубнил
майор в аппарат.
– Слышим хорошо. Докладывайте, Бегемот, – ответили
из штаба.
– Здесь нету совсем иудеев,
Но множество, множество геев!
Что с ними прикажете делать,
Товарищ полковник Сергеев?
– Вы геев должны успокоить,
На правильный лад их настроить,
А коли не будут вас слушать,
То крепко надрайте им уши.
– Мы знаем устав без запинки,
Применим к ним газ и дубинки,
Разгоним мы их однозначно
И вылазка будет удачной!
– Тогда приступайте сейчас же,
Им кузькину мать покажите,
Орудуйте дружно, отважно,
Покрепче их всех накажите!
Вдруг рация зачихала и закашляла, поперхнулась и замол

401
Страна Попсовия
кла, превратившись в декорацию (в неисправную рацию).
Сломалась. Но главное, что приказ услышан, а дальнейшее
не так важно. Майор подал условный знак командиру омо

новцев, фракменту (менту во фраке и бабочке) – мол, пора
начинать. Бойцы повыпрыгивали из грузовика, выстроились
в шеренгу и, укрывшись за прозрачными щитами, двинулись
на демонстрантов. Они стали теснить толпу геев под одобри

тельное улюлюканье защитников животных на противопо

ложной стороне, у гостиницы «Москва». Тем временем подъе

хал ещё автобус с подмогой – «регламентом» (милицейской
ротой). Демонстрантам предложили разойтись по
хороше

му, пригрозив, что в случае непослушания сюда приедет весь
«ассортимент» (милицейский полк) и тогда уж пощады не
будет. Само собой подтянулось и милицейское подразделе

ние из ГУМа (арГУМент). Одним, вернее, двумя словами:
парад милиции! Как в день милиции, который в ноябре.
Появился священник в рясе (приехал с ментами). Он, дер

жа над головой распятие, стал призывать толпу к смирению и
раскаянию, что в переводе на обычный язык являлось требо

ванием сменить ориентацию. Хор возле гостиницы «Моск

ва» немедленно отреагировал на появление нового действу

ющего лица:
Не годится эта ряса
Даже и для пидораса.
Любят всюду комиков,
Ненавидят гомиков!
Блещенко и Голощёкин, зачарованные происходящим, не
спешили войти в здание Госдумы, хотя давно пора, разумно
полагая, что заседание не волк и в лес не убежит, а тут назре

вает нечто экстраординарное. Гомосексуалы внезапно очень
стройно запели, словно ими дирижировал невидимый дири

жёр:
Не мужской, не женский пол
Называется «купол».
Это значит – нам и вам!
Что имею, то и дам.
Священник прогневался и запел ржавым дискантом:
402
Георг Альба
Люди все имеют рот,
А у вас сплошной Эрот.
Взять бы вас за шиворот
И пустить бы в оборот!
Лейтенант
баянист мгновенно, будучи музыкально ода

рённым, попал в тональность, и мелодия с аккомпанементом
пошли рука об руку, как и положено хорошей музыке. Свя

щенник всё более распалялся, надеясь, что вдруг в Очень Боль

шом театре услышат – он по соседству – да не ровен час, при

гласят в труппу и предложат партию Германа или Ленского.
Тогда и осточертевшая ряса по боку!
В хоре очень низкий бас
Называется «бассейн».
Покорил он весь Кузбасс,
Но по
прежнему рассеян!
В мае только дикий ор
Раздаётся над толпой.
Это голосит майор.
Не стесняйся, светик, пой!
Похваленный и приободренный офицер решил показать,
на что способен. Бойцы устали ждать команду: «мочи в сор

тире» и самопроизвольно исполнили команду: «вольно», видя
что странный пролог затянулся. А в касках да бронежилетах
на солнцепёке можно превратиться в глазунью из двух соб

ственных яиц, а то и целиком в шашлык на рёбрышках (по

карски под каской!). Майор запел контр
тенором, приведя в
дикий восторг неформалов:
Бригадир – плохой начальник,
Но совсем не гад.
Он орёт в свой матюгальник,
Целя наугад.
Иллюстрируя предшествующие строки, офицер прокри

чал в громкоговоритель:
– Граждане, расходитесь! Здесь территория Госдумы и по

403
Страна Попсовия
сторонним находиться запрещено! Иначе все будут отправ

лены в апартаменты – в милицейский участок!
Толпа в ответ заголосила:
Куда смотрит ваш начальник?
Где ваша дирекция?
Пусть бывает лишь вначале
Дивная эрекция!
Батюшка не выдержал:
– Уймитесь окаянные! Прекратите блуд! Изыди, сатана!
Но они и не думали униматься:
Мы нашлём на вас проверку,
Строгую инспекцию.
Проведут с низов до верху
В штабе дезинфекцию!
Поснимают всех с постов
И понизят в чине.
Прыгать будете с мостов
В горе и кручине.
Для кого разгон – беда,
А для нас – победа!
Расцветает лебеда
В садике соседа.
Повернув матюгальник в сторону своих, майор приказал:
– Расходимся потихоньку, садимся в машины и катим на
базу! – Затем запел как бы себе под нос, садясь в «ЖиГАИ»:
Мы лёгкие лишь мотыльки
В саду земном, благоуханном.
Дарами полные кульки
Несём мы с пиршества у хана.
Демонстранты торжествовали победу. Противоположная
сторона улицы молчала. Блещенко и Голощёкин разочарован

ные – зря потратили время, – вошли в здание.
404
Георг Альба
Глава тридцать шестая
Визит Ватрушкина. Позирование
– Я, ваше Всемирное Величество, пришёл попросить раз

решение применить напалм, как последнее средство для борь

бы с нечистью в Мавзолее, – отрапортовал Ватрушкин, нахо

дясь в коленопреклонённом состоянии пред императрицей.
– Американцы его во Вьетнаме применяли очень успешно.
Это называется: «тактика выжженной земли».
– Подожди, подожди, батюшка! Какой такой напалм? Кто
на кого напал? Расскажи, милок, всё по
порядку, – ласково
предложила царица. – Пусть и министры мои послушают.
Может, тоже что присоветуют.
Обрезников и Зубоскалкин насторожённо вытянули шеи,
изображая крайнюю степень концентрации внимания.
– Значит так, Ваше Величество! – немного успокоился ге

нерал.
– Да ты с колен
то поднимись! Верю, верю, что предан до,
как говорится, усрачки… Говори, не торопясь. Времени у нас
много… куры не клюют.
– Посылал туда двоих лучших сотрудников, так они с ума
сошли! Затем святых отцов. Те после этого отреклись от церк

ви. И, наконец, – депутата Госдумы, заведующего всеми ме

мориальными центрами Москвы, главного певца страны… –
с дрожью в голосе заговорил Ватрушкин, выпрямившись во
весь свой невысокий рост.
– Ёсича, что ли?
– Его самого! Лучше его никого не сыскать.
– И что же?
– Как в воду канул. Ни слуху, ни духу! Семья волнуется –
верните, мол, отца семейства. За что арестовали? Сейчас же
не 37
й, а 2007
й! А как им объяснишь, что послан на ответ

ственное задание и без вести пропал? Правда, злые языки го

ворят – попросил, наверное, политическое убежище.
– Да как же так? Что ему здесь
то не жилось? У нас теперь
ведь демонократия, хоть и суеверная, но всё же… Уважаемый
обеспеченный человек. Огородный артист, наконец. Как же
так?
– Я даже сам на поиски отправился, да не один, а с Боевой
405
Страна Попсовия
Собакой Пехоты. Как известно, «духи», то есть моджахеды не
выносят псины, считая это животное грязным. Так вот и со

бака заскулила и бегом оттуда как ошпаренная. Ну что прика

жете делать?
– Голос Эпохи надо во что бы то ни стало сыскать! Так дело
не пойдёт, товарищ генерал. Мы не можем разбрасываться
нашими лучшими голосами. Как же кладбищенское дело без
него? Кто теперь сможет пробить место на престижном пого

сте? Даже у меня нет власти над директорами кладбищ и кре

маториев с колумбариями, так как у нас эта область, так же
как и церковь, отделена ширмочкой от государства. Может
советники, что скажут? А?
– А что, если Левшу туда направить? – с хитрой улыбкой
предложил поэт. – Всё
таки человек на все руки – даже царь

пушку починил.
– Лейбмана, что ли? – переспросила барыня. – Как имеч

ко его? Запамятовала…
– Соломон Шлёмович, – подсказал обладавший феноме

нальной памятью Зубоскалкин.
– А на напалм, значит, не желаете? – настаивал на своём
госбезопасник. – Действует безотказно как полтергейст. Даже
водой его не затушить.
– Что вы напали на меня со своим напалмом? Хотите на

строить против меня Геннадия Гексагеновича? – вспылила
царица. – Они же на штурм Кремля пойдут тогда? Как гово

рится, не тронь говно, чтобы не завоняло! Позавите
ка сюда
этого Левшу!
Обрезников поднял трубку телефона правительственной
связи:
– Лейбмана
Левшу, пожалуйста! Как нету? Уехал? В Изра

иль?
– Уже смотался?
– Да, Ваше Величество. Вчера, говорят, улетел.
– Ну вот! Последняя надежда была на человека… – царица
помрачнела. – Развлекайте теперь меня, коль испортили на

строение.
– Мне можно идти? – заканючил Ватрушкин.
– Иди, свяжись с Израилем и снова пригласи Левшу.
– Понял, будет исполнено, – откланялся генерал.
– Может стишок какой задиристый желаете послушать для
406
Георг Альба
поднятия настроения? – предложил с готовностью таксиста
свои услуги поэт.
– Давай, давай, в самый раз. Развей тоску
кручину!
– Нечто библейское! – объявил Прокуратор и запахнул
плащ с кровавым подбоем.
«Любит сало Саломея.
Пожирает сало, млея.
Любит также и салаты.
Ирод вырядился в латы.
Вместо пики держит лом.
Он жестокий зуболом…».
– К вам скульптор, Ваше Величество, пожаловал, – доло

жил появившийся в дверях дворецкий
вышибала Песняков

старший. – Говорит, вы назначили. Впустить?
– Впущай, раз назначено! Да Моисейку кликни, чтоб по

мог раздеться. А вы, господа мужчины, ослобоните помеще

ние, так как я голая позировать буду. Нет, Обрезкин, остань

ся! Зубоскалка, повяжи
ка ему платок на глаза, а сам отвали.
Канцлер достал свой смятый, засморканный донельзя, но
с дырочкой для тайного обзора и выполнил приказание. Пре

старелый поэт стал похож на богиню правосудия Фемиду
Поликарповну на заслуженной пенсии. В дверях появился
Цинандали. За ним ассистент нёс накрытую покрывалом
скульптуру. Другой помощник таранил глину и прочие нуж

ные в работе вещи. Расставив всё по местам, ассистенты
скромно удалились ожидать в предбаннике.
– Здравствуй, матушка
царица! – треснуло улыбкой блин

лицо. – Какой хороши выглядишь сегодня! Даже похудел не

множко.
– Как ты советовал, дорогой Гурамчик, придерживаюсь
викторианской диеты, а она получше всякой вегетарианской
будет, – зарделась царица и нервно дёрнула кисть звонка. –
Где этот чёртов банщик?
– Я здесь, я здесь, Ваша Бесценность! – птичкой колибри
впорхнул с подносом в руках Моисей Борисов, мурлыкая себе
под нос «Голубую луну».
– Раздеть?
407
Страна Попсовия
– Догола, как в прошлый раз. Но сначала весло из кладов

ки притарань для позирования!
– Щас мигом за веслом сбегаю! – Моисейка вновь упорх

нул, а скульптор тем временем раскладывал свои причин

далы.
– Гурамчик, а ты женат али как? – поинтересовалась ца

рица. – Али всё ещё юноша?
– Вьюнош, вьюнош я! – покраснел Цинандали. – Я женат
на свой скулптур
мултур, понимашь? Вот вставай тебе на по

стамент, чтоб свет хорошо падает.
– Прочесть ещё стишок, Ваше Величество? – напомнил о
себе поэт.
– Прочти, пока Моисейка в пути, – взгромоздилась на
подиум царица, вспоминая, какую позу принимала на про

шлом сеансе.
Фемида
поэт раскрыл рот:
«На санях катили гроб,
Да заехали в сугроб.
В цирке есть учёный кот.
Его кличут Антрекот.
Любит он ловить стрекоз
И гонять усталых коз.
Коль имеешь светлый ум,
То садись в президиум!».
– Вот и я! – вернулся с трёхметровым веслом в руках Мои

сейка. – Держите, Ваше Величество!
– Ну, раздевай уж, – взяла в руку весло царица. – Одного
мужика нейтрализовали, а скульптора, человека привыкше

го к наготе, не стыдно. К тому же люди этой профессии, как и
балеруны имеющие постоянное дело с голым женским телом,
постепенно с годами становятся импотентами. Говорят, и
Роден принадлежал к их числу.
Моисейка стащил с царственных ног лакированные болот

ные сапожища и принялся расстёгивать бесчисленные зас

тёжки, молнии и пуговицы, снимая культурные наслоения
одежды.
– Ожидает встретить лыжник
408
Георг Альба
На пути своём булыжник,
– заверещал «ослеплённый» поэт, думая: «а каково бедно

му Гомеру было?»:
У горы отлогий спуск.
Скоро кончится отпуск.
Делает – чтоб прямо в рай –
Харакири самурай.
Не окно, а волокно –
Грязью так заволокло!».
– На что намекаешь? – вспылила царица. – Может, ска

жешь и в царских покоях окна грязью заросли. Не моют, ду

маешь?
– Нет, что вы? Я не имел это в виду, – стал оправдываться
«огомерившийся» поэт. – Это лишь для рифмы!
– То
то же! А то как Иван Грозный мастеру, построившему
Василия Блаженного, прикажу зенки насовсем выколоть! Не
будешь тогда окна критиковать.
Моисейка тем временем приступил к наиболее интимным
частям туалета и лихо расстегнул лифчик.
– Подержи весло! Трусы сама сниму! Вот теперь осталась в
чём мать родила. А ты сядь на стул да отвернись, иначе и тебе
прикажу глаза завязать!
– Сичас нэ вэртис, стой спокойна. Самый ответствени
момент будэт! Живот и ниже лепю, – сообщил скульптор,
вытирая руки о клеёнчатый фартук.
– Почитать ещё, Ваше Величество? – виновато спросил
поэт.
– Почитай, но только не про гробы и грязные окна.
– Слушаюсь!
Взял певец неверный тон
И разрушился бетон.
Лишнего не выпьем грамма –
Так велит нам стенограмма!
Старые районы Ниццы
Называются Станица.
409
Страна Попсовия
Королю поставил мат
Этот хитрый нумизмат.
На войну поехал царь.
Едет впереди рыцарь.
Раздался мышиный писк.
Я решил послушать диск.
Словно сотня ямщиков
Воет бард Гребенщиков.
Если много есть сметаны,
То наполнишься метаном.
Этот газ весьма горючий
И достаточно вонючий.
– Прагматизм присущ пражанам, –
– говорит туристка Жанна.
Рыбака в воде нога,
А в ручищах минога.
Любит петь лишь под «фанеру»
Наша Вера «Хабанеру».
Получается химера,
Если ты не знаешь меру.
Глава тридцать седьмая
Госдумцы+недоумцы. Родная палата
– Все передачи Останкино, – заявил депутат с Камчатки,
– вялотекущая педерастения.
– Дорогие товарищи, выбирайте выражения! Зачем так
грубо? – призвала к порядку спикер Госдумы.
– Там теперь не Останкино, а останки, вернее, даже остат

ки, – злобно заявил депутат от КПРФ. – Жаль, что штурм
тогда не удался!
– Оставим пока это Останкино! У нас много и других нере

шенных вопросов. Кто ещё хочет высказаться?
Руку снова поднял камчадал.
– Что там у вас ещё? – занервничала Склизская.
– Чтобы сократить количество чиновников, предлагаю
410
Георг Альба
объединить два министерства: «Рыболовный розыск» и «Уго

ловный флот».
– Наконец
то поступило разумное предложение. Прого

лосуем товарищи? Кто «за»?
На табло высветилось подавляющее большинство и выяс

нять кто против – не потребовалось.
– Принято, товарищи! Ещё будут предложения?
– Предлагаю переименовать город Одесса в Эйфорио де
Жанейро, – предложил загорелый депутат южного созыва.
– Чем вам не нравится старое название? – поинтересова

лась спикер.
– Слишком замыленное!
– Одесса – город
герой, поэтому не имеем право переиме

новывать.
– Нельзя ли запретить нашей эстрадной мрази без конца
гастролировать в Америке? – поднялся один из Огородных
артистов. – А то Америка превратилась в накопитель и от

стойник наших эстрадных отбросов.
– Зачем их жалеть? – воскликнул какой
то патриот в мя

том костюме. – Пускай питаются отбросами, чтобы жизнь не
казалась раем.
– Пора запретить нострадамам (прорицательницам и це

лительницам) давать рекламу на радио, телевиденье и в печа

ти, – выступил всегда серьёзный доктор Рошаль. – Пускай
расклеивают на заборах. Они другого не заслуживают.
– На заборах тоже запрещено, – возразила Склизская. –
Где же тогда им прикажете? Притом, товарищи, почему
сплошное «запретить»? Мы ведь не при социализме.
– Кому «низм», а кому лишь «онанизм»! – выкрикнул сын
юриста.
– Господин Звериновский, прекратите выражаться! Ина

че попрошу вывести вас из себя или из зала, – пригрозила
Слизская и посмотрела на часы. – Сидим третий час, а ниче

го путного так и не сделали. Зачем злить наших дорогих изби

рателей?
– Ты чего на коммунистов прёшь, юристская твоя морда?
– возмутился депутат шандыбинского телосложения.
– Вот
вот
вот! Я и говорю: отдельные представители быв

411
Страна Попсовия
ших строителей коммунизма есть выращенные в социалис

тической пробирке ублюдки!
Шандыбинец подбежал к сыну юриста и влепил ему опле

уху. Депутаты сцепились, затрещали пиджаки, посыпались
пуговицы. Борцы упали на пол и покатились между кресел.
Почему
то никто не кинулся их разнимать. Все лишь с уста

лым интересом наблюдали: кто кого? Несмотря на продол

жавшийся поединок, слово снова взял Рошаль:
– Двенадцатипёрстная кишка – кишка здоровая, а три

надцатипёрстная, так сказать, «чёртова дюжина», – кишка
больная. Так что, господа
товарищи, внимательней считай

те сколькипёрстная у вас кишка.
– А как считать?
– Это просто. Пальцы туда засуньте и…
– В жопу что ли?
– Ну, зачем так грубо? В анальное, так сказать, отверстие,
если по
культурному…
Поединок тем временем закончился почётной ничьёй– у
обоих оказались расквашены носы и порваны пиджаки. Как
говорится, отделались малой кровью.
– Наконец, этот наглый юристов сын получил отпор, –
довольно роптала аудитория, – а то уж совсем обнаглел: жен

щин за волосы таскает, с Отца Глеба Якунина крест право

славный пытался сорвать …
– Может вам вызвать «Скорбную помощь»? – обратилась
к «дуэлянтам» спикер, видя как тяжело они дышат.
– Ничего. Божья поможет! Она приходит без вызова, – за

метил депутат в рясе.
– А что мы будем делать с представительницами древней

шей профессии? – заволновалась высоконравственная, но
низкорослая Светлана Горячева.
– С ****ельницами? – уточнила Склизская.
– Пора узаконить, так же как и взятки! Создать «О****ене

ние» – профсоюз проституток, – зашумела мужская половина.
– Этот вопрос, ввиду его сложности, отложим на осень.
– А что делать с Адис
Абебово, что возле Домодедово?
– С арабским поселением под Москвой надо поступить
радикально – подпустить красного петуха! – предложил оче

412
Георг Альба
редную пакость успевший отдышаться Звериновский.
– Человеческий ум, помимо всего прочего, есть инстру

мент предательства, – философски заметил Рошаль. – К сча

стью, животные лишены этого качества.
– На что намекаете? – взъерепенился юристов отпрыск и
погрозил доктору пальцем. – Даже доктор Айболит не изле

чит целлюлит!
– Я хочу довести до сведения уважаемых депутатов, – под

нялся во весь рост режиссёр
автор «Ворошиловского стрел

ка», – что мой коллега, режиссёр Кончаловский снял на Рот

тердамской киностудии в Голом Вуде эротический фильм
«Оргазм в рот тебе дамский».
Наябедничав, седовласо
лысый кинематографист сел на
место и закурил любимую трубку.
– Сидор Матрасыч, может не надо в зале
то дымить? –
укорила спикер. – Я тоже пристрастилась к нюхательному
табаку, но ничего – терплю, жду перерыву. А потом уж ото

рвусь по полной. Начихаюсь всласть. А вам, как говорится, на
всех начхать?
– Вы
то сами смотрели? – полюбопытствовали соседи из
Мордовии.
– Смотрел, – пыхнул дымом режиссёр.
– Ну и как? Понравилось?
– Говно полное! Придётся снимать «Ворошиловский стре

лок
2», так как первый не подействовал, наверное.
– Когда будет решаться вопрос с федеральными и педе

ральными землями? – взял слово депутат из Черноземья. –
Потому что педеральные заселяются только геями!
– Подождите с этим. Не горит ведь? – Спикер снова взгля

нула на часы. – Мы, товарищи, уже как у Маяковского – пе

резаседавшиеся. Объявляется перерыв.
Стадо мустангов помчалось по госдумовским прериям к
ранчо гостеприимного дяди Нико.
* * *
Омонидзе и Тургенешвили втолкнули в знакомую палату,
где их заждались аккуратно застеленные койки с именными
413
Страна Попсовия
табличками и с угрожающим предостережением «Посторон

ним не занимать!».
– Замполит – партейный надзиратель, а космополит –
такой же, но у космонавтов, – раздалось от окна, где всё ещё
томился прикованный к решётке «орёл молодой».
– Всё те же лица, – разочарованно заметил Омонидзе. –
Всё те же реплики.
– Я стойкий, но вяловатый солдатик, – признался похо

жий на генерала.
– Почти из сказки генерала Андерса, – заметил читавший
в детстве знаменитого датчанина Тургенешвили.
– Вы опять к нам? – обрадовался бывший лётчик, на сей
раз менее забинтованный.
– Опять, опять! – подтвердили возвращенцы с тоской в
голосе.
– Кроссовки бегуна и красотки кабаре! – выкрикнул ка

кой
то нервный, очевидно из новеньких и, понизив голос,
сообщил: – Раньше был путч, а теперь Путчин! Но Тютчев,
как поэт, лучше Путчина. Вот послушайте Тютчева:
Мой сосед, француз Рене,
Разбирается в вине.
Все сорта на память знает
И по запаху узнает.
Уж давно женат Рене,
Но на женщин падок.
Изменяет он жене
С каждой до упаду.
Он политикой занялся,
ставши ренегатом,
и над «левыми» смеялся,
покрывал их матом.
Но их мат весьма культурен.
Он не то, что русский.
И изящен, и ажурен,
Потому – французский!
Чтец горящим взором окинул окружающих:
414
Георг Альба
– А теперь для сравнения послушайте Путчина. Он всегда
подражал Мандельштаму, создавая мандельштампы… Нет,
сейчас не буду читать. Устал. Прочту в следующий раз.
Из висевшего на стене, вне зоны досягаемости, динамика
раздался вяжуще
скрипучий голос: «Больной Омонидзе, вас
вызывает к себе в кабинет доктор Атеросклерозов. Больной
Тургенешвили, а вас ожидает профессор Атеросклеротян.
Пройдите незамедлительно!».
– Братья, что ли? – улыбнулся Омонидзе.
– Сводные, – предположил товарищ по несчастью. – Пой

дём, а то обидятся.
Грузины покинули палату, а читавший Тютчева изъявил
желание прочесть обещанного Путчина и привёл угрозу в ис

полнение:
Трёх мушкетёров знаем мы,
Их имена известны с детства.
Они отважны и умны
И им в романе даже тесно.
Пускай идут ко всем чертям,
С романом попрощавшись.
Увидим их и там и сям,
За честь горой стоявших.
Того, который был Атос,
Комар ужалил как
то в нос.
Того, который был Портос,
Всегда преследовал понос.
А тот, который Арамис,
Влюбился в аглицкую мисс.
А их начальник Дартаньян(д'Артяньян)
Почти всегда был в стельку пьян.
Палата, очнувшись от забытья, дружно зааплодировала. Не
мог бить в ладоши лишь забинтованный лётчик, но он не ра

стерялся и восторженно хлопал ресницами.
– Это лучше, чем Тютчев! – заявил генералоподобный и
заплакал от счастья.
– Да, да, да! – поддержала аудитория. – Валяй ещё!
415
Гены от Гогена
– Д'Артяньян и три мушкетёра
пузотёра – это парапсихо

лог и пара психов, хотя их трое, – пробурчал прикованный к
решетке, ударяясь головой о железо в знак одобрения.
Врач выслушал стетоскопом грудную клетку Омонидзе и
сказал:
– У вас преступность стенокардии.
Медсестра застрочила историю болезни.
– Это опасно? – испугался бывший майор.
– Не так чтобы очень, но требуется курс медикаментозной
терапии.
– Таблетками?
– Да, разумеется, – подтвердил Атеросклерозов и нехоро

шо ухмыльнулся. – Медяками и ментами!
«Тоже, поди, псих», – подумал больной и спросил: – Я
свободен?
– Нет, вы не свободны, но идите. Запомните, что религи

озная истина – это истина, а нерелигиозная – атеистина!
«Совсем безнадёжный», – подумал о докторе Омонидзе,
возвращаясь в палату.
– Вы страдаете о****оленностью, длительным половым
воздержанием, – поставил диагноз профессор Атеросклеро

тян, – Так нельзя в вашем
то репродуктивном возрасте. Же

наты?
– Развёлся, – ответил, почему
то смутившись, Тургенеш

вили.
– И любовниц не имеете?
– Да всё служба проклятая! Не до них…
– Так нельзя. Мы вам здесь лечебный курс организуем.
Согласны?
– Конечно.
– К тому же вам нужно срочно заняться спортом.
– Каким?
– Толканием ведра. Это очень поможет.
– Пустого?
– Нет. С помоями.
– Чем толкать?
– Ногой. Но можно и рукой.
– Но рукой
то проблематично.
– Зато полезней. Ногой
то каждый дурак толкнёт. Вы со
416
Георг Альба
мной не спорьте. Я этот вопрос знаю досконально, как и по

нятие из жизни извращенцев: доска в анальном отверстии
(досканально!).
«Ай, да профессор! – мысленно поёжился больной. –
Шизик на шизике и шизиком погоняет».
– Вы знаете что значит прямая линия в понимании кар

диолога? – спросил с доброй улыбкой профессор.
– Нет.
– Смерть! – расхохотался медработник. – Ну уж так и быть,
идите. И очень рекомендуем прогулки в насвежем воздухе! А
бабу мы вам обеспечим!
«Ну и ну, – изумлялся Тургенешвили, идя по коридору. –
Ну и ну, как на войну! Куда я попал? Уж лучше б снова в Мав

золей!».
Глава тридцать восьмая
Женские Исправительные Курсы
Дамочки
писательницы коротали долгие тюремные вече

ра за чтением друг дружке устных сочинений, так как адми

нистрация запретила выдавать бумагу и другие канцтовары,
(как наркоманам запрещены наркотики), надеясь подобны

ми крутыми мерами отбить охоту заниматься бумагомаратель

ством. Но, как догадывается читатель, стихотворному вирусу
ни каменные своды, ни колючая проволока не преграда.
– Мамонту в один момент
Воздвигают монумент.
Охраняет его мент.
– Предъявите документ,
Коль сюда вы подошли.
Что здесь для себя нашли?
Прочитав стишок, Толстикова посмотрела на подружек и
заметила:
– А вообще
то, я – прозаик и пишу всегда про заек! Про
лисиц я не пишу – вида их не выношу!
– И я тоже не поэт, – созналась Устинович, – но рифмо

ванный бред в голову лезет.
417
Гены от Гогена
Эх, вы, древние шумеры!
Вас разбили персияне
Оттого, что вы не в меру
Водку пили да буянили.
А напившись, вы шумели,
Предлагая тосты,
Воевали, как умели.
И мечи не острые.
– Тогда уж и я выдам,
– пообещала Тунцова и задекламировала:
Плыл по морю миноносец,
Напоролся вдруг на мину.
Вспомнил капитан про Нину,
Прохватил его поносец.
А поносец
то со страху.
Жаль – вдовою станет Нина,
У неё ведь именины.
«Это как же дал я маху,
Что на мину напоролся?
Я с судьбой всегда боролся!».
Вот беда и ворвалась,
Коли мина взорвалась!
Плавать капитан не может,
Да к тому же совесть гложет.
И пошёл ко дну он плавно –
Гибнуть взорванным почётно.
«Плавали всегда мы славно!
Видно из отчётов».
А теперь лишь рыб кормить,
Обрекает тело.
Воду вдоволь можно пить,
Лёжа там без дела.
– Целую поэму наговнякала!– восхитились товарки. – На
море, что ли, любишь отдыхать?
– А кто не любит? – зарделась похваленная.
– Тогда и я прочту с вашего разрешения, – не выдержала
Спиртнова.
418
Георг Альба
Тятэр очень современный –
Там на сцене квакают.
А в отдельные моменты
Писают и какают.
Классику там ставят лихо –
Воют с голоду щенки.
Ищут режиссёров
психов,
Что бегут из «Кащенки».
Станиславский не поверил бы,
Доведись ему воскреснуть.
Слышны только похвальбы
В коллективе тесном.
Немирович впал бы в кому
И лишился б речи.
– Не советуй реперткому,
Хоть ты и предтеча!
– Тоже ничего, – сдержанно похвалила Ташкова, – учиты

вая твою ненависть к современному театру. Хорошо, хоть и
мало! Но хватит поэзии! Лучше займёмся загадками и отгад

ками, хотя они, как и стихи ваши, столь же гадки. Но что де

лать? Вот я вас и спрошу: что такое «клавообразное» рукопо

жатие?
Народ затих, копаясь в кладовых памяти, перебирая не

стиранное бельё крылатых и бескрылых фраз, нечищеные
кастрюли и сковороды умных высказываний и битую посуду
пословиц и поговорок. Но нужное, увы, не находилось.
– Не мучайтесь понапрасну! Всё равно не догадаетесь, хотя
ответ чрезвычайно прост, – торжествовала Ташкова. – Это
когда при знакомстве застенчивая дама протягивает свою вя

лую ручку и говорит «Клава».
– Всего лишь? – разочаровалась Варинина и спросила в
свою очередь: – Как называется орган власти над мужской
частью населения?
– Тот ещё вопросик, – возмутилась недавно прибывшая в
зону Курицкая. – А без похабщины нельзя?
– Ну ладно, проехали! Действительно, вопрос слишком
прост, – согласилась Варинина. – Тогда: что такое самооку

паемость?
– Сейчас о тиражах пойдёт речь? – возмутилась Толстико

419
Страна Попсовия
ва. – Кто может тягаться с вашими милицейскими романа

ми?
– Речь не о том. Самоокупаемость – это когда сама себя
моешь и купаешь.
– А муж
то спину не трёт? – съехидничала Толстикова. –
Или лень просить?
– Какая вы язвительная! – обиделась Варинина и захлоп

нула обложку общения, уткнувшись взором в потолок, по ко

торому ползло небольшое насекомое. – Только тараканов нам
здесь не хватало!
– Где, где таракан? – встрепенулась боявшаяся ползучей
мелкой живности Тунцова.
– Да вон на потолке! К лампочке подползает. Возможно,
где
то поблизости проходил тараканукцион. Вот они и рас

ползлись?
– Что за словечко такое «тараканукцион»? – совсем пере

пугалась Тунцова.
– Это распродажа с молотка породистых тараканов, –
объяснила Варинина. – Непроданные, наверное, разбежа

лись…
Насекомое поняв, что его появление в данный момент не

уместно, благоразумно скрылось в какой
то дырочке или тре

щинке.
– Слава Богу уполз, – отлегло от сердца у Тунцовой.
– Да, матушка, это вам не иронические детективы изда

вать миллионными тиражами, – заскрежетала зубами Тол

стикова, недовольная тем как вяло распродаётся её роман
«Брысь!»
– А вам завидно? Какая вы злая, Татьяна Ильинична!
– Причём здесь злая? Должна же быть какая
то разумная
справедливость?
Обе внезапно умолкли, но тишине не суждено было длить

ся излишне долго.
– Подстригала как
то кустик
И старалась, что есть силы.
Аккуратный вышел бюстик.
– Ну, прям точно Ворошилов! – произнесла тихо, ни на
кого глядя, Курицкая и закурила.
– Не надо в камере дымить! – возмутилась некурящая Таш

кова. – Идите в Камерный театр и там курите на здоровье!
420
Георг Альба
Курицкая в ответ продолжила читать погромче, продол

жая пускать клубы дыма:
Сальвадор Дали – художник,
А у нас – Владимир Даль.
Первый пишет как сапожник,
А второй создал словарь.
Видно дерево вдали.
Рисовал его Дали.
И родной Владимир Даль
Взоры устремляет в даль!
– А кто знает, кто такая черноплодная казачка? – спроси

ла до этого дремавшая Обрубина.
– Чернобровая? – переспросили подруги.
– Нет. Именно – черноплодная.
– Уволь, не знаем!
– Это девочка, родившаяся в станице от негра. И как толь

ко негра туда занесло? А что такое силос и сила?
– Да уж говори!
– Сила – сила женская, а силос – сила мужская.
– Барыня, прекратите курить! – снова потребовала Таш

кова. – Это же вредно и вам, и нам. Как вам не стыдно, в кон

це концов?
А наглая Курицкая, продолжая смолить, прочла в рифму:
Чем вам Бельгия не Дания,
А Голландия не Швеция?
Много надобно внимания,
Коли посещаешь лекцию.
Зазвенело за дверью и вошла надзирательница:
– Вы лишь русскоязыческие писательницы или среди вас
и жирнолистки есть?
Единогласное и единоутробное презрительное молчание
было ответом.
– Тут до вас сидел поэт из Монголии – Мындылштам. Зна

ете такого?
И на это ответом – молчание.
– Не хотите отвечать, не надо. Но и без ужина останетесь!
– дверь обиженно захлопнулась.
421
Страна Попсовия
– Какой здесь высокий потолок, – посмотрела вверх и зев

нула Обрубина. – У нас в израильских тюрьмах куда ниже. А
тут не потолок, а потология.
– И там вам приходилось сидеть? – проявила интерес
юрист Варинина.
– За что, если не секрет?
– Ерунда. За неуплату налогов.
– Скоро и у нас будут сажать, – с надеждой в голосе заме

тила Спиртнова. – А то некоторым теперь безбедно живётся!
– Кто такая диабедная девушка? – тут же среагировала
Толстикова.
– Больная диабетом, – догадалась Устинович. – У меня
тоже высокие сахара.
– У вас и гонорары не низкие, – подковырнула Толстикова.
– Что, кстати, обещали сегодня на ужин? – спросила про

голодавшаяся Ташкова.
– Сухую яичницу! – заржала Толстикова. – Поджаренную
без масла.
– Эх, как там без меня мои собаки? – загрустила Куриц

кая. – Муж забывает кормить. Всё скульптуры лепит…
– Каких пород? – поинтересовалась Устинович, будучи
тоже собачницей.
– Одна дог, а вторая едок. Только ест и больше ничего. Ну
и какает, конечно, в квартире…
– Зачем же таких держите? – оказалась ненавистницей
домашних животных Спиртнова.
– Это не мы их, а они нас, – засмеялась Курицкая, потя

нувшись за следующей сигаретой.
– Опять хотите нас отравлять? – заволновалась Ташкова.
– Побойтесь Бога! Ну, прямо одну за другой…
– Нос заткните и не нюхайте, – щёлкнула зажигалкой ав

тор «Фазиса Лубоцкого».
– Эх, кто б прочёл нам Гумилёва, – мечтательно сказала
Спиртнова и повернулась к Курицкой. – Угостите сигарет

кой. Тоже захотелось.
– Теперь, значит, в два смычка? – пришла в ярость и яр

кость противница табака и указала на транспарант, висевший
над дверью «Взаимная любовь есть взаимное жертвование!».
– Любите ближнего, а не дымите ему. А вы не хотите ничем
жертвовать!
422
Георг Альба
Спиртнова лихо создала облако, показав что пускание дыма
ей совсем не чуждо:
– Кто помнит, каково полное имя княжны Ярославны из
«Князя Игоря»?
– Ярославна Моисеевна Рабинович, – нашлась Обруби

на, и помещение наполнилось разноголосым хохотом.
– Хороший писатель Генрих Бёль, – не к месту сказала от

равленная дымом Ташкова. – Его романы – его нестиранное
бельё…
– Прекратите литературные споры! – застучала в дверь чем

то железным надзирательница. – Спать пора, вашу мать!
– Зачем вы, девушки, пернатых любите? – запела нехоро

шим голосом Спиртнова, опьянев от сигареты. – Какие та

кие споры, голубушка? У нас здесь голография – аристокра

тический бордель! Графы и графини голые бегают…
– Я вот пожалуюсь начальнику тюрьмы, – пригрозили из

за двери, – и вам ещё впаяют! Да вампира
страдателя подпу

щу, пускай у вас дурную кровь отсосёт!
– Ой, не надо! – завопила Тунцова, боявшаяся не только
тараканов, но и вампиров. – Мы хорошие!
– Жизни людей – это компьютерные игры высшего по

рядка, – неожиданно умно изрекли за дверью, и свет погас.
После чего мужской голос добавил:
– Завтра в тюремном театре силами артистов
зэков даётся
незаконченная пьеса Аркадия Островского «Дикая собака
Динго на Сене
реке». И сам автор будет в парике. А на следу

ющей неделе ожидается премьера «А у нас во дворце есть
****ёшка одна…» того же автора. Вход свободный, как грех
первородный. Приходите!
Послышались удаляющиеся шаги.
– И мужика в помощники пригласила, стерва, – шепнула
Спиртнова. – Ну, коль так, придётся принудительно спать.
Обильной всем мочи! Но терпите и часто не мочитесь! И не
допускайте ссыциального явления, когда мочатся мимо
цели…
– Ох, хочу на родину Ганнибала, – размечталась, засыпая,
Устинович, – в Ганибалтику…
– А я бы побаловалась, – размечталась и Ташкова, – от

правилась бы на бал!
423
Страна Попсовия
Глава тридцать девятая
(последняя)
Винится автор перед читателями в том, что устал писать
далее об этих придурках и решил завершить повествование.
Как догадывается смышленый читатель, власть в Попсовии
вскоре сменилась… Нет! Прошу прощения. Не власть смени

лась. Власть осталась прежней с непоколебимой ориентаци

ей на «Мурку» и прочую блатягу. На престол взошла несгора

емая тусовщица. Её никакая казнь не взяла. Да, да, она! Клав

ка Норисчак. Теперь она — царица! Смена произошла мирно,
так сязать, «бархатно» – как проходят ныне модные револю

ции в бывших союзных республиках. Короче, прежняя цари

ца добровольно отреклась и исполнила угрозу, нанялась на
старости лет посудомойкой в раритетную пельменную. В ту
единственно уцелевшую от превращения в суши
бар, паб или
ресторан. Можем и адресок дать. Вдруг наведаться захотите?
Находится недалеко от площади поэта
бунтаря, на улице
Красина, в двух шагах от Садового кольца. Вывеска сохрани

лась с советских времён, что является большой редкостью в
наше переменчивое время. В помещении, не скроем, тесно

вато, но уютно. Высокие столики те самые, что качаются и
больше пригодны для сеансов спиритизма, чем для размеще

ния на них закуски и… выпивки. Мы не случайно притормо

зили перед последним словом. На стене красуется вечно ак

туальное объявление: «Приносить с собой и распивать спир

тные напитки строго запрещается». И скромная подпись бо

лее мелко: «Администрация». Заметим, что этот порок (рас

пивание) так и не искоренился, несмотря на изменившуюся
обстановку. Кругом частные заведения с любезными офици

антами, как закрытого (в помещении), так и открытого (на
свежем воздухе как в Парижске) типа. Но по
прежнему люди
обоего пола группируются по трое. И, отыскав укромное ме

стечко (сидя на лавочке, стоя за гаражами
ракушками, зайдя
за торговую палатку или за угол ближайшего дома), разлива

ют в одноразовые стаканчики (теперь и такие появились –
цивилизация!). Под нехитрый закусон, а то и без оного, оп

424
Георг Альба
рокидывают внутрь, одобрительно крякая и закуривая оче

редную сигарету (тоже вид закуски). Обычно ритуал
происходит после окончания трудового дня, перед тем как
отправиться домой к вечно недовольной жене и хулиганистым
деткам. Те кто работает вблизи нашей пельменной, выпивают
в более комфортных условиях, не в столь «полевых», как ранее
отмечено. Да и под пельмени хорошо спорится, так что при

ходится ни раз и ни два гонять «гонца» в близлежащую
торговую точку за добавкой. Пустую тару, как награду вместо
непредусмотренных чаевых, собирает экс
царица. Затем
смахивает в качестве ответной любезности сомнительной
чистоты тряпкой крошки с вертлявого, как пьяная балерина,
стола. Собирая тару, героиня мурлыкает под нос привязчивые
мотивы из своего в прошлом необъятного репертуара.
Особенно часто исполняется «Миллиорд злющих ос». Тут
самое место вспомнить и об авторе слов. Что с ним?
Естественно, заступившая на престол новая «метла» заме

ла по
новому, разогнав прежнюю камарилью. Говорят, талан

тливый поэт обеднел (молодые гадёныши ходу не дают – за

давили своим «рэппом» и теперь шманяется по электричкам,
декламируя за скромную плату матерные частушки. Ходит в
том же серебристо
платиновом лапсердаке
фраке (на новый
денег нет). Ходит и зимой (он тёплый на вате) и летом (на

распашку). Костюм сильно изношен, засалился, покрылся
мазутными пятнами, весь в дырах и заплатах. Если кто жела

ет послушать поэта, отправляйтесь на Курский. Там спросите
у любого носильщика (но не насильника!), под какой плат

формой бомжует бывшая звезда. Хорошо. С Обрезниковым
выяснили и, как говорится, вопрос закрыт. А что с канцле

ром?
Зубоскалкин, будучи ещё не старым, женился на царице.
Ловко подсуетился, но выходит, что прогадал – ведь её по

пёрли со стула
престола. Но он (чего никто не ожидал) ока

зался верен избраннице и решил с ней разделить тяжёлую
долю, устроившись в то же заведение грузчиком и сторожем
по совместительству. И ничего – не жалуется. Правда, стал
выпивать. Ну, а как же без этого, когда кругом пьют и закусы

вают? Тут и булыжник алкашом станет. С ним разобрались.
Теперь о судьбах остальных героев.
425
Страна Попсовия
Улыбчивого Цинандали подвели малость его соотечествен

ники
грузины. Их новый молодой царь переметнулся к еме

рихамцам, захотел стать членом НАТО. «На то оно и НАТО,
чтоб казалось златом», – гласит старинная грузинская пого

ворка. А чтобы показаться шибко достойным, он напал на
близлежащих соседей – осетин. Тут Россия вступилась и на

давала зарвавшемуся хлопчику по мордасам. Собственно, за

чем я пересказываю, когда это всем известно? Так что же ста

ло с великим скульптором и его созданиями? Собственно, с
ним самим ничего. Как с гуся вода. По
прежнему улыбчив и
коверкает русские слова, путая падежи. А вот шедевры пост

радали от гнева народного. О том, что «Супер
пупер
Петра»
сшибли «Бураном» мы писали ранее. Но это случилось ещё
до… На его место он взгромоздил «Царицу с веслом». Подоб

ное изваяние совершенно возмутило новую императрицу и
всё тот же народ. Стали забрасывать скульптуру гнилыми ово

щами и фруктами, кирпичами и прочими камнями – всем
тем, что попадалось под руку возмущённым прохожим. Даже
объявили в средствах массовой дезинформации подписку на
сбор средствах для приобретения взрывчатки, чтобы покон

чить с ненавистной «Статуей Несвободы». Учитывая народ

ный гнев и возмущение, перепуганный автор в одну из тём

ных и долгих зимних ночей своевременно и оперативно де

монтировал шедевр. Теперь «произведение» можно видеть
(вернее его отдельные части – руки, ноги, торс, весло) торча

щими из
за забора личного особняка скульптора на улице
Малой Грузинской (здание бывшего посольства ФРГ). Не
поленитесь, поезжайте и полюбуйтесь. Это совсем недалеко
от станции метро «Брикадная» (пешочком минут пять). Ну,
хватит о скульпторе. Теперь о его покровителе.
Покровитель, в соответствии с ранее избранной генераль

ной линией жизненного поведения, по
прежнему на посту
(наверное, пожизненно) и продолжает застраивать столицу
домами с башенками
пирамидками. Он непотопляем, не

смотря на смену руководства страны. Лишь кепки периоди

чески обновляются. А для старых и поношенных создан осо

бый музей. Падкий на всякую вздорность народ охотно его
посещает, наряду с галереями Вшилова и Клязунова. Вход
бесплатный, а наши граждане любят халяву!
426
Георг Альба
Теперь о других героях: Король попсы стал послом Болга

рии в России и больше не поёт, сорвав голос. Короля гламура
назначили министром культуры в связи с уходом Жоржа Бен

гальского на заслуженную пенсию. Ходят неподтвержденные
слухи, что ему снова какой
то гигантский кот, сбежавший из
зоопарка, голову оторвал. Ну и поделом, если это правда! Ведь
одна дурная голова многим другим покоя не даёт. Славный
птах – соловей Россини, говорят, вернулся в оперу, устав от
попсы, да и рэпперы замучили бесконечными угрозами и по

кушениями. Теперь постоянный и бессменный исполнитель
партии призрака в известном произведении английского ком

позитора, наконец
то поставленном на сцене Очень Большо

го Тятра. Из
за этого композитор Девяткин, обидевшись и
приревновав, рассорился с администрацией ведущего Тятра
и с его Главнейшим дирижёром (читатель догадывается о ком
речь). Гламурно
попсовые композиторы, которые ранее гиб

ли и воскресали, теперь здравствуют и процветают, строя оче

редные особняки (доходные дома), приобретая недвижи

мость за «бугром», покупая яхты и самолёты, расширяя джа

кузи, теперь вмещающие целые девичьи коллективы, не счи

тая продюсера. Наконец мы дошли до главного. Как там дела
на Очень Крестной площади и в расшалившейся не в меру
обители скорби? Но сначала о неосуществившейся реконст

рукции Кремля.
Как и предполагалось, заморский архитектор с подозри

тельной второй половиной фамилии (Финкильштейн
Запой

ный) – эту половину с блеском подтвердил, развязав на дли

тельный срок и угодив в заграничный ЛТП. По настоянию
Госдумы решили с ним расторгнуть контракт и больше не во

зобновлять. И зюгадовцы замучили ежедневными демонст

рациями. «Руки прочь от Кремля!» – орали железными глот

ками под окнами парламента. К тому же спикерше ночью
явился призрак Ивана Грозного, пригрозив безжалостно из

насиловать, если покусятся на святыню. От приведения не

сло таким зловоньем, что дама целый месяц не могла придти
в себя. Так что бедный Кремль решили оставить в покое, пе

реключив неукротимую созидательно
разрушительную энер

гию мэра и его миллионщицы супруги на что
нибудь иное.
427
Страна Попсовия
Отыгрались на ЦДХ. Разрушив оплот художников, возвели
на его месте модернистское сооружение в виде порезанного
на дольки апельсина, получившего в народе меткое название
«расчленёнка». А бедных живописцев с их нетленками пере

селили за МКД, подальше от глаз людских. Хрен теперь ка

кой любитель «чёрного квадрата» туда попрётся. Так было
покончено на Руси с евангардизмом. Просто и решительно.
Кстати, нео
большевика писателя с апельсиновой фамилией
снова выслали из страны, как некогда Биаррицына, и посе

лили в штате не то Вермут, не то Портвейн, не то Вермонт….
Теперь снова о Мавзолее. Ведущие учёные страны пришли
к заключению, что всё там происходящее – шалости полтер

гейста, существование которого не отрицается, но и целиком
не принимается. На всякий пожарный решили прописать туда
постоянно Несгибаемый Голос Всех Эпох (НГВЭ), сразу уби

вая этим двух зайцев. Во
первых, чтобы следил за порядком;
во
вторых, в случае собственной кончины (не вечным ока

зался даже и знаменитый карикатурист) лучшего места для
упокоения уважаемого человека не сыскать. Поэтому забла

говременно, с согласия героя, на Мавзолее подправили вы

веску. Отныне она гласит: «Крупский и Промзон».
Китайского императора отправили на Стародевичье, как
он того и желал. Говорят, теперь по ночам из
под дверей усы

пальницы доносится всем знакомый баритон, поющий под
аккомпанемент очень сыгранного ансамбля знаменитый мо

