Узы

"6:45. Через 15 минут электричка. На перроне тихо, безлюдно... Хорошо на перроне. Морозный воздух обжигает и не дает уснуть. Хорошо...
Куда еду, зачем еду... Ладно, съезжу, посмотрю, глядишь, что-нибудь да выйдет. Странно все это, ведь я его совсем не знаю, да и её, оказывается, до конца не знал. А всё равно еду. Ну смотри, умоют тебя грязью, сам будешь виноват. Да нет, он грязи еще не знает, хотя... Все, забудь, черти все знают. Вот и съезжу, взгляну и вернусь. Я ни перед кем не обязан, не моё это дело...
А вот и моя электричка. Что ж, начну свои хождения по мукам",- с этими мыслями он вошел в вагон пригородного поезда "Москва-Вологда", отбывавшего с 3 пути. Он был высок, широкоплеч, почти на лысо побритый, но он был хорош. Сразу видно - армейский. Юноша был молод - всего-то 22, и то, только месяц назад стукнуло. Что ж говорить, сильные руки, грудь колесом, голова всегда поднята вверх, форма… Красавец, одним словом. Вот только глаза его были будто со старика: измученные, утомившиеся. Блеска в них не было, и синева меркла, даже не успев зажечься. Молод, а уже старик...
Вагон был пуст. Ни чистый и ни грязный, впрочем, как все другие обыкновенные вагоны: где-то что-то нарисовано, написано - обязательно какая-нибудь ругань, а потом слова любви. Сразу видно: люди ездят, люди! Сколько чувств…
Он невольно улыбнулся, вспомнил, как они с парнями хулиганили и спорили, кто быстрее за поезд уцепится, а потом беготня от кондуктора, и, конечно, важнейший ритуал - заметки на стенах, мол я здесь был и обязательно вернусь. Весело было. Но что было, то прошло…

Поезд готовился к отправлению. Юноша поудобней сел около окна и уже думал, о чём будет мечтать во сне, как вдруг с криком и ворчаньем в вагон влетела женщина лет сорока, а за ней и маленький мальчик, пять лет ему, наверное, было. Только он успел запрыгнуть в поезд, как двери захлопнулись, и состав тронулся.
У женщины в руках было две большие сумки, тяжелые (руки все красные). На ней была старая поношенная шуба и совершенно безвкусная меховая шапка, как у пуделя. Сразу было видно, что денег у нее не так уж и много, хотя всё же имеются. Но еще сильнее эту печаль доказывал мальчик, который был одет в потертую зимнюю куртку, кое-где дырявую, а штаны на два размера больше, которые спадали, потому он так неуклюже и, стесняясь, то и дело подтягивал их. Шапка тоже была велика и падала на лоб, а ботинки... Про них и говорить нечего. Десять  лет - их минимальный возраст.
Переведя дыхание, женщина обернулась к ребенку и, схватив его за плечи, резко посадила на место. У нее были сильные руки, до безобразия сильные.
- Как же ты мне надоел! - ее лицо так разгорячилось от злобы, что, казалось, оно вот-вот взорвется. - Сколько можно тебе повторять, чтобы ты не плелся, как черепаха! А то, что у тебя штаны спадают, в том моей вины нет! Сам не жрешь ничего, вот они и падают с твоего скелета!-
Закончив фразу, она бросила сумки рядом с мальчиком и обернулась к окну. Голос у нее был громкий, очень даже громкий.
-И зачем я только взяла тебя?! Милосердие... Сумасшествие, вот что это! - продолжала она говорить неизвестно кому за окном.
Мальчик сидел и тихо слушал. А может и не слушал. Его голова была опущена вниз, и глаза смотрели на белые руки, все в порезах и ссадинах, сложенные на тонких коленках. И вправду, казалось, он ничего не ест, настолько он был худенький. Ноги его не доставали до пола и спокойно болтались в такт размеренному ходу поезда.
"Я думал, таких уже нет, думал, вымерли такие... Но нет. На смену одному приходит другой."
Юноша смотрел на мальчугана то ли с болью, то ли с ненавистью. Ни к нему, а к тому, что вокруг этого парнишки. Отвернувшись, юноша прикрыл лицо руками.
"Нет, не буду, не смотрю на него. Зачем оно мне надо? Я съезжу, увижу и вернусь. У чертей только черти водятся. Другое невозможно."
Он сидел и все думал об одном и том же, и все повторял, и повторял. Но каждый раз останавливался и бросал свой взгляд на ребенка, а тот продолжал сидеть и так же безропотно и тихо выслушивать ругательства женщины.
- Связалась на свою голову, думала, счастье мне принесешь, а ты... Одни хлопоты и мучения с тобой, дармоед. - Она повернула голову и посмотрела на мальчика. Она будто искала что-нибудь такое, что могло бы стать причиной наказания. Ей так и хотелось попрекнуть, унизить.
"Взяла... Значит детдомовский; что ж, песенка знакомая. Мамаша со своим птенцом, которого сама желает заклевать. Смешно, когда бы не было так гадко и так отвратно все это со стороны... Уж лучше убеги."
Юноша смотрел на женщину. Он будто прожигал ее взглядом; была бы его воля, он так бы и набросился на нее. Как ему хотелось за все, за все ответить...
Мамаша продолжала недовольно ворчать, не теряя надежды найти изъян. И, как говорится, тот, кто ищет, тот всегда найдет. Она замахнула свою тяжелую руку и с силой ударила по маленьким дрожащим ладоням, которые только что хлопнули то ли от скуки, то ли от на миг налетевшего детского восхищения от громадной железной посудины на колесах. Мальчик оглянулся в растерянности и посмотрел в лицо матери. Его глаза были полны слез, которые он мужественно пытался сдержать. Его губы слабо шевелились, произнося какие-то слова.
- Что ты все там шепчешь? Говорить разучился?- продолжала женщина.
"Ведьма!"
Мальчик опустил голову, и тихие всхлипывания были еле слышны на фоне стучащих колес.
-Ведь я... Я..,- шептал ребенок.
-Что?! - не унималась мать, желая еще раз выпустить свой пар.- Повтори!
Мальчик сжал маленькие кулачки и через силу поднял голову:
-Ведь я люблю тебя, мама!
В вагоне было тихо. Поезд остановился на очередной станции. Слышно было лишь гудение мотора.
"Сказал… неужели сказал... А сам боится, дрожит. Но сказал... Глупый, надо было убежать."
Женщина затаила дыхание. Ее глаза замерли, а сердце, наверное, остановилось. Она смотрела на лицо своего сына, мокрое от слез. Он не знал, что еще сказать и что ждать, он просто смотрел, как будто просил поверить.
Поезд поехал дальше. Колеса снова стучали, а лес убегал назад, прихватывая с собой поля и спокойно бегущую речку.
Женщина откинулась на спинку сидения и снова смотрела в окно. Все замерло. Она думала.
"Вспоминает. И я помню это. Взгляд, только ничего он не значит. Ведьма..."
Женщина молча сидела и не шевелилась.
-Мама?- робко прозвучало.
Она обернулась на голос своего сына, и что-то мелькнуло в ее глазах, что-то странное и чужое, но настоящее...
Она аккуратно положила свою руку ему на голову и прислонила к своей груди.
-Ты устал, поспи немного, нам скоро выходить, а там решим, что делать с твоими штанами,- и она ласково погладила маленькие руки, дрожащие от холода и от счастья, так внезапно окутавшее мальчика. Он закрыл глаза и пытался заснуть, но ресницы дрожали, потому он просто сидел и делал вид, ведь она так попросила, ведь она рядом...
Юноша смотрел на них и не понимал. Он злился, что она ласкает этого детеныша, он негодовал, думал, что все эти чувства - ложь.
"Не можешь ты его любить! Никого такие, как вы, не любят! Ты ведь даже никогда не извинишься и только погонишь, когда надоест!"
Боль говорила в нем, жгучая боль.
- Прости меня, милый мой, прости,- шептала мать, и слезы медленно катились по ее щекам,- Прости, дура я, потому прости,- и она коснулась губами маленькой белобрысой головы, абсолютно счастливой и безмятежной.
Так и проехали до конца... Двери открылись. Держась за руки, мать и сын вышли из вагона. Она бережно подтянула ему штаны и застегнула куртку, аккуратно, чтобы не прищемить подбородок. Мальчик же был счастлив, и улыбка во весь рот сияла на его лице. И они пошли по перрону...
"Извинилась, попросила прощения... И он простил...
 Пойду, посмотрю..."