тив: «Не думай о соседях свысока…».
PS. Если о ком забыли упомянуть, то не взыщите. Значит,
они того заслуживают!
428
Георг Альба
429
Гены от Гогена
Гены от Гогена
(шизофрения в стиле
постмодерн)
романпьеса
430
Георг Альба
Глава первая
Конечно, любезный читатель, тебе следовало бы узнать это
несколько раньше, но я молю небо, чтобы мне не пришлось
больше беспорядочно перескакивать с одного предмета на
другой, как я принуждён был делать доселе, в ранее написан
ных вещах. Понимаю всю меру ответственности взваленной
на себя ноши и прошу не взыскивать чрезмерно строго. Итак…
«А не сделал ли я роковой шаг, став из живописцалюбите
ля профессионалом? – Поль с угрюмым упорством посасы
вал любимую трубку, которая пошмыгивала накопившейся в
ней слюной и тем раздражала заядлого курильщика. – Поте
рять хорошо оплачиваемую должность подручного маклера
на Парижской бирже…не сдурил ли? Так бы и продолжал
писать, как минувшие десять лет в свободное время, получая
лестные отзывы от Мане, Писсарро, Дега. Но самто я пони
маю, что мне, ой как далеко до творческой зрелости.»
Трубка, хлюпнув особенно жалостливо, окончательно по
гасла. А курильщик, не заметив, увлечённый потоком мыс
лей, продолжал её посасывать: «Мои новомодные импресси
онистские картины совсем не находят сбыта…как хорошо
было учиться в богословской гимназии…а ходить учеником
штурмана на торговых судах пять лет? Да и отбывание воинс
кой повинности как матрос флота его императорского вели
чества Наполеона Третьего…»
В дверь постучали, и, шелестя складками платья, вошла
Метте
– Всё мечтаешь и куришь? – спросила с явным укором суп
руга. – Поезжай в Копенгаген. Может там мои родственники
помогут тебе?
– Ты серьёзно?
– Тебе очень нравится быть в Париже расклейщиком
афиш?
– Я же не могу, как ты – преподавать французский!
– Пора бросить эту дурацкую живопись и хотя бы посту
пить служащим в банк!
Нотки раздражения в голосе Mетте усиливались
– Я одна не в силах прокормить пятерых детей!
431
Гены от Гогена
– Твои родственники ведь считают меня никчёмным че
ловеком и постоянно советуют тебе «разойтись с этим него
дяем». Какая же может быть от них польза? Вот уж какни
будь перетерпим эту гадкую зиму, а там…
– Что «а там»? Ты же не можешь измениться!
Супруга неожиданно заплакала. Поль поднялся с кресла и
обнял её за вздрагивающие плечи.
– Ну, успокойся. Потерпи ещё немного. Я надеюсь, что
скоро мои дела наладятся…
* * *
Вскоре от своего товарищахудожника Поль услышал, что
в городке ПонтАвене в Бретани есть пансионат, где за кров и
стол берут всего два франка в день. Поль уцепился за после
днюю соломинку и отправился туда.
Слова товарища подтвердились, и добрая хозяйка скоро
прониклась такой симпатией к новому постояльцу, что даже
частенько предоставляла ему кредит. Строгая, суровая при
рода края сразу же пленила художника, и он поначалу радо
вался этой смене обстановки. Но вскоре убедился, что у жиз
ни в бретонской глуши немало и минусов. Он страдал тягой к
общению с коллегами, цель которого, прежде всего, потреб
ность в обсуждении собственных работ
Тогда ещё не привык вариться в собственном соку: к чему
пришёл впоследствии. И если летом всегда находился какой
нибудь художниклюбитель или турист, занесённый случаем
в эти дикие края, и Гоген делал его слушателем своих сумасб
родных идей, то осенью и зимой он оказывался в полном оди
ночестве, и беседовать приходилось лишь с собственной труб
кой. Часто ненастная погода принуждала работать в помеще
нии, для чего были бы желательными живые модели. Но эти
подозрительные местные крестьянки и рыбачки не только не
хотели обнажаться, краснея лишь от одного подобного пред
ложения, но и ни за что не хотели снимать свои вязаные коф
ты, шали и крахмальные чепчики. В такие минуты живопис
ца охватывала смертельная тоска и отчаянье
«Ведь есть на свете и другие края, – размышлял он, наби
432
Георг Альба
вая и раскуривая очередную трубку, – где и климат теплее, и
жизнь дешевле».
Возможно, в нём пробивались отголоски детства: с мате
рью и сестрой подростком жил в Перу. Эта часть света под
спудно манила его как недосягаемая мечта... «Там хоть можно
сэкономить на зимней одежде и не дрожать промозглой,
слякотной зимой как в осточертевшем Париже!»
К тому же сестра совсем недавно вышла замуж за колум
бийца, владельца лавки в Панаме. «А не махнуть ли к ним?» –
предполагая, что один, без коллеги, там помрёшь со скуки,
Поль поделился своими мечтамипланами с товарищем по
кисти и холсту. Шарль Лаваль, будучи откровенным подра
жателем Поля в живописи, и в жизни находился под силь
ным влиянием старшего друга. Он быстро согласился и даже
обещал раздобыть денег на дорогу. В апреле 1887 года они,
нагруженные рулонами холстов, мольбертами, ящиками с
красками и кистями, ступили на палубу набитого пассажира
ми всех возрастов и сословий, как матрас соломой, парусни
ка, разместившись в унылой каюте третьего класса
* * *
Мануил Шумякишев имел сложную судьбу и тяжелое дет
ство: недаром шрам во всю щёку как от сабельного удара. Хотя
кавалеристом служил папа, а не сын. Сын сызмальства тя
нулся к изобразительным искусствам и, в конце концов, в них
преуспел. А шрам как бы передался по наследству в результа
те редчайшего генетического сбоя. Хорошо, что такое наблю
дается исключительно редко, а то бы было очень нехорошо:
родитель когдато руку сломал, и дитя родилось со сломан
ной конечностью. Ужас!
Отец нашего героя из горцев, но жила семья в Ленинграде.
Посему дитя стало, помимо посещения кружка рисования,
завсегдатаем Эрмитажа. Дело было при Советской власти, и
музей ещё ломился от шедевров. Это лишь при смене обще
ственнополитической формации («перестройке») оттуда
попёрли всё всяк, кому не лень: и грабители со стороны, и
сами сотрудники. А директор только отмахивался постоянно
433
Гены от Гогена
обитавшем на его горле шарфиком от назойливых корреспон
дентов как от мух. «Как, кто и что спёрли?» – обычные домо
гательства наглых корреспондентов
Когда юный Мануил проводил часы в священных залах,
копируя выдающихся мастеров, таких безобразий нельзя было
представить и в кошмарном сне. Наше юное дарование вско
ре (по мере подрастания) смекнуло, что шедевры Рубенса,
Рембрандта и прочих «Веласкесов» так просто не скопиру
ешь. Это дело пожирает уйму времени и сил. И всё равно по
лучается ерунда. Другое дело импрессионисты и особенно
Гоген. Тут, раздва и готово. Минимум усилий и максимум
результата. Мануил преуспел в копировании Гогена. Сезанн,
Ван Гог, Сёра требовали больших усилий. И юноша проходил
мимо их творений. Отецфронтовик не одобрял занятий сына
и призывал заняться «мужским» делом, а не мазюканием хол
стов. Отец к тому же прилично закладывал и както, будучи в
крепком подпитии, саданул непокорного шашкой по роже.
Хотел плашмя, а получилось лезвием. Так что, то, что мы ра
нее сообщили о происхождении шрама со ссылкой на гене
тические шалости – авторский прикол. Конечно, тут и мен
ты, и скорая… Сцена почти, как на картине, где Иван Гроз
ный убивает сына (Мануил обходил её стороной, хотя она,
кажется, в Третьяковке). Короче дело до суда не дошло. Замя
ли. Папа, заслуженный герой, кавалер «Ордена Боевого Крас
ного Знамени». У самого Чапаева служил. Но, в результате
такого грубого воспитания, сын пошёл по антисоветской до
рожке, стал преклоняться перед Западом, увлёкся модерниз
мом, стал писать, чёрт знает что. А главное, стал сбывать это
иностранным туристам
И начались недоразумения с Органами. Отец приходил в
бешенство: кого воспитал на свою голову? Антисоветчика и
стилягу. Неужто надо поступать как Тарас Бульба: «Сам поро
дил – сам убью!». Ну, уж один раз с саблей неудачно получи
лось – не повторять же попытку. Родитель в отчаянье запил
почёрному и вскоре окочурился. Не перенесло художеств
непутёвого отпрыска и нежное материнское сердце. Матуш
ка тоже дуба дала. Сын долго конфликтовал с властями, ра
ботал истопником в Эрмитаже, но продолжал творить. Стал
434
Георг Альба
ярым диссидентом и никого не боялся. Читал запрещённые
книжки, дружил с Бродским и Высоцким, и вааще…
Вскоре КГБ в отчаянии выслало его в Парижск, чтобы там
непокорный умер с голоду. Но наш герой не только выжил, но
и прославился: теперь Лувр и прочие западные музеи приоб
ретают его работы. У него ныне роскошные огромные студии
по всему миру (он и в Америке уважаем). Одевается мастер
весьма оригинально: на голове картуз черного цвета, не сни
маемый ни при каких обстоятельствах (даже в душе). Такие
носили парижские трубочисты в 19 веке. Сюртук из плотной
ткани, тоже черный и тоже неснимаемый. Меняется лишь
подкладка – зимой тёплая подстёгивается. На ногах чёрные
сапожищи до колен. Но это объяснимо отцовскими кавале
рийскими генамигогенами. На боку отцовская саблянаслед
ство. Может хулителя своих работ и зарубить. С ним шутки
плохи. Автомобили не признаёт, предпочитая лошадей (тоже
от папы). Если летит в самолёте, то и лошадь с собой, потому
что самолёт личный. Вот так преуспел этот гадкий, но хват
кий утёнокжеребёнок
Насчёт отношений с женским полом ничего неизвестно.
Дружил с Нуриевым, а тот известно кто. Говорят, живёт бо
былём в своём замке в Фонтенбло. Работы его стоят баснос
ловных денег, но он щедр и после «перестройкоперестрел
ки» дарит родной родине шедевр за шедевром. Да и сам зача
стил. То где памятник из чугуна отольёт (скульптуры тоже не
чужд), то декорации к спектаклю создаст. Правда, все его пер
сонажи похожи на мышей и крыс с удлинёнными мордочка
ми и хвостами. Любит Гофмана, Гоголя и гротеск. Люди тоже
больше похожи на крыс и летучих мышей. Поэтому ему и по
ручили в родном бывшем Ленинграде оформить балет «Щел
кунчик». Говорят, что родители среди действия уводили со
спектакля плачущих, испуганных детишек. Он хотел в род
ном городе открыть и личный музей, но администрация от
подобной чести уклонилась, найдя уважительноубедитель
ные причины. Мастер, конечно, обиделся, но саблю в ход не
пускал
Вот вам и ГогенГермоген с Ван Гогом, увлекавшимся гро
гом. Наши тоже лыком не шиты, а скорей лаком покрыты.
435
Гены от Гогена
Там голодают, ухи режут, на Таити из Парижска бегут. А тут,
напротив – в Парижск прут! И какую карьерумольеру дела
ют, что ни импрессионистам, ни пуантилистам, ни фовистам
(Анри Матисс со своими золотыми рыбками и русской бабой),
ни экспрессионистам или сионистам с абстракционистами и
не снилось. Вот каков он русский человек с монгольским
вкраплением (папа лишь выдавал себя за кавказца, будучи
потомком Чингисхана). Ну, одного героя обрисовали,
примемся за других. «За мной, читатель!» – как любил выра
жаться Михаил Афанасьевич. Надеюсь, не надо пояснять, о
ком речь…
Другой наш герой родом из деревни с Урала. Сельский че
ловек, без городских заморочек. Имел трудное детство (а кто
его не имел?). Пас свиней, коров и коз. Но между делом рисо
вал. Притом – на всём, что имело горизонтальную поверх
ность. Красок не было настоящих (послевоенная деревушка
– откуда краски?)
Поэтому мазюкал, чем попало. В худшем случае, дерьмом
животных, не давая ему засохнуть. В лучшем – вареньем на
скатерти. Но за это доставалось по лбу половником от деда.
Постепенно, взрослея и став школьником, Лёха Сушилов стал
использовать для живописных целей школьные тетрадки и
дневник. Училка бесилась и требовала родителей. Но никто
не приходил. Отец погиб на фронте. Мать постоянно в запое
или в поле от рассвета и до заката. Дед не понимал, зачем зо
вут, и в ответ лишь посылал по матушке. Алексей, хоть из дво
ек и не вылезал, но преуспел в рисовании. Предпочитал – с
натуры. Всё, что движется и не движется, всё бралось на ка
рандаш. Коровы, лошади, свиньи, козы отображались на бу
маге. «Как живые! – восхищались бабки, заглядывая через
плечо. – Ба! Ты погляди… Это ж надоть?».
Вскоре пошли неурожайные хрущёвские кукурузные годы.
Нечем кормить скотину, и она стала гибнуть. Некоторые сель
чане заподозрили художника: «Как каку кобылу нарисует, так
она вскоре и околевает! Никак чародей у нас завелся?». Обра
щались и к местному милиционеру, и к местному батюшке, и
даже к самому председателю колхоза. Но и первый, и второй,
436
Георг Альба
и третий под разными предлогами от принятия мер уклоня
лись. Милиционер ссылался на занятость в борьбе с антисо
циальным элементом, представлявшим собой почти всё на
селение означенного населённого пункта. Батюшка не про
сыхал. Председатель на своём «газике» постоянно уезжал в
райцентр. Поэтому некоторые мужики хотели применить к
самородкухудожнику суд Линча (слышали о таком по радио
тарелке, где диктор заверял, что очень помогает от всего).
Когда наш талант почувствовал недоброе, то пешкодралом
по просёлочной подался в райцентр. Но, не обретя там «рая»,
попёрся дальше. Так на перекладных и «зайцем» добрался
бедняга до Белокаменной. Голодный и оборванный, но со
связкой своих работ в котомке, постучался в зеркальную дверь
Академии Всяческих Художеств. Был принят, отмыт и накор
млен, признан талантом, принят на курсы «молодого бойца»
для последующего поступления в Суриковское
Немного сожмём пружину нашего повествования и пере
скочим в современность. Теперь Сушилов является Огород
ным Художником РССС (Российский Суверенный Советс
кий Союз). Будучи любимцем и другом мэра, обрёл собствен
ную студиюмузей в самом центре столицы, с видом на
Кремль. Вот каких высот достиг наш простой советский па
ренёк из давно вымершей деревеньки Верхние Говнищи. «А в
какой манере работает мастер?» – уместен вопрос читателя.
Заверим, что никаких «измов» не признаёт. Его кумиры: Су
риков, Шишкин, Репин да Левитан. Авангард чувствует за вер
сту и хватается за именной пистолет (награду за портрет од
ного маршала).
Глава вторая
Биографа приводит в отчаянье крайняя отрывочность све
дений, из которых он должен склеивать своё повествование.
Однако, потерпи, благосклонный читатель, так как пишущий
эти строки готов прокладывать маршрут своего сюжета вплоть
до потери пульса, несмотря на все зависания компьютера и
прочие мелкие пакости, которые можно ожидать от нелицен
зионных программ.
437
Гены от Гогена
Поль и ранее никогда не ладил с сестрой, часто таская её за
волосы и награждая тумаками. Поэтому он предвидел, что и
супруги постараются, возможно скорее, избавиться от незва
ных гостей. Но самым неприятным сюрпризом стало то, что
райский остров Тобаго густо населён индейцами, к тому же
достаточно цивилизованными и за всё требовавшими денег,
которыми почти не располагали вновь прибывшие. Месяц,
проведённый в Панаме, показался не раем, а адом – не было
никакого сладу с проклятыми аборигенами: то кисть сопрут,
то тюбик с краской, а то и холст уволокут. Уж такие любозна
тельные! Ктото из местных посоветовал перебраться на ост
ров Мартиника, где жизнь дешевле и приятней. Но, опять
же, вставал вопрос – где наскрести денег на дорогу? Менее
принципиальный Лаваль засел писать на заказ портреты. Го
ген же, ненавидевший реалистические полотна, нанялся зем
лекопом, рыть знаменитый канал. Но вскоре компания мо
сье Лессепса, попав в финансовые затруднения, начала со
кращать излишки рабочей силы. В число потерявших работу
попал и Гоген, что в итоге спасло ему жизнь: он сумел подхва
тить жёлтую лихорадку. После долгой болезни и прочих мы
тарств, деньги на дорогу, наконец, скопили, и друзья, собрав
пожитки, снова ступили на палубу.
На Мартинике пробыли несколько месяцев, оказавшихся
продуктивными. Поль намалевал с дюжину холстов. Но вско
ре обоих снова стал манить Париж. Надо же показать плоды
своего труда? И опять сборы, опять палуба, опять крики чаек,
опять заигрывающие с кораблём дельфины, опять мечты и
радужные ожидания признания. И вот прибыли. Вернисаж!
Но снова полотна Гогена встречены равнодушно и не находят
покупателей. Супруга в гневе: «Не помогли тебе тёплые края?
Видно, ты просто бездарен – вот и всё!». Чем возразить? Сно
ва подавленный и обескураженный, поехал уединяться в пан
сионате. В ПонтАвен! К доброй хозяйке, охотно кормившей
в долг.
На сей раз задержался там на девять месяцев. Хотя с одной
стороны дни протекали однообразно и уныло, с другой – твор
чество бурно зафонтанировало. Его уже давно не вдохновля
438
Георг Альба
ли идеи импрессионистов, которые в итоге сводились к точ
ному воспроизведению действительности, хоть и увиденной
поновому. Ещё менее привлекали устремления многих из них
превратить живопись в точную науку. Хотя в их среде нашел
ся и тот, кто помог Полю выйти на свою дорогу.
Двадцатилетний Эмиль Бернар с матерью и сестрой летом
1888 года приехал отдохнуть в Бретань. Несмотря на то, что
Поль познакомился с этим чутким и нервным юношей два
года назад, только сейчас они смогли сблизиться, проводя
долгие часы в спорах и беседах об искусстве. Их взгляды во
многом сходились: и тот, и другой считали, что целью явля
ются яркие видения и образы, а не копирование действитель
ности.
– Не надо писать слишком много с натуры, – заявлял Поль.
– Искусство есть абстракция! – восклицал Эмиль.
– Надо искать абстракцию и в природе, – продолжал Го
ген.
– Искусство – это вещь в себе, – утверждал Бернар
Эти теории друзья активно воплощали в своих работах. Они
изгнали с полотен пронизанную светом, воздушную перспек
тиву импрессионистов. Взамен под кистью рождались двух
мерные, напоминающие гобелены, декоративные компози
ции. Краски стали однородными, очертания фигур и пред
метов – резкими; на холсте чередовались чётко разграничен
ные цветовые пятна. Мелкие подробности и частности пред
намеренно игнорировались, появилась даже своеобразная
плакатность письма. Подобную манеру они стали именовать
«синтетическим стилем»
Эмиль и родня вернулись в Париж осенью. Поль вновь ос
тался один в день ото дня остывавшем, заливаемом частыми
дождями ПонтАвене. Он снова затосковал. Но внезапно при
шла весточка от старых друзей: братьев ВанГог. Винсент при
глашал приехать в солнечный Арль
Тео обещал выделить ему на содержание 150 франков в
месяц, а картины – выставить в своей Парижской галерее
«Что ж, весьма заманчиво и даже соблазнительно», – по
думал Поль, вытирая ветошью замазанные краской руки. По
мыв кисти, полюбовался написанным за день. Работал в ком
439
Гены от Гогена
нате, за окном хлестал дождь. Сел за стол, прибавил огня в
лампе – хоть и не так поздно, но дни уже коротки – набил
трубку, достал бумагу и перо. Письмо к Эмилю Бернару писа
лось с радостным настроением, не требующим особых мыс
лительных усилий.
«…Тео надеется, что сможет продать мои картины. Если
мне в самом деле так повезёт, то отправлюсь вновь на Марти
нику. Убеждён – там смогу теперь написать хорошие вещи! А
если бы удалось раздобыть солидную сумму, я бы даже купил
на острове дом и устроил мастерскую, где мои друзья, вклю
чая тебя, могли бы почти даром получать всё необходимое.
Готов согласиться с Винсентом: будущее принадлежит пев
цам тропиков! Они ещё никем не использованы. Да и этих
глупых покупателей нужно расшевелить и увлечь новыми
мотивами».
Отложил перо и погасшую трубку, сладко зевнул, налил
вина из кувшина, взял ломтик сыра – ужин, как всегда, более
чем скромный.
* * *
Пребывание в Арле оказалось недолгим и подпорченным
драматическим эпизодом, связанным с умопомешательством
Винсента. Но сначала всё шло хорошо и друзья плодотворно
работали на пленэре. Хотя в процессе общения выяснилось,
что во многих творческих вопросах взгляды их, мягко говоря,
не совпадали. ВанГог любил открытые пространства, солн
це, высокое небо… дувший с моря и часто валивший мольбер
ты мистраль его ничуть не раздражал. Винсент нуждался в
натуре и чувствовал себя беспомощным, находясь в четырёх
стенах. Гоген – полная противоположность: несносный ве
тер приводил его в бешенство, солнце ослепляло, донимали
безжалостные насекомые. Он не нуждался в натуре, потому
что натура находилась в нём самом.
– Мне не нужны твои, залитые солнцем, пейзажи, морс
кие волны, ржаные поля, подсолнухи и прочая дребедень, –
заявлял он другу. – Опять сегодня этот проклятый ветер. Если
б знал, не приехал бы сюда!
440
Георг Альба
Он закрывал плотно окна и принимался за работу. Изобра
жать море или небо, растительность или животных, любым
подходящим для них цветом – не являлось для него пробле
мой. Такая свобода в свою очередь бесила Винсента, хотя и
сам он был далёк от реализма, но в меру своих сил всё же стре
мился к нему. Он оставался вечно недовольным тем, что вы
ходило изпод его кисти, чего нельзя сказать о Гогене.
– Ты самовлюблённый гусак! – кричал Винсент и гневно
хлопал дверью, уходя на этюды.
– Подавись своей природой! – кричал вслед Поль, выпус
кая из трубки устрашающие клубы дыма и малюя небо крас
ным
Подобная конфронтация долго продолжаться не могла, и
кончилось всё печально.
Вечера Поль по обыкновению проводил в местной тавер
не за бутылкой доброго вина в обществе местных красоток,
не отягощенных излишней строгостью поведения. Неболь
шой оркестрик наяривал развесёлый канкан Оффенбаха. Под
выпившая публика галдела, заглушая музыку. Было за пол
ночь, когда входная дверь впустила странного посетителя,
державшего чтото в вытянутой перед собой руке. Сквозь си
зые клубы дыма люди всё же разглядели, что в одной руке у
вошедшего отрезанное ухо, в другой – опасная бритва, и пол
лица в крови. Дамы взвизгнули, а пьяные от подобного виде
ния даже слегка отрезвели
– Винсент, что ты с собой сделал? – вскочил изза стола
Поль.
– Врача и полицию! Он истекает кровью! – завопили
дамы. – Он всех перережет!
Но опасения оказались напрасными. Больной уселся на
свободный стул, положил на стол кусочек своей плоти, брит
ву, заляпав скатерть кровью, и горько заплакал.
* * *
Ещё один отечественный живописец напрашивается в ге
рои нашего повествования. Ну и не будем ему препятство
вать. Иона Глазуньин – дитя войны, сирота и блокадник. Та
лант проявился рано. Воспитывался у родственников. Ну,
441
Гены от Гогена
короче, было тяжело, но всё преодолел и поступил учиться
на художника. Став юношей, увлёкся передовым искусством.
Кто не увлекался – брось в него кистью или выдавленным
тюбиком (целыйто жалко!). И постиляжничать успел. Бур
ную молодость провёл в Питере, боготворя Достоевского. «И
что он ему дался», – осуждали коллеги. А он его взял, да всего
и проиллюстрировалпровентилировал, ну прям как рентге
нолог больного, которого силой связанного доставили в сум
рачный кабинет. Советская власть не любила «достоевщину».
К чему призывает писатель? Как процентщицу топориком?
От таких произведений растёт преступность. Запретить! И
наш художник складывал всё в стол. Благо стол огромен как
марсово поле (старинной работы, но поеденный древоточ
цем). На родине пав под подозрение, вне её границ писал на
заказ портреты знаменитостей, включая и глав государств,
хоть и третьего мира. Разумеется, не за спасибо, которое, как
известно, на хлеб не намажешь. Трудное детство, ой как при
учает любить, ценить и считать копеечку. Разбогател, купил
«мерс» – большую невидаль в те времена. Диссидентствовал,
но в меру, в разумных и безопасных пределах. В Большой Дом
не вызывали. Прошли годы. Уверовал в Господа и стал монар
хистом. Евреев терпеть не мог, но на людях не показывал. Хотя
одного выражения лица было достаточно, чтобы понять сущ
ность радетеля за дружбу народов. Имел шумные выставки в
Манеже, переселившись в Москву. С годами стал грузен и со
лиден, но курить не бросил (блокадное детство закалило).
Возглавил Академию Валяния Дурака И Сводничества (АВ
ДИС). Перестройку пережил без потерь, так как советскую
власть ненавидел. Открылись такие широкие горизонты! Все
иллюстрации к Достоевскому издали. А главное – душкамэр
подарил уважаемому художнику (тоже Огородному и Засу
шенному деятелю Исхуйств) студиюмузей рядом с храмом
ХристаСпасателя (дорогу перейти). Единственно, что вы
зывает тревогу – слухи: поговаривают, что неугомонные тру
дящие завалили мэрию письмамипросьбами. Уберите, мол,
Храм и верните Бассейн, так как в связи с глобальным потеп
лением москвичи и зимой, и летом умирают от жары, а ис
купнуться негде. Не переться же в Серебряный бор, все пля
442
Георг Альба
жи которого оккупировал некий певецесаул (кстати, тоже
дружок городского головы, несмотря на разницу в возрасте).
Художник в тревоге. Вдруг мэр согласится? Тогда в районе
повысится влажность, а это смерть для полотен. Вон как в
Доме Художника на противоположном берегу все шедевры
развитого социализма пооблупились. Но батькамэр успока
ивает: «Не боись, Иван! Чтобы Бассейн вернуть, надо Лазаря
Кагановича воскрешать, а это больших денег стоит и дело ка
нительное. Так что не отсыреют твои вшидевры!».
Глава третья
Как же можно было допустить подобную непристойность
(членовредительство) в общественном месте?! Мне чтото
душно. На сердце кошки скребут, хотя в голове теснятся воз
вышенные мысли. Не могу более писать и должен выйти
прогуляться… Но вот делается легче и возвращаюсь к ком
пьютеру.
Из почти тропических, написанных в Арле картин, кото
рые Поль отправил в Париж в галерею Буссо и Валадона (ею
заведовал Тео), не куплено ничего. Опять огорчение– от бес
плодности усилий. А бедного Винсента упекли в клинику –
брат нанял хорошего доктора. «Может, коллеге теперь и лег
че, хотя грех так иронизировать, – ухмыльнулся в прокурен
ные усы Поль и подумал об ином. – Ведь есть же на свете и
другие тропические страны, более привлекательные для ху
дожника, чем этот остров Мартиника, где население почти
целиком состоит из в прошлом африканских невольников».
Это пришло ему в голову в мае 1889 года после посещения
Всемирной выставки в Париже. На ней экспонировалось сем
надцать его полотен, хотя и не в официальном салоне, где
красовались Жером, Роль, ДаньянБувре, Кормон и прочие,
ныне заслуженно забытые мастера. Помог пристроить рабо
ты бывший приятель по бирже, тоже малевавший «для души»,
– Эмиль Шуффенекер, звавшийся в кругу приятелей просто
Шуфф. Он придумал хитрый способ как помочь Полю,
443
Гены от Гогена
«пробравшись с чёрного хода»: перед основным павильоном
искусств находилось кафе итальянца Вольпини. Он назвал
своё заведение «Кафе искусств» и для украшения заказал
зеркала во всю стену. Но поставщик не выполнил заказ в срок.
Вездесущий Шуфф пронюхал об этом и предложил хозяину
закрыть пустые места картинами, своими и товарищей. Ита
льянец, не раздумывая, согласился, не очень разбираясь в тон
костях живописи. Свободных стен оказалось столько, что хва
тило места для сотни картин и рисунков Шуффа, Гогена, Бер
нара и ещё шестерых их друзей. Отпечатали даже красочную
афишу, которую сами и расклеили накануне открытия под
руководством Гогена, имевшего в деле расклейки неоцени
мый опыт…
* * *
Он устало захлопнул книгу и, захотев сначала запустить её
в стену, сжалился над полиграфическим изделием – поло
жил на тумбочку рядом с тахтой, на которой возлежал в позе
патриция: «Что это я, в самом деле? На кой чёрт сдался мне
этот несносный Гоген? Я же, по сравнению с ним,– настоя
щий гений, а он – дутая величина. Ну, подумаешь, жил на
ТаитиМаити… Экая невидаль! Да я захочу, так хоть сейчас
смотаюсь и на Таити, и на Гаваи, и на Канары, и на остров
Пасхи, наконец, за куличами…»
Вирус привычным боданием головы поправил спадавшую
артистическую прядь, встал, прошёлся по комнате, глянул в
окно: «Вон и Кремль золотится куполами... Как я удачно при
обрёл эту недвижимость и отстроил её. Пусть возмущаются
все эти Гордоныгондоны в своих телешоу, что я попсовоком
мерческий художник. Ну и что? Живём один раз! Не буду же я
себе, как тот идиот, ухо отрезать? Вот только имя моё мне
слегка дело портит – Вирус. Хотя, что плохого? Не бацилла
же. Правда, в школе дразнили «вирусом гриппа» и нарочито
чихали вслед…»
Объясним обеспокоенному читателю, почему наш герой
носит такое странное имя. Начать придётся издалека.
Родился он в городе Крупском, позднее переименованном
в Ульяновск в честь артиста Ульянова, часто бывавшего там на
гастролях.
444
Георг Альба
Родился наш герой недоношенным и рос хилым. Все со
крушались – когда же вырастет, наконец? Он рос, рос, да и
вырос! Отец и стал его звать «Вырасом», хотя по метрике он
Вася
А когда выдавали паспорт, то решили, что Василий слиш
ком некультурно и написали Вирус, допустив ошибку (пас
портистка пьяная была)
Мы забыли назвать фамилию. Она тоже необычна и нуж
дается в разъяснении. Фамилия – Пикассонов. Пикассо здесь
не случайно. Ходят слухи, что он и есть подлинный отец на
шего мастера кисти и холста (как догадывается читатель, Ви
рус тоже живописец). А каким образом, спросите вы? Да вот
как было дело. Маманька, будучи студенткой и бойкой ком
сомольской активисткой, съездила в пятидесятых с делега
цией за «бугор» в Парижск и другие отдалённые места. Там их
водили в гости к создателю знаменитого рисунка, выполнен
ного одним взмахом пера – «Голубя мира». И вот, какимто
образом, шустрая и продувная туристка сумела, обведя вок
руг пальца и подруг, и искусствоведа в штатском, отдаться
знаменитому художнику не то в подсобке, не то в чулане, где
мастер хранил старые холсты. Как известно, старик был по
мешан на женщинах и в свои девяносто мог дать фору любому
юноше, угнетенному постоянной неуправляемой эрекцией,
подобно вышедшей изпод контроля реакции Чернобыльс
кой. Приехала комсомолка изза бугра беремчатой. Подруги
шутили, что забеременела, мол, девушка, лишь глотнув воз
духа западной свободы. Она только лукаво улыбалась и мол
чала. К тому же ей повезло и далее. Сумела, будучи в положе
нии, выскочить замуж прямо как и в святом писании за плот
ника Иосифа… Васильевича Благонравова. Доверчивый муж
поверил, что чадо от него. Правда, волхвы не приходили, но с
соседскими мужиками выпивал плотник не раз и не два, об
мывая появление младенца. Звезды на небе тоже новой не
появилось, но, говорят, гдето поблизости «присаживалось»
НЛО, оставив после себя груду пустых бутылок изпод пива и
водки, консервных банок изпод «Килек в томате» и «Завтра
ка туриста»…
– Чтото он жидкий у тебя, – укоряли мужики. – Торо
пился что ль?
445
Гены от Гогена
Взрывы хохота заглушали реплики отца:
– Ещё не вырос! Скоро вырастет
«Вырос, вырос, вырос… вирус…» – звучало сквозь гогот,
как оправдание. Так что наш герой первоначально по паспор
ту был Благонравов. Но скоро плотник спился и преставился.
Заболела и Мария (так звали мамашу) Магдалинова (девичья
фамилия). Да, серьёзно! На смертном одре она поведала сыну
его тайну. Вирус с радостью решил изменить свою обычную
фамилию на звучновеликую. В паспортном столе не повери
ли легенде. Пришлось дать «на лапу». И после долгих препи
рательств сошлись на том, что её всётаки надо обрусить, при
бавив хотя бы «нов». Так и стал начинающий художник Пи
кассоновым. В художественном училище, куда ему удалось
поступить (всетаки гены, хоть и не от Гогена, но передались)
его тоже начали подкалывать. К «Вирусу гриппа», прибави
лись «инфекция» и фразочкавопрос: «Пикассонов, почему
ты без кальсонов?»
* * *
Ну что же, дорогой читатель, кажись, мы главных героев
представили. Даже наплели какоето ложное «сурьёзное» на
чало про Гогена с краткими преамбулами из Гофмана. Потом,
здраво рассудив, решили: а на хрена нам сдался этот всем из
вестный Гоген. О нём и без нас написаны десятки книг. Ну
напишем ещё одну, перепевая общеизвестное: А зачем? Всё
равно никто спасибо не скажет. Лишь только профессиона
лыисхуйствоведы накинутся и заклюют. А ведь у нас и своих
великих художников, хоть пруд пруди. Да каких! На все вку
сы. Тут тебе и «Утро стрелецкой казни», и «Чёрный квадрат».
Тут тебе и «Купание красного коня», и «Скрипач на крыше».
Тут и, тут и…ну, хватит этих сопоставлений. Мы ведь с вами
не исхуйствоведы (приятно повторить хорошее словечко) ка
киенибудь
Нам подавай чтонибудь завлекательное, да и смешного
бы побольше, ведь страна Попсовия живёт и процветает. Толь
ко вот троносиделка сменилась, как и ожидалось… Говорят,
что и мраморный шалаш того… Наконец демонтировали. И
446
Георг Альба
чуть было не случилась гражданская война в связи с этим.
Только вот пришло тайное письмецообращение из Пустыни
от бывшего императора лично товарищу Зюгадину – мол, па
цан, не балуй, не зли меня, а то сдам с потрохами, поведаю
всему миру, как ты у нас в Органах «мокряком» заведовал. Ген
надий Гексагенович и заткнулся, словно галстук зажевал. И
пенсионеров своих валерьянкой упоил вусмерть, доказав им с
помощью электросенса ДжуныЭлектры Лолобриджиды
(«жиды» здесь не причём), что вождь, мол, тот был первоста
тейным упырём с прочими дурными наклонностями. И все
успокоились. Теперь там (Зданьице пощадили. Мрамор от
личный!) располагается офисмофис главного Певца РССС
– Давида Ёсича Промзона
Что, согласитесь, вполне логично и справедливо. Ведь как
человек полвека глотку драл! Ну, таперича, как говаривал бес
смертнонезабвенный Коровьёв: мы всё провентилировали,
так что приступим к плавному балаганноразвёсёлому пове
ствованию.
Глава четвертая
Прежде, чем активно приступить к раскручиванию клубка
нашего сюжета, обрисуем в общих чертах фон будущего пове
ствования, хотя какието намёки в этом направлении автор
уже предпринимал. Так, например: заметил, как бы между
делом, что трон поменял сидельца. Догадливый читатель и
сам понял – воцарилась Клавдия Норисчак. Тем, кто читал
«Попсовию», объяснять, кто она не надо. А кто не читал –
немедленно приступайте. И про Мавзолей автор тоже упо
мянул. Сейчас над входом золотыми буквами: «Зона Промзо
на». Трудящие не то, чтобы как раньше, занимают очередь на
дохляка посмотреть, а, напротив, – шарахаются в страхе. Не
любит наш народ это ёмкое словечко «зона». Сразу и «зэки»
на ум приходят. Но не будем о грустном. Не будем, так сязять,
усугублять. Опять эта «блять» изо всех щелей прёт! Неужели
нельзя провести реформу языка, наконец? И заменить его,
если уж не на английский с его «факаньем», то хотя бы на
447
Гены от Гогена
татарский. В нём, говорят, ругательства только русские – сво
их не придумали. Но мы снова отвлеклись.
Сменилось и окружение императрицы. Двор, так сязять.
Канцлером теперь Колька Баксов заделался, который с со
сны падал насмерть, но воскресили (группа «Воскресенье»
пособила!). И хоть он не столь остёр на язык, как прежний
Зубоскалкин, но зато глотка лужёная – может любую арию
зафигачить по первому требованию. Правда, на должность
придворного поэта, вместо серебристого ихтиандраволанда
– Якова Обрезникова, взяли лженегра репера Тимотьку. Вот
он целыми днями и несёт свою бессвязную ахинею, где глав
ное словечко «тусует». Но царице, хоть она и тайная интел
лектуалка, эта трескотня нравится,– идёт в ногу со временем.
Дылда Угорелик тоже пригодилась. Госсекретарём назначи
ли. Как у них там принято: Мандализаподлиза или хилая
Хиллари. А ейный бывший парубокобрубок с телеэкрана не
сходит, во всех программах мелькает, как и сын юриста… Мэр
всё тот же. Непотопляемый как айсберг, о который любой
наглый «Титаник» расшибётся и отправится на дно, хоть
Горького, хоть Атлантики. Башенки растут и процветают. И
дружбан его Гурам Цинандали тоже наплаву. И ему никакой
«Титаник» не страшон. Правда, со скульптурмультурным
буйством маненько поутих (планета перекормлена) и теперь
винами приторговывает. Кремль, как и грозились, отрестав
рировали. Якобы ФинкильштейнЗапойный, в очередной раз
«зашился» и запойно взялся за переустройство. Зубцы на сте
не заменил апельсиновыми дольками. Склизкую башню вык
расил в оранжевый цвет. Но дальше дело не пошло: зюгадов
цы восстали. Сам Гена грозился генами от гексагена! Угрозу
не поняли, но на всякий случай испугались. Часы на башне
попрежнему кукарекают «Мурку». Но Дядя Штёпа Махалкин
не теряет надежды, что снова призовут новый текст писать…
Какую падлу мы ещё забыли упомянуть, дорогой читатель?
Да, конечно, о главныхто, об инфернальных обитателях дома
скорби… Но никто не пропал, несмотря на изгнание с пре
жнего места
Ельца, по его личной просьбе, возложили на Стародеви
448
Георг Альба
чье. Иван ГрязноГрозный нанялся швейцаромстрельцом и
стоит теперь с бутафорской секирой у входа в Исторический
музей. Куда спрятал свой медную трубищу – неизвестно. Го
ворят, принимая его на работу, как и принято поступать с бом
жами, хорошенько пропарили и продезинфицировали. И те
перь от него за версту прёт не фекалиями, а настоящим «Трой
ным одеколоном», присланным самим Аленом Делоном. Го
рец нанялся ночным сторожем в роскошную студию к Пи
кассонову. Ильич на ту же должность – в личную галерею
Ушилова. Троцкого приютил (почемуто) скрытый антисе
мит Глазуньин
А Бухарин подался в Питер и стал полотёромэкскурсово
дом в Эрмитаже, где директором теперь Шумякишев. Пре
жнев устроился слесаремсантехником в Тредиаковку. Там,
говорят, трубы стали сильно подтекать. Кого ещё забыли?
Братцычитатели, подскажите! А то какаянибудь сволочь
обязательно обидится и будет дуться как презерватив на па
раде. О писателях, поэтах, режиссёрах и драматургах времен
но сами забудем. Ну их к лешему! Теперь нам живописцев надо
в действие вводить. А как? С какого бокуприпёку? Пока не
ясно. Да вот! Самого главногото забыли: Мойщикамасса
жистапедикюрщика. Но такой ни при какой власти не про
падёт. Остался в той же должности при новой барыньке. Но,
говорят, роптать стал. Больно тоща клиентка. Извела себя
совсем диетами да фитнесами. Теперь и антивиагра не пона
добилась. Не встаёт на «кожу да кости» ни при какой ориен
тации
Ну, кажись все? Али нет? Подскажите, братцы! Ну ладно,
мы начнём потихоньку, а кто припомнится, того и сразу по
мянем. Идёт? Ну и «туды её в качель», как говорили класси
ки… Вот ещё стоит вспомнить о доблестных органах. Сме
нилсятаки начальник. Разжаловала прежняя царица своего
рыцаря плаща и кинжала за срыв операции по очистке Дома
Скорби от ночных вакханалий. Теперь Ватрушкин в соответ
ствии со своей сдобной фамилией нанялся хлебопёком в бу
лочную «Волконский», что рядом с Патриаршими. Мимо бу
дете шастать – непременно зайдите. Не ватрушки там, а сем
надцатое чудо света! Пальчики оближете и себе, и соседу. А то
449
Гены от Гогена
и соседке! Но больното не увлекайтесь. Всётаки для печени
вредно. Ну, не про облизывать, а про много теста есть… Те
перь вместо прежнего в Конторе некто по фамилии Сдобни
ков, в прошлом тоже из пекарей (лагерных притом)… Конеч
но, Вас волнуют судьбы литераторов, дорогой читатель. Хотя
чуть выше автор и дал слово забыть об этих бумагомарателях.
Но уж так и быть. Успокоим. Женская литературная тюрьма
функционирует на всю катушку. Правда, контингент часто
меняется как вода в аквариуме. Писатели мужеского пола тоже
вниманием не обделены и живут под присмотром медицинс
ких работников. О ком ещё? Ну, господин Жирино (сын юри
ста) стал, наконец, спикером Думы. Дума тоже кипит дея
тельностью, выбивая всё новые и новые привилегии для де
путатов. Прежняя спикерша уехала в Израиль на ПМЖ. Муж
оказался правильный… Несносный борец за справедливость
Апельсинов тоже иммигрировал, но почемуто в Монголию.
Там, говорят, ещё никаких подобных фруктов не пробовали.
Кумыс да кумыс… Теперь появился новый оппозиционер и
тоже с цитрусовой фамилией – Мандаринов. Якобы предки
из Китая. Ну, остановимся на этом и начнём повествовать о
главном, ради чего собственно и решили взяться за эти
«Гены…».
Вирус вышел из ванны, полюбовался тем, в чём мать роди
ла. Восхитился собой, поворачиваясь и так, и сяк, пока пыл
не иссяк. Пробовал даже присесть, но коленная чашечка пре
дательски крякнула. Да, не молод уже, а вместо спорта – ка
зино, сигары да женщины. Тряхнул шевелюрой, спадающей
по замыслу на глаза: «А всётаки ничего ещё выгляжу для сво
их за пятьдесят: не обрюзг, не обвис!». Как говорит король
гламура: «И кому такая красота достанется?» (Кстати, об этом
придурке мы упомянутьто и забыли. Извини, читатель!) Впо
ру писать с себя, дорогого, портрет в полный рост: «Вот толь
ко царицын закончу, так и за себя примусь. А то годы идут, а
правдивого личного образа ещё не создал. Потомкисуки на
верняка исказят!»
Аромат дорого одеколона стал перебивать едкий запах го
рящей куриной слепоты, и послышались в коридоре тяжё
лые шаркающие «шаги командора». В дверном проёме воз
450
Георг Альба
ник знакомый всему миру силуэт. В вечно неснимаемом френ
че защитного цвета (в нём и спит под лестницей внизу), в мяг
ких сапожках и с неизменной трубкой, торчащей изпод жёл
тых прокуренных усов.
– С лёгким паром, барин! – поприветствовал добродуш
ный с утра горец.
– Ёсь Серионыч, опять вы без стука? – слегка недовольно
скривился Вирус и машинально прикрыл ручонкой срамное
место.
– Чаво там прикрывашь? – оскалился вошедший. – Будто
я нэ видел. Эх, кака нэвидаль! Да и смотретьто нэ на што. Нэ
то что у меня… Достать?
– Не надо, не надо! – замахал полотенцем художник. – На
то вы и великий вождь, чтобы член иметь как у Челентано
– При том ещё и стоит как дрова в моито года, – указал
трубкой на оттопырившийся перёд Коба
– Что там твой Чэлэнтано! Вот у Распутина, говорят, была
ялда, так ялда. Полное ведро помоев мог удерживать, сукин
сын…
– Что вы всё про это, – художник нервно натягивал трусы,
повернувшись к вошедшему боком. – Вы лучше скажите, зав
трак приготовили?
– Иди быстрей! Сациви остывает да и лобио тоже… Это нэ
гоже!
– Ёсь Серионыч, вы бы всётаки не курили в комнатах этот
ваш угарный газ, а? Я же вам столько самых дорогих сигар
предлагаю и голландского табака лучших сортов? А вы?
– Эх, привык я к травке своей, после того как «Герцогови
ну флор» перестали выпускать!
– Почему перестали?
– А герцог тот хренов– Флор возмутился: Почему без ли
цензии?
– И вы испугались какогото герцога, товарищ Сталин?
Чтото на вас не похоже. – Вирус, напялив штаны и сорочку,
снова прихорашивался у зеркала
– Я нэкого и нэчего нэ испугался! Просто этот иностран
ный хмырь помогал нам с****ыть и ихний «Манхэттенпро
ект». Паанимашь? Пришлось уважить аристократа…
451
Гены от Гогена
– Это с атомной бомбой, что ли?
– С ей самой! Курчатов и вся его свора никак допереть не
могли. Вот и пришлось через ентого герцога сраного… (Вождь
замурлыкал знаменитую «Арию герцога» из «Риголетто»)
А ты, что всё перед зеркаломто вертишься, как проблю
душка какая? Завтрак остывает!
– Я мигом, мигом как Татьяна Шмыга, товарищ Коба! –
засуетился художник, запахивая полы японского халата.
Ну, вот первую сцену и состряпали, нетерпеливый чита
тель! А ты боялся: о чём, да о чём? «По харе кирпичом!» (это
из Ленина). О том, да о сём… Правильно заметила бабка рус
ской поэзии: «Если б вы знали, из какого мусора растут цве
ты, то на стену бы от ужаса полезли!» Значит, Отец Народов у
Пикассонова не только сторожем оформился, но и поваром
(ссылка в Туруханском крае всему научила). Новая должность
Вождю нравилась. Только вот слегка тосковал по Учителю.
Не с кем теперь словечком перемолвиться, в картишки пере
броситься, да и без джаза тоска смертная. Тромбон совсем зар
жавел и не разгибается, как ни плевал на кулису. Лежит без
дела инструмент. Но чем, как говорится, чёрт (Ленин) не шу
тит? По всякому может повернуться.
«Может ещё и поджемуем…», – с этой приятной мыслью
и жёлтозубой улыбкой Коба уснул. Автоматически включил
ся храпогромкоговоритель, равный своей убойной силой
воздействию боевого отравляющего вещества «Куриная Сле
пота» (КР). Немцы даже хотели выкрасть секрет, чтобы заме
нить свои малоэффективные «Циклон А и Б», сидевшие на
трубе Освенцима
Вождю снился Мавзолей и репетиция оркестра. Ельц Пер
вый (и последний) по обыкновению долбил жезлом, Ленин
кукарекал на луиармстронговской трубе, Грозный ухал тубой,
Бухарчик трещал на барабанчике, подхалимские извивы вы
водил кларнетом ненавистный Троцкий, красивый молдава
нин с напомаженными бровями попрежнему отсутствовал,
пойдя по блюдям. Играли на сей раз «Арию герцога» из «Ри
голетто», но в джазовой обработке. Единственно, что омра
чало сеанс музицирования – заржавевший подлюкатромбон,
452
Георг Альба
не давал исполнителю возможность виртуозно шуровать ку
лисой, как это делал знаменитый Гленн Миллер, уединив
шийся с военных лет и поныне на дне ЛаМанша. Кстати,
обработку сделал сам Коба. Притом весьма удачную. И страш
но смущался, краснея, когда коллеги хвалили. «Есть ещё са
хар в сахарницах, – думал он, внутренне млея от перспекти
вы. – Ничего, ничего! Скоро с помощью новейших техноло
гий профессор Прибамбасов меня клонирует по просьбе боль
шинства трудящих РССС (Российского Суверенного Советс
кого Союза) и я покажу всем «кузькину мать», что не удалось
моему ниспровергателю Микитке Хрюшкину, подлецу и пре
дателю дела папы КарлоМарлы! Вот тогда вся планета
вздрогнет и попросит Всевышнего перевести её в другую Га
лактику на практику…»
Глава пятая
– Не вертитесь, будьте так любезны, дорогой Владимир
Ильич, – художник нервно мазнул по холсту не там и выру
гался про себя по матушке.
– Да вы не стесняйтесь меня, говогите вслух! Все гавно я
недослышиваю с тех пог, как эта эсэгка Каплан, будь она не
ладна, пальнула у меня над ухом из пугача. Вот с тех пог и
глуховат я стал, батенька вы мой
– Владимир Ильич, и чешитесь поменьше, – продолжал
нервничать художник, допуская непростительные для своего
статуса (всётаки Огородный!) ляпы. – Ведь вас недавно от
мыли с помощью западногерманского порошка, а вы опять
весь исчесались.
– Да моль это пгоклятая, за долгие годы лежания на мра
морных полатях, внутрь меня проникла, свила гнёзда, выво
дит детёнышей малышеймолишей… Поэтому и нафталин
имеет лишь кгатковгеменный эффект. Пока я жив, и она жива
во мне как и идея всемигной согидагности тгудящих… А раз я
вечно живой, то и она, паскуда, тоже.
– Эх, тяжела ваша доля, Владимир Ильич, – грустно вздох
453
Гены от Гогена
нул живописец и, временно отложив кисть и мольберт, вытер
ветошью руки. Отошел, полюбовался написанным, помор
щился недовольно и закурил сигарету. – Вам не предлагаю,
зная, что Ваши больные лёгкие и так забиты молью.
– Не молью, молодой человек! Моль я отхагкиваю. Затем
нение у меня от едкого дыма кобиной трубки.
– Неужели «Герцеговина Флор» так низкосортна? А исто
рики утверждают, что…
– Если бы Гегцоговина! – перебил Ильич. – Он же после
дние годы смолил сущённую куриную слепоту. А это, знаете,
какой сильнейшей яд? Даже сам товарищ Ягода его исполь
зовал для убийства Гогького. В папиросы подмешивал… Да и
лёгкие мои здоровые. Вы меня, навегно, с Эдмундом Фелик
совичем путаете? Вот у того имелся пегвогласный агхитубег
кулёзище! – Вождь даже сладко улыбнулся и потёр ладошку о
ладошку, отчего на пол посыпались трупики зазевавшейся
моли. Ленин мечтательно прищурился и произнёс: – А до вас
я ведь ещё и Бродскому позировал!
– Поэту? – проявил неосведомлённость Сушилов и сму
тился. – Он же антисоветские стишки писал, да и жил не в
ваше время. Как же Бродскому?
– Мало ли по России бродило и бродит всяких Бродских,
Троцких, Урицких и Бронштейнов?
– Ах, вспомнил, – покраснел Сушилов.– Вспомнил о ком
речь... Был ведь и другой Бродский! Живописец... Там у него
на картине ещё кресла такие зачехлённые… и ходоки к вам…
– Ох уж, эти ходокимудаки! Сколько раз меняли чехлы.
Так всё засрали! – Ленин выплюнул сгусток моли на пол и
растёр босой ногой.
«Эх, надо бы плевательницу предусмотреть, а то уборщи
ца меня за эти свинства убьёт. Не посмотрит, что Огородный!»
– Больше не буду, – прочёл мысль всемогущий Вождь. –
Это я так. В сердцах
Заметим, что вождь позировал, в чём мать родила. Таков
замысел предстоящей Великой картины. Так сязать, Аполло
ном Бельведерским в самом прямом и лучшем смысле. Су
шилкин, хоть и являлся в душе ярым ретроградом и консер
ватором, но иногда позволял себе лёгкие флиртызаигрыва
454
Георг Альба
ния с гламуром. Так сязать, с волками жить, поволчьи выть.
А то вконец задолбают эти евангардистыдерьмократы. А тут
нате вам: Ленин голышом на броневике и кепкой как фиго
вым листочком прикрывает, то, что детям до 16ти лет смот
реть не разрешается. Чем не прикольно!
Поясним и далее непонятливому читателю. Как помним,
Сталина приютил у себя Вирус Пикассонов в качестве сторо
жа и повара. Никакой волокиты с трудоустройством, пропис
койрегистрацией, несмотря на кавказское происхождение
гастарбайтера, не случилось. Документов он не имел, они хра
нились в архивах ЦК. Когда надо, становился невидимым.
Только вонючий дым оказался неустраним, несмотря ни на
какие кондиционеры. А в остальном – настоящий «агент 007».
* * *
Теперь навестим соседа Сушилкина, тоже Огородного и
Засушенного художника РССС, товарища Глазуньина. Для
забывчивого читателя расшифруем аббревиатуру, но в после
дний раз (пора бы уже и запомнить, где живёте, наш живопи
си почитатель): Российский Суверенный Советский Союз. А
царицейбарынейимператрицей избрана ныне самым наи
дерьмократическим путём тайного и неявного, но внятного
голосования, избрана и назначена Норисчак Клавдия Соло
моновна.
Полюбовавшись маненько на Храм Стаса Намина –
Спасителя, постучимся в золоченую железобетонную
дверь личноперсональной студии Ионы Сталактитовича
Глазуньина. Нечеловеческимеханический голос
равнодушно спрашивает:
– А хтойто к нам? Ваши дохументики?
Заметим, что, помимо вопроса, и всё остальное (дизайн,
так сязать) выдержано в подобном скоморошескибалалаеч
ном духе. «Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!» – так и
хочется повторить знаменитые слова БабыЯги из русских
сказок
Мы показали удостовереньица молодогвардейцев нового
созыва, и нас добрый робот впустил. Сразу же взору предста
ла гигантская скульптура: обнажённый градоначальник с вед
455
Гены от Гогена
ром в одной руке и метлой в другой. Из одежды – одна лишь
знаменитая кепкабумеранг, бросаемая в оппонента в присту
пе гнева, но обученная всякий раз возвращаться к владельцу.
Срамное место в виде циферблата часов изображало скром
ные «полшестого». Говорят, позировавший требовал показать
орган в состоянии эрекции, как символа кипучей деятельно
сти на благо благоустройства столицы… «рано, мол, ещё пе
реизбирать – вон как силён и молод!». Но скульптор (ваял
валял, конечно, Цинандали) отговорил дружбана: «Пани
машь, дэти будит ходить, спрашиват мама, чо у дяди торчит?
Мама краснеть, глаза отводить…»
И мэр в виде исключения поддался уговорам. Да и супруга
Саламандрыча ещё на стадии эскиза негодовала: «зачем, мол,
выдавать желаемое за действительное? Как в постель, так –
дохлая овечка…»
А почему сей шедевр оказался в галерее художника Глазу
ньина, а не гденибудь на площади или перед Горсоветом
Обкома, или у Павелецкого, на худой конец? Говорят, что Гла
зуньин, как увидел, так и пристал как с отточенным мастихи
ном к горлу – «подари, да подари!». Добрый Гурам и подарил.
Но мы сильно отвелеклись, граждане любители и ненавист
ники живописи. Сюжет пока буксует, как летняя резина на
ноябрьском льду. Хватит ёрниёрничАть, а своих грехов не
замечать!
Студия наполнена светом. Мастер в халате с плеча самого
Ильи Ефимовича Репина! Хоть и потёртом, изрядно изъеден
ным молью, но подлинном (купил по случаю на барахолке).
В руках палитраполлитра, а кисть в зубах (привычка юнос
ти, когда отдавался в порыве страсти юным натурщицам). На
сей раз, позирует старая развалина, старичок с клочковатой
рыжей бородёнкой в пенсне, одно стёклышко коего треснуло
(взяли напрокат у Коровьева). Старикан полулежит на рас
стеленной мятой кровати, в полуоборот повернувшись к зри
телю. Голова плотно забинтована. Сквозь повязку просачива
ется красное. Больной приподнялся на левом локте, протя
нув правую руку к зрителю. Рот полуоткрыт. На полу валяется
ледоруб.
– Так, так! Вполне правдоподобно! – хвалит портретист,
456
Георг Альба
орудуя кистями и красками. – Всё время повторяйте: «За что?
За что вы меня так?»
– Да уж глотка охрипла. Я же не на митинге, да и лёжа
орать трудно, – ворчит Лев Давыдыч.
– Мне нужно точно уловить складки, чтобы и глухой по
вашим губам мог прочесть название полотна «За что?»
– За что!? – истошно завопил Троцкий и уронил пенсне.
– Вот этого не нужно делать, дорогой Лев Давыдыч. А то и
второе стёклышко ненароком раздавите,… а с этим Коровье
вым потом греха не оберешься. Такой же скандалист, как и
прадед его, художник Коровин. Ну, и зануда был!
– Может, перекурчик?– захныкал Троцкий. – Сталин нас
к частым приучил!
– Вы ж у нас из некурящего вагона? Сталинто куряка за
ядлый…
– Ничего, ничего. Вы подымите, а я вам пока на кларнети
ке «Семь сорок» сбацаю…
– Уговорили, соблазнитель вы этакий, – Иона полез в кар
ман за сигаретами и зажигалкой. – Вы весь мир хотели миро
вой революцией соблазнить. Где уж мне устоять?
Живописец задымил, а Троцкий мигом изпод одеяла дос
тал инструмент и бойко запиликал веселый танец. Ноги ху
дожника заходили ходуном, точно перед ним не Троцкий, а
сам повелитель всех слабонервных граждан, доктор сатанин
ских наук Анатолий Кашпировский.
– Вот если бы побольше такой весёленькой музыки игра
ли, то и никакого антисемитизма не было бы?
– Вашими устами бы да мацу есть, – сделал паузу испол
нитель и снова задудел.
Тут художник не выдержал и пустился в пляс.
* * *
А что там с незабвенным бывшим русским царём Иваном
ГрязноГрозном? Догадываюсь – интересуется читатель. Не
спеши, дорогой! С ним всё в порядке. При деле человек. Так
сязять, обласкан и трудоустроен.
А главное – отмыт и оттёрт, старый чёрт. И не будем спе
шить с рассказом о нём. В качестве некоего «лирического»
457
Гены от Гогена
отступления, нечто сурьёзное, а именно фрагмент письма
некоего Стриндберга Гогену:
«Мой дорогой Гоген! Вы настаиваете на том, чтобы я на
писал предисловие к вашему каталогу, в память о наших встре
чах зимой 1894\95 года здесь, за Институтом, недалеко от
Пантеона и совсем близко от Монпарнасского кладбища. Я
охотно бы вручил бы вам такой подарок, чтобы вы увезли па
мять о нём в Южные моря, куда вы отправляетесь искать сре
ду, гармонирующую с вашей могучей фигурой, но чувствую,
что с самого начала попал в ложное положение, и потому сра
зу отвечаю на вашу просьбу: Не могу! Или ещё грубее: Не хочу!».
И Стриндберг столь же откровенно объясняет отказ:
«Я не в состоянии понять и одобрить ваше творчество (Мне
ничего не говорит ваше творчество, которое теперь стало на
сквозь таитянским). Но я знаю, что это признание вас не уди
вит и не обидит, потому что ненависть других вас, как будто,
только закаляет и вашей свободолюбивой натуре по душе
людская неприязнь. Вероятно, вы правы, ибо с той минуты,
как вас начнут ценить, начнут вами восхищаться, следовать
вашему примеру, группировать и классифицировать вас, — с
этой самой минуты ваше творчество снабдят ярлыком, кото
рый для молодых через пять лет станет синонимом устарев
шего направления, и они изо всех сил будут стараться изобра
зить его совсем старомодным. Я сам серьёзно пытался вас ква
лифицировать, определить ваше место в цепи, понять ваше
развитие, — но все мои усилия были тщетными».
Глава шестая
ЛубянкаГолубянка.
Кабинет главного начальника Кооператива Мосгазбезо
пасности. За обширным как инфаркт или Куликово поле сто
лом восседает сам новый шеф – генерал всех степеней хими
ческой, «индийской» (из шахмат) и радиационной защиты,
Афанасий Никитович Сдобников. За его спиной, во всю сте
ну – гигантское полотно маслом: «Царица Норисчак в шоко
ладе» кисти Моисея Мессершмидта (заметим, что первым
написал, обогнав молодых коллег)
458
Георг Альба
– Так как, Иван Василич…желаете у нас работать?
ГрязноГрозный сидит на краешке стула, нервно теребя в
руках шапкутреуху. Приглушённый запах хлорки всё же ис
ходит от гостя.
– Да вы того… не смущайтесь! Учитывая ваши заслуги пе
ред отечеством, мы вам полностью доверяем. Но, как некогда
сказал товарищ Рейган – «доверяй, но проверяй»: то и мы
вначале хотим поручить вам не слишком сложное задание,
учитывая ваш преклонный возраст и… Кстати, напомните, в
каком году родились?
– От начала владения Христа лета одна тыща пятисот
тридцать третьего, Ваше Благородие, – выдавил сипло гость
и бурно зачесал под мышкой.
– Что же с вами делать, раз чесотка не проходит? Хотя,
экзема – это профессиональная болезнь всех разведчиков,–
Генерал умело подавил зевоту и тайным звонком вызвал по
мощника. – Принесика нам чегонибудь сдобненького и
сбитня для Ивана Василича, а то он ни водку, ни коньяки не
жалует.
– Слушаюсь! – щёлкнул каблуками прапорщик Маруся и,
крутя бёдрами, скрылся в подсобке.
«Содомиты, нехристи проклятые, – подумал бывший царь.
– Малюты мово на вас нету!».
– Да вы не берите в голову, – прочёл мысль чекист, имев
ший всегда «пятёрку» по экстрасенсорике в Высшей Школе
КГБ. – Сейчас нравынарывы такие! Без голубизны никуда
не сунешься. Даже и Лубянку мы в Голубянку переименова
ли… А вы, пока кушания несут, чтонибудь о себе ещё пове
дайте. Ведь мне – потомку интересно!
– Ну, што ящщото?… – крякнул царь и почесал репу. – В
младенчестве, под предводительством родительницы своея
– великия княгини Елены Васильевны, царствуя, оборонял
ся храбро от Литвы, от крымцев и казанцев, которые сово
купно воевали на Россию…
– Вы так старались, а Литва теперь отделилась, Крым хох
лам подарили, но татары пока с нами…
– По смерти оныя, – продолжил предок, – вышед из мла
денческого возраста, бояр, кои, во время мово сугубого си
459
Гены от Гогена
ротства, отечество через несколько лет несогласием и при
хотьми изнуряли, – казнил и тем заставил прочих почитать
себя и слушать!
– Вот это верно, вот это правильно! Понашенски! – ожи
вился генерал, увидев, что прапорщик Маруся вносит пол
ный поднос. – Ставь сюдой, ставь сюдой! Да и сбитня раз
лей, не жалей!
Оставим на время наших героев, увлёкшийся очарованием
царской речи читатель и поспешим к другим. Как хорошо,
что их у нас хоть отбавляй. Да, впредь, если кто новый посту
чится в дверь нашего романа, то непременно впустим. Пущай
и он у нас наследит, как Нассредин в своей бухаловой Бухаре
при жаре…
* * *
На очереди живописец, ставший директором Эрмитажа.
Напомним имя – Мануил Чингисханович Шумякишев. Жи
вёт при музее. Без жены и детей, как некий Одиссей. Среди
полотен, скульптур и графических листов. Собственно, му
зей является для него и студией и домом – пиши, не хочу.
Николай Иваныч Бухарин пребывает при художнике в каче
стве денщиказатейника. Днями часто экскурсии сопровож
дает. Любит особенно иностранцев. Выклянчивает у них су
вениры. Ну, кто без греха? А в ночное и вечерне время сторо
жит помаленьку. Но случаются моменты, когда барин просит
его изобразить чтонибудь и на барабанчике, с которым лю
бимец партии не расстаётся ни днём, ни ночью. Даже и экс
курсии сопровождает дробью, и все идут дружным шагом, что
особо нравится интуристам. Спит Бухарчик на голом паркете
(закалка подпольщика), подложив под голову вместо подуш
ки свой инструмент. Хоть жестко спится, зато сны хорошие
показывают. Всё пионеры, да комсомольцы. А то и комсо
молки промелькнут краснощёкие. Да такие ядрёные, грудас
тые! Одно загляденье, несмотря на возраст и большой стаж
профессионального революционера. Так бы каждой тремоло
и засадил, да только «пружина» (председательскаято железа
не железная) на барабанчике ослабла… Также и лагеря снятся
по воскресным дням, но – слава МарксуЭнгельсу, – пио
нерские.
460
Георг Альба
Както под вечер позвал хозяин слугу свово и спрашиват:
– Хош, Бухарчик дорогой, я тебе стишки свои любимые
почитаю?
– Оченно даже хочим. Извольте, – обрадовался денщик и
энергично острым, как перочинный нож, мизинцем прочис
тил правое ухо, которое болееменее слышало. Левое барах
лило после пыток на Голубянке.
– Поэтессу Ануш Лахматову любишь? – уточнил худож
ник.
– Хто ж её, гонимую, не любит?– всхлипнул Николай
Иваныч и навострил относительно здоровое ухо.
Шумякишев, поправив картуз и очки, встал в позу Мая
ковского, которого ненавидел (но лучшей позы мир поэтов
ещё не выдумал):
– Любовь!
То змейкой, свернувшись клубком,
У самого сердца колдует,
То целые дни голубком
На белом окошке воркует.
То в инее ярком блеснёт,
Почудится в дрёме левкоя…
Но верно и тайно ведёт
От радости и от покоя.
Умеет так сладко рыдать
В молитве тоскующей скрипки,
И страшно её угадать
В ещё незнакомой улыбке.
Чтец сделал выразительную паузу и вопросительно посмот
рел на притихшего слушателя, – ну как, мол?
– Восхитительно! Хоть и раннее.
– А вы, как вижу, знаток творчества?
– Этот сборничек вышел аж в 1912м. А какая зрелость!
Помнится, что я к нему и предисловие писал. Дай, бог, памя
ти! Вотвот, припоминаю,– «… Ануш Лахматова имеет ту по
вышенную чувствительность, к которой стремились члены
общества обреченных на смерть»
461
Гены от Гогена
– Как – на смерть? – испугался живописец и схватился за
именной пистолет, имевшийся под рукой, помимо отцовс
кой сабли
– Общество у них тогда так называлось, – успокоил Нико
лай Иваныч. – Молоды были и дурью маялись.
– Ну, ладно, раз так, – отлегло у Мануила. – Валяй даль
ше!
Рассказчик, прокашлявшись, продолжил, косясь на саб
лю:
– Этим я не хочу сказать, что мысли и настроения её все
гда обращались к смерти, но интенсивность и острота их та
кова… Положим, она не принадлежит к поэтам, особенно ве
сёлым, но всегда жалящим. Мне кажется, что она чужда и
манерности, которая, если у неё и есть…
Шумякишев угрожающе зевнул, чуть не порвав себе морду
лица (зачем ещё один шрам, хоть они и украшают мужчину?).
Затем поправил картуз и двинул указательным пальцем в пе
реносицу, вернув на место и вечно сползавшие очки:
– Да, батенька, дело далеко у вас зашло… тут клиникой
попахивает.
– Какой клиникой? – вздрогнул Бухарчик.
– Да уж слишком загогулисто выражаетесь? Вы мне лучше
чтонибудь про Горького Максима Поликарповича… Ведь,
наверное, общались с классиком? Да попроще выражайтесь
то! Тут вам не Академия Изячных Исхуйств какаянибудь... и
не Академия Валяния Дурака и Сводничества!
– О, это был большой писатель и не меньшая сволочь, ска
жу я вам! – воодушевился Николай Иваныч и аж покраснел..
Но об этом в следующий раз, дорогой читатель, потерпи
те чуток.
Глава седьмая
Царская опочивальня. Вернее, музыкальный салон, но с
покушением на спальню или ванную комнату. Помещение
просторно, хрустальнозолочёно, увешано люстрами Бра и
канделябрами. На небольшом подиуме – концертный рояль
462
Георг Альба
фирмы «Ямаха» (японцы давно подмазываются, чтобы от
хряпать Курилы). За роялем великий композитор – граф
Всмяткин. Он аккомпанирует Кваскову и Тимотьке. Дылда
Угорелик исполняет партию басапрофундо. Царица, нежась
в шоколаде, слушает дуэт из знаменитой оперы.
Квасков
– Слыхали ль вы…
Тимотька
– Слыхали ль мы?
Квасков
– …за рощей глас ночной певца любви?
Тимотька
– За Марьиной?
Угорелик (вспомнив своего Цимбало)
– Певца своей печали…
Квасков
– Когда поля в час утренний молчали…
Тимотька
– ...часов влюблённые не замечали…
Угорелик
– … свирели звук унылый и простой…
Квасков
– Ты про кого, мой друг, постой?
Тимотька
– Да про него, про этого педрилу,
Угорелик
– …который умолял того верзилу?
Норисчак (высовываясь из шоколада)
– Они поют, и я певала,
– Да только в ритм попасть не поспевала
Угорелик (в сторону)
– Уж где попасть, да с лошадиной пастью?
– Тебе лишь наслаждаться властью!
Входит Моисей Борисов (с песочными часами в руке)
– Ну, полноте вам, господа!
Пора царице уж просохнуть.
Перележав минуту, можно в шоколаде сдохнуть.
Давай уж вытирай меня, раб мой,
463
Гены от Гогена
И шоколадто душем смой.
Царица поднимается во весь рост. Черна как черника и
черешня на стадии переспелости. Пианист бережно закры
вает крышку рояля: «Пойдёмте, господа! Нас ждут попсовые
дела». Все уходят. Моисейка после душа тщательно оттирает
барыню вафельнонаждачным полотенцем (опять япошки
подсуетились). Барыня оргазмически охает: ничто садомазо
хистское ей не чуждо
– Я же отдала Курилы Хакаманде, а она – сука, ещё кочев
ряжится, – гневится барыня, мастурбируя клитор. – Гово
рит, проложите сначала дороги! Я не могу свой дорогущий
«Майбах» по сопкам гонять...
– Ой, кажись, кончилааа, – царица расслаблено опуска
ется на вовремя подставленное гинекологическое кресло рез
ной работы мастера ГамбсаХармса.
– С облегченьицем, Ваше Помпадурство, – отводит глаз
ки и краснеет мойщик.
– Вокруг стаи мужиков рыщут, а я как та английская коро
лева, так девственницей и умру. Отдам всё своё целомудрие
на благо отчизны… кстати, позови ко мне министра иност
рельных дел, пусть доложит обстановку
– Прям щас или сначала оденетесь? – подаёт халатикки
моно (опять япошки!) Моисей Борисов и смывает с боков ван
ны коричневые наслоения, на шоколад непохожие: «Опять
срала во время сеанса! Что за манера? Десять минут потер
петь не может. Ну, помаленькому – простительно. А зачем
же побольшому? И так вода елееле проходит. Придётся снова
вызывать сантехника из Тредиаковки. Этого молдаванина.
Чтобы прочистил, как следует»
– Эх, нарастить, что ли себе грудь как у Семенович с Чехо
вой, – с упрёком смотрит императрица в зеркало, – или как
есть оставить? Что посоветуешь, бывалый имплантант?
– Да, Вам, Ваше Величество, за этими проблюдушками не
угнаться, – горько вздыхает банщик. – У них ведь одно на
уме: солярии да Солярисы с вибраторами; а у Вас горы госу
дарственных дел, да и воры кругом... Вот корейцы теперь на
чали выкаблучивать, Батько всё время выпендривается, да и
с чёрненьким этим над отношения налаживать… А взятки и
откаты с приливами и закатами? До грудей ли, коль дел по
горло?
464
Георг Альба
– Ох, и мудр ты у меня! Правда, говорят, что за одного На
бокова двух Битовых дают. А кто у нас сейчас по инострель
ным делам? Напомни!
– Да этот, бывший розиткин соблазнитель.
– Шимбало, што ль? Он же всё время с экрана не сходил.
– Перебросили щас с Шаболовки на Смоленку. Карьер
ный рост во весь карьер, хоть и низкий рост!
– Кто его назначил без мово ведома? Щас всем их пирсин
ги пообрываю!
– Не гневитесь, Ваше Всемогущество! Сами както с боду
на и подмахнули о новом назначении, не вникнув. Розитка
паразитка Вам бумажкуто и подсунула. Знать, всё ещё любит
бывшего, хоть изменяет ему слеванаправо и справаналево,
как пьяный матрос во время качки.
– Ну, паскуда! Я ей этого не прощу! Помню, она меня всё
хотела вовлечь в заговор против Емельяновны… А теперь, на
верное, и на моё место метит зараза?
* * *
Иван ГрязноГрозный стоял по обыкновению на посту у
входа в Исторический Музей и рассказывал осипшескрипу
чим голосом случаи из собственной преступнопрестольной
практики, для острастки размахивая бутафорской секирой,
чем очень развлекал посетителей:
– …я сам ходил с великим войском под Казань, но жесто
кая зима и крутая весна принудили меня, не взяв город, воз
вратиться
– «Крутую весну» Егор Всмяткин написал как и «Шарман
ку с душою первой скрипки», – пояснил ктото эрудирован
ный из слушателей
– Вторично послал войско, – продолжал царь, не реаги
руя на дурацкую реплику, – под Казань с царём Щигалеем… В
Казани царил Сумбек с сыном…
– Вы лучше о себе расскажите: о поведении в быту? – раз
далось снова из толпы.
– Не антиресна, значь, о походах? – скривился царь и поче
сал в области промежности и подмышкой.
В толпе захихикали: «Заплесневел весь от старости, вот и
чешется».
465
Гены от Гогена
– Я был очень крутого нрава, – оживился государь, нахму
рив седые хвойные брови.
– «Опять про Крутого», – снова послышалось провокаци
онное.
– Но первая моя супруга – великая государыня царица
Настасья Романова, умела своим разумом и приятностями
удерживать меня, – Иван Василич изобразил подобие улыб
ки, как бы вспоминая о приятностях, и снова почесал в паху,
словно приятности были связаны именно с этим местом. –
Как она преставилась обычай мой снова переменился. А особ
ливо, что многие бояре, желая дочерей своих или сродниц
видеть за государем в супружестве, разными смутами так дух
мой обеспокоили, что наподобие внезапной бури восстала во
мне безмерная запальчивость. (Царь замахнулся на вообра
жаемого врага секирой. Толпа в страхе отшатнулась, а дамы
взвизгнули). Неспокойных новгородцев казнил я тогда сви
репым наказанием... да и царевича своего Ивана зашиб в кру
том гневе…
– Опять он про «крутого», – завопила та же падла.
… что после краткой болезни было смерти его причиною.
– Царь поник головой, словно, каясь, но всётаки ухитрился
почесать за ухом. – По таким строгостям и прозвали меня Гроз
ным… Но по моему повелению началось в Москве и печата
ние книжное, – голос Иван Василича потеплел и вместо не
рвного чесания он мягко погладил себя по коленке
Царь замолчал и, прислонившись, к краснокирпичной сте
не музея, стал тихо всхлипывать.
– Ну, неча глазеть! Проходите, проходите, товарищи, – внёс
долю реальности в абсурд происходящего, как всегда вырос
ший изпод земли блюститель порядка, в давно нестиранной
форме старого образца. Новую никак не поспевали ввести.
Модельер Мудашкин тянул. Стал менее продуктивен вслед
ствие случившихся с ним потрясений.
Думаю, что достаточно на сегодня и про царицу и про царя.
Так что дождемся следующей главы. Курящие перекурите,
пьющие выпейте, но не нажирайтесь, а любителям таблеток
мы ничего не посоветуем. Они сами знают, когда, что и сколь
ко принимать…
466
Георг Альба
Глава восьмая
Сушилов сушил кисти. Ильич чистил ногти от набившей
ся под них моли.
– Скоро Ваш портрет будет готов, Владимир Кузьмич, –
пообещал художник, бросив взгляд сквозь огромное окно сво
ей студии на кремлёвскую башню, из которой обыкновенно
выезжала императрица со свитой.
Ленцман как опытный разведчик взгляд перехватил и не
замедлил высказаться:
– И чавойт газъездились? Тудойсудой, тудойсудой! Как
ошгпагеные… Мы поскгомней себя вели, да и таких членово
зов не имели. Какаянибудь пага гнедых… Эх, чавела! И к
«Ягу». А там уже Эдмунд Феликсович поджидает с кгаплены
ми кагтишками. Так мы с ним вечегамито и пополняли паг
тейную кассу... И никаких вам кговопголитий и экспгопгиа
ций, как это любил делать наш несносный гогец. Принесёт
то в клюве с гулькин ***, а шуму на весь Тифлис! Непутёвый
человек. Недагом Наденька моя ему не дала, когда он пегед
ней в любви изгалялся. Навеки, мол, вместе… до ггобовой…
пгямо в Коммунизм! Она, конечно, мне пгизналась, что он
домогается. А я ей так и гезанул: «Только чегез мой тгуп!» А
тут, кстати, и инсульты с Мавзолеями подоспели. Но она всё
гавно не отдалась, а лишь Аллилуевой обо всем доложила. А
та, дуга, возьми и пулю себе в лоб! Кто ж мог пгедполагать,
что так дело повегнётся. «Свистят они как мыши у виска…»,
как это в совгеменной песне поётся. Нам недавно её сам Ма
гомай Давидыч Пгомзон исполнял… Пгавда, это ещё пге пгеж
ней цагице случилось… (Ленцман устало зевнул).
Сушилов продолжал сушить, не прерывая (всётаки жи
вая, так сязать, прямая речь безо всякого сурдоперевода).
– А правда, что Крупскаято ваша, извините, так целкой
и осталась? – покраснел от собственной бестактности Су
шилов.
– Да, молодой человек! Блюла вегность Партии и мне, как
её пегвейшему пгедставителю. Да газве у кого на неё встал бы?
Это только гогец, чрезмегным онанизмом добился какой
никакой эгекции. У меня, напгимег, постоянные «полшесто
го» как у незаведённых часов. Правда, ИнесскуИонеску с
Коллонтайкой я дгючил и в хвост, и в ггиву! Только лифчики
467
Гены от Гогена
дганые летали по аппагтаментам! На них вставал как дгова!
Было дело… Зато Наденька готовила хорошо! Особенно это…
Ну как её? Фамилия ещё известного художника…
– Глазуньин? – подсказал имя врага Сушилов, скривив
шись.
– Да, да! Глазунья такая, что газета «Искра» из глаз! Агхис
ложное блюдо, батенька. Не пгобовали самито?
– Да, где уж нам, деревенским? Мы всё больше каши уле
пётываем пшеничные, гороховые да перловые.
– Говогят, с них стоИт хорошо.
– Хорошото, хорошо, да только пердёшь жопу в клочья
разрывает… Ничего, что я с Вами, с Вождём, так попро
стому?
От ходоков я, бывало, и не такого наслушивался. Вот толь
ко, тогда ещё не догадывался, что вонь после них потому, что
кашами этими питаются
Ленцман на своём лбу ловко пришиб очередную весьма
крупную особь и чуть отклонился от темы:
– Говогят, нонешняя ваша лахудга тоже целка?
– Целка, как есть! – подтвердил, оживившись, художник.
– Да кому такая выдра нужна. Ухватиться не за что. Кругом
острые углы. Будто геометрию преподаёт. Я сам предпочи
таю кустодиевский тип! Чтоб была как комод… Он, говорят,
по этому делу горазд был, несмотря на парализованные ноги.
– Да, что вы? – подскочил Ильич, вспомнив знаменитую
картину с великаномбольшевиком и Шаляпина в шубе
– Паралитик, паралитик, а мог влындить по самую масть!
Вот к нему купчихи в очередь и записывались, чтобы заодно и
попозировать.
– Вот ведь как много нового можно узнать, общаясь с жи
вописцем, – облизнулся ЛенцманХрупский, очевидно
вспомнив ядрёных симбирских девчат.
– Попадьи, говорят, только побаивались, опасаясь геенны
огненной, хотя у батюшков, муженьков ихних, давно все фи
тили от усердных молебствий перегорели
– Да, истинно говогится, что любовь пгавит миром! – при
поднялся со стула Ульянов, оказавшись в весёлом хороводе
кружащейся моли. Он попрежнему находился в костюме
Адама, в чём и позировал до этого. Как существо инферналь
ное, Ильич не испытывал ни жары, ни холода. Да и голода не
468
Георг Альба
испытывал, добавим мы. К тому же, служа чистому искусст
ву, за своё долготерпение никакого материального вознаграж
дения не просил. Таких натурщиков теперь днём с огнём не
сыскать
Оставим этих наших героев и отправимся в заведение, рас
положенное пососедству, в мастерскуюстудию Ионы Ста
лактитовича Глазуньина, у которого, как помним, практику
проходит некто господин Троцкий, он же Бронштейн, он же
и Вуди Ален
В заведении по соседству продолжалось музицирование
вперемежку с позированием. Растроганный восточной музы
кой художник, садил одну папиросу за другой. Курил наш род
ной «Ебиломор», имея блокадную закалку и урапатриоти
ческие устремления:
– И что вы с Виссарионом Иосифовичем не поделили,
Давид Львович? (после третьей папиросы всегда путал места
ми имена и отчества. Об этом знали и не обижались.)
– Да, как всегда, изза бабы… правда, испанка… Темпера
ментная особа и революционерка
– И что же? – художник лениво водил кистью по холсту,
следуя какимто новаторским принципам.
– Коба тоже ведь почти испанец. Горец мне на горе! При
ревновал и нанял убивца, по виду вполне культурного юношу,
вхожего в мой дом. Самто он не любил мокрых дел изза по
вреждённой своей левой руки…
– А как мадам звали? – мастер, выдавив целиком тюбик,
наложил на холст толстую пастозную гусеницу.
– Доллорес. Вы, наверное, слыхали?
– Ебаррури, чтоль? Конечно, слыхал! Как не слыхать. Та
кая, говорят, была… Огого!
– И…баррури, я извиняюсь…вначале «И». Хотя, возмож
но вы и правы. Ей «Е» больше подходит. Такая заёбистая была,
что только держись.
– Говорят, революционеркито, они все такие. Огонь, а не
бабы. Даже наши вон, какие номера откалывали. Что Инес
скаИонеска, что Коллонтайкашаляйваляйка… А испанки,
поди, и того хлеще! Даже Ленин, на что уж крепкий мужик
(брёвна как соломинки таскал), и тот жаловался. Он, хоть сам
то невысок без броневика и кепки, но «ствол» как у Лукашен
ки Мудищева. Он только на своей Наденьке и отдыхал… Той
469
Гены от Гогена
ничего не надо было, кроме, штопанья ильичёвских носков,
стирки подштанников и идеологии
– Да, она шибко нравственна была, – вышел на проверен
ную тропу Троцкий. – Запретила своим указом как безнрав
ственное: «Джоконду» МикельАнджело, Платона, Канта,
Шопенгауэра, Владимира Соловьёва, Ницше, Льва Толстого,
Лескова… да много ещё кого! Она даже выпустила книжку
справочник «Указатель об изъятии антихудожественной и
контрреволюционной литературы из библиотек, обслужива
ющих массового читателя».
– Жаль, что её сейчас на этот гадюшникинтернет напус
тить нельзя! – в сердцах мазанул не тем цветом мастер, но тут
же себя и простил, сочтя ошибку за дерзкое новаторство.
– Да уж, на Интернет и суда нет, – согласился Лев Давидо
вич и, засмущавшись, спросил. – Про вас распускают слухи,
что вы… Нас… ну, евреев, так сязать, не любите. А зачем, ска
жите на милость, принялись за мой портрет?
– Подобные слухи… Сушилов и Пикассонов, распускают.
А самито зоологические антисемиты, только скрывают…
Так ледоруб будет у меня в башке торчать или рядом ва
ляться? – спросил о существенном позировавший.
– Пока не решил, – буркнул Глазуньин. – Давайте пре
рвёмся, однако. Чтойто опять меня на пляску потянуло.
Сыграйте мою любимую!
– Плясать полезно при вашей комплекции, – взял в руки
инструмент исполнитель. – Полезней, чем «Ебиломор» смо
лить!
Глава девятая
– Во мне много
От Ван Гога.
А особо близки мне,
Как Синьяк, так и Моне!
Вирус находился в дёрганновесёлом недомогании. Нака
нуне в «Короне» 10 000 баксов спустил. Ходил из угла в угол.
Допустим, уж и не так много проиграл. Случалось и похуже…
И вид из окна на Кремль теперь не мил, и мастерская в центре
столицы – подумаешь? Да и завтрак почемуто задерживал
ся. И слугойто нанял этого придурка спьяну…
470
Георг Альба
– Скоро ты там, Отец народов? – раздражённо крикнул
художник, перевесившись через перила
Нервнопаралитический дух «куриной слепоты» свиде
тельствовал о скором появлении горца. Сапожища загромы
хали по ступянкам палисандрового дерева. Снизу поднимал
ся поднос с дымящимися вкусностями. Повар нёс его на вы
тянутых руках.
– Ну, наконецто, – облегчённо вздохнул живописец и
привычно мотнул головой, закидывая спадавшую на глаза
прядь. – Цыплёноктабака с утра и стопка чачи – в самый
раз. Голова трещит после вчерашнего… Вы тоже присаживай
тесь к столу, Ёсь Серионыч, неча из себя целку строить.
Вождь скромно присел с краю, продолжая, как старый вол
жский колёсный пароход, пускать из трубы фиолетовый дым:
– Что там твоя цэлка! Нэ цэлка, а великая цэль! Я вон,
сколько умудрился: и Магнитку и Кузбасс, и Днэпрогэс! А ты
мне: цэлка… Говоришь Гога тебе синяк поставил? Я слышал
пока поднимался.
– Я о художниках Гогене и Синьяке.
– Но синякто у тебя отменный под левым глазом. У Гоги –
крупье кулак что надо!
– Да это Ушилов звезданул. Завидует моим успехам у жен
щин и гонорарам, сволочь!
– А кто он?
– Художник такой, реалист вонючий… Кстати, сейчас у
него Ленин нагишом позирует.
– Как нагишом? – трубка от удивления погасла. – Это же
нэ позирование, а позор! Вождь и нагишом?
– Сейчас мода такая. Как в древней Греции или в Голливу
де. У них тепло. Да и у нас климат поменялся: зима – на лето,
лето – на зиму. Да ладно об этом! Заменим холст на мольберте
нашей беседы… Вы, говорят, в семинарии учились?
– Было дэло, но нэважно учился, – скромно улыбнулся
Коба.
– Вы бы меня просветили в этом вопросе.
– А что тэбя интересует?
– Ну, например, все твердят о десяти заповедях какихто…
Не могли бы?
471
Гены от Гогена
– Отчего же нэ мочь? Тогда слушай. Первая: да нэ будет у
тебя других богов пред лицом Моим; вторая: нэ произноси
имени Господа, Бога Твоего напрасно; третья: помни святить
праздничный день; четвёртая: чти отца твоего и матерь твою;
пятая: нэ убей; шестая: нэ прелюбодействуй; седьмая: нэ кра
ди; восьмая: нэ произноси ложного свидетельства против
ближнего своего; девятая: нэ пожелай жены ближнего твое
го; десятая: нэ пожелай дома ближнего твоего, ни раба его,
ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что есть у
ближнего твоего
– Начиная с пятой, дело мало выполнимое, – зачавкал
Вирус, прожёвывая крылышко.
– Да, ты прав! – принялся за новую набивку трубки быв
ший семинарист. – Это ещё и Лэнин понэл, что человек нэ
исправим. А я его поддержал и стали мы тюрьма да лагеря
строить, чтобы этих испорченных лудышек перевоспитать,
наконец! Нэ костры, нэ инквизиция, ничто их не брало! Нэ
действует… Правда, Адька более оперативно за дэло взялся,
но уж больно переусердствовал…
– Это вы про Гитлера?
– А то про кого же? Мы с Лениным ему в этом дэле нэ кон
куренты, – трубка от обилия слов предательски потухла
Живописец тряхнул в очередной раз прядью, меняя в го
лове компактдиск и нажал на «play»
– А вы знаете, что у художника Глазуньина Троцкий соб
ственной персоной позирует, – наябедничал Вирус и налил
себе ещё чачи.
– Как? Тоже голи? – побагровел Сталин, который никогда
не то, чтобы не раздевался, но и не мылся, боясь покушений
в бане (перед глазами стояла как немой укор смерть легендар
ного Марата со вскрытием вен).
– Дело не в том, что голый! Там и смотретьто не на что.
Мексиканский климат его в египетскую мумию превратил. А
главное, что с ледорубом в черепе. А это уже камешек в ваш
огород… Да и картина называется «За что?», а ниже припис
ка: «Сталин – мой лиходей!». Выставлять собираются в Тре
диаковке рядом с известным полотном, на котором Иван Гроз
ный своего сына тоже… Чтобы показать – прогресс налицо:
472
Георг Альба
раньше кулаком с перстнем, а теперь – альпенистским топо
риком».
Испортив горцу настроение, Вирус упоённо уплетал са
циви.
– Я это дело так нэ оставлю, – негодовал вождь, – к само
му Ёсь Давидычу пойду жаловаться. Вопервых, нэ я его сада
нул! Вовторых, что я науськал, нэ доказано. Втретьих, кто
старое помянет, тому дорога в Бонн!
У вождя явно поднялось давление, и он стал усиленно без
запивки, глотать просроченный папазол (с 50х годов в кар
мане кителя завалялся).
– Да успокойтесь, – довольный реакцией, подобрел Ви
рус. – Когда самито позировать будете?
– Тоже голи? – побледнел больной, вследствие резкого
понижения давления. Тогда лекарства на славу вечными де
лали, как мышьяк или цианистый калий. (Вот Брынцалов бы
обзавидывался!)
– Желательно. Всётаки в греческом стиле.
– Может, хоть в трусах?
– Да ведь, они, наверное, заплатка на заплатке, длиною
ниже колен, да и десятилетиями нестиранные.
– Что правда, то правда! После кончины Наденьки нико
му свои портки нэ доверял. Вдруг каку спирохету подбросят?
Прачки и врачи – неизвестно, кто опасней?
Сталин задумчиво засопел… Ведь вроде во всяческих ви
дах побывал вплоть до разоблачения культа личности
– Кем хотите меня изобразить?
– Может в виде Зевсагромовержца? А?
– Заца знаю – заведующего центральным ЗАКса, а Зевса
нет! Он по торговле и тоже, поди, яврей?
– Никак нет. Истинный грек. Даже герой мифологии.
– А трубку курил?
– Неизвестно. Но громами и молниями заведовал.
– Что ль – директор Мосэнерго? Мелковата для меня дол
жность, батенька…
– Ну, это же аллегория такая… При чём здесь Мосэнерго?
Имеется ввиду небесная канцелярия.
– Ну, подожди.… Надо подумать. Чачи ещё хочешь? Смот
рю, весь кувшин и уговорил за милу душу.
473
Гены от Гогена
– Помогла чача. Голова ясная – ясная, впору, хоть снова за
рулетку…
– О проигранном не жалеешь?
– Нет. Какие пустяки!
– Молодец! Никогда не жалей. Вот мы придём к власти,
так у них всё проигранное отберём.
– Ведь уж приходили и отбирали…
– Ну, так опять богатеев развелосьнакопилось
Они к золоту как мухи на говно летят. Тутто мухобойкой
революции их и прихлопнуть.
– Чтоб и самим забрызгаться?
– А ты как думал? Хочешь остаться Белоснежкой, то бу
дешь гномом!
Глава десятая
– Чому я ни сокил?
Чому не летаю?
Чому я так редко с небес наблюдаю.
Аж двух космонавтов встречал на трибуне
Хрущёв в это время как раз был в загуле.
Гагарина я лобызал в обе щёки,
Но помнил двадцатого съезда уроки
Теперь я сантехник, а был ведь Генсек.
Короток в России правителя век!
Продекламировав только что сочиненное, Прежнев тре
вожно обернулся – не подслушивает ли кто из наружки
(«мышканорушка» – профессия такая в Органах)? Но кру
гом никого. Ни сумасшедшей мышки (нормальная на крышу
не полезет), ни тени одинокой кошки (тоже не дура), лишь
зябкий ветер гуляет без поводка, но и без перемен
Пустынна крыша высоченного дома старой постройки, что
напротив Тредиаковки. В этом сталинских параметров зда
нии проживали некогда угодные власти писатели: и Олеша
здесь обитал с девочкой Суок и «Тремя толстяками», пока не
474
Георг Альба
спился, и Ванда Василевская, и Ольга Форш, и другой писа
тельский контингент, постепенно превратившийся в лагер
ный «фарш»… А сейчас у подъезда стоит шикарный «Порш».
Чей?.. Да, много, много достойных здесь проживало, жизнь
прожигало…
А на первом этаже располагалась кассасамобранка щед
рой организации ВОАП, где часто денежкой баловали труже
ников пера и чернил. Сей переулочек звался тоже симпатич
ненько : Лаврушенский. В честь любителя писателей и их
любимца Лаврентия Павловича
Но мы отвлеклись...
Что делает однажды «в такую студёную зимнюю (почти)
пору» на крыше (ноябрь на носу) наш уважаемый герой? На
блюдает за небесными светилами с детства ему милыми? Да!
Сызмальства имел тягу поочерёдно, то к агрономии, то к аст
рономии. Первую утолил. Поднял дотоле никем не поднятые
целинные земли. Шолохов пытался в своей «Подлинной це
лине», да не сторговался с издателем о цене. А потом и вовсе
заподозрили, что и «Тихий дом» не лично снимал, а под чу
жим именем. Но оставим эти дрязги для знаменитого крити
ка Натальи Ивановой (она точнА во всём, как время по Грин
вичуГурвичу).
Леонард Кузмич в свободное от сантехнических занятий
время соорудил из унитазных запчастей заправский телескоп,
не хуже знаменитого телескопа Хаббла. И вот теперь ночами
следит за движениями небесных тел. И кто бы мог подумать
– прострели мне затылок? (Не пужайтесь, это всего лишь «че
кистская поговорка»). Нет, чтобы во дворе с односельчанами
козла забивать? А его к звёздам, к звёздам! В небеса, в Галакти
ки, во Вселенную тянет! Вот они Генсеки, какими на поверку
оказывались! Кто бы предполагал? Хрюшкин, говорят, крес
том (но, упаси бог, не тевтонским!) вышивал, поэтому и хо
дил в вышитых рубахах, припевая: «Или грудь в крестах, или
голова в кустах!». Сам Усатыйполосатый, как ни странно,
кроссвордами баловался. Вот пример: «Слово из трёх букв на
«Хэ»?». А вот и не то, о чём вы, в меру своей испорченности,
подумали! «Хам», а восе не «Х…». Так что, ой, как не просты
были эти Генсекидровосеки… А немецкий Генсек (по– их
475
Гены от Гогена
нему «рейхсфюрер» кажется), тот одевался в балетную пачку
и танцевал или Одетту, или Оддилию, держа в зубах лилию.
Но вернёмся к астрономии. Телескоп имел форму перевёрну
того унитаза. Напяливался как шлем космонавта на голову,
чтобы лишний свет не мешал с боков
Гляделось в дырку, в которую обычно вода сходит. Туда
вставлена огромная подзорная труба с цейсовскими стёкла
ми. Сам Биаррицын подарил, когда разобрал свой трофей
ный полевой бинокль, купленный за бесценок у Тихонова
Штирлица, когда тот ушёл из разведки (на хрен бинокль?).
Помимо наблюдений, астроном вёл и научные записи, пре
одолевая трудности орфографии, грамматики и пунктуации
в столь полевых условиях. Заглянем. Чего там накалякал, Га
лилей наш?
«Вот он – ковш Большой Медведицы. Сразу бросается в
глаза, что звезда «бета», от которой отходит рукоятка ковша…
(далее неразборчиво). По своему видимому блеску звезды ков
ша близки к звёздам второй величины, кроме (опять нераз
борчиво, да и ветер край листка загибает)... В созвездии Боль
шой Медведицы звёзды ковша самые яркие, но не самые к
нам близкие»...
Ну, будя! Хватит с нас. Теперь назад по пожарной лестнице
спускаться. Страхто, какой! Емуто хорошо. Ему под распис
ку комендант дома ключик от чердака даёт (уваживает быв
шего).
* * *
Николай Иваныч, ведя экскурсию, остановился у знаме
нитого полотна Сезанна. Прервав властным жестом охи и
вздохи публики, голосом прокурора Вышинского, кого ува
жал и кому подражал, начал рассказ:
– Анатолий Васильевич Луначарский говорил: «кубизм
считает Сезанна своим родоначальником, хотя, если бы Се
занн увидел произведения кубизма, он, вероятно, с ужасом
от них отрёкся бы, но во всём есть доля правды: Сезанн и им
прессионист, и кубист». (Аудитория пугливо насторожилась:
надолго ли затянул?) О Сезанне нужно сказать, что это был
человек исключительной добросовестности, громадного и
476
Георг Альба
честного стремления сделать настоящую картину, в то время
как почти все потеряли возможность и даже охоту писать
«картины»…
– Мазня она и есть мазня, – тихо вякнул потомок пролета
рия и спрятался за спину соседа
– Нука, нука, молодой человек, не прячьтесь! Идите сюда
– на солнышко.
Критикан обреченно подошёл. Типичный репертриппер
в бейсболке набекрень и штанах со спущенными до колен
мудями.
– Так чем вам не угодил наш мастер? Объясните поконк
ретней.
Лектор взял в руки палочки и начал на барабанчике выво
дить предэшафотную дробь. Остальная публика – числом
человек двадцать, среди которой мелькали старики, моло
дёжь, инвалиды разных групп увечности, что вечно в долгу у
вечности, дамы с детьми в колясках и на руках, заволнова
лась: «Да пощадите, мол, на первый раз!»
Лектор усилил дробь, а виновник затараторил, как после
днюю молитву, свой душеспасительный реп...
В этот кульминационный момент в зале раздались фунда
ментальночугунные шаги нового директора. Шумякишев,
будучи ростом с Петра, во всём черном, производил впечат
ление сорвавшегося с пьедестала Медного Всадника, гоня
щегося за обезумевшем Евгением. Мануил Чингисханович
находился в сильном подпитии (вторая неделя пошла). Но
пока ещё пребывал в стадии предагрессивной (буянил на тре
тью неделю) и улыбался, икая. Прежний директор – Сит
ропровский с неизменном шарфиком на шее шёл за следом с
метелкой и совочком, подметая частые окурки с плевками и
записывая на диктофон изречения гения.
– Как зовут? – грозно спросил дрожавшего репера Шумя
кишев и устрашающе надвинул свой картуз на пугающие тю
ремной квадратностью решётчатые очки. Заметим, что дробь
прекратилась.
– Евгений, – промямлил притихший модник.
– Знать, Сезанна не любишь?
– Нет, дяденька…
– А сазана?
477
Гены от Гогена
– От рыбки бы не отказался, – повеселел парнишка. –
Только костлявый он очень.
– Опять не угодил, – покачнулся монумент в черном. –
Может, тогда осетринки?
– Не откажусь!
– Пойдём в мой кабинет
Мальчишка, поддёргивая, штаны поплёлся за великим
художником.
– И, правда, говорят, что он с мальчиками… того… – за
шептались в толпе.
– На этом, господа, наша экскурсия по техническим при
чинам закончена, – отрапортовал Бухарин и заспешил в слу
жебный сортитр, страдая энурезом и мечтая попасть, нако
нец, на сеанс к великому Кашпировскому
Глава одиннадцатая
Турчинский (который «Динамит») трижды вдарил жезлом
и возвестил:
– К Вам, Ваше Высочество, по вызову явился лучший Ген
СанСек службы быта товарищ Прежнев. Впустить?
– Говны, что ль прочищать? – царица не в духе (чуть было
не отдалась вчера какомуто грузину, но сорвалось, а счастье
было так близко). – Впущай! Только, чтобы вонищи помень
ше. Где, кстати, мой личный гламурный противогаз со стра
зами от кутюр?
– Да вон, Ваша Странность, на форточке болтается. Вчера
хотели прям, в нем и отдаться, да чуть не задохнулись от стра
сти…
Пока царица надевала средство химзащиты в покои никто
не вошёл.
– Да, где он там, хрен бровястый? Опять каку мою фрей
лену****юшку в углу тискает? Леонард Кузьмич, остепени
тесь, наконец!
– Я щас, я мигом, Ваша милость… Кончить не дали – ка
кая жалость.
– Да, входите уж! Здесь додрочите… не на меня, так хоть
478
Георг Альба
вон на портрет прежней – всё никак не уберут. Исподтишка в
полстишка.
– Турчинский, и ты не без греха?
– Никак нет, Ваше Благородие! Пусть, кто видел, первый
подорвёт меня динамитом…
– Ладно уж, верю… а динамит, как и гексаген, нам для дру
гого ещё пригодится. Ну, где он – старый мудозвонмедалез
вон?
И было явление: Вначале вплыли шоколадные брови, а за
ними уж и весь белоснежный парадный «аккордеон», пере
ливающийся, как перхотью, перломудью и золотоподобьем
серебра. «Вот сколько за одну лишь «Малую Землю» заграба
стал» – ворчали обычно ветераны – старые евреи, вспоминая
молниеносную войну с дружественными арабами у себя на
чужбине.
Мастер со всеми раскланялся и, достав из нагрудного кар
машка клочок бумаги и напялив очки, притом перепутав гла
за, прочёл, вернее, задал сугубо профессиональный вопрос,
как некогда Есенин задавал подобный в своей поэме «Емель
ян Пугачёв»: «Проводите меня к нему. Я хочу видеть этого че
ловека». Терпеливый банщик Моисейка, молча, приоткрыл
дверь в ванну и ослеплённый зеркалами, отшатнулся.
– Там? – испугался и ГенСанСек, спросив не по прото
колу.
– Вон она, золотая, в углу, – указал, заслоняясь от сиянья,
мойщик.
– Так, значит, по наследству от старой осталась, – пожи
тейски поинтересовался Прежнев и стал засучивать рукава
своего маршальского кителя
– Давайте, пособлю, – кинулся услужливый Турчинский.
– Костюмчикто сымайте, а то замараетесь
Прежнев снял пиджак и оказался гол как сокол – по пос
ледней моде. Только лишь с одним галстуком на шее, как у
Вилли Токарева
– Вам, может, кака помощь нужна? – снова сунулся услуж
ливый придворный. – Может проволоку длинную принести
или кишку какую, чтобы продувать, а?
– Не волнуйтесь, молодой человек! Мы всё необходимое
479
Гены от Гогена
имеем при себе или создаём прямо из воздуха, как Арутюн
Акопян
Публика насторожилась и замерла в ожидании чуда. Неда
ром ведь, будучи минеральным сиклитарём, управлял такой
огромной державой. То на дальнем Востоке южнокорейский
пассажирский самолёт собьёт, то на Красной Площади лич
но с хлебом и солью встречает немецкого летуна Руста! Раз
мах огромный. Одиннадцать часовых поясов. А тут, подума
ешь, одна засранная ванна, хоть и золотая.
И, представьте: справился! А как – никто и не заметил. Вот
они люди сталинской закваски: им хоть Чернобыль, хоть сам
чёрт не брат.
Когда отходы производства аккуратно уложили в плотные,
герметичные чёрные пакеты, ГенСанСек перевёл дыхание,
как переводят стрелки, прилетев из одного часового пояса в
другой.
– Однако, накопилось тут у вас на целую династию Тюдо
ров, – крякнул Прежнев и пошевелил выразительно пальца
ми в сторону Турчинского: «закурить, мол, не найдётся?».
«Динамит» с видом оскорблённого достоинства напряг свой
бицепс – «такие тут, мол, закурить? Мы танки сдвигаем од
ной левой».
– Вот, может, порошёчек нюхнёте, – робко предложила
императрица, показавшись изиз ширмы, за которой скрыва
лась во время проведения очистных работ. Кем разрисована
ширма, понятно? Пикассоновым. Но как? Не будем описы
вать, во избежание присутстствия непредусмотренных детей.
– Что вы, что вы, – отстранился генсек. – Мы к наркоте
ещё не приучены, нам бы самосада солдатского, как бывало
там – на «Малой Израильской земле»! Эх…
– Знаете, – продолжала извиняющимся тоном императ
рица. – Вы не подумайте, что это я так ванну загадила. Я здесь
без году неделя. Это всё она, она – прежняя! Засранка про
клятая…
– Верю, верю! У тойто стул отменный! Щи да каши, а на
десерт только пельмени и пельмени… вот и пошла теперь в
родную пельменную раздатчицей. Сердцу не прикажешь.
– А, простите, куда эти пакеты вы отправите? – встрял
доселе молчавший мойщик.
480
Георг Альба
– Вот хорошо, что напомнили, – оживился Ильич Вто
рой. – Кликните, кто тут у вас по фельдъегерской связи?
Турчинский позвал когото изза кулис. Показался тонкий
звонкий дворецкий и вытянулся в струнку, отрапортовав:
– Бывший король Гламура явился по первому требованию!
– Главпура? Разве Главное Политическое Управление ещё
не упразднили? – удивился Генесек и, очарованный моло
дым сотрудником, не мог сдержаться и сказал тихо в сторону.
– И кому же достанется такая красота?
– Что прикажете, Ваша Честь? – спросил фельдъегерь нео
крепшим голосом.
– Снеси, милок, по адресу, который на пакетах. И всех де
ловто.
А что это значит, – начала читать царица, – «НИИЭГЛ»?
Таких уж и институтов, наверное, нет!
– Как нет? Куды ж они подевались? Енто дело нужное особ
ливо для потомков, – ударился в фольклор генсек. – Перево
дится вот как: «Научно Исследовательский Институт Экск
рементов Гениальных Личностей». Там енто дело серьезно
изучается – кто чем питался, как и чем какал….Там собрано
наследие всех классиков марксизмаленинизма и мирового
коммунистического движения… Ведутся научные исследова
ния, становятся доцентами, зачищают диссертации, делают
ся докторами и профессорами. А сейчас вот очень талантли
вый появился из молодых, даже избран Академиком: Борис
Моисеевич Прибамбасов. Не слышали? Зато всемирно изве
стен и на нобелевскую тянет… Он доказал всему миру, что
пресловутые НаНа технологии происходят именно из этого.
– Из говна што ль? – сболтнул лишнего грубоватый Тур
чинский.
– Молодой человек, у вас есть при себе оружие, – посерь
ёзнел генсек, обратясь к фельдъегеру.– Дело государствен
ной важности.
– У меня лишь ножницы и щипчики, так сязать, по первой
специальности сохранились, – поник Зверьков.
– Я его буду сопровождать, – взъерепенился Турчинский
и, в знак доказательства своей мощи, пробил кулаком стену,
отделявшую уборную от ванной, невзначай выдав очередную
481
Гены от Гогена
тайну. По сравнению с сортиром ванна могла претендовать
на вход в сады Эдема или на вестибюль «Марриототеля», что
на Тверской
Молодые люди весело несли пакеты. Не такие и тяжелые.
С годами наследие усыхает.
– Неужели и Крупская мылась в золотой ванне? – спросил
Зверьков
– Что ты! Она скромная была. В корыте или тазу,– со зна
нием дела пояснил телохранитель
– А сам Крупский?
– Он тоже, тот ещё скромняга. Да и ссылка его приучила:
посри под кусточком, а утрись листочком.
– Вот были люди! Настоящие революционеры. Вот это да…
– Хочешь, может, в партию вступить?
– Что?
– Я пока ничего. Подождать немного надо. Кто кого одо
леет…
Глава двенадцатая
– Владимир Кузьмич, вы сосем извертелись со своей мо
лью. Разве так позируют? Уж на что я – опытный мастер  и то
никак ни одного вашего положения зафиксировать не могу
– А вы фиксажем не пгобовали? – съехидничал вождь и
смачно саданул себя по ляжке, окончательно сбив всю ком
позицию.
– Вам бы только ёрничать, учитель вы наш дорогой! Если
ничего не помогает (нафталин бракованный западными спец
службами выпускается), может, тогда бы к молитве прибег
ли? – не случайно спросил художник, на проценты, с огром
ных гонораров возводя на Руси молельни с протекающими
крышами для неверующих в Строительство Коммунизма в
отдельно взятой степи
– Я – атеист! Чего спгашиваете глупости?
 Кстати, и по изображаемому вами герою тоже закрадыва
ются коекакие сомнения... – начал Вирус и замялся на кор
ню, смутившись.
– СтоЮ, что ль не так? Так и скажи. Или кепки тоже мо
482
Георг Альба
лью сильно поедены? У Лужкова можно одолжить на худой
конец или у этого, как его, лешего? Ну, ещё корову живьём
сжигал на съёмках, за что его защитники животных пгокля
ли, и он дуба дал в расцвете лет?
– У Тарковского? У него больно стиляжная… не подойдёт.
Я Владимир Кузьмич, хотел задать вам нескромный вопрос…
– Задавайте! Я привык к фамильягностям, пегеходящим в
бгудегшафты… Помню, как мы с Бисмагком: ой, откололи…
– Вы где учились?
– Истогию Пагтии не читали, молодой человек? Закон
чил Цегковнопгиходскую Школу, гавную нынешним двум
вузам
– Тогда просветили бы меня тёмного о герое нашем – Апол
лоне.
– Отчего же не посветить? Коль я и изобрёл лампочку Иль
ича, закутанную в пговолоку от меньшевистского кигпича…
Извольте, – Ленин почесал за ухом, создав экстремальную
ситуацию для обитающих там насекомых. – Вопегвых, сига
геты «СоюзАполлон», котогые мы создали совместно с аме
гиканцами по поводу полёта на Марс…
– Об этом знаю. Вы про древнего героя поподробней.
– Ну, что особенного? Был он богом солнечного света,
сыном Зевса и Лето (это по метгике, так сязать), бгатом боги
ни Агтемиды. Годственнички что надо! Не то, что сейчас у
наших пгавителейотгавителей!
– Да уж, – крякнул живописец, вспоминая свою сомни
тельную родословную.
Аполлон годился в Далласе, где, кстати, Кеннеди замо
чили! Это недалеко от нынешнего Донецка. Он был главным
огакульным божеством, то есть, главным докладчиком на съез
дах
В честь него, как и в честь меня, по всей Ггеции (Госсии)
соогужались многочисленные святилища (бюстики в кгасных
уголках)… Одним из центгов, ему посвящённых, являлись
Дельфы (ныне – Одесса). Согласно мифу, Одесский Опег
ный Театг был воздвигнут в честь его победы над Пифаном
(Каутским), некогда охганявшим этот гогод от набегов саган
чи… Жгица Дельфийская из хгама, по имени Гозочка Люк
сембугг, славилась своими пгедсказаниями. Но Аполлон был
тоже не лыком шит. Тезисы в рот не клади, вмиг зачитает!
483
Гены от Гогена
Попутно он завёл Шугымугы с тгоянской пгинцессой Кас
сандгой (Наденька об этом ещё не пгонюхала!), – речь Ильи
ча постепенно становилась сбивчивой и бессвязной. Было
заметно, как трудны и мучительны ему эти воспоминания,
но он стойко продолжал. – Художники тех лет обычно изоб
гажали меня молодым стгойным кгасавцем с кепкой в гуках.
Считалось, что я покровительствую Большому залу Консег
ватогии, Залу Чайковского, а так же и Большому Театгу, но
гассогился с ШвыдкимПгытким... Согласно пгеданию, я
покарал Пгыдкого, отогвав ему его умную явгейскую голову.
Пгавда, по пготоколу нужно было содгать кожу… Это всё моя
неискогенимая человечность самого человечного из людей…
мне мешает в гешительный момент.
– Вы, говорят, были, помимо кота Бегемота, и богом исце
ления? – сумел встрять слушатель.
– Был, был! Кем я только не был? – Ильич мечтательно
плюнул сгустком моли на дальность и угодил Вирусу в глаз.
Тот не подал виду (Придётся в дальнейшем писать в очках для
электросварки!). – Мой пгиёмный сын Асклепий, окончив
медицинский в Казани (в Москве по конкугсу не пгошел –
жиды задавили!), стал богом исцеления
Ну, может уж хватит обо мне – я так стаг и слаб… «А на
последок я скажу», как пела пгежняя цагица, что любимым
моим дегевом считается лавг. Так что, подсуетитесь насчёт
венка, молодой человек! – Ленин устало прихлопнул на ко
ленке изрядное скопление и умолк, исчерпав весь свой неза
урядный интеллектуальный запас.
* * *
– Есь Серионыч, Вы, говорят, очень бушевали вчера в клу
бе «Дягилев» и даже саму императрицу хотели поиметь, –
давясь смехом, заговорил Вирус, допивая утренний кофе.
– Так она сама ко мнэ пристала, спутав с Сосо Павлиашви
ли. Хочу, говорит, от тэбя потомства, чтобы стать царицей
Тамар, но не Гвердцетели. У той, мол, голос дрожит по любо
му поводу, будто бы кредиты всем банкам задолжала. Затащи
ла мэня в какойто закуток, натянула себе на рожу презерва
тив, а мнэ на члэн – противогаз, и кричит «Хочу в извращён
ной форме!». И валит меня на кровать – давай, мол, «делай
мнэ сэкс!» А как это, в извращённой форме? Нэ умэю…Я в
484
Георг Альба
своей обычной –фрэнч, сапоги, тужурка… Никогда я так про
тивогазом ещё нэ пользовался. У мэна всё и опустилось. Это
надо же так опозорить горца! Я это дело так нэ оставлю! Пой
ду жаловаться лично Ёсь Давидычу, чтоб принял мэры, да и к
мэру пойду… Что же такое творится при дворе? Прям, какое
то Помпадурство. Разве за это мы боролись, в тюрьмах сиде
ли, в Туруханском крае ядерный полигон возводили?
– Вы зря это восприняли всерьёз? У неё приколы такие.
Развратницу из себя изображает, а сама чиста как дистилли
рованная вода в унитазе английской королевы
– Да неужели такое, в самом деле? – Сталин впервые за
годы Великой Отечественной войны задумался всерьез: «Что
лучше сдать – Москву аль Сталинград? Ленинградто ниче
го, продержится – сами революцию затеяли, сами и страдай
те… Струбчак тоже из Ленинграда, зараза! Экая оторва! Всем
Ебарурям фору даст…».
Голова вождя на миг затуманилась и он полез в карман за
стимулятором – куриной слепотой. Набил трубку, раскурил
от вспыхнувшего мизинца, предался медитации. Художник,
тоже после кувшина кофе и выкуренного кальяна, витал где
то – то ли в Италиях, то ли в Испаниях… то ли трахал Софку
Лорен, прикрыв её старушечье лицо полотном своей работы,
то ли сосал, но кому или у кого, – изображение не резкое…
* * *
Случилось так, что сам главный дирижёр Маринки – все
мирно известный Бербиев фон Караян, предложил Шумяки
шеву оформить готовящийся к постановке балет «Щелкун
чик». Эрнеста Теодора Амадея Гофмана Мануил обожал с дет
ства, а известной сказкой просто бредил. И вот случилось, о
чём всю жизнь мечтал. Он мгновенно отыскал толстенную
книгу из серии «Библиотека всемирной литературы» 1967 года
издания. Открыл. Прильнул.
Как видите, внимательный читатель, и наши заимствова
ния в начале романа из Гофмана оказались не случайны. А то
вы сразу набросились «ну и белиберду пишет!». Ан нет. Всё у
нас тута имеет сюжетную связь… Мы вам ещё и Гогеном нос
утрём! На недосмотр и послабления не надейтесь.
«Двадцать четвёртого декабря детям советника медицины
Штальбаума весь день не разрешалось входить в проходную
485
Гены от Гогена
комнату, а уж в смежную с ней гостиную их совсем не
пускали…»
– Да, подожди ты со своим Гроссманом, – шумно ворвал
ся, потрясая какимто журнальчиком, Николай Иванович.
Он был не при барабане и сильно возбуждён. – Вот послу
шай, о чём пишут нонешние звёзды!
Неожидавший столь чапаевского напора художниккава
лерист повёл себя как белогвардейский малодушный Вран
гель и согласно кивнул, мол: читай.
– Анастасия Водостоцкая: «Мне не нравится, когда муж
чина идеальный. Настоящий мужчина должен быть злючий,
колючий, вонючий!» Как тебе такое, маэстро?
– Ну, это ж вылитый я!– гордо выпрямился Шумякишев.
И ласково погладил шрам, сражавший стольких красоток
– А вот послушай, что говорит старая бабка Елена Преоб
разцова: «Самое главное в жизни – это ложиться спать с чис
той совестью?».
– Это, смотря, чей орган считать «совестью», – нашёлся
Чингисханыч.
– А вот и мнение продюсера Ухожина: «Когда человек ста
новится богатым, с ним приходится знакомиться заново».
– И в этом есть своя правда, – вспомнил художник по
служной список знакомств. – Ну, что ж, просветил меня, ста
рого, спасибо!
Не успел Бухарчик выбросить в форточку журнальчик
(привычка конспиратора), как в стеклянных дверях
показалась какаято дрында, похожая не то на стремянку, не
то на телескоп. И появился несший её обладатель.
– Никак сам Прежнев? – вспомнил «Песню о тревожной
молодости» Шумякишев.
– Это я, я! Услышал, что вы тут про звёзды балакаете, ду
маю, почему не подсобить?
– Да, звездыто не те! Земные, – поправил Бухарин и, на
всякий случай, вооружился барабанчиком
– Мне один хрен, что земные, что подземные, – позвяки
вал орденами и медалями маршальского мундира ГенСан
Сек, подтаскивая свою скалапендру
– А как вы здесь? Вроде бы в Москве, да и скоростную ветвь
ещё не прорубили, – начал нервничать Мануил (в голове све
ребил прерванный Гофман).
486
Георг Альба
– А мы существа инфернальные, – повёл шоколадной бро
вью бывший глава государства. – Для нас расстояний не су
ществует, как и авторитетов!
– Опасно с вамито, – поёжился Мануиулыч, берясь за
ножны. – Да и Колька твой таков. Подтверди, «любимчик
партии».
– И я из ихней своры… свиты, извините, – покаялся бара
банщик и покраснел пионерским флагом.
– Ну, так и что вы нам хотели проастрономить, дорогой
Леонард Кузьмич?
– А то, что на сказанные вашими «звёздами» фразы, есть,
так сязать, альтернативные ответы.
– Ну, так говорите, ПарсекГенсек Вы наш, – Манул начал
выходить из себя и из ножен, а в его сапогах уже начало ощу
щаться какоето конское брожение.
– Вот первая «звезда»засранка забыла добавить, что му
жик помимо немытости, должен быть и с деньгами. («Как раз
про меня», – отметил Мануил) – Вторая, которая бабка опер
ная, забыла добавить, что просыпаться хорошо на сухой про
стыне! (Тут мужчины дружно заржали). А продюсеру ентому,
надо чаще знакомиться с правоохранительными органами,
постепенно богатея, – закончил Прежнев и, оседлав свой те
лескопвертолёт, поанглийски ушёл сквозь потолок, не ос
тавив в старинном эрмитажном стекле ни трещинки, ни ца
рапинки.
Глава тринадцатая
– «Восемнадцатый год царствования Иеровоама воцарил
ся Авия над Иудою. Три года он царствовал в Иерусалиме;
имя матери его Михаия, дочь Урнилова, из Гивы. И была вой
на у Авии с Иероноамом». – Троцкий, находясь один в студии
(мастер отлучился по малому делу). – С упоением предавал
ся чтению так любимого им «Капитала». – «И вывел Авия на
войну храбрых из четырёхсот тысяч человек отборных; а
Иеровоам выступил против него на войну с восемьюстами
тысяч человек, также отборных, храбрых».
– Это вы всё про создание красной армии долдоните? –
вошёл, отряхивая ширинку, Глазуньин. – Да, лихо это у вас
487
Гены от Гогена
получилось с созданьем краснойто … лихо! Полководческий
дар, стало быть, имеете… Ну, вы ещё почитайте, почитайте
Маркса. Мне тоже не повредит послушать. Продолжайте!
Одобренный Лев Давидыч поправил пенсне и скульптур
ную группу на своём темени (альпеншток, входящий в мозг
как нож в масло, вызывал гордость за смелость решения):
«И стал Авия на вершине горы Цемараимской, одной из
гор Ефремовых, и говорил: послушайте меня, Иеровоам и все
Израильтяне!»
– Чтото тут Марксом и не пахнет, Лев Давидыч? Каку, таку
контру вы мне втюривайте?
– Неужто не узнали? А ещё хотите к вере отцов приобщить
ся? Это из Второй Книги «Паралипоменон».
Глазуньин побледнел как недожаренная яичница:
– Да разве такое под силу запомнить нормальному че
ловеку?
– А ещё похвалялись спьяну, что так полюбили евреев, что
готовы, хоть сейчас обрезаться?
Иона Мануилыч смутно припоминал, как на последней
еврейской свадьбе (не мог отказаться от предложения), дей
ствительно клятвенно заверял какогото толстяка, что готов,
хоть сейчас прям, лечь под нож, хоть на свадебный стол. По
мнится, его с трудом отговорили (так нажрался человек), что
сначала надо анализы коекакие сдать, да и обряды с молит
вами не мешало бы выполнить. Сейчас от этого бреда мороз
по коже, а тогда всё к Бен Лазару приставал: «Спорим, вып
равлю твой акцент!»
* * *
Сдобников, по обыкновению, уплетал нечто сдобненькое,
только что поставленное на рабочий стол прапорщиком Ма
русей, и сверлил взглядом лоб сидевшего перед ним бывшего
Грозного, как бывало, сверлят штопором неподдающуюся
пробку в бутылке старого грузинского вина. Заметим, что
лицо, вернее то, чем называют эту часть тела у нормальных
людей, у царя представляло собой некий перепаханный буль
дозером участок почвы. Комки засохшей глины чередовались
с валунами, занесёнными сюда ещё ледниковым периодом. А
между этими колдобинами торчали кустиками волосяные
субстанции, седевшие и редевшие от века к веку, но так и не
488
Георг Альба
ставшие ни усами, ни бородой. Так и остались чемто подоб
ным азиатскому саксаулу. Хотя известно, что дальше Казани
и Астрахани царьпокоритель не забредал. Да и звук саксофо
на, как и вой верблюда недолюбливал. Вот такого типчика
имел перед собой в кресле напротив генералмайор. В голову
при этом лезла дурацкая песня: «эти глаза напротив». Да, жаль
царя! Как безжалостное время выветривает историю! Вот
только жаль, что царские одежды не столь быстро проветри
ваются. Лёгкий фекальный душок, исходивший от допраши
ваемого, слегка портил аппетит.
– Ну, докладайте, Иван Спиридоныч! – генерал всегда
специально путал отчество, что частично деморализовывало
допрашиваемого. (Старый чекистстский приём: сам Абаку
мов учил!).
Но многоопытный монарх, ничуть не смутясь детсадовс
кой глупости современных «малютоскуратовцев», понёс свою
ахинею приёмом нонстоп, будто бы Джойса обчитался: «…
русская земля всколебалась и возмутилась, русский народ,
после осьмивекового движения на восток, круто начал пово
рачивать на запад, поворота нового пути для народной жизни
требовало банкротство – экономическое и нравственное, раз
дались голоса о необходимости приобресть средства, кото
рые бы сделали народ сильным, снискали ему уважение дру
гих народов, дали бы ему богатство и подняли его нравствен
ность; раздавались голоса о необходимости учиться, и яви
лися учителя с разных сторон: греческие и западнорусские
монахи, западнорусские шляхтичи с польским школьным
образованием, явились и учителя иноплеменные и иновер
ные: с дальнейшего Запада немцы – учителя ратного искус
ства и ремесел , учителя эти столкнулись со старыми учите
лями, произошла борьба и раскол, люди, испуганные движе
нием, новшествами, завопили о кончине мира, о втором при
шествии, об антихристе... и они были правы: в известном
смысле, старая Россия оканчивалась – начиналась новая…»
Рассказчик, наконец, перевёл дыхание (с такимто запа
сом воздуха мог быть не только царём, но ловцом жемчуга. И
неизвестно ещё, что лучше).
Прапорщик Маруся как бы невзначай толкнул под локо
ток шефа и тот проснулся.
489
Гены от Гогена
– Ну, всё што ль доложил, али что утоил? – взял на мушку
опытный разведчик.
– Всё как есть, до нитки, – скрипнул валунами лица царь и
перекрестился чисто механически.
– А про отношения с англичанами чтонибудь пронюхал?
– Сдобников окончательно освобождался от сна, что способ
ствовало поиску : «чего бы спросить ещё».
– И про их могу докладать, – встрепенулся царь и, никем
вовремя не остановленный, понёс свою «эллиаду», и тоже в
стиле «потока сознания», как и учили в МИ5, чтобы полно
стью задурить допрашиваемого. – «…при мне секретарем оче
редного английского посольства, направленного в Москву,
был поэт и переводчик Джорж Тербервиль. Возможно, это был
первый случай посещения Москвы английским поэтом, имя
которого было довольно хорошо известно в ту пору. Во главе
указанного посольства поставлен был Томас Рандольф, опыт
ный дипломат, бывший одно время представителем английс
кой королевы в Шотландии и начальником английских почт.
Вместе с ним, кроме секретаря Теребевиля, в Москву ехали
купцы – Томас Банистер и Джеффри Дакет; а также – Джеймс
Вудкок и Ричард Броун: последним предписано было, дос
тигнув русских берегов, отделиться от посольства и ехать мо
рем за Вайгач. О путешествии Рандольфа со спутниками из
вестно из рассказов самого посла, напечатанного в упомяну
том выше сборнике Гаклюйта…»
В данном случае никакие тычки в бок шефа, предприня
тые прапорщиком Марусей, успеха не имели. Сон вошёл в
категорию, так сказать, «смертельную». И Марусе ничего не
оставалось, как элегантно указать посетителю на дверь, од
новременно включив освежитель воздуха, что было действи
ем, не терпящим промедления
* * *
Приём у императрицы в Тронном зале. Первым входит
бывший министр культуры (ныне ставший министром кине
матографии, что существенной роли в нашем повествовании
не играет)
– Итак, Ваше Величество, я хочу Вам обрисовать картину
предстоящей грандиозной инсталляции на Красной площа
490
Георг Альба
ди, приуроченной к знаменательной дате – году Вашего
восшествия на престол.
– Я вас слушаю, Жорж Иванович! Обрисуйте!
– Вопервых, мы по сходной цене (Абрамович не поску
пился) на роль главного фокусника приглашаем самого Дэ
вида Копперфильда! А гнущий НЛОжки и летающие тарел
ки, Урри Геллер будет у него на подхвате. Копперфильд си
лою своих чар на некоторое время сделает невидимым Собор
Василия Блаженного, а на его месте возникнет скульптура
«Ленин в виде Аполлона, с лавровой кепкой на голове, на Бо
евой Машине Пехоты» (броневики все пошли на металлолом
– не достали). Притом другой кепкой«лужковкой» будет
прикрывать срамное место. Аполлон ведь по традиции голый,
но делегация детей всётаки должна присутствовать на тор
жестве. Кстати, все изъеденные молью части тела вождя бу
дут искусно покрыты алебастром.
– А чьей работы Ильич? – полюбопытствовала царица.
– Ну конечно, Огородного художника РССС Алексея Уши
лова. Только ему под силу столь ответственная работа
– А дальше?
– Далее, усилием того же Копперфильда, временно исчез
нут из поля зрения и Минин с Пожарским. А вместо них воз
никнет скульптура, называемая «За что?».
– А там что?
– Коленопреклоненный Лев Давидович Троцкий, с торча
щим у него из головы ледорубом.
– Зачем же такие ужасы? Кто автор?
– Огородный художник РССС сам Иона Сталлактитович
Глазуньин!
– Что ему такое в голову взбрело?
– Вопервых, близится дата убийства основателя красной
армии! Вовторых, ранее слывший антисемитом художник
неожиданно проникся неравнодушием к евреям и решил как
то выразить им свою любовь.
– Говорят, даже сам обрезаться решил, – шепнул на ушко
сплетник Тимотька.
– И теперь третье, самое эффектное: Спасская башня на
миг исчезнет, а вместо неё встанет во весь исполинский рост
491
Гены от Гогена
сам Сталин с трубкой на плече как «человек с ружьем».
– А это кто наколбасил?
– Ну уж, конечно, Вирус Пикассаонов! Кто же ещё?
– Тоже голый и с кошачьей головой?
– С головойто кошачьей и с усами, но одетый и ростом со
Спасскую!
– Ну, и нахуячили вы, ребята? Опять хотите потрясти весь
мир, как Евреевидениеим или предстоящей Олимпиадой? А
о кризисе забыли?
– Кто о нём вспомнит, тому лично пасть порву, – пообе
щал Турчинский и мило улыбнулся, вздрогнувшему реперу.
Глава четырнадцатая
– Есь Давидыч, Христом нашим и вашим иудейским бо
гом прошу вас, защитить меня от этой несносной пристава
лы, – Сталин стоял на коленях перед Есь Давидычем и гасил
своей скупой мужской слезой и так еле чадившую трубку
– А в чём дело, дорогой вы наш Ёсь Сирионыч? – Промзон
удивленно поднял брови, оторвав свой пылающий взор от
очередного умопомрачительного номера журнала «Play Bоy».
– Да наша царичканевеличка пристаёт ко мне со своим
противогазом: выеби да выеби в извращённой форме. А я ей,
что нацист што ль какой? Я бывший отец народов, панимашь!
– Да не берите в голову! Мало ли, что от бессонницы в её
дурную башку шампанским ударит? Девушка, в принципе,
хорошая… неиспорченная, не как некоторые: «ты целуй меня
везде!»
– Ну, всётаки, как же это! – побагровел вождь. – Раньше
мы Зоек Космодемьянских воспитывали, да Наташек Качу
евских! Не отдастся врагу, так и умерев под пытками целкой.
Или целкойпилотом направит свой горящий самолёт на вра
га! А щас? Строем стоят вдоль шоссе – бери, не хочу! До чего
мы довели Отечество?
– Ну, не хотите – не берите, Ёсь Сирионыч, кто ж принуж
дает? Как говорится, переключи программу и не смотри! –
Промзон захлопнул журнал и протянул Вождю. – Вот на до
492
Георг Альба
суге бы и почитали. Это похлещи Фауста «Гёте» будет!
– Да что вы? – Сталин доверчиво принял издание и замет
но поостыл
– А можно мне, – возник второй проситель, одетый про
летарием, но с подозрительно откормленной обкомовской
рожей. – Меня зовут Геннадием Гексагеновичем Зюгадиным.
Я являюсь борцом за чаянья народные… – посетитель на миг
запнулся, подыскивая достойные моменту слова, отвыкнув
выражаться без мата.
– Знаю, знаю, – опередил его Мэр. – Вы недовольны го
товящейся на площади инстальлляцией, посвящённой юби
лею коронации.
Промзон оказался в курсе и сочувственно подмигнул мэру.
– Они хотят выставить Ильича голым… курам насмех! – в
голосе Зюгадина появилась дрожь классовой ненависти, ме
шавшая, как и любому артисту или оратору, исполнять его
роль или монолог
– Почему же только курам? – встрял циничный сын юри
ста. – А петухи чем вам не милы?
– Вот и ещё один выискался! Ему бы только спровоциро
вать, а сам в кусты!
– Сначала надо проверить, пусты ли кусты? Вдруг в них
уже ктото насрать успел?
– С вашим языком, да в министры иностранных дел, –
пыхнул серой Сталин. – А то сейчас назначили какогото – и
не Молотов и не Громыко! А так себе, горемыка…
– Позвать его к столу? – предложил «Тарзан» (ну, тот, на
ташекоролёвский!), устроившийся мойщикомраспорядите
лем в кремлёвскую баню мужской ориентации. – Я его толь
ко что парил, так что клиент созрел… Ей, заходи, Цимбалко,
коль теперь у тебя чистое ****ко и надраить его тебе снова не
жалко!
(Подобный грубоватый юмор, надеемся, давно уже не шо
кирует милостивого читателя?)
Стоит пояснить возможно потерявшему ориентацию (в
хорошем смысле) читателю, что дело происходит в помеще
нии бывшего Мавзолея, ныне превращённого в главный офис
Ёсь Давидыча. Инициативный Промзон провёл здесь супер
пуперевроремонт. И помещение из усыпальницы стало глав
493
Гены от Гогена
ным местом для проведения сессий, собраний и заседаний
правительственного уровня. Надеемся, что сообразительный
читатель понял, что страной теперь правит авторитетный в
вопросах, как жизни, так и смерти, – Голос Эпохи и даже эхо
её (не путать с контрреволюционной радиостанцией «Эхо
Москвы») – всегениальнейший Ёсь Давидыч. Полюбивший
его Сталин разрешил пользоваться своей подпольной клич
кой. И теперь Ёсь Давидыч по праву носит имя КобаПром
зон. Но трудящие настояли, чтобы имя упростили. Теперь всё
вернулось на свои круги и полукруги: стал он теперь даже, не
Кобазон, а просто Кобзон. Собственно, кем и был. Но какой
жизненный путь прошёл! Над новым зданием – доска (золо
том по мрамору): «Зона Кобзона (ЦК РССС)». Что же касает
ся молоденькой придурковатой царицы, то её держали, так
сказать, для виду. Народ, желая монархии и колбасы за два
девяносто, получил их. Кобзон же теперь при полоумной ца
рице вроде регентапопечителя, как и положено в царских
домах.
Мы отвлеклись, поэтому продолжим наше правдивое по
вествование.
– Ну, что, Цимбалко, – как там у нас дела на Дальнем Во
стоке? – спросил Кобзон (теперь будем так величать) и взгля
нул на Сталина, всегда обеспокоенного всеми этими Мао
ДзеДунами, КимИрСенами и ЧанКайШами.
– Ядреную бомбу готовят кореяки, – с достоинством от
ветил отмытый и отпаренный министр инострельных дел.
– А чего Вам так от этого весело? – нахмурился Сталин,
сидевший одесную Кобзона– Ну, ладно, господа, прервёмся
на самом интересном месте, на стадии назревания конфлик
та… И перенесемся волею нашей и вашей фантазии в Север
ную столицу. Как там дела с балетом? Не вытанцовывается ли
тоже какаянибудь увлекательная гадость. Так, в путь! Сверх
скоростная железная дорога имени Радищева к нашим
услугам.
* * *
«…В спальне, прижавшись друг к другу, сидели в уголке
Фриц и Мари. Уже совсем стемнело, и им было очень страш
494
Георг Альба
но, потому что в комнату не внесли лампы, как это полага
лось в сочельник. Фриц таинственным шёпотом сообщил се
стренке (ей только что минуло семь лет), что с самого утра в
запертых комнатах чемто шуршали, шумели и тихонько по
стукивали. А недавно через прихожую прошмыгнул малень
кий темный человечек с большим ящиком под мышкой, но
Фриц, наверное, знает, что это их крестный Дроссельмейер.
Тогда Мари захлопала от радости в ладоши и воскликнула…»
– Опять, вы со своим Щелкунчиком? – вторгся Николай
Иваныч, изображая на барабане дроссельмейстерскую дробь.
– Ой, вы так внезапно… Даже напугали, – Шумякишев
отложил книжку, поняв, что она его сейчас интересует уже
значительно меньше, чем в юные годы
– Ну, что с балетом? – гарцевал Бухарин, выделывая на
паркете малоэстетичные пируэты (тоже в детстве не избежал
танцклассной муштры)
– Да чтото, батенька, поостыл я малость к этой затее, –
зевнул живописец и принялся за любимую Лахматову:
«По аллее проводят лошадок,
Длинны волны расчёсанных грив.
О, пленительный город загадок,
Я печальна, тебя полюбить
Странно вспомнить! Душа тосковала,
Задыхаясь в предсмертном бреду,
А теперь я игрушечной стала,
Как мой розовый друг какаду.
Грудь предчувствием боли не сжата,
Если хочешь – в глаза погляди,
Не люблю только час пред закатом,
Ветер с моря и слово "уйди"...»
– Откуда? Помните?
– Как же, как же! «В царском селе».
В дверь постучали и вошёл Сам! Сначала мы его именова
ли: Бергиев фон Караян, но сойдёт и – фон Горонян, а ещё
удобнеё просто «Фонгоронян». Не Фандорин, конечно! Но
тоже ничего… Заметив, кстати, что маэстро, будучи тоже гор
цем, не расставался с кинжалом в ножнах у пояса. Им и ди
495
Гены от Гогена
рижировал, и указывал на неверные темпы или ноты. А то в
пылу, бывало, мог и запустить в нерадивого исполнителя. Но,
обладая большой отточенностью броска (в юности по всему
Дагестану занимал первые места по метанию ножей), никому
ещё увечий не нанёс, но всегда грозился.
И вот две такие кавказские сорвиголовы собрались создать
нежный пасхальный спектакль для петербургской детворы.
Глава пятнадцатая
– Я – Иван Васильев, бывший Грозный, а ныне Грязный и
никому не страшный, слёзно Вас прошу, товарищ маршал
генерал, увольте меня с этой работы секироносцастукача.
Устал! Силов моих больше нету. Не успеваю уследить за всеми
врагами Отечества нашего,– посещаемость шибко большая.
Бывший самодержец сидел в том же важном кабинете, в
том же удобном для откровений кресле, пред тем же уныло
равнодушным Сдобниковым. Прапорщик Маруся почемуто
тоже присутствовал, хотя в руках подноса ни с какими сладо
стями не держал, а лишь кокетливо зыркал – то на нынешне
го начальника, то на бывшего царя
– Ну, и на какую же такую работёнку посоветуете вас пере
бросить? – с ехидством спросил Сдобников. – Может, опять
желаете кремлёвские стены засирать да зассывать? У вас это
получалось превосходно! Тото потом целый полк в течение
трёх месяцев не мог привести объект в надлежащий вид.
– Ну, было дело по молодости! Несмышлёнышем ещё был.
Да и поэт тот придворный нарочно поощрял мои дурные на
клонности.
– Это вы про Якова Обрезникова?
– А то про кого ж? Второго такого «пушкина» вряд ли ещё
отышещь? Что ни рифма – мат, что ни слово – «блять»! Я
такого даже при татаромонгольском иге не припомню…
– А может быть, к новой царице в доверие бы втёрлись, да
чтонибудь у неё про демократов и проведали? Про их козни
против Российского Суверенного Советского Союза?
– Боюсь я теперь этих цариц шальных! Как с той опозо
рился, так больше не тянет…
– А где ж мужскую потребность утоляете, если не секрет, –
496
Георг Альба
Сдобников бросил игривый взгляд на Марусю, которая была
готова отдаться при первом прикосновении.
– Да с этим, «шоколадным», по ****ям ходим. Он много
хороших саун знает.
– А говорят, «шоколадный» для прикрытия астрономией
занялся, а сам секретную информацию американским спут
никам передаёт, а?
– Он мне ничего про это не говорил, но изучением звёзд
ного неба заняться предлагал
– Ну, вот мы, наконец, и сформулировали суть вашего но
вого задания: Чем этот бровястый там на крышах занимает
ся? Докладать обычным способом, через тайник в сортире
Третьяковки. Третья кабинка слева. Всё поняли?
– Понял, Ваше Преосвященство!
– Выполняйте
Агент вышел, а прапорщик Маруся немедленно бросился
в объятья любимого начальника
* * *
Ёжась от пронизывающего осеннего ветра, находившимся
на крыше двум гражданам всётаки удалось опрокинуть по
полстакана белой и занюхать не доклёванной воронами, ос
тавшейся с прошлого раза, полбуханкой «бородинского». Надо
заметить, нынче птица гордая пошла – любую падаль кле
вать не будет. Кругом «Макдональдсы» – лети, не хочу!
– Вот вы решили приступить к астрономическим наблю
дениям, – начал первый урок Прежнев. – Объект наблюде
ния выбран – ночь ясная.
– Прям, как сейчас, – ухмыльнулся ученик. – Сплошные
тучи!
– С чего следует начать? – Генсек не давал себя сбить. –
Остаётся выяснить, где на небе искать выбранный вами
объект.
– Чтото зябко! Может, за второй смотать? Глядь, и облака
пожидеют, – предложил, явно не желавший заниматься на
блюдениями небесных светил Иван Василич
– Пожалуй, ты прав, – согласился покладистый Прежнев.
– Вот, возьми ключ от чердака.
497
Гены от Гогена
– Зачем? Я вмиг по пожарной смотаюсь! Как бывало мы
Казаньто брали. Не успеет татарин тетиву натянуть, а мы уж
и по второй роспили!
На этих словах покоритель Казани упорхнул.
«Вот он, истинный герой, – завистливо подумал Леонард
Кузьмич, – не то, что я, со своей горсткой Малой Палестинс
кой земли». Астроном с тоски заглянул в окуляр – может, ка
кая, зараза – новая комета появится? Но ни хрена. Лишь тучи
усугубляли свои намерения, принуждая исследователей от
греха спуститься на грешную землю и, как люди, провести
остаток вечера в какойнибудь забегаловке.
Но вот, проворный гонец уже разливает, с годамистолети
ями глазомер ничуть не ослаб. Мастерски лично палил из
пушек по стенам неприступного казанского Кремля. Точность
как в аптеках Брынцалова
– Земная атмосфера несколько искажает истинную кар
тину космоса... – прежневский язык и прежде не справлялся
со словечками, както связанными с космосом, а особенно с
социализмом. А тут уж и подавно!
Внимательный, но тоже нетрезвый, ученик ничего не мог
понять из тех звукосочетаний, которые срывались с этих при
зывношоколадных губ
На этом, дорогой читатель, и мы прекратим эти никчём
ные заигрывания с астрономией. Тем более, что обещанные
художники с их многообещающими генами гдето там завис
ли за границами нашего увлекательного повествования.
Короче, урок астрономии кончился в шашлычной на Пят
ницкой, где пятизвездные созвездия на бутылках армянского
коньяка, надолго приковали к себе взоры и умы пытливых
учёных.
* * *
Глазуньин устало смотрел на творенье рук своих и снова
чемто был недоволен. Троцкий же без конца поправлял со
оружение на своей голове и заглядывался на полотно: похож
или нет?
– Да, похожи, похожи! Сколько можно вертеться? Так себе
и без того повреждённые позвонки свернёте… Вы, помнится,
мне обещали рассказать, как некогда, будучи в эмиграции,
498
Георг Альба
посетили самого Сезанна. Это правда?
– Ну, зачем же мне врать? Вот, послушайте, охотно рас
скажу.
– В каком году было?
– Кажись, в девятьсот седьмом… Один знакомый художник
указал мне его адрес.
– А вамто он зачем понадобился, молодому революцио
неру?
– Думал, если в жизни из меня революционер не получит
ся, стану таковым в искусстве! Молодость…
– Ну и ну?
– Подошёл к дому скромного вида, с мастерской в верхнем
этаже. По обе стороны от двери свисали шнуры звонка. На
табличке значилось: Поль Сезанн. Широкая лестница вела
наверх… Не успел я подняться на несколько ступенек, как на
площадке появился старик.
– Ну, каков он?
– В просторном плаще, на боку висело чтото вроде охот
ничьей сумки. Я объяснил цель своего прихода. Он выслушал
меня с большим удивлением и спросил: « Хотите стать рево
люционером в живописи? Тогда вам к Гогену. Он, правда, мах
нул на Таити. Туда ему и дорога!». После упоминание слов
«революция» и «Гоген», он както сразу ко мне потерял инте
рес и сказал, что спешит на этюды.
– Ну, это называется, как сейчас говорят: «самого Ленина
видел».
– Вроде того. Вздорный, злобный старикашка. Гогенто
покруче будет!
– Кстати, помимо написанного мною вашего портрета, вы
будете лично себя инссталировать на Красной площади, на
том месте, где сейчас эти две кикиморы: «Минин с Пожарс
ким» стоят. Они, силою искусства чародея Дэвида Коппер
фильда, на время исчезнут из поля зрения зрителя, и на их
месте возникнете вы со своим топором
– Я буду один?
– Нет. Таким же макаром, вместо Василия Блаженного,
появится АполлонЛенин на БТРе нагишом, работы Суши
лова. Но это ещё не всё. Вместо Спасской, размером с неё,
499
Гены от Гогена
будет стоять исполинСталин с трубкой на плече, как с ружь
ём, работы Вируса Пикассонова. Приедет множество иност
ранных гостей, включая и нового американского президента.
– А зачем всё это?
– Так будет отмечена годовщина восшествия на престол
новой царицы Клавдии Струпчак (Ранее мы называли её Но
рисчак, но это не столь важно. Можно даже и Трупчак! С не
ким намёком на покушение)
– И кто же придумал подобную ахинею?
– Саламандрыч сообща с царёмрегентом Давид Ёсичем.
– А в Питере ничего не будет?
– Ну, как же не быть? Там в Мариинке поставят авангард
ный балет «Щелкунчик». В главной роли с Моисеем Борисо
вым и Настей Сволочковой. Декорации Шумякишева, а му
зыкальная постановка Фонгороняна.
– Музыкато хоть Чайковского?
– Нет. Заменят на более современную, трёх авторов –
Всмяткина, Отступника и Игоря Неприкольного
– А это кто, последний?
– Первый муж Наташи Королёвой, который «… до второго
в Комарово» и прочая недвижимость в Майями
– Это что же за вакханалия такая будет? Тут и мои мечты о
Всемирной революции бледнеют.
– Ещё одна сенсация назревает, – художник понизил го
лос и оглянулся. В Соборе напротив самый большой колокол
издал один удар. – Вот, правда! Даже колокол подтвердил.
Товарищ Леонард Кузьмич лично предложил снести свой дом
вместе с близлежащими и вернуть на освободившуюся терри
торию исторически находившееся там Еврейское кладбище,
снесённое большевиками.
– Вот это мудро! – подпрыгнул Лев Давидыч и бутафорс
кий топор выскочил из его повреждённой головы. – Это что
же выходит? Православных погостов навалом – есть Армянс
кое, Немецкое в Лефортово и, даже, Старообрядческое за
Рогожской заставой, а бедному еврею негде и кости сложить.
Несправедливо. Ведь в других странах есть?
– Давид Ёсич поставил этот вопрос на повестку дня на за
седании своего ЦК РССС. У него ведь там под рукой– в быв
500
Георг Альба
шем Мавзолее теперь и Дума располагается. Как удобно: раз
гавкнул и – на тебе, парламентское большинство. Вот только
зюгадовцы этим делом, конечно, недовольны и тайно гото
вят какуюто контракцию.
– Да вон уж, сколько раз памятник Мандельштаму взры
вали. Возводят новый, а его снова динамитом…
Георг Альба / Москва, 25 июль 2009 года, 20:04.
501
Гены от Гогена
Гены от Гогена – 2
Глава шестнадцатая
Отныне данное, все предшествовавшие и последующие
произведения будут посвящаться Великому Литературному
Критику Земли Русской, знатоку творчества Достоевского –
Наталье Ивановой (неизменно)!
Глава шестнадцадатая
– Большая часть моего общения с Горьким протекала в
обстановке почти деревенской, – начал Николай Иванович
свой обещанный рассказ, иногда в качестве неназойливого
аккомпанемента подёргивая, но не громко, струны своего
барабанчика, – поэтому я для начала коснусь самых внешних
повседневных его привычек..
Шумякишев полулежал на диване в полной своей экипи
ровке, поигрывая шашкой – то вынимая из ножен на треть,
то снова загоняя внутрь. Это всегда свидетельствовало о про
текающем в его гениальной голове, параллельно движению
клинка, творческом процессе.
Николай Иванович продолжал:
– ...если он выходил из своей комнаты, то за ним из рас
крытой двери вырывались клубы табачного дыма. Его комна
та никогда не проветривалась. «У меня от свежего воздуха все
гда болит голова», – утверждал он: «свежий воздух – яд для
организма!».
– Как мы с ним похожи, – прикурил от одной сигареты
другую художник и, наконец, оставил в покое саблю. – Ну,
давай ещё вспомни чтонибудь эдакое и прекрати дребезжать
пружиной
– Извините! Чисто машинально, – отдёрнул руку от бара
бана Бухарин и наморщил лоб, вспоминая: – В помощи день
гами или хлопотами он не отказывал никогда..
– Я тоже ведь щедр? – сам себя спросил Мануил и отве
тил: – Ещё как!
502
Георг Альба
– ...но в его благотворительности была одна особенность…
– Это какая же? – заинтересовался живописец, надеясь
почерпнуть полезного опыта.
– ...чем горше проситель жаловался, чем более падал ду
хом – тем Горький был к нему внутренне равнодушен.
– Вот это интересно!
– И это не потому, что он хотел от людей стойкости или
сдержанности.
– А в чём же тогда дело?
– Он не выносил уныния и ждал от человека надежды, –
во что бы то ни стало.
– Да, в этом есть свой резон: Нечего канючить! Просить,
так с достоинством, а не Христа ради, – Шумякишев снова
принялся гонять саблю в ножнах, на сей раз, наверное, слиш
ком эмоционально восприняв услышанное
– Кстати, он очень не любил людей, приносящих дурные
вести.
– А кто их любит?
– Ему даже выговаривали, что вы вроде царя Салтана – «В
гневе начал он чудесить и гонца решил повесить».
– Правильно! Дурных вестников обязательно надо каз
нить, – заговорили в художнике монгольские гены
* * *
День премьеры настал. Все волнения позади. Действие
идёт вовсю. Заметим, что после долгих раздумий, создатели
превратили балет в модный сейчас мюзикл, дав артистам воз
можность не только плясать, но и обмениваться репликами.
Дирижёр Фонгоронян в ударе. Бросим взгляд на сцену:
– Барабанщик, мой верный вассал, бей общее наступле
ние! – громко скомандовал Моисейка (Щелкунчик).
И тотчас Бухарин начал выбивать дробь искуснейшим ма
нером, так что стеклянные дверцы шкафа задрожали и задре
безжали. А в шкафу чтото загремело и затрещало, и Мари
(Сволочкова) увидела как разом открылись все коробки, в
которых были расквартированы войска Фрица (Троцкого), и
солдаты выпрыгнули из них прямо на нижнюю полку и там
выстроились блестящими рядами. Моисейка бегал вдоль ря
дов, воодушевляя войска своими речами.
503
Гены от Гогена
– Где трубач Ленин? Почему он не трубит?
– Ленин занят в московской инсталляции, – ответил кто
то из кордебалета.
– На самом деле правда, что ты выдумал армию? – ласково
спросила Щелкунчика Сволочкова
– А почему бы мне – искусному стратегу не выдумать?
Прервём на минутку эту никчемную перепалку и заглянем
в царскую ложу:
– Вот уж, дикая музыка! Несносные октавы! – возмущался
господин с бородкой похожий на музыкального критика.
Злосчастная моя судьба! Повсюду гонители моей музы
ки, – рвал на себе камзол кучерявый блондин в круглых очёч
ках (никак сам знаменитый Отступник – один из авторов «му
зыки»).
– Хорошо, что кончили играть, – сказал снова похожий на
критика.
– Лучше бы и не начинали, – добавил ранее молчавший
постановщик, игравший саблей и поблескивавший стеклами
тугоплавких очков. – Думаю, вы такого же мнения?
– У меня нет никакого мнения, – отрезал критик.
– Вы, верно, музыкант и, стало быть, знаток?– спросил
кучерявый
– Я – автор музыки, которая ранее звучала в этом балете.
– Так вы сам Петр Ильич? – разинули рты остальные собе
седники. – Как вы здесь оказались? Вы ведь давно того…
Мануил проснулся после премьеры завёрнутым в театраль
ный занавес, который так старательно разрисовывал накану
не. Краски ещё не просохли и он прилично вымазался. Дири
жёр и композиторы валялись рядом мертвецки пьяные. Шу
мякишев вспоминал подробности кошмарного сна с участи
ем обиженного Чайковского: «Чтобы я ещё раз подписался
на подобную авантюру, – да ни в жисть!». Он кликнул бро
дившего в декорациях Николая Ивановича:
– Давайка, готовь самолёт. Летим в Штаты! Чтобы я
ещё раз связался с этими козлами… В НьюЙорк, в Нью
Йорк! О, «НьюЙорк, НьюЙорк», ты – самая лучшая
песня о Москве!
Временно распрощаемся с нашим странноватым персона
504
Георг Альба
жем, заодно вспомнив знаменитую песенку в исполнении – или
Фрэнка Синатры, или Лайзы Минелли. Кому, какое исполне
ние больше по душе. И вспомним снова Ануш Лахматову:
«А там мой мраморный двойник,
Поверженный под старым кленом,
Озёрным водам отдал лик,
Внимает шорохам зеленым.
И моют светлые дожди
Его запекшуюся рану…
Холодный, белый, подожди,
Я тоже мраморною стану.»
По коридору фойе гулко отдалялись тяжелые шаги худож
никапостановщика.
* * *
– Иван Василич, дорогой ты наш покоритель Казани! С
тобой теперь сплошное наказанье! – Давид Ёсич сидел за сво
им любимым письменным столом (малахит и горный хрус
таль) переделанном из знаменитого ленинского гроба каким
то последователемлюбителем сказочника Бажова. В стол
вмонтировали максисотовые и Миннесотовые (специально
для Емерики) телефоны, систему Джи Пи ЭсЭсЭсЭр и
прежнюю, самую надёжную из всего ранее перечисленного,
– «кремлёвскую вертушку»
– Об чём вопрос, Коба Ёсич (основоположник тирании
имел в обращении к Главному некоторые привилегии по час
ти фамильярности и охотно ими пользовался)?
– Сдобников твоей работой не оченьто доволен…
– Это потому, что не участвую в его кабинетносадомитс
ких игрищах?
– Не в том дело! Коль не стоИт, так и не участвуй, а очко
заткни пробкой от шампанского…
– Да затыкал! Мала. Вылетает постоянно при пердеже… а
тут тебе сразу и влындить могут. Жаль, что потерял мундштук
от тубы. Вот вещь была! Как рыцарский пояс верности. Ника
кая сука не проникнет. Спокойно входил в кабинет и горя не
знал. А теперь нельзя жопу от стула оторвать! Того и гляди,
505
Гены от Гогена
ктонибудуь засандалит… Это у них новое развлечение в ГРУ.
Называется: «Люби нашу игру!». У него там особая рота гвар
дейцев имеется. Все как на подбор. У кого меньше двадцати
сантиметров – комиссия забраковывает… Вааще, таку сис
тему я первый ввёл для своих опричниковотличников! Но
тогда у нас «авторского права» ещё не существовало и потому
свидетельства на изобретение не имею, – Иван Василич по
ник головою.
Монолог такого драматического накала ведь даже и не каж
дому из знаменитых старых МХАТовцев был бы под силу раз
ве что – Укачалову, Вливанову или Ершову– любителю де
лать «ерша» из водки с пивом?
– Сочувствую Вам… Сам в млады годы никого не щадил. У
меня ялда тоже – ого!
– Наслышан про ваши художества на гастролях… музыкан
ты рассказывали
– Вы знаете... – слегка стушевался КобаЗон, – у него к
вам претензии по иной части… – По какой ешшо?
– По разведдеятельности.
– Я изобличил в Прежневе шарлатана. Прикрываясь сле
жением за звёздами на крышах, он пьёт водку с праздношата
ющимися котами… В толпе коечто подслушал о недоволь
стве населения… Ентого мало што ль?
– Видите ли, как бы помягчето выразиться… Он хочет,
всётаки, чтобы Вы выдали, где запрятан клад супружницы
вашей.
– Софки Палеолог, што ль? – догадался царь и задёргался,
как будто у него повешенного выбили изпод ног чурбан. –
Ну вот, хрена ему лысого, а не библиотеку! Ишь, чего захотел?
Да я её в Библиотеку Конгресса продам. Мне немалые деньги
предлагали. А ему – задарма. Шиш!
– Почему же, «задарма»? Станете Огородным Царём
РССС! Впервые! Это же честь какая. От вас династия пойдёт
Огородных… Вы, то Грозный, то Грязный! Город Грозный уж
вон сколько раз брали, а толку нет. Всё равно мутят. Да и вас
мой – не мой, никакого толку. Как вас историято замарала,
что столетиями проветриться не можете…
506
Георг Альба
– Ну, вы того… не очень… молод ещё! – царь снова «повис»
ровно, словно чурбан вновь вернули на место. – Подумаю
насчёт библиотеки. Сам уж и не помню, где закопал, за
столькото столетий… Вот трубищу свою недавно, тоже, по
сеял… Нанялся в оркестр жмура нести, а потом так нажра
лись, что и…
– Ну, вамто смерть не страшна, – позавидовал Коба
зон. – А инструмент жалко…
Глава семнадцадатая
Читатель: Господин автор, Вы нас соблазнили интригую
щим названием. Судя по названию, речь должна была идти о
художниках. А вас куда понесло?
Автор: Господа читатели, простите! Не рассчитал силы…
Да, к тому же, что можно писать о художниках? Лучше смот
реть их работы. Правильно – а смотреть нечего. Разве только
– на «Чёрный квадрат»? Но долго не насмотришься. Уж луч
ше выйти в непроглядную ночь и любоваться тьмой. Хоть
кошка мяукнет или пьяный матюгнётся... Но не будем стро
ги. Короче, автор обязуется охватить своим вниманием загру
стивших живописцев и включить их в действие данной ахи
неи, насколько это возможно…
– Итак, – сказал Спартак, – на Рим! Или, как говорится,
певец Лепс спел (палиндром).
Отправимся на Пречистенку и встретим случайно идущих
по улице двух Огородных живописцев. Полный телом и ду
шой Глазуньин с неизменной сигаретой, поджарый, но не
менее одухотворённый Сушилов – некурящий. На дворе ок
тябрь, и оба в плащах. Середина дня. Ещё полетнему тепло.
Коллеги сворачивают в Александровский сад и, проклинае
мые неистребимыми местными воронами, усаживаются на
относительно чистую скамейку. На противоположной сторо
не аллеи, как раз напротив, на другую скамейку взгромозди
лись с ногами в кувалдоподобных ботинках грустные готы и
эму (вперемежку) с нарисованной чёрным тоской под глаза
ми. Это не панки, поэтому не шумны, но пиво из бутылок
посасывают, не уступая последним.
– Вот сволота народилась, – гневно сплюнул Глазуньин. –
507
Гены от Гогена
И мне в своей Академии приходится учить подобную шушеру
исхуйсству…
– Да уж! Их бы на недельку в село, навоз разгребать. Сразу
бы от дури избавились, – Сушилов обычно негодовал более
сдержанно, будучи не избалованным пастушком. – Трудить
ся надо, а не на скамейке верхом…
Со стороны Манежа приближались две разновеликие
дамы, будучи слегка навеселе, судя по походке. Дамы, порав
нявшись с художниками, синхронно брякнулись по обеим
сторонам от живописцев. Затем последовало запоздалое как
свет давно погасшей звезды: « У вас свободно?». Мужчины,
подавленные необычной инициативностью, чтото невнят
но пробормотали в ответ. Та, что уселась рядом с Глазуньи
ным, как раз под стать ему по комплекции: грузная и жопас
тая, если не сказать более…
– Вы – сам Глазуньин! – воскликнула она, расплываясь в
улыбке. – Знаменитость! А я – Марьяна Толстикова, писа
тельница. Может, слышали?
– Кто же вас не знает? Из телевизора не вылезаете. И под
ружку вашу знаем, – Соня Спиртнова!
Подружка зарделась и полезла целоваться к соседу:
– А вы – Сушилов, скромник вы наш!
Сушилов покраснел и от стесненья приподнял шляпу, как
бы приветствуя. Второе её назначение – прикрывание назре
вавшей лысины
– Какая приятная встреча, – обратился Сушилов к Соне.
– А вы, кажется, сценаристка?
– А вон и Пикассонов приближается с какойто ****ью, –
оповестила зоркая Толстикова
Действительно, от Манежа пёрлись ещё двое: тонкий,
звонкий Вирус и какаято выдра в дорогих мехах и брильян
тах.
– Позировала, поди, – завистливо затянулась сигаретой
Спиртнова. – Кто бы меня совратил на позу?
– Смотря, в какой любите? – нашёлся развратный Глазу
ньин. – Давайте, хоть сегодня…
Скромник Сушилов съёжился от таких вольностей (нико
го кроме старушекнищенок и ветерановинвалидов не пи
сал).
508
Георг Альба
– А меня не хотите попозировать? – пошла в атаку на
скромника Толстикова. – Попо… есть, осталось только…
– Да, с удовольствием, – замямлил реалистправдолюб, –
но в каком, так сказать, контексте?
– Кони и тексты здесь не причём! Устала от них. Разденусь,
брякнусь на диван, а вы и делайте из меня или «Данаю», или
«Обнажённую Маху».
– Прямо так с маху? – испугался Сушилов и уронил шляпу
На противоположной скамейке грустные готы и эму слег
ка повеселели, став свидетелями подобных фривольств в сре
де пожилых. (Заодно, напомним настоящий палиндром:
«Мыли жопу пожилым»). Заметим, что бескомплексные Гла
зуньин и Спиртнова уже целовались в засос
– Добрый вечер, дамы и господа! – поравнялся с нашей
компанией Пикассонов. Присутствующие с ужасом удивле
ния признали в его даме Дылду Угорелик, так наскучившую
всему телевизионному населению своими шоу и прочими бе
зобразиями.
– Присаживайтесь, всем места хватит, – прежние раздви
нулись, впустив в середину вновь прибывших. Заметим, что
грустных готовэму тоже сидело шестеро
– Розитка, никак он твой портрет пишет? – хрипло гарк
нула Толстикова, прикуривая сигарету не с того конца. За
кашлялась и не расслышала ответ, но поняла лишь, что
«...изображаю рождение Венеры». «Ах ты, сука недоёбаная,
– принялась за новую сигарету Толстикова. – С тебя не Вене
ру, а венерологический диспансер в разрезе писать надо!»
Заметим, что в этой разношерстной компании все чувство
вали себя вполне естественно, исключая неиспорченного сто
личностью Сушилова, он, будучи почти верующим, шептал
про себя как молитву: «Ильич, помоги!». И хоть не все
считают Ленина богом, он всё же явил себя народу, хотя и
весьма оригинально…
Ну, капризный читатель, ты доволен? Мы их почти всех
собрали, как пьянчуг в вытрезвителе. Что теперь только с
ними делать? Авось, и здесь дедушка Ленин поможет и какое
то сюжетное чудо сотворит?
За разговорами и смехом не заметили, как поблизости
509
Гены от Гогена
затрещала штуковина, которой косят траву. Хотя
газонокосилка явилась явно не по сезону – уж и косить нечего,
всё пожелтело и увяло, – её появление обещало создать некий,
если не драматургический подтекст, то хотя бы шумовое офор
мление «спектакля». Эму и готы, пугающиеся всяких работа
ющих двигателей, тут же упорхнули, оставив после себя гору
пивных бутылок и заплёванный тротуар. Рабочий, управляв
ший аппаратом, оказался низкорослым старичком в потёр
той спецовке и кепке (наверное, к пенсии подрабатывает).
Но в его облике было чтото неуловимо знакомое. Рыжая бо
родка, хитрый прищур и облачко моли в виде нимба вокруг
головы, как у святого на иконах. Шумная богемная компания
не обратила никакого внимания на явление нового героя.
Лишь досадный треск косилки мешал весёлому разговору.
Один Сушилов мгновенно признал в старичке своего недав
него клиента. «Надо же! Стоило подумать, и явился. Бог, бог,
святой… Но почему вместо броневика теперь газонокосилка?
Неужели переметнулся в Отдел Озеленения Города?».
– Ггаждане, – послышалось родное «гаканье», – чавойт
здесь гасселись, как на Какнагах? Ослобождайте! Сейчас ска
мейку кгасить буду!
Наконец, весёлая публика обратила внимание на «речь»
обращённую к ней?
– Так вы же газонокосильщик, а не маляр, – нашлась бой
кая Спиртнова
– Я не маля…! Это вегно! – полемически взъерепенился
старичок и привычно заложил пальцы за край жилетки. – А
вот вы и есть настоящие малягы, а вовсе не художники!
Присутствующие опешили, не ожидая такой наглой про
ницательности, и на мгновенье лишились, выражаясь штам
пами, дара речи.
– Вот я и она – писательницы, – пыталась оправдаться
Толстикова, но както неуверенно, без присущего ей обычно
го атакующего стиля
– Знаем мы таких писательниц, – продолжал наглеть «ра
бочий сцены». – Кому вам говогят, ослобождайте!
И чудесным образом в его руках возникли длинная маляр
ная кисть и ведро, наполненное до краёв тем, чем мажут
скамейки.
510
Георг Альба
– А ты чойто здесь разорался, дед? – наконец вернулась в
себя, временно подавленная Угорелик. – Валика отсюда по
хорошему и не мешай культурным людям отдыхать!
Заметим, что мужчины попрежнему находились в глубо
ком нокдауне. И, как принято на Руси, бой приняли женщи
ны. Кстати, и газонокосилка, исполнив свою отвлекающую
функцию, кудато испарилась
– Владимир Ильич, да это я, – взял на себя роль парла
ментария Сушилов, – вы же мне на днях позировали и на
Красной площади в инсталляции участвовали! Не узнаёте
меня?
– Тогда что же вы делаете в обществе этих балбесов? – не
шёл на мировую Вождь.
– Что он себе позволяет? Мы заслуженные люди? Огород
ные ху… – наконец унисоном возмутились Глазуньин и Пи
кассонов.
– Вотвот! – перебил их профессиональный полемист. –
Вам место на огогоде. Пугал малевать!
Случайно или по заранее написанному нечистой силой
сценарию, всё кремлёвское вороньё закаркало про свой за
канчивающийся «карртридж».
– Пойдёмте! – поднялся первым Вирус. – Что за перебран
ка с хамом? Я всех приглашаю к себе в студию. Это здесь, ря
дом. Брюсов переулок…
Компания дружно поднялась и бодро зашагала (вспомним
и про Марка Шагала) за избавителем, так просто разрешив
шим конфликт.
«Что же он менято не признал за своего, – обиделся Су
шилов, но тут же и простил: – Он ведь Вождь, а я кто?».
Двери приветливо распахнул сам Ёсьсерионыч, пыхнув в
лицо гостям «куриной слепотой». Пришедшие были
наслышаны, что художник взял к себе сторожемповаром
слугой некоего гастарбайтера с Кавказа, внешне очень
похожего на Сталина... Посему не удивились ни френчу, ни
сапогам, ни фуражке, ни рябому лицу, ни прокуренным усам,
ни вонючей трубке.
– Вай, какой съезд саааветов привиол, – добродушно
улыбнулся Отец Народов (он же и дворецкиймажордом).
511
Гены от Гогена
По просьбе Пикассонова к слуге (заранее было оговорено)
обращались только «товарищ Сталин» и безо всяких ухмылы
чек. Один Вирус имел право на небольшие фамильярности.
– Ты нам накрой ужин в трёх студияхспальнях по отдель
ности. У нас сегодня «раздельное питание», – ухмыльнулся
хозяин.
«Раздельным питанием» на условном языке, понятном
только хозяину и слуге, назывался обычный секс в отличие от
групповухи. В одной из студий Вирус продолжил работу над
«Рождением Венеры в джакузи», вперемежку с питьём шам
панского, поеданием ананасов, устриц и прочих деликатесов.
Голову Венеры предполагалось для прикола заменить голо
вой ГоргоныМедузы.В другой студииспальне расположил
ся Глазуньин с Толстиковой
Писательница привела свою угрозу в исполнение и, обна
жившись, брякнулась на диван, прикинувшись Махой.
– Ну, её Маху на ***! – запротестовал художник, уставший
от испанских влияний, намаявшись в младые годы на Кубе.
– Тогда я твоя Даная! – разгорячилась страстная писатель
ница. – Только надень на «кисть» презерватив! Не хватает мне
ещё залететь в моито годы. И сыну ни слова…
В третьей студии Сонька, глотнув ещё спрятанного в чул
ке медицинского спирта, совращала Сушилова на нечто со
всем непристойное, о чём мы даже и писать не будем. Он же
предлагал ей роль Алёнушки, но обнаженной – тоже, хоть и
не спеша, идя в ногу со временем. Спьянившись окончатель
но, модель согласилась даже на братца Иванушку, замучив себя
за время длительного сеанса бесконечным мастурбированием.
Сталин лихо обслуживал молодёжь, принося и унося на
питки и всяческие яства, но возмущаясь в глубине души: «Мы
сэбе при социализме такого нэ позволяли»
Утром, после пары рюмок «Хеннеси» за «коллективным
завтраком» (вариант групповухи), Толстикова и Спиртнова с
маниакальной навязчивостью требовали у художников выс
казать своё мнение по поводу ненавистного им «Чёрного квад
рата» Малевича.
– Молодец! Всех опередил, – сказал с завистью, допивая
рюмку Пикассонов. – И как ему такое в голову пришло? Ге
ний, гений!
– Пил почёрному! В приступе белой горячки и намазю
512
Георг Альба
кал! – Решительно поставил на стол пустую рюмку Глазунь
ин, нелюбивший Казимира.
– Шарлатан, нахал и наглец! – резанул правдуматку бес
хитростный Сушилов.
– Браво, браво, браво! – захлопали одновременно дамы.
– Надо чтото такое прееедприиинять, чтобы лии
ишить аббббстраккккционистов их знамени, – запле
тающимся языком предложила Спиртнова, икнув в конце
фразы.
– Порезать или кислотой облить! – предложила неудов
летворённая своим неудачным покушением на Долбачёву
Угорелик.
– Да, уж говорят, на какихто модерновых выставках ико
ны топором рубили, – напомнил о недавно нашумевшем деле
Сушилов.
– Надо бы похитрее, – наморщила лоб Толстикова (при
ятные воспоминания ночного позирования лезли в голову).
– Ну, например… нарисовать белилами череп с костями и
написать: «Не влезай, убьёт!» или «Козе мир!»
– Гениально, гениально! – запрыгала, словно находясь в
позе «сверху», Спиртнова (весь клитор за ночь себе изодрала,
а так и не кончила).
– Кто бы мог это исполнить? – задумалась Толстикова.
– Я... если б был помоложе! – вырвалось у ненавистника
модерна Сушилова
– Да и сейчас ещё не поздно, – подзадорила Угорелик,
любившая советовать всякие пакости.
– Но я ведь известный человек, – пошёл на попятную Су
шилов.
– Мы сделаем всё шитокрыто, – глазки Толстиковой хит
ро забегали. – Охрану беру на себя. У меня есть связи… Будет
сенсация на весь мир!
– Моне Лизе усы подрисовать? – засмеялся Пикассонов.
– В этом чтото есть, – пробурчал Глазуньин, люто нена
видевший «совремёнку».
«Зато прославлюсь как Герострат, только в хорошем смыс
ле», – задумался Сушилов и осушил целый фужер коньяка.
513
Гены от Гогена
Глава восемнадцатая
Они летели над Атлантикой. Шумякишев – многократно.
Бухарин – впервые. Сначала каждый думал о своем и разгова
ривать не хотелось. Развлекательный экран раздражал пошлой
рекламой и назойливым отсутствием сенсационных новостей.
Художника угнетало воспоминание об искалеченном
«Щелкунчике». На душе, если «кошки и не скребли, то креп
ко насрали». «И зачем я связался с этими авангардистами на
старости лет? – корил себя, давал зарок впредь не подписы
ваться на подобные авантюры.– Обещали в случае успеха выд
винуть на Госпремию как в былые времена. Но спектакль не
понравился Главной Даме. Она даже ушла, не досмотрев: «По
чему всюду насаждают этих педиков? С детства развращают
зрителя… И зачем такой голубой занавес? Что за намёки? –
возмущалась мэрша». Нуриеву в его Парижске работалось хо
рошо: там цивилизация и «это дело» не преследуется. А в гей
парадах пол– города участвует! Короче, всё мерзко, да и здо
ровье начинает пошаливать. В старости и воды некому будет
подать… Умру, как Сальвадор Дали при пожаре и вдали… А
собственно, почему я решил, что состарюсь? Вот уж сколько
лет удаётся выглядеть чуть ли не юношей, хотя друзьятова
рищировесники давно там… и Бродский, и Высоцкий, и
Довлатов… Да и вообще, гении умирают молодыми!»...
На этой возвышенной мысли его духовные метания пре
рвал прозаический вопрос Николая Ивановича (заметим, что
барабанчик Бухарин отказался сдать в багаж, убедив админи
страцию, что это музыкальный инструмент, исполнением
тремоло):
– Я так мало слышал о Соединённых Штатах. Можете вы
мне рассказать поподробней?
– With great pleasure! – привычно отреагировал Мануил,
забыв, что рядом славянин, но спохватившись, перешёл на
русский. – Что конкретно вас интересует?
– Ну, например, количество штатов?
– America is made up of 48 states… Sorry! – опять забылся
гид. – Состоит из сорока восьми штатов. Каждый штат имеет
свою столицу и своего губернатора.
514
Георг Альба
– I have heard so much about NewYork, – теперь удивил
Мануила Николай Иванович, прикинувшись сначала неучем
и невеждой.
– What do you wish to know about the New York state? – обра
довался гид, что не надо быть переводчиком, как почувство
вал, как его толкает в бок сосед справа (Бухарчик сидел слева)
– Когда вы прекратите этот бессмысленный ликбез? – бес
церемонно спросил сосед. – Пожалейте читательское время!
– А вы, простите, кто будете? – сдерживая гнев, поинте
ресовался художник, привычно хватаясь за то место, где нож
ны, но вспомнил, что сабля, как ценный раритет, в опечатан
ном виде сдана в багаж.
– Я ваш читатель! И прошу развивать сюжет, а не водить
меня за нос.
Неприятный разговор продолжения не имел: самолёт ух
нул в воздушную яму. Как потом выяснилось, по неизвест
ным причинам к тому же сбились с курса и оказались в Бер
мудском треугольнике. Чёртов треугольник их так сильно
«мудил, бермудил и перебермудил», что воздушное судно,
хоть и прибыло целым и невредимым в аэропорт назначения,
но с некоторым выпадением из времени, переместившись из
года 2009го в 1930й.
* * *
Николай Иванович, будучи командированным в США,
сидел в просторном зале библиотеки Конгресса и конспекти
ровал «ихнюю» Конституцию, чтобы потом, после деталь
ной переработки, учитывая специфику социализма, сделать
её своей советской, названной впоследствии «сталинской».
Ему выдали экземпляр для ознакомления, не делая из этого
документа положенной по российским понятиям тайны
Он сидел за просторным столом, освещаемым приятно
зелёным светом настольной лампы, обложенный листами
бумаги и вооружённый только что вошедшей в моду самопи
шущей ручкой «Паркер». Известный нам музыкальный инст
румент тогда ещё в его судьбе не фигурировал, так как до рас
стрела и присвоения в знак благодарности за проделанную
работу звания «врага народа» было ещё далеко…
Вы уже успели убедиться в том, что язык он знал и в пере
515
Гены от Гогена
водчике не нуждался? Мы же вынуждены давать текст в пере
воде:
«Конституция Соединенных штатов Америки».
«Мы, народ Соединённых Штатов, в целях образования
более совершенного Союза, утверждения правосудия, охра
ны внутреннего спокойствия, организации совместной обо
роны, содействия общему благосостоянию и обеспечения
нам и нашему потомству благ свободы, устанавливаем и
принимаем эту Конституцию для Соединенных Штатов
Америки.
СТАТЬЯ ПЕРВАЯ
Раздел первый.
Все установленные здесь полномочия законодательной
власти принадлежат Конгрессу Соединенных Штатов,
который состоит из Сената и Палаты представителей»…
Николай Иванович оторвался от текста и задумался. «А у
нас все полномочия законодательной власти принадлежат
Кобе. Ох, ему очень понравится такая конституция. Я думаю,
он будет доволен!»
На этой приятной мысли голова «любимца партии» скло
нилась над исписанным листом, и он сладко задремал.
И мы, читатель, оставим человека в покое, тем более что и
вы сами готовы заснуть над этой лучшей в мире конституци
ей, поэтому переключимся на иное…
* * *
Другой наш герой тоже занялся литературным жанром.
Речь об Иване Василиче, которого Сдобников довёл почти до
ручки (но не «Паркер») своими приставаниями: «Когда оты
щешь библиотеку Софки Палеолог? Где ты её закопал? Вы
дай лучше сам похорошему, а то у нас сейчас есть средство
дознания получше вашей дыбы!». Как все цари и императо
ры, Грозный тоже смекалкой и хитростью обделён не был,
посему решил: «Напишука я ему какуюнибудь «липу» и вы
дам за находку. Где наша не пропадала?».
Уединился царь возле выгребной ямы в подвале Истори
ческого Музея, где ему было тихо, тепло и уютно. Предвари
тельно спёр в отделе рукописей побольше старых пергамен
516
Георг Альба
тов с едва различимыми надписями. Достал чернил и несколь
ко гусиных перьев (сам Гусинский с оказией прислал). Уселся
поудобнее на ящике изпод пушечных ядер, запалил лучину
и задумался. Середина ночи. Верхние сторожа спят. Приви
дения и крысы шастают по своим бесконечным как Вселен
ная делам. Он призраков не боялся, так как сам из их породы.
А призрак призраку отдаст последнюю курагу, чтобы не дос
талась врагу…
Нас снова немножечко в бредятину занесло, а она ведь как
болотная тина или паутина. Влипнешь – не оторвать. Настоль
ко соблазнительно. Прямо как пение Тины Тёрнер… Хватит
трепаться! Вернёмся к самодержцу. Он уже чтото там стара
тельно выводит на пергаменте, сопя и пуская газы, от кото
рых лучина ярко вспыхивает – сероводород всё же!
«Обо всё видавшем до края мира, о познавшем моря, пере
шедшем все горы, о врагов покорившем вместе с другом, о
постигшем премудрость, о всё проницавшем: сокровенное
видел он, тайное ведал, принёс нам весть о днях до потопа, в
дальний ходил путь, но устал и вернулся, рассказ о трудах на
камне высек, стеною обнёс Урук ограждённый, светлый ам
бар Эанны священной. Осмотри стену, чьи зубцы, как из меди,
погляди на вал, что не знает подобья…»
* * *
Кабинет Сдобникова. Царь читает, принесённый с собой
пергамент, прапорщик Маруся нервничает, – скукотища смер
тная!
«…прикоснись к порогам, что там издревле, и вступи в Эан
ну, жилище Иштар, даже будущий царь не построит такого,
поднимись и пройди по стенам Урука, обозри основанье, кир
пичи ощупай. Его кирпичи, не обожжены ли, и заложены сте
ны не семью ль мудрецами?»...
– Что это за муру такую ты мне принёс, Иван Василич?
– Что отыскал, то и принёс. Аль не нравится?
– Да, непонятно както… С кирпичами ясно… про стены…
Это што ль про строительство Кремля?
– Возможно
– Так мало отыскал?
517
Гены от Гогена
– Ещё буду искать. Там условия тяжёлые. Обычный чело
век не проникнет…
– Мы на обычных и не рассчитываем. Выто нам для чего
нужны, с вашей потусторонностью… – Сдобников вдруг за
говорил ласково. – Вы уж там, на том светето, за меня посо
бите, когда я того… Я ведь с вами похорошему. Так уж и вы…
– Учту, – буркнул Грозный и тут же сунул цитату: «Каждо
му воздастся по делам его».
– Да, Энгельс прав, – согласился генерал. – Ну, тогда,
прощевайте! (В следующий приход постарайтесь побольше
наскрести.
Сдобников по забывчивости пожал руку гостю и чуть не
отморозил палец, забыв, что температура тела у них, призра
ков, как у жидкого азота.
Глава девятнадцатая
Императрица сидела на платиновом стульчаке, читая в
подлиннике Платона. Прочитанная книжка Платонова валя
лась на полу. В пробитом кулаком, как помним, отверстии
между ванной и сортиром торчала голова Кольки Кваскова,
исполнявшего «а капелла» на англонемецком языке (компь
ютер не может ставить две немецкие точки над нужными бук
вами, падла!) знаменитую арию Эскамилио из «Кармен»:
– Euren Toastkann ich wohl erwidern, mit Euch, ihr Herrn, sind
wir ja nah verwandt…
Вертевшийся поблизости репер Тимотька, вторил певцу
репликами на англолатыни (акценты над буквами падла
компьютер тоже не может ставить!):
– Amissum non flet, cum sola (e)st Gellia, patrem…
– …und der Torero reicht seinen Brudern, – вопил Квасков.
– Si quis adest, iussae, prosiliunt lacrimae, – вторил Ти
мотька.
– eilt er wie sie zum Kampf, die frohliche Hand. –
надрывался Николай.
– Non luget, quisquis laudari, Gellia, quaerit: – тараторил ре
пер.
518
Георг Альба
– Sahtihrwohlschon am heilgen Feste den weiten Zirkus von
Menschen voll? – взял высокую ноту тенор.
– ille dolet vere, qui sine teste dolet, – сделал акробатический
пируэт Тимотька
– Ваше Величество, к Вам посланец из Кореи, – прекра
тил громовым рыком «преклонение перед Западом» вокалис
тов Турчинский. – Впустить?
– Впущай! – пукнула царица и для маскировки шумно спу
стила воду
Волоча огромную синтетическую сумку как у «челноков»,
вошла Анита Цой?
– Это ты что ль, Цой? – удивилась царица поспешности
возвращения посланной на ответственное задание. – Постой,
постой… Я тебе поручала выкрасть атомную бомбу, кажись, у
этого северокорейского хмыря? Так?
– Вот она в сумке! – сияла счастливая Анита. – Задание
выполнено.
– Подожди минуту… щас подотрусь… Моисейка где ты там?
Подскочил Борисов с рулоном туалетнонаждачной бума
ги (опять японский подарок) и принялся за дело.
– В биде пожалуйте, государыня, – замурлыкал он, скла
дывая использованную бумагу в особый государственной важ
ности пакет
Зашумела струйка воды, и раздались оргазмические поста
нывания.
– Вот так каждый раз! Кончаю даже от биде, а замуж никто
не берёт
Придворные сделали вид, что временно превратились в
мраморные статуи работы Церетели, лишённые слуха, но всё
же стыдливо покраснели, хотя и не такое слышали из цари
цыных уст.
– Иди пока, Анитка. Спасибо за работу. Смотрика, у тебя
сзади нитка… висит, – влюбился, наверное, в тебя корейский
правитель… Будешь представлена к награде! Следующий!
Aниту ласково вытолкали, и вошла с докладом Хакамада.
– Ну, слушаю тебя, японка ты наша, – успела облачиться в
халат и брякнуться в кресло царица. В сортире наводил поря
док Моисейка, фыркая дезодорантами семи сортов
519
Гены от Гогена
– Я устроила на Курилах множество птицеводческих хо
зяйств. И население теперь, вместо мечты отдаться соседям,
разводит кур
– Молодец! – встрепенулась императрица.
– В связи с тем, что в Японии началась кампания по борь
бе с курением, я предложила всем их курильщикам пересе
литься к нам, на Курилы. А то вулканы чтото стали затухать и
прежний эффектный пейзаж ухудшился.
– Ну, ты даешь, мать твою, недаром так долго в депутатках
стажировалась.
– В связи с переселением курильщиков, прибавилось ра
бочей силы. Они, всётаки, в отличие от наших, больше рабо
тают, чем курят. И хорошие автомобили делают.
– Ты гений! Тоже будешь представлена к награде. Ступай
пока. Следующий!
Вошла Угорелик, озираясь – нет ли лишних ушей?
– Ваше Величество, у меня сообщение особой важности, и
хотелось бы конфиденциально.
Все покиньте нас! – хлопнула в ладоши императрица и
придворных как ветром сдуло. Лишь одиноко торчал кулак
Турчинского в сделанном им недавно проломе (решили оста
вить дыру, как изыск интерьера)
– Знаете, Ваше Величество, две писательницы: Толстико
ва и Спиртнова в сговоре с тремя художниками: Сушиловым,
Глазуньиным и Пикассоновым – хотят надругаться над ше
девром Малевича «Черный квадрат».
– Как надругаться? Порезать или поджечь?
– Изрисовать непристойностями.
– А у меня недавно Черноморский флот просил утвердить
этот квадрат их знаменем. Черное к черному ведь подходит?
Царица задумалась, а Угорелик, по своей стародавней при
вычке, стала обдумывать очередной план покушения, учи
тывая планировку ванной и сортира: «Может, опять Грозного
на неё натравить? Да, разве встанет у старика?».
– Ну, я ещё понимаю этих скандальных консервативных
баб и ретроградов живописцев: Сушилова с Глазуньиным…
Но с какой стати Пикассонов с ними связался? Он же передо
вой художник с генами даже не от Гогена, а от самого Пикас
со! Емуто это зачем?
520
Георг Альба
– Он пока колеблется, – утешила Угорелик: «А что, если
ванну заполнить серной кислотой? Она ведь не пахнет. Тогда
и косточки растворятся. Была царица, а куда делась и неизве
стно. Хорошая идея!»
– Ладно, спасибо тебе, подруга, за ценную информацию.
Я приму меры, но сначала – ванну. А как там твой бывший?
Не балует?
– Ну, это отдельная песня, – засмущалась доносительни
ца и, попрощавшись, ушла.
Глава двадцатая
Предшествующая глава, по нашему с Вами мнению, доро
гой читатель, наверное, оказалась коротковатой. Автор то ли
торопился кудато, то ли настроения не было. Так что про
длим её здесь.
Стоит сообщить о нескольких новых элементах, украсив
ших царскую опочивальню. Вопервых, над альковом теперь
висела врастяжку засушенная балерина Ангелина Сволочко
ва, в прошлом вечная кость в горле императрицы. В обычной
своей балетной пачке и пуантах, но от каждой руки и ноги
тянулись канаты в разные стороны, просторной спальни.
Сооружение представляло собой нечто в виде тента, своеоб
разное распятие, называемое «андреевским крестом». Такси
дермисты на славу потрудились, выпотрошив объект, не по
вредив шкурки, и чучело даже пугало своей натуральностью
(ну, как живая!). Отстрел заказывали вновь объявившемуся
Сашке Македонскому, кемто клонированному. Зачем же про
падать на том свете нужному человеку, раз для него и на этом
ещё море работы?
Случившаяся с одиозной балериной перемена, как все счи
тали, только в лучшую сторону. Особенно была рада админи
страция Очень Большого Театра, где многие пострадали от
капризов несносной примы. Ставший вдовцом, молодой суп
руг тоже не особо огорчился, так как был сам на грани («все
жилы вытянула»)… злые языки говорят, что он киллера и на
нял, заплатив большие деньги за «воскрешение» убивца. А
царица, как узнала о произошедшем, так и пристала к вдовцу
521
Гены от Гогена
– продай, мол, тело! Убитый горем супруг, чтобы не тратить
ся на роскошные похороны, уступил. Теперь для успокоения
нервов занялся йогой, сойдясь с тренершей. Общественность
отнеслась к случившемуся весьма равнодушно (так всем осто
чертела вездесущая плясунья). Прокуратура и следственные
органы тоже ведь заняты своими проблемами. Ночами неко
торые начальники райотделов ходят теперь по супермарке
там и с помощью боевого оружия регулируют штатные рас
писания сотрудников магазинов. Подобно волкам, которые,
как известно, поддерживают равновесие наличия разных осо
бей в природе. Так что никакого расследования не проводи
лось, тем более что императрица ответственно заявила: «Беру
это дело под личный контроль». Единственно, что стало не
сколько беспокоить царицу, так это появление в опочивальне
серебристых легкокрылых насекомых, именуемых молью.
Наверное, в шкурке завелись. Пока что, правда, порхают толь
ко отдельные экземпляры, и царица, изловчаясь, прихлопы
вает гадёнышей, считая это своей утренней зарядкой. Но лиха
беда начало… Мыто с Вами, читатель, знаем, чем страдает
Вождь Мирового Пролетариата. Назовём это условно «болез
нью Ильича» по аналогии с «лампочкой» и двинемся дальше.
До этого у нас было, вопервых, а теперь будет вовторых
(речь о новых элементах царицынской спальни). Речь о на
польных часах в виде женской мраморной статуи. Типа «ми
лосской», но с обеими руками. Фокус в том, что это на самом
деле живой человек, известная всем кинокривляка Рунета
Кикиморова, тоже давно опостылевшая царице, за что и была
превращена в часы. Тощая фигура знаменитости, конечно,
обнажена и раскрашена под мрамор. На лице маска в виде
циферблата со стрелками, которые изнутри поворачиваются
вручную. Вернее «взубную». Короче, берутся рычажки в рот и
поворачиваются с помощью губ и зубов. В качестве шпаргал
ки рядом на стене – наиточнейшие электронные швейцарс
кие. На них и косится «богиня времени». Работаепитимья
«богини» заключается в следующем: на вопрос царицы: «ко
торый час?» – живые часы сообщают точное время с обяза
тельной присказкой, известной всему культурному сообще
ству. Кстати, барыня называет свою хроносрабыню «хрено
сом» или «хренометром». Вот как выглядит процесс:
522
Георг Альба
– Хренос, который час?
– Двадцать минут второго. Как страшно жить!
– Сколько там набежало?
– Полтретьего. Как страшно жить!
– Который сейчас?
– Без десяти семь. Как страшно жить!
Весь кайф именно в этой знаменитой присказке. Когда
царица справляется о времени при гостях, то те от «как страш
но жить», хохоча валятся на пол и бьются в истерике, пока
сиюминутный Турчинский не приведёт их в чувства с помо
щью «отбойных» кулаков и валерьянки. И так весь день на
пролет. Правда, ночью, если царица дрыхнет, то и «часы»
могут передохнуть и прилечь на специальную, выдвигающую
ся из стены, кушетку. Хотя, среди ночи (проснулась по
маленькому) тоже может последовать вопрос и надо быть
начеку.
«Хронометриню», конечно, кормят три раза в день, одно
временно с царицей. Когда у той забит рот, она забывает о
времени и даже о сексе. Что касается отправления естествен
ных потребностей, то и здесь всё продумано до мелочей. Но
не будем вдаваться в подробности
Заметим, что при всей садистской жестокости подобной
затеи, судьба Кикиморовой куда более счастлива. Хотя бы не
выпотрошена, не высушена и не превращена в шкурку
– Вот каковы они, царские причуды, дорогие граждане! –
воскликнем мы голосом Коровьева и, покопавшись в исто
рии царствований, обнаружим массу подобных тираничес
ких ухищренийзабав. Так что не мы, как говорится, первые,
не мы и последние
* * *
Толстикова и Спиртнова подвергли колеблющегося Суши
лова интенсивной «артподготовке». Посещали его студию
каждый день, расталкивая живую очередь желающих попо
зировать. Застаревшие пенсионеры и ветераны обоих полов,
а так же и бомжи, коих живописец разыскивал по вокзалам и
рынкам, не протестовали, когда две эффектные и явно очень
культурные дамы (отборный мат и неизменная сигарета) без
очереди врывались к художнику.
523
Гены от Гогена
– Вот вам баллончики с краской, – вручила Спиртнова
Сушилову объёмистую сумку. – Не будете же вы кистью ору
довать, когда каждая секунда дорога.
– Но я техникой «граффити» не владею, – засомневался
художник. – Может, мальчишек наняли бы, а?
– С мальчишками каши не сваришь, – настаивала Спирт
нова, – Тут нужна рука мастера. Именно мастер должен по
ставить заслон провокатору от искусства!
– Мы всё подготовили, – успокаивала Толстикова. – Под
купленный нами сантехник устроит пьянку с охранниками,
предварительно отключив сигнализацию
– А он надёжный, этот сантехник? – спросил будущий
«шахид».
– Очень милый и сговорчивый человек, – расплылась в
улыбке Толстикова. – Внешне вылитый Брежнев. Такие же
шоколадные брови и челюсти вставные. Да и всяческие успо
каивающие таблетки обожает. Я ему мешок их достать обе
щала.
– Стекло и решетки подпилит сам Ури Геллер, – сообщи
ла Спиртнова.
– Который ложки гнёт? Емуто это зачем?
– Мы сказали, что хотим уничтожить некое антисемитс
кое полотно, – в унисон доложили дамы. – Дэвид Коппер
фильд почемуто отказался, хотя тоже еврей…
– Ну и заварили вы кашу, – схватился за голову художник.
– Меня же авангардисты потом растерзают.
– Глазуньин будет стоять на атасе. Кстати, он намекал мэру,
что негоже находиться этой авангардистской мазне пососед
ству с шедеврами, – сказала Толстикова.
– И что мэр?
– Сказал, что собственными руками очистил бы весь зал
современной живописи и, в частности, этот самый «Квадрат»
порвал бы.
– «А если его ликвидируют или испоганят? – закинул удоч
ку хитрый Глазуньин», – продолжала Толстикова. – Мэр ска
зал: «Поступлю как Пилат: умою руки».
– Ну тогда ещё ничего, – немного успокоился Сушилов
и опрокинул стакан водки. – Дамам уж не предлагаю. Из
вините.
524
Георг Альба
– Скоро что ли позовут нас зарисовываться? – послыша
лись биения и стенания за дверью
– Хорошо, – крякнул, занюхав выпитое замасленным ха
латом. – Согласен!
– Больше не будем Вас задерживать, – заспешили заговор
щицы к выходу. – О точной дате сообщим в ближайшее время
– Инвалиды второй группы, заходите, – позвал художник.
В дверях образовалась свалка людей с костылями, и по
слышались стенания и вопли.
– Граждане, граждане, по одному, – призвал к порядку ху
дожник. – Всётаки вы не за колбасой пришли…
Глава двадцать первая
– Египтяне, вавилоняне и персы рождались, наполняли
планету шумом и блеском, затем гасли, превращаясь в грезы
сказок и предания, а потом исчезли совсем. За ними появи
лись греки и римляне, устроили жуткий шум и гам, но и они
исчезли. Появились и другие народы, некоторое время высо
ко держали свой светоч, но он выгорел, и они сидят теперь в
полумраке, если вовсе не исчезли с лица земли. Еврей видел
их всех, превзошел их всех, но и сейчас тот же, каким и был
всегда. Все на свете смертно, кроме… еврея! Все минует, а он
остаётся, – Троцкий тяжело выдохнул, устав от собственного
монолога, и резко выдернув из головы бутафорский топор,
подальше отбросил его.
– В чем же секрет бессмертия евреев? – спросил с безнадё
гой в голосе Глазуньин, закурив новую сигарету.
– Уцелеть нам помог иудаизм, – повеселел Лев Давыдыч.
– Не мы храним нашу веру, но наша вера хранит нас.
– А как же коммунизм и всемирная революция?
– Это были увлечения мои как человека. А, став существом
инфернальным, я вернулся к первоисточнику.
– Говорите, что вы инфернальный, а выглядите как жи
вой, – восхитился живописец и от волнения закурил новую
сигарету, не докурив прежнюю.
– Насчёт «выглядеть» есть анекдот, – совсем развеселился
525
Гены от Гогена
создатель Красной Армии. – Один другого спрашивает: «Вы
еврей?», Тот отвечает: «Нет. Просто сегодня я плохо выгля
жу».
Художник расхохотался и закашлялся, подавившись ды
мом. А Лев Давыдыч с жаром продолжил:
– ...В параллельном мире очень развиты высокие техно
логии, поэтому, как говорится, комар носа не подточит. Не
отличите кто пред вами – живой или его имитация? Един
ственное отличие нас от вас – тени не отбрасываем
Как раз на Троцкого спереди падал луч яркого светильни
ка, коих имелось в студии множество. Художник не поленил
ся встать и, подойдя к революционеру, заглянул ему за спину.
– Ишь ты! И в правду. Никакой тебе тени…
– Вот такто, дорогой вы мой, – Троцкий торжествовал,
будто бы получал очередной орден за победу над белогвар
дейцами.
– Тут вот какое дело, – слегка посуровел художник. – Всё
хотел вас спросить, как вы относитесь к авангарду?
– Вы имеете в виду передовые части армии в бою?
– Нет. Я про живопись.
– В живописи люблю авангард, так как сам хотел стать пе
редовым в искусстве, если в революции не преуспею. Я же
вам, кажется, рассказывал про свою беседу с Сезанном?
– Помню, помню… И кого же вы любите из художников?
– Ну, этого из наших… как его? Ну… Шмулевича!
– Какого ещё Шмулевича? Нет такого.
– Ну, как же нет? А «Чёрный квадрат» кто написал? Кста
ти, моя любимая картина…
– Вы имеете в виду Малевича? – расхохотался Глазуньин.
– Казимира? А вы… Шмулевича!
– Какая разница? Тоже ведь аид, наверное, раз такой дерз
кий новатор.
– Да нет. Он как раз был ярый антисемит.
– Вы уверены? – насторожился Лев Давыдыч. – Не хочет
ся в это верить.
– Ваше дело. Не верьте… Я вот, собственно, почему завёл
речь об авангарде?
– Почему?
– Готовится тайная акция по ликвидации этого «Квад
рата».
526
Георг Альба
– Как же так? Это же шедевр!
– Шедевр не шедевр, но ряд художников реалистического
направления приняли твёрдое решение покончить с этим бе
зобразием.
«Надо это дело предотвратить, – лихорадочно соображал
Троцкий. – Следует и Ленину со Сталиным сообщить о гото
вящемся злодеянии. Ведь они тоже влюблены в «Квадрат» и
ревностные поклонники Шмулевича. Надо срочно принять
контрмеры!»
* * *
Обнаженная Угорелик стояла в нужной художнику позе,
держа на плече античную амфору немалого веса. Свободной
рукой тянулась к виноградной лозе, свисавшей откудато
сверху. Пикассанов в отдалении пыхтел у мольберта, посто
янно, отработанным движением головы, забрасывая на мес
то спадавшую на глаза «прядь гениальности».
– Ты представляешь? Эти две дурынды хотят изговнять
«Чёрный квадрат» и наняли для этого мудака Сушилова, –
делился Вирус с натурщицей страшной тайной.
– Делать им больше нечего, – ухмыльнулась Розитка. –
Никто не **** – вот от этого и лезет в голову всякий вздор.
– Да, ты права! И что дался им этот «Квадрат»?
Внезапно повеяло смрадом «куриной слепоты» и снизу
донеслись тяжёлые шаги. Он поднимался по лестнице
– Ну вот, ещё этого пидора не хватало, – возмутилась на
турщица, ставя кувшин на пол. – Я при нём не буду!
– Ты же у нас без комплексов? – удивился Вирус. – Неуже
ли стесняешься этого старого пердуна, который тебе в праде
ды годится? Не обращай внимания! Давай продолжим сеанс.
В это время усатый стоял уже на последней ступеньке.
– Какой красивый девушэк! – сразу же выстрелил он ком
плиментом. – Ты гурзинка будэш?
– Я – яврейка! – снова взвалила на плечо кувшин натур
щица. – Вас это не устраивает, товарищ Сталин?
– Вай! Зачэм так сердышся? Я очень люблю ваш древни
народ! Лазар Каганович был мой лучши друг и Ягода тоже…
Не будем о национальностях
527
Гены от Гогена
– Да вы присаживайтесь, – подвинул кресло вождю
художник.
Коба тяжело плюхнулся и тут же озадачил Вируса вопро
сом:
– Слышал, что хотят «Чёрный квадрат» ликвидировать, а,
Вырус?
– Да, вы не ослышались, Ёсь Серионыч.
– Как же можно? Это ж вшидэвр! Мой любимый полотно.
Да и всэх члэнов Поллитбюро, включая и мерзавца Бронш
тейна… Да и Ильич на всем, что под руку ни попади, этот
квадрат мазюкает. А после инсультов стал и говном рисовать…
Вы о Вожде мирового пролетариата подумали? Его же удар
хватит…
– Да хватит уж с него этих ударов, – подмигнул натурщице
живописец. – Сколько можно? Что он Мохаммед Али или
Майк Тайсон, что ли?
– Как ты смэеш, сопляк, – топнул ногой вождь, – так от
зываться о Великом Учителе?
– Да не я же собираюсь это дело проводить, – струхнул
Пикассонов, – а те две бабы с телевиденья
– Вон наш Пиросмани писал на черных клеёнках изза от
сутствия по бедности холстов, – продемонстрировал исхуй
ствоведческую осведомлённость Сталин. – Так что же, его
работы тоже надо уничтожать, раз они на чёрном фоне и тоже
в основном квадратной формы?
– Пиросмани же писал не из авангардистских побужде
ний? – вякнула натурщица.
– А тэбя, жэнщина, никто не спрашивает! – рявкнул вождь
и пустил в сторону нахалки струю едкого дыма. Та закашля
лась и выронила амфору, пожелавшую разбиться на мелкие
черепки.
– Эээ! Я за этот экземпляр 10000 баксов заплатил на Кип
ре, – опечалился Пикассонов и в сердцах бросил палитру на
пол. – Ну вас всех на *** с вашими квадратами и треугольни
ками! Я пойду по стопам отца и создам свою «Гернику»!
– Вот Геринга я тебе писать не советую, – нахмурился Ста
лин. – Этот прохвост, когда мы ещё дружили, проиграл мне в
преферанс 1000 рейхсмарок и до сих пор не отдал.
– А вы Адольфу Сергеичу не жаловались? – посочувство
вал художник.
528
Георг Альба
– Жаловался, да что толку. У него тогда никак не вставал на
Еву Браун и он хотел глотать цианистый… Еле отговорили.
Уж не до жалоб на Геринга.
– А вы бы к Гиммлеру, – расфантазировался художник.
– Ну ты тоже… посоветуешь! Ещё прикажешь жалобу в ге
стапо писать?
Снизу в дверь тихо постучали.
– Вот доигрались, – нахмурился вождь. – Запеленговали
за такие разговорчики как последнего Зорге какогонибудь…
Глава двадцать вторая
– Вы куда, гражданин? – спросил стоявший у Мавзолея на
посту Тарзан плотного гражданина в рясе, направлявшегося
бодрым шагом к усыпальнице. (Тарзан – тот самый, Наташи
Королёвой).
– Мне назначено, – буркнул священнослужитель, отки
нув хипхоповский капюшон.
– Ах, это вы, Геннадий Гексагенович! Сразу и не узнал…
Богаты будете… както странно одеты.
– Как надо, так и одет! А богатства не для меня… Он у себя?
– Давид Ёсичь на месте. Проходите.
Зюгадин, прошелестев полами рясы, вошёл в двери мемо
риала.
«Почему попом вырядился, – недоумевал страж, сам оде
тый лишь в плавки. – Верующим, что ли стал?»
Оставим Тарзана за решением его нелёгкой задачи и пос
ледуем за гостем.
– Присаживайтесь, Геннадий Гексагенович, – указал на
гостевое кресло хозяин гробницыкабинета. – Никак уверо
вали?
Кобазон не верил своим глазам: твёрдокаменный комму
нист – и вдруг в рясе.
– Вы от когото скрываетесь, одевшись подобным обра
зом? – любопытство жгло даже столь выдержанного челове
ка, как наш Огородный артист.
– Ни от кого не скрываюсь, а сам пришёл к вере и попрошу
выслушать меня.
529
Гены от Гогена
– Я вас внимательно слушаю, – устроился поудобнее в
президентском хрустальном кресле истинный глава государ
ства, но незаметно всё же нащупал тайную кнопку за спинкой
кресла. Мало ли, что может отколоть гость, коль шарики пе
регрелись
– Неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого;
ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя,
потому что, судя другого, делаешь то же.
– Помоему, я никого пока не сужу, Геннадий Гексагено
вич, – опешил и насторожился Голос Эпохи.
– А мы знаем, что по истине есть суд Божий на делающих
такие дела.
– Согласен, – решил не волновать больного мудрый ар
тист.
– Неужели думаешь ты, человек, что избежишь суда Бо
жия, осуждая делающих такие дела и сам делая то же?
– Что вы имеете в виду? – начал нервничать Давид Ёсичь
– Или пренебрегаешь богатством благости, кротости и
долготерпения Божия…
– Вы по какому вопросу пришли, товарищ Зюгадин? – на
чал терять терпение самый выдержанный из людей
– По упорству твоему и нераскаянному сердцу ты сам себе
собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда
от Бога.
– Вы, помоему, не по адресу, Геннадий Гекса…
– Какой я тебе Геннадий? – грубо перебил гость. – Я апос
тол Павел отныне!
Палец, долго и нервно танцевавший над заветной кноп
кой, наконец опустился: пора!
– Воздастся каждому по делам его! – кричал «лжеапостол»,
трепыхаясь как пойманный судак, в железнохватких ручищах
«рыбаковохранников». Беднягу, продолжавшего обличать,
поволокли за кулисы.
– В Кащенко его! – крикнул вслед правитель. – Надо же,
какая беда стряслась с человеком: был правоверным комму
нистом и на тебе…
– Свихнулся! Это однозначно, – констатировал сын юри
ста, сидевший за соседним столом, исполняя роль помощни
ка и советника.
530
Георг Альба
– Так ему, коммуняке проклятому! – торжествовала Ста
родворская, принятая на должность секретаршиконсультан
та. – Всем им пора рясы надеть!
– Что за бардак творится при дворе этой засранки в шоко
ладе? – вздыбился юристов сын. – Пора нам менять царицу!
Однозначно.
– Да подождите вы с этим, Вольф Владимирович, – при
мирительно начал Кобазон. – Сначала надо провести мероп
риятие в Сочи, а потом уж и переворот
– Вон эта плясунья захотела стать мэром Сочи, так царица
превратила её в балдахин над своим ложем, – сообщила, сде
лав таинственным морщинистое лицо, Стародворская. –
Выпотрошила и высушила как…
– Как? – разинул рот даже Рот Эпохи, с детства любивший
животных.
– А ту, которая вечно кривлялась, – продолжала инфор
мировать секретарша, – превратила в часы.
– В какие? – уточнил Вольф Владимирович.
– В напольные.
– Вот если б в швейцарские, – огорчился юристов сын, у
которого недавно спёрли его дорогущие.
– Она к тому же волшебница? – изумился любивший с дет
ства страшные истории Огородный артист.
Всеобщее изумление прервали появившиеся в дверях плав
ки с геркулесовской мускулатурой в придачу и доложили:
– Давид Ёсичь, к вам новый посетитель просится и тоже
похож на монаха. Впустить?
– Может, сегодня какой православный праздник? – уди
вился Ёсичь. – Вот и повадились… Впускай.
Рука снова на всякий пожарный потянулась за спинку крес
ла и зависла над спасительной кнопкой
Вошёл ГрязноГрозный, одетый в свой обычный халат и
сапожки, в одной руке он держал меховую шапку в другой –
свернутый в трубку пергамент. Микроклимат в помещении
резко изменился: запахло хлоркой, ведущей неравную борьбу
с застаревшими фекалиями.
Присутствующие зажали носы, но Ёсич успел спросить:
– Что у вас, Иван Василич?
О блуждающем по Москве клонированном царе давно
531
Гены от Гогена
было всем известно, поэтому присутствующие ничуть не уди
вились колоритной фигуре гостя.
– Вот снова грамотку из собранья Софки Палеолог отко
пал, – развернул пергамент царь. – Желаете послушать?
– Валяйте! – разрешил Ёсич, пощупав кнопку.
– Велик он более всех человеков, – начал читать гость. –
На две трети Бог, на одну он – человек...
– Опять про религию, – заворчала атеистка Стародворс
кая и чихнула от хлорки.
– ...Образ его тела, – продолжил чтец, – на вид несрав
нен…
– Про нашего Тарзана, что ли? – шепнул сын юриста, ти
таническим усилием подавив назревавший чих.
– Буйный муж, чья голова как у тура, чьё оружие в бою не
имеет равных!.
При слове «буйный» палец КобыЗона самопроизвольно
опустился на кнопку.
– ...Все его товарищи, – трепыхался в руках цементнокреп
ких охранников покоритель Казани, – встают по барабану…
Но внезапно руки охраны стали ловить воздух... Царь ис
чез вместе с ценным пергаментом, оставив на полу кучку кала,
присыпанного хлоркой.
– Еще этого нам не хватало, чтобы гадили в Мавзолее, –
возмутился Голос Эпохи. – Наказать Таразана за плохое несе
ние службы! Пускает всех, кого ни попади… Что здесь Треть
яковка какаянибудь или Эрмитаж? Убрать нечистоты и
проветрить помещение.
Внезапно гдето под потолком и вправду раздалось тремо
ло барабана, и оттуда спрыгнул улыбающийся Бухарин.
– Николай Иваныч, а вы откуда здесь? Вы же в Питере, –
схватился за сердце впервые в жизни Голос Эпохи и завалил
ся в кресле, теряя сознание.
– Да вы же сами про Эрмитаж, – затараторил Бухарин. –
Вот я и прилетел…
– Скорую! Скорую! Вызывайте Скорую! – завопила Ста
родворская и кинулась к Ёсичу, доставая из сумочки валидол,
лежавший рядом с цианистым калием на всякий случай. – Не
перепутать бы…
Николай Иваныч видя, что явился некстати, поспешил
532
Георг Альба
раствориться в сильно хлорированной атмосфере Мавзолея,
оставив в замешательстве обезумевшую охрану, кидавшуюся
по углам, ловя воздух.
– Да, день сегодня не задался. Это однозначно, – конста
тировал сын юриста и стал теребить медленно приходившего
в себя Ёсича. – Что вы так перепугались, будто бы Собчак
родила?
Глава двадцать третья
Сушилов чувствовал себя как Иисус последней ночью в
Гефсиманском саду. Будучи деревенским и крещённым, он
помнил знаменитые слова и твердил их про себя: «Отче Мой,
если не может чаша сия миновать меня, чтобы мне не пить
ея, да будет воля Твоя». Но уверенности в правильности пред
стоящего поступка не прибавлялось. Тогда решил обратиться
к Ильичу. Какникак, тоже своего рода бог, хоть и земной.
Вождь, по обыкновению, занимался туалетом. Боролся с се
ребристыми насекомыми, встряхивая руками, как куры кры
льями, и резко взбрыкивал спиной и шеей, как кошки и соба
ки, сбрасывая блох
– Владимир Ильич, дорогой, хочу просить у вас совета, –
неуверенно подошёл к чистюлевождю художник.
– Спгашивайте, молодой человек. Дам любой совет, буду
чи создателем Советской власти!
– Как вы относитесь к «Чёрному квадрату» Малевича?
– А почему вдгуг вы об этом спгашиваете?
– Видите ли, мне поручено надругаться над ним… ну, что
ли, осквернить, – запутался в мотивации заговорщик
– Кем погучено, если не секгет? – ранее тусклые глазки
Вождя заискрились искренним интересом.
– Две передовые исхуйствововедши и художник Глазунь
ин считают, что это не произведение исхуйства, а безобразие.
Мне, как представителю народа, и поручили…
– Собственно, я с ними согласен, – встрепенулся Ильич.
– Пгавда, мои коллеги по цеху: Сталин и Тгоцкий иного мне
ния. Я им поддакиваю из тактических сообгажений, но сам
533
Гены от Гогена
бы лично погвал в клочья или бы свою Наденьку натгавил.
Она в вопгосах живописи так же непгимигима, как и в литега
тугных.
– Так вы за?
– За! – Ленин профессиональным движением вскинул на
тренированную голосованиями на многочисленных съездах,
сильно поеденную клопами и молью бледноголубую
ладошку.
– А то я сомневался… какойникакой, а Малевич всё же –
коллегахудожник
– А мы его, этого Малевича, пригласим сюда самого да
побеседуем, если хотите?
– А разве такое возможно? – чуть не наклал от неожидан
ности в штаны Сушилов.
– Нет кгепостей, котогые не бгали бы большевики! –
Вождь как бывалый иллюзионист щёлкнул пальцами и сде
лал комуто приглашающий жест. – Пожалте бгиться, това
рищ Малевич!
Сушилов не поверил глазам: перед Ильичом стоял креп
кого сложения, среднего роста господин, в сюртуке, белой
манишке и галстуке.
– Вы меня звали, господа? – спросил он сумрачным голо
сом, но, окинув взором шикарную студию, тут же просвет
лел. – Вот мне бы такую!
– Не надо завидовать, товагищ, так как вы находитесь в
более позднем вгемени и ваш потомок хотел бы, чтобы вы
немного гассказали о себе и, в частности, о создании вашего
знаменитого «Квадгата».
– Что ж, извольте, – ничуть не смутился призрак и без при
глашения опустился в ближайшее кресло. Ленин и Сушилов
последовали его бесцеремонному примеру.
– Вы пгавы, в ногах пгавды нет. Она лишь в нашей одно
имённой газете. Нус, слушаемс вас!
– Сознаюсь, что подобная идея использовалась и до меня,
– заскромничал Казимир. – Ещё в 1893 году Альфонс Алле
выставлял полотно «Битва негров в глубокой пещере тёмной
ночью».
– Это вгоде как «темно как у негга в жопе», – засмеялся
Ильич, не чуждый шуткам и фольклору.
– Вроде того, – согласился Казимир. – Но, признаюсь,
534
Георг Альба
«Квадрат» занимал центральное место в моём творчестве.
Создав его, я долгое время не мог ни есть, ни спать. И сам не
понимал, что такое сотворил. На создание картины повлияла
смерть от тифа моего единственного сына Анатолия в октяб
ре 1915 года.
Беседующие на минуту замолкли, соболезнуя горю роди
теля.
– Ещё в декорациях к опере «Победа над Солнцем», – про
должил Малевич, – я применил квадрат как пластическое
выражение победы активного человеческого творчества над
пассивной формой природы. Чёрный квадрат вместо солнеч
ного круга!
– Да ведь темно будет, – удивился Ильич.
– Это была декорация к пятой сцене первого действия, –
не смутясь продолжал художник, – представляющая собой
квадрат в квадрате, поделённый на две области : чёрную и
белую.
«Вот он формализмто, где зарыт, – уже более бесстрашно
подумал Сушилов. – Резать к чёртовой матери! А я засмущал
ся…»
Ленин на миг задумался и, почесав затылок, отчего взви
лась серебристая стайка, бойко заметил:
– Читал я в «Миге Искусства» статейку Александга Бенуа
о вас. Он, кажется, писал: «Несомненно, это и есть икона,
котогую господа футугисты ставят взамен мадонны».
– А мне известно, что «левая» критика реагировала вос
торженно, – защитился Малевич. – А исхуйствовед Гершен
зон повесил одну из копий «Квадрата» у себя в кабинете
Оставим, дорогой читатель, этих наших героев и поинте
ресуемся, чем заняты другие.
* * *
Другие собрались у Пикассонова. Сталин позвал в гости
Троцкого, временно примирившись с классовым врагом. Сам
Вирус, Коба и Лев Давыдыч сидели в просторной кухне за сто
лом и попивали грузинские вина, закусывая фруктами (не
535
Гены от Гогена
давно пришла с оказией посылка от самого Саакашвили). Тема
беседы та же, что и в предшествовавшем эпизоде
– Картину он написал в 1915 году, и писал несколько меся
цев. Она выставлялась на последней футуристической выс
тавке в Петербурге зимой 1915 года, – сообщил Пикассонов.
– Я был на той выставке, – заметил Троцкий. – Картина
висела на самом видном месте в так называемом «красном
углу», где обычно вешают иконы.
– Впоследствии он написал, чуть ли не семь копий. А во
обще создал четыре варианта, которые различны по фактуре,
– продолжил Вирус. – Им также было написано два «Крас
ных квадрата» и один белый
– «Красный» я заказал для своего кабинета в бронирован
ном поезде! – похвалился Троцкий.
– А кто «Бэли» заказал? – хитро прищурился Сталин и,
вспомнив про трубку, стал её набивать.
– Не надо меня подкалывать, Коба, мы вроде помирились
с тобой?
– Шутю, шутю, – успешно раскурил свой агрегат Отец
Народов и пустил паровозную струю. – Кстати, когда его хо
ронили в 1935 году, то в открытом грузовике бил установлен
нэ обычни гроб, а как его, чёрт, называется? Особи форма…
– Супрематический, – подсказал эрудированный Вирус.
– Да, да! А на капоте намалевали – вот он, почему Мале
вич – чорни квадрат, – добавил Сталин, активно способство
вавший переселению художника в мир иной. – А над моги
лой в Немчиновке установили деревяни куб с нарисованни
чорни квадрат. Потом в войну пришёл немец и всё сравнял с
землёй. Теперь нэт ему могила…
Наполнили бокалы, и выпили, помянув.
– Ниспровержение старого мира исхуйсства да будет на
чертано на ваших ладонях, носите чёрный квадрат как знак
мировой революции! Таков был лозунг Малевича, – сообщил
подкованный Пикассонов.
– Ну, с подобным ему надо било к Гитлеру обращаться, –
пробурчал Сталин. – Это у них всё чорни цвэта!
– Вообщето «Квадрат» связывают с еврейскими мотива
ми, – вышел на проторенную тропу Лев Давыдыч. – Для мо
лодых витебских художниковевреев это означало ритуаль
536
Георг Альба
ный предмет – тфилин, надеваемый иудеями при молитве.
– А вшиви про баню, – хохотнул Коба. – Опять вы за своё?
Вы же покончили с религией предков, став революционером.
– Ну, не ссорьтесь, господа, – поднял бокал Вирус. – Да
вайте выпьем за единение религий!
Глава двадцать четвёртая
Толстикова и Спиртнова решили совместно посетить Тре
тьяковку для того, чтобы окончательно утвердиться в своём
решении, что с «квадратом» пора кончать. Отыскав зал, где
висели работы Малевича, они начали тщательный осмотр
произведений, коих выставленными оказалось одиннадцать.
Подойдя к висевшей с краю картине, Спиртнова нагнулась
посмотреть пояснение на табличке.
– «Весна — цветущий май, – прочла она название, так как
знатоком творчества художника не являлась, – холст, масло,
1904 год».
– Ну, это ещё на чтото похоже, – одобрила Толстикова. –
Хоть и не очень реалистично, но понять можно.
Спиртнова прочла табличку под следующей:
– «Станция без остановки. Кунцево, холст, масло, 1913»
– А за это уже можно руки оторвать, – зарычала Толстико
ва, не видя на полотне соответствия заявленному названию.
– Да, тут непонятное началось, – согласилась Спиртнова.
Теперь над табличкой склонилась Толстикова и, щуря под
веденные, но подслеповатые глаза, изрекла:
– «Плащаница, холст, масло, 1908». Разве он был религио
зен?
– Не похоже, – разглядывала полотно Спиртнова, отходя
и приближаясь. И даже надела очки, будучи близорукой.
Обычно носить стеснялась при людях. Но посетителей – кот
наплакал, поэтому напялила.
– «Женщина с граблями, – остановилась у очередной кар
тины Толстикова и сощурилась, читая, – холст, масло, 1915».
Это весьма известная работа.
– Да, я ранее иллюстрацию видела во многих изданиях, –
направилась к стоявшей одиноко статуэтке Спиртнова.
537
Гены от Гогена
– «Супрематическая архитектурная модель, – прочла таб
личку, – 1927, гипс». Высокая какая – аж 76 с половиной сан
тиметров.
– Относительно поздняя работа, – грозно заметила Тол
стикова. – Здесь он уже полностью погряз в своих изыскани
ях. Гадость какая!
– А вот смотрика, вполне реалистическое полотно, – дви
нулась к следующей картине Спиртнова и прочла: «Сёстры,
холст, масло, 1930».
– Да действительно недурненько, – согласилась Толсти
кова. – Вот мог же почеловечески, хоть и в поздний период.
Так нет, надо выкаблучивать, выкаблучивать!
– А вот здесь опять за своё, – склонилась над табличкой
Спиртнова. – «Портрет с гребнем в волосах, холст, масло,
1933».
– Да тут сам чёрт не разберёт, – возмутилась Толстикова и
полезла за сигаретами (так взволновалась, что закурить захо
телось), но, увидев вдалеке старушкусмотрительницу, свои
чувства обуяла. – Надо же так мазюкать! Где тут волосы, где
гребень?
– И период поздний, – добавила Спиртнова, которой тоже
страшно хотелось затянуться сигаретой. – За два года до смер
ти намалевал.
– А когда он...?
– В тридцать пятом, в Ленинграде… А вот смотри – ещё
похлеще! «Девушка с красным древком, 3233й годы».
– За такое не только руки, но и ноги надо оторвать, – по
лыхнула со всей мощью неутолённого никотинного позыва
Толстикова.
– А тут вот сам… и на человека похож.
Они подошли ко вполне реалистичному автопортрету не
большого формата (27 на 26), выполненному на бумаге аква
релью и гуашью.
– Ведь мог же, когда хотел, – продолжала страдать от ни
котиновой зависимости Толстикова. – Вон какой был краси
вЕц, как говорят в Одессе, в 1910м году. Просто жених!
– Вон, вон он родимый, – поволокла к другой стене Спир
тнова подругу.
538
Георг Альба
Небольшое полотно (79,5 на 79,5) – этот самый «Квадрат»
зиял как пробоина в стене. Дамы отскочили в испуге, как от
струи горячего пара, но потом боязливо приблизились и про
чли табличку: «Чёрный супрематический квадрат...».
– «...1915 год, холст, масло», – добавила Толстикова, ощу
щая, если и не момент истины, то некое предоргазмическое
состояние.
– А вон смотри, вполне нормальная работа, – отвлеклась
Спиртнова на соседнее полотно. – «Портрет художника М.
В. Матюшина. Холст, масло, 1913 год». И огромный какой
холст, больше метра…
– Не отвлекайся от главного, – не могла оторвать взора
Толстикова от объекта своей патологической ненависти. – Да,
говорят, что их здесь два. Второй припрятали, гады!
– Казимир, Казимир… а как он по отчеству? – стала вспо
минать более спокойная Спиртнова.
– Северинович я, – тихо произнёс вдруг неизвестно отку
да взявшийся посетитель – мужчина средних лет и роста,
плотного телосложения.
Толстикова обернулась на голос и чуть было не потеряла
контроль над собственным мочевым пузырём (ей не только
хотелось курить, но и давно – помалому). Казалось, что ав
топортрет ожил и увеличился в размерах, обретя руки и ноги,
которые так хотелось оторвать гневной телеведущей. Муж
чина, правда, не отбрасывал тени, но дамам было не до таких
пустяков. Они словно превратились в статуи, не в силах дви
нуть ни одной частью тела. Лишь послушные уши впускали
слова, произносимые призраком: «...Учился в Киевской ри
совальной школе в 189596 годах и в частной студии Рерберга
уже в Москве с 1905го по 10й годы. С конца девятисотых
принимал активное участие в художественных выставках в
Москве. В десятых годах сблизился с кругом Ларионова и фу
туристами… А «Квадрат» – это мой царственный младенец,
которого я приравниваю к изображению Христа…».
Прервём сцену. В музыке это называется «прерванным ка
дансом», когда аккорд как бы «зависает» (уместно и сравне
ние с компьютером), не переходя в следующий по предпи
санному ему правилу. Да, нам ничего другого и не остаётся.
Надеемся, дамы постепенно придут в себя. То, что не бухну
539
Гены от Гогена
лись в обмороки уже хорошо. Не будем и звонить в Кащенко,
а прейдем плавно к другому герою нашего захватывающего
повествования…
* * *
Сушилов часто бродил по городу в поисках нужной моде
ли для предстоящей картины. И всегда возвращался не с пус
тыми руками. То какую нищенку, то инвалида, а то и бомжа
подцепит. Он им деньги не платил, но кормил, поил, отмы
вал, отчищал. И все оставались довольными. На сей раз, про
ходя мимо Исторического музея, он заметил у входа колорит
ного стрельца, исполнявшего роль охранника и клоуна одно
временно. Стрелец высок ростом, немолод, но жилист и кря
жист, и вполне сгодился бы для задуманного исторического
полотна. Сушилов подошёл, представился и поинтересовал
ся из какого театра или антрепризы этот декоративный воин
с бутафорской секирой на плече
– Я – царь Иван Василич Грозный, – последовал реши
тельный ответ
– Понимаю, понимаю! Так вошли в роль, что и не хотите
из неё выходить, – поддержал шутку художник. – А в каком
театре вы служили, до выхода на пенсию?
– Ни в каком теантре! Я настоящий царь! – топнул сапо
гом стрелец. – Просто, какаято сволочь меня клонировала и
поместила в ваше ****ское время.
Сушилов, имея большой опыт общения с антисоциальны
ми элементами, шокирован не был. Ну болен человек, а инва
лидская пенсия – копейки. Ничего удивительного. Вот и под
рабатывает.
– Я хочу предложить вам, Ваше Величество, попозировать
мне для картины. Я живу здесь недалеко, – Сушилов указал в
сторону Арбата. – Согласны?
– «Четвертовать», «секир башка» и «на дыбу» знаю, а что
бы «позировать» – не слышал. Надо будет Малюту спросить.
– Не надо никого спрашивать. Будете также стоять, как и
здесь, а я вас рисовать начну. Устрою вам царский обед, и в
баньке попаритесь, – пообещал художник, уловив чуткими
ноздрями некие антисанитарийные флюиды (опыт общения
с бомжами оказывал неоценимую пользу)
540
Георг Альба
В связи с тем, что с нашим экстраординарным героем дав
но никто так задушевно и ласково не разговаривал, царь дал
согласие.
Глава двадцать пятая
– О, и вы снова появились! Я очень гад, очень гад! – при
ветствовал Ильич приведённого Сушиловым Ивана Васили
ча. – Сколько лет, сколько…
– Хто «гад»?! Я што ль? – попёр богатырской грудью на
субтильного вождя царь.
– Он не про вас, – вступился художник. – Дорогой Влади
мир Ильич не выговаривает букву «эр». У него получается «гэ».
– Ну, тогда ладно! А то смотри у меня, – постепенно ути
хал Грозный.
– А на своей этой… как её, – поинтересовался назойливый
вождь, – не иггаете?
– На тубе што ль? – догадался ГрозноГрязный. – Да посе
ял гдето по пьяному делу… А где ваша труба?
– Укгал ктото, – развёл руками Крупский, выпустив из
подмышек резвые стайки среброкрылых. – Даже сам Эдмунд
Феликсович найти не может.
– А это хто таков?
– Ну как у вас Малюта Скуратов.
Ясно, – потёр ладонями царь. – Вижу, моль так и одоле
вает?
– Давно шоколаднобровый нафталин не приносил… А и у
вас с хлоркой, чувствую, тоже проблема? – ощутил неистре
бимый запашок Ильич.
– И у меня тоже запас кончился. Надо бы его снова попро
сить. Не знаете, где его сыскатьто?
Говорят, в Третьяковке сантехником пристроился. Унита
зы починяет.
– Значит, с попами связался. А «техних» это высокий сан?
– Вроде епископа, – решил разыграть отсталого царя
Вождь Мирового.
– А зачем же ещё тазы починяет?
– В свободное время… для души
541
Гены от Гогена
– А где эта третья ковка находится? Это кузница?
– Нет. Такая большая зала, где картины напоказ выставля
ют. Кстати, там и про вас картинка есть, – лукаво прищурил
ся дедушка Ленин и пришиб на лбу зазевавшуюся особь.
– Как про меня? – чуть не подпрыгнул царь. – С меня ник
то не писал. Не помню такого…
– Художник по памяти, – вмешался до того внимательно
слушавший беседующих Сушилов. – Вернее, изобразил зна
менитый случай из вашей жизни.
– Какой такой случай? – насупился Грозный
– Вы, наверное, уж и не помните, что случилось 16 ноября
1581 года?
– Как вы своего сына… – замялся Сушилов.
– Убил, что ли? – рыкнул царь. – Что убил – помню, но
число забыл. А и хто же нарисовал? Подглядывал, что ли, кто?
– Художник Репин написал эту картину в 1885 году, почти
триста лет спустя
– Ишь ты, как помнят то, что не надо, – грозно затряс
бородёнкой Грязный. – Лучше б нарисовал, как я Казань
брал… Позови сюда этого рисовальщика!
– Да он помер давно, – разочаровал Сушилов.
– Почему же его никто не клонирует?
– Потому что сейчас очень много художников развелось, и
Репин окажется не у дел, – покраснел Сушилов, вспомнив,
что и сам, хотя и уважал Илью Ефимовича, но конкурировать
с ним вряд ли смог бы
– А нельзя ли эту картинку какнибудь, ну… – замялся царь.
– Убрать? – догадался Сушилов.
– Лучше совсем изничтожить, – обрадовался царь.
– Да уж был случай: какойто слабонервный полоснул но
жом, но зашили.
– Я бы сам это сделал, – заволновался царь. – Дорогу ука
жите.
Гениальный план мгновенно созрел в сушиловской голове:
– Я вам в этом деле помогу, но с условием, что вы изничто
жите и ещё одну картинку – «Черный квадрат». А я, в знак
благодарности, напишу картину, как вы Казань брали
– Согласен! Тем более, я как православный не потерплю
542
Георг Альба
никаких «чёртовых квадратов». Только чем рубить или резать?
Ведь секира моя невсамделишная…
– Есть новейшее средство, – Сушилов показал баллончик
из числа тех, чем вооружили его дамымстительницы, и про
демонстрировал его действие.
– Ах ты, какая фыркалка! – царь пришёл в восторг. – Дай
ка попробую.
– Только не увлекайтесь, – протянул баллончик царю Су
шилов. – Экономней. Чутьчуть.
Иван Василич, придя в игривое настроение, начал «фыр
кать» на Крупского. Тот вертелся, заслонялся, но постепенно
превращался в белую статую.
– Что вы себе позволяете? – вопил беспомощно Ильич,
пытаясь уклониться от брызг.
– Вот и моль гибнет от краски, – оценил двойную полез
ность эффективного оружия ГрязноГрозный, войдя в раж, и
остановившись, когда содержимое баллончика иссякло.
– Что вы со мной сделали? – заплакал горючими слезами
ЛенинКрупский, затем завертелся на месте, поднялся в воз
дух и вылетел в форточку.
– Пускай Владимир Ильич пока проветрится и успокоит
ся, а мы пойдём обедать, – жестом художник пригласил гос
тя в столовую.
* * *
Николай Иванович с барабанчиком на груди вёл очеред
ную экскурсию. Публика, хоть и разношёрстная, но слушала
внимательно. Незаметно добрели до знаменитой работы Ма
левича. И экскурсовод решил задержаться возле одиозного
полотна.
– 24 мая 2002 года наша коллекция пополнилась знаме
нитой картиной, которую вы имеете счастье созерцать...
– Ничего себе, счастье, – бурчал ктото в задних рядах. –
Так и я могу…
– ...Ранее работа являлась собственностью ОАО «АБ «Ин
комбанк». Полотно после смерти художника, в числе других
работ унаследовала его вдова. После кончины вдовы в 1991
году картина и две других работы «Автопортрет» и «Портрет
543
Гены от Гогена
жены» перешли к ее племяннице. Позже, «Автопортрет» и
«Портрет жены» были проданы ОАО «АБ» Инкомбанк». В
1993 году банку был подарен «Чёрный квадрат»..
– После этого банк не разорился? – подковырнул какой
то пожилой гражданин, явно недовольный своей маленькой
пенсией.
– Прошу меня не перебивать! ...В апреле 1994 года «Чёр
ный квадрат» был предоставлен ОАО «АБ» Инкомбанк» Тре
тьяковской галерее для экспонирования на выставке «Евро
паАзия» в Германии..
– А как же наш Эрмитаж? – встревожилась дама средних
лет нервозной внешности
– Успокойтесь, гражданочка! Для нас картину приобрело
Министерство культуры. А сумму в один миллион долларов,
необходимую для этого, пожертвовал Министерству извест
ный меценат Потанин, глава холдинговой компании
«Интеррос».
– А что же – Министерство такое бедное? – заволновалась
та же дама.
– А вы думали, – раздраженно бросил экскурсовод, что
миллионы только на Миллионной улице валяются?
Раздались смешки: «За такое говно и миллион?», «У чело
века деньги куры не клюют!», «Эти олигархи с жиру бесят
ся!»...
– Тише, тише! Успокойтесь, граждане! Человеку спасибо
надо сказать, а вы…
– Лучше б эти деньги бедным раздал, чем за такую мазню
платить, – никак не мог успокоиться ранее означенный пен
сионер.
– ...В отделе научнотехнической экспертизы были иссле
дованы все материалы картины: холст, грунт, краски (вклю
чая случайные загрязнения). Исследовались подпись худож
ника на обороте картины. Было проведено сравнение техни
ческого почерка (манеры наложения мазка) с другими его
работами. Никаких несоответствий техники, материалов,
почерка по времени и авторству картины не обнаружено..
– А откуда этот Малевич ваааще взялся? – раздался бес
тактный вопрос.
544
Георг Альба
– Он родился недалеко от Киева в польской семье, – начал
Николай Иваныч, едва сдерживая гнев, и изобразил устраша
ющую дробь на барабане. – В 1904м был вольнослушателем
Московского Училища живописи, ваяния и зодчества…
– Ту, что ныне воссоздал Глазуньин под названием «Акаде
мия Дуракаваляния и Сводничества, – вставил, незаметно
присоединившийся к толпе Шумякишев, только что вернув
шийся из Штатов.
– Ах, это вы, Мануил Чингизханович, – радостно восклик
нул Бухарчик. – Уже вернулись? С приездом.
– Продолжайте, продолжайте! Не буду вам мешать, – по
шёл в свой кабинет художник, думая про себя: «Давно у меня
на этот квадрат сабля чешется. Правда, ещё один есть в Рус
ском музее. Но это недалеко отсюда. Надо наконец решиться
и покончить с этим дерьмом!»
– …увлекался импрессионизмом, фовизмом, кубизмом... –
продолжал лекцию экскурсовод, но послышались гаденькие
вопросы в полголоса: «А сионизмом не увлекался? А
онанизмом?»...
– Товарищи, господа, если вы устали, я прекращу
лекцию, – обиделся Бухарчик.
– Нет! Продолжайте, – взвизгнули некие просвещённые
дамы.
– ...В Мюнхене сотрудничал с Кандинским в художествен
ном объединении «Синий всадник». А с 15го года начался
«сумпрематический период»...
– Математический? – переспросила старушка со слухо
вым аппаратом. – Значит, математиком был. Это хорошо.
Мой внук вот тоже…
– Дамы и господа, в последний раз прошу не перебивать, –
взмолился лекторбарабанщик. – Иначе прикрою лавочку.
Снова зафигачил устрашающую дробь, от которой у бед
ной бабушки из уха выскочил испуганный слуховой аппарат
и был тут же раздавлен ботинком какогото верзилы
– ...«Черный квадрат» уже тогда расценивался многими не
как художественное произведение, а как символический жест,
нигилистическая декларация «конца живописи»…
– Правильно! Верно! Так и есть, – зашептались напуган
545
Гены от Гогена
ные, но непокорённые отдельные граждане.
– ...Малевич призывал уйти как от «натурализма», так и от
«минимализма», – стойко просвещал народ бывший «любим
чик партии». – В 16м году им был опубликован манифест
«От кубизма и футуризма – к супрематизму!»...
– Фу! Туризм это хорошо, – вдруг и без аппарата почти
правильно услышала бабушка. – Мой внук тоже…
– ...Малевич писал: «Дикарь первый положил принцип
натурализма. Когда исчезнет привычка сознания видеть в кар
тинах изображение уголков природы, мадонн и бесстыдных
«Венер», тогда только увидим чисто живописное произведе
ние!»...
– Бесстыдные «Венеры» это хорошо, – загоготал тот, ко
торый раздавил старушкин слуховой аппарат. – Там есть на
что посмотреть!
– Причем здесь бесстыдные пенсионеры? – возмутился
ранее упоминавшийся пожилой гражданин, тоже оказавший
ся плохо слышащим. – Чего нам стыдиться? Мизерной пен
сии?
– ...Малевич считал себя «апостолом» искусства будуще
го... – не сдавался экскурсовод.
– Каким апостолом? Место ему под столом! – осмелел тип,
который и ранее подавал гадкие реплики.
Глава двадцать шестая
Николай Иванович робко постучался в дверь директорс
кого кабинет. За нею, спустя долгую минуту, рявкнули: «
Войдите!»
«Опять развязал. Пьёт вторую неделю», – горестно поду
мал Бухарин, входя. За огромным столом, уставленным как
полными, так и пустыми бутылками водки и пива, восседал
Шумякишев, держа в одной руке полстакана, в другой скром
ную закуску – бутерброд с килькой.
– Хочччешь выыыпить? – влив в себя очередную дозу,
спросил художник, морщась.
– Не пьёмс, – полакейски отказался «любимчик партии»
546
Георг Альба
и добавил ласково. – Может уж хватит вам, Мануил Чингизо
вич. Не пора ли остановиться? Дела все забросили, картин не
пишите…
– «Не учите меня жить, парниша!», – перебил Шумяки
шев и расхохотался. – Знаешь это откуда?
– Никакс нет.
– Откуда тебе знать… Написано уже после твоей кончины.
– А что это?
– Так говорила людоедка Эллочка в «Двенадцати стульях»
Ильфа и Петрова
– Настоящая людоедка? Людей ела? – испугался Бухарин.
– Так её в шутку звали, – успокоил художник, потягивая
пивко. – Вы бы мне чтонибудь ещё рассказали интереснень
кого, Николай Иваныч. Вам же есть, что вспомнить… Да, что
вы стоите? Присаживайтесь. В ногах, как говорится…
– О чем вы бы хотели? – робко примостился на краешке
стула Бухарчик.
– Про Горького уже рассказывали, а про Ленина нет. На
верное, общались с ним тесно?
– Да, конечно. Тогда слушайте… Увидел я первый раз Иль
ича на маленькой грязной улице Кракова много лет тому на
зад. Мне нужно было найти квартиру Ульяновых… Иду, шарю
глазами по окнам. И вдруг вижу купол огромного черепа, нео
быкновенную голову!
– Такая огромная?
– Да, очень!– Как футбольный мяч?
– Больше!
– Как глобус для старших классов?
– Пожалуй, не меньше…Ну, конечно, это он. Мы, моло
дые, его меж собой «Стариком» звали… Квартирка, помнит
ся, из двух комнат. Кухня, она же – гостиная. Простой белый,
чисто вымытый кухонный стол. Ильич режет хлеб, наливает
чаю, усаживает, расспрашивает. Как ловко и как незаметно! С
каким вниманием и с какой простотой. Выходишь и знаешь:
да ты, батенька, у него весь как на ладони. И никакого нажи
ма, никакой неловкости перед великим человеком! Помню,
что ушёл я от «Ильичей» как зачарованный, летел домой, точ
но за спиной крылья выросли, перспективы раздвинулись,
миры новые открылись…
547
Гены от Гогена
– Он такой проницательный? – художник налил себе ещё
полстакана. – Вы сказали «Ильичей». Их разве несколько
было? – Я так сказал, имея в виду семью, то есть и Надежду
Константиновну.
– А, понятно, – поднял руку с выпивкой художник. – Вы
пьем за вождя Мировой, так сязать, революции!
Заглотнув содержимое стакана, спешно поднёс к носу корку
хлеба. Затем, крякнув, предложил продолжить рассказ
– Помню как, точно охотник за волком, гонялся Ильич за
Плехановым. Тот увиливал, уклонялся от сражения, отшучи
вался. Наконец Ильич «поймал» Плеханова в большом сарае
образном помещении около Лозанны, где тот читал доклад.
– Зачем ему Плеханов понадобился? – спросил сквозь ико
ту Мануил.
– Он его раздражал своей гордой позой, понаполеоновс
ки сложенными руками, театральными поворотами головы,
нарочитыми жестами, натужными остротами. Либеральный
барин, хотя и блестящий «основоположник русского марк
сизма…
– Понял! Валяй дальше, – художник снова схватился за
бутылку.
«И как в него столько влезает?» – критично подумал Ни
колай Иваныч и продолжил рассказ: ...Ильич стал громить
социалпатриотов. Зазвучала его бичующая, гневная, насто
ящая марксистская речь среди патриотического паскудства и
блуда…
Бухарин на мгновенье умолк, припоминая и, ощупав ви
севший на груди барабанчик (палочки торчали из кармана
пиджака), словно вдохновившись им, продолжил воодушев
лённо:
– ...В памяти всплывают брестские дни. Мы, молодые и
левые, уже сделали ошибку, помешав заключить мир сразу, и
продолжали упорствовать. И вот на решающее заседание Цека
вбегает Ильич. Он – как громадный лев, запертый мальчиш
ками в клетку.
– Какими мальчишками? – спросил настороженно слу
шатель, неравнодушный к мальчикам, ставя опорожненный
стакан на стол.
– Это я так, образно… Он бегает по комнате, гневный, с
548
Георг Альба
суровой решимостью на лице, на котором подобрались и сжа
лись все мускулы.
– Давай чтонибудь из быта, – опрокидывает неловким
движением недопитую бутылку пива художник. Жидкость
проворно стекает со стола на пол.
«Начал свинячить», – гневно думает Бухарин, но продол
жает спокойным тоном: ...А вот каков он у себя в Горах: в си
ненькой полинявшей местами рубашонке, без пояска, с та
ким добрым лицом. Он роется в кучах книг и газет на всех
языках и наречиях
Ходит на охоту и подползает к уткам, сопя от ожидания,
увлекаясь, как может увлекаться только Ильич. Вот какой был
человечный человек!
– Хорошо, что такой человечный, да жаль, что не вечный!
– ухмыльнулся слушатель, довольный своей рифмованной
шуткой, и закурил, решив «не загонять картину», а дать орга
низму возможность спокойно усвоить выпитое. Рассказчик
перевёл дыхание и продолжил:
– ...Както раз Ильич вдруг засуетился и стал спрашивать
садовые ножницы. Потом побежал к сиреневым кустам и стал
возиться около них. Мы подошли. «Вот видите, – указал Иль
ич на изломанные чьейто варварской рукой ветки, – больно,
знаете, смотреть».
И улыбнулся милой виноватой улыбкой.
– Сам, наверное, сломал? Вот и улыбка виноватая, – пере
бил слушатель, зажигая вторую сигарету (курил также много,
как и пил). – А знал ли он себе цену? Понимал ли своё значе
ние?
– Не сомневаюсь ни одной секунды, что да! – в подтверж
дение своей уверенности Николай Иваныч, наконец, вынул
залежавшиеся в кармане палочки, и с их помощью зафигачил
умопомрачительную дробь. Заметим, что он от раза к разу всё
более совершенствовался в игре на барабане.
– Потише, потише! – даже испугался Шумякишев. – Я и
так верю вашим словам. Продолжайте.
– Он никогда не смотрелся в «историческое зеркало». Он
был слишком прост для этого, потому что был слишком ве
лик.
549
Гены от Гогена
– Как это? – снова потянулся за очередной бутылкой ху
дожник, положив дымящую сигарету на край пепельницы.
– Ильич часто притворялся, будто бы чегото не знает, хотя
отлично знал это. Ему нужно было узнать от своего собесед
ника чтонибудь дополнительное, быть может, другую сто
рону вопроса, другой подход, другое освещение, а заодно и
прощупать собеседника, отложив гденибудь в клеточках сво
его извилистого мозга крепкую и плотную характеристику.
– Ишь ты, какой хитрован! – восхитился Мануил, подно
ся к губам стакан и беря из пепельницы недокуренную сига
рету, чтобы для разнообразия закусить очередной затяжкой,
считая табачный дым не самой плохой закуской
«Как ты не лопнешь, проклятый?» – снова возмутился в
глубине сознания Бухарина революционер, но Николай Ива
ныч продолжил спокойно, и с достоинством: ...Скорее – ис
тинный стратег и политик!
– А что там с извилинами произошло, коль уж вы мозга
коснулись? – заинтересовался Шумякишев, хрустя малосоль
ным огурчиком.
– Сейчас, сейчас и об этом скажу… Вспоминается его пред
последняя речь на четвёртом конгрессе Коминтерна. Ильич
уже пережил один удар, – он точно встал с одра смерти. У нас
сердце замирало, когда он вышел на трибуну: мы видели, ка
ких усилий стоило Ильичу это выступление. Вот он кончил.
– В кого? – заржал пьяным смехом слушатель.
– Зачем же богохульствовать, Мануил Чингизович?
– Пошутить, что ли, нельзя? Продолжайте!
– Ну, и шуточки у вас, знаете…
– Ничего, ничего, не переживайте! Я вас внимательно слу
шаю.
– Я подбежал к нему, обнял его. Он был весь мокрый от
усталости. Рубашка насквозь, хоть выжимай! Со лба свисали
капельки пота, глаза сразу ввалились, но блестели радостным
огоньком. В них кричала жизнь, в них пела песнь могучая
душа!
– Вы поэт, однако, Николай Иваныч, – поднял стакан
Мануил. – За ваше здоровье! Дальше, дальше…
– А потом началась нечеловеческая трагедия, о которой
550
Георг Альба
мы можем только догадываться. Могучая воля оказалась ско
ванной параличом
– Ильичпаралич, Ильичпаралич! – снова расхохотался
нехорошим смехом слушатель, окончательно спьянившись.
– Если вам надоело, я закончу.
– Нет, продолжайте!
– Уста сомкнулись навсегда. Тщетно билась мысль. Но она
не могла выйти наружу. Это было хуже пыток.
– Бог наказал!
– Опять вы… В тихий зимний вечер умирал Ильич… Ещё
за несколько дней шло на улучшение. Повеселели родные,
повеселели друзья. И вдруг разрушительные процессы быст
ро проступили наружу, – рассказчик скуксился и утёр скупую
слезу.
– Успокойтесь! Может налить граммульку? А, Николай
Иваныч?
– Да отстаньте со своей выпивкой! Дослушайте, наконец.
Осталось немного
– Слуушаю, – голова художника, подпёртая рукой, ста
ла неумолимо клониться к тарелке с салатом.
– Когда я вбежал в комнату Ильича, заставленную лекар
ствами, полную докторов, больной делал последний вздох.
Его голова откинулось назад, лицо страшно побелело, раз
дался хрип, руки повисли… – Бухарин проглотил слезу. –
Ильича не стало
Утирая слезы, Николай Иваныч посмотрел на слушателя.
Голова художника покоилась лицом в тарелке, на очки налип
укроп и раздавался богатырский храм. «Ну вот, классика жан
ра – мордой в салате. Ну и свинья, однако! Кажись завтра,
третья неделя пойдёт, как запил… Значит, когда проснётся,
куролесить начнёт. Обычно так всегда на третью: пустит саб
лю в дело, начав рубить всё кругом, включая и собственные
полотна. И уж лучше под горячую руку не попадаться. А по
том, надо звать докторов, чтобы выводили из «штопора» –
сам завязать не в силах. Далее – депрессия, долгая и бесплод
ная. Начнёт сожалеть о содеянном и клясться, что больше
никогда ни грамма. Предложение «зашиться» гордо отверга
ет и даже обижается: что, мол, думаете, что у меня воли нет?
Спустя пару месяцев, история повторяется…», – с этими гру
551
Гены от Гогена
стными мыслями Николай Иваныч покинул директорский
кабинет и заспешил к замдиректора Пиотровскому, предуп
редить, чтобы временно попрятали наиболее ценные карти
ны и экспонаты. Скоро гений бушевать начнёт!
Глава двадцать седьмая
Помнится что окрашенный белилами и обиженный на ху
лигана Грозного Ильич вылетел в форточку из студии Суши
лова. Попутный ветер подхватил его и понёс как сухой осен
ний лист от Знаменки, где расположена галереямузей, через
Москвуреку в сторону Третьяковки. Ветер покружилпокру
жил, повертелповертел невесомое тельце и плавно опустил
на крышу ранее упоминавшегося нами здания бывшего писа
тельского дома, что напротив знаменитой галереи. Надвигал
ся ранний осенний вечер, и на крыше уже находился «астро
ном» Прежнев, пришедший пораньше, чтобы не пропустить
появления какойто ранней не то звезды, не то планеты. Он
настраивал свою бандурутелескоп, когда ктото плюхнулся
неподалёку. «Опять какойто озабоченный продлением по
томства кот, что ли пожаловал?, – недовольно подумал Пар
секгенсек и повернул плохо послушную голову (отложение
солей) на звук. Белая фигура, ярко выделяясь на фоне закат
ного неба, маячила неподалеку. – Ой, привидение пожалова
ло! Хоть я и сам призрак, а страшно…»
Фигура, бесшумно раскачиваясь, как занавеска на ветру,
неумолимо приближалась. В сгущавшемся полумраке трудно
было разглядеть лицо. Бывший Минеральный на всякий слу
чай осенил себя крестным знамением, уповая на то, что членов
Поллитрбюро и Цека нету поблизости и никто не донесёт.
– Что же вы, товагищ, такой пугливый? – раздалась знако
мая всему миру картавость. – Кгеститесь, как недобитый поп?
Стыдно, стыдно, батенька!
– Так это вы, родной, дорогой Владимир Ильич? – от сер
дца сразу отлегло и, выступивший было пот, мгновенно испа
рился. – Я вас сразу и не узнал – богатым будете… Но почему
вы такой белый?
– Вопегвых, молодой человек, насколько я знаю: «год
552
Георг Альба
ной, догогой» – это вы, а я, просто, – «вечно живой»; а во
втогых, богатство я пгезигаю; и, втретьих, я к «белым» ни
когда не принадлежал, будучи всегда «кгасным»!
– Тогда извините, – мысленно покраснел Ильич Второй,
– но раньше вы не были такого цвета и... куда подевалась ваша
верная спутница?
– Вы пго Наденьку?
– Нет, извините, про моль.
– После того, как меня обгызгал кгаской этот хулиган Ггоз
ноГгязный, я вёсь склеился так, что гукой не могу шевель
нуть, не то, что бы насекомое пгибить. Пгоклятая моль меня
покинула.
– Ну, вот видите! Нет худа без добра
– Я и ничего не вижу! Кгаска и в глаза попала…
– Ой, как нехорошо! Надо срочно вызывать дух знамени
того офтальмолога Фёдорова, чтобы он вам помог.
– Кто такой Фёдогов? Збагского, котогый меня бальзами
говал и потом следил за моей сохганностью, знаю, а Фёдогова
нет.
– Да он всем глаза починял, ну там: хрусталики менял, лин
зы вставлял… клиники передовые организовал по всей стра
не. Но вскоре разбился на собственном вертолёте.
– Пулемёт знаю, а вегтолёт нет.
– Это вроде аэроплана, но в ваше время их ещё не было… А
вы на чём прилетели?
– На попутном ветре.
– Так вызывать Фёдорова?
– Зовите! Чем чёгт не шутит.
Прежнев достал мобильник (на том Свете шли в ногу с про
грессом и тоже наладили сотовую связь).
– Святослав Николаич? Алё! Это вас Прежнев беспоко
ит… Как какой? Минеральный Сиклитарь, Гненсек, так ска
зать… А, вспомнили? Ну, слава Богу!
– Пгичём здесь ваш бог? – призрак нервно колыхнулся.
– Тут, знаете, одному товарищу надо помочь. Что случи
лось? Краска в глаза попала. Не видит… К вам в клинику вез
ти? Дело в том, что больной не совсем обычный… Это сам
Владимир Ильич… Как какой? Ну, Ленин… Был в Мавзолее, а
553
Гены от Гогена
сейчас здесь, на крыше писательского дома. Что там делает?
В гости ко мне пришёл. Почему я на крыше?.. Нет, я не Карл
сон. Просто после выхода на пенсию за звёздами наблюдаю.
И не звездочёт я, а скорей астрономлюбитель… Адрес? Лав
рушенский переулок, а дом как раз напротив Третьяковки…
Сейчас к нам из института Сербского приедут? – Прежнев от
столь наряженного разговора понастоящему вспотел и от
него на осеннем холоде шёл пар. – Разъединился! Не пове
рил, решил, что какойто умалишённый беспокоит.
– А кто этот Сегбский?
– Это по судебной психиатрии! – Прежнев кинулся к те
лескопу и прильнул к окуляру, заметив на совсем потемнев
шем небе яркое светило. – Извините, Владимир Ильич! Вот
она, наконец, появилась звезда первой величины.
– А я, повашему, звезда какой величины?
– Вы сверхновая. Извините! Я сейчас! Только немного по
наблюдаю за такой красоткой.
– Какая же я «свегхновая»? Скорей – «свегхстагая»! Лад
но, молодой человек. Я чувствую, что с вами каши не сва
гишь… Наблюдайте, наблюдайте! А я полетел. Придётся сно
ва скитаться по этим Лозаннам и Люцернам, так как какойто
наглый певец занял мою законную усыпальницу, – снова оби
делся Ленин и, подхваченный вовремя подоспевшим поры
вом ветра, упорхнул в ночную темь.
– Где вы, товарищ Ленин? – астроном, наконец, оторвал
ся от окуляра и стал бегать по крыше, ища вождя. Но в ответ
услышал лишь мяуканье одичалого кота – Неужели в кота
превратились? Это вы, дорогой учитель? Ловко же скрывае
тесь от царской охранки, конспиратор вы наш!
Ну, не менее дорогой читатель, пора нам, наконец, вспом
нить и про обещанного Эрнста Теодора Амадея Гофмана с его
знаменитыми «Житейскими воззрениями кота Мурра», коль
про это домашнее животное вспомнили. Приведем отрывок
из классика: «...О, природа, святая, великая природа! Каким
блаженством и восторгом переполняешь ты взволнованную
грудь мою, как овевает меня таинственный шелест твоего
дыхания!.. Ночь несколько свежа, и я хотел бы… Впрочем, ни
тем, кто прочитает, ни тем, кто не прочитает эти строки, не
554
Георг Альба
понять моего высокого вдохновения, ибо никому не ведомо,
как высоко я воспарил!.. Вскарабкался, было бы вернее ска
зать, но ни один поэт не станет упоминать о своих ногах, будь
их у него даже целых четыре, как у меня, все твердят лишь о
крыльях, даже если они не выросли у них за спиной, а приде
ланы искусным механиком. Надо мной распростёрся необъят
ный свод звездного неба, полная луна бросает на землю яр
кие лучи и, залитые искрящимся серебряным сиянием, взды
маются вкруг меня крыши и башни! Постепенно умолкает
шумная суета на улицах внизу, всё тише и тише становится
ночь, плывут облака, одинокая голубка порхает вокруг коло
кольни и, робко воркуя, изливает свою любовную жалобу…».
Ну что же, отрывок явно подходит к нашему повествова
нию: и крыша, и ночь, и звёздное небо. Но вышла луна и об
лачность увеличилась. Поэтому наш астроном стал сворачи
вать свои манатки. Колокольня тоже виднеется невдалеке (в
Замоскворечье много сохранилось церквей). Только вот с го
лубкой уважаемый классик немного приврал. Какого, изви
ните, хрена ей ворковать по ночам? Как известно, ночами го
луби спят, и ложатся спозаранку как и куры, а встают, что
называется, с петухами. Что же касается башен и башенок, то
они виднеются и поблизости и вдалеке – мэр Саламандрыч
активно украшает ими столицу.
* * *
Толстикова и Спиртнова в студии у Сушилова собрали «во
енный совет», подобно знаменитому «совету в Филях», кото
рый собирал доблестный Кутузов, уставший от бесчинств
французов. Предстояло окончательно разработать план опе
рации и распределить роли участников. Присутствовали, по
мимо указанных дам и хозяина: Глазуньин, Пикассонов, Ури
Геллер, Иван ГрязноГрозный и Прежнев,– который, как все
гда, опоздал на полчаса, объяснив задержку тем, что наблю
дал редкую звезду. Какую именно, объяснять не стал, зная о
неосведомлённости аудитории в астрономии (только себе под
ноги и смотрят, а на небо – лишь, когда дождь идёт)
Все, можно сказать, «сгорали» от нетерпения – скорей бы
555
Гены от Гогена
покончить с «квадратом»! Лишь один Вирус скептически от
носился к ожидаемому аутодафе и вносил своими репликами
сомнение и неуверенность
– Ваше решение применить краску из баллончиков неэф
фективно, – заявил Пикассонов в разгар совещания. – Её же
потом смоют и вернут картине первоначальный вид.
– Да, пожалуй, ты прав, – засомневалась и Толстикова. –
Чем же тогда?
Присутствующие призадумались: кто нервно чесал за ухом,
кто ковырял в носу, кто морщил лоб. Ури привычно гнул лож
ки, имевшиеся всегда у него в большом количестве, и демон
стрировал, молча (порусски ни бельмеса), своё искусство
окружающим.
– Ни ложками же в неё тыкать? – раздражённо заметила
Спиртнова. – Ими потом последствия придётся расхлёбы
вать.
– Да, верно говоришь, подруга, – глубоко вздохнула Тол
стикова и посмотрела на Сушилова. – Это, конечно, хорошо,
что вы уговорили Ивана Василича, сняв с себя ответствен
ность. С негото взятки гладки. Как паника, шумгам начнёт
ся, он, фьють – и исчез… Но с баллончиками… Оно, разуме
ется, удобно, да малоэффективно. Прав Вирус. А секира Ива
на Василича?
– Она же фанерная, из закромов большого театра, – на
помнил ГрозныйГрязный, научившись, наконец, выражать
ся на современном русском
– Ах, я забыла совсем! Чем же тогда?
– Вот если бы одолжить альпинистский топорик у моего
натурщика, – предположил разумное Глазуньин
– Тот, что у Троцкого в башке торчит? – оживилась Тол
стикова. – А он даст напрокат?
– Надо уговорить. Ему же он больше не нужен, – снова
заговорил Глазуньин. – Картину я закончил, инсталляция
прошла. Зачем он ему?
– Может, попросили бы, Иона Сталактитович? – заканю
чила Спиртнова.
– Топориком бы я в два счёта управился, – оживился царь.
– И свою картинку и вашу вмиг бы разрубил. Я ведь, помнит
556
Георг Альба
ся, бывало самолично боярам бошки рубил!
– Читали в учебнике истории, – заметила Толстикова. –
Мастер своего дела, что и говорить
– Попробую с ним поговорить, – пообещал Глазуньин.
На этом заговорщики завершили сходку и разошлись, на
метив день следующей встречи. Не будем томить читателя и
сообщим, что Лев Давидыч согласился и одолжил топорик,
осведомившись ехидно:
– Никак очередной Троцкий объявился и Коба решил раз
делаться с ним? Сам стесняется попросить, поэтому вам по
ручил?
– Нет. Коба здесь не при чём. Мы, художники, сами реши
ли разрубить ненавистный «Черный Квадрат», чтобы он не
позорил отечественную живопись.
– Я в курсе. Это картина, кажется, некоего Шмулевича?
– Он не еврей, этот Малевич. Поляк.
– Раз поляк, то дам. Они ведь все антисемиты!
И создатель Красной Армии выдернул из своего черепа
альпеншток и протянул художнику:
– А кто же будет исполнителем, если не секрет?
– ГрязноГрозный согласился.
– Ну, у негото всё получится без сучка и задоринки. Палач
ещё тот! Желаю успеха!
Глазуньин принёс «орудие возмездия» на следующее засе
дание завёрнутым в плотную холщовую ткань. Заговорщики
были в полном составе. Художник развернул свёрток и про
демонстрировал топорик окружающим. Все пришли в дикий
восторг и с криками «дай мне посмотреть» передавали рари
тет из рук в руки.
– Острыйто какой, – попробовала лезвие Толстикова. –
Вещь хорошая.
Ури Геллер, по обыкновению, хотел согнуть предмет, но
ничего не вышло, и он даже покраснел от стыда.
– Ну, вот и облажался, – захлопала в ладоши Спиртнова. –
Смотрите, чтобы такая неудача не постигла вас, когда при
митесь за решётки на окнах Третьяковки.
Толстикова перевела ему на английский слова подруги, но
он заверил, что всё будет «о’кей», так как решётки ему уже
приходилось гнуть и в Лувре, и в Прадо… А с топорами дело
557
Гены от Гогена
ещё не имел, но обещал потренироваться и вскоре воспол
нить пробел…
Теперь, имея хороший инструмент, наметили день и час.
Прежнев заверил, что напоит вусмерть охрану, подсыплет им
в стаканы что надо. То, чем сам не раз боролся с бессонницей.
Расходились довольные, в предвкушении успеха. На радос
тях всей компанией направились в один из лучших и дорогих
ресторанов. Правда, по дороге двое незаметно испарились.
ГрозноГрязный и Прежнев решили «не светиться» в обще
ственном месте, тем более что одеты были не в соответствии
с принятым «дресскодом». Вскоре они раздавили поллитру,
уединившись в близлежащем скверике на зависть бомжам и
воронам
Глава двадцать восьмая
Вирус Пикассонов, зная что готовится нечто нехорошее и
внутренне этому противясь, решил предотвратить ожидае
мый акт вандализма. Посему записался на прием и в назна
ченный срок пришёл «куда надо». Прапорщик Маруся доло
жил:
– К вам пожаловал знаменитый художник Пикассонов,
товарищ министр МосГазБезопасности. Пригласить?
– Приглашай! – разрешил Сдобников и поспешно захлоп
нув порнографический журнал, прикрыл его сверху текущи
ми документами и донесениями.
Нервно закидывая наверх свою знаменитую прядь, знаме
нитость вошла и сказала: «Здравствуйте».
– Присаживайтесь, Вирус… извините, как вас побатюшке?
– Не люблю, когда по отчеству величают, товарищ гене
рал… извините… товарищ министр. Так что зовите лишь по
имени, – визитёр уселся в шикарное кожаное кресло и забро
сил ногу на ногу, не забыв тряхнуть романтической гривой.
– Как вам угодно, товарищ Микроб… Ой, извините! Вирус
– Ничего, ничего! – улыбнулся визитёр. – Многие пута
ют. И бациллой называют. Вот за это я родителя и не люблю,
что таким, с позволения сказать, именем наградил.
558
Георг Альба
(Мыто с вами знаем, дорогой читатель, что паспортист
ка напутала, написав вместо «Вырос» «Вирус». А он на отца
клевещет!)
– Да уж, имечко у вас на редкость… Так с чем пожаловали в
нашу обитель? – посерьёзнел и прекратил словоблудие ми
нистр
– Дело нетерпящее отлагательств!
– Что случилось? Готовится теракт?
– Вроде того.
– Говорите подробней, товарищ художник! – министрге
нерал напрягся и замер, готовясь услышать нечто экстраор
динарное.
Посетитель рассказал во всех подробностях о готовящем
ся посягательстве на полотно знаменитого коллеги
предшественника.
– «Квадрат» настолько популярен, что его изображение
как бы «цитировали» в своём творчестве такие современные
передовые живописцы, как Эрик Булатов и Леонид Соков, –
закончил донос Вирус.
– Если Булатов и Соков цитировали, то значит, вещица
действительно имеет, так сязать, непреходящую… – прики
нулся знатоком усхуйства чекист.
– Да, конечно! Настоящий вшидевр, – не заметил Вирус,
как оговорился.
– Примем меры! Не волнуйтесь, дорогой Насморк, – встал
генерал, протягивая руку для прощального рукопожатия:
«неча, мол, по пустякам беспокоить».
– Я не Насморк, а Вирус, – робко поправил Пикассонов,
вяло и робко пожимая мужественную длань.
– Ой, извините, товарищ Вирус! Благодарю за помощь
Органам
Прапорщик Маруся закрыла за посетителем дверь, заме
тив:
– Что это он всё головой встряхивает, как кобыла гривой,
когда мух отгоняет?
– Нервный тик у человека, вот и трясёт башкой, – пояс
нил генерал и, откинувшись в кресле и вынув изпод кипы
бумаг недосмотренный журнал, стал тоже нервно листать,
разглядывая срамные картинки. – Вот не было печали…
559
Гены от Гогена
Опять с этими художниками связываться… Уж была в исто
рии Органов позорная страница – «Бульдозерная Выставка».
Тогда на весь мир осрамились. И вот снова как бы чего не на
портачить. Хотя щас и время другое, и просят наоборот – за
щитить, а не уничтожить мазню… Но всёравно както тре
вожно… Только свяжись с этими мазилами…
Прапорщик во время монолога с глубоким сочувствием
смотрел на любимого начальника, не зная как бы и чем ему
помочь. Проблему разрешил сам Сдобников:
– Нука, Маруська, запри дверь, да спусти штаны, а я тебе
влындю, чтоб расслабиться маненько!
* * *
«Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром?
Слышу ваш топот чугунный
По ещё не открытым Памирам.
На нас ордой опьянелой
Рухните с тёмных становий
Оживить одряхлевшее тело
Волной пылающей крови... –
Императрица, принимая шоколадную ванну, выразитель
но декламировала, жестикулируя то одной, то другой ногой:
– ...Бесследно всё сгибнет, быть может,
Что ведомо было одним нам,
Но вас, кто меня уничтожит,
Встречают приветственным гимном».
– Сами сочинили, Ваше Величество? – поинтересовался
Квасков.
– Сразу видно, что ты не оканчивал то, что я… иначе узнал
бы Валерия Брюсова. Там в ваших консерваториях поэтов не
проходили?
– Не проходили, – смутился пристыженный певец. – Вы,
наверно, Литературный Институт заканчивали?
– Нет. Бери выше. МГИМО! – царица гордо глянула на
придворных, имевших в основном неоконченное среднее об
560
Георг Альба
разование или вообще никакого, а лишь наглости настырных
провинциалов – хоть отбавляй».
– А почему стихи такие грустные, барыня? – снова спро
сил Квасков.
– Потому что кругом измена и предательства, – помрач
нела царица... (Квасков сочувственно покачал головой, но
промолчал)
– ...Со страхом и ужасом думаю я о той поре, когда эти
мрачные субъекты станут у власти... – продолжила прозой
госпожа, вылезая вся коричневая из ванны и отдавая себя в
руки стоявшего на стрёме банщикапедикюриста.
– Пожалте под душ, Ваша Всепросвещённость, – укутал
драгоценное тело огромной простынёй с наждачным покры
тием (опять японский подарок) Моисейка Борисов
– ...Своими мозолистыми руками они без сожаления разо
бьют мои мраморные статуи...– продолжала сетовать Вели
кая Клавдия, подставляя под струи то один, то другой бок
своего царственного тела.
«Хорошо хоть, что сегодня не насрала, – радостно поду
мал банщик, выдернув пробку из ванной для спускания ис
пользованного продукта и смывая его со стенок. – А то этого
бабникасантехника Прежнева каждый раз вызывать – рас
точительно для казны: слишком высокую цену заламывает
бывший Генсекдровосек».
– ...Они уничтожат все безделушки, блёстки и мишуру гла
мура, которые так милу моему сердцу, – вещала царица, сму
щая недоумевавших придворных – «О чём она?». – Они вы
рубят мою лавровую рощу на Рублёвке и посадят там карто
фель.
Стоявшие гурьбой – Квасков, Тимотька, Тарзан, Цимба
ло и ещё ктото из свит, – смущённо молчали, так как речь
государыни все более становилась непонятной. Лишь одна
Угорелик, тайно радовалась: «Опять кокаина нанюхалась,
проклятая, вот и несёт ахинею? Ничего, ничего! Мною уж
заготовлены баллоны с серной кислотой, специально подкра
шенной коричневым, чтобы сойти за шоколад».
– ...Лилии, которые не сеяли и не жали… и всё же были
также великолепно одеты, как мой родитель Соломон во всём
его блеске. И они будут выдерганы и брошены в обществен
ную уборную...
561
Гены от Гогена
«Что несёт, что несёт? – продолжала возмущаться Угоре
лик. – Наверное, чувствует приближение своего конца,
гадина!»
– ...И прекрасные розы подвергнутся той же участи, – про
бивались царские стенанья сквозь шумные струи душа. – И
певцы печали и любви – соловьи, тоже будут разогнаны из
моих садов…
Глава двадцать девятая
– Ходил в «охранку»? – пряча улыбку в усы, спросил Коба
пришедшего откудато бледного Вируса.
– Что вы «охранкой» называете, Ёсь Серионыч? – Пикас
сонов покраснел.
– Органы Бэзопасности. Што дурачком прикидываешься?
– Как вы догадались? – лоб художника покрылся испари
ной.
– На то я и Отэц Народов и Вожд, чтобы всио знат, – пус
тил струю зелёного дыма в лицо смущённого Вируса Коба.
– Вы истинный вождь, товарищ Сталин! От вас ничего не
скроешь, – закашлялся Пикассонов.
– И нэ надо скрыват. Всио равно узнаю… О заговоре доло
жил?
– Да, – потупил очи доносчик.
– Правильно сдэлал! И нэчего так смущатся и краснет…
Или в пэрвый раз дониос?
– В первый.
– Значит цэлку сломал? – закашлялся смехом курильщика
Вождь. – Пэрвый раз в пэрвый класс?
– Выходит так, – продолжал тушеваться живописец, не
забывая при этом про свои фирменные встряхивания голо
вой.
– Ну, нЭчего, нЭчего, – похлопал его по плечу Отец Наро
дов. – Хуже было бы, если б нэ сообщил. Я знаеш, как карал за
нэдоносительство! Вэрнэе, моя правая рука, Лаврентий, ка
рал…
– Товарищ Берия? – Вирус постепенно приходил в себя, и
его лицо приобретало прежнюю аристократическую блед
562
Георг Альба
ность. – А кстати, почему его нет с вами? Почему он не
реинкарнировался? Ну, то есть, не воскрес как вы?
– Белогвардейски гЭнэрал Корнилов здэс нэ причиом, –
гневно пыхнул трубкой Сталин. – Нэ воскрес, потому что я
нэ разрешил. Слишком много грэхов за ним…
– Понятно
– Я и Лэнин вааскрэсли от того, что нас народ любит, –
вытряс пепел из трубки в оказавшийся под рукой домашний
цветок Коба.
– Ёсь Серионыч, извините, но не надо губить домашние
растения.
– Паачэму губит? Пэпэл – сами лучши удобрени! Развэ
не знаш? – вождь на глазах терял навыки владения русским
языком
– Я на агронома не учился, – задерзил вдруг Пикассонов,
к которому вернулось привычное самообладание.
– Нэ вэриш? Тогда у красивого молдаванина спрааси. Он,
гаааворят, не то на агронома учился, не то цэлину поднимал
– Вы про кого?
– Ну, про этого… как его? С шоколадными бровями!
– Про Прежнева?
– Его фамилии нэ помню. Много чести будет помнить о
нэблагодарных потомках, которые мэна из Мавзолей турну
ли. Тэперь, хоть говном его залей, энтот Мавзолей!
– Это вас Хрюшкин… а Прежнев, напротив, хотел снова
возвеличить, но не успел.
– Вот всэ так хотят как облезлых котят, но нэ успевают! –
перешёл на рифмы Вождь и нервно стал набивать новую труб
ку. – Нэ важно кто – Хрюшкин или Пушкин!
«Сейчас, проклятый, опять дымить начнёт», – гневно по
думал Вирус. – Может, пойдем, перекусим. Ведь в вашем воз
расте вредно так часто дымить…
– Паачэму «проклятым» называеш? Надоел я тэбэ? Так и
скажи. Пойду, наймусь к Сушилову. Говорят, Ильич его поки
нул, подавшись опять в Швейцарию, – прочёл мысль Отец
Народов.
– Ой, извините! Не хотел вас обидеть. Сорвалось нечаян
но, – снова начал краснеть художник, участив вскидывание
пряди волос.
563
Гены от Гогена
– За нэчаянно бют отчаянно, но прощу тэбя на пэрвый
раз, – раскурил трубку Коба от вспыхнувшего мизинца
– Ой, как у вас здорово получается! И спичек не надо…
Цирк по вам плачет… Я и не знал, что Ленин снова отправил
ся в эмиграцию.
– Обиделся за то, что Грозный его краской облил, – вдруг
без акцента заговорил исполнитель роли Сталина. – Надо бы
радоваться, что моль пропала, а он психанул. Неуравновешен
ный человек! А ещё Вождём Пролетариата хотел быть. Он так
же однажды психанул, когда я его Хрупскую от нэчего дэлать
хотел поимет…
– Что же вы в ней нашли? Как говорится, ни жопы, ни
рожи!
– Да, говориат, как цэлка била, так и осталас. У Ильичато
на ниео нэ вставал. Вот я рэшил ради спортивного интэрэса,
хоть она и нэ Инэсса, – акцент вновь появился и активизиро
валась жестикуляция.
– Вы, значит, не прочь были за чужими жёнами приуда
рить? – отмахивался Вирус от дыма.
– Я же живой чэловэк! Я и за… – ну, ладно, об этом в дру
гой раз. – Пойдиом, пэрэкусим»
* * *
– Давид Ёсич, к вам на приём просится какойто старичок
в пенсне, с взлохмаченной головой, а в волосах запёкшаяся
кровь. Похож на бомжа, но говорит, что фамилия его Бронш
тейн, – доложил прощённый и вновь заступивший на дежур
ство Тарзан. – Впустить?
– Ага, брат по крови и на голове кровь? Евреи не бывают
бомжами! Может, раненый? Ну уж впусти, – разрешил Пром
зон, на всякий случай нащупав спасительную кнопку за спин
кой тронакресла.
– Сын мой, – обратился с порога Лев Давидыч, – если
будут склонять тебя грешники, не соглашайся.
– Ах, это вы, товарищ Троцкий, – сразу узнал вошедшего
многоопытный певец. – Хоть бы поздоровывались сначала.
О каких грешниках речь?
– Если будут говорить «иди с нами»… сын мой, не ходи в
564
Георг Альба
путь с ними, удержи ногу твою от стези их, потому что ноги
их бегут ко злу и спешат к пролитию крови…
– Лев Давыдыч, зачем вы мне цитируете «Притчи Соломо
новы»? – перебил пришельца Голос Эпохи, решив пока не
нажимать на кнопку. – Я никуда не собираюсь «идти с ними».
Вы лучше скажите, почему у вас самого кровь на голове?
– Так это меня, по наущению Сталина, Рамон Меркадер
саданул топором, – вдруг стал вполне вменяемым пришед
ший.
– И за столько лет не зажило?
– Подобное не заживает, – Троцкий потрогал рану. – Я,
собственно, к вам с просьбой, Давид Ёсич.
– Вы знаете, как меня зовут? – удивился Промзон.
– Кто же вас не знает, Голос Вы наш номер два…
– Почему номер два? – слегка обиделся хозяин Мавзолея.
– Потому что номер первый – это диктор Левитан, кото
рый уже давно с нами… Ну, на том, так сказать, свете. И вас с
нетерпением ждём. Возраст самый у вас подходящий. Сколь
ко же можно петь?
– Я про Левитана совсем забыл, – смутился Промзон. –
Конечно, он первый… Война, сводки Информбюро, победа!
– Да, да, да! – захлопал радостно в ладоши Троцкий. – У
меня к вам одна просьба, дорогой Давид Ёсич…
– Да говорите же? – палец нервно коснулся кнопки, но от
нажатия воздержался.
– Я слышал, что за Дорогомиловской заставой на Кутузов
ском проспекте снесли все дома, в том числе и дом Прежнева,
и открывают еврейское кладбище, где оно и находилось до
революции. А театр Петра Наумовича Фоменко, с его согла
сия, превратят в крематорий, так как любое уважающее себя
кладбище должно иметь такой совершенно необходимый
объект. Так вот, в связи с этим, хочу, чтобы мой прах из Мек
сики перевезли на родину и я стану почётным захоронением
номер один, а вторым уж, наверное, станете вы, Ваше Преос
вященство… – Троцкий нехорошо засмеялся и умолк.
Повисла напряжённая пауза. Стародворская, Сын Юрис
та и сам Голос Эпохи смущённо молчали. Первым открыл рот
Шириновский:
– Что он несёт? Здесь Русское Государство! Однозначно
565
Гены от Гогена
– Постойте, Вольф Владимирович, не горячитесь, – при
шёл, наконец, в себя Промзон. – В просьбе товарища Троц
кого нет ничего сверхъестественного. Теперь принято возвра
щать на родину всех выдающихся её сынов, по тем или иным
причинам покоящихся на чужбине. Это вполне выполнимо.
Только вот, зачем вы и меня туда приглашаете? Моё место
здесь, в Мавзолее. Так решило население страны и все теле
зрители. Так что, спасибо, конечно, за предложение, но…
– Ну как хотите. Насильно мил не будешь, – помрачнел
Лев Давидыч. – Тогда хоть, может, Вольф Владимирович со
гласится? Мы подержим для него место, поставим табличку
«Занято».
Шириновский побагровел и брызгая слюной, завопил:
– Я русский, русский я! Русский, русский, русский!
– Сколько не повторяй «халва», от этого во рту слаще не
станет, – ничуть не смутился создатель Красной Армии. – А
как же папенька ваш покоится в Земле Обетованной? Или вы
отрекаетесь от родного отца? Даже по телевизору показыва
ли, как вы на могилке плакали…
– Откуда у вас на том свете телевизор? – не знал чем крыть
юристов сын
– У нас там, как в Греции, всё есть! Недавно даже Интер
нет провели, – наступал Создатель армии.
Сын юриста не знал чем крыть и впервые схватился за сер
дце.
– Ну вот, сейчас бы и к Петру Наумычу, а потом урну к нам.
Колумбарий тоже будет отменным, – добивал жертву Крас
ный Командир.
Над получившим нокаут борцом за чаяния российские
склонились Промзон и Стародворская. Дама искала в своей
сумке всегда бывший наготове валидол, но по ошибке схвати
ла цианистый калий, тоже имевшийся на «всякий пожарный»:
вдруг коммуняки вернутся.
– Тарзан, воды скорей! – кричал Промзон, теребя осевше
го на стуле, как подтаявший сугроб, Вольфа Владимировича.
Воды принесли. Валерия Ильинична сунула в рот несчас
тному не ту таблетку и велела запить. Бедняга както странно
взбрыкнул и протянул ноги, начав синеть. Это вам не медли
тельный, задумчивый валидол. Тут хрясть – и готово дело!
566
Георг Альба
– Никак копыта отбросил, – почемуто не особо расстро
ился Давид Ёсич и стал, не спеша, набирать номер «скорой».
– Теперь он наш, – сладостно потёр руки Лев Давыдыч и
испарился
Глава тридцатая
Недавно открывшееся еврейское кладбище. Никаких за
хоронений пока нет. Зияют лишь ямы двух свежевырытых
могил. Над одной – табличка на шесте: «Занято. Для переза
хоронения Троцкого (Бронштейна) Льва Давидовича».
Возле второй – толпа народу, в центре, которой стоит на
постаменте шикарный гроб. В гробу – Шириновский Вольф
Владимирович. Ну, как живой! Вокруг суетятся родственни
ки, раввин и депутаты Госдумы. Слово берёт Давид Ёсич
Промзон:
– Товарищи! На сегодняшнем траурном мероприятии я
хотел бы затронуть одну лишь тему: «борьба с пением под
фонограмму». Я её беру потому, что в настоящее время этот
вопрос является одним из центральных, одной из главней
ших проблем, которые стоят перед нашей властью и перед
нашей партией «Родимая Россия». Лучшим почитанием на
шего выдающегося коллеги будет, если мы в день памяти о
нём, от нас ушедшем, будем снова и снова приходить к нему
для того, чтобы вновь почерпнуть силы из той манеры пове
дения, которую он нам оставил. Ибо наша задача есть задача
упразднения фонограмм, которая была сформулирована по
койным в лозунге «Ни грамма фонограммы!». Нам приходить
ся сейчас бороться и преодолевать трудности исключитель
ного порядка, нам приходится жить и бороться в попсовом
окружении. Это – противник, который, по сути дела, объя
вил нам, настоящим певцам, войну не на жизнь, а на смерть!
Это – враг сильный, уже вооружённый до зубов и всё более
вооружающийся. Попсовая индустрия и организация шоу
бизнеса в настоящее время растут. Серийное производство
попгрупп на «фабриках звёзд»…
Оторвёмся от речи докладчика, дорогой читатель, так как
ничего нового не услышим. Всё это неоднократно «озвучива
567
Гены от Гогена
лось», как сейчас модно выражаться – и на заседаниях Думы,
и по телеку, и в личных беседах. Двинемся дальше. У нас ещё
других сюжетных дел по горло, так что…
Покои императрицы. Ночь. Горит ночник. Балдахин, сде
ланный, как помним, из знаменитой, но несносной балери
ны, отбрасывает на стену причудливую тень. В стеклянных
глазах чучела пугающетаинственно отражается свет ночни
ка. Внезапно солдатский храп смолкает, барыня просыпает
ся и начинает шарить по полу возле ложа в поисках горшка.
Нащупала. Выскакивает изпод одеяла, как ошпаренная, в чём
мать родила и усаживается. Делает помаленькому. Шум мощ
ной струи (не надо на ночь пить столько пива!) будит зазевав
шиеся напольные «часы», и они поспешно сообщают кото
рый час: «Половина третьего, Ваше Величество. Как страшно
жить!»
– Не говори, подруга, – встаёт с горшка царица и ныряет
вновь под одеяло.
– С облегченьицем Вас, Ваше Величество, – говорят сверх
положенного «часы». – Хороших сновидений!
– Уж такой сон приснился, уж такой страшный, что я даже
проснулась, – жалуется царица.
– Расскажите, – просят «часы» (как помним, они живые,
и раньше были Ренатой Кикиморовой).
– Будто бы гадина Угорелик наполнила мою ванну серной
кислотой, а я спросонья в неё плюхнулась… Так жгло, так
жгло, а крикнуть не могу. И двинуться тоже. Да и мочевой
пузырь разрывается… Вот и проснулась. Привидится же та
кое…
– Ну и сны у Вас, барыня! Какието странные… – проскре
жетали «часы» пружинным голосом и злобно подумали: «Хо
рошо, чтобы вещим оказался!»
– Ну, ладно! Буду досматривать.
Вновь раздался богатырский храм. «Вы подумайте только
– мгновенно засыпает зараза! Чтоб тебя и взаправду в кислоте
утопили», – произнеся про себя эту грозную филиппику,
«часы» аккуратно зубами двинули минутную стрелку вперёд,
сделав «3, 35».
Теперь силой воображения, дорогой читатель, перенесём
568
Георг Альба
ся из кремлёвской спальни в Замоскворечье, в район Третья
ковки. На эту ночь намечена так долго готовившаяся опера
ция.
«Майбах» Глазуньина и «Бентли» Сушилова остановились
на набережной Яузы. Решили без лишнего шума идти к объек
ту пешком (Пикассонов ехать отказался, сославшись на не
домогание. Ему поверили). Глазуньин под ручку с Толстико
вой, Сушилов – со Спиртновой. Иван Василич с топором,
спрятанным под халатом, плёлся сзади. Он ехал на крыше,
перепрыгивая с машины на машину и развлекаясь этим как
ребёнок. Встречный ветер ему не мешал. Топорик, хоть и не
большой, но тяжёлый, вместо балласта и не позволял сдуть
невесомого пассажира. Дамы на всякий случай захватили с
собой и баллончики с краской. Вдруг всё же пригодятся. Ури
Геллер, прибывший раньше, успел отогнуть мощную решёт
ку у нужного окна, а также силой воли открыл шпингалеты.
Окно, соответствующее намеченному залу, заранее вычисли
ли по гдето раздобытому плану расположения экспозиций...
Наконец, заговорщики подошли к объекту.
– Прошу! Сцена ваша, – сказал привычную, выученную
порусски, фразу, как в своих телевизионных шоу на первом
канале, Ури и указал рукой на распахнутое окно.
Сигнализация не работала, тоже отключённая волей ил
люзиониста. А охранники дрыхли в подсобке, усыплённые
Прежневым при помощи водки и снотворных таблеток. Быв
ший Генсек предварительно втёрся в доверие к молодым «се
кьюрити», разыграв из себя ветерана ГосМосГазбезопас
ности на пенсии. Не раз приходил в гости с водкой и закус
кой, прикармливая, приручая и рассказывая о своих вымыш
ленных геройских похождениях, якобы во времена Брежне
ва. Они уши и поразвесили. Пили охотно, приговаривая: «Как
вы самито на Брежнева похожи, Сидор Матрасыч!». На что
он им резонно отвечал «с кем поведёшься…» и доставал оче
редную поллитру... Вот он и сам появился в оконном проёме,
выйдя из темноты зала со словами: «Залезайте, дорогие това
рищи, всё готово к очередному съезду Партии!» (Это услов
ный код).
Кавалеры подсаживали дам, помогая влезть. Особенно дол
го корячилась грузная Толстикова, неся некоторые потери (у
569
Гены от Гогена
трусов резинка лопнула). Сухопарая Спиртнова впорхнула,
как ночная бабочка или как сухой осенний лист, кстати, при
липший сзади к её плащу. Влезли и мужчины. Полноватый
Глазуньин порвал брюки, а Сушилов отделался лёгким уши
бом коленки. Всепроникающий ГрязноГрозный уже нахо
дился внутри, поигрывая топориком и мысленно осуждая
своих неловких подельников: «Вас бы на взятие Казани на
править, на штурм казанского Кремля! Вот бы я над вами по
смеялся»... Наконец гуськом, освещая путь фонариками, на
правились к нужному полотну. Бывший царь выразил жела
ние сначала разобраться с картиной, где он убивает сына, хотя
по плану вначале намечалась рубка «Квадрата». К тому же кар
тина Репина находилась в другом зале, а «Квадрат» гдето здесь
поблизости. Но Иван Василич заупрямился и, не внемля ни
каким доводам, ринулся на поиски «своего» полотна. Осталь
ные смирились и стали искать нужный объект. Подошли к
тому месту, где согласно плану экспозиции должен был нахо
диться шедевр, но увидели на стене лишь пустое место и си
ротливую табличку, содержащую информацию о картине.
– Куда же он делся? – воскликнула изумлённая Толстикова.
– Неужели ктото нас опередил и украл? – непроститель
но громко завопила Спиртнова.
– Может, на реставрацию взяли? – предположил разум
ное Сушилов.
– Экая досада! – успел лишь сказать Глузньин, как…
Внезапно со всех сторон ударили лучи ослепительных про
жекторов, появились люди в масках и бронежилетах с авто
матами наперевес.
– Руки вверх, бросайте оружие, сопротивление бесполез
но, вы арестованы! – раздался железный голос и на всех наде
ли наручники.
– Я не делать! Я есть американски гражданин! Вы не иметь
права! – трепыхался в руках спецназовцев Ури Геллер, лишив
шийся в одночасье своих сверхспособностей.
Задержанных повели к выходу, но уже через двери, к отку
дато взявшимися в переулке автобусам с зашторенными ок
нами.
– Поделом вам, поделом! – ухмыльнулся в усы наблюдав
ший за происходящим Ёсь Серионыч. Оставаясь невидимым,
570
Георг Альба
он завис под потолком.– Да, Вирус, мнэ будэт о чиом тэбэ ра
аассказать .
Насладившись зрелищем и дождавшись отъезда оператив
ных машин, он полетел к Пикассонову.
– Коба, постой! – раздалось за спиной, когда Сталин пла
нировал над Москвойрекой. – Это я, Грозный.
Вождь обернулся и, увидев дружбана, завис как вертолёт.
– Ишь, чего захотели? – подлетел верхом на топоре быв
ший царь. – Хотели вовлечь и меня. Но я не даром царь –
перехитрил их боярские затеи!
– Праавильно, Иван Василич пааступил! Нэ даром я с
тэбиа всегда брал пример!
И они, обнявшись, полетели над Александровским садом.
Послесловиерезюме
Царица исчезла. Сон оказался вещим. Осталась ванна, на
полненная серной кислотой и ещё неповрежденная девствен
ная плева, на которую не подействовал даже столь сильный
растворитель. Куда уж там члену справиться? Она оказалась
явно неземного происхождения и невиданной прочности
непорочности. А сколько напраслины возводили: «И ****ь,
мол, такаясякая», и «прости, Господи», и «клейма негде ста
вить»...
Прах создателя Красной Армии, наконец, вернули на Ро
дину. Две известные телеведущие отмазались от наказанья
(сам Давид Ёсич вступился) и, наконец, узаконили свои от
ношения, заключив законный лесбийский брак (впервые в
России). Художники тоже откупились. Кто заложил – так и
осталось тайной.
Бывший император Шпицрутин (смотрите роман «Им
перия джаза») покинул Оптину Пустынь и уединился на дне
Чудского озера в специальном батискафе, подаренным ко
рейским президентом к очередному дню рождения
Георг Альба / 19 октября 2009, г. Москва.
571
Гены от Гогена
Зона Кобзона
(романстёб)
(продолжение романа
“Гены от Гогена”)
Критику Наталье Ивановой,
знающей про всего, посвящается!
«Будущее русской литературы – это ее прошлое».
(Евгений Замятин).
572
Георг Альба
Часть первая
Глава 1. Переписка с Курбским
Пролетев над Александровским садом, кореша расстались.
Сталин повернул к Брюсовскому, к Пикассонову, а Грозный
– к «себе» в Исторический. Направился прямиком в подвал,
где любил находиться в уединении и тиши. Вспомнив, что в
прошлой жизни писал письмо Курбскому, решил восстано
вить текст. «Снесу на Голубянку. Вдруг им пригодится». С этой
здравой мыслью уселся по обыкновению на ящик изпод пу
шечных ядер и призадумался… Сами ядра бережно хранились
в запасниках на случай Третьей Мировой Войны, так как гла
вы ведущих держав, отказавшись от атомного оружия и пре
следуя возникновение его в странах третьего мира, договори
лись впредь воевать по прапрадедовски, как при Наполео
не. Вновь в моду вошла и кавалерия. В связи с чем, срочно с
помощью новейших технологий клонировали Буденного. Но
мы отвлеклись…
Иван Василич напряг извилины просматривая «твердый
диск» своей памяти. «Да ведь этот черт, Курбский, мне пер
вый написал, а я ответил…» Обнаружился файл с текстом
письма оного. Царь прильнул к воображаемому экрану и по
шуровал «мышкой». Файл, хоть и с трудом, но открылся, сво
лочь.
«Царю от Бога прославленному паче же во православии
пресветлому явившуся, ныне же, грех ради наших, супротив
сим обретшемуся. Разумеваяй да разумеет совесть прокажен
ну имущий, якова же ни во безбожных языцех обретаетца. И
больше сего о сем всех по ряду глаголати не пропустих моему
языку; гонения я же ради прегорчайшего от державы твоея,
от многия горести сердца потщуся мало изреши ти».
Отринулся от экрана. В глазах зарябило. Старость – не ра
дость. «Да хто ж тебя, окаянного, гнал? Сам ведь убёг и по
просил «political protection». Хорошо ещё, что ни как в извес
тном анекдоте про чукчу, где тот попросил политического
убежища в сортире развитой капстраны, очаровавшись царя
щей там чистотой и наличием рулонов разноцветной туалет
573
Зона Кобзона
ной бумаги. Оно, канешно, где уж нам угнаться за ними по
энтой части. Но нам ведь кака разница, где облегчиться? Что
в поле чистом, что под кустиком, что в огороде – всетаки
какоеникакое, а удобрение… Что добру пропадать? Вороны
же едят человеческое… и ничего – по триста лет живут… Ну
ладно! Что он дальшето пишет?»
Снова вперил подслеповатые зенки в мерцающий экран
компьютера своей дырявой памяти.
«Про что, царю, сильных во Израили побил еси и воевод…»
Иван Василич краем уха услышал, как ктото плюхнулся
рядом. С трудом повернул непослушную шею. Товарищ Троц
кий колыхался неподалеку.
– Каким ветром вас сюда занесло?
– Сквозняком, Иван Василич.
– Что вам не лежится в могиле, Лев Давыдыч? Вас успеш
но перезахоронили, как вы и просили. Так почему опять по
ночам шастаете?
– Вы про Израиль упомянули… Вот я и прилетел.
– Вопервых, не я упомянул, а Курбский, – насупился
Иван Василич, считавший незваного гостя хуже татарина. –
А вамто что Израиль? Вы же в Мексике обитали…
– Ну, всетаки родина предков, да и в могилке тесновато.
Поскупились на размер. Говорят, нынче земля очень дорогая.
Особенно в районе нового кладбища. Всетаки на месте сне
сенного дома Прежнева…
– Черт с вами! Дайте дочитать письмо, – царь вновь
прильнул к экрану памяти.
– Черти всегда со мной… А вы читайте, читайте! Только
вслух. С удовольствием послушаю древнерусскую историчес
кую прозу.
Грозный помимо своей воли зашевелил языком:
«…от Бога данных ти, различным смертем предал еси и
победоносную, святую кровь их во церквах божиих, во вла
дыческих торжествах, пролиял ест и мученическими их кро
вьими праги церковные обагрил еси и на доброхотных твоих
и душу за тя полагающих неслыханныя мучения, и гонения,
и смерти умыслил еси, изменами и чародействы и иными не
подобными оболгающи православных и тщася со усердием
свет во тьму прелагати и сладкое горько прозывати?»
574
Георг Альба
– Уж больно длинными предложениями пользуется. Я от
такого отвык, живя в 21м веке. Как вы считаете, Лев Давы
дыч?
– Да, витиевато както. Можно бы и покороче… Кстати,
коль уж вы сами прервались… Хочу спросить, пригодился ли
мой топорик?
– Нет. Я не стал ввязываться в энто небогоугодное дело.
Сначала картины хотят рубить, потом и за иконы примутся.
Обманул я этих злодеек!
– Ну и правильно поступили. Мудро. Не к лицу государю
подобное. Да и «квадратик» тот симпатичненький… Не нахо
дите?
– Не довелось увидеть. Его спрятали. Наверное, ктото
донёс, и приняли меры.
– Да, доносительство в наше время приобрело чудовищ
ные размеры.
– В наше тоже. Бывало, напишут: «слово и дело». И секир
башка!
– Хорошо, что про башку напомнили. Моей както без него
неуютно. За долгие годы привык носить. Если вам топорик
больше не нужон, может, возвертали бы, Ваше Величество?
– Возьми, возьми, коль даже вспомнил, что я Величество!
– Грозный достал изза пазухи альпеншток и протянул хозяи
ну. – Я ведь ещё и Великий Князь Всея Руси, хотя об этом уже
мало хто помнит.
– Спасибочки, – Троцкий стал примастыривать на голове
орудие собственного убийства, создавая нечто похожее на
молодежную прическу «ирокез».
– Ну, теперь сидите тихо, Яков Абрамыч, и не мешайте. Я
буду Курбскому ответ писать.
– Я Лев Давыдыч, а не…
– Какая разница, в конце концов!
– Согласен. Только вслух пишите. Я никому не донесу.
Клянусь Богом Иудейским!
– Ладно. Уговорили, – и Грозный обмакнул гусиное перо
от самого Гусинского в ленинскую чернильницу, бывшую цен
ным экспонатом музея. Постучал пером о сухое дно. – Вы
сохли чернила. Как быть, Соломон Наумыч?
575
Зона Кобзона
– Сейчас сообразим, – никогда не терялся в безвыходных
положениях, как и фельдмаршал Суворов, создатель Крас
ной Армии, Бронштейн. – А красные не подойдут?
– Я вам не училка, ищущая ошибки у школяров. Мне фио
летовые нужны.
– Одну минуту, – Троцкий почесал топорик. – Сейчас со
образим, у кого попросить… Ах, ну да! Кто у нас великий пи
сатель?
– При мне я был единственный, – беззвучно постучал в
свою нереальную грудь царь.
– А при нас Лев Николаевич! Он ещё, както посетив каби
нет Ленина, вождю в чернильницу помочился. Потом Ленин
долго ими (мочой) пользовался и восторгался Толстым: «Ка
кая глыба, какой могучий человечище!» Вот Толстого и клик
нем. Лев Николаич, подь суды, гений вы наш!
Сначала матерелизовалась огромная седая бородища, за
тем – картофелина рассморканного долгой жизнью носа, за
тем – глубоко посаженные глазища под серебристой хвоей
ветвистых бровей, затем – туловище, одетое в грубое крес
тянское рубище, подпоясонное пояском и в дырявые полу
спущенные штаны в заплатках, и, наконец, – лапти от ку
тюр, но не будем о них распространяться и тормозить сюжет.
– Откуда вы, Лев Николаич, в таком простецком виде, из
виняюсь? – смутился интеллигентный Троцкий и протёр пен
сне (уж не абберация ли зрения?).
– От несносной жены сбежал! – в сердцах заявил писа
тель. – И пилит, и пилит…
– От Софьи Андревны?
– Другой супруги нет, к сожалению. Вовремя не развёлся,
а теперь мучаюсь… – на глазах старца навернулись слёзы.
– Чем же она так плоха? Говорят, переписывала «Войну и
мир» сто раз, – пытался утешить Троцкий.
– Ну, положим, не сто, а лишь девяносто девять, – попра
вил старик. – К тому же я вааще отрёкся от своих книг, велел
их сжечь, а сам иду в Пустынь!
– У нас уж один молодой император уходил в Пустынь, да
не понравилось. Теперь живёт на дне Чудского озера.
(Иван Василич молча слушал, недоумевая, – зачем явился
это холоп?)
576
Георг Альба
– Если вы про Бонапарта, то его ведь сослали на Святую
Елену… И Пустынь здесь не причём. Лучше скажите, зачем
потревожили меня?
– По прямой вашей профессии и потревожили, – смущён
но улыбнулся Троцкий. – Вы писатель и, как известно, цели
ком состоите из чернил, что и подтвердили во время визита к
Ленину …
– Нассать, что ли надо? – догадался писатель. – Так бы
зразу и сказали, а то какието экивоки… Куда отлить?
Вот в эту, кстати, ту же самую ленинскую чернильницу.
Толстой подошёл, долго шуровал, ища в складках холщо
вых штанов детородный орган, который от долгого, повиди
мому, бездействия скукожился, походя на напуганного дво
ровой кошкой воробья, и не хотел вылезать.
– Где ты, окаянный, – занервнивал писатель, но, нако
нец, изловил поганца, достал и зажурчал.
Моча действительно оказалось фиолетовой и ничем дур
ным не пахла. Облегчившись, матёрый человечище, отрях
нувшись (по принципу: «сколько не тряси – последняя кап
ля в трусы») и из глыбы превратившившись в соринку, вспор
хнул и полетел кудато в темный угол, откуда тянуло ветер
ком (работала вентиляция).
– Теперь у вас «полна коробушка»! Пишите ответ Курбс
кому. Но только, как договорись, вслух.
– Ну, слухайте, – царь обмакнул перо и склонился над пер
гаментом (много их натырил в отделе египетских древнос
тей).
«Бог наша троица, иже прежде век сый, ныне есть, отец и
сын святой дух, ниже начала имать, ниже конца, о немже
живем и движемся есмы, и имже царие царьствуют и силь
нии пишут правду; иже дана бысть единородного слова бо
жия Иисус Христом, Богом нашим победоносная херугви и
крест честный, и николи же победима есть, первому во бла
гочестии царю Констянтину и всем православным царем и
содержателем православия, и понеже, смотрения Божия сло
ва всюду исполняшеся, божественным слугам божия слова
всю вселенную, яко же орли летание отекшее, даже искра
577
Зона Кобзона
благочестия доиде и до Русского царьства: самодержавство
божиим изволением почин от великого князя Владимира,
просветившего всю Русскую землю святым крещением, и ве
ликого царя Владимира Манамаха, иже от грек высокодос
тойнейшую честь восприемшу, и храброго государя Алексан
дра Невского, иже над безбожными немцы победу показав
шаго, и хвалам достойного великого государя Дмитрея, иже
за Доном над безбожными агаряны велику победу показав
шаго, даже и мстителя неправдам, деда нашего, великого го
сударя Ивана, и в закосненных прародительствиях земля об
ретателя, блаженные памяти отца нашего, великого государя
Василия, даже доиде и до нас, смиренных, скипетродержа
вия Русского царства».
За время писания и произнесения вслух этого витиеватого
вступительного абзацапреамбулы царь многократного кле
вал пером в чернильницу и наставил множество клякс. Слег
ка подустав, откинулся в воображаемом кресле.
– Ну, как вам, Шлема Гершевич, мой стиль?
Но некому было поправить царя, вновь нарочито спутав
шего имя. Лев Давыдыч, утомлённый этой старорусской зау
мью, ретировался поанглийски.
***
Сообщим дорогому читателю, что случилось в стране пос
ле того, как он перевернул последнюю страницу романа «Гены
от Гогена»2.
Как помним, царицу умертвили, растворив в ванне с сер
ной кислотой почти бесследно. Осталось лишь плева. Даже
кислота оказалась бессильной лишить царственную особу
невинности. Так она отныне и войдет в историю, как непо
рочная дева СтрубчакНорисчак. Подозревали придворную
шлюху Угорелик. Но прямых доказательств не обнаружилось.
Виновного все же нашли. Баньщикпедикюрщик Моисейка
Борисов загремел на шесть лет за «недосмотр». Изменился и
интерьер царской спальни. Шкурку знаменитой балерины
выбросили на помойку, потому что в ней завелась моль. На
польные живые часы упразднили. Рунету Кикиморову отпус
тили. Теперь она снова кривляется то в кино, то в театре, то на
578
Георг Альба
телеэкране. Всех придворных сменили, как и положено в по
добных случаях. Квасков и Тимотька занялись каждый своим
прежним делом: один арии и песни поёт, другой тусует и рэ
пует. И воцарился, наконец, долго всеми ожидаемый Голос
Эпохи, Давид Есич. Царствуя много десятилетий в душах
людей, Великий Певец заслужил и настоящего трона, что и
случилось. Из Мавзолея он под одобрение всех телезрителей
перебрался в Кремль. Усыпальницу, опять же по многислен
ным опросам и требованиям телезрителей, привели в перво
начальный вид, заселив прежними обитателями и восстано
вив надпись «Ленин и Сталин». Сталин охотно возлёг на свое
законное место, а ленинский гроб пустовал. Говорили, что
немецкое правительство тянет с выделением Вождю Миро
вого Пролетариата знаменитого пломбированного вагона. А
и в ином Ильич возвращаться не хочет, проявляя свой, всем
известный, капризный нрав. Об остальных изменениях чита
тель узнает из последующего повествования.
Глава 2. Смена власти и съезд партии
С приходом нового властителя многое изменилось. Преж
де всего, сменили гимн. Любимую народом «Мурку» замени
ли на «А нам все равно!», песенку из любимого фильма с му
зыкой Александра Зацепина на слова покойного, так и не при
нятого в Союз Писателей, поэта Леонида Дербенева. Реши
ли, что блатная «Мурка», хоть и хороша во всех отношениях,
но несколько поднадоела. Да и Евросоюз поставил условия:
никаких блатных песен! К тому же новые слова очень соот
ветствуют отношению населения к своей стране и царящим в
ней порядкам. Побольше бы подобных веселых и бесшабаш
ных песен, тогда и никакое НАТО вместе с Саакашвили и
Америкой нам не страшны! Улицу Тверскую переименовали
в улицу Жириновского по многочисленным просьбам теле
зрителей. Этим безвременно ушедший Вольф Владимирович
был бы доволен, однозначно! Новый император возглавил
новую партию и, сообразуясь с принципами суеверной демок
ратии, упразднил все другие, так как народ, влюбленный в
579
Зона Кобзона
нового царя, перестал голосовать за остальные сборища. Ис
ключение сделали лишь для безопасной как секс с презерва
тивом партии Старообрядческого движения во главе с Зюга
диным. Для понта нужна всетаки оппозиция. Иначе Европа
задолбает. Какая же это у вас такая однопартийная демокра
тия? Главная партия стала носить название Капиталистичес
кая Партия Суеверных Стран, что сокращенно получилось,
как и прежде, КПСС. Это очень радовало трудящихтелезри
телей, как бы намекая, что и Союз не распался и Советская
власть на дворе. Мадам Стародворская сильно поправилась и
поправела, став председателем Думы. Коммунисты переко
вались в старообрядцев. Их лидера Геннадия Гексагеновича
Зюгадина, полечив немного в Кащенке, выпустили со справ
кой: «не годен в мирное время, в военное – к нестроевой». Он
теперь назвался протопопом Аввакумом и принялся за писа
тельство. Министерские портфели поделили многие деяте
ли кино, спорта, эстрады и театра. В частности, теперь в пра
вительстве певец Блещенко и юморист Бедокур, Ефим Шиф
рин и Клара Новикова, Лион Измайлов и Аркадий Арканов,
да и много ещё знакомых имен… Кому что поручили, сооб
щим позднее. Пока хватит новостей, и приступим к повество
ванию.
Как упоминалось в предшествующей главе, царемимпе
ратором, наконец, стал Давид Есич Промзон по прозвищу
Коба. Он же и Гениальный Сиклитарь КПСС, как ранее Пре
жнев. Начали созываться вновь съезды, что очень нравилось
телезрителям (особенно трансляции с докладами), стала вы
ходить газета «Взаправду» с оттиском профиля Дедушки Са
таны (Кузьмича) в правом верхнем углу – всетаки основопо
ложник, с него окаянного все началось… Нельзя сказать, что
бы Давид Есич, взойдя на престол, прекратил свои певческие
шалости. Куда там? Попрежнему одновременно мелькает на
всех телеканалах, тесня молодежь, при этом, не гнушаясь и
корпоративов. Своё шефство над всеми кладбищами и кре
маториями тоже не оставил. А как же? Покойник тоже забо
ты и внимания требует. Как и прежде, ни одно уважающее
себя захоронение не обходится без надгробной речи главы
партии и государства. К тому же продолжает пособлять ува
580
Георг Альба
жаемым людям с местом последнего успокоения: более знат
ным – Стародевичье, менее – Ваганьково. Недавно и бли
жайшего дружбана, знатока японской литературы и перевод
чика (но не Акунина) захоронил на Ваганьковском, рядом с
другим дружбаном, знаменитым Квантришвили, ученым
физиком, занимавшемся «квантовой» механикой. Но отвле
чемся от скорбной темы и послушаем речь нового царяГен
сека.
Кремлевский дворец переполнен делегатами, по преиму
ществу представителями масскультуры и попиндустрии,
шоубизнеса, так сказать. Обычный народ смотрит все это по
ящику, приговаривая про себя как заклинание слова нового
государственного гимна: «А нам все равно!» На сцене, как по
ложено, стоит, покрытый красной скатертью стол (так и хо
телось сказать «гроб», но пока рано) президиума. За ним вос
седают члены ЦК и Поллитрбюро. Лица большинства знако
мы, благодаря частому мельканию на голубых экранах, но не
будем из экономии места детализировать и идентифициро
вать... На трибуне Он, Давид Есич. В хорошо отутюженном
костюме (костюм пошит по спецзаказу в великом Устюге) и в
неизменном не седеющем парике (из Парижска). Прокаш
лялся в микрофон, спел гамму снизу вверх, проверив голос.
Зал замер.
– Товарищи делехаты! Уважаемые хости!
Первый съезд нашей партии начал свою работу. (Аплодис
менты). Как всегда, съезд должен будет подвести итоги, оп
ределить задачи на будущее.
Оценивая предстоящий путь, можно твердо сказать: наш
съезд верно определил основные тенденции и направления
общественного развития. (Аплодисменты). Жирная жири
новская генеральная линия партии уверенно проводится в
жизнь; задачи, выдвинутые Вольфом Владимировичем ус
пешно решаются. (Аплодисменты).
Далее, дорогой читатель, пропустим немного и переско
чим к речи другого оратора, лидера Старообрядческой партии
(СП), Геннадия Гексагеновича, в прошлом несгибаемого
коммуняки.
– А что государьцарь, как бы ты мне дал волю, я бы их,
что Илия пророк, всех перепластал во един час.
581
Зона Кобзона
– Это он про попсу, – зашептались в зале.
– Не осквернил бы рук своих, но и освятил, чаю. Да мэра
бы мне крепкой, умной – Юрь Саламандрыч КепкинФураж
кин!
– Причем здесь мэр? – две певички в первом ряду пожали
плечами. –
– Перво бы мне Всмяткина, собаку, и рассекли начетверо,
а потом и бы поклонников евоных. Мэр Юрь Саламандрыч,
не согрешим, небось, но и венцы победныя примем!
– Он по известному композитору прошелся, – пояснил
некто в темных очках, – по автору «шарманки с душою пер
вой скрипки».
Помнишь, ты мне жаловал, говорил: «естлиде, что, про
топоп Аввакум, – на соборе том говорит, – и я тебе сопротив
безответно реку: «государь, видно, так ты». Да Инде и слава
Богу. А после не так у них стало.
– Что он несет? – вскочил испуганный градоначальник. –
Куда он хочет меня впутать? Давид Есич я здесь не причем!
– Бог судит между мной и царем! – бился влекопый людь
ми в белых халатах, оратор.
– Рановато его из Кашенки выпустили, – сказал премьер
министру император и пригласил к трибуне следующего:
– А сейчас слово предоставляется нашему Великому Пред
шественнику… – Промзон сделал хитрую паузу.
– Сталину? Ленину? Ельцину? Горба… – послышалось из
зала.
– Нет, нет и нет! Наш главный предшественник и осново
положник российской тирании, Иван Василич… – снова хит
рая пауза.
– «… меняет профессию?» – выкрикнул ктото из кино
шников.
– Грозный!
Зал ахнул и взорвался аплодисментами. Постукивая каб
луками элегантных сапожек, запахивая на ходу полы атлас
ного халата (новый гдето раздобыл), к трибуне не спеша,
подошел покоритель Казани и создатель Опричнины.
Покоренные чеченцы и делегаты от Татарстана демонст
ративно покинули зал. Бывшие работники Органов как по
команде зааплодировали.
582
Георг Альба
Грозный сделал рукой успокаивающий жест и, поправив
малахай, раззявил варежку:
– Почто, о княже, аще мнишися благочестие имети, еди
нородную свою душу отвергл еси?
– О ком? Да и хрен поймешь! Что за язык? – зашептались в
партере.
– На интернетслэнге изъясняется, – пояснили сведущие
обитатели «сети».
– Что даси измену на ней в день страшного суда? Аще и
весь мир приобрящеши, последи смерть всяко восхитит тя…
Оратор поперхнулся и схватился за графин с водой. Налил
полстакана, заглотнул, крякнул, несдержавшись тихо пукнул
и продолжил:
Сей непотребный звучок запеленговал чуткий слух Голоса
Эпохи. Он поморщился, подумав: «Опять воздух портит. При
вык там, у себя в ризницах, старый черт!»
– Ты же тела ради, душу погубил еси, и славы ради мимо
текущия, нелепотную славу приобрел еси, и не на человека
возярився, но на Бога восстал еси.
– Это он к ХрупскомуКурбскому обращается, – догадал
ся ктото из историков.
– Разумей же, бедник, от каковы высоты и в какову про
пасть душею и телом еси! Збысться на тобе реченное:
– «И ежеимея мнится, взято будет от него», – подхватили
бэгвокалистки в микрофон за кулисами.
– Ишь ты, как отрепетировали! – восхитился находивший
ся среди делегатов знаменитый режиссер театра «Немецкий
комсомолец».
– Се твое благочестие, еже самолюбия ради погубил еси, а
не Бога ради.
Тут по знаку Генесека из кулис вышли двое крепких моло
дых людей и под белы рученьки уволокли оратора.
– Достаточно для начала, Иван Василич, – прокомменти
ровал Давид Есич и сам завладел трибуной.
– Товарищи и господа! Один из важных итогов междуна
родной деятельности нашей партии за отчетный период со
стоит в заметном расширении сотрудничества со странами,
освободившимися от гнета фонограмм. Страны эти очень раз
583
Зона Кобзона
ные. Одни из них после освобождения пошли по акустичес
кидемократическому пути. В других утвердились «фанер
ные» отношения. Некоторые из них проводят подлинно аку
стическую политику, другие идут сегодня в фарватере фоног
рамности. Словом, картина довольно пестрая… – Оратор ик
нул и глотнул воды. – Начну с государств не традиционной
ориентации, стран, избравших путь гомосексуального разви
тия…
Неожиданно в середине партера поднялась группа делега
тов, держа над головами плакат: «Свободу Моисею Борисову,
узнику совести!»
«Ну вот, нам ещё тут диссидентов не хватало», – подумал
Давид Есич и махнул охране, чтоб убрали.
– … число их возросло, – продолжил оратор, после того,
как порядок в зале восстановили. – Развитие этих стран по
выбранному пути происходит, конечно, не одинаково, идет в
сложных условиях. Но основные направления сходные. Это
– постепенная ликвидация политики нетерпимости, огра
ничение деятельности радикальных сообществ. Это – пре
доставление представителям сексуальных меньшинств ко
мандных высот в экономике и поощрения создания гей и лес
бо клубов.
– У нас и так пидарасов хватает! – послышался несоглас
ный голос. – Надо отметить, что одним из важных достиже
ний «суеверной демократии» стало предоставление права
гражданам часто перебивать оратора выкриками из зала, хотя
по старой привычке служба безопасности продолжала выво
дить крикунов.
– Это – повышение роли сексменьшинств в обществен
ной жизни, постепенное укрепление государственного аппа
рата, а не только одного телевиденья, подобными кадрами,
как наиболее преданными делу. Это…
Речь докладчика прервалась бурными аплодисментами,
переходящими в овации. Мужчины рыдали женскими голо
сами, женщины – мужскими. На этом лавочку свернули, и
две трети зала отправились по гей и лесбо клубам. Генсек, бу
дучи правильной ориентации, как Пилат лишь «умыл руки».
584
Георг Альба
Глава 3. Петля времени. Полемика. На вокзале
Хрупский покинул Москву в 2009м году, но оказался в
Швейцарии в 1895м. Попал в прихотливокапризную петлю
времени, придуманную мошенником от науки Эн или Эп…
штейном. Улетал в унылом ноябре, а прилетел в Швейцарию
в цветущем мае.
Встреча с эмигрантами, долгие беседы. Обычные упреки
Плеханова:
– Вы, Владимир Ильич, поворачиваетесь к педикам спи
ной, а мы лицом!
– На что вы намекаете? Я к ним тоже – лицом. Я вам не
какойнибудь Моисей Богисов, знаете ли!
– Не сердитесь, коллега, с кем не бывало… Минута слабо
сти… И – спиной, а потом всем жалуетесь на гемморой.
– Да не скгою, случалось… но лишь в отсутствии Надень
ки. В соответствии с магксисткой диалектикой: если никому
не можешь влындить, так пускай влындят тебе!
– Ох, вы и мудр, стратег вы наш! – покачал сединами Пле
ханов. – Хотя у вас заметна тенденция, прямо противополож
ная моей. Вы отождествляете наши отношения к гомосекам с
отношениями социалистов к либералам на Западе… А я как
раз хотел показать, что в данный исторический момент бли
жайшие интересы пидарасов в России совпадают с основны
ми интересами других подобных элементов общества… Точ
нее говоря, это – задача свержения…
Плеханов окончательно запутался и стал шумно сморкать
ся в большущий платок, скрывая этим смущение.
– А вы, мой догогой, геммогоем не страдаете? – интригу
юще улыбнулся Ильич и сунул пальцы за жилетку, не то со
бираясь плясать фрейлекс, не то ринуться в «последний и
решительный…»
– Гоем, гоем, – передразнил Плеханов. – Вы хотели ска
зать «геем»?
– Это у вас они одни, на уме! А я свою Наденьку люблю!
– Видно, как любите! Стоит ей только отлучиться, как вы
тут же «спиной»…
585
Зона Кобзона
– Ну, тебя в жопу, Плеханов! Не ной! – рассердился в риф
му Ильич.
Так они, постоянно пикируясь, регулярно и подолгу гуля
ли в Швейцарских Альпах. Плеханов вспоминал потом:
«Говорили мы с Вульюновым и о тех особых исторических
задачах, которые предстоят русской суеверной жириновско
кобзоновской демократии в борьбе с засильем фонограмм.
Помню также, что он жаловался на то, что новая страна полу
чила в наследство от прежнего режима всестороннюю сексу
альную отсталость».
***
БелорусскоБрестский вокзал. На перроне шумное стол
потворение. Полдень. Лето. Солнце припекает. Стрелки вок
зальных часов, будто бы специально зля ожидающих, лениво
изображают который час.
– Экспресс «МоскваБерлин» прибывает на пятый путь, –
громыхает женский голос из радиопродукторов.
Толпа бросается на перрон, бегут грузчики с тележками,
сбивая зазевавшихся встречающих. Люди с букетами и горш
ками цветов (кто в киоске купил, кто из дома – прямо с подо
конника). двое крепких мужчин тащат тяжеленную кадку с
огромным фикусом – других цветов не достали. А вдали, в
мутном, пропитанном машинными маслами и дымами ещё
функционирующих паровозах, знойном воздухе, привет
ственно свистя, появляется тупое рыло локомотива. Поезд
тормозит, и вагоны скользят вдоль перрона. Приехавшие но
ровят по пояс вылезти из окон, но их удерживают за ноги бди
тельные проводники. Где нужный всем вагон? Ах, вот он. Он
не похож на другие. Окна не только не открыты, но и зашто
рены. Понятно, что никто и не высовывается. Дверь тоже зак
рыта, и поручни соединены проволокой, на которой болта
ется чтото маленькое блестящее, оловянносеребристое.
Пломба! Пространство перрона перед таинственным вагоном,
немедленно расчистили от встречающих суровые мужчины в
штатском.
– Расходитесь, граждане! Зверей из Берлинского зоопарка
586
Георг Альба
доставили по культурному обмену. Неча глазеть! В цирк при
дете и насмотритесь.
Давя встречающих, по платформе медленно едут брони
рованные «членовозы». Подкатывают к самым дверям.
– Звери, поди, важные, коли членовозы подогнали, – вор
чат в толпе самые любопытные и догадливые. – Слон в ма
шину не влезет, но тигр аль лев поместится.
Из одной машины вылезает сам Давид Есич в сопровожде
нии охраны и подходит к дверям вагона. Нужный человек
умело срывает пломбу. Дверь распахивается изнутри. Пока
зывается среднего росточка гражданин с рыжей бородкой и
усами, в жилетке и кепке. Конечно, в штанах и обут. За его
спиной сутулится какаято мымра в очках скорее женского,
чем какого иного пола. Вновь прибывший бросается ласточ
кой в объятия Генсека. Тот страстно и засосно, побрежневс
ки, лобызает старичка. Дедушка кряхтит и охает – лишь бы
ребра не сломал, потомок окаянный.
Ура прибыл Вождь Мирового! – скандирует, оказавший
ся в ближающих кустах хор имени Пятницкого в унисон с хо
ром Турецкого, и в сопровождении Большого симфоничес
кого оркестра Очень Большого Театра под руководством ди
рижера Ведеркина. Кусты, хоть и жиденькие на первый взгляд,
однако, оказались весьма вместительными, укрыв до време
ни стольких артистов.
– Ах, это вы, Муслим Сергеич! – наконец вырвался из
клешней встречавшего пассажир и запел дрожащим голоском
(всетаки одно ребро треснуло): – Не думай о спецслужбах
свысока… Помню, как вы в Мавзолее нам пели. Кстати, это
не Бах ли сочинил, раз о «спецслуж… бах»?
– Помню, помню, что пел, – зарыдал от радости Голос
Эпохи. – Сочинил, простите, не Бах, а его заместитель Тахи
кардиев, но это не меняет сути…Так пожалте на Родину, ваша
койка готова! Да и сосед ваш истосковался…
– Коба, штоль? Опять куревом замучит. Уж лучше бы, как
меньшее зло, Цинн Еля подселили. Он хоть не куряка…
– Не волнуйтесь, дорогой вы наш. Чтонибудь придумаем.
А пока сидайте в авто, – сделал приглашающий жест Пром
зон. – И супружницу вашу прошу.
Хрупская, подметая платформу длиннющей мешковатой
юбкой в заплатках (признак особой скромности), юркнула
587
Зона Кобзона
вслед за мужем. Промзон и свита тоже уселись по машинам, и
процессия тронулась, давя зевак.
– Устроили, понимашь, Ходынку, вашу мать! – выругался
затаившийся на одиноком дереве невидимый Ельцин.
Скорые помощи, пугая местных ворон, голубей и воробь
ев сиренами, увозили задавленных.
Оркестр и хоры залудили на всю катушку торжественную
ораторию, написанную по случаю самим великим компози
тором современности Акакием Отступником.
Кавалькада машин в сопровождении эскорта мотоцикли
стов мчалась по главной улице столицы, улице Жириновско
го, прямиком к Красной площади. Движение общественного
транспорта, как и положено, при встрече Высоких Гостей за
ранее заблокировано, и образовались гигантские пробки.
Пригнанные, по случаю, студенты вузов и колледжей, школь
ники, детсадовцы, рабочие фабрик и заводов вместе с поду
ченными, тщательно отфильтрованными прохожими, обра
зовали живую изгородь на всём пути следования. Граждане
радостно размахивали выданными флажками с портретом
Дедушки Кузьмича и скандировали, повинуясь стадному чув
ству, успешно заменявшему дирижера Неждественского: «Ле
нин жид, Ленин жид, Ленин будет жид!» Во всяком случае,
так у них получалось, хотя по замыслу имелась в виду отнюдь
не национальность. Снайперыкарлсоны с крыш зорко выс
матривали, не появится ли где эта самая эсэрка Каплан или
ее потомки? Но перевелись все капланки, а потомки взяли
котомки и – за бугор, так что не то что стрельнуть, но и кап
кан теперь некому поставить.
Красная площадь тоже оцеплена по периметру, и возвра
щениезаселение вождя прошло без помех. Как помним, ста
рый хрустальный гроб в переделанном виде использовал как
стол Давид Есич. Но уральские умельцы изготовили подоб
ный, новый еще краше прежнего. Только лежи и не тужи.
– С возвращениецем, даарагой Учител! – поприветство
вал Сталин.
– Опять ты, Коба, надымил, хоть святых выноси, – скри
вился Ильич.
– Пускай, только попробуют нас вынести! – Сталин по
грозил комуто дымящей трубкой и перевернулся на другой
бок.
588
Георг Альба
Глава 4. Заботы редакторские
Иван Василич слюнявил гусиное перо, думая, «что бы еще
написать этому подлюке Курбскому», как опять ктото плюх
нулся за спиной.
«Снова, что ли Троцкий?»
Повернул малопослушную шею, скрипя совсем и давно
усохшими позвонками. Какаято колышущаяся фигура, оде
тая в заплатанный зипун, мялась от смущения, теребя в руках
треуху.
– А ты хто таков? – совсем не обрадовался царь.
– Я путешественник, ваше царское величесто.
После первой нормальной фразы, гость тут же перешел на
Интернетслэнг:
– За молитву святых отець наших, господе Иисусе Христе,
сыне божий,
помилуй мя раба своего грешного Афонасья Микитина
сына.
– Штойто такова не примомню, – помрачнел царь. «Ша
стают тут всякие».
– Я за сто годков до вашего рождения проживал на Руси. В
одна тыща четыреста… – вновь понормальному заговорил
гость.
– Вот поэтому и не знаю, – перебил Грозный. – А по како
му делу, мил человек?
– Говорят, что вы книгопечатанье первым завели на Руси, –
полез за пазуху гость и достал пухлую пачку листов, перевя
занных бечевкой.
– Ну, положим, – заскромничал царь. – Чтото опублико
вать хотите?
– Се написах грешное свое хождение за три моря: прьвое
море Дербеньское, дория Хвалитьскаа; второе море Индейс
кое, дория Гондустаньскаа; третье море черное, дория Стемъ
больскаа.
– Аж за три? – Иван Василич, отложив перо, решил по
слушать гостя. – За каким хреном тебя тудой понесло?
– Поидох от святаго Спаса златоверхаго с его милостью,
589
Зона Кобзона
от великого Михаила Борисовича и от владыкы Генадия Тверь
скых, поидох на низ Волгою и приидох в манастырь к святей
живоначалиной Троици и святым мучеником Борису и Глебу…
– Постой, – вновь прервал царь. – Михаил Борисовичто
предок мой, великий тверской князь. А вот Геннадия… лишь
Гексагеныча знаю, Зюгадина. А по Борису Акунину и Глебу
Павловскому тоже скорблю… Ну, валяй дальше!
– … и у игумена ся благословив у Макария братьи; и с Ко
лязина поидох на Углечь, со Углеча на Кострому ко князю
Александру, с ыною грамотою. И князь велики отпустил мя
всея Руси доброволно. И на Плесо, в Новъгород Нижней к
Михаилу к Киселеву к наместънику и к пошълиннику Ивану
Сараеву пропустили доброволно. А Василий Папин…
– Папина знаю! Послом был при предке моем Иване Тре
тьем. Его направили то ли к Асланбеку, то ли к Хасанбеку…
уж не помню… правителю объединения туркменских племен
АкКонюилу. Этот чертов Хасанбек вел упорную борьбу с
османской Турцией. Преставился, кажись, в 1478м годе во
время похода к туркам, – продемонстрировал осведомлен
ность царь. – Значит, так, Афанасий. Все пересказывать сей
час не надо. Оставь рукопись. Мы с Малютой рассмотрим и
решим – печатать али нет. Понял?
– Понял, ваше величество, – протянул свитки землепро
ходец. – А хто этот Малюта?
– Это литературный редактор. Требуется тщательная ра
бота с текстом. Уж больно он у тебя засорен интернетвуль
гаризмами.
– Виноват, царьбатюшка. Каюсь! Компьютерная зависи
мость, проклятая. Блогерство…
– Ты, знать, до самой Индии допер?
– Да.
– Ну, молоток, молоток! А по што там политического убе
жищато не попросил? Аль такой патриот?
– Не в том дело. Больно климат жаркий.
– Ясненько, ясненько… Значит, насрать на Русь?
– Почему же насрать? Зачем вы так сразу?
– Ну, хорошо, – сказал примирительно царь, взяв свитки.
– Приходи денька через два за ответом. Лады?
– Лады! Тогда полечу?
590
Георг Альба
– Меня лечить не надо. Я пока здоров.
– Я в смысле по воздуху.
– А, понял. Тогда лети, родимый!
Поднявшийся с пола столбик вековой пыли подтвердил,
что посетитель успешно стартовал и вышел на орбиту.
– Слава Богу! Спровадил, окаянного! Совсем работать не
дают…
Не успел пожаловаться на судьбу, как снова услышал за спи
ной легкий плюх. «Вернулся, что ли? Ведь пути не будет…»
Голова плавно, но со скрипом, как башня у списанного танка
Т34, повернулась на 180. – Это еще хто?
Какойто тип, по виду бомж, переминаясь с ноги на руку,
шевелил губами, явно собираясь чтото сказать.
– Нус, слушаю, – помрачнел царь, потому что новый гость
тоже достал изпод лохмотьев совсем уж ветхие листы (посы
палась бумажная крошка).
– Чтото издать хотите? Ишь повадились! Ведь в Белока
менной сейчас столько издательств развелось… И «Эксмо
эскимо», и «Олмавоблапресс», и «Вагриусдлинный ус», и
«ЗахаровЗаходер» … только заходь! Ан, нет. Все ко мне прут…
– Но вашеее самое солидное и вааще… – гость порадо
вал современными речевыми оборотами.
– Спасибо, канешна, за хомлимент, но представьтесь для
начала.
– Виноват. Бывший работник ВПК, инженер. После сме
ны строя бомжую помаленьку… Имя забыл свое вот только.
– Ну, ничего. Имя, что вымя! Коль млека не дает, то и неча
помнить. А шо такое «вэ», «пэ», «ка»? Что ли типа КГБ?
– Вроде того. «Военнопромышленный комплекс» значит.
– А это что?
– Ну, например, пушки льют и пищали мастырят… оружие
всякое.
– Хорошее дело! Люблю оружие. Особливо пушки. По
мню, как мы казанцам тогда вмазали… – царские глазки по
молодецки заблестели как после стакана спирта.
– Я, собственно, рукопись хотел предложить, – протянул
гость бумажные лохмотья.
– Да уж догадался. Где такой хлам сыскал?
591
Зона Кобзона
– На свалке. Там, где обитаюсь. За «МКАДом»…
– За кладом? Каким кладом?
– «МКАДом» называется дорога, опоясывающая Москву.
– А! Наверное, для защиты от Батыя построили.
– Кажется, да!
– Щас посмотрим, о чем тут? – царь сощурился, борясь с
дефектами зрения, и прильнул к листу носом, надеясь про
честь по запаху: «Повесть о походе Игоря Свято
славича на половцев из Киевской летописи». Анти
ресна, антиресна! Токмо вот ни хрена не разберу без очков
заморских, а их ктото спиз… извиняюсь, спер! Может вы
сами, молодой человек.
– Извольте! – гость взял назад листы и тоже сощурился. –
«Во лето 6693… В то же время Святославичь Игорь, внукъ
Олговъ, поеха из Новагорода, месяца априля в 23 день, во втор
никъ, поймя со собою брата Всеволода из Трубечка, и Свя
тослава Олговича, сыновця своего из Рыльска, и Володиме
ра, сына своего из Путивля, и у Ярослава испроси помочь
Ольстина Олексича, прохорова внука, с коуи черниговъски
ми, и тако идяхуть тихо, сбираюче дружину свою: бяхуть бо и
у них кони тучны велми».
– Будя, будя! Это невозможно слушать. До чего довели Ве
ликий и Могучий эти Интернетподонки. Всем бы бошки по
обрубал. Да жаль, что топорик этому хмырю Бронштейну воз
вертал. Оставьте текст, молодой человек, у нас не пропадёт.
– Конечно, конечно! Я полностью вам доверяю, товарищ
главный редактор. Вот только, может, договорчик бы заклю
чить, коль вас заинтересовало.
– Договорчик? Ах, вы какой меркантильный, а еще пушки
делали! Ну, что же… договорчик, так договорчик! Это мы щас
мигом.
Царь сделал в воздухе ловящее движение и в руке у него
забились, как две белокрылых голубки, два листа с разборчи
во напечатанным на машинке «Эра» текстом и печатями.
– В двух экземплярчиках, как и положено. Вот здесь под
махните, что согласны с условиями. – Издатель протянул гу
синое перо автору, обмакнув его в чернильницу с экскремен
тами великого Льва Николаевича.
592
Георг Альба
Глава 5. И вновь Бухарин. Визит на Голубянку.
Николай Иваныч окончательно рассорился с Шумякише
вым, после его грандиозного запоя, завершившегося попыт
кой разрубить «Черные квадраты» как в Эрмитаже, так и в
Русском музее. Хулигана и пьяницу повязали, отобрали саб
лю и пистолет, и определили в дурдом, после чего товарищ
Пиотровский вновь занял директорское кресло. Бухарин,
дабы сменить обстановку и в поисках новой работенки, от
правился как все приличные люди ночной «Красной стре
лой» в столицу. Заметим, что он полностью материализовал
ся, став похожим на нормального человека из мяса, костей,
обуви и одежды. Хотя попрежнему тени не отбрасывал. Но
кто ночью да в поезде обратит на такой пустячок внимание?
Попутчиками в купе вагона ЭсВэ оказалась пожилая чета
туристов из Америки. Они сносно лопотали порусски и ока
зались весьма словоохотливыми. Любимец партии, руковод
ствуясь старой революционной привычкой, решил коечто у
них выведать по части заморских секретов. Несмотря на свои
глубоко «за восемьдесят» супруги извлекли на свет бутылку
джина и виски, предложив попутчику выпить с ними. Позна
комились. Миссис и мистер Смиты весьма любезны... Но за
куска чисто символическая (какието чипсы и «Пепси»), от
чего старички быстро захмелели и развязали языки. На при
зраков, как известно, алкоголь не действует, поэтому Нико
лай Иваныч находился, что называется, «ни в одном глазу».
Воспользовавшись своим преимуществом, он начал расспро
сы. Но, к сожалению, супруги помнили лишь то, что проис
ходило в годы правления президента Герберта Гувера, в их
младые лета. Ровно с 1929 по 1933. Дальнейшее как корова
языком слизала. Подобное обстоятельство весьма огорчило
«разведчика», но подумав, что он и сам тогда еще жив был,
решил: «Приятно хоть старое вспомнить, если уж ничего сек
ретного выведать не удастся».
– Так, что ви хотеть, мистер Иванов (понятно, что старый
революционер своим именем не назвался), знать о штат Нью
Йорк? – спросил Джон Смит.
– Густо ли населен?
593
Зона Кобзона
– В двадцать седьмой год население составлять одиннад
цать с половиной миллион.
– Значит, примерно, по сотне на квадратный километр? –
быстро смекнул, имевший в гимназии по математике всегда
«отлично» Николай Иваныч. (Он представился Николаем
Ивановым, инженером).
– Иес, иес! – радостно подтвердила Элеонора Смит.
– Какие еще имеются красивые города в этом штате? –
задал глуповатый вопрос «разведчик» и стал мысленно корить
себя: «Какую чушь спрашиваешь, болван!»
Но попутчики ничуть не удивились невежеству россияни
на, и Джон Смит с миссионерским терпением ответил:
– Много имеет города, сэр! Например, Олбани, админис
тративный центр. Населений сто двадцать тысяча.
– Буффало, Рочестер, Сиракузы, – бойко добавила супру
га.
Этот штат один из главный – с гордостью заявил муж (ока
залось, что они сами из Буффало).
– А какого рода промышленность там развита? – спросил
о существенном «разведчик».
– Главным образом легкий…
– Платья, обувь, кожа, – пояснила супруга.
– А другие отрасли? – «Зачем мне платья и обувь?»
– Чугун, сталь, железо, электротехнический, автомобиль
ный промышленность…
– Вот это уже ближе к делу, – вырвалось у революционера.
– А еще? Например, горная. Ну, уголек рубать…
Мистер Смит задумался. Супруга тоже.
– А сельское хозяйство? – решил дать послабление раз
ведчик: «Расспросы о промышленности могут вызвать подо
зрения».
– О иес, молочни производство делать болшой успехи, –
заулыбался Джон, поднимая стакан и приглашая собеседни
ка выпить. – В штате иметь полтора тысячи корова. Я есть
сам бывши фермер.
– Фрукти энд овощ у нас тоже много, – снова добавила
супруга. – Урожай эппэлс кажди год по пятнадцать милли
они штука. Ви приезжать к нам яблоко кушать.
594
Георг Альба
– Спасибо. Какнибудь… Кстати, забыл спросить о длине
железнодорожных путей.
Супруги, хоть и во хмелю, насторожились – зачем ему дли
на путей? – но решили не огорчать попутчика.
– Больше, чем шестнадцать с половина тысяча миля, –
бодро сообщил мистер Смит. – Я и на железни дорога рабо
тать еще до кризис…
Думаю, дорогой и терпеливый читатель, с Вас достаточно
этого дурацкого допросабеседы. Но нашему дознавателю все
таки и еще коечто удалось выведать у пьяненьких америка
шек, перед тем, как допив последние капли, пассажиры мир
номертвецки уснули.
Утром всех разбудил бодрый голос проводницы Шуры,
кстати, майора госбезопасности, известившей о прибытии
состава без опоздания и призвавшей пассажиров, не забывать
в купе свой багаж, документы, очки, вставные челюсти и про
чие необходимые безделушки, включая и свою тень.
Невыспавшийся, но счастливый Николай Иваныч, распро
щался с попутчиками, пожелав им хорошего времяпрепро
вождения в столице и объяснив, как безопасней и быстрей с
помощью «левака», а не таксиста, который будет возить ого
родами, накручивая счетчик, добраться до «Националя» или
«Метрополя». Сам заспешил на знаменитую голубянскую
площадь, где вновь красовался монумент Дзержина Фелик
совича Эдмундского, водруженный на свое законное место
по многочисленным просьбам телезрителей.
В бюро пропусков поинтересовались: «Вы тот самый, ко
торый враг народа?»
Николай Иваныч не стал возражать, а лишь показал то ме
сто на затылке, куда вошла пуля.
– Заполняйте гостевой бланк, пожалуйста, – повелел по
жилой лейтенант, зависший, наверное, до самой пенсии на
своём ответственном посту. – Год, день и месяц смерти не
забудьте указать.
«13 марта 1938 года», – вывел каллиграфическим почер
ком любимчик партии.
– Кто повелел? – вернул назад бланк лейтенант. – Уточните!
– Ах, извините, забыл совсем.
595
Зона Кобзона
Перо любовно вывело: «По приговору военной коллегии
Верховного суда СССР».
– Теперь порядок. Проходите. Прапорщик Маруся вас про
водит.
Пока посетитель поднимается по широкой мраморной,
застеленной персидскими коврами, парадной лестнице, по
ясним читателю, что министром МосГазБезопасности ос
тался тот же товарищ Сдобников, несмотря на произошед
шую смену правителя и правительства. Там наверху решили,
сообразуясь с народной мудростью, что «Бентли» на «Май
бах» на переправе не меняют. Напротив, генерал получил даже
еще одну красивую звездочку на расшитый золотом погон за
удачно проведенную операцию по предотвращению осквер
нения живописного шедевра Казимира Малевича «Черный
квадрат».
– Всегда рад вас видеть, дорогой Николай Иваныч, хоть
вы у нас и впервые, – радушно протянул клешню министр
генерал, за спиной которого во всю стену красовалось полот
но работы самого Глазуньина «Давид Есич поёт» (портрет
прежней императрицы торжественно предали огню).
– Как впервые? А в тридцать седьмом?
– Ой, какая она у вас ледяная! – отдёрнул руку хозяин ка
бинета, вспомнив печальный опыт рукопожатия с Грозным
– чуть об него не отморозил. – В тридцать седьмом я еще не
родился. Здесь персонал был иным. Мы за их деянья не отве
чаем. Лучше скажите, какими судьбами?
– Ехал из Питера в купе с семейкой американцев и коечто
у них выведал. Подумав, что вас это, может быть, заинтересу
ет, решил заглянуть…
– И правильно сделали. Нас все про них интересует. Что
вам удалось узнать? Расскажите. – Незаметно нажал под сто
лом кнопку записывающего устройства. – Маруся, организуй
чайку и бутербродики! Наверное, не откажитесь с дороги?
– Не откажусь. Так слушайте, что они мне поведали.
Маруся кинулся выполнять. А Сдобников, вытянувшись в
кресле, приготовился.
596
Георг Альба
– В одном НьюЙорке не менее двухсот банкирских до
мов.
– Ух, ты! – присвистнул генерал. – Я слышал, что там не
менее и десяти университетов?
– Совершенно верно. Кроме того, множество театров, му
зеев, библиотек и ученых обществ.
– А как с бедняками дело обстоит?
– Вы подразумеваете безработных?
– Конечно.
– Например, только в одном Детройте их двести тысяч, а в
НьюЙорке около миллиона!
– Как хорошо! А имеет ли бедность тенденцию к росту?
– Число рабочих, занятых в производстве, достигает са
мого низкого уровня за последние годы.
– Оно, понятно, ведь кризис, как и у нас, в разгаре…
– Оптовые цены также продолжают падать. Это объясня
ется неспособностью населения чтолибо покупать.
– Продолжается ли падение зарплаты?
– Конечно. Зарплата рабочего достигла самого низкого
уровня, начиная с 1922го года.
– С 22го? Так давно?
Приход Маруси, не дал удивлению шефа, приобрести чрез
мерных форм, а глоток хорошего заваренного чая Lipton вер
нул к привычке ничему не удивляться, завещанной самими
Эдмундом Феликсовичем.
– Нас интересует в настоящий момент, как связаны между
собой районы НьюЙорка? Так уж и быть поделюсь с вами,
как с безобидным призраком (ведь не донесёте), что готовим
новый теракт от лица Бена Ладана.
– Соединены подвесными мостами и сетью подземных
дорог – «сабвэя», – глотнул горяченького Бухарин и стал при
поминать, где посеял любимый барабанчик.
– А чтонибудь о муниципальных предприятиях узнали?
Бутербродики кушайте, дорогой гость. Может и коньячкус?
– Можнос… по маленькой…
Хозяин кабинет щёлкнул пальцами Марусе, что означало:
«Бутылку, две рюмки и лимончик». Прапорщик скрылся за
дверью.
597
Зона Кобзона
– Они, эти предприятия, вызывают очень большие расхо
ды. Так одна лишь постройка Кэтскильской водной системы
обошлась казне в 176 миллионов, а подземка – аж 300 милли
онов.
Маруся внес поднос со спиртным и, поставив на стол, ак
куратно наполнил рюмки.
– Нус за гибель капиталистов! – провозгласил министр.
Чокнулись, выпили, зажевали ломтиками лимона. На этом
мы и покинем их…
Глава 6. Новое издательство и новое назначение
Над входом в Исторический Музей, рядом с главной вы
веской, появилась и другая, тоже золотом по мрамору: «Из
дательство «Грозныйпресс» (прием рукописей с 8 до 20, пе
рерыв на обед с 13 до 14, выходные – суббота и воскресенье).
И зачастили авторы: Зыков с Зарокиным, Нелевин с Игу
ниным, Глупьяненко с Дорофеевым, Ресторанов с Пеллером,
а также и более молодые, количеством превышающие число
признанных. Главный редактор со всеми требователен и строг,
невзирая на авторитеты. Он заставляет писателей вслух чи
тать свои бредни. Если сразу «цепляет», то просит оставить
рукопись. Если – нет, от ворот поворот! Помощник главного,
товарищ Скуратов Малюта Иваныч, всегда присутствует, дер
жа в руках кнут или остро отточенный топор, и играясь эти
ми пугающими посетителей предметами. Иногда он кого
нибудь ласково спрашивает, читал ли тот «Приглашение на
казнь» Набокова? Если, кто говорит «нет», то Малюта Ива
нович советует непременно прочесть, приговаривая: «Не ото
рветесь!»
Заметим, издательство разместилось в подвальном поме
щении, и в узких оконцах под потолком постоянно мелькают
ноги граждан и гражданок, с утра до вечера шастающих по
брусчатке Красной площади, кто в ГУМ, кто в Мавзолей.
Если очередной автор нравился, то, прося оставить руко
пись, заместитель главного предлагает писателю тур вальса,
как в ранее упомянутом набоковском шедевре. Там, как по
598
Георг Альба
мнит просвещенный читатель, тюремщик Родион предостав
ляет осужденному Цинцинату подобное удовольствие. Отка
заться невозможно, потому что кнут и отнюдь не пряник (то
пор) выразительно красуются на редакторском столе рядом с
бумагами. Затем заводится раритетная пластинка «На сопках
Манчжурии». Граммофон, помнивший Шаляпина, (проиг
рыватель и диски выделили из фондов музея) рыдает неста
реющей мелодией. Если музыка замедляется, то сам Иван
Василич подкручивает пружину, не давая танцующим сбав
лять темп. Особенно умилительным вышел тур вальса с груз
ным Зыковым…
Они закружились. Бренчали у РодионаМалюты ключи на
кожаном поясе, от него пахло мужиком, табаком, чесноком.
Он напевал, пыхтя в рыжую бороду, и скрипел ржавыми сус
тавами (не те годы, увы, одышка). Их вынесло в коридор.
ЦинцинатЗыков оказался гораздо толще своего кавалера.
Ветер вальса пушил светлые концы его длинных, но жидких
волос, а большие прозрачные глаза косили, как у всех пугли
вых танцоров (почти по Набокову). Грозный умилялся их
танцем, и ставил пластинку сначала несколько раз, пока пи
сатель, весь в поту, не попросил пощады и был пощажён со
словами: «Покаянную голову меч не сечет». Заметим, что ав
тор принес произведение милое сердцу завоевателю Казани,
называвшееся «О падении храбрых Казанцев» (повесть). Его
попросили зачесть. Он принял это за честь и начал деклами
ровать, будучи привычен к ораторскому искусству с детсада и
школы, любив повыпендриваться особенно перед девчонка
ми, за что часто получал тумаки от менее одаренных мальчи
шек.
«Тех же досталных 3000 окопившиеся храбрых Казанцев,
и плакавшие и целовавшееся со оставлешимися, и молвяще к
себе: «Выедем ис тесноты сия на поле, и сецемся с Русью на
месте широце, дондеже изомрем, или убегше живот получим».
И вседше на коня своя и прорвавшася во врата Царевы за Ка
зань реку, и надеющиеся на крепость рук своих, и хотяше про
биться всквозе русских полки, стрегшия беглецов, и убежати
в Нагаи».
– Ну, будя, будя, – прервал царь, утирая слезу. – Это по
хлеще «Фауста» Гете. Талант, как говорится, не пропьешь!
599
Зона Кобзона
– Я не пью, Ваше Величество, главный редактор, – заск
ромничал писатель. – Значит, берете?
– Берем, – рявкнул заместитель. – Ведь и вальсируете при
стойно. Как же не взять?
– Один лишь недостаток, молодой человек… – задушевно
сказал Грозный.
– Какой, извиняюсь?
– Злоупотребляете интернетсленгом. Наверное, из ком
пьютера не вылазите?
– Да, грешен. Уже сформировалась зависимость…
– А мнето работы сколько, – посетовал Малюта Иваныч.
– У вас зависимость, а мне пыхтеть, переводя на нормальный
русский.
– Простите. Учту в дальнейшем.
– Ну, покеда, молодой человек, – сказал примирительно
Иван Василич. – Приходь ешшо, тогда и договорчик сварга
ним.
Зыков гордый, что приняли, весело прошмыгнул мимо
бившегося в предбаннике и от нетерпения теребившего в ру
ках пухлую рукопись, нервного Зарокина,.
– Следующий! – донесся из кабинета властный глас Глав
ного.
– Ни пуха! – пожелал коллеге Зыков.
– К черту, – ответил трясущимся голосом автор «Мыла»,
«Ванильного Кремля» и прочих деликатесов и открыл завет
ную дверь. – Можно?
– Отчего не можно? Заходь, – пригласил Иван Василич. –
Каку таку бяку принес?
Пока писатель поднимал с пола рассыпавшиеся листы,
Малюта чтото шепнул царю на ухо. Царь помрачнел.
– Зарокин?
– Он самый, ваше благородие.
– Так это ты в своем романе высмеивал моих опричников?
Писатель молчал, покрываясь леопардовыми пятнами, а
Малюта снова припал к царскому уху.
– Ты их пидорасами, говорят, изобразил? – грозным голо
сом, как Хрущев на знаменитой выставке в Манеже, заорал
Грозный.
600
Георг Альба
– Я… не хотел… это для юмора… я… зарекаюсь, каюсь, –
замямлил провинившийся.
– Нука, Малюта, всыпь ему по первое число, чтоб знал
свое место в литературе.
– Скидавай штаны, писака непутевый! – Малюта взял в
руки, мокнувшие в огромной кадке розги. – Вертайсь ко мне
задом, сейчас я тебя клонировать буду, как великий банщик
Моисей Борисов говаривал.
Воздержимся от описания сцены порки, дорогой читатель,
ты и сам себе отчетливо вообразишь происходящее. Лучше
двинемся дальше, заглянув за очередной поворот нашего при
хотливого сюжета.
* * *
Давид Есич приблизил к себе товарища Троцкого, пору
чив дела, коими занимался безвременно почивший Вольф
Владимирович. Несмотря на то, что создатель Красной Ар
мии ночи проводил по месту своего перезахоронения, в днев
ные часы пребывал в Кремле, исполняя порученные обязан
ности, суть которых не была достаточно ясна, как поручите
лю, так и порученцу. Но не будем столь придирчивы, чита
тель…
– Дорогой, Лев Давыдыч, как вам на свежий глаз кажется
положение дел у нас в государстве? Вы всетаки политик с
огромным опытом и стажем… Каково ваше мнение? – спро
сил император. Давид Есич, хоть и являлся великим певцом,
но в смысле управления страной себя профессионалом не
считал, поэтому полагал, что лишний совет не помешает. Тем
более что от прошлого помощника, Жириновского, толку
было мало, лишь склоки, шум и гам.
– Мое мнение? – Троцкий в глубине души польщен таким
вниманием к своей особе, но решил виду не подавать и слегка
пококетничать.
– Да, ваше, ваше.
– Ну, если на чистоту…
– Конечно. Как вы назовете то, что у нас творится?
– Азиатчина! Вот как назову. – Пенсне побоевому блесну
ло точно перископ орудия личного бронепоезда.
601
Зона Кобзона
– Как, как? – опешил Голос Эпохи.
– Азиатчина, – повторил Лев Давыдыч.
– Отчего же так? Поясните, пожалуйста.
Сидевшая на секретарском месте Стародворская насторо
жилась, надеясь, наконец, услышать правдивую крамолу, по
тому что, хоть сама и пошла на госслужбу, но оставалась не
примиримым диссидентом, в душе не соглашаясь с полити
ческим курсом.
– Охотно поясню, – создатель армии поправил прическу с
топором, которую помаленьку стала перенимать наиболее
«продвинутая» молодежь, именуя «томагавком». – Азиатчи
ной называется такой порядок дел, при котором не существу
ет неприкосновенности никаких прав, при котором не ограж
дены от произвола ни личность, ни труд, ни собственность. В
азиатских государствах закон совершенно бессилен. Опирать
ся на него – значит подвергать себя погибели. Там господ
ствует исключительно насилие.
– Это все шоубизнес проклятый! Все зло от него, с его пе
нием под фонограмму, – лицо царя стало озабоченным, и даже
вечно молодой парик слегка съехал на лоб.
– Азиатчина имеет и разновидность, называемую самодур
ством, – продолжал долбать ярый полемист.
– Кого вы конкретно называете этим словом?– насторо
жился Есич и, заметив непорядок с прической, задвинул па
рик на место, обнажив сократовский лоб.
– Да любого маломальски начальника, губернатора или
мэра, – совсем распоясался создатель Красной.
«Кажется, я поспешил с назначением его на этот пост. На
верное, никак не может простить, что его выпроводили из
страны и умертвили бесчеловечным способом», – всполо
шился Есич и решил уйти от неприятной темы: – Вы знаете,
Лев Давыдыч, мне, как, сами понимаете, представителю бо
гоизбранного народа интересно поподробнее узнать об исто
рии создания государства на нашей с вами исторической ро
дине.
– Весной 1879 года я оказался в Европе, – охотно сменил
«пластинку» Троцкий.
– Вы такой старый?
602
Георг Альба
– Я, как принято сейчас говорить, суперстарый! Так вот в
Европе еще продолжалась эра либерализма. В Германии и
Австрии евреям предоставлялось полное гражданское равно
правие. В России же оно станет делом ближайшего будущего,
когда мы придем к власти, совершив переворот. Правда, в Гер
мании некто Штеккер основал движение под названием «ан
тисемитизм». Русские реакционеры никогда и не прекраща
ли нападки на евреев, но это воспринималось как последние
конвульсии умирающего чудовища, имя которому – средне
вековье.
От сладкоречивого рассказа Давида Есича стало клонить в
сон. Он мысленно шпынял себя: «Не спи! Не спи, а то замер
знешь!» А рассказ старшего товарища плавно продолжался:
– Естественно, что в атмосфере охватившего всех опти
мизма никто не обратил внимания на статью в венском ив
ритском журнале «Ашахар», тем более что число читателей
на иврите невелико. Несмотря на скромный заголовок «Жгу
чий вопрос» статья оказалась поистине революционной. Она
знакомила читателя с «ребенком, недавно родившимся в по
литической науке», за которым будущее. И это подобно про
рочеству Исайи: «Ибо младенец родился нам; сын дан нам;
власть на плечах его…» Имя новорожденного – национальная
идея.
Пенсне покосилось на храп. Император уснул. Стародвор
ская извинительно пожимала плечами, мол, столько работы
и государственных забот, что не высыпается.
Глава 7. Телепортация. В усыпальнице
Чувствуя досаду и неудовлетворенность, две свирепые в
своей непримиримости к левому искусству дамы, ведущие
телепередачи «Школа Зловония», попрежнему лелеяли тай
ную мечту вновь свести счеты со всеми этими мазиламинон
конформистами. Неудача с покушением на «Черный квадрат»
еще больше их раззадорила. Теперь решили изучить вопрос
проблему основательно, а не рубить, как прежде, с плеча даже
силой нанятого «палача». Как помним, исполнитель в после
603
Зона Кобзона
дний момент предал, уклонившись от порученного аутодафе.
Дамы сделали правильный вывод – не стоит впредь связы
ваться с царскими особами, даже и клонированными.
Прежде всего, мстительницы решили ознакомиться с ис
токами волнующей проблемы, с зарождением абстракцио
низма на Руси. Рылись в архивах и библиотеках, но публика
ции не давали полной картины. Случайно наткнулись в Ин
тернете на объявление: «Турбюростудия Андрея Макаревича
предлагает желающим в качестве приятного отдыха осуще
ствить перемещение во времени с последующим возвраще
нием. Предоставляется широкий выборменю: с начала на
шей эры и средневековья до прошлого столетия включитель
но. Цена услуги по договоренности».
Кто из жителейтелезрителей не знает о существовании
легендарной группы. Даже магазин электроники на Преснен
ском валу носил их имя, хотя и прогорел. Теперь «машинис
ты», усовершенствовав аппаратуру, занялись телепортацией
наиболее отчаянных и богатых, но утомленных скукой и од
нообразием офисной повседневности, граждан. Раз даже кос
мический туризм входит в моду, то и мы не лыком шиты, ре
шили отцы русского рока. Да и расценки у нас божеские. Не
то, что за выход на орбиту. Что Земля круглая давно всем изве
стно и какая радость с орбиты на нее пялиться. Ну, подума
ешь, голубая! А кто сейчас не голубой? Тут, разумеется, умес
тно вспомнить и слова знаменитой песни: «Не думай о земля
нах свысока…»
Конечно, чем глубже в века, тем дороже билет. Но, как го
ворится, кому что нравится. Вот наши голубушки и забили
свои бошки этим навязчивым желанием. Навестили фирму,
побеседовали даже с Самим кучерявоседеющим. Выяснили:
переместиться в начало прошлого века вполне по карману. Не
то, что во времена Иисуса. Это самое дорогое удовольствие. А
более далекие маршруты пока не освоили. Да и что интерес
ного может быть в какомнибудь Неолите, Палеолите или, на
худой конец, в Бронзовом веке? Динозавру угодить в пасть,
пасть под пятой мамонта, а то и получить дубиной по башке
от некультурного неандертальца? Какая радость в таком пу
тешествии? Сами посудите. И дорого, и рискованно.
604
Георг Альба
Дамы заплатили положенное (сколько – оставим в тайне).
В анкете указали место и время (не только год, но месяц и
день), куда бы хотели попасть. Им назначили, когда явиться
с вещичками. Дальнейшее, в частности, описание «Машины
времени», не подлежит огласке во избежание происков зави
стников и предполагаемых конкурентов. Опустим и подроб
ности полета, но заметим, что тощую Соню почемуто укача
ло и даже вырвало (обожралась пельменями на дорогу), а груз
ной Марьяне хоть бы хны. Хной больше не красится, кстати.
Решила, черт с ней, с сединой – ее на висках закрасишь, она
окаянная на темени выскакивает как собака из подворотни.
Буду честно выглядеть на свои за пятьдесят. Все равно никто
не сватается – не любят мужики женинтеллектуалок и тем
более писательниц, хоть тресни. Считают, что стремление к
бумагомаранию гасит все чувственные порывы, подтверждая
слова некой ученоперестроечной мадам, что у нас секса нет…
и, повидиму, не предвидится.
Прилетели. Как и просили, оказались на собрании пере
довых художников в Политехническом музее. Зал полон. Душ
но и пахнет потом, смешанным с тройным одеколоном. При
летевшие, прямо с вещами (их просили больше одной сумки
не брать), оказались стоящими в проходе. Аншлаг полный и
притулится абсолютно негде. На освещенной сцене трибуна
и какойто тип в пенсне (но не Троцкий) витийствует.
– Товарищи, да здравствует русская революция. Благодаря
ей мы нынче решаем судьбы искусства.
– Наверное, и Ленин здесь присутствует, – шепнула под
руге восхищенная Спиртнова.
– Что он здесь забыл? – дернула мощным плечом Толсти
кова. – Он их терпеть не мог!
– И оттого, товарищи, – продолжал оратор, – я нынче
взошел на трибуну с сознанием великой нашей ответственно
сти. Эта мысль волнует меня! Я буду громким, неистовым…
(слегка поперхнулся и закашлялся). Говорю от имени худож
ников, поэтов, актеров, музыкантов: свобода искусству!
Аплодисменты, крики: «Правильно! Молодец! Браво!»
– Я футурист, говорю: революция свершилась, отечество
свободно, но искусство… искусство в опасности!
605
Зона Кобзона
– Это кто такой? – спросила насторожившаяся Соня.
– Какойто главный у них, наверное, – заскрежетала зуба
ми Толстикова и почувствовала, что безумно хочет закурить –
не дымила с начала старта «Машины времени».
– Товарищи, – продолжал футурист, – Максим Горький
сказал, что русской революции выпала честь идти рядом с
искусством.
– Чтото не помню таких его слов, – увидев, что в несколь
ких местах во всю дымят, Толстикова достала пачку.
– Дай и мне, – потянулась Спиртнова. Щелкнула зажига
ла. Засандалили в два смычка.
– Французская революция провозгласила отделение цер
кви от государства. Мы провозглашаем отделение искусства
от государства!
Бурные аплодисменты, топанье ног, выкрики, женские
рыданья.
– Товарищи, вы знаете, что у нас всего два города с искус
ством, Москва и Петербург. А провинция обеспложена сто
личными академиями. Боритесь с монополией государства в
искусстве и, вместе с художниками империалистами, с по
пытками воскресить восемнадцатый век, учредить ведомство
для давления на Россию! Боритесь за самоуправление облас
тей и художественный демократизм!
– Простите, как зовут оратора? – спросила Толстикова буй
ную шевелюру по соседству.
– Вы не знаете, мадам? – презрительно покосилась шеве
люра, но ответила. – Знаменитый Зданевич, собиратель и
ценитель!
– Товарищи! – надрывал глотку (ведь тогда никаких мик
рофонов) Зданевич. – Минута велика! Мое сердце бьется, так
что, наверное, вам слышно?
– Плохо слышно! Пусть погромче бьется, – подала гадкую
реплику какаято паршивая овца.
– Вот видишь! И среди них нет единства, – обрадовалась
Спиртнова, выпуская сизые облака.
– Это хорошо! – одобрительно пыхнула скоплением СО2
подруга.
– Объединяйтесь! Опрокинем уготованный нам порядок!
606
Георг Альба
В дни свободы коекто решил ввести министерство искусства
и узурпировал власть.
Бурные аплодисменты и локальный мордобой – ищут, кто
узурпировал.
– Мы не возражаем в принципе против образования неко
его органа. Да, он необходим. Но противимся всеми силами
образованию его теперь же келейно и под шумок.
Аплодисменты. Слышны оплеухи и пощечины.
– Опасность надвинулась! На организационном собрании
деятелей искусств люди уже читали по бумажкам о делении
будущего министерства искусств на департаменты… Но есть
художники инакомыслящие! И я пришел сюда не плакать и
жаловаться, но сказать господам, выписывающим из Парижа
министра искусств. Нет, мы не допустим министерства!
Аплодисменты. Крики «браво». Когото уже таскают за
волосы и бьют физией о спинку кресла. Подруги под общий
гам бросают окурки на пол и затаптывают как слон Моську.
– Поэтому выбирайте временный комитет для созыва Уч
редительного собрания и текущих дел! Боритесь за право ху
дожника на самоопределение и самоуправление! Протестуй
те против министерства искусства и захвата власти! Свобода
искусству!
Шумные аплодисменты и попеременно вспыхивающие
локальные мордобои между теми, кто за и кто против. Со
всем охрипший к концу речи оратор показывает на свое горло
– мол, сил больше нет – и покидает трибуну. Занавес медлен
но закрывает сцену. Понятливая публика гуртом валит прочь,
но бои не везде утихли, и ктото когото продолжает охажи
вать вырванным с корнями креслом. Дамы, увлекаемые об
щим потоком, покидают Политехнический.
* * *
– Видно, суд истогии меня пгиговогил к пожизненному
соседству с вами, догогой Коба Погфигьич! – воскликнул в
сердцах Ильич, откинув крышку хрустального гроба (такой
же, как в сказке про спящую царевну) и обнаружив вновь ря
дом курящего соседа.
– Дым мой нЭприятен или я сам? – Сталин сидел в менее
шикарном гробу (скромность!), свесив ноги в сапожках и куря
трубку.
607
Зона Кобзона
– Вы сами как можете быть мне непгиятны, догогой согат
ник? А вот дымок ваш едок для моих изтегзанных молью лёг
ких, ставших тежелыми.
Заметим, что Ильича успешно отмыли от краски, коей из
мазюкал его хулиган Грозный, и пошили новый костюмчик
кафтанчик по личному распоряжению Давид Есича (эскизы
Мудашкина). «Доколе вождь Мирового, будет выглядеть бом
жом?»
– Хватит ворчать, Владимир Трофимыч, – выбил пепел из
трубки Коба на мраморный пол – ничего, мол, смотрители
уберут и решат, что посетители гадят. – Лучше расскажитэ,
штонэбуд из сваево баевово прошлого, дарагой учитэл.
Хрупкая фигурка Хрупского встрепенулась. Казалось,
только и ждал подобного приглашения:
– Что ж, извольте слушать. Только пгошу не пегебивать!
– Пастараюс, – Сталин вновь улегся и вытянул ноги, щел
кнув суставами, испорченными тяжелой жизнью революци
онераподпольщика.
– Я набгасывал план создания большевистской партии,
будучи поглощен аггагными вопгосами.
– Правда? А ви раншэ об этом мние нэ говорили.
– Я же пгосил не пегебивать? Не даете ггата отгыть, а сами
пгосите гассгазывать.
– Виноват! Молчу как Камо под питками.
– Однако, обычно пги чтении «Что делать?» не пгинима
ется во внимание моя концепция аггагного вопгоса. Вегоят
но, пгичиной этого является обманчивая видимость будто
бы в «Что делать?» он пгямо не поставлен. Но эта книга, пго
возвестник коммунистических пагтий нашей эпохи и неко
тогых опгеделяющих чегт советского госудагства и общества,
вписывается логически в любую теогию и аггагного вопгоса,
и социальноэкономического газвития Госсии.
Сталина, собравшегося сладко уснуть под ленинскую «ко
лыбельную», привлек робкий стук в дверь. Чуткий слух конс
пиратора уловил. Ленин слышавший хуже – проглятая моль
почти выела обе ушные перепонки – раскрыл рот, чтобы ви
тийствовать далее, но поднятая ладонь горца остановила его.
– К нам гости, – сказал вполголоса Коба и крикнул: – Ва
айдитэ!
В дверях показался высокий плотный господин в монашес
608
Георг Альба
кой рясе и черном клобуке. Правда, ряхалицо не имело ста
тусной бороды и было непомонашески раскормлено. Вошед
ший, отвесив земные поклоны на все стороны света, загово
рил, устремив взор на Сталина:
– А что, государьцарь, как бы ты мне дал волю, я бы их,
что Илия пророк…
– Ильичпгогок я! – не расслышал Хрупский и обидился,
что государемцарем называют соседа.
– Нэ мэшайте гражданину, а то сийчас закуру снова!
Ленин заткнулся, а гость продолжил:
…всех перепластал во един час! Не осквернил бы рук сво
их, но и освятил, чаю. Да воевода бы мне крепкой, умной –
князь Юрья Саламандрыч КепкинФуражкин.
– Кто это? – снова встрял Ильичпророк, но Сталин цик
нул на него.
Перво бы Ельца, собаку, и рассекли на четверо, а потом
бы и всех его дерьмократов. Князь Юрья Саламандрыч, не
согрешим, небось, но и венцы победные примем! Помнишь,
ты мне жаловал, говорил: «естлиле, что протопоп Аввакум,
– на сборе том говорит…
– Какой Аввакум? Абакумова знаю, – не расслышал Ста
лин. – Расстрэлял подлеца.
– Знать, за дело, – на всякий случай добавил Ильич, при
держиваясь своей тактики «кагать, кагать, кагать», хотя и не
знал о ком речь.
– …и я тебе супротив безответно реку: «государь, видно,
так ты», – закончил невозмутимо предложение гость. – Да
инде и слава богу! А после не так у них стало.
– А как? – поинтересовался Коба.
– Бог судит между мною и царем Давид Есичем.
– Это еще кто? – теперь заинтересовался Ленин, держав
ший раструбом ладошку у менее поврежденного уха.
– Да тот, помните, который нам песню пел о «минутах свы
сока», – пояснил горец, обладавший цепкой памятью мсти
теля.
– Помню, помню, – обрадовался Ильич. – Текст какойто
странный. «Думать свысока»… Напишут же? – Ленинская
память не уступала сталинской.
– В муках он сидит, – продолжил монах, но был прерван
609
Зона Кобзона
ворвавшимся в усыпальницу огромным мужчиной с чугунным
жезлом в руках.
– Чо ты здесь гооонишь, Зюгадина?! – Новый персонаж
огрел жезлом выступавшего промеж лопаток, отчего послы
шался неприятный хруст, и монаха как ветром сдуло.
– Это ты, Мао? Тебе не лежится у себя в Пекине? – радос
тно улыбнулся Коба.
– Вопервых, не в Пекине, а на Стародевичьем, а вовто
рых, я не Мао, а ЦинЕль, хотя тоже китаец, если угодно…
– Почему вы так ггубо с монахом обошлись, товагищь? –
возмутился самый добрый из людей. – Хотя, я их тоже не
переношу!
– С ним иначе нельзя, – присел на краешек постамента
для гробов ЦинЕль. – По нормальному не понимают!
– И я был непгимигим к оппозиции, – сознался самый
человечный. – Но лучше расстрел, чем жезлом. Это же бесче
ловечно…
– А я и подавно не цацкался, – похвалился Коба.
– Помним, помним, как вы Троцкого замочили топори
ком прямо за письменным столом, хотя сейчас принято «мо
чить в сортире», – усмехнулся гость. – Он до сих пор всем
жалуется.
– Ишь ты кааакой ябэдник оказался! – Сталин достал
кисет, расшитый золотой нитью (подарок ивановских тка
чих), и стал нервно набивать трубку своей любимой «кури
ной слепотой», присылаемой теперь с оказией из Голландии,
потому что всю траву, росшую вокруг Кремля, вождь за дол
гие годы выкурил. Заметим, что академик Лысенко не реко
мендовал вырывать с корнем (расти не будет), но курильщик
не внял совету.
– Да, вот такой он! Всем рассказывает, как вы с ним плохо
обошлись, – подливал масло в огонь ЦинЕль. – К тому же он
теперь не в Мексике…
– А гдэ? – у Сталина отвисла челюсть.
– Перезахоронили. Теперь в столице, на недавно восста
новленном еврейском кладбище.
Ленин не принимал участие в разговоре, нервно ощупывая
себя – кажись, опять завелась проклятая.
– Кто разрешил такой кладбищ? – побледнел Коба. – Ведь
610
Георг Альба
сам Каганович приказал уничтожить, а вовсе не я, как многие
считают.
– Новый император разрешил, – продолжал устало инфор
мировать пришедший. – Можно я вас немножечко потесню,
товарищ Ленин, а то с дороги прилечь хочется.
Гость, будучи мужчиной крепким во всех отношениях, лег
ко придвинул ленинское ложе вплотную к сталинскому и
улегся с краю на бочок в позе патриция.
– Штойто вы здесь самоупгавствуете, молодой человек?
– скривился Ильич и лихо прибил серебристую насекомую
на своем сократовском лбу.
– Великий почин, – хмыкнул в усы Коба и выпустил фио
летовую струю. Новая особь выпорхнула из нагрудного кар
машка Ильича и, попав в едкое облако, откинула… слово «ко
пыта», конечно, неприменимо к моли. Короче, подохла на
лету. Так крепок сталинский табачок!
– Да… вы меня удивили, товарищ Ма… извиняюсь, Цинн
дзин. Кладбище восстановили? Надо же, что творят потомки
окаянные!
А гость уже давал перестроечного храпуна, устав от даль
него перелета (со Стародевичьего на Красную), и не слышал,
как его фамилию вновь исказили.
Глава 8. Свадебное путешествие. Лекция Троцкого
Позирование мадам Угорелик художнику Пикассонову
дало свои не только живописные плоды. Живописец, имел
ранее связи с женщинами по всему свету и в огромном вре
менном спектре. Послужной список включал и такие знаме
нитости, как Жорж Санд и Полина Виардо, Сара Бернар и
Мата Хари, Марлен Дитрих и Грета Гарбо, Джуди Гарлэнд и
Джина Лолобриджида (жиды не причем), Софка Лорен и
Уитни Хьюстон, Мария Калласс и Жаклин Кеннеди, Индира
Ганди и Маргарет Тэтчер, Эдит Пиаф, Мирей Матье, Патри
сия Каас, и даже Мадонна. Всех не перечислить… Поэтому от
многих дам имел множество детей в разных странах и уголках
планеты. Многим добровольно платил нечто вроде алимен
611
Зона Кобзона
товаплодисментов, имея хороший доход с продаваемых кар
тин. Однако то были мимолетные связи. Наконец, устав от
роли осеменителя, решил остепениться (скоро полтинник),
обретя законную супругу. Тут Угорелик и подвернулась. А от
нее, как известно, так просто не отделаешься. Непременно
женит, что и случилось. Мадам, регулярно выходя замуж, как
бы мстила своему первому искусителю, Цимбало.
Молодые, будучи людьми рисковыми, решили провести
медовый месяц в путешествии через Атлантику на собствен
ной яхте. Чтобы повидать Новый Свет, который невеста по
собственному недосмотру ни разу не посетила. А жених, ко
нечно, устал от Америки. Сколько раз бывал и не сосчитать…
Теперь решил стать гидом.
Рулевым наняли опытнейшего морепроходцаяхтсмена и
известного бездельника (вся жизнь в плаванье, а кто, инте
ресно, за квартиру платит или яхта и есть квартира) Федора
Конюхова, имевшего большой опыт в покорении водной сти
хии. Конечно, не за спасибо, а за приличный гонорар.
Основную часть пути при благоприятной погоде успешно
преодолели. Ни разу не встретили тосковавшего по очеред
ному «Титанику», мистера Айсберга. Курс держали на Нью
Йорк. И, наконец…
– Я увижу НьюЙорк с палубы? – обнимая Вируса, спро
сила Розиткапаразитка.
– Если бы плыли на подводной лодке, то увидела бы в пе
рископ. Но пока покупка субмарины не входит в мои планы,
– ответил уставший от неумеренных ласк супруг. «Скорее бы
причалить. Все в каюте, да в каюте – уж сил нет – такая нена
сытная. Похлещи всей тыщи предшественниц».
– Дорогой, смотри! Вон чтото появилось на горизонте.
Уж не статуя ли Свободы? – Розитка схватила мощный морс
кой бинокль и прильнула к окулярам. – Наверное, она… Ка
кая красивая!
– Бернард Шоу сказал, что эта статуя является истинным
символом лицемерия «свободы доллара», – заговорили в ху
дожнике революционные гены какогото неизвестного пред
ка. – Поэтому он и не захотел посетить Штаты.
– Шоубизнес знаю, а про Шоу Бернарда не слышала, –
612
Георг Альба
оторвалась от окуляров Угорелик и с мощностью оплеухи чмок
нула супруга в ухо. – Мы причалим прямо к НьюЙорку?
– Что, что? – на мгновенье лишился слуха поцелованный
и стал пальцем ковырять в раковине.
– Мы сразу причалим, глухая тетеря?
– Оглох от твоего поцелуя, дорогая. Аж заложило, – про
должал шуровать в ухе супруг.
– Впредь надевай наушники.
– Кажись, отпустило… Ты, о чем спросила?
– В третий раз повторяю: прям к небоскребам причалим?
– Нет. Сначала нужно будет пройти медицинский конт
роль на Элис Айленде.
– Элвиса Пресли знаю, а…
– Этот знаменитый остров, морские ворота в страну, изве
стен как «остров слез».
– Почему, дорогой?
– Раньше под предлогом карантина прибывающих иммиг
рантов долго держали там и они от этого страдали… многие с
малыми детьми… Понимаешь?
– Но мы же не иммигранты?
– В свое время даже Рабиндранат Тагор по прибытии сюда
подвергся такому грубому осмотру, что отказался от намере
ния посетить страну.
– Рабиновича знаю и кагор пила. А это что за хмырь?
– Известный индийский писатель и общественный дея
тель.
– А! Значит, повернул оглобли?
– Вроде того.
– Статуя стоИть на острове Бадло, – наконец открыл рот
Конюхов, имевший простонародную манеру добавлять к гла
голу мягкий знак. – СтоИть она в полутора милях от берега.
– Как, как? Быдло? Падло? – расхохоталась супруга, вос
принимавшая услышанное в силу своей испорченности осо
бым образом.
– Бадло, – повторил капитан.
– Все равно смешно, – покатывалась как угорелая Угоре
лик.
«И на ком же я женился? Явно поспешил, людей насме
613
Зона Кобзона
шил, – бил себя мысленно в грудь Вирус. – Ну и хабалка!
Необразованная, и вааще… только секс на уме! Охмурила, ока
янная! Что теперь делать? Что делать? Может Чернышевско
го почитать? Он ведь тоже задавался подобным вопросом и
тоже, кажется, изза бабы? Николай Гаврилыч, помоги!»
– Говорят, что там есть улица УоллСтрит. Почему такое
странное название? – неожиданно проявила осведомлен
ность «хабалка».
Супруг, опечаленный кусанием локтя, сделал вид, что не
слышит. К тому же «поцелованное» ухо функционировало все
таки частично, и эстафету гида перехватил капитан Коню
хов:
– Понашенски значит «улица стены». Раньше там и вправ
дуть стояла каменная стена, коя защищамши Новый Амстер
дам от набегов индейцев. Но уж прошло лет двести, как ее
снеслить.
– Теперь индейцы успокоились? – продолжала проявлять
непомерную любознательность Угорелик.
– Они теперь живуть в резервации и безвредны.
– Презерватив знаю, с ним тоже безвредно, а презервацию
нет!
– Перестань своими глупостями донимать человека! – не
выдержал Вирус.
Господа, читатели, оставим молодоженов в покое и поне
семся дальше – у нас есть еще много чего рассказать «про все
го»…
Давид Есич проснулся от легкого щипка Стародворской –
просыпайтесь, мол, неудобно и даже бестактно, ведь заслу
женный человек старается. Лев Давидыч продолжал моно
тонно вещать, покачивая своим «ирокезом» в такт повество
ванию:
Так вот, автор статьи, двадцатилетний студент, изучаю
щий медицину в Париже, родился в местечке Лужки под По
лоцком.
– Так и наш мэр тоже из Лужков, значит?! – осенило импе
ратора. – Извините, что перебил! Продолжайте, прошу вас.
– Учился в йешиве, но был исключен оттуда за тайное изу
чение грамматики языка иврит.
614
Георг Альба
– Какая несправедливость!
– Позднее он поступает в гимназию в Двинске.
– А я в техникум в Донецке. Тоже на «Дэ»…
– Здесь в обстановке горячего национального подъема,
который затопил Россию во время войны, освободившей бол
гар от турецкого гнета, он знакомится с популярными в то
время западноевропейскими концепциями национализма.
– Ох уж этот национализм! – тяжело вздохнул царь. – Не
знаю, что с Кавказом делать…
– Контакты с польскими политэмигрантами в Париже
помогают ему сформулировать собственные идеи.
– Хочу в Париииж, – мечтательно пропела Валерия
Ильинишна. – «Мулен Руж», Эйфелева башня, Елисейские…
Ах!
– В статьях его ощущается эрудиция.
– Кто бы сомневался, – одобрительно хмыкнул Промзон.
– Эти теоретические искания лучше всего объясняют, по
чему национальная проблематика рассматривается им, преж
де всего в культурном и языковом аспектах. – Рассказчик стра
стно мотнул головой и топорик, вылетев из «прически», заг
ремел на паркете. Лев Давидыч, кряхтя, поднял его и стал
вновь примастыривать на голове. – Мадам, у вас не найдется
зеркальца? Посмотреть, не криво ли…
– Все бабское мне чуждо – косметика, зеркала, тряпки, –
с достоинством отрезала госдама. – Не волнуйтесь! Держит
ся прямо. Зачем только вы его носите?
– Прикольно.
– И спите в нем?
– Я же не артист Боярский, который и спит в шляпе, и
моется, и... Я на ночь кладу рядом, на ночной столик.
– А вдруг опять какойнибудь клонированный Меркадер
к вам ночью залезет? – встревожился Давид Есич.
– Ну, если повторно трахнет, то это уже будет не трагедия,
а фарс!
– Куда «трахнет»? Вы, что ли, тоже с голубизной?
– Не понимаю о чем вы, мадам? Я не такой! «Трахнет» в
смысле «ударит»… продолжать рассказ или вам наскучило?
– Продолжайте, – запоздало прикрыл ладошкой зарож
давшийся отчаянный зевок Давид Есич.
615
Зона Кобзона
– Потерпите еще немного, – понял намек рассказчик. –
Так вот, в дальнейшем эта точка зрения становится решаю
щей в его воззрениях, что особенно бросается в глаза по кон
трасту с политическими и социальными устремлениями Тео
дора Герцля пятнадцать лет спустя.
– Кто это? – успешно подавил в зародыше очередной зе
вок Промзон. – Молодого дирижера Теодора Курентзиса знаю
и Гершвина тоже, а этого вашего Герцля нет.
– Очень плохо, товарищ император, – насупился Троц
кий. – Герцль, кстати, о языке будущего государства сказал
следущее: «Знает ли ктонибудь из нас иврит, хотя бы настоль
ко, чтобы приобрести железнодорожный билет?»
– Сам не покупаю! Это забота управделами президента, –
с достоинством ответил царьимператорпрезидент.
– И я не знаю языка предков, – покраснела Валерия Иль
инишна.
– Об чем тогда тут с вами гуторить, господа? – перешел на
крестьянскую лексику создатель Красной Армии и, забыв
шись, снова мотнул головой, отчего альпеншток вновь загре
мел по паркету.
– Да сдайте вы его в ломбард, наконец, – всплеснула рука
ми дама. – Ну, надо же… падает и падает! Хоть бы клеем что
ли…
– Сдать в ломбард, а взамен получить лом? Это уже слиш
ком… Может и правда клеем? «БэЭфчика» у вас тут не заваля
лось?
Стародворская достала из сумочки тюбик (пользовалась
вместо губной помады) и подала создателю Красной Армии.
– БФ2 как раз то, что надо, – обрадовался Лев Давидыч,
снова присобачивая топор. – Он ведь быстро сохнет?
– «Момент» быстрее, – пояснил знаток клеящих средств,
Промзон.
– Ах, у меня и «Момент» гдето был, – снова стала копать
ся в сумочке госдама. – Я им, извините, от геммороя лечи
лась. Очень эффективное средство!
– Валерия Ильинична, ну что за откровения такие, – Да
вид Есич даже покраснел, чего с ним не случалось ни разу за
последние пол века.
616
Георг Альба
– Это я для убедитетельности, – подала другой тюбик Ста
родворская. – Только не нюхайте, а то забалдеете. У нас труд
ные подростки этим увлекаются.
Лед Давидыч, наконец, закрепил сооружение и всетаки
нюхнул. Будучи созданием эфемерным (не то эльф, не то при
зрак) тут же и вправду забалдел, начав распевать «Шумел ка
мыш». Затем подскочил, завис на мгновеньем вертолетом,
после чего под прямым углом как летающая тарелка сиганул
в форточку и был таков. Пустой тюбик БФ2 валялся на полу,
а «Момент» он прихватил с собой.
– Какой интересный рассказчик, – уже безбоязненно зев
нул Давид Есич. – Я только не понял, куда и к чему он меня
склонял?
– Как куда? – подняла брови Стародворская. – Чтобы учи
ли иврит.
– Да на хрен он мне на старости лет? К тому же такой слож
ный, что язык сломаешь. Да и в Израиле со мной негостепри
имно обошлись. Вместо того чтобы звание присвоить – я же
часто «Хаву Нагилу» в концертах исполняю, рискуя, можно
сказать, положением, а то и жизнью – в тюрьму упекли. Я им
этого не прощу… Видите ли, я мафиози. А Ози Осборн не ма
фиози?
– А «Волшебник из страны Оз»?– добавила секретарша. –
Помните, как поет Джуди Гарленд?
– Я только Фрэнка Синатру знаю. Кстати, тоже мафиози,
говорят! И ничего… – Голос Эпохи тихо и задушевно замур
лыкал знаменитую «Путники в ночи».
– Хорошо поете, только произношение хромает.
– В школе немецкий учил, а английский не в зуб ногой.
Если бы Троцкий, вместо того, чтобы здесь трепаться, пере
вел на иврит, то я бы с удовольствием исполнил в правитель
ственном концерте, хотя и с риском для жизни, и карьеры.
Как говорится: «Свистят они как дырки у носка…» – импера
тор утер тыльной стороной ладони скупую слезу (почемуто
носовых платков не признавал, а если приходилось сморкать
ся, то делал это прицельно как охотник из двустволки). – Ну,
«что тебе сказать про Сахалин? На острове хорошая погода».
– Это слова из какойто песни?
617
Зона Кобзона
– Не из «какойто», а из хорошей песни. Летчики и верто
летчики часто заказывали… А еще Кокойто это имя главы,
кажется, Осетии…
– Надо же, сколько вы сотен песенто перепели как пере
пел какойто, – восхитилась дама.
– Каких тебе сотен? Тысяч, а то, глядишь, и мульонбуль
он! Поэтому меня радиослушатели и телезрители избрали
царем. Знать «тем любезен я народу, что лиру добрую, я к сек
су принуждал…» – напутал текст Генсек и заплакал.
Глава 9. Подслушанный разговор
Петербург. Артистическое кафе «Дохлая кошка». Предель
но накурено и насыщено потом посетителей. Битком. На ма
ленькой сцене под в меру расстроенное пианино какойто
напудренобледный тип, извиваясь, скулит чтото душещи
пательновертинское. Публика в папироснококаиновом уга
ре воодушевленно внимает исполнителю. Дамыпутеше
ственницы во времени и гонительницы авангарда примости
лись за столиком вблизи сцены, что весьма мешает слушать
беседу двух элегантно одетых господ за соседним столиком.
Но предусмотрительная Спиртнова захватила с собой порта
тивный магнитофон и, накрыв его салфеткой, положила у
края столика, поближе к беседующим. Послушный аппарат
фиксирует все, что не доходит до ушей подруг.
Бенуа: – Не допускаю той мысли, что я очутился в поло
жении отсталого ценителя. Вообще во все отсталости и ульт
рапрогрессивности я не верю. В области искусства мне свой
ственно мыслить, ощущать и чувствовать вне условий места и
данного момента истории. Даже вне условий техники.
Мережковский: – Футуризм – не простая шутка, не про
стой вызов. Это один из актов самоутверждения того начала,
которое имеет своим именем мерзость и запустение.
«Ай, молодец!» – мысленно воскликнули обе дамы, про
должая напрягать слух.
Бенуа: – Скучно на выставках футуристов, потому что твор
чество их есть сплошное утверждение пустоты и мрака.
618
Георг Альба
«Браво!» – снова порадовались дамы.
Мережковский: – Как не почувствовать скуку, если утра
чен секрет заклятия, после которого это наваждение и бесно
вание может переселиться в стадо свиней и исчезнуть в пучи
не морской.
Бенуа: – Откуда бы, откуда бы достать эти слова заклятия?
Как бы произнести тот заговор, который вызовет на фоне «чер
ного квадрата» снова милые любовные образы?
«Они уже тогда не переносили эту мазню! – одобрительно
отметила Толстикова. – Значит, не я одна, а даже…»
Мережковский: – Это какаято недотыкомка, которая вот
вот бросится на слона искусства нашего и вопьется до самого
мозга, и слон свалится, и больше не встанет.
Бенуа: – Это не «грядущий хам», а пришедший!
«Точно! – подумала Спиртнова. – Они уже тогда все поня
ли…»
Мережковский: – Футуризм скучен, потому что кощун
ствует на святыню, а мы терпим его кощунство.
Дамам так и хотелось броситься к соседям, обнять их и рас
целовать. Но что подумают окружающие? Примут за гризе
ток?
Бенуа: – Мы поистине все жители земли земного шара,
подлинные декаденты, такие же упадочники, как те римля
не, которые, уповая на устои быта, прозевали нашествие вар
варов и появления новой силы – христианства.
– Пала монархия! Должен пасть и академизм! – ктото
провозглашал в сизодымной глубине зала. – Пало Царское
Село, пали Зимние и Таврические дворцы! Должна пасть и
академия. Выпьем за это!
Гул одобрительных голос и звон бокалов поддержали кри
куна.
– Петроградский художественный совет во главе с Бенуа
должен быть распущен, как контрреволюционный в искусст
ве! – заорал другой.
– Камешки в ваш огород, – выразительно посмотрел на
соседа Мережковский.
– Пусть покричат, – поднял бокал Бенуа. – За настоящее и
вечное искусство!
619
Зона Кобзона
– Долой скопление буржуазных художников в «Изографе»!
– заорал третий.
– Долой гонителей революции творчества! – подхватил
хор.
– Футуризм – это и есть Грядущий Хам, святотатцы, рас
членившие язык! – поставил пустой бокал Мережковский. –
Шайка хулиганов, табор дикарей, всеоглушающий звук наду
вательства!
– Голый дикарь, готтентот в котелке! – возмущенно блес
нуло пенсне Бенуа.
Слушательницы притихли в ожидании, не случится ли
драки или перестрелки? Лишь безразличный к происходяще
му магнитофончик бесстрастно и тихо «мотал себе на ус».
– Футуризм, кубизм есть формы кликушества! – возмущал
ся Мережковский.
Футуризм есть убийство души мира и вечной женствен
ности! – вторил Бенуа.
«Как они правы!» – проснулась долго дремавшая «вечная
женственность» в подслушивающих дамах.
– Замена размножения механическим путем есть мерзость
и запустение, – продолжал возмущаться Мережковский.
– Академический Валерий Брюсов в «Русской мысли», в
этом доме, очищенном от бесов и чисто выметенном, тоже
развел футуристическую нечисть! – Стекла пенсне Бенуа в
гневе запотели, и он стал их судорожно протирать носовым
платком.
Молодые, модно одетые молодые люди за соседним сто
ликом подозрительно покосились на знаменитых художника
и писателя. Дамы замерли, тайно надеясь на мордобой или,
хотя бы, обмен пощечинами.
– Футуризм есть имя Грядущего Хама! – излишне громко
провозгласил Мережковский, явно нарываясь на конфликт,
так как большая часть посетителей была явно не традицион
ной ориентации в искусстве. – Встречайте же его, господа
эстеты, академики! Вам от него не уйти никуда. Вы родили
его, он вышел, как Ева из ребра Адама, и не спасет вас от него
никакая культура!
– Господин Мережковский говорит о футуризме, как о гря
620
Георг Альба
дущем хамском движении на святое искусство! – наконец от
реагировали за «молодежном» столиком. – Он обнаружил в
себе, что «грядущий хам» вырвет у него Психею, и заревновал
как готтентот, привыкший к своей самке и своим привычкам.
Говоривший поднялся во весь рост, и дамы узнали в нем
Малевича.
– Футуризм дал пощечину вкусу его сознанию и поставил
на пьедестал скорость как новую красоту современности, –
продолжал Казимир Северинович.
Дамы прикрылись веерами (купили, чтобы соответство
вать эпохе) – лишь бы он их не узнал, ведь встречались в Тре
тьяковке, хоть и с призраком, но все же…
– Его коллега Бенуа, – указал Малевич на внезапно по
красневшего гонителя футуризма, – будет похитрее… Он, в
конце концов, сделается защитником не только футуризма,
но даже и супрематизма.
Пенсне вновь запотело, но решило не отвечать. Мереж
ковский подозрительно посмотрел на соседа. Неужели, мол,
так будет?
– А Мережковский, – продолжал обличитель, – стоит на
страже у развалин ворот старого искусства и ждет, что вотвот
принесут знаменитых цезарей, что снизойдет Психея и заж
жет старую кровь в его венах. Но, увы! Проходят века, а на
кладбище не несут цезарей! Проходят еще годы. Ворота и гро
бы больше разрушились, а кости обнажила земля. В ворота
развалин не несут умерших, из гробниц никто не воскрес. И
старый стражник, лишившись рассудка, но верный раб цеза
ря, хватает его торчащие кости, и, высоко подняв над голо
вой, бегает по простыне непонятного ему века и кричит о кра
соте. Но боги умерли и больше не воскреснут…
– Прекратите, молодой человек! – буркнул Мережковс
кий. Но Малевич продолжил, переключившись на его сосе
да.
– Нам известно, что господин Бенуа уже не доверяет ста
рому искусству, хотя еще и не признает футуризма.
– Пойдемте отсюда, – предложил красный как рак созда
тель «Мира Искусства», встав изза стола. – Зачем нам слу
шать этот бред?
621
Зона Кобзона
Друзья, с трудом пробираясь между столиков, направи
лись к выходу.
– У них нет бодрости сознания, – указал на уходящих Ма
левич, – опущены челюсти воли. Им скучно и холодно отто
го, что новый росток не греет их остывающее сознание.
– Так было скучно и холодно язычникам при появлении
христианства! – сменил уставшего Малевича новый оратор.
– А это кто? – тихо спросила подругу Спиртнова.
– Леший его знает, – пыхнула папироской Толстикова.
– Скромность христианки не могла зажечь римлянина
подобно развратному жесту Венеры, – продолжал неопознан
ный, теперь введя в краску Спиртнову, вспомнившую свои
непотребства в младые годы. – Было скучно, холодно и мрач
но.
Вертинскоподобный певец давно умолк и сошел со сце
ны, поняв, что говорят нечто важное и не надо мешать.
– Но в холоде и мраке таилась жизнь нового источника
живого семени. Вырос росток, развившийся в роскошный
храм христианства. В смысле архитектуры и живописи.
При слове «вырос» дамы вспомнили о знакомом и читате
лю знаменитом художнике Вирусе Пикассонове. В это мгно
вение какойто тип вскочил на сцену и пылко затараторил:
– Товарищи! Радостный свет свободы разлился всюду. Пора
браться за дело созидания и устроения новой жизни. Сейчас
только люди в футлярах, старики, уставшие в жизненной
борьбе, ждут возврата прошлого! Прежняя эпоха воспитыва
ла в душах рабство перед авторитетом, рабское преклонение
перед установленной формулой мышления.
– Кто это? – рискнула спросить Толстикова внешне при
личного господина за соседним столиком.
– Вы гостья из будущего? – удивился тот.
– Как вы догадались? Так, кто он?
–Знаменитый Давид Бурлюк, мадам! С Луны, что ли сва
лились? – презрительно глянул господин и отвернулся.
– Хам! – заступилась за подругу Спиртнова. – Пойдемка
отсюда дорогая! Последуем примеру Бенуа с Мережковским.
Соня выключила магнитофон и спрятала его в сумочку,
затем резко встала, шумно опрокинув стул.
622
Георг Альба
– Тише, дамочки! Вы не в борделе,– цикнули соседи.
– А пошел ты, – огрызнулась Толстикова, и «гостьи из бу
дущего», недовольные тем, что обошлось без мордобоя, по
кинули «Дохлую кошку».
– Друзья, бросьте быть рабами! – бурлил вдогонку Бур
люк. – Искусство свободно! Долой уставы школ! Создадим
их заново. Вольная школа создаст вольнотворчество!
– Ишь ты, как распоясались, пидарасы проклятые! – в сер
дцах демонстративно под ноги швейцару выплюнула изже
ванную папироску Толстикова и сплюнула. А Спиртнова по
казала служивому язык и развратно вильнула тощим задом.
– Прав, прав был дорогой Никита Сергеич, назвав их под
линным именем, – продолжала ворчать Толстикова, когда
подруги вышли на улицу. Небо светлое, хоть газету читай, не
смотря на поздний час. Белая ночь радовала горожан, птиц,
насекомых и домашних животных. Подруги решили прогу
ляться пешочком и обдумать план дальнейших действий. Гре
мя железом, промчался припозднившийся броневичек, но
почемуто без Ильича. Зато сквозь приоткрытый люк доно
силось матерное пение. Впереди показалась компания под
выпивших матросов, встреча с которыми не предвещала ни
чего хорошего. Подруги прибавили шагу, услышав за спиной
развязное: – Эй, бабыньки, куда же вы?
Глава 10. В Мавзолее
Когда буйный Ельц, наконец, покинул усыпальницу, Иль
ич предложил Кобе вновь послушать его рассказ, на что горец
согласился, но с условием, что трубку будет продолжать ку
рить лежа, не выходя в тамбур. Вождь, вспомнив о принятых
когдато унизительных условиях Брестского мира, согласил
ся и на это небольшое унижение.
– Мне надо было пегесмотгеть свою экономическую кон
цепцию еще газ…
– Про газ вы раньше нэ упоминали, дарагой учитэл, – сра
зу перебил Сталин, раскурив трубку от, по обыкновению
вспыхнувшего, мизинца.
623
Зона Кобзона
– Газве вам не известно, что я не выговариваю букву, следу
ющую в алфавите за «пэ»?
– «Эр», что ли? Мы с вами так долго не виделись, что я и
подзабыл ваши недостатки… Извините, что перебил.
– Наши недостатки суть пгодолжение наших достоинств,
догогой Коба! Не так ли? Это знает каждый магксист.
– Согласэн. Так же хорошо знает как таксист Москву, –
хмыкнул Сталин, дыхнув дымом.
– Пгичем здесь ваша Москва? – Ильич, посаженный на
вынужденную мель, начал кипятиться, отчего боящаяся ки
пятка моль веселыми стайками взвилась над мумифициро
ванным телом.
– Ну вот, ко мнэ летит! – стал отмахиваться Отец народов.
– Еще не хватало мнэ заразиться от вас этой гадостью.
– Не бойтесь, она к гогцам не пгистает! Будете слушать, в
конце концов?
– Слушаю, слушаю, – Сталин направленной струей дыма
умертвил атаковавшую его стайку.
– Пеггесмотгеть концепцию для того, чтобы она согласо
вывалась с моим новым политическим дискугсом. Актуали
зиговать это было необходимо для ответа на стагый вопгос, в
свое вгемя пготивопоставивший Михайловского молодым
магсистам… – Хрупский поперхнулся залетевшей в рот мо
лью и, прокашлявшись, в сердцах выплюнул гадину.
– Какой такой вопрос?
– Вопгос о вмешательстве геволюционного действия в газ
витие капитализма. Я ответил на него в своей «Аггагной пгог
гамме».
– Гамме? Вы, какую предпочитаете? Мажорную или ми
норную? – улыбнулся в усы шутник, демонстративно высы
пав пепел из трубки за спину Кузьмича.
– Люблю мажорную! Ведь «Марсельеза» в мажоре?
– Да. А я прэдпочитаю минор, хотя «Сулико» тоже мажор
ная, черт бы ее перетранспонировал!
– Вы мне гаммами зубы не заговагивайте и не засогяйте
мое ложе!
– Пепел от моли помогает. Это доказал сам академик Иван
Соломоныч Павлов.
624
Георг Альба
– Пгавда? Тот, котогый собачек мучил?
– Он самый! А в свободное от живодерства время и с насе
комыми боролся. С тараканами, с клопами, с молью…
– Тагаканов и клопов, слава Сатане, сам пгофессог Каш
пеговский вывел, а вот с молью, говогят, надо лишь полони
ем, как этого… как его? Ну, в Англии недавно отгавили… из
менника…
– Нэ важно, как зовут! Лишь бы не Троцким.
– С ним вы хогошо и без полония упгавились. Дедовским,
так сязать, способом.
– Вопервых, тогда этот элэмэнт ищо не бил открыт, хотя
планету Плутон уже открыл астроном Прежнев. Да и зачем на
такую сволочь тратить столь сверхценное и редкостное веще
ство? – спутал радиоактивный элемент с планетой Коба, дав
но не друживший с учеными.
– Что же я, повашему, какогото там полоноплутония не
достоин? – возник из небытия человечек в пенсне с «ироке
зом» на голове?
– Ах ты, сука, подслушивал из соседнего измерения? –
догадался Отец Народов.
– Подслушивал, подслушивал, потому что в душе развед
чик, – вызывающе подбоченился гость. – А что, нельзя?
– Да слушай, хоть до усрачки! – закричали в унисон вож
ди. Снаружи ктото осторожно постучал. – Кого еще черт…
Войдите!
– Разрешите представиться, – вошедший имел лысину и
красное родимое пятно на ней. – Я Сергей Михалыч Горбат
кин, первый и последний президент РССС, отец, так сязать,
перестройки и ускороения.
– Мавзолей гешили пегестгоить? – Ильич недовольно
скривился и погнал стайку моли на гостя. – Летите к новень
кому, окаянные!
– Мы вполне довольны тем, что соорудил Щусев, – под
держал Учителя Сталин.
– Так у вас тута комары завелись, значит, тем более – от
махнулся от насекомых гость, – надо нАчать немедленно пе
рестройку и ускорение! К тому же и Вас, товарищ Сталин,
нужно лОжить в другое место… у Кремлевской, так сязать,
625
Зона Кобзона
стены. Я одну стену уже разрушил, а до этой никак руки не
доходят.
– Стену Плача, наверное? – вякнул Троцкий.
– Великую Китайскую, небось? – вспомнил про Мао Ста
лин.
– Ни за что не догадаетесь, товарищи делегаты! – блеснул
родимым пятном гость.
– Не томите, молодой человек, – устало прибил на лбу моль
Ильич.
– Берлинскую!
– Когда мы Берлин брали, то никакой не было стены, лишь
Рейхстаг. Кто и зачем построил? – встревожился Сталин и
нервно затеребил кисет с «Куриной слепотойФлор». – Аме
риканцы?
– Нет. Наш Микитка Хрюшкин, который ваш культ лич
ности разоблачил, товарищ Сталин, – засиял гость.
– Никогда не надо делать культ из личности, не имея на
личности, – вспомнил Хрупский любимую одесскую пого
ворку своего дедушки Бланка.
Внезапно под потолком заговорило радио, и все поверну
ли на звук головы.
– Прослушайте сообщение ТАСС: «Пятого июня в Москву
возвратился Президент РССС Сергей Михалыч Горбаткин.
Он находился с государственным визитом в СэШэА и Кана
де, гостя у тети Нади. Вместе с Горбаткиным прибыли сопро
вождавшие его в поездке члены Президентского совета РССС
Маслюков, Примаков, Осипьян, Шаталин. На аэродроме Гор
баткина встречали члены государственного и политического
руководства…
Внезапно радио заткнулось.
– Ах ты! На самом интересном месте, – жестом неудоволь
ствия прибил на щеке Ильич очередную насекомую.
– Надо быстрей нАчать перестройку здания, товарищи
делегаты, иначе моль как канцлер Колль всех вас заест! – до
стал изза пазухи толстую папку Горбаткин. – Докладик не
желаете послушать?
– «… среди встречавших находились временные поверен
ные в делах…» – вспыхнуло и вновь погасло радио.
626
Георг Альба
– Вот видите, и радиоточка барахлит, так что надо быст
рей нАчать! – гость раскрыл папку с докладом и положил ее
на, чудесным образом выросшую перед ним, трибуну. – До
рогие товарищи! Съезд завершает свою работу.
Присутствовавшие истерично, но беззвучно зааплодиро
вали.
– Дело истории дать объективную оценку его значения.
Но уже сегодня можно сказать: съезд прошел в атмосфере
партийной принципиальности и единства, требовательнос
ти и большевистской правды, открытого выявления недостат
ков и упущений, глубокого анализа внутренних и внешних
условий развития нашего общества. Он зАдал высокий нрав
ственный, духовный тон деятельности партии, жизни всей
страны.
Призраки вновь бурно зааплодировали, переходя в овацию
и впадая в прострацию.
Глава 11. Лекция и дальнейшие безобразия
На двери издательства «Грозныйпресс» висело скромное
объявление: «Сегодня в 16.00 состоится лекция «О пользе
книг». Приглашаются все желающие издаваться у нас».
Тесное полуподвальное помещеньице Исторического му
зея набито битком. До начало еще не менее четверти часа, а
уже и яблоне негде упасть не то, что яблоку, тополю или дубу.
Но писатели Тополь и Дубовицкий имеются среди присут
ствующих. Явились и все нам ранее известные: Зыков и Заро
кин, Нелевин и Игунин, Глупьяненко и Дорофеев, Рестора
нов и Пеллер. Не было только бомжа, принесшего «Слово о
полку…». С ним единственным пока заключили договор и
выдали аванс, после чего он ушел в длительный запой. Заме
тим, дамского полу почемуто не пришло никого. Распрост
ранился слух, что главный редактор после развода с Софьей
Палеолгман, уехавшей с новым мужем в Израиль, возненави
дел женщин и вааще сменил ориентацию…
Теперь вкратце опишем интерьер этой «кузницы» талан
тов. В нескольких огромных чанах отмыкали розги и плети, в
627
Зона Кобзона
ярко горевшем камине торчали длинные раскаленные щип
цы, поодаль красовались – дыба и купленная на валюту у
французов новомодная гильотина. На полу лежали: большое
колесо от телеги и сбитый из бревен Андреевский крест. Оба
агрегата с нетерпением ожидали клиентов для четвертования
и распятия. С потолка свисали цепи с крючьями, предназна
чение коих не вызывало сомнений. На окованном железом
огромном столе виднелись более мелкие инструменты: нож
ницы разных размеров, зубодеры и ноздридеры, молотки (де
ревянный – для легкого внушения, железный – для усилен
ного убеждения), гвозди для вбивания в уши плохо слыша
щим и иглы для введения под ногти любителям маникюра.
Имелись и еще какието нам неизвестные хирургические под
робности. Чуть не забыли о знаменитом «испанском сапож
ке», представленном в нескольких вариантах для различных
размеров обуви. На этом остановимся, так как читатель, по
видимому, уже сильно напуган. Ну, ничего, ничего… Заме
тим, собравшиеся никак не выказывали, что им страшно или
неприятно. Напротив – оживленно обменивались литератур
ными сплетнями и мыли кости отсутствовавшим коллегам, а
сидевшие в разных концах костерили друг друга, уповая на
плохую акустику.
– Этот конкурс «Большая книга» есть скорее «Большая
фига!»
– А этот «Букер»… Дают ведь кому попало!
– Ты слышал, что он три «лимона» отхватил?
– Экая, бездарная сволочь!
Но вот внезапно возня (сидели на длинных грубо обтесан
ных деревянных скамьях, рискуя получить занозу в мягкое
место) и болтовня стихли. Перед гостями появился замести
тель главного редактора, болезненно придирчивый к текстам,
Малюта Израйлевич Скуратов и объявил громогласно:
– Внимание, товарищи бояре! Сейчас пред вами выступит
сам Славный Великий Князь Иван Василич Грозный.
Под бурные аплодисменты главный редактор взошел на
импровизированную трибуну, служившую также виселицей,
пронзительным взглядом окинул присутствующих, поправил
малахай и покосившуюся бородку. Одет, попрежнему, скром
628
Георг Альба
но, но со вкусом, как и в романе «Страна Попсовия» (тот же
персидскоситцевый халат в заплатках, те же сапожки на
шпильках от Мудашкина, тот же пудовый чугунный крест на
голой седовласой груди – подсмотрел, как великий Вилли
Токарев носит галстуки на голом теле без сорочки).
– О пользе книг, – провозгласил царь и, сделав паузу, поче
сал пузо, ища незрячими зенками невнимательного, чтобы
сразу его выпороть, четвертовать или вздернуть в назидание
остальным. Но все замерли не шелохнувшись.
– Велика бо бывает полза от ученья книжного. Книгами бо
кажеми и учими есмы пути покаянью, мудрость бо обретаем
и вздержанье от словес книжных. Се бо суть рекы, напояющи
вселенную, ее суть исходящи мудрости; книгам бо есть не
ищетная глубина. Сими бо в печали утешаеми есмы. Си суть
узда вздержанью. Мудрость бо велика есть…
Оратор перевел дыхание и снова почесал в области живота
– от кого же блох подхватил? Слушатели, воспользовавшись
паузой, сменили позы.
– Аще бо поищеши в книгах мудрости прилежно, то обря
щеши велику ползу души своей. Иже бо книгы часто чтеть, то
беседует с богом или святыми мужи. Почитая пророческыя
беседы и еуангельская ученья и апостолская, и житья святых
отец, всприемлеть души велику ползу.
Оратор сошел с подиума, указывая жестом на свое горло –
то ли жалуется на ангину, то ли просит себя повесить. Публи
ка облегченно вздохнула. Слава Богу, пытка новомодным
Интернетслэнгом оказалась недолгой.
– Где же он так наблатыкался ботать по фене? – шепнул
Нелевин Игунину.
– Как, где? Сейчас и загробный мир тоже переводят на
«цифру».
– Разговорчики! – заметил непорядок в рядах Малюта
Израилевич (злые языки говорят, что он прямой потомок
Ирода Великого, потому так жесток)
и поигрался плетью, вынув ее изза кушака. – У кого, то
варищи, будут вопросы, дополнения или… возражения?
Зал молчал. Первым смельчаком оказался Пеллер.
– Можно мне рассказать о языке предков?
629
Зона Кобзона
– Отчего же не можно? – приветливо улыбнулся Скура
тов, поигрывая плетью. Иван Василич тем временем полос
кал больное горло легким раствором расплавленного свинца,
журчал журавлем и выплевывал отходы в деревянную бадью с
надписью на ней масляной краской как некогда в столовках
Общепита «Для отрубленных голов». Наиболее слабонервные
отвернулись, чтобы не видеть пугающей надписи.
– Язык моих предков… – начал Пеллер поднявшись со ска
мьи.
– Постойте, – прервал Малюта. – Хочу, товарищи, пояс
нить, что мы здесь собрались обсудить не только вопросы
литературы, но и языкознания. Так что «сцена ваша», моло
дой человек (сию фразочку позаимствовал у женоиложко
ненавистника Ури Геллера)!
– … семитского происхождения.
– Простите! – снова перебил заместитель Главного. – Про
шу антисемитов покинуть зал!
Внезапно покрасневший толстый Глупьяненко, наступая
на ноги соседям, неуклюже пробирался к выходу.
– Позор! А еще фантаст! – послышалось вдогонку.
– Продолжайте, – разрешил Малюта и миролюбиво засу
нул плеть за пояс. Грозный, окончив полоскание, уселся на
редакторское тронкресло и приготовился слушать.
– На семитских языках в течение многих тысячелетий
говорило исконное население Передней Азии.
– Есть и задняя? – поинтересовался Грозный. – Задница
Азии?
– Извините! Неточно выразился… Хотел сказать Ближний
Восток.
– Тото же! Смотри у меня, – улыбнулся Грозный. – Зад
ницуто хорошо на кол сажать. Хахаха! Продолжай!
– Помимо иврита, к семитской семье принадлежат язык
финикийцев, живщих на месте Ливана во втором и первом
тысячелетиях до рождения Христа, язык ассирийцев и вави
лонян, арамейский язык в древней Сирии и Месопотамии и
арабский, который после завоевательных походов мусульман
в седьмом и восьмом веках распространился на Аравийском
полуострове и в Северной Африке.
630
Георг Альба
– Как антересна! – причмокнул царь и, достав из бездон
ного кармана своего халата горсть семечек, стал лузгать, при
цельно выплевывая шелуху в сидящих на первой скамье.
– Иврит отделился от родственных семитских диалектов
и стал отдельным языком во второй половине второго тыся
челетия до Рождества Христова. Древнейшее известное на
уке литературное произведение на иврите – это «Песнь Де
боры»… двенадцатый век до Рождества Христова. Впослед
ствии ее включили в текст Библии, в раздел Книга Судей, глава
пятая.
– Ну, так спой нам! – воодушевился царь, – А Малюта тебе
подыграет.
Заместитель немедля поймал в воздухе прилетевшие отку
дато гусли и приготовился.
– Я мотив плохо помню, – засмущался Пеллер.
– Ничего, ничего! Какнибудь… Мы простим, – царь доб
рел на глазах. Малюта ударил по струнам, которые, похоже,
никогда не настраивались. – Только в переводе пой! Мы в
иврите пока ни бельмеса! Кстати, объясника, кому она эту
песнь пела?
– Она пела в честь победы Варака над Иавином, – пояс
нил Пеллер.
– Барака Обаму знаю, а этих твоих нет, – заметил государь.
– Извини, что снова перебил. Пой!
Малюта вдарил, подняв облачко вековой пыли, отчего в
первом ряду дружно зачихали.
– Не успели избавиться от «птичьего», как вы «свиной»
подцепели? – упрекнул Иван Василич, прикрываясь ладош
кой. – Щас всех на дыбу, чтоб не сеяли инфекцию!
– Это от пыли! Мы здоровы! – оправдывались писатели.
Последним и громче всех чихнул и гусляр, стыдливо поко
сившись на царя – мол, извините, нечаянно.
– И ты, Брут заразился? – заорал Грозный, почувствовав
ший заговор. – Отдам Лаврентию Палычу на излечение. Он
тебе покажет «кузькину мать», как говаривал мой славный
потомок Микита Наумыч Хрюшкин.
– Не велите казнить… не отдавайте … больше так не буду, –
заблеял Малюта, затыкая ноздри винными пробками. После
чего дрожащими пальцами стал перебирать струны.
631
Зона Кобзона
– Ты будешь петь, наконец?! – заорал на Пеллера Иван
Василич и тут же смягчился. – Временно всех прощаю. Пой
«светик, не стыдись», как говаривал другой мой потомок, бас
нописец Крылов Исаак Абрамыч!
– Израиль отмщен, народ показал рвение. Прославьте Гос
пода! – начал неуверенно певец, а царь осенил себя крест
ным знамением. – Слушайте, цари, внимайте вельможи! Я
Господу пою, бряцаю Господу, Богу Израилеву.
Зал притих. Дело приобретало серьезный оборот. Успоко
ился и Грозный. Лишь аккомпаниаторгусляр травмировал
слух фальшивыми звуками.
– Когда выходил Ты, Господи, от Сеира, когда шел с поля
Еломского, когда земля тряслась, а небо капало, и облака про
ливали воду, горы таяли от лица Господа, даже этот Синай от
лица Господа, Бога Израилева.
Среди слушателей ктото тихо всхлипывал, ктото промо
кал увлажнившиеся очи, ктото боролся с вновь назревавшим
чихом – но никто не остался равнодушен к возвышенным сло
вам.
– Во дни Самегара, сына Анафова, во дни Иаили, были
пусты дороги и ходившие прежде путями прямыми, ходили
тогда окольными дорогами. Не стало обитателей в селениях у
Израиля, не стало, доколе не восстала я, Девора, доколе не
восстала я, мать в Израиле. Я избрала новых богов, оттого вой
на у ворот. Виден ли был щит и копье у сорока тысяч Израи
ля?
Взвизгнув, поравалась струна. Все вздрогнули, а начавшие
подремывать встрепенулись. Сбился и забыл текст «певец».
Мудрый царь воспользовался моментом:
– Ну, будя. Достаточно для начала. Может еще, кто хочет
выступить? Прошу, товарищи бояре.
При слове «бояре» холодок пробегал по сгорбленным пи
сательским спинам. О том, как обходился с боярами царь, им
не надо было напоминать.
Решительно поднялся толстый Зыков, помня об удачном
туре вальса с МалютойРодионом:
– Я тоже могу сделать сообщение, ваше редакторское ве
личество.
632
Георг Альба
– Ах, это ты, танцор, – узнал Зыкова царь. – Хорошо вы в
прошлый раз с Малютой вальсок сбацали! Что у тебя?
– Могу зачесть сказание «О письменах»…
– Не из Казани? – насторожился Великий Князь.
– Нет. Оно написано в Болгарии в конце девятого, в нача
ле десятого веков. Уже после кончины и Кирилла, и Мефо
дия.
– Вона как? Антиресна! – царь выплюнул шелуху после
дней семечки и приготовился слушать. Обсыпанные кожу
рой не смели отряхиваться, чтобы, не дай бог, не прогневить
самодержца.
– Оно дошло до нас в семидесяти трех списках… Иван Фе
доров включил сказание в издание «Азбуки». Его текст затем
перепечатывался в других изданиях «Азбуки»: в виленском, в
букваре Бурцова и других. Я хочу прочесть вариант пятнадца
того века…
– Пожалуй, в следующий раз, мил человек, – сладко зев
нул издатель. – Контингент, вижу, подустал. В заключение
нашего заседания товарищ Малюта зачитает вам новый рас
порядок работы нашего издательства.
Заместитель вместо гуслей уже держал в руках пергамент
ный свиток. Когда произошла замена, никто не заметил. Ма
люта, шелестя, развернул документ.
– Пункт первый: безусловно, воспрещается самовольно
покидать помещение издательства; пункт второй: кротость
писателя есть украшение издательства; пункт третий: убеди
тельно просят соблюдать тишину в обеденный перерыв; пункт
четвертый: воспрещается приводить женщин; пункт пятый:
петь, плясать и шутить с издателями дозволяется только по
общему соглашению в заранее оговоренные дни; пункт шес
той: пользуясь гостеприимством издательства, писатель, в
свою очередь, не должен уклоняться от участия в уборке по
мещения редакции, если таковое участие будет ему предло
жено; пункт седьмой: редакция ни в коем случае не отвечает
за пропажу рукописей, как и самого автора.
– Возражений нет, товарищи бояре? – окинул властным
взором собравшихся Иван Василич. – Тогда прошу всех рас
писаться в ведомости… кровью.
633
Зона Кобзона
Малюта извлек изза пазухи разграфленный лист ватмана
с фамилиями посетителей и канцелярский дырокол.
– Нуну, не бойтесь! Подходьте по одному. Совсем не боль
но. Как укус комара. Смелей!
Каждый, наколов палец, оставлял каплю в ячейке со сло
вом «фото», отчего в соседней – мгновенно появлялись дан
ные перципиента: содержание глюкозы и группа крови. Не
которым, у кого сахар оказался повышен, посоветовали сроч
но обратиться к эндокринологу.
Глава 12. Дар прорезался
И задумался Давид Ёсич, посмотрев на вздремнувшую за
соседним столом Стародворскую: «И что это я всё чужие сло
ва пою? Да уж сколько лет! И всё чужие, чужие, чужие… Всех
этих поэтов… И знаменитых, и не очень. А порой и вообще
какуюто чушь, хотя обстоятельства заставляют. И я, как вер
ный солдат Партии, то есть Песни… – обязан! А у самогото
ведь душа рифмами переполнена! И какими ещё рифмами –
любой Иссушенко от зависти совсем усохнет! А я всё скром
ничаю, скромничаю… Скромник я этакий! Прав был покой
ный композитор Чернокотов, говоривший, что скромность
— кратчайший путь к неизвестности! Правда, на меня это уже
не распространяется. Известен так, что дальше некуда! Те
перь вдобавок ещё и избран царёмбатюшкой на Руси. Теперь
мне и карты в руки!»
И он, взяв в руку валявшийся поблизости карандаш, кос
нулся им лежавшего рядом чистого листа бумаги. И стихи
полились, хотя заметим, некоторой своеобразной направлен
ности. Но, как говорится, «у кого чего болит, тот про то и го
ворит»
«В синагоге ведь не гады –
Там всегда вам будут рады.
Тишина там и уют.
Лишь обрежут, не убьют».
Слегка откинулся на тронекресле, машинально по зако
ренелой артистической привычке, как при выходе на сцену,
634
Георг Альба
поправил и без того намертво закреплённый вечномолодой
парик (аля «брюнетбаритон»). Полюбовался сотворённым:
«А что, – недурненько! Лиха беда начало»
Снова припал к листу и засопел про «не думай о евреях
свысока…»
«Кто не ходит в синагогу,
У того и сводит ногу.
Чтобы не свело и руку,
Дай раввину баксов штуку».
С умиленьем и с чувством гордости вспомнил о своей не
искоренимой благотворительности, и внутренне похвалил
себя.
«От кошерной пищи тоже
Не всегда хороший стул.
«Часто жрать её негоже, –
Утверждал и царь Саул».
В животе ёкнуло. Захотелось чегонибудь этакого, но не
кошерного. Вредненького и вкусненького. Нельзя же всё вре
мя питаться кашей, пропущенной сквозь хоть дырявый, но
презерватив
«Хороша кошерна водка
Под кошерную селёдку!
Если захмелели вы,
То покушайте грибы».
А вот и снова этот назойливый, как сперматозоид, «пре
зерватив» чешется на кончике карандаша. Ну уж, напишу!
«Коль до женщин вы ретивы –
Есть кошернпрезервативы.
Говорят, что часто рвутся,
Если натощак еб…я».
Вот и советик полезный возник: «не надо натощак». Он
посмотрел на соседку. Та продолжала дремать, изредка вздра
гивая всем телом. Наверное, коммуняки снились. «Надо бы
какойнибудь и сюжетик замастырить». Подумав, снова за
сопел про «как дырки у носка» и налёг на карандаш. Тут сю
жетик, как весёлый чертёнок, и выпрыгнул
635
Зона Кобзона
«Прямо тянется дорога,
А свернул – и синагога.
Тут же рядом и мечеть,
Только крыша дала течь.
Попросил мулла раввина:
– Помоги с ремонтом, друг!
У тебя друзей лавина
И знакомств обширный круг.
– Так уж быть, – согласен рэби, –
я достану тебе жесть
– Да извёстки тоже мне бы…
– Раздобуду и извЕсть!».
Ну вот как хорошо получается: дружба народов. Очень даже
актуально!
– И зачем же мы с тобой
Враждовали столько лет?
Я от радости такой
Захотел аж в туалет.
«Ну, товарищ автор, как говорится, вас понесло не в ту
степь, – заворчал внутренний цензор, да и Стародворская так
всхрапнула, что Ёсич аж подпрыгнул на троне, – лишнего
пишите!».
Карандаш внял указанию и отскочил от листа.
Чем закончить? Подкралась так знакомая творцам мУка
творчества. Ну, если прозой, то мулла полез к себе на башню
суры читать.
«…А раввин к себе поплелся,
Жесть и известь доставать.
Он в «совке» служил завбазой
И на складе богом был.
На Земле Обетованной
Он сей навык не забыл».
Поэт откинулся. Фу, ты! Кажись, закончил, никого не оби
див… Плюрализм и полная толерантность, как говорят наши
думцы, когда как следует надраят себе мордасы.
– Чойто вы там крапаете, товарищ император? – прикры
вая старческой ладошкой зевоту, игриво спросила секретарша.
636
Георг Альба
– Ой, это я так! Стишками балуюсь, – стал кумачовым по
лотнищем ГенсекДровосек, вспомнив как в далёком южном
детстве взрослые застукивали подростка за непотребным за
нятием там в глубине двора за сараем
– Прочли бы. Мне очень любопытно.
Но из царских уст вдруг поперли экспромтом афоризмы,
чего он раньше за собой не замечал. Правда, всё на ту же тему.
– Погружённый в чтенье Торы,
Был убит упавшей шторой.
– Какие ужасы говорите, Ёсь Давидыч! Правда, такое
было?
– В синагоге давно ремонт не ночевал, – нашелся импера
тор. – Надо срочно из бюджета оторвать.
– Штору? – стала спросонья непонятливой дама.
– СредствА!
– Ну, а ещё чтонибудь зафигачте!
– Пьяному хасиду и Мёртвое море по колено, – улыбнул
ся собственной гениальности Генсек.
– Браво, браво! А ещё?
– За одного хасида двух шахидов дают, – не сдержался царь
– Ну это уж не совсем политкорректно, помоему, – насу
пилась Валерия Ильинична.
– Я вот думаю, что Троцкого этого мы зря к трону прибли
зили. Какойто «Тронский» получается… Непутёвый человек.
Раньше к коммунизму склонял, а теперь – к сионизму. Какой
беспокойный, в самом деле, человек… Уж с ним и так и эдак.
И похорошему, и поплохому. А человек не меняется. Ну, ка
залось бы, коль не имеешь царя в голове, но хоть топор име
ешь. И этому будь рад. Довольствуйся малым. Вот как я, на
пример… Не один уж год зовут в президенты США – туда пе
реселилось столько моих почитателей, тоскующих по моим
песням. Но я же сдерживаю себя и согласия не даю, доволь
ствуясь малым. Мал золотник да дорог. Всего одиннадцать
часовых поясов!
– Да, Ёсь Давидыч, не все такие скромники как вы. Таких
как вы теперь днём с огнём не найдешь, – дама, глядя в экран
компьютера как в зеркало, стала красить губы, достав из су
мочки свежий тюбик БФ2.
– Всё прихорашиваетесь? – улыбнулся царь. – А клеем
637
Зона Кобзона
«Цемент» не пробовали? Говорят, от него поцелуи просто
смертельные
– Всему своё время, Ёсь Давидыч. Старость не радость, –
захлопнула сумочку кокетка. – Эх, на митинг хочу! Засиде
лась я тут в ваших хоромах. Я борец по натуре, а вы меня в
стенографистку превратили. А годыто идут?
– Ну, ничего, ничего! Потерпите ещё малость…
Глава 13. Шагреневая кожа. Полёт. Аварийная посадка
Лимит времени, отведённый нашим дамам для пребыва
ния в заказанной эпохе, катастрофически скукоживался как
та известная в культурных кругах кожа. Оставался самый что
ни на есть огрызочек, а ничего существенного сделать так и
не удалось. Дамы запсиховали и даже начали ссориться.
– Это всё изза тебя!
– Нет, изза тебя!
– Дура!
– Сама дура!
Воздержимся от более подробного описания их интеллек
туального поединка. Читатель при желании сам дофантази
рует
Созванивались с центром с помощью специальной меж
временнОй связи. Спросили, нельзя ли задержаться чуток за
отдельную плату. Там грубо ответили, что взяток не берут, что
и других желающих невпроворот и похамски бросили труб
ку. Прибыли в назначенное время с вещичками на стартовую
площадку, замаскированную под очередной «совковый» дол
гострой. Там укрытый сухими ветками и брезентом находил
ся летательный аппарат. Он имел форму детской игрушки
«юла», похожей на ту, которую используют в передаче «Что?
Где? Когда?». На борту красовалась надпись: «Машина Вре
мени им. А. В. Макаревича».
– А разве он уже того? – удивилась Толстикова, спешно
закуривая (в полёте смолить не разрешалось). – Вроде совсем
недавно общались лично…
– Ну так у нас здесь несколько дней прошло, а у них там
несколько десятков лет, – с видом знатока отрезала Спиртно
638
Георг Альба
ва, пустив струю дыма в сторону отсталой подруги (успела
раньше закурить).
– Ба… А я то и подумать не могла!
– Вот те и «ба»! Изба! Это тебе не хухрымухры, а техника
будущего.
Подавленная подруга нервно затягивалась, озираясь по
сторонам. По сторонам кучковались и другие туристыотмо
розки обоих полов, а некоторые даже с детьми. «С малолет
ства развращают подобными путешествиями, а потом ещё
удивляются, откуда берутся все эти Ксении Собчаки?» – по
думала Толстикова и презрительно сплюнула
Из ближайших кустов голос громкоговорителя сообщил,
что объявляется посадка. Толстиковой сразу представилась
посадка картофеля и она улыбнулась.
– Чо лыбишься? – недовольно зыкнула подруга. – Всё эро
тика на уме?
– Какая там эротика? Не кривите ротика! Я о картошке
подумала.
– О картошке? Лучше б о морковке, но только не в тёртом
виде, – загоготала Спиртнова, вспомнив похабный тюрем
ный анекдот.
Наконец посадка успешно завершилась, и летуны рассе
лись квадратногнездовым способом согласно указанным в
билетах местам (Толстикова оказалась права по поводу кар
тошки). Никаких иллюминаторов в «юле» не предусматрива
лось, чтобы не глазели куда не надо. Да и при сверхсветовой
скорости можно и окосеть. Включилось освещение и желез
ный голос робота грозно сообщил: «Пристегнуть пояса вер
ности и воздержаться от курения. Время в полёте…». На пос
ледней фразе железяка закашлялась (сам, наверное, курил
напоследок) и заткнулась. Дамы ощупали себя. Всё пристёг
нуто. Это дело нешуточное. Кто не пристёгивался, мог забе
ременеть. На мужчин, конечно, беременность вроде бы не
распространялась но чем «петля времени» не шутит (может и
пол поменяться и потолок, и ориентация, и даже вкусы с при
страстиями). Взлёт был мгновенным и вертикальным, как при
падении в воздушную яму. Все внутренности устремились к
анальному отверстию, но в кресле предусматривалась специ
альная пробка, чтобы… Но больше ни слова, ни полслова! И
639
Зона Кобзона
не просите! Мы дали подписку о неразглашении, как помнит
читатель, во избежание плагиата, нарушения смежных и ав
торских прав и прочего непотребства…
Полёт проходил в штатном режиме и пассажиры кто мир
но дремал, кто решал кроссворды, кто читал журналы и газе
ты, кто думал о разном, кто мечтал… На борту имелась бога
тейшая библиотека на все вкусы и временнЫе запросы кли
ентов
Толстиковой досталась газета времён перестройки и она
увлечённо уткнулась: «Третью неделю работает Российский
Съезд. После долгих дебатов первым заместителем Предсе
дателя Верховного Совета РСФСР избран Р. И. Хасбулатов.
Депутаты приступили к рассмотрению 7го пункта повестки
дня. В спорах, дискуссиях проходило обсуждение вопроса о
порядке и механизме формирования Верховного Совета
РСФСР»
– Какую такую хрень читаешь? – заглянула через плечо
Спиртнова.
– Да вот вспоминаю, с чего сырбор начался, – посмотре
ла изпод очков Толстикова (старческая дальнозоркость не
позволяла читать без протезов). – А ты чем увлеклась?
– Отыскался журнальчик «Музыкальная Жизнь» за декабрь
1984 года. Интервью с Марком Розовским
Ух, интересно! Послушай! Критик его спрашивает: «Как
же вам удалось стать композитором?»...
– Он же режиссёр!
– Вот послушай, послушай! Розовский отвечает: «Тогда
начнём издалека. Бабушка называла меня «мальчиком со слу
хом». Поэтому, когда мне было семь лет, я поступил в школу
имени Гнесиных учиться играть на рояле. Была тяжёлая во
енная, а потом – послевоенная пора. Я проучился совсем не
много и, конечно, быстро всё забыл… Поэтому я не буду вспо
минать о том, как я не стал пианистом (в техническом испол
нении «Чижикапыжика» правой рукой и «Бугивуги» левой
— сдвигов за последние годы не произошло). В самом деле,
лучше расскажу о том, как я стал композитором»..
– Тебе не кажется, что нас както странно трясёт? – пре
рвалась чтица. – Когда летели сюда, такого не было.
– Да и правда… какието толчки и рывки… Ну, ладно! Чи
тай дальше. Я заинтригована!
640
Георг Альба
– Тогда слушай: «...Когда готовилась постановка «Бедной
Лизы» по повести Карамзина на малой сцене БДТ я, расска
зывая Георгию Александровичу Товстоногову о замысле спек
такля, не прочел, а напел ему стихи Юрия Ряшенцева, кото
рые должны были звучать со сцены как зонги. Композитора
еще не приглашали – я пел чтото свое. «Никакого компози
тора не надо, – неожиданно сказал Товстоногов. – То, что вы
поете, должно войти в спектакль». Я был ошеломлён. Тем вре
менем фантастическая идея начала стремительно воплощать
ся в действительность. Позвали заведующего музыкальной
частью театра и мы приступили к работе». Для меня до сих
пор остается загадкой, как растерянный завмуз умудрился
«перевести в музыку» тот чудовищный набор, состоявший из
ужимок, прыжков, ценных, но туманных указаний в области
правой, а также левой руки, предложенных будущим «ком
позитором» Марком Розовским!
– Товстоногов тоже был посвоему авангардистом, если
допускал такую профанацию, – нахмурилась Толстикова.
– Все они такие, режиссеры эти. У всех в головах вместо
мозгов «Черные квадраты» понатыканы!
Вдруг громкий железный голос сообщил: «Уважаемые пас
сажиры! По техническим причинам наш аппарат сбился с
курса и мы должны сделать вынужденную посадку в весьма
отдалённом периоде истории. Просьба сохранять спокой
ствие и не вставать с мест».
– В каком периоде истории? Куда нас занесло? Хочу до
мой! – раздались истерические вопли.
– Не огорчайтесь! Сюда билетики стоят намного дороже,
чем те, которые приобрели вы, – успокаивал вдруг повесе
левший робот. – Мы оказываемся в эпохе жизни двенадцати
цезарей. Здесь вы не соскучитесь…
Смачное «хрясть» с броском внутренностей к горлу свиде
тельствовало о недостаточно плавном касании поверхности.
– Тогда ещё не было хороших посадочных площадок.
Сплошные валуны, – пояснила, будучи знатоком всего,
Спиртнова и громко икнула.
641
Зона Кобзона
Глава 14 (а). Божественный Юлий. Корчагин Кафка.
Дамы переглянулись. Где мы? Куда нас занесло? Интерьер
просторного помещения соответствовал понятию: «в гречес
ком зале» по Аркадию Райкину. Колонны, пилоны, мрамор,
мозаика, фонтаны, павлины бродят, поют райские птички,
яркий солнечный свет подчеркивает эту несусветную райс
кую обстановку (и птички райские, и сам сатирик Райкин!).
На троноподобном стуле с высокой спинкой восседает муж
чина средних лет, облаченный в тунику, в сандалиях, с лавро
вовым венком на плешивой голове. Он явно позирует. И есть
кому. Поодаль примостился живописец с мольбертом и все
ми остальными атрибутами его пачкающего ремесла. Дамы
всмотрелись в лицо художника. Ба! Да это же сам Глазуньин!
Онто как здесь оказался? Мы, понимаешь, на «Машине вре
мени». А он каким макаром?
– Я лично знаком с Макаром и прибыл сюда еще раньше
вас, – не поворачивая головы, ответил Иона Сталактитович,
прочтя немой вопрос и ответив на него
– Хоть бы «здрастьте» сказали для начала, – упрекнула
привыкшая к галантностям Толстикова
– Ну, здрасьте! И что дальше? Выто с какого хрена здесь?
Тут «черных квадратов» нету, и не ищите
– А где здесь ближайший табачный киоск? – спросила о
насущном Спиртнова.
– Откуда здесь киоск? Здесь не курят. Вы же пребываете во
времени правления Юлия Цезаря. Тогда ещё табаком не ба
ловались.
– А как же с куревом? – спросила и Толстикова с мольбой
во взоре. – У нас сигареты кончились
– Так и быть угощу, – он достал из складок своей рубенсов
ской кофты слегка початую пачку «Мальборо».
– А можно по две?
– Да берите всю! Я прихватил с собой несколько блоков,
так как работа здесь долгая. Картина историческая, сами по
нимаете.
– Ой, спасибочки! – дамочки защёлкали зажигалками и
задымили.
Фигура позировавшего нервно задёргалась и ноздри его
зашевелились, учуяв неприятный запах.
642
Георг Альба
– Вы только не частите! Они здесь к табаку непривычные,
хотя дым благовоний приемлют, – пояснил Глазуньин, щед
ро наляпывая краску на холст
– Он кто будет, этот хмырь? – поинтересовалась Спир
тнова.
– Не узнаёте? – ухмыльнулся живописец. – Сам Юлий
Соломоныч!
– Гусман? Кэвээнщик? – ляпнула Толстикова.
– Какой кэвээнщик? Эх, бабоньки! А еще интеллектуал
ки… Да, это же сам великий Юлий Цезарь! Историю в школе
плохо проходили…
Позировавший гордым кивком головы идентифицировал
себя и сменил позу.
– Вы, Юлий Сергеич, продолжайте свой рассказ, – обра
тился к модели художник. – Не обращайте внимания на по
сторонних.
– На шестнадцатом году я потерял отца, – заговорила
фигура голосом, напомнившим дамам голос робота во время
полёта (не один ли артист играет?). – Год спустя, уже назна
ченный жрецом Юпитера, я расторг помолвку с Коссуцией,
девушкой из всаднического, но не очень богатого семейства,
с которой меня обручили еще подростком, – и женился на
Корнелии, дочери того Цинны, который четыре раза был
консулом.
«Ишь ты, привереда какой», – подумала Спиртнова и зап
левала окурок, бросив его на мраморный пол (ничего, мол,
рабы подметут)
– Вскоре она родила мне дочь Юлию. Диктатор Сулла ни
какими средствами не мог добиться, чтобы я развелся с нею.
Поэтому, лишенный и жреческого сана, и жениного прида
ного, и родового наследства, я был причислен к противни
кам диктатора и даже вынужден скрываться
(Толстикова нервно вновь потянулась за сигаретой, но сдер
жалась)
– Несмотря на мучившую меня перемежающуюся лихо
радку, я должен был почти каждую ночь менять убежище,
откупаясь деньгами от сыщиков, пока, наконец, не добился
себе помилования с помощью девственных весталок и своих
родственников и свойственников – Мамерка Эмилия и Ав
релия Котты.
643
Зона Кобзона
(Потянулась к пачке и Спиртнова, но одумалась).
– Сулла долго отвечал отказами на просьбы своих предан
ных и видных приверженцев, а те настаивали и упорствова
ли; наконец, как известно, Сулла сдался, но воскликнул, по
винуясь то ли божественному внушению, то ли собственному
чутью: «Ваша победа, получайте его! Но знайте: тот, о чьем
спасении вы так стараетесь, когданибудь станет погибелью
для дела оптиматов, которое мы с вами отстаивали: в одном
Цезаре таится много Мариев!».
– Каких еще «оптиматов»? – переспросила Спиртнова Тол
стикову.
– Да хрен их знает! Мне уже наскучило это занудство. Да
вайка лучше поищем, где тут туалет.
– Если табак не признают, то, может, и сортирами не обза
велись?
– Ну ты скажешь! Помнишь у Маяковского: «…сработан
ный еще рабами Рима».
– Это же про водопровод.
– Где первое, там и второе. Пошли поищем.
И подруги под монотонную речь рассказчика устремились
на поиски.
* * *
В дверь издательства «Грозныйпресс» робко постучали.
«Наверное, какогото новенького принесло», – мысленно
потёр руки Малюта, исполнявший по совместительству и роль
швейцарацензора.
Робкий стук повторился.
– Ну заходи, коль не из налоговой полиции! – молодецки
заорал и машинально схватился за всегда висевший на поясе
остроотточенный интеллектуальной мыслью и небывалой
эрудицией редакторский топор
Дверца со всхлипом приоткрылась (специально петли не
смазывали, чтобы жалостливей было), гирькапротивовес,
как и положено, не сильно ударила вошедшего по кумполу
(мол, не посмотрим, что великий!) Посетитель тихо ёкнул на
подкосившихся ножках, но удержался на плаву.
– Ты хто буш, мил человек? Писака, поди?
– Да, я писатель, – тихо, но с достоинством ответил скром
но одетый молодой человек чахоточного вида.
644
Георг Альба
– Зватьто как?
– Кафка Корчагин я. Не слышали?
– Авангардист, наверное?
– Нет. Скорее экзистенциалист, как меня и мой стиль ста
ли называть позднее…
– Главное, чтобы не сионист, – подобрел Малюта и ши
роким жестом пригласил гостя в редакторскую горницу, тол
кнув легонько сапогом соседнюю дверь. – Правда, главный
приболел слегка и сам принять не может. Ты уж извини, эк
зерсист ты наш.
– Нет, бесов я не изгоняю.
– А что так?
– Время на всё не хватает…
Они вошли в полутемное помещение приемной и одно
временно княжеской спальни. Горело несколько тощих све
чей и стоял богатырский дух перегара. Иван Василич зали
вался храпом, лежа поперек широченной кровати, будучи
одетым и в сапогах. Малахай валялся на полу. Всегда, как пи
онер, готовые к употреблению розги мокли в чане. Пол был
усеян листами бумаги формата А4 (отвергнутые рукописи) с
отпечатками сапожищ как главного, так и его помощника. В
глубине комнаты в темном углу стонал вздернутый на дыбу за
своих «Опричников» писатель Зарокин. Он как «отче наш»
повторял одно и тоже: «Зарекаюсь, каюсь, каюсь больше
про них не писать». Ближе к свету, проникавшему сквозь за
тянутое рыбным пузырём оконце, висел на крючьях жирный
Зыков, неожиданно впавший в немилость. Рядом из большо
го алюминиевого бакачанакастрюли с надписью «Общепит»
торчали конечности очередного четвертованного автора, до
жидавшиеся автотранспорта, чтобы быть отвезенными на
писательскую свалку в поселке «Переделкино». Над всем этим
безобразием висел на стене лоузнгплакат «Как их не переде
лывай, а четвертовать лучше»
Малюта усадил гостя за многострадальный, умытый сле
зами многих борзописцев, стол. Достал откудато литровую
бутыль мутной жидкости, два заляпанных граненных стака
на и большую луковицу, которая чудесным образом мгновен
но очистилась от шелухи, предлагая себя для закуски и доба
вив специфического запаха в общую атмосферу.
645
Зона Кобзона
– Самогон не пьёмс, – отстранился ручонкой гость, ког
да хозяин вознамерился виртуозно разлить.
– Тебе «Хеннеси», что ль, подавай?
– Я не разбираюсь и в теннисе, – полез за пазуху гость и
достал пухлую кипу мятой бумаги.
– Ну как хошь! – Малюта плеснул себе, опрокинул в пасть,
крякнул и занюхал луковицей. – Ну, читай тогда. Только тише,
чтоб Главного не разбудить.
– Можно я сначала немного о себе…
– Валяй, но недолго! – Малюта снова плеснул и весь цикл
повторил
– В середине января у меня вновь случилось тяжелейшее
обострение туберкулёза…
«Не хватало еще от него заразиться», – тревожно подумал
Малюта и воткнул в каждую ноздрю по кусочку луковицы.
– ...Страховое агентство, в котором я работал, в очеред
ной раз предоставило мне отпуск для лечения, и я в январе
уехал в горный пансионат в Шпиндлермюле
«Ишь ты… в пансионат! А мы здесь прозябаем», – Малюта
с горя еще плеснул себе.
– Там я страдал от одиночества и в тоже время
сторонился пансионеров. Я мечтал о приезде Милены и
боялся её приезда…
– Что так? Плохо, что ли с эрекцией?
– И с этим тоже…
– После лука знаешь как стоит! Как дрова. Вот сейчас хоть
кого трахнуть могу… Извини, что перебил, – из жалости, что
ли, к чахоточному Малюта вдруг ощутил прилив нежности и
правый глаз, под которым торчал больший кусок луковицы,
увлажнился
– Меня мучила бессонница,… но именно там я и начал
свой роман.
– Правильно. Когда не спится, только романы и писать…
Как назвал?
– «Замок».
– Хорошее название. Просто, коротко и ясно. Это я тебе
как редактор говорю. А еще лучше бы – «Тюрьма» или «Ла
герь». Правда, длиннее… У тебя лучше. Молоток!
– Послушаете? – автор зашелестел листами.
646
Георг Альба
– Охотно! Только не громко… – содержимое емкости еще
убавилось на стакан, а со стороны кровати несся уже не храп,
а рёв
– «Хозяин встретил гостя приветствием. На втором этаже
была приготовлена комната. «Княжеский покой», – сказал
хозяин.
– Прям, как у нас, – Малюта подпёр голову рукой и заме
тил, что из правой ноздри лук выпал и слезливость прекрати
лась.
– «Это было большое помещение с двумя окнами и стек
лянной дверью в промежутке между ними; размеры этой сты
лой комнаты удручали. Немногочисленные предметы обста
новки стояли у стен на удивительно тонких ножках – можно
было подумать, что они железные, но они были деревянные.
Гость постоял у одного из окон, вглядываясь в темноту ночи,
затем двинулся к стеклянной двери.
– На балкон попрошу не выходить, – сказал хозяин, – там
опорная балка немного поветшала»
«Ишь ты, у них и балкон. А мы здесь в подвале ютимся.
Мэр всё успокаивает: скоро переведем вас в новое помеще
ние. Вы этого достойны. Дни идут и ни фига…» – Малюта
заплакал и левым глазом, заменив в левой ноздре кусочек лука
на свежий
– «Вошла горничная и, прибирая чтото около умываль
ника, спросила, достаточно ли натоплена комната. Гость кив
нул».
– И горничная у тебя там! А каково нам тут одним без бабы
управляться? – воскликнул в сердцах Малюта и засосал из
горла.
– Прошу меня не перебивать, – взбрыкнул автор и закаш
лялся.
– Ну вот, теперь микробов здесь напустишь. У нас же здесь
не туберкулёзный профилакторий. Читай уж!
Сплюнув в платок, автор продолжил: «Никакого неудо
вольствия он пока не выказывал, однако не раздевался, а так
и ходил по комнате в плаще, с палкой и шляпой в руках, слов
но еще не был уверен, останется он здесь или нет. Хозяин сто
ял рядом с горничной. Неожиданно зайдя им обоим за спину,
гость крикнул: – Что вы шепчетесь?».
647
Зона Кобзона
– Чтец, войдя в раж, тоже громко крикнул, отчего со сто
роны кровати храпвой вдруг внезапно прекратился и скри
пучий голос сумрачно спросил:
– Что здесь у вас происходит?
Самодержец сел, потянулся, рыгнул, схватился за голову
и сделал рукой призывное движение, давно известное помощ
нику. Тот мгновенно подскочил с полным стаканом и поло
винкой луковицы. Царь хряпнул, занюхал, довольно икнул
и повторил вопрос, но уже с менее драматической интона
цией:
– Что здесь у вас происходит, я спрашиваю?
– Новый автор знакомит со своим романчиком, Ваше Пре
освященствоВеличество.
– Почему меня не разбудил? Мне тоже послушать охота…
– Виноватс. Вы так крепко почивали, что не осмелился
нарушить…
– Зарекаюсь, каюсь, каюсь, – заканючило из зарокинско
го угла
– А этот все еще на дыбе? – Иван Василич грозно глянул
на наказанного. – Какой живучий оказался. Снимай его! Я
сам его четвертую
Царь проснулся, явно в дурном настроении, так что и опох
мелка не помогла. Поэтому не будем описывать последую
щий ход событий, дабы не травмировать нежного читателя
Глава 15. Божественный Август. Замок, в котором
закалялась сталь
Наскоро, боязливо зыркая по сторонам, подруги помочи
лись под ближайшим кустиком. О том, чтобы побольшому и
речи не шло. Да и нечем. Кроме сигарет ничегошеньки во рту.
Ни былинки, ни соринки, ни макового зернышка, нини. Но
голод не тетка, как говаривал Юлий Цезарь. Пустились на
поиски пропитания. Благовоспитанные римляне в страхе от
шатывались от странного вида женщин, одетых в экзотичес
кие одежды. Поднимая клубы пыли, по Аппиевой дороге ле
гионеры гнали толпу рабов. Суровый Спартак выделялся сре
ди себе подобных гордой осанкой и вызывающим взглядом.
648
Георг Альба
Видно, вынашивал план восстания, а может, и либретто ба
лета сочинял
– Ну, вылитый Марис Лиепа, лучший его исполнитель всех
времен, – воскликнула Спиртнова. – Будет, что рассказать:
самого тренера «Спартака» видела…
Голодающие забрели в местный парк культуры и отдыха,
где росли без присмотра финиковые пальмы, фиговые дере
вья, миндаль и инжир. А виноградные лозы так и лезли сами в
руки, как тут не сорвёшь.
– Косточки только выплёвывай, – посоветовала более
умудренная Толстикова. – А то аппендицит заработаешь
Набив животы чем боги послали, и теперь опасаясь не
штатной реакции желудков, побрели дальше и остановились
возле некой ротонды, в тени которой вновь увидели худож
ника с мольбертом и позировавшего римлянина. Подойдя
ближе, даже со спины узнали фигуру Сушилова.
– И вы здесь? Какими судьбами? – бросилась ласточкой в
объятья скромника развязная Спиртнова.
– В командировочке творческой от Союза Художников.
Получил заказ написать парадный портрет Божественного
Августа
Услышав своё имя, фигура с достоинством поклонилась.
– А на чем добирались? – спросила в лоб Толстикова.
Академия организовала спецрейс «Машины времени»,
сделав большую скидку в цене билета, благодаря моему зва
нию…
– А закурить не найдется? – перебила Спиртнова, ожидая
неминуемого табачного кризиса (в пачке остались две после
дних).
– Он же не куряка. Забыла? – опередила отказ художника
Толстикова. – Можно хоть мы немного понаблюдаем за ва
шим творческим процессом?
– Пожалуйста, располагайтесь.
Дамы брякнулись на соседнюю мраморную скамью и ощу
тили снизу желанную прохладу. На солнцето, наверно, за
тридцать. Хотя при таком контрасте можно заработать и вос
паление придатков, между прочим…
– Дорогой Август Семенович, продолжайте свой рассказ,
649
Зона Кобзона
– выдавил на палитру с полтюбика кадмия Сушилов и сделал
решительный мазок
Лицо императора озарила улыбка триумфатора и он открыл
рот:
– Родился я в консульство Марка Туллия Цицерона и Гая
Антония, в девятый день до октябрьских календ, незадолго
до рассвета, у Бычьих голов в палатинском квартале, где те
перь стоит святилище, основанное вскоре после моей смер
ти.
Дамы переглянулись. Опять клоны? Клон на клоне сидит
и клоном погоняет. Куда ни глянь, везде клон. Цивилизация
катится под уклон.
– Мою детскую маленькую комнату, похожую на кладо
вую, до сих пор показывают в загородной усадьбе моего деда
близ Велитр и окрестные жители уверены, что там я и
родился.
– Видишь, и у них были проблемы с жильем, – заметила
Толстикова.
– Входить туда принято только по необходимости и после
обряда очищения, так как есть давнее поверье, будто всяко
го, кто туда вступает без почтения, обуревает страх и ужас.
– Хорошо, что предупредил, а то я уж хотела тебе предло
жить туда наведаться, – легонько толкнула в бок подругу
Спиртнова.
– Это подтвердилось недавно, – продолжал пугать Боже
ственный Август, – когда новый владелец усадьбы – то ли слу
чайно, то ли из любопытства – решил там переночевать, но,
спустя несколько часов, среди ночи, был выброшен оттуда
внезапной неведомой силой, и его вместе с постелью нашли,
полуживого, уже за порогом.
– А где нам переночевать? – встревожилась Толстикова,
глянув на небо. – Уж Герман близится, а лавочки всё нет!
– Под кусточком, под мосточком. – хихикнула неунываю
щая подруга и почувствовала тревожное брожение в животе.
– Уж не беременна ли я?
– От кого ж ты могла залететь? От фиников?
Дамы дико заржали, отчего Божественный Август вздрог
нул, а Сушилов мазанул не туда.
– В четыре года я потерял отца. На двенадцатом году я про
650
Георг Альба
изнёс перед собранием похвальную речь на похоронах своей
бабки Юлии.
– Ай да фрукт! Бабку в гроб вогнал и еще похвалялся, –
осудила Толстикова, тоже почувствовав неладное в кишках.
– Еще четыре года спустя, уже надев тогу совершеннолет
него, я получил военные награды в африканском триумфе
Цезаря, хотя сам по молодости лет в войне не участвовал. Ког
да же затем мой внучатый дядя отправился в Испанию про
тив сыновей Помпея, то я, еще не окрепнув после тяжкой
болезни, с немногими спутниками, по угрожаемым против
ником дорогам, не отступив даже после кораблекрушения,
пустился…
Дамы, недослушав, тоже пустились бегом в уже известный
им «парк культуры и отдыха имени Брута», и под ближайши
ми кустами отдались во власть распиравших их «чувств». Вот
как есть без разбору разные фрукты натощак, да еще и немытые.
* * *
– Сразу видно, что ты хороший писака, хоть и дохляк, как
наш Чехов, – похлопал Иван Василич гостя по тощей сгорб
ленной спине, завершив четвертование Зарокина. – Как, го
воришь, зовутто?
– Кафка Корчагин.
– А по батюшке как тебя величать прикажешь? – доволь
ный качественной рубкой царь стал сама любезность, чего за
ним не наблюдалось последние столетия.
– Прустович.
– Хрустович? Слышал, как у Зарокина косточки под топо
риком хрустели?
– Прустович. «Пэ» вначале.
– Да уж прости тугоухого. Это меня еще при взятии Каза
ни один подлюгахан палицей оглоушил. С тех пор и путаю
«Пэ» с «Хэ»
Вспомнив иные, неприличные, слова, скрывающиеся под
«Пэ» и «Хэ», царь засмеялся в бороду.
– А за что вы, Ваше Величество, господин главный редак
тор, с писателями так строги? – осмелел Корчагин.
– Да потому что таланта ни на грош, а и пишут и пишут…
Бумаги на них не напасёшься, да еще и просят – позолоти,
мол, ручку. А вот хрена вам лысого! Дыба по вам вся изрыда
651
Зона Кобзона
лась, а крючья, розги да острый топор ждут не дождутся ког
да же…
– Прав Великий Князьбатюшка, – подъялдыкнул до того
лишь молча сдерживавший икоту Малюта. – С ними нельзя
цацкаться! Развели, понимаешь, здесь «пенклуб» какойто!
Одна пена от них… И пиво разбавленное, как моча пенсионера!
– А как твой романто называется? Напомни старику, –
снова ласково заговорил царь.
– «Замок».
– Послушай совет старика, молодой человек. Назови по
точнее: «Замок, в котором закалялась сталь»! Лады? Коль ты,
в самом деле, Корчагин, а не Пелевинмелевин какой…
– Прикольно, Ваше Величество, – поддержал Малюта. –
Настоящий сюр!
– Дальшето будете слушать или сразу в печь или печать?
– робко промямлил автор, зашелестев листами.
– Ешшо послушаем! Уж больно хорошо написано. Талант,
как говорится, не пропьёшь. Кстати, Малюта, организуйка еще
пузырь, а то тут курам насПех допить осталось на донышке!
– Щас мигом! – помощник кинулся в подсобку и приво
лок новую четверть.
– Теперь читай, – повелел царь, крякнув и занюхав
– Глава тринадцатая, – известил автор.
– Люблю несчастливое число, – зажмурил глаза царь, при
готовившись. – Тринадцать апостолов, например…
– «Едва только все они вышли, Ка сказал помощникам:
«Убирайтесь вон!»
– Кто этот «Ка»? – не понял царь.
– Имя такое, – буркнул Кафка. – Я же про себя пишу. Вот
Кафка и есть «Ка»! И не перебивайте, иначе читать не буду.
Царь, ошеломлённый таким бесстрашием тщедушного
автора, опешил и притих
Автор продолжил во внезапной гробовой тишине (даже
Малюта перестал сопеть, вынув куски лука из ноздрей):
– «Озадаченные этим неожиданным приказом, они послу
шались, но, когда Ка запер за ними, они тотчас запросились
обратно, заскулили и застучали в дверь».
И впрямь, во входную дверь ктото робко, но часто засту
чал и заскулил.
652
Георг Альба
– Кого черт принес? – пошел посмотреть Малюта и рас
пахнул дверь.
– Это я, Селевин. Разрешите войти.
– Ах, Белевин? Легок на поминках! По тебе давно в чане
розги мокнут, – рассмеялся нехорошим смехом Иван Васи
лич.
– Я новый роман написал, – достал из авоськи рукопись
гость.
– Ясно, что новый! Старые мы не принимаем, – царь сде
лал приглашающий жест. – Садись, вот сначала послушай
коллегу, а потом уж и тобой займемся. Малюта, плесни ему.
– Я в завязке, Ваше Благородие, – вошедший робко при
мостился у края стола.
– Ничего, развяжешь. Зато порку легче перенесёшь.
– Мнето продолжать? – напомнил о себе Кафка и каш
лянул.
– Валяй! Тишина, господа! – стукнул по столу кулачищем
царь, отчего емкость подпрыгнула, а стакан сам опрокинулся
в горло гостю
– «Вы отстранены! – крикнул чтец. – К себе на службу я
вас никогда больше не возьму». Этого они, конечно, перенес
ти уже не могли и заколотили в дверь руками и ногами. «Об
ратно к тебе, господин», – кричали они так, как будто Ка –
это твердая земля, а они вотвот захлебнутся в волнах. Но Ка
не знал жалости, он с нетерпеньем ждал того момента, когда
невыносимый шум заставит вмешаться учителя»
Во входную дверь снова заколотили, но уже дерзко и гром
ко, руками и ногами. И раздалось мерзкое и отрезвляющее:
– Откройте немедленно! Финансовая инспекция!
Глава 16. Тиберий. Хоть сигары! Сенсация в мавзолее и пожар
– Отец мой Нерон был в александрийскую войну квесто
ром Гая Цезаря и, начальствуя над флотом, много способство
вал его победе. За это он был назначен понтификом на место
Публия Сципиона и отправлен в Галлию для устройства ко
лоний, среди которых были Нарбон и Арелате. Однако после
убийства Цезаря, когда в страхе перед новыми смутами все
653
Зона Кобзона
как один принимали решение предать это дело забвению, он
предложил даже выдать награду тираноубийцам… – позиро
вавший в тени масличного дерева субъект перевёл дух.
– Понятненько, понятненько, – тихо приговаривал Пи
кассонов, старательно разглаживая мастихином только что
то выдавленную из тюбика на холст желтую «гусеницу»
– Некоторые полагали, что я родился в Фундах, – продол
жал Тиберий, – но это лишь ненадежная догадка, основан
ная на том, что в Фундах родилась моя бабка по матери и что
впоследствии по постановлению сената там была воздвигну
та статуя Благоденствия
Вирус выдавил очередную «гусеницу» и снова размазывал
её по холсту, научившись этой щедрой на расходование кра
сок манере у знаменитого Таира Салахова еще в советские годы
– Младенчество и детство были у меня тяжелыми и не
спокойными, так как я повсюду сопровождал родителей в их
бегстве.
– А у кого они были легкими? – тяжело вздохнул худож
ник.
– В Неаполе, когда они тайно спасались на корабле от на
стигающего врага, я дважды чуть не выдал их своим плачем,
оттого что люди, их сопровождавшие, хотели отнять меня
сперва от груди кормилицы, а потом вырвать и из объятий
матери, когда нужно было облегчить ношу слабых женщин.
– Ах, как это жестоко отрывать младенца от груди, – вос
кликнула Толстикова, услышав конец фразы и вспомнив о
своем далеком.
– Ну и что? Пусть на соску переходит, – неудачно пошутила
бездетная Спиртнова и, глянув на живописца, заорала: – Ты
глянька, и Вирус здесь! Каким хреном их всех сюда занесло.
– Может и «Черный квадрат» здесь гденибудь припря
тан? Вот и будет полный пиз…, так сказать, дежавю твою мать!
– выругалась Толстикова, задней мыслью сообразив, что у
Вируса, наверное, можно будет стрельнуть закурить
– У меня только сигары, – он радостно простер запачкан
ные краской руки для объятий, заодно прочтя направленную
на него энергетически перенасыщенную желанием никоти
на мысль
– Сойдут и сигары, – обрадовалась Толстикова. – Будем
654
Георг Альба
как работницы табачной фабрики в опере «Кармен» сигары
смолить!
– А откуда вы здесь? – не мог поверить глазам художник.
– От верблюда, – отрезала находчивая Спиртнова. – А ка
ким ветром вас всех сюда принесло?
– Кого всех?
– Глазуньин с Сушиловым тоже здесь ошиваются. Пишут
Цезарей, видите ли, будто своих царей им маловато
– Ну, так это инициатива нашего царябатюшки Ёсь Да
выдыча, – выдал тайну, по обыкновению, болтливый Пикас
сонов. – Хочет, чтобы портреты цезарей как раньше портре
ты членов Поллитрбюро в количесте двенадцати, телезри
тели несли на Первомайском параде. И еще его –тринадца
того цезаря тоже
– Ишь ты, скромник какой наш Промзон, не то что пре
жние Брежние! – проснулась в Толстиковой в прошлом ярая
диссидентка.
– А вы, простите, в каком палаццо остановились? – спро
сил Вирус и, обернувшись к позировавшему, разрешил тому
передохнуть.
– Ночевали на лавочке в «парке культуры и отдыха имени
Брута». Этого здесь недалеко, на берегу Тибра. Красота, све
жий воздух, ночи теплые.
– Может, ко мне бы переселилась. Я в пятизвездочном…
Просторные апартаменты
– Так ты, наверное, там со своей этой выдрой? – помор
щилась Толстикова. – С этой дурой угорелой?
– Нет. С ней я недавно развёлся. Это был сплошной «не
выносимонов»
– Охмурила проклятая… – утер навернувшуюся слезу раз
веденный.
– Ну и правильно! Давно было пора, – зазвучал дружный
унисон.
– А грузин с тобой? – вдруг вспомнив, насторожилась
Спиртнова.
– Нет. Его я тоже рассчитал. Нечист на руку слуга оказал
ся. Воровал столовое серебро. В основном ложки. Продавал
их Ури Геллеру. А тот гнул, портя добро. Так что, Ёсь Серио
ныч вернулся к себе в Мавзолей. Теперь и телезрители до
вольны и ложки целы.
655
Зона Кобзона
– Мне продолжать позировать или как? – раздался беспо
койноскрипучий голос Тиберия.
– На сегодня хватит. Видишь, ко мне гости пришли. При
ходи завтра в это же время.
– Лады, – ответил посвойски римлянин и спрыгнул с пье
дестала.
Заметим, что за несколько сеансов художник успел обучить
натурщика не только словечку «лады», но и более крепким
выражениям, тем самым, вживив свежие элементы в мерт
вую, как осенние листья, латынь.
* * *
Ильич, лежа на спине и согнув одну ногу в колене, а на нее
положив другую (любимая поза философов), с грудой томов
своего собрания сочинений вместо подушки под головой,
листал глянцевый журнальчик с ушастым зайчиком на облож
ке, любуясь обнаженными красотками в позах одна другой
непристойнее. Серебристая стайка как нимб вилась вокруг
его сократовского лба. Неравную борьбу с неистребимыми
насекомыми давно прекратил, здраво решив, что победа над
ними также невозможна, как и победа мировой революции.
Никакой нафталин их не берёт! И принял, наконец, христи
анскую истину, так как все же был крещенным, – «живи и
давай жить другим». Короче, как говорил целинниккукуруз
ник: «Хай живе!». Сосед предавался сладостному курению,
воображая себя то речным волжским колесным пароходом,
то паровозом траурного поезда, везшего почившего учителя
соседа из Горок. Табака, то есть «куриной слепоты», не жа
лел, потому что сделал большие запасы лучшего голландско
го сорта «Куриная слепотафлор», выменяв ее у Ури Геллера
на серебряные ложки, похищаемые регулярно в доме худож
ника Пикассонова.
– Ну как журнальчик? – повернувшись к Ильичу, спросил
Коба. – Нравится? Наверное, посильнее «Фауста» Гете будет, а?
– Дааа… Куда там нашей «Искге»! Даже у меня «вечно
неживого» в пгомежности на подъем дело пошло. И кто ж та
кую кгасоту выпускает?
– Отечественное издание, – выпустил и Сталин дымовую
656
Георг Альба
струю. – «Русский плэйбой» называется. Не зря же мы с вами
великую сексуальносоциалистическую революцию делали?
– Ох, не зря! Даже зачесалась ноздгя, – Ленин надрывно
чихнул, напугав мирно резвившуюся моль.
В этот момент снаружи постучали.
– Какая падла пожаловала? – скривился Сталин. – Вхо
дите, входите!
В дверях показался грузный гражданин выше среднего ро
ста в кавказском одеянии. На плечах бурка, на голове папаха,
кинжал у пояса. Правда, рожу вошедший имел православную.
– Здрасьте!
Кавказец, не продемонстрировав никакого акцента, реши
тельно подошел к гробу Сталина. Ленин с обидой покосился
– почему, мол, не ко мне, как к основоположнику?
– Товарищ Сталин, вы меня не помните? – расплылся в
рязанской улыбке лжегорец.
– Гексаген Геннадьевич? – Коба продемонстрировал цеп
кую память подпольщика.
– Если можно, то лучше наоборот. Геннадий Гексагено
вич. А хотите и просто Гена или даже – Генка…
– Генка, Генка! Подгогела пенка! – стал дразниться Иль
ич, подняв себе пенис и настроение «Плэйбоем»
– Владимир Кузьмич, что с Вами? Успокойтесь! Вот как на
вас эротикато подействовала. Человек, может, по делу при
шел, а вы дразнитесь.
– Можно я вас для конспирации буду называть Нитро
глицерин Тротиллович? – развеселился и Сталин, не пере
ставая пыхтеть трубкой
Моль, привыкшая ко всему, весело резвилась в густых клу
бах едкого дыма
– Конечно, конечно, – согласился гость. – Даже буду ам
моналом или динамитом.
– Ну ладно, к делу, – посерьёзнел Коба. – По какому воп
росу?
– Дело в том, что мы с вами дальние родственники, това
рищ Сталин.
– Это, с какого же бокуприпёку?
Ленин даже отложил журнальчик в ожидании некой ра
зоблачительной сенсации. Неужели еще ранее неизвестный
внебрачный сын обнаружился? Ну и на****овался Коба вме
657
Зона Кобзона
сто того чтобы Царицын защищать! И она, сенсация, после
довала
– Дело в том, что ваша девичья фамилия Джугашвили, а
моя Зюгадин.
Джуга и Зюга – есть один и тот же осетинский корень, про
износимый немного поразному. Можно сказать также: Зю
гашвили и Джугадин. Так что, мы с вами носим фактически
одну фамилию и, значит, происходим из одного рода, поэто
му и являемся дальними родственниками. Поняли?
– Понэл, понэл, – у вождя от волненья погасла трубка и
обострился акцент. – Ты может, на какое наследство рассчи
тываешь? Так у меня почти как у Петра Первого. «У Пэтра
Вэликаго близких нэту никого. Только лошадь и змея – вот и
вся его семья!».
– Это про памятник в Ленинграде, – проявил осведом
ленность родственничек.
– А у мэна только вот эта трубка и дырявые сапоги! – Ста
лин сильно разволновался. Всякое было в жизни: и Троцкий,
и предательство друга Адольфа. Но чтобы такое!
– Чего, собственно, молодой человек вы хотите? – при
шел на помощь соседу Ильич. – Пго детей лейтенанта Шмид
та слышали?
– Так как я и моя партия продолжаем ваши дела, вожди вы
наши дорогие, то раз обнаружилось кровное родство, это уп
рочит наше дело… Мы же коммунисты, и боремся с превос
ходящими силами противника, а вы о какомто наследстве.
Наследство только идеологическое!
Сталин забрыкал ножками и захрапел. Уж не повторяется
ли история 1953 года? Трубка выпала из ослабевшей руки и
покатилась по полу. Непрогоревшая «слепота» высыпалась на
войлочное покрытие, которое охотно стало тлеть, образовы
вая быстро расползавшееся черное пятно
– Не видите, человеку плохо? – заволновался Ленин, за
метив как соседа заколдобило. – Зачем же так волновать?
– Извините, товарищ Ленин! Я не хотел. Не предполагал,
что это их так расстроит… – И гость попятился к выходу от
греха подальше
– Вгача, вгача! Вызовите скогою! Охгана, охгана, где вы?
Немедленно задержите и агестуйте этого меньшевика!
Гость покинул помещение, все более наполнявшееся ед
658
Георг Альба
ким дымом горевшего ковра. Ленин вспомнил, что охрана
именно сегодня в честь предстоящего праздника 8 марта от
пущена слишком рано. А врачей не дозовешься по старой рос
сийскосоветской традиции. Веселые краснооранжевые
языки пламени уже лизали днище гроба соседа. «Ну и ладно,
– подумал Ильич, – умру как индус: там ведь сжигают». И,
отмахиваясь журнальчиком от дыма, запел интернационал.
Моль, не приемлющая индийских традиций, всем семей
ством полетела к выходу.
Глава 17. Гай Калигула. На крыше Дома Пашкова.
– Прозвищем «Калигула» («Сапожок») я обязан лагерной
шутке, потому что подрастал среди воинов, в одежде рядово
го солдата. А какую привязанность и любовь войска снискало
мне подобное воспитание – это лучше всего стало видно, ког
да я одним своим видом, несомненно, успокоил солдат, воз
мутившихся после смерти Августа и уже готовых на всякое
безумство, – натурщик умолк, отгоняя от потного лица на
вязчивую муху
– Я тоже сын военного, – непреминул похвалиться Шу
мякишев, орудуя кистью. – Мой отец кавалерист!
– Всадник, значит? Кавалерия есть армейская элита…
Можно мне продолжать?
– Валяйте! Только поменьше вертитесь.
– Да мухи проклятые одолели, точно чем этаким вымазан.
– Николай Иваныч, помогите человеку! Возьмите опаха
ло и отгоняйте насекомых
– Может лучше я на барабанчике, дробью попробую от
пугнуть, – обрадовался возможности помузицировать любим
чик партии.
– Не надо на барабане! – заволновался натурщик. – А то
войска сбегутся!
Вняв разумному, Бухарин схватил махалку из хвоста пав
лина и заработал ею как пропеллер или как писатель Веллер.
Живописец, облаченный в свои низменные кожаные доспе
хи и картуз, продолжил писание портрета.
– Вместе с отцом совершил я поездку в Сирию. Воротив
шись оттуда, жил я сначала у матери, потом, после ее ссылки
659
Зона Кобзона
– у Ливии Августы, своей прабабки; когда она умерла, я, еще
отроком, произнес над ней похвальную речь с ростральной
трибуны. Затем я перешел жить к своей бабке Антонии. К де
вятнадцати годам я был вызван Тиберием на Капри. Тогда я в
один и тот же день надел тогу совершеннолетнего и впервые
сбрил бороду, но без всяких торжеств, какими сопровожда
лось совершеннолетие моих братьев
Отвлечемся на мгновение от рассказа Калигулы и разъяс
ним коечто заинтригованному читателю. Да и Мануил Чин
гизович Шумякишев, всемирно известный художник, тоже
на «вневременилёте» (в Петербурге есть филиал турагенства
«Машина времени») прибыл в эпоху цезарей, дабы, следуя
всеобщему поветрию в художественной среде, писать их пор
треты. Как помнит читатель, мы расстались с нашим героем
не в лучшие минуты его бурной жизни (длительный запой,
связанные с ним безобразия, потеря поста директора Эрми
тажа и принудительное лечение). Помним, что и верный Бу
харин отшатнулся от своего барина, с горя подавшись в Мос
кву. По дороге шпионил, как в младые годы, но попутчики
америкашки оказались слишком стары. Поэтому на Голубян
ке добытые сведения не оценили. Покрутившись, повертев
шись в Белокаменной, но так и не сделав карьеры, снова вер
нулся в Питер. К тому времени и художника выпустили из
клиники посвежевшим, помолодевшим, полным сил и твор
ческих планов. Тут и командировочку эту заманчивую подки
нули доброжелатели, жизни прожигатели… Он и согласись.
Плохо ли за казенный счет смотаться на 2000 лет назад и там
набраться новых впечатлений? Это вам не Майами взятое с
боями какоенибудь. И не Канары, где дырявые нары. Тут
поднимай выше! Мануил счастлив – и сабля, и Николай Ива
ныч при нем – только работай. Он и работает, не щадя сил,
только вот курит попрежнему много. Но зато с выпивкой за
вязал. И клянется, что навсегда!
– Однако уже тогда не мог я обуздать свою природную сви
репость и порочность, – продолжал, защищенный от мух
римлянин. – Я с жадным любопытством присутствовал при
пытках и казнях истязаемых, по ночам в накладных волосах и
длинном платье бродил по кабакам и притонам, с великим
удовольствием плясал и пел на сцене. Тиберий это охотно
допускал, надеясь этим укротить мой лютый нрав. Проница
660
Георг Альба
тельный старик видел меня насквозь и не раз предсказывал,
что Гай, мол, живет на погибель и себе, и всем, и что во мне он
вскармливает ехидну для римского народа…
– Ох, как мы с вами похожи, Гай Степаныч, – в сердцах
художник затоптал тысячный окурок и засмолил новую сига
рету. – Продолжайте! Извините, что перебил.
– Немного позже я женился на Юнии Клавдилле, дочери
Марка Силана, одного из знатнейших римлян. Затем я был
назначен авгуром на место своего брата Друза, но еще до по
священия возведен в сан понтифика. Это было важным зна
ком признания…
* * *
Завершая очередную инспекционную командировку в
Москву, свита Воланда и сам Маэстро по обыкновению на
прощанье собралась на крыше знаменитого дома Пашкова,
дабы перед отлетом полюбоваться Белокаменной
– Сколько башенок нафигачили, а квартирный вопрос так
и не решён, – желчно заметил Азазелло, грозно сверкнув жел
тым, как у филина, глазом в сторону ближайшего новостроя.
– А кто на сей раз ведает снесением храмов и строитель
ством вообще? – подставляя Гелле для массажа колено, спро
сил Воланд. – Попрежнему Лазарь Каганович?
– Нет. Сейчас Ресин и сам мэр, – пояснил Коровьев, свер
кнув треснутым пенсне
– Зачем им столько башенок? Не пойму, какой в них прок?
– продолжал интересоваться главный инспектор.
– Да чтоб голубей там разводить, – пояснил охочий до пер
натых Бегемот. – Мэр в млады годы вместо уроков всё голу
бей гонял, вот и теперь решил молодость вспомнить…
– Ну тогда понятно. Голубь – символ мира, как утверждает
художник Пикассонов,– Воланд повернул голову влево и по
смотрел в сторону Брюсовского, где живет великий живопи
сец. – А что это за дым там, в районе Красной. Фагот, вновь
твои проделки?
– Никак нетс, Ваше Всемогущество! Мы с Бегемотом не
причемс!
– Тут причина не в примусе, а в трубке! – хитро мяукнул
кот.
– В какой трубке?
661
Зона Кобзона
– В курительной.
– От трубки пожар? Кто же так неаккуратно покурил?
– Сам Сталин. Повторно дуба дал, а горящий прибор из руки
и выпади, да на ковер, а тот специальным легковоспламеняю
щимся средством демократы пропитали. Он и вспыхни.
– Сколько раз я предупреждал клиентов, – комуто погро
зил Воланд. – Не курите в гробу! Устроите крематорий. Зна
чит, это Мавзолей пылает?
– Как есть он самый! – ответила свита дружным хором
– Так и Хрупский тоже сгорит? – погрустнел Главный,
тайно уважая Вождя Мировой Революции (Сатана сатане глаз
не выклюет!)
– – Наконецто разрешится дилемма: хоронить – не хоро
нить, – весело заметил Коровьев. – А то коммунисты задол
бали: если, мол, тронете тело – восстание поднимем? На «Ав
роре» уже и пушку даже починили…
– Так им, так им! – забормотал плюхнувшийся на площад
ку сухонький старичок в пенсне с топориком в черепе
– Товарищ Троцкий! – обрадовался Воланд. – Наконецто
вы отмщены.
– Да! На все сто, товарищ Воланд. Один меня все «прости
туткой» дразнил, хотя я бы ему ни за какие тугрики не отдал
ся, а другой топориком саданул ни за что. Видите ли, про
филь ему мой не нравился… Горите теперь синим пламенем!
И создатель Красной Армии, заложив большие пальцы за
жилетку, стал отплясывать «семь сорок».
– Очень быстро говорит,
А во лбу топор горит,
– замурлыкал бегемот(Бегемот) в такт.
– Вы веселый дядя Троцкий,
А смогли бы сбацать флотский?
– подпел Азазелло.
Лев Давыдыч без лишних уговоров перешел на «Яблочко».
Откудато снизу, наверное из помещения читального зала,
натурально грянули: хор и оркестр. И вся компания пошла
вприсядку. Один лишь Воланд не участвовал (колено не гнет
ся), но весело хлопал в такт.
(Очень обрадовался и живущий на дне Чудского бывший
император, когда ему донесли, что «шалаш» сгорел вместе с
обитателями).
662
Георг Альба
Глава 18. Божественный Клавдий. Кончина высокого чина.
– Отцом моим был Друз, сначала носивший имя Децима,
а потом – Нерона.
«Знаем, знаем такого, – подумал Глазуньин, работая над
портретом очередного цезаря. – Ваш батюшка хорошую па
мять оставил о себе»
– Ливия была мной беременна, когда выходила замуж за
Августа, и родила меня три месяца спустя. Поэтому подозре
вали, что прижит я от прелюбодеяния с отчимом. Во всяком
случае, об этом был пущен стишок, что везучие родят на тре
тьем месяце.
«Ай да народец эти древние римляне! Сплошной разврат и
прелюбодеяния!» – кисть художника возмущенно прыгала по
холсту, но на качестве работы это не отражалось.
– Этот Друз в сане квестора и претора был полководцем в
ретийской и потом германской войне, первым из римских
военачальников совершил плаванье по северному Океану и
прорыл за Рейном каналы для кораблей – огромное сооруже
ние, до сих пор носящее его имя.
– Товарищ Клавдий, вы больше о себе рассказывайте, –
наскучило художнику про Друза. – Поменьше о других. А то
не уложитесь в отведенное время сеанса.
– Извините, увлекся! О себе, так о себе… Я равно любил и
воинскую славу и гражданскую свободу. Не раз в победах над
врагом я добывал знатнейшую добычу, с великой опасностью
гонясь за германскими вождями сквозь гущу боя, и всегда от
крыто говорил о своем намерении при первой возможности
восстановить прежний государственный строй…
– Да хватит про германцев! Мы тоже от них натерпелись.
О своем детстве валяйте!
– Я родился в консульство Юла Антония и Фабия Афри
кана, в календы августа, в Лугдуне, в тот самый день, когда
там впервые был освящен жертвенник Августу… В младенче
стве я потерял отца, в течение всего детства и юности страдал
долгими и затяжными болезнями, от которых так ослабел
умом и телом, что в совершенных летах считался неспособ
ным ни к каким общественным и частным делам.
Оно и видно, – съязвил Глазуньин, изрядно устав от бол
663
Зона Кобзона
товни натурщика. – Помоему, до сих пор так и не оправи
лись…
Неожиданно поблизости раздался женский хохот и две
подруги в сопровождении Пикассонова показались изза угла
ближайшего здания.
– Смотрика, он уже нового малюет! – заорала Спиртно
ва, указывая длинной сигарой на Глазуньина. – Вот провор
ный какой! Вирус, он тебя обгоняет.
– Куда спешить в жару такую? – спокойно отмахнулся
Пикассонов. – Привет, коллега! Кого пишешь?
– Клавдия, – опустил руки Мануил, понимая что работать
не дадут.
– А много их еще? – поинтересовалась Толстикова, тоже
размахивая сигарой
– Нерона уже Шумякишев пишет, – стал загибать пальцы
Глазуньин.
– Я завтра приступлю к Гальбе, – сообщил Вирус,– Суши
лов принялся за Отона. А еще?
– Виттелий, Веспасиан, Божественный Тит и… Домици
ан, – заглянул в записную книжку Глазуньин. – Кажись, все!
– Тринадцатым будет сам Ёсь Давыдыч! Свой портрет до
веряет писать лишь другу семьи, Гураму Цинандали, – завис
тливо добавил Пикассонов.
– Вы откуда путь держите? – сменил «компактдиск» Ма
нуил, не переносивший упоминания фамилии этого преус
певающего во всех жанрах конкурента
– Мы из Колизея! Бой гладиаторов смотрели, – сообщила
Спиртнова. – Красота!
– Ну и как вам? – отложил палитру Глазуньин и махнул
натурщику, чтобы тот проваливал.
– Бой? – уточнила Толстикова.
– Само здание понравилось?
– Да, совсем новенький, никаких трещин и развалин. Не
то во что он теперь превратился.
– А бой как?
– Такой шумгам, как в боях без правил. Все орут: «Шайбу,
шайбу!».
– Мы хором запели: «Трус не играет в хоккей!» В общем,
красотища!
Дамы продолжали наперебой делиться впечатлением,
664
Георг Альба
даже забыв о сигарах, которые плавно догорали, превраща
ясь в столбики пепла. А Мануил вдруг вспомнил о далекой
Родине и как Штирлиц пустил внутреннюю слезу:«Гдето да
леко, гдето далеко идут грибные дожди…» – зазвучал в глу
бинах не до конца очерствевшей души Кобзон. Сердце ёкну
ло и часто забилось…
* * *
– Как сгорел? Дотла? – телефонная трубка в руке Ёсь Ды
выдыча стала выделывать несвойственные ей танцевальные
па. – Вместе с обитателями? И с Лениным, и со Ста…
Царьбатюшкагенсек стал заваливаться на бок и както
странно запыхтел. Трубка, выпав из руки, повисла на шнуре.
Хорошо, что не курительная. А то второй пожар нам ни к чему.
– Ну, вот и цианистый не понадобился, – тихо сказала
Стародворская, еще до конца не уверенная в бесповоротнос
ти случившегося. Помнила, как члены ЦК во главе с Никитой
наклали в штаны, когда лежавший на полу вождьтиран от
крыл один глаз…
Достав из сумочки клей «Цемент» (из Франции от самой
Шанель– МанельДиор привозят), смазала губы. Перед эк
раном компьютера поправила прическу. «А что, я еще ничего!
Может, кто и посватается?». И стала неспеша набирать «03»
Итак, господачитатели, тема наша, как говорится, исчер
пана. Что будет дальше, время покажет. А пока «пойдём на
посадку», завершая на этом полёт нашей необузданной фан
тазии. Кстати, о полёте. Вас интересует судьба улетевших в
прошлое? Вы справедливо предполагаете, что аппарат сло
мался и из рейса не вернулся. Родственники невозвращенцев,
конечно, кинулись в офис турагенства «Машина времени».
Но им ответили, что по этому адресу никакая подобная фир
ма и не располагалась, а было здесь – не то модельное агент
ство, не то тайное казино, которых тоже давно след простыл.
А сейчас там прачечная. Так что страна потеряла и известней
ших живописцев, и популярных телеведущих. Передачу
прикрыли. Как говорится, баба с возу… а тут даже две бабы!
Обезглавленная «Академия дуракаваляния и сводничества»
плавно закрылась. Мастерскую Глазуньина подгребло духо
венство. Благо, что она супротив храма. Сушиловскую отда
665
Зона Кобзона
ли под сиротский дом с уклоном в инвалидность. Исчезнове
нию буяна Шумякишева и его шаловливой сабли в Питере
очень обрадовались, и даже лишний раз стрельнули из пушки
Петропавловской крепости, отчего жители перевели часы, но
потом все разъяснилось.
Сомнительное издательство «Грозныйпресс» таинствен
но исчезло, как будто бы и не было никаких чтений, редак
торских заседаний, пыток, дыбы и прочего непотребства. Все
писатели остались целы и невредимы, а лишь испытали не
который творческий кризис, который каждый интерпрети
ровал в меру своей буйной фантазии как пытки и четвертова
ния. Исторический музей попрежнему функционирует и
никакого ряженого стрельца, похожего на Ивана Грозного,
там не стоит. Прогуливается обычный мент
По личной просьбе мэра и всех телезрителей на месте сго
ревшего мемориала решено было воздвигнуть новый, персо
нально для незабвенного Ёсь Давыдыча. Спроектировать взял
ся, конечно, сам Гурам Шалвович Цинандали, оказавшийся
также и прирождённым архитектором в душе
Ну вот, кажется, и всё… да не совсем. Осталась еще необез
вреженной мадам Угорелик, мечтавшая, как помним, стать
царицей. Так что, дорогой читатель, потерпи – может и про
должение будет. И еще! Чуть не забыли о главном! Сенсация!
Моисей Борисов женился. На ком? Неизвестно… Но главное,
что на свадьбе гости кричали не «горько», а «Борька».
Конец
10.03.2010 Георг Альба.
666
Георг Альба
Георг Альба
Четыре романа
для гурмана и меломана
Редактор Юрий Саркисян
Компьютерная верстка и оформление
обложки Э. Ракитской
Гарнитура «Ньютон».
Издательство Э.РА
2018
Москва
Контактные координаты издательства
тел. в Москве:
+79629044618
сайт: www.eraizdat.ru
Теоефон в Израиле: +972585815720
Обращаться в издательство
лучше по электронной почте:
izdatera@mail.ru