Армеец шел по улице, и мысль о попутчиках не покидала его. Так он доехал на автобусе до старого дома, на окраине города, за покосившемся забором.
Он не смотрел по сторонам. Заходит на порог. Стучит.
- Здесь проживала Мария Симонова? - сухо и резко спросил молодой человек, даже не посмотрев на открытую дверь.
-Здесь, здесь... И померла здесь. - Перед ним была старушка в сером шерстяном платке, накинутом на тощие плечи. - Вы, стало быть, Алеша? Получили-таки письмо, приехали всё же,- радостно промолвила бабка.
-Да, да, Алеша,- промычал он. Неприятно, гадко, мерзко. Все это.
-Я соседка, Нина Ив...
-Не надо, не стоит, покажите его и дело с концами. Устал я,- оторвал юноша и вошел внутрь. Это был маленький дом. Не будем описывать, все как всегда, потому и время тратить не стоит. Все было знакомо. Одно лишь ново - вон тот, кто сидел за столом. Ему было лет пять-шесть, голова белая, руки маленькие, весь маленький, глаза голубые. Он ел суп, причмокивая, и кусал чёрный хлеб.
"От чертей только черти… Но этот..." Юноша перевел дыхание. " Этот не черт, этот сущий ангел... как же это может быть..."
- Похож на тебя, Алеша, похож,- проговорила соседка.- Жалко не дождалась тебя Машка, а ведь хотела увидеть, да загнулась совсем, - она смахнула слезу и продолжила.- Вот один только ты остался у него.
Молодой человек подошел к мальчику. Тот поднял свои большие глаза и с радостью произнес:
-Ты Алеша, правда?
"Имя мое знает, а как смотрит..."
- Мне мама говорила про тебя, она тебя любила, и я люблю,- и он взял его за руку.
Юноша замер.
"Я тебя люблю..."
- Мы ведь братья, да?
- Да,- еле слышно прозвучал ответ.
- Значит, мы с тобой связаны теперь?- мальчик улыбался еще шире.
Юноша минуту молчал.
"Ангел... Стало быть, и она не черт".
- Да, навеки связаны